Гришем Джон. Адвокат

   Говорили в основном о Беркхолдере. «Вашингтон пост» поместила фотоснимок конгрессмена на первой полосе и коротко известила о расследовании совершенного нападения, начатом полицией. Про чистку ни слова. Не беда, подробности сообщит Мордехай.
   Раскрыв раздел «Город», я приятно удивился. Тима Клаузена наша затея явно вдохновляла.
   В пространной статье он детальнейшим образом знакомил читателя с главными действующими лицами грядущего процесса. Первой жертвой журналиста стала «Ривер оукс».
   Компания, оказывается, была создана двадцать лет назад, находилась в руках группы инвесторов, среди которых присутствовал некий Клейтон Бендер, торговец недвижимостью с восточного побережья, чье состояние оценивалось в двести миллионов долларов. Газета публиковала фотоснимки: самого Бендера и штаб-квартиры компании в городе Хейгерстоне, штат Мэриленд. «Ривер оукс» возвела одиннадцать административных зданий в округе и множество торговых комплексов в пригородах Вашингтона и Балтимора. По оценке специалистов, стоимость активов компании составляла не менее трехсот пятидесяти миллионов. Сумма банковской задолженности была неизвестна. Клаузену удалось раскопать мельчайшие подробности появления на свет проекта строительства нового почтамта на территории бывшего склада.
   Далее речь шла о «Дрейк энд Суини».
   Источником информации внутри фирмы автор, естественно, не располагал. По телефону с ним разговаривать отказались, поэтому Клаузен оперировал самой общей информацией: история становления, количество сотрудников, имена известных государственных деятелей, начавших в фирме карьеру. Приводил он и таблицы, взятые из статистического ежегодника: в одной было представлено десять крупнейших юридических фирм страны, другая располагала эти фирмы согласно среднему годовому доходу компаньонов. В первой таблице восемьсот сотрудников закрепляли за «Дрейк энд Суини» пятое место, во второй — девятьсот десять тысяч пятьсот долларов — третье.
   Неужели я отказался от таких безумных денег?
   Хотя о Тилмане Гэнтри сообщалось в последнюю очередь, рассказ о его яркой, насыщенной событиями жизни мог оказать честь любому труженику пера. Имя Гэнтри не сходило с уст полисменов округа. О нем с восторгом отзывались бывшие сокамерники. Преподобный отец с умилением благодарил Гэнтри за баскетбольную площадку для бедных детишек. Городские проститутки вспоминали нанесенные им побои. Тилман был ключевой фигурой двух корпораций: ТАГ и «Гэнтри груп», также являлся владельцем трех автостоянок, двух небольших торговых центров, жилого дома, в котором бандиты расстреляли двух квартиросъемщиков, шести сдаваемых внаем особняков, бара, где была изнасилована одна из посетительниц, и бесчисленного количества земельных участков, купленных у городских властей за сущие пустяки.
   Гэнтри оказался единственным из трех ответчиков, кто изъявил желание побеседовать с журналистом. Он признался, что купил склад в июле прошлого года за одиннадцать тысяч долларов и получил от его продажи компании «Ривер оукс» тридцать первого января двести тысяч. «Мне просто повезло, — сказал Гэнтри. — Склад был никому не нужен, но земля под ним стоила куда больше каких-то одиннадцати тысяч».
   Заброшенные склады, по словам Тилмана, всегда привлекали бездомных. Естественно, захватчиков пришлось выселить. Никаких денег за проживание он с бродяг не брал и понятия не имеет, что послужило причиной распространения подобного слуха. Но в его распоряжении полно юристов, достаточно опытных, чтобы выстроить безукоризненную линию защиты.
   Обо мне Клаузен не обмолвился ни словом. Ничего не говорилось в статье и о драме с заложниками. Несколько фраз посвящалось Лонти Бертон и нашему иску.
   Газета сулила дать продолжение в завтрашнем номере печальную историю жизни Лонти Бертон.
   Второй день подряд газетчики трепали славное имя фирмы, обвиняя ее в умышленном сговоре с бывшим сутенером. Тон статей не оставлял у читателя сомнений, что почтенные юристы более опасны для общества, чем мистер Тилман Гэнтри.
   Интересно, долго ли Артур Джейкобс позволит писакам поливать грязью свое любимое детище? Для тенденциозной прессы беззащитная фирма — на редкость удобная мишень!
   Этот щелкопер явно выполняет чей-то заказ.
   В двадцать минут десятого мы с Мордехаем подъехали к Моултри-билдинг, расположенному на перекрестке Шестой улицы и Индиана-авеню. Мой адвокат знал, что делает.
   Прежде мне не доводилось бывать даже рядом с этим зданием, где заседал окружной суд по гражданским и уголовным делам. К дверям тянулась длинная очередь: все без исключения — судьи, адвокаты, истцы и ответчики — после личного досмотра проходили под аркой металлодетектора. На четырех этажах у залов для заседаний толпились взволнованные люди.
   Наше дело рассматривал достопочтенный Норман Киснер. На дверях зала 114 висел перечень двенадцати обвиняемых, дела которых были назначены сегодня к предварительному слушанию. Я нашел свое имя. По пустоватому залу с озабоченными физиономиями сновали судейские чиновники. Мордехай исчез; в ожидании его я уселся во втором ряду и раскрыл журнал.
   — Доброе утро, Майкл!
   В центральном проходе Дональд Рафтер обеими руками прижимал к груди кожаный кейс. Рядом стоял сотрудник фирмы, лицо которого я еще помнил, а имя уже забыл.
   Я кивнул тому и другому:
   — Привет.
   В данных обстоятельствах этого было более чем достаточно.
   Парочка заняла места в противоположном конце зала.
   Как представители потерпевшей стороны, они имели право присутствовать на каждой стадии рассмотрения моего дела.
   Но ведь сейчас только предварительное слушание! Я предстану перед судьей, он зачитает обвинения, я откажусь признать себя виновным, под внесенный залог меня отпустят на свободу. Все. Зачем явился Рафтер?
   Стараясь сохранять спокойствие, глядя в журнал, я внезапно понял: Дональда послали в суд в качестве грозного предупреждения. Фирма расценивает кражу досье как тяжкое преступление и следит за каждым моим шагом. Из сотрудников, занимающихся защитой интересов фирмы в судебных разбирательствах, Рафтер считался наиболее опытным и агрессивным. В его присутствии мне, похоже, полагалось дрожать от страха.
   В половине десятого невесть откуда появившийся Мордехай помахал мне рукой: пора. Мы прошли в кабинет судьи, где после взаимных представлений расселись вокруг заурядного круглого стола. Частная встреча?
   Норману Киснеру было по крайней мере семьдесят. Густая снежно-белая шевелюра и того же цвета аккуратная бородка; карие глаза, взгляд, кажется, прожигает собеседника насквозь. С моим адвокатом дружит долгие годы.
   — Я только что сказал Мордехаю, — рука Киснера описала в воздухе плавный полукруг, — что в вашем случае столкнулся с весьма необычным делом.
   В знак смиренного согласия я наклонил голову. И для меня оно было таким.
   — Артура Джейкобса я знаю лет тридцать, как, собственно, и многих других в «Дрейк энд Суини». Там работают очень грамотные юристы.
   И с этим нельзя было не согласиться. Фирма всегда брала на работу лучших и отшлифовывала до совершенства.
   Восхищение, которое судья испытывал к потерпевшим, начало внушать мне опасения за благополучный исход дела.
   — Ущерб, нанесенный кражей досье, чрезвычайно трудно выразить в денежных единицах. В конце концов, пропала пачка бумаг, не представляющих ценности ни для кого, кроме владельца. Продать их кому-то на улице невозможно. Другими словами, обвинять вас в присвоении чужой собственности я не собираюсь.
   — Понимаю, ваша честь.
   Однако, не будучи в том уверенным, я хотел лишь одного: пусть судья продолжает.
   — Давайте исходить из предположения, что досье находится у вас, что из фирмы его вынесли именно вы. Если вы согласитесь в моем присутствии вернуть досье законному владельцу, то я склонен оценить ущерб долларов в сто. Для улаживания дела хватит двух подписей. Естественно, вам придется начисто забыть почерпнутую информацию.
   — А если я не верну досье?
   — В таком случае ценность его значительно возрастет, а вы предстанете перед судом по обвинению в краже со взломом. Если прокурор убедит присяжных в своей правоте и они признают вас виновным, то от меня будет зависеть только выбор меры наказания.
   Суровая складка на лбу, потяжелевший взгляд подтверждали: виновный понесет заслуженную кару.
   — Кроме того, вы потеряете право на занятие юридической деятельностью.
   — Ясно, сэр. — Я почувствовал себя загнанным в тупик.
   Откинувшись на спинку кресла, Мордехай впитывал каждое слово.
   — В отличие от остальных дел, назначенных к слушанию на сегодня, в вашем ключевую роль играет фактор времени, — заявил Киснер. — Похищенная информация может стать предметом судебного разбирательства по гражданскому иску. Данный вопрос находится в ведении другого судьи. Мне бы хотелось разрешить уголовный аспект проблемы до того, как вы погрузитесь в дебри гражданского процесса. Опять-таки, повторяю, если исходить из предположения, что досье у вас.
   — Каким временем мы располагаем? — поинтересовался Мордехай.
   — Думаю, двух недель вам хватит для принятия решения.
   Мы с Мордехаем вернулись в зал, где провели час, в течение которого ровным счетом ничего не произошло.
   С группой юристов в зале появился Тим Клаузен. Нас он заметил сразу, но не подошел. Мордехай встал, как он выразился, поразмять кости и минут через пять загнал журналиста в угол, где объяснил, что здесь находятся представители «Дрейк энд Суини», которые, наверное, жаждут поделиться впечатлениями с прессой.
   Клаузен устремился к последней скамье. Послышались громкие голоса. Рафтер, его подчиненный и журналист двинулись на выход, чтобы закончить спор в коридоре.
   Предварительное слушание, как я и предполагал, закончилось. Киснер изложил суть предъявленных обвинений, я отказался от признания вины, подписал какие-то документы и торопливо покинул зал. Рафтера простыл и след.
   — О чем вы говорили с Киснером до того, как мы вошли в кабинет? — спросил я Мордехая в машине.
   — О том же, что он сказал тебе сам.
   — С ним трудно иметь дело.
   — Он отличный судья, много лет был адвокатом по уголовным делам. Вряд ли стоило ожидать, что он проявит сочувствие к юристу, совершившему кражу, тем более у коллеги.
   — Какой срок мне грозит, если жюри признает меня виновным?
   — Он не сказал. Но срок будет.
   На перекрестке вспыхнул красный, за рулем, слава Богу, был я.
   — Хорош защитничек! Что же делать?
   — В нашем распоряжении две недели. Не нужно пороть горячку. Слишком рано.

Глава 33

   В утреннем выпуске «Вашингтон пост» на первых двух полосах поместила впечатляющие статьи.
   Первая статья представляла обещанное продолжение — полную трагизма историю жизни Лонти Бертон, написанную главным образом со слов бабки, хотя, помимо нее, журналисты допросили двух теток, последнего работодателя, служащую социальной сферы, бывшего учителя, а также мать и братьев, находящихся в тюрьме. С типичной для солидной газеты напористостью не стесненная в средствах «Вашингтон пост» проделала огромную работу, собрав именно те факты, которые были нам необходимы в суде.
   Никогда не знавшая замужества мать родила Лонти в шестнадцать лет. Старший брат появился на свет годом раньше, младший — годом позже. Отцы у детей были разные, причем мать категорически отказывалась назвать имена.
   Лонти росла в неблагополучных кварталах на юго-восточной окраине столицы. Ее неугомонная мать меняла тюремные камеры как перчатки, оставляя девочку на попечение бабки или теток. В двенадцать лет Лонти бросила школу и пошла по накатанной матерью дорожке: наркотики, приятели, мелкие кражи. Девушка сменила десяток мест, где работала практически даром. Да и гнали ее оттуда — она не могла справиться даже с самым простым заданием.
   Много интересного поведали полицейские архивы: в четырнадцать Лонти была арестована за кражу в магазине и предстала перед судом для несовершеннолетних. Через три месяца новый арест за появление в общественном месте в нетрезвом виде — и новый суд. То же самое через семь месяцев. Спустя два года Лонти заключают под стражу за проституцию; суд признает ее виновной, но оставляет на свободе. Очередной арест и суд за кражу из магазина плейера — очную, со взломом, — и опять ей удается избежать тюрьмы. В восемнадцать лет у Лонти появился Онтарио, в графе свидетельства о рождении «Отец ребенка» — прочерк. Не проходит и двух месяцев, как молодую мать привлекают к суду за проституцию и вновь ограничиваются порицанием.
   В двадцать лет у Лонти рождаются близнецы, Алонсо и Данте; отец неизвестен. В двадцать один год — Темеко, та самая девочка, которой мы меняли подгузник.
   Вдруг в беспросветном мраке жизни появляется луч надежды. После рождения Темеко Лонти идет в общину Святой Марии — дневной приют для женщин наподобие Наоми — и знакомится с социальной служащей Нелл Кейтер.
   По словам мисс Кейтер, за месяц до трагической гибели Лонти твердо решила поставить крест на бесславном прошлом и начать новую жизнь. Она беспрекословно глотала противозачаточные таблетки, ходила на собрания анонимных алкоголиков и наркоманов, самоотверженно борясь с пристрастием к зелью. Она достигла поразительных успехов в учебе и мечтала о работе пусть с небольшим, но стабильным доходом, который позволил бы содержать детей.
   Мисс Кейтер подыскала Лонти место в крупном овощном магазине: двадцать часов в неделю за пять долларов в час. Та прилежно, без опозданий ходила на работу.
   Как-то Лонти по секрету сообщила, что сняла крошечную двухкомнатную квартирку. По долгу службы мисс Кейтер хотела взглянуть на новое обиталище подопечной, однако Лонти наотрез отказалась дать адрес. Жилье, пояснила она, незаконное — в брошенном доме. Крыша над головой, дверь с замком и туалет в коридоре будут стоить сто долларов в месяц наличными, сказала Лонти.
   Записывая в блокнот имя социальной служащей, я улыбался, воображая, какое впечатление произведет ее история на членов жюри.
   Перспектива потерять детей, что при жизни на улице было делом обычным, приводила Лонти в ужас. Значительная часть женщин из общины Святой Марии навсегда расстались со своими малышами; слушая их леденящие кровь воспоминания, молодая мать преисполнилась твердой решимости сохранить семью. Она стала усерднее листать учебники и овладела некоторыми навыками работы на компьютере. Однажды Лонти удалось прожить без наркотиков четыре дня кряду.
   А потом последовало выселение со склада, небогатые пожитки семьи выбросили на тротуар — вслед за Лонти с детьми. Когда на следующий день Нелл Кейтер встретила подопечную, та была невменяемой. Поскольку устав общины Святой Марии запрещал появление в приюте женщин в нетрезвом состоянии или находящихся под действием наркотика, директриса указала пришедшей Лонти на дверь. С того дня мисс Кейтер семью Бертон не видела и о ее гибели узнала лишь из газеты.
   Я подумал о Брэйдене Ченсе. Читает ли он, устроившись за чашкой кофе на теплой и уютной кухне, эту статью? Деловой человек Брэйден наверняка уже проснулся. Или диковинное самообладание помогает ему стабилизировать нервную систему и он безмятежно спит?
   Мне очень хотелось заставить Ченса страдать, сделать так, чтобы он осознал, какие катастрофы вызвало его высокомерное презрение к правам и достоинству людей. Брэйден, ты сидел в роскошном кабинете и, с усердием перекладывая бумажки, выколачивал из состоятельных клиентов сотни долларов в час; ты, читая служебные записки подчиненных, делавших за тебя грязную работу, взвешенно принял гнусное решение о выселении, которое должен был остановить. Ведь речь шла о каких-то захватчиках, не так ли, Брэйден? О ничтожных черномазых без документов, договоров об аренде, расписок об уплате — о животных, одним словом. Так пнуть же их ногой! Любое промедление чревато срывом выгодной сделки!
   Меня тянуло позвонить в виргинский особняк и спросить: ну, как себя чувствуешь, Брэйден?
   Вторая статья преподнесла мне приятный сюрприз.
   Журналисты разыскали приятеля Лонти — девятнадцатилетнего парня по имени Кито Спайерс, его физиономия на фотоснимке внушала страх. Кито было о чем порассказать. Прежде всего он назвал себя отцом трех младших детишек, близнецов и новорожденной девочки. Спайерс утверждал, что на протяжении последних трех лет регулярно жил с Лонти — во всяком случае, чаще, чем с другими.
   Исключенный из школы и не нашедший работы, он являлся типичным порождением улицы. Числившиеся за Кито грешки позволяли ставить под сомнение каждое его слово.
   Проживая на складе, Кито старался, насколько возможно, помогать Лонти внести арендную плату. После Рождества вспыхнула ссора, и он поменял Лонти на женщину, чей муж отбывал срок.
   В ответ на вопрос об условиях жизни на складе Спайерс привел множество мелких подробностей, значит, по крайней мере эта часть его рассказа соответствовала действительности. В целом описание Кито совпадало с деталями, указанными в отчете Гектора Палмы.
   О выселении Кито ничего не знал, а узнав, назвал его несправедливым. Не знал Спайерс и того, что склад принадлежит Тилману Гэнтри. Деньги, по его словам, собирал пятнадцатого числа каждого месяца парень по имени Джонни.
   Сто долларов.
   Смерть Лонти и детей глубоко опечалила Кито, хотя на похоронах, несмотря на запоминающуюся внешность, я его не заметил. Впрочем, найти Кито для нас с Мордехаем не представляло особого труда. Список свидетелей рос на глазах, и мистер Спайерс обещал стать чуть ли не звездой процесса.
   К иску пресса проявила такой интерес, о котором мы и мечтать не могли. Она же создала нам и серьезную проблему. Мы рассчитывали получить в качестве компенсации десять миллионов долларов, и приятно круглая сумма взбудоражила обитателей улицы. Лонти занималась любовью с сотней мужчин, первым претендентом на отцовство выступил Кито. За ним неизбежно появятся новые кандидаты, объятые безутешной скорбью и жаждущие миллионов.
   Позвонив в фирму, я попросил соединить меня с мистером Брэйденом Ченсом.
   — Кто его спрашивает? — осведомилась секретарша.
   Под вымышленным именем я представился клиентом, которому рекомендовал Брэйдена мистер Клейтон Бендер из «Ривер оукс».
   — Мистер Ченс, к сожалению, вышел, — доложила секретарша.
   — Вы не скажете, когда он будет на месте?
   — Он в отпуске.
   — Отлично, но когда-нибудь он вернется?
   — Не могу вам сказать.
   Я положил трубку. Месячный отпуск плавно перетечет в академический, потом Ченс на время отойдет от дел и, наконец, будет отправлен в отставку. Фирма не забудет щедро вознаградить его за доблестный труд.
   Похоже, вскоре после того, как наше исковое заявление поступило в суд, руководство фирмы вынудило Брэйдена сказать правду. А может, он признался по доброй воле. Не важно.
   Ченс, солгав, поставил под удар репутацию фирмы. Допускаю, он предъявил им оригинал служебной записки Гектора Палмы и расписку об арендной плате. Но скорее всего Ченс уничтожил документы и ограничился общими рассуждениями. Теперь фирма — Артур Джейкобс и члены исполнительного комитета — узнала правду. Выселение было противозаконным.
   Устные договоренности о найме квартир следовало расторгнуть официально, на бумаге, подписанной действовавшим от имени «Ривер оукс» Ченсом и предупреждающей жильцов, что через тридцать дней они будут выселены.
   Этот срок позволил бы Лонти Бертон и другим бездомным в относительно сносных условиях пережить самую суровую часть зимы.
   Из Чикаго для уточнения обстоятельств, вероятно, вызывали Гектора Палму. После признания Ченса Гектор мог позволить себе сказать правду. Не всю — о контактах со мной, думаю, он умолчал.
   За закрытыми дверями исполнительный комитет обсудил сложившуюся ситуацию. Фирма попала под пристальное внимание общественности, причем не в лучшем виде.
   Рафтер и его свора выдвинули план защиты: дело Бертон от начала и до конца основано на украденных материалах; суд не имеет права рассматривать улики, добытые незаконным путем; дело прекращается. С юридической точки зрения логика Рафтера была безупречной.
   К сожалению, карты спутала пресса. Писаки раскопали свидетелей, чьи показания позволят суду обойтись и без пресловутого досье.
   В «Дрейк энд Суини» воцарился хаос. С четырьмя сотнями твердолобых юристов, не желающих держать свое мнение при себе, фирма оказалась на грани настоящей гражданской войны. Если бы я работал сейчас там, то потребовал бы от руководства приложить все усилия, чтобы умиротворить потерпевших и заткнуть прессу. Иного способа выбраться из кошмара не существовало. Публикации в «Вашингтон пост» являлись лишь предвестниками тех поистине разрушительных последствий, которые несло фирме длительное и скрупулезное публичное судебное разбирательство.
   Подстерегала моих бывших коллег и другая опасность.
   Из досье не было видно, насколько «Ривер оукс» знала о реальном положении дел на складе. Переписка между Ченсом и его клиентом сводилась к минимуму, из нее явствовало, что «Ривер оукс» поручила юристу как можно быстрее заключить сделку. Компания надавила на Ченса, и тот без оглядки ринулся вперед.
   Если предположить, что «Ривер оукс» ведать не ведала о незаконности выселения, то, выступая в качестве клиента «Дрейк энд Суини», компания получала право обвинить фирму в нарушении профессиональной этики и обжаловать ее действия в суде. За определенную сумму юридическая фирма обязалась предоставить клиенту определенные услуги, которые вольно или невольно подорвали деловую репутацию клиента, значит, можно требовать возмещения материального и морального ущерба. У «Ривер оукс» с активами в триста пятьдесят миллионов было достаточно мощи, чтобы заставить фирму расплатиться за допущенную ошибку.
   Суд вызовет цепную реакцию недоверия среди клиентуры «Дрейк энд Суини». Люди, оплачивающие астрономические счета фирмы, не дадут ей и дня покоя. В жестоком мире конкуренции над фирмой очень скоро закружат грифы, издалека чующие падаль.
   «Дрейк энд Суини» положила немало сил на создание безупречного имиджа — как и любая организация, претендующая на солидарность. И она никогда сама не шагнет в пропасть.
   Беркхолдер быстро оправился от полученной раны. На следующий после операции день он был готов к встрече с журналистами. Конгрессмена вывезли в кресле на колесиках в вестибюль госпиталя, где собрались представители прессы. С помощью очаровательной супруги Беркхолдер выпрямился в полный рост и самостоятельно взошел на импровизированную трибуну. По чистому совпадению грудь его плотно облегала ярко-красная майка с гордой надписью «Хужер»^[14]. Шею скрывали бинты, левая рука на перевязи.
   Перво-наперво конгрессмен заверил газетчиков, что он жив, чувствует себя превосходно и через несколько дней будет готов к исполнению служебных обязанностей. Привет землякам из Индианы!
   Далее прозвучала полная сдержанного негодования и горечи речь о росте уличной преступности и общем ухудшении условий жизни в таких мегаполисах, как Вашингтон и Нью-Йорк (его родной городок насчитывал восемь тысяч жителей). Какой стыд для нации, если столица находится в плачевном состоянии! После близкого знакомства со смертью каждый почел бы долгом отдать все силы делу возвращения безопасности и порядка на улицы наших городов.
   Отныне его деятельность на благо американского народа наполнится высшим смыслом.
   Под конец конгрессмен с жаром призвал не только установить эффективный контроль за продажей и распространением огнестрельного оружия, но и не пожалеть средств на строительство новых тюрем.
   Выстрелы в Беркхолдера вызвали бурную, но непродолжительную вспышку активности у столичной полиции. Сенаторы и члены палаты представителей целый день посвятили обсуждению опасностей, подстерегающих их на вашингтонских улицах. В результате возобновились широкомасштабные облавы.
   В районе Капитолия с наступлением темноты полиция хватала каждого пьяного, попрошайку, бездомного и вывозила на окраины или в соседние штаты. Кое-кто был брошен за решетку.
   Ночью без четверти двенадцать в полицию поступил вызов от продавца алкогольных напитков, чей магазин был расположен на Четвертой улице, на северо-востоке города. Пожаловавшись на стрельбу, продавец сообщил, что его покупатель видел на противоположной стороне улицы раненого.
   Около пустующей стройплощадки патрульная группа обнаружила мертвое тело молодого негра. Когда полицейские подъехали, из двух пулевых отверстий в черепе еще вытекала кровь.
   На следующий день в убитом опознали Кито Спайерса.

Глава 34

   Руби объявилась в понедельник утром, соскучившаяся по печенью и новостям. Когда в восемь я вышел из машины, она радостно улыбнулась мне с крыльца.
   Я не заметил в ее внешности никаких перемен. В глазах стояла печаль, но настроение, судя по всему, было бодрым.
   Мы устроились за ее излюбленным столом. Все-таки приятно чувствовать рядом живую душу.
   — Как дела? — осторожно поинтересовался я.
   — Нормально. — Руби запустила руку в пакет.