Гришем Джон. Адвокат

   Пакетов за прошедшую неделю накопилось три, и, судя по рассыпанным крошкам, Мордехай отведал печенье.
   — Где ты сейчас обитаешь?
   — В машине, где же еще? Слава Богу, зима вот-вот кончится.
   — Согласен. А у Наоми ты не появлялась?
   — Нет. Чувствовала себя не очень. Собираюсь сегодня.
   — Я тебя подвезу.
   — Спасибо.
   Мы оба ощущали неловкость. Руби ждала расспросов.
   Мне и вправду хотелось знать, куда она делась из мотеля и чем занималась, но я почел за благо не спешить.
   Приготовив кофе, я поставил на стол две чашки. Руби доедала третье печенье, как мышка обгрызая вкруговую. Как я мог сердиться на нее, такую смирную и беззащитную?
   — Не хочешь узнать, о чем пишут в газетах?
   — С удовольствием.
   В центре первой полосы был помещен портрет мэра.
   Помня о пристрастии Руби к новостям из городской жизни, я начал с субботнего интервью. Мэр обращался в министерство юстиции с просьбой провести тщательное расследование обстоятельств смерти Лонти Бертон и ее детей. «Не имело ли места нарушение прав граждан? — Мэр давал понять, что придерживается именно такого мнения. — Но пусть нас рассудит Справедливость!»
   Поскольку наш иск по-прежнему оставался сенсацией, определились новые виновники трагедии. Конгресс и муниципальные власти были счастливы свалить бремя ответственности за бессмысленную гибель людей на известную юридическую фирму и ее богатых клиентов.
   Руби в очередной раз зачарованно прослушала о злоключениях семейства Бертон. Я кратко посвятил ее в детали иска и последствия, к которым привела его регистрация в суде.
   Фирма опять удостоилась внимания прессы. Представлявшие ее интересы защитники, похоже, мучились вопросом, когда же это прекратится.
   Однако события только разворачивались.
   В нижнем правом углу полосы заметка извещала, что министерство почт решило приостановить строительство нового почтамта. В качестве причин указывались спорные аспекты сделки по приобретению земельного участка и склада, а также судебная тяжба основного подрядчика — компании «Ривер оукс» и участника сделки Тилмана Гэнтри.
   Таким образом, «Ривер оукс» потеряла двадцатимиллионный контракт. Компании, затратившей почти миллион на покупку абсолютно ненужной недвижимости, теперь ничего не оставалось делать, как взыскивать убытки со своих юристов.
   Из событий международной жизни Руби привлекло лишь землетрясение в Перу. Мы опять обратились к теме города.
   От кричащего заголовка я онемел. Над знакомой фотографией шли огромные буквы:
   КИТО СПАЙЕРС ОБНАРУЖЕН МЕРТВЫМ.
   Лишний раз сообщив читателю, что Кито являлся участником драмы, разыгравшейся на складе, «Вашингтон пост» приводила весьма скудные подробности убийства.
   Ни свидетелей, ни мотивов. Еще один уличный бродяга пал жертвой приятелей.
   — Ты в порядке? — вывела меня из транса Руби.
   — Что? Да, конечно.
   — Почему ты не читаешь?
   Да потому что пересохло во рту. В поисках имени бывшего хозяина склада я пробежал глазами по строкам. В заметке Тилман Гэнтри не упоминался.
   Странно. Подоплека происшедшего не вызвала у меня ни малейших сомнений. Кито наслаждался славой, свалившейся на него благодаря газетчикам, и по наивной болтливости мог стать слишком ценной находкой для судебного дознавателя. Поразить такую мишень было проще простого.
   Медленно читая вслух заметку, я прислушивался к звукам, доносившимся с улицы, и поглядывал на входную дверь, с нетерпением поджидая Мордехая.
   Гэнтри сказал-таки свое слово. Теперь свидетели либо прикусят языки, либо начнут бесследно исчезать. А куда прятаться мне, если Гэнтри объявит охоту на заваривших кашу юристов?
   Внезапно я осознал, что убийство Кито, как ни странно, нам выгодно. Да, потерян важнейший свидетель, однако в суде его показания наверняка вызвали бы массу сомнений.
   Зато моя альма-матер опять на слуху — газета упоминала фирму в связи с убийством девятнадцатилетнего преступника. В очередной раз «Дрейк энд Суини» низвергается с горних высей на грешную землю.
   Если бы я прочел эту заметку месяц назад, еще до Мистера, что бы я сделал?
   Я отправился бы за разъяснениями к Рудольфу Майерсу, компаньону фирмы и своему непосредственному начальнику.
   Майерс пошел бы к членам исполнительного комитета — за тем же. Всякий уважающий себя сотрудник «Дрейк энд Суини» потребовал бы скорейшего разрешения конфликта — пока авторитету фирмы не нанесен больший урон. Каждый грамотный юрист предлагал бы избежать суда любой ценой.
   Мы бы только об этом и говорили.
   — Дальше, дальше, — вывела меня из задумчивости Руби.
   Я принялся лихорадочно переворачивать страницы — вдруг где-то мелькнет и четвертая заметка, касающаяся нашего дела? Вместо нее я нашел сообщение об уличных чистках. Журналист, определенно сочувствовавший бездомным, яростно критиковал действия городских властей, грозя призвать их к ответ. Эта история привела Руби в восторг.
   У Наоми, куда мы в конце концов подъехали, Руби встретили как родную. Женщины кинулись обнимать и целовать ее, некоторые от избытка чувств расплакались. Вместе с Меган я провел на кухне несколько приятно-волнующих минут, однако от флирта мысли мои были далеко.
   Большая комната нашей конторы ломилась от посетителей. София по телефону распекала собеседника на родном языке. Я прошел к Мордехаю — сидя за столом, он дочитывал утреннюю газету и улыбался. Мы договорились встретиться через час, чтобы уточнить план будущих действий.
   За две недели работы я завел девяносто одно дело, из которых успел закрыть только тридцать восемь. Необходимо наверстывать упущенное. Телефон, подумал я, раскалится докрасна.
   Раздался стук в дверь, и на пороге кабинета выросла София. Не поздоровавшись, не извинившись за вторжение, она потребовала:
   — Где список выселенных?
   Из-за уха торчит карандаш, очки съехали на кончик носа.
   Времени на пустую болтовню нет.
   Я молча протянул ей лист.
   София впилась в список взглядом:
   — Вот оно!
   — Что? — Я выскочил из-за стола.
   — Номер восемь. Маркус Диз. Так я и думала, знакомое имя.
   — Знакомое?
   — Да. Сейчас он сидит у меня. Угодил в облаву. Копы забрали его ночью в Лафайетт-парке и вывезли черт знает куда. Тебе сегодня везет.
   Мы прошли в большую комнату, и София указала на мужчину, удивительно похожего на Мистера — сорок с чем-то лет, запущенная шевелюра, борода с густой проседью, темные очки и ворох тряпья. Я побежал к Мордехаю.
   Разговор с драгоценным посетителем Грин решил вести сам.
   — Простите, меня зовут Мордехай Грин, я юрист. Можно задать вам несколько вопросов?
   Мистер Диз поднял на нас взгляд:
   — Валяйте.
   — Видите ли, мы работаем над делом, связанным с людьми, проживавшими на старом складе, угол Флорида — и Нью-Йорк-авеню, — медленно и четко выговорил Мордехай.
   — Я тоже жил там.
   Я затаил дыхание.
   — Да? — уточнил Мордехай.
   — Да. Нас вышибли оттуда пинком.
   — Именно это нас и интересует. Мы полагаем, выселение было незаконным.
   — Угадали.
   — Как долго вы там прожили?
   — Около трех месяцев.
   — Вы платили за проживание?
   — А как же!
   — Кому?
   — Какому-то Джонни.
   — Сколько?
   — Сотню в месяц наличными.
   — Почему наличными?
   — Он не хотел волокиты с бумагами.
   — Вам известно, кто был владельцем склада?
   — Нет.
   Ответ прозвучал без колебаний, уверенно и ясно. Я с трудом скрыл ликование. Если Маркус Диз не знал, что склад принадлежал Гэнтри, то ему нечего опасаться.
   Мордехай сел на стул. Пора приниматься за Диза всерьез.
   — Не хотите ли стать нашим клиентом?
   — Зачем?
   — Мы предъявили иск людям, которые подготовили и осуществили ваше выселение. По нашему убеждению, с жильцами поступили противозаконно. Есть шанс призвать виновных к ответу.
   — Но ведь и проживание было незаконным, потому-то мы и платили наличными.
   — Это не имеет значения. Вам могут перепасть кое-какие деньжата.
   — Сколько?
   — Пока не знаю. В любом случае вы ничего не теряете.
   — Пожалуй, нет.
   Я осторожно тронул Мордехая за плечо. Извинившись перед Дизом, мы скрылись в кабинете.
   — Что такое?
   — Кито убили, необходимо записать показания Маркуса. Сию же минуту.
   Мордехай в задумчивости почесал бороду:
   — Неплохая идея. Так и сделаем. Он их подпишет, София засвидетельствует подпись, на худой конец у нас останется официальный документ, который можно будет предъявить в суде.
   — Диктофона у нас нет?
   — Был где-то. — Мордехай повел глазами по сторонам.
   На розыски уйдет по меньшей мере месяц, подумал я.
   — А как насчет видеокамеры?
   — Чего нет — того нет.
   — Я привезу. Постарайтесь с Софией задержать его подольше.
   — Да ему все равно некуда спешить.
   — Отлично. Дай мне сорок пять минут.
   Я погнал машину в сторону Джорджтауна. Третья попытка разыскать Клер по мобильнику увенчалась успехом.
   — Что случилось? — удивилась Клер.
   — Я возьму на время твою видеокамеру? Очень нужно.
   — А в чем дело?
   — Необходимо засвидетельствовать показания. Да или нет?
   — Пожалуйста.
   — Она в гостиной?
   — Да.
   — Замки ты не поменяла?
   — Нет.
   Ответ вселил робкую надежду: я могу прийти, когда захочу.
   — А код?
   — Прежний.
   — Спасибо. Я позвоню.
   Мы усадили Маркуса Диза в комнате, где не было ничего, кроме стеллажей со старыми делами. Я снимал, София записывала, Мордехай говорил. О таком свидетеле, как Диз, мы и не мечтали.
   В течение получаса Грин задал все мыслимые и немыслимые вопросы и получил самые исчерпывающие ответы.
   Мало того, Диз заявил, что может отыскать и привести к нам двух бывших жильцов склада.
   Мы собирались представить в суд иски от имени каждого из найденных квартиросъемщиков. И не все сразу, а один за другим, не забывая делиться подробностями поисков с друзьями из «Вашингтон пост». На сегодня реальными свидетелями являлись Келвин Лем, адрес которого мы знали, и Маркус Диз. Процессы по их искам вряд ли принесут хорошие деньги — от силы двадцать пять тысяч каждый, но это представлялось не важным, главное — подбросить дров в огонь под ногами у наших воинствующих ответчиков.
   Я готов был молиться, чтобы облавы продолжались.
   Мордехай предупредил Диза о необходимости держать язык за зубами. Я на трех страничках изложил суть жалобы нового клиента, затем сделал то же самое от имени Келвина Лема и занес документы в память компьютера. Теперь при появлении следующего свидетеля достаточно будет в форму искового заявления впечатать его имя и фамилию.
   Незадолго до полудня раздался телефонный звонок. София говорила по другому телефону, трубку снял я:
   — Адвокатская контора. Чем могу помочь?
   Полный достоинства голос явно пожилого человека:
   — Артур Джейкобс из фирмы «Дрейк энд Суини». Мне бы хотелось поговорить с мистером Мордехаем Грином.
   — Да, конечно.
   В изумлении глядя на телефон, я попятился к двери.
   — В чем дело? — Мордехай оторвался от толстенного свода законов.
   — Звонит Артур Джейкобс.
   — Это еще кто?
   — "Дрейк энд Суини".
   Лицо Мордехая расплылось в широкой улыбке.
   — Дождались-таки.
   Я только кивнул.
   Беседа оказалась непродолжительной, говорил преимущественно Артур. Насколько я понял, он предложил Мордехаю встретиться — и чем быстрее, тем лучше. Мордехай подтвердил мою догадку:
   — Они хотят завтра же обсудить положение дел.
   — Обсудить — где?
   — У них. Без тебя.
   На приглашение я и не рассчитывал.
   — Заволновались?
   — В их распоряжении целых двадцать дней, но они уже согласны на мировую. Да, они очень волнуются.

Глава 35

   Ночью сон не шел ко мне, и вовсе не из-за плохого самочувствия или отсутствия удобной постели. Нервное напряжение чуть-чуть спало только после горячего душа и бутылки вина.
   Утром, ведя прием в приюте, я сгорал от нетерпения узнать новости с поля битвы. Талоны на питание, субсидии, меры воздействия на уклоняющихся от исполнения родительского долга... В двенадцатом часу я не выдержал и позвонил Софии.
   Известий от Мордехая не было. Я знал, что разговор окажется долгим, просто хотел убедиться: он начался.
   От предложения пообедать я отказался — какая еда, если решается моя судьба? Купив пару горячих бубликов и бутылку воды, я отправился в контору.
   У входа стояла машина Мордехая. Я прошел в кабинет Грина и закрыл за собой дверь.
   Беседа состоялась на восьмом этаже, в кабинете Артура Джейкобса, где мне за семь лет работы так и не довелось побывать. Мордехая в фирме встретили как самого уважаемого и желанного гостя: на лету подхваченное пальто, горячий и крепкий кофе, свежайшие булочки.
   Они сидели друг напротив друга: Мордехай Грин у одного конца длинного стола, Артур Джейкобс, Дональд Рафтер, советник страховой компании, обслуживавшей фирму, и адвокат «Ривер оукс» — у другого. Представителя Тилмана Гэнтри на встречу не пригласили. Участия экс-сутенера в выплате денежной компенсации никто не ждал.
   Несколько странным показалось Мордехаю присутствие адвоката «Ривер оукс», впрочем, между интересами компании и фирмы явно был конфликт.
   Большую часть времени говорил Артур. Мордехай с трудом верил, что перед ним сидит восьмидесятилетний старец — настолько легко он оперировал фактами и безошибочно анализировал ситуацию.
   Прежде всего присутствовавшие условились, что все сказанное за столом будет сугубо конфиденциальным. Результатом переговоров должен стать взаимный отказ сторон от намерения возложить друг на друга какую-либо юридическую ответственность; окончательный вариант разрешения конфликта вступает в силу сразу после подписания соответствующих документов.
   Начал Артур с признания, каким ударом для ответчиков — «Дрейк энд Суини» и «Ривер оукс» — явился представленный в суд иск. За годы существования фирма ни разу не подвергалась такой массированной и оскорбительной атаке прессы, не испытывала столь жестокого унижения. Артур очень искренне говорил о безысходном отчаянии и стыде, в коих пребывают все сотрудники.
   Мордехай слушал.
   Затем речь зашла о мерах, предпринятых фирмой. Во-первых, уволен Брэйден Ченс, и без всяких почестей. Он нес персональную ответственность за дела фирмы, хоть как-то связанные с компанией «Ривер оукс». Ему были известны сделки последней с корпорацией ТАГ до мельчайших подробностей, и, санкционировав выселение, Ченс, по-видимому, сознательно пошел на нарушение служебного долга.
   — По-видимому? — уточнил Мордехай.
   — Хорошо, — ответил Артур, — пусть наверняка.
   При решении вопроса о выселении Ченсу не хватило чувства профессиональной ответственности. Он позволил себе подтасовать факты. Он прибег к фальсификации. Он лгал фирме, откровенно признался Артур. Будь Брэйден человеком порядочным, после кризиса с Мистером и заложниками он сообщил бы исполнительному комитету о причинах трагедии, и ее мало сказать неприятных — чудовищных последствий можно было бы избежать. Ченс, безусловно, скомпрометировал доброе имя фирмы.
   — Каким образом он подтасовал факты? — спросил Мордехай.
   Артур поинтересовался, не заглядывал ли Мордехай в досье. Между прочим, где оно? Мордехай промолчал, и его собеседнику пришлось объяснить, что некоторые документы были изъяты.
   — А вы читали служебную записку Гектора Палмы от двадцать седьмого января?
   У Артура с Рафтером вытянулись физиономии.
   — Нет.
   Значит, Ченс действительно вытащил докладную из дела вместе с распиской Джонни о получении денег от Лонти Бертон — и сжег.
   Неторопливо, наслаждаясь каждым движением, Мордехай извлек из кейса несколько ксерокопий. Скользнув по полированной поверхности стола, листки легли перед онемевшим противником.
   Тот в гробовом молчании принялся изучать слово за словом в надежде обнаружить менее убийственное толкование фактов. Тщетно. Слишком точны были формулировки Гектора Палмы, слишком четкая вырисовывалась картина.
   — Могу я осведомиться, как эти бумаги попали вам в руки? — чересчур вежливо спросил Артур.
   — Не важно. Во всяком случае, сейчас не имеет значения.
   Похоже, записка Палмы их сразила наповал. Уничтожив оригинал, Брэйден Ченс выдал свою версию событий походя, уверенный, что уличить его во лжи невозможно. О копиях он не подумал.
   И вот они лежат на столе.
   Однако четверо сидевших напротив Мордехая мужчин не были бы закаленными бойцами, если б позволили себе больше чем минутное замешательство.
   — В принципе данные бумаги возвращают нас к вопросу об исчезнувшем досье, — заметил Артур, нащупав под ногами твердую почву.
   Конечно! Ведь кто-то видел меня у дверей Ченса ночью.
   Имелись и отпечатки моих пальцев, и папка с запиской о ключах. Они знали, что я ходил к Ченсу просить материалы о выселении.
   Все это Артур выложил Мордехаю.
   — Бывают совпадения, — парировал тот.
   — Вам известно, где находится досье?
   — Нет.
   — Поверьте, мы не хотим, чтобы Майкл Брок вновь угодил за решетку.
   — Именно поэтому вы обвиняете его в краже?
   — Карты раскрыты, мистер Грин. Если нам удастся решить проблему с иском, фирма отзовет свое заявление из суда.
   — Рад слышать. Что вы предлагаете?
   Рафтер зашелестел десятистраничным документом. Перед Мордехаем запестрели великолепно выполненные цветные диаграммы и графики.
   С присущей солидной юридической фирме основательностью высококлассные профессионалы «Дрейк энд Суини», затратив бессчетное количество драгоценных часов, подготовили подробнейший обзор последних тенденций в разрешении такого деликатного вопроса, как компенсация ущерба от смерти истца, вызванной действиями ответчика.
   Данные за последний год, пять лет, десять. Восточное побережье, западное. Штаты. Крупные города. Какую сумму жюри присяжных присуждает за смерть ребенка дошкольного возраста? Довольно скромную. В среднем по стране она составляет сорок пять тысяч долларов, значительно меньше на Юге и Среднем Западе и чуточку больше в Калифорнии и больших городах.
   Дети не приносят в семью деньги, а потенциальные заработки суд, как правило, в расчет не принимает. Фирма выразила готовность заплатить за смерть каждого ребенка по пятьдесят тысяч.
   Оценка потерянных доходов Лонти Бертон оказалась весьма либеральной. Зная, что молодая женщина на протяжении жизни почти не работала, фирма проявила редкостное великодушие. Имея от роду лишь двадцать два года, Лонти в ближайшее время так или иначе нашла бы постоянную работу, пусть с минимальным окладом, рассудили грамотные юристы. До естественной кончины она оставалась бы человеком разумным и свободным от пороков пьянства, наркомании и распутства.
   Повысив на каких-нибудь курсах квалификацию, она получала бы оклад, скажем, вдвое превышающий минимальный, усердно трудилась бы до шестидесяти пяти лет. Пересчитав гипотетические доходы с учетом инфляции, Рафтер определил, что Лонти Бертон понесла убытков на пятьсот семьдесят тысяч долларов.
   Ран или ожогов на телах не зафиксировано, семья умерла во сне, значит, боль и страдания компенсации не подлежат.
   Итого общая сумма семьсот семьдесят тысяч долларов.
   Вывод: жизнь молодой, не успевшей получить образование матери и ее детей не дорого стоит.
   — Дудки! — заявил Мордехай. — Эти деньги я выбью из присяжных за одного мертвого ребенка.
   В самых недвусмысленных выражениях он и камня на камне не оставил от тщательно скалькулированных аргументов «Дрейк энд Суини». Его нисколько не интересовало решение жюри в Далласе или Сиэтле. Ему не было дела до процессуальных тонкостей в Омахе. Мордехай хорошо знал свою силу здесь, в Вашингтоне, и этим определялось все.
   Если противная сторона надеется дешево откупиться, то ему не о чем с ней разговаривать.
   Артур принялся убеждать Мордехая в чистоте намерений фирмы, а Рафтер моментально нашел лазейку:
   — Итоговая цифра поддается корректировке. Мы всегда сможем договориться.
   Мордехай обратил внимание ответчиков на отсутствие в выкладках штрафных санкций:
   — Состоятельный юрист, компаньон богатой фирмы, сознательно закрывает глаза на незаконное выселение, в результате которого мои клиенты оказываются выброшенными на улицу и гибнут. Честно говоря, джентльмены, это классический пример ситуации, когда суд просто обязан наложить на виновного штраф в пользу потерпевшего. Тем более в нашем округе.
   Слова «в нашем округе» означали только одно: чернокожее жюри.
   — Мы можем договориться, — повторил Рафтер. — Какая сумма вас устроит, сэр?
   Мы с Мордехаем обсуждали этот вопрос. Цифра в десять миллионов была взята с потолка. С не меньшим успехом мы могли назвать и сорок, пятьдесят, даже сто миллионов.
   — По миллиону за каждого, — без колебаний отчеканил Мордехай.
   Требование не сразу дошло до сознания присутствовавших.
   — Пять миллионов? — пролепетал ошеломленный Рафтер.
   — Пять жертв — пять миллионов.
   По блокнотам забегали ручки. После продолжительной паузы Артур попытался доказать Мордехаю некоторую несостоятельность нашей теории. Доля ответственности за гибель пяти человек, заметил он, лежит и на разыгравшейся стихии.
   Мордехай прервал возникшую было содержательную дискуссию о погоде:
   — Присяжные с интересом узнают, что в Вашингтоне в феврале стоят морозы и время от времени случаются снежные бури.
   Для меня ссылку на жюри он пояснил так: «Они панически боятся суда».
   Наши доводы, сказал Мордехай Артуру, выдержат любые атаки ответчиков. Выселение — заранее спланированная акция или результат непростительной небрежности — состоялось. Его последствие для наших клиентов, то есть жизнь под открытым небом в самое холодное время года, было абсолютно предсказуемым. Никакого труда не составит довести эту восхитительную по простоте идею до сознания любого жюри присяжных, а уж у наших добрых сограждан она встретит особое понимание.
   Устав от споров насчет ответственности, Артур удалился в область, где чувствовал себя наиболее уверенно. Разговор зашел обо мне, точнее, о моей краже. Позиция фирмы по данному вопросу осталась непоколебимой. Если мы отзовем иск, то они откажутся от уголовного обвинения, однако дисциплинарное наказание я должен понести в любом случае.
   — И чего же они хотят?
   — На два года лишить тебя лицензии, — сообщил помрачневший Мордехай.
   Согласиться было немыслимо.
   — Я сказал, что они сошли с ума, но мои слова не произвели на них впечатления, — повинился Грин.
   Я промолчал. Два года. Два года!
   Разговор в кабинете Артура вернулся к деньгам, но сколько-нибудь значительного прогресса Мордехаю добиться не удалось. Фактически ни на одно из его предложений фирма не согласилась. Решили в самое ближайшее время встретиться еще раз. Под конец Мордехай вручил им копию искового заявления Маркуса Диза, которое только предстояло зарегистрировать в суде. Позже будут и другие, заверил он собравшихся. Мы планировали еженедельно оформлять по два иска — до тех пор, пока не разыщем всех выселенных.
   — Вы и газетам собираетесь передавать каждую копию? — осведомился Рафтер.
   — А почему бы нет? После регистрации в суде иск может быть обнародован.
   — Пресса и так избаловала нас вниманием.
   — Первыми кидаться грязью начали вы.
   — Что?
   — Вы организовали публикацию об аресте Майкла Брока.
   — Ложь.
   — Откуда в таком случае «Вашингтон пост» взяла его фотографию?
   Артур приказал Рафтеру заткнуться.
   Больше часа я просидел в кабинете за запертыми дверями, уставясь в голую стену, прежде чем у меня выстроилась относительно стройная схема конфликта. Фирма готова расстаться с кучей денег, лишь бы избежать дальнейшего унижения в глазах общества и огласки, которая неминуемо ведет ее к разорению. Если я верну досье, фирма снимет обвинение в краже. Но требование морального удовлетворения останется в силе.
   По их мнению, я не только перебежчик, на мне полностью лежит ответственность за происходящее. Я связующее звено между их грязными секретами, спрятанными в башне из слоновой кости, и обрушившимся на фирму позором. За одно это меня следует ненавидеть, а угроза лишиться накопленных и грядущих богатств вообще взывает к беспощадной мести.
   Опозорил я фирму исключительно благодаря похищенной служебной информации. (Похоже, о помощи Гектора Палмы они не догадывались.) Склеил по кусочкам отвратительную картину и притащил в суд.
   Иуда.
   Грустно, но я понял их.

Глава 36

   София и Абрахам давно ушли. Я сидел в полутемном кабинете. Внезапно дверь открылась, и грузной поступью вошел Мордехай. Он тяжело опустился на один из двух складных стульев. Прежний хозяин выкрасил их в отвратительно коричневый цвет, отчего они стали более уродливыми, нежели были. Тем не менее я купил их по дешевке — за шесть долларов, дабы не опасаться, что клиент на полуслове рухнет на пол — старые стулья предоставляли такую возможность.
   Я знал, всю вторую половину дня Мордехай просидел на телефоне, поэтому к нему не заглядывал.
   — Сегодня было много звонков, — сообщил Мордехай. — События развиваются куда быстрее, чем мы предполагали.
   Я не отреагировал.
   — Сначала Артур, затем Де Орио, судья. Ты знаешь Де Орио?