Страница:
— Нет.
— Крутого нрава, но порядочный. Довольно либеральных взглядов, справедлив. Начинал много лет назад в крупной юридической фирме, потом плюнул на хорошие деньги и решил, бог весть почему, стать судьей. За месяц рассматривает больше дел, чем любой судья в городе: умеет заставить подчиненных работать. Рука у него тяжелая. Всегда старается примирить стороны, а когда не получается, вершит быстрый суд. У него дела не задерживаются.
— По-моему, я слышал о нем.
— Надеюсь. Не зря же семь лет занимался юриспруденцией в этом городе.
— Антитрестовское законодательство слишком далеко от судов.
— Да ладно. Мы договорились с ним встретиться завтра в час у него. Будут ответчики со своими адвокатами, я, ты, Уилма Фелан — в общем, все, кто имеет отношение к иску.
— И я?
— Де Орио настаивает на твоем присутствии. Говорит, ты можешь сидеть в сторонке и слушать, но быть должен обязательно. С досье.
— Пожалуйста.
— Некоторые считают Де Орио фигурой одиозной — наверное, из-за его антипатии к прессе. Из зала суда он выбрасывает журналистов за шиворот, как нашкодивших котят, а телерепортерам запрещает приближаться к дверям ближе чем на тридцать метров. Широкая огласка нашего дела его просто бесит, он твердо решил пресечь всякую утечку информации в газеты.
— Гражданский иск не является секретом для общества.
— Да, но судья вправе объявить слушание закрытым. Не думаю, чтобы Де Орио пошел на это, но прикрикнуть для порядка он любит.
— Значит, он хочет решить дело миром?
— Именно так. Ведь он судья, а какой судья против, если стороны договорятся сами? У него же останется время на лишнюю партию в гольф.
— Что он думает о нашем деле?
— Карт Де Орио не раскрывает, однако требует, чтобы явились те, кто может принять решение на месте, а не какие-то пешки.
— И Гэнтри?
— И он. Я говорил с его адвокатом.
— А Гэнтри знает про металлодетектор?
— Наверное. В суде ему бывать приходилось. Артур и я поставили Де Орио в известность о нашей встрече. Мне показалось, особого впечатления на него это не произвело.
— А что обо мне?
Последовала долгая пауза. Мордехай подыскивал слова.
— Судья будет придерживаться жесткой линии.
Утешительного мало.
— Ты же говорил о его справедливости, Мордехай. Где она? Моя голова в петле. Я не вижу перспективы.
— Это не вопрос справедливости, Майк. Ты взял досье, чтобы исправить причиненное людям зло. У тебя не было намерения совершать кражу — ты просто позаимствовал документы на час-другой. Поступок благородный, что и говорить, и все-таки кража есть кража.
— Так считает Де Орио?
— Да. Я повторяю его выражения.
Значит, в глазах судьи я вор. Похоже, данная точка зрения становится общепринятой. Я не спросил у Мордехая о его мнении — побоялся услышать правду.
Стул жалобно вздохнул под мощным телом, но выдержал. Я мог гордиться удачной покупкой.
— Хочу сказать тебе следующее, — внушительно произнес Мордехай. — Только мигни — и я все брошу. Мировая никому, по сути, не нужна. Жертвы похоронены, их наследники либо неизвестны, либо сидят за решеткой. Даже самое благоприятное разрешение конфликта не изменит мою жизнь ни на йоту. Дело это целиком твое. Решай сам.
— Все далеко не так просто, Мордехай.
— Почему?
— Меня пугает обвинение в уголовном преступлении.
— Естественно. Но они готовы снять его. Они даже забудут о твоей лицензии. Могу хоть сейчас позвонить Артуру и сказать, что мы отзываем свой иск — если они поступят так же.
Противники расходятся, дуэль отменяется. Да он обеими руками ухватится за мое предложение. Оно для него — спасение.
— Пресса разорвет нас на части.
— Ну и пусть. Думаешь, нашим клиентам важно, что об их адвокатах кричат газеты?
Сейчас Мордехай выступал в качестве адвоката дьявола, а не бездомных, пытался и меня защитить, и фирму покарать.
Но как уберечь человека от него самого?
— Хорошо, мы уйдем в сторону. И чего достигнем? Убийство останется безнаказанным. Людей будут продолжать выбрасывать на улицы. Фирма несет безусловную ответственность за незаконное выселение и смерть наших клиентов, и ей это сойдет с рук? Речь об этом?
— Иного способа сохранить твою лицензию не существует.
— Не дави на меня, Мордехай.
Но он был прав. Я шлепнулся в лужу, и мне из нее выбираться. Я унес из фирмы чужое досье — дурацкий поступок, преступление с юридической и моральной точек зрения.
Если в последний момент я сломаюсь и пойду на попятную, Мордехай потеряет ко мне всякое уважение. Смысл жизни для него заключается в поддержке слабого. Мир, в котором он живет, населяют бездомные. Они хотят сущие пустяки: кусок хлеба, сухую постель, оплачиваемую работу, собственный угол. Крайне редко причины их бед оказываются так непосредственно связанными с деятельностью гигантских частных предприятий.
Деньги для Мордехая ничего не значат; победа в суде никак не меняет его жизнь; клиенты наши мертвы. И тем не менее он не допускает мысли урегулировать проблему мирным путем — без суда. Мордехаю необходим громкий, скандальный процесс. Не ради славы. Пусть общество увидит наконец ужас, среди которого вынуждены жить многие его члены. Иногда суд нужен не для наказания виновного, а для воззвания к общественной совести.
Дело осложняется только мной. Мое бледное интеллигентное лицо располосуют стальные прутья тюремного окошка. Потеря лицензии обречет меня на голодную смерть.
— Я не собираюсь бежать с корабля, Мордехай.
— Никто и не ждет, Майк.
— Как тебе такой вариант: мы убеждаем их заплатить приемлемую сумму, они снимают свои обвинения и оставляют в покое мою лицензию? И вообще, что произойдет, если я расстанусь с ней на некоторое время?
— Прежде всего это подорвет твою профессиональную репутацию.
— Звучит пугающе, но не убийственно.
Я очень надеялся, что голос мне не изменяет. Мысль о бесчестье кидала в пот. Уорнер, родители, друзья, однокашники, Клер, даже бывшие коллеги из «Дрейк энд Суини» — то подумают они?
— Два года ты не сможешь заниматься юридической деятельностью.
— То есть я потеряю работу и здесь?
— Нет, конечно.
— А что я буду делать?
— Кабинет остается за тобой. Будешь вести прием клиентов в БАСН, у «Доброго самаритянина» — там, где ты уже был, — как полноправный сотрудник. Только называться будешь не юристом, а социальным работником.
— Другими словами, ничего не изменится?
— Очень немногое. Возьмем Софию — она управляется с огромным числом клиентов, половина города считает ее адвокатом. Когда необходимо рассмотреть вопрос в суде, туда отправляюсь я. Точно такое же положение займешь и ты.
Законы, по которым живет улица, пишутся теми людьми, которые их исполняют.
— А если меня уличат?
— Кто? Грань между социальным работником и юристом весьма размыта.
— Два года — большой срок.
— И да и нет. Мы не обязаны соглашаться именно на два года.
— Боюсь, в этом вопросе ни на какие уступки они не пойдут.
— Завтра разрешено торговаться по любым пунктам. Но тебе нужно подготовиться. Покопайся в архивах, попробуй отыскать прецедент. Посмотри, как другие суды поступали при подобных ситуациях.
— Думаешь, такое бывало?
— Не знаю. Могло быть. В стране миллион юристов.
Мордехай опаздывал на какую-то встречу. Я поблагодарил его, и мы вместе вышли из конторы.
Я отправился в джорджтаунскую юридическую школу, расположенную неподалеку от Капитолийского холма. Библиотека там была открыта до полуночи. Отличное место, где заблудшая душа может поразмыслить над тем, как жить дальше.
Глава 37
— Крутого нрава, но порядочный. Довольно либеральных взглядов, справедлив. Начинал много лет назад в крупной юридической фирме, потом плюнул на хорошие деньги и решил, бог весть почему, стать судьей. За месяц рассматривает больше дел, чем любой судья в городе: умеет заставить подчиненных работать. Рука у него тяжелая. Всегда старается примирить стороны, а когда не получается, вершит быстрый суд. У него дела не задерживаются.
— По-моему, я слышал о нем.
— Надеюсь. Не зря же семь лет занимался юриспруденцией в этом городе.
— Антитрестовское законодательство слишком далеко от судов.
— Да ладно. Мы договорились с ним встретиться завтра в час у него. Будут ответчики со своими адвокатами, я, ты, Уилма Фелан — в общем, все, кто имеет отношение к иску.
— И я?
— Де Орио настаивает на твоем присутствии. Говорит, ты можешь сидеть в сторонке и слушать, но быть должен обязательно. С досье.
— Пожалуйста.
— Некоторые считают Де Орио фигурой одиозной — наверное, из-за его антипатии к прессе. Из зала суда он выбрасывает журналистов за шиворот, как нашкодивших котят, а телерепортерам запрещает приближаться к дверям ближе чем на тридцать метров. Широкая огласка нашего дела его просто бесит, он твердо решил пресечь всякую утечку информации в газеты.
— Гражданский иск не является секретом для общества.
— Да, но судья вправе объявить слушание закрытым. Не думаю, чтобы Де Орио пошел на это, но прикрикнуть для порядка он любит.
— Значит, он хочет решить дело миром?
— Именно так. Ведь он судья, а какой судья против, если стороны договорятся сами? У него же останется время на лишнюю партию в гольф.
— Что он думает о нашем деле?
— Карт Де Орио не раскрывает, однако требует, чтобы явились те, кто может принять решение на месте, а не какие-то пешки.
— И Гэнтри?
— И он. Я говорил с его адвокатом.
— А Гэнтри знает про металлодетектор?
— Наверное. В суде ему бывать приходилось. Артур и я поставили Де Орио в известность о нашей встрече. Мне показалось, особого впечатления на него это не произвело.
— А что обо мне?
Последовала долгая пауза. Мордехай подыскивал слова.
— Судья будет придерживаться жесткой линии.
Утешительного мало.
— Ты же говорил о его справедливости, Мордехай. Где она? Моя голова в петле. Я не вижу перспективы.
— Это не вопрос справедливости, Майк. Ты взял досье, чтобы исправить причиненное людям зло. У тебя не было намерения совершать кражу — ты просто позаимствовал документы на час-другой. Поступок благородный, что и говорить, и все-таки кража есть кража.
— Так считает Де Орио?
— Да. Я повторяю его выражения.
Значит, в глазах судьи я вор. Похоже, данная точка зрения становится общепринятой. Я не спросил у Мордехая о его мнении — побоялся услышать правду.
Стул жалобно вздохнул под мощным телом, но выдержал. Я мог гордиться удачной покупкой.
— Хочу сказать тебе следующее, — внушительно произнес Мордехай. — Только мигни — и я все брошу. Мировая никому, по сути, не нужна. Жертвы похоронены, их наследники либо неизвестны, либо сидят за решеткой. Даже самое благоприятное разрешение конфликта не изменит мою жизнь ни на йоту. Дело это целиком твое. Решай сам.
— Все далеко не так просто, Мордехай.
— Почему?
— Меня пугает обвинение в уголовном преступлении.
— Естественно. Но они готовы снять его. Они даже забудут о твоей лицензии. Могу хоть сейчас позвонить Артуру и сказать, что мы отзываем свой иск — если они поступят так же.
Противники расходятся, дуэль отменяется. Да он обеими руками ухватится за мое предложение. Оно для него — спасение.
— Пресса разорвет нас на части.
— Ну и пусть. Думаешь, нашим клиентам важно, что об их адвокатах кричат газеты?
Сейчас Мордехай выступал в качестве адвоката дьявола, а не бездомных, пытался и меня защитить, и фирму покарать.
Но как уберечь человека от него самого?
— Хорошо, мы уйдем в сторону. И чего достигнем? Убийство останется безнаказанным. Людей будут продолжать выбрасывать на улицы. Фирма несет безусловную ответственность за незаконное выселение и смерть наших клиентов, и ей это сойдет с рук? Речь об этом?
— Иного способа сохранить твою лицензию не существует.
— Не дави на меня, Мордехай.
Но он был прав. Я шлепнулся в лужу, и мне из нее выбираться. Я унес из фирмы чужое досье — дурацкий поступок, преступление с юридической и моральной точек зрения.
Если в последний момент я сломаюсь и пойду на попятную, Мордехай потеряет ко мне всякое уважение. Смысл жизни для него заключается в поддержке слабого. Мир, в котором он живет, населяют бездомные. Они хотят сущие пустяки: кусок хлеба, сухую постель, оплачиваемую работу, собственный угол. Крайне редко причины их бед оказываются так непосредственно связанными с деятельностью гигантских частных предприятий.
Деньги для Мордехая ничего не значат; победа в суде никак не меняет его жизнь; клиенты наши мертвы. И тем не менее он не допускает мысли урегулировать проблему мирным путем — без суда. Мордехаю необходим громкий, скандальный процесс. Не ради славы. Пусть общество увидит наконец ужас, среди которого вынуждены жить многие его члены. Иногда суд нужен не для наказания виновного, а для воззвания к общественной совести.
Дело осложняется только мной. Мое бледное интеллигентное лицо располосуют стальные прутья тюремного окошка. Потеря лицензии обречет меня на голодную смерть.
— Я не собираюсь бежать с корабля, Мордехай.
— Никто и не ждет, Майк.
— Как тебе такой вариант: мы убеждаем их заплатить приемлемую сумму, они снимают свои обвинения и оставляют в покое мою лицензию? И вообще, что произойдет, если я расстанусь с ней на некоторое время?
— Прежде всего это подорвет твою профессиональную репутацию.
— Звучит пугающе, но не убийственно.
Я очень надеялся, что голос мне не изменяет. Мысль о бесчестье кидала в пот. Уорнер, родители, друзья, однокашники, Клер, даже бывшие коллеги из «Дрейк энд Суини» — то подумают они?
— Два года ты не сможешь заниматься юридической деятельностью.
— То есть я потеряю работу и здесь?
— Нет, конечно.
— А что я буду делать?
— Кабинет остается за тобой. Будешь вести прием клиентов в БАСН, у «Доброго самаритянина» — там, где ты уже был, — как полноправный сотрудник. Только называться будешь не юристом, а социальным работником.
— Другими словами, ничего не изменится?
— Очень немногое. Возьмем Софию — она управляется с огромным числом клиентов, половина города считает ее адвокатом. Когда необходимо рассмотреть вопрос в суде, туда отправляюсь я. Точно такое же положение займешь и ты.
Законы, по которым живет улица, пишутся теми людьми, которые их исполняют.
— А если меня уличат?
— Кто? Грань между социальным работником и юристом весьма размыта.
— Два года — большой срок.
— И да и нет. Мы не обязаны соглашаться именно на два года.
— Боюсь, в этом вопросе ни на какие уступки они не пойдут.
— Завтра разрешено торговаться по любым пунктам. Но тебе нужно подготовиться. Покопайся в архивах, попробуй отыскать прецедент. Посмотри, как другие суды поступали при подобных ситуациях.
— Думаешь, такое бывало?
— Не знаю. Могло быть. В стране миллион юристов.
Мордехай опаздывал на какую-то встречу. Я поблагодарил его, и мы вместе вышли из конторы.
Я отправился в джорджтаунскую юридическую школу, расположенную неподалеку от Капитолийского холма. Библиотека там была открыта до полуночи. Отличное место, где заблудшая душа может поразмыслить над тем, как жить дальше.
Глава 37
Зал, где рассматривал дела судья Де Орио, находился на втором этаже Моултри-билдинг, путь к залу пролегал мимо кабинета Киснера, где меня поджидал процесс по обвинению в краже. И тут и там у окон в коридоре адвокаты по уголовным делам негромко беседовали с клиентами, один вид которых вопил о пороке. Я не мог поверить, что мое имя появится в одном ряду с именами бандитов.
Мне хотелось явиться к судье точно в назначенное время, хотя Мордехай находил это глупым. Я считал, что малейшее опоздание Де Орио, известный фанатичной пунктуальностью, сочтет непозволительной роскошью. Однако при мысли прийти на десять минут раньше и стать объектом изучающих взглядов и перешептываний Дональда Рафтера и его компании мне делалось тошно. А находиться поблизости от Тилмана Гэнтри я вообще был согласен только в присутствии судьи, Я предполагал устроиться за барьером, на месте для присяжных, и, не привлекая внимания, наблюдать за переговорами. Когда мы с Мордехаем вошли в зал, часы показывали без двух минут час.
Помощник судьи раздавал листки с повесткой дня. Жестом он указал мне на кресло за барьером, а Мордехая усадил сбоку от него, на место для свидетелей. Уилма Фелан уже прибыла и откровенно скучала — согласно сценарию, от нее не требовалось никаких показаний.
Длинный стол защиты делили ответчики: представители «Дрейк энд Суини» с одной стороны, Тилман Гэнтри и два его адвоката — с другой, в центре, играя роль буфера, размещались два типа из «Ривер оукс» и три их советника. В повестке дня перечислялись присутствующие. За столом защиты я насчитал тринадцать человек.
Тилман Гэнтри виделся мне лощеным красавцем с обилием колец и в пиджаке с блестками. Я ошибся. Его отлично сшитый костюм стоил бешеных денег, Гэнтри был экипирован лучше своего адвоката, он невозмутимо читал какие-то бумаги.
Отстаивать свои интересы фирма прислала Артура, Рафтера, Натана Маламуда и Барри Нуццо. Присутствие трех бывших заложников можно было рассматривать как некий намек: из всех терроризированных Мистером сотрудников не сломался никто — кроме меня. Что с тобой случилось, Майкл?
Пятым в команде «Дрейк энд Суини» был Л. Джеймс Субер, адвокат страховой компании, его услугами фирма пользовалась для защиты от убытков, понесенных в результате незаконных актов собственных сотрудников. Я сильно сомневался, что фирма получит хоть какую-то страховку: полис не покрывал действий, совершенных умышленно, то есть таких, как кража или сознательное нарушение норм общественной морали. Другое дело профессиональная небрежность или юридическая ошибка. Страховки от намеренного злоупотребления не существовало. Брэйден Ченс не просто проглядел примечание к параграфу закона или пункт расписанного до мелочей регламента — он принял хорошо обдуманное решение о выселении, будучи прекрасно осведомлен, что так называемые захватчики на самом деле являются обычными квартиросъемщиками.
Похоже, что между «Дрейк энд Суини» и представителем страховой компании начнется невидимая миру борьба.
Что ж, пусть дерутся.
Вышедший из боковой двери Де Орио занял судейское место ровно в час.
— Добрый день всем.
Меня удивило, что на нем мантия — ведь сегодня не официальное слушание. Постучав пальцем по микрофону, Де Орио обратился к служителю:
— Мистер Бердик, заприте, пожалуйста, двери на ключ.
Женщина-секретарь раскрыла блокнот.
— Мне сообщили, что представители сторон и их адвокаты явились в полном составе, — сказал судья, глядя на меня так, будто я призван был отвечать за изнасилование. — Я пригласил вас сюда, чтобы попытаться решить дело миром. После вчерашних консультаций с адвокатами я пришел к выводу, что наша встреча будет полезной. До сих пор мне не приходилось созывать подобное совещание едва ли не сразу после подачи иска, однако если стороны согласились принять в нем участие, значит, оно вполне своевременно. Хочу напомнить вам, джентльмены, о конфиденциальности. Ни один из вас ни при каких обстоятельствах не обмолвится прессе о том, что услышит здесь.
Надеюсь, понятно? — Судья глянул в нашу с Мордехаем сторону, и следом за ним к нам повернулись головы тринадцати человек, сидящих за столом защиты.
Мне захотелось встать и напомнить им: самые тяжелые удары нанесли мы, но драку-то начали они.
Служитель раздал листки с текстом обязательства о неразглашении информации. Расписавшись, я вернул бумагу.
В цейтноте юрист редко бывает в состоянии пробежать глазами два абзаца и принять решение; опасаясь подвоха, люди из «Дрейк энд Суини» тщательно изучали подписку о неразглашении.
— Проблемы, джентльмены? — обратился к ним Де Орио.
Толчок возымел действие, и служитель собрал подписанные документы.
— Пойдем прямо по повестке дня. Первым пунктом значится обобщение фактов и концепция ответственности. Мистер Грин, как истцу — вам первое слово. В вашем распоряжении пять минут.
Мордехай поднялся и с независимым видом сунул руки в карманы. Для изложения сути дела ему хватило двух минут. Де Орио ценил лаконичность.
От имени ответчиков выступил Артур. Он согласился с фактами, приведенными оппонентом, однако в вопросе ответственности его точка зрения несколько отличалась от нашей: значительная часть вины за трагедию лежала на снежной буре, обрушившейся внезапно и превратившей жизнь многих горожан в настоящий ад. Серьезные сомнения вызывала у него и разумность действий Лонти Бертон.
— Женщине с детьми было куда пойти. В городе имеются приюты. Предыдущую ночь она провела в подвале церкви вместе со многими другими. Зачем она ушла? Это мне неизвестно, но я уверен: из церкви ее никто не гнал, во всяком случае, мы не нашли такого человека. В пригороде живет бабушка Лонти. Кроме того, какая-то часть ответственности лежит, видимо, и на самой жертве. Наверное, она должна была проявлять большую заботу о своей семье.
Для Артура это была единственная возможность возложить вину на мертвую женщину. В присутствии присяжных ни он, ни его адвокат, если только будут находиться в здравом уме, не осмелятся даже намекнуть, что Лонти Бертон хотя бы косвенно виновна в смерти своих детей.
— Прежде всего почему она оказалась на улице? — резко спросил Де Орио.
Артур ничуть не смутился:
— Помня о цели сегодняшней встречи, ваша честь, мы готовы признать, что выселение было незаконным.
— Благодарю вас.
— Не стоит. Мы просто сочли необходимым отметить, что часть ответственности за случившееся ложится на мать.
— Как велика эта часть?
— По меньшей мере пятьдесят процентов.
— Не слишком ли много?
— Мы считаем, нет, ваша честь. Мы действительно выставили ее на улицу, однако до трагедии она прожила там более недели.
— Мистер Грин?
Мордехай выпрямился во весь гигантский рост и укоризненно покачал головой, как профессор, разочарованный ответом студента, запутавшегося в самых элементарных вещах.
— Люди, о которых мы говорим, мистер Джейкобс, не могут в сколько-нибудь короткие сроки найти жилье. Поэтому их и называют бездомными. Вы признали, что выгнали женщину с детьми на улицу — там они и погибли. Я с удовольствием побеседую на эту тему с присяжными.
Артур втянул голову в плечи. У Рафтера, Маламуда и Барри, ловивших каждое слово Мордехая, лица заметно помрачнели.
— С ответственностью все ясно, мистер Джейкобс, — казал Де Орио. — Поведение матери вы при желании сможете обсудить с жюри, хотя не советую.
Мордехай и Артур сели.
Если нам удастся доказать вину ответчика, перед присяжными неизбежно встанет вопрос о нанесенном ущербе.
В повестке дня он числился вторым. Рафтер подробно доложил о результатах своего кропотливого исследования. Еще раз я услышал о разнице в подходе к денежной оценке смерти ребенка и взрослого. Калькуляция доходов Лонти Бертон, которые она никогда не получит, вызывала омерзение.
В конце концов Рафтер объявил знакомую сумму: семьсот семьдесят тысяч долларов.
— Но ведь это не последнее ваше слово, мистер Рафтер? — В вопросе Де Орио прозвучал скрытый вызов. — Неужели это и вправду окончательная цифра?
— Нет, сэр.
— Мистер Грин?
— Мы отклоняем данное предложение, ваша честь. Все эти детали не имеют для меня никакого значения. Я думаю лишь о размерах той суммы, в справедливости которой смогу убедить жюри присяжных. Со всем моим уважением к мистеру Рафтеру должен заметить, что сумма окажется намного больше предлагаемой им.
Оспорить Мордехая никто не решился.
— Пятьдесят тысяч за смерть ребенка? Смешно. Явно заниженная оценка отражает бытующие в обществе предрассудки насчет детей бездомных родителей, тем более когда речь идет о представителях другой расы.
Сидящие за столом защиты нервно заерзали в креслах — все, кроме Гэнтри.
— У вас есть сын, мистер Рафтер. Согласились бы вы получить за его гибель пятьдесят тысяч долларов?
Рафтер углубился в изучение пустой страницы блокнота.
— Я берусь убедить жюри: жизнь этих маленьких созданий стоит никак не меньше миллиона долларов каждая, то есть столько же, сколько любого ребенка дошкольного возраста где-нибудь в Мэриленде или Виргинии.
Это был хороший удар. Сомневаться, где находятся детские сады и школы, которые посещают дети ответчиков, не приходилось.
В докладе Рафтера по неназванной, но совершенно ясной причине ни словом не упоминалось о боли или муках погибших — ведь они приняли смерть во сне, вдыхая бесцветный, не имеющий запаха газ до тех пор, пока легкие не отказали. Ни ожогов, ни переломанных костей, ни запекшейся крови.
Рафтеру пришлось дорого заплатить за мнимую стыдливость. Мордехай нарисовал впечатляющую панораму последних часов семейства Лонти Бертон: безуспешные поиски еды и тепла, снег и жуткий холод, отчаянное стремление держаться вместе, отрезанный бурей от мира салон брошенного автомобиля, включенный мотор и неуклонно ползущая вниз стрелка указателя уровня топлива в баке.
В блестящем исполнении Мордехая история леденила душу. Сидя за столом жюри, я как единственный присяжный вручил бы ему пустой чек: сумму, сэр, укажите сами.
— А об их страданиях вам действительно лучше помолчать. Вы не знаете даже значения этого слова!
О Лонти Бертон Мордехай говорил так, будто знал ее долгие годы. Да, с рождения она не имела шанса стать достойным членом общества и за свою короткую жизнь совершила все ошибки, вытекающие из данного печального факта. Но гораздо важнее то, что Лонти была любящей матерью и изо всех сил пыталась выбраться из нищеты. Она нашла силы переступить через прошлое и тянулась к новой жизни, пока бесчеловечные действия ответчика не вытолкнули ее вновь на улицу.
Голос Мордехая то опускался до трагического шепота, то уносился ввысь, звеня беспощадной медью. Отчетливые слова разили без промаха. Какое же красноречие и интонационное богатство предложит он жюри?
Я знал, что во внутреннем кармане пиджака Артур всегда носит чековую книжку. Сейчас, наверное, она жжет ему грудь.
Заговорив о санкциях, Мордехай обрушил на ответчиков завершающий удар. Цель штрафа — наказание виновного, которое должно не только восстановить справедливость, но и послужить назиданием для других, предотвратить повторение происшедшего. Зло, причиненное его клиентам состоятельными людьми, лишенными даже капли милосердия, не имеет прощения. К нарушению закона ответчиков толкнула жадность. Процедура предусматривает предупреждение жильцов о выселении не менее чем за тридцать дней. Обитатели склада имели возможность пережить в тепле самую тяжелую часть зимы. Но отсрочка выселения автоматически аннулировала сделку «Ривер оукс» с министерством почт. Обоснованность наложения штрафных санкций являлась бесспорной, и в поддержке жюри Мордехай не сомневался.
Равно как и я. В этом отдавали себе отчет Артур, Рафтер и все остальные, которые не могли дождаться, когда мой друг закончит говорить.
— По данному вопросу нас устроят пять миллионов, и ни центом меньше, — подытожил Мордехай свое выступление.
В наступившем молчании Де Орио сделал пометку на листе и перешел к следующему пункту повестки дня.
— Вы принесли досье? — повернулся он ко мне.
— Да, сэр.
— И готовы вернуть его?
— Да, сэр.
Мордехай раскрыл потрепанный кейс, извлек из него папку и передал в руки служителя, тот положил ее на стол перед судьей. Десять долгих минут судья листал документы.
— Собственность возвращается законному владельцу, мистер Джейкобс, — поднял наконец голову Де Орио. — В соседнем зале ждет рассмотрения заявленное вами уголовное дело. Я говорил о нем с судьей Киснером. Что вы намерены теперь предпринять?
— Если остальные вопросы будут улажены, сэр, мы снимем обвинения.
— Вы согласны, мистер Брок?
Еще как, черт побери!
— Да, ваша честь.
— В таком случае пойдем дальше. Фирма «Дрейк энд Суини» против Майкла Брока, жалоба о нарушении профессиональной этики. Мистер Джейкобс, посвятите нас в суть.
— Безусловно, ваша честь.
С юношеской гибкостью поднявшись с кресла, Артур довел до сведения присутствующих причины, побудившие фирму выступить против своего бывшего сотрудника. Говорил Артур без всяких личных выпадов и не употребил ни единого резкого слова. Необходимость выступать по этому вопросу, казалось, не доставляла ему никакого удовольствия.
Юрист старой школы, он боготворил моральные устои профессии и являлся образцом их соблюдения. Естественно, фирма да и сам он никогда не простят мне греха, но ведь мое несоответствие стандартам явилось точно таким же продуктом царящей в фирме атмосферы, как и действия Брэйдена Ченса.
В заключение Артур подчеркнул: поведение Брока не может остаться безнаказанным. Оно расценивается как вопиющее нарушение служебного долга. Конечно же, Майкл Брок — не закоренелый преступник, поэтому фирма с легкостью откажется от обвинения в краже со взломом. Однако он юрист, причем отличный, а значит, обязан отвечать за свои поступки. Жалоба на нарушение профессиональной этики при любых условиях остается в силе.
Доводы Артура были логично обоснованы и хорошо представлены. Они убедили меня.
— Мистер Брок, — обратился ко мне судья, — у вас есть что-нибудь в ответ?
Я не готовился к выступлению, однако поднялся и, глядя Артуру прямо в глаза, без всякого стеснения сказал то, что чувствовал:
— Мистер Джейкобс, я всегда уважал вас и уважаю сейчас. Я был не прав, взяв досье, и уже тысячу раз пожалел о содеянном. Мне нужна была закрытая информация для доброго дела, но знаю, это не оправдание. Прошу прощения у вас, фирмы и у компании «Ривер оукс», вашего клиента.
Позже Мордехай сказал, будто смирение, прозвучавшее в моих словах, настолько согрело души присутствующих, что в зале заметно потеплело.
А потом Де Орио поступил по-настоящему мудро. Он обратился к будущим искам. Исключая Лонти Бертон и Девона Харди, в списке числилось пятнадцать человек.
— Если вы признаете свою ответственность, мистер Джейкобс, — молвил судья, — продолжим тему компенсации ущерба. Сколько вы готовы предложить остальным выселенным?
Пошептавшись с Рафтером и Маламудом, Артур ответил:
— Ваша честь, мы исходим из того, что на сегодняшний день эти люди не имеют крыши над головой в течение примерно месяца. Получив по пять тысяч долларов каждый, они смогут найти ее.
— Мало. Мистер Грин, вам слово.
— Слишком мало, — уточнил Мордехай. — Я смотрю на проблему глазами жюри. Те же ответчики, то же незаконное действие, тот же состав присяжных. Я легко получу по пятьдесят тысяч на человека.
— А на какую цифру вы согласитесь?
— Двадцать пять тысяч.
— Думаю, — Де Орио повернулся к Артуру, — вам стоит раскошелиться. Разумная сумма.
— Двадцать пять тысяч долларов каждому из пятнадцати? — Под нажимом обеих сторон невозмутимость Артура дала трещину.
— Совершенно верно.
Между представителями «Дрейк энд Суини» вспыхнула тихая, но ожесточенная дискуссия. Было ясно: этот вопрос фирма с адвокатами не обсуждала. Гэнтри взирал на происходящее с абсолютным равнодушием — не о его деньгах шла речь. Положение же моих бывших коллег осложняла «Ривер оукс»: если они не достигнут компромисса с нами, компания тоже предъявит им иск.
— Хорошо, мы заплатим по двадцать пять каждому, — с достоинством объявил Артур, и из сейфов «Дрейк энд Суини» улетучилось еще триста семьдесят пять тысяч.
Мудрость судьи заключалась в том, что ему удалось сломать лед, сделать ответчиков более покладистыми. Под начавшийся шорох банкнот можно будет все уладить.
В прошлом году за вычетом моей зарплаты и премий и с учетом накладных затрат я принес фирме около четырехсот тысяч долларов, которые благополучно поделили между собой компаньоны. А ведь в фирме работали восемьсот таких, как я.
— Джентльмены, перед нами стоят два вопроса. Первый — удовлетворение исковых требований. Второй — выбор дисциплинарных санкций по отношению к мистеру Броку. Проблемы представляются мне взаимосвязанными. Наша встреча подошла к такому моменту, когда я считаю целесообразным переговорить с каждой из сторон с глазу на глаз. Начнем с представителей истца. Мистер Грин, мистер Брок, прошу в мой кабинет.
Через боковую дверь мы прошли в отделанную прекрасными дубовыми панелями небольшую комнату. Судья снял торжественное облачение и попросил секретаршу принести чаю.
Когда она скрылась за дверью, Де Орио обратился к нам:
— Налицо определенный прогресс, джентльмены. Однако, мистер Брок, должен заметить, поданная на вас жалоба — дело серьезное. Вы понимаете — насколько?
— Думаю, да, ваша честь.
Судья хрустнул суставами пальцев и принялся мерить шагами кабинет.
Мне хотелось явиться к судье точно в назначенное время, хотя Мордехай находил это глупым. Я считал, что малейшее опоздание Де Орио, известный фанатичной пунктуальностью, сочтет непозволительной роскошью. Однако при мысли прийти на десять минут раньше и стать объектом изучающих взглядов и перешептываний Дональда Рафтера и его компании мне делалось тошно. А находиться поблизости от Тилмана Гэнтри я вообще был согласен только в присутствии судьи, Я предполагал устроиться за барьером, на месте для присяжных, и, не привлекая внимания, наблюдать за переговорами. Когда мы с Мордехаем вошли в зал, часы показывали без двух минут час.
Помощник судьи раздавал листки с повесткой дня. Жестом он указал мне на кресло за барьером, а Мордехая усадил сбоку от него, на место для свидетелей. Уилма Фелан уже прибыла и откровенно скучала — согласно сценарию, от нее не требовалось никаких показаний.
Длинный стол защиты делили ответчики: представители «Дрейк энд Суини» с одной стороны, Тилман Гэнтри и два его адвоката — с другой, в центре, играя роль буфера, размещались два типа из «Ривер оукс» и три их советника. В повестке дня перечислялись присутствующие. За столом защиты я насчитал тринадцать человек.
Тилман Гэнтри виделся мне лощеным красавцем с обилием колец и в пиджаке с блестками. Я ошибся. Его отлично сшитый костюм стоил бешеных денег, Гэнтри был экипирован лучше своего адвоката, он невозмутимо читал какие-то бумаги.
Отстаивать свои интересы фирма прислала Артура, Рафтера, Натана Маламуда и Барри Нуццо. Присутствие трех бывших заложников можно было рассматривать как некий намек: из всех терроризированных Мистером сотрудников не сломался никто — кроме меня. Что с тобой случилось, Майкл?
Пятым в команде «Дрейк энд Суини» был Л. Джеймс Субер, адвокат страховой компании, его услугами фирма пользовалась для защиты от убытков, понесенных в результате незаконных актов собственных сотрудников. Я сильно сомневался, что фирма получит хоть какую-то страховку: полис не покрывал действий, совершенных умышленно, то есть таких, как кража или сознательное нарушение норм общественной морали. Другое дело профессиональная небрежность или юридическая ошибка. Страховки от намеренного злоупотребления не существовало. Брэйден Ченс не просто проглядел примечание к параграфу закона или пункт расписанного до мелочей регламента — он принял хорошо обдуманное решение о выселении, будучи прекрасно осведомлен, что так называемые захватчики на самом деле являются обычными квартиросъемщиками.
Похоже, что между «Дрейк энд Суини» и представителем страховой компании начнется невидимая миру борьба.
Что ж, пусть дерутся.
Вышедший из боковой двери Де Орио занял судейское место ровно в час.
— Добрый день всем.
Меня удивило, что на нем мантия — ведь сегодня не официальное слушание. Постучав пальцем по микрофону, Де Орио обратился к служителю:
— Мистер Бердик, заприте, пожалуйста, двери на ключ.
Женщина-секретарь раскрыла блокнот.
— Мне сообщили, что представители сторон и их адвокаты явились в полном составе, — сказал судья, глядя на меня так, будто я призван был отвечать за изнасилование. — Я пригласил вас сюда, чтобы попытаться решить дело миром. После вчерашних консультаций с адвокатами я пришел к выводу, что наша встреча будет полезной. До сих пор мне не приходилось созывать подобное совещание едва ли не сразу после подачи иска, однако если стороны согласились принять в нем участие, значит, оно вполне своевременно. Хочу напомнить вам, джентльмены, о конфиденциальности. Ни один из вас ни при каких обстоятельствах не обмолвится прессе о том, что услышит здесь.
Надеюсь, понятно? — Судья глянул в нашу с Мордехаем сторону, и следом за ним к нам повернулись головы тринадцати человек, сидящих за столом защиты.
Мне захотелось встать и напомнить им: самые тяжелые удары нанесли мы, но драку-то начали они.
Служитель раздал листки с текстом обязательства о неразглашении информации. Расписавшись, я вернул бумагу.
В цейтноте юрист редко бывает в состоянии пробежать глазами два абзаца и принять решение; опасаясь подвоха, люди из «Дрейк энд Суини» тщательно изучали подписку о неразглашении.
— Проблемы, джентльмены? — обратился к ним Де Орио.
Толчок возымел действие, и служитель собрал подписанные документы.
— Пойдем прямо по повестке дня. Первым пунктом значится обобщение фактов и концепция ответственности. Мистер Грин, как истцу — вам первое слово. В вашем распоряжении пять минут.
Мордехай поднялся и с независимым видом сунул руки в карманы. Для изложения сути дела ему хватило двух минут. Де Орио ценил лаконичность.
От имени ответчиков выступил Артур. Он согласился с фактами, приведенными оппонентом, однако в вопросе ответственности его точка зрения несколько отличалась от нашей: значительная часть вины за трагедию лежала на снежной буре, обрушившейся внезапно и превратившей жизнь многих горожан в настоящий ад. Серьезные сомнения вызывала у него и разумность действий Лонти Бертон.
— Женщине с детьми было куда пойти. В городе имеются приюты. Предыдущую ночь она провела в подвале церкви вместе со многими другими. Зачем она ушла? Это мне неизвестно, но я уверен: из церкви ее никто не гнал, во всяком случае, мы не нашли такого человека. В пригороде живет бабушка Лонти. Кроме того, какая-то часть ответственности лежит, видимо, и на самой жертве. Наверное, она должна была проявлять большую заботу о своей семье.
Для Артура это была единственная возможность возложить вину на мертвую женщину. В присутствии присяжных ни он, ни его адвокат, если только будут находиться в здравом уме, не осмелятся даже намекнуть, что Лонти Бертон хотя бы косвенно виновна в смерти своих детей.
— Прежде всего почему она оказалась на улице? — резко спросил Де Орио.
Артур ничуть не смутился:
— Помня о цели сегодняшней встречи, ваша честь, мы готовы признать, что выселение было незаконным.
— Благодарю вас.
— Не стоит. Мы просто сочли необходимым отметить, что часть ответственности за случившееся ложится на мать.
— Как велика эта часть?
— По меньшей мере пятьдесят процентов.
— Не слишком ли много?
— Мы считаем, нет, ваша честь. Мы действительно выставили ее на улицу, однако до трагедии она прожила там более недели.
— Мистер Грин?
Мордехай выпрямился во весь гигантский рост и укоризненно покачал головой, как профессор, разочарованный ответом студента, запутавшегося в самых элементарных вещах.
— Люди, о которых мы говорим, мистер Джейкобс, не могут в сколько-нибудь короткие сроки найти жилье. Поэтому их и называют бездомными. Вы признали, что выгнали женщину с детьми на улицу — там они и погибли. Я с удовольствием побеседую на эту тему с присяжными.
Артур втянул голову в плечи. У Рафтера, Маламуда и Барри, ловивших каждое слово Мордехая, лица заметно помрачнели.
— С ответственностью все ясно, мистер Джейкобс, — казал Де Орио. — Поведение матери вы при желании сможете обсудить с жюри, хотя не советую.
Мордехай и Артур сели.
Если нам удастся доказать вину ответчика, перед присяжными неизбежно встанет вопрос о нанесенном ущербе.
В повестке дня он числился вторым. Рафтер подробно доложил о результатах своего кропотливого исследования. Еще раз я услышал о разнице в подходе к денежной оценке смерти ребенка и взрослого. Калькуляция доходов Лонти Бертон, которые она никогда не получит, вызывала омерзение.
В конце концов Рафтер объявил знакомую сумму: семьсот семьдесят тысяч долларов.
— Но ведь это не последнее ваше слово, мистер Рафтер? — В вопросе Де Орио прозвучал скрытый вызов. — Неужели это и вправду окончательная цифра?
— Нет, сэр.
— Мистер Грин?
— Мы отклоняем данное предложение, ваша честь. Все эти детали не имеют для меня никакого значения. Я думаю лишь о размерах той суммы, в справедливости которой смогу убедить жюри присяжных. Со всем моим уважением к мистеру Рафтеру должен заметить, что сумма окажется намного больше предлагаемой им.
Оспорить Мордехая никто не решился.
— Пятьдесят тысяч за смерть ребенка? Смешно. Явно заниженная оценка отражает бытующие в обществе предрассудки насчет детей бездомных родителей, тем более когда речь идет о представителях другой расы.
Сидящие за столом защиты нервно заерзали в креслах — все, кроме Гэнтри.
— У вас есть сын, мистер Рафтер. Согласились бы вы получить за его гибель пятьдесят тысяч долларов?
Рафтер углубился в изучение пустой страницы блокнота.
— Я берусь убедить жюри: жизнь этих маленьких созданий стоит никак не меньше миллиона долларов каждая, то есть столько же, сколько любого ребенка дошкольного возраста где-нибудь в Мэриленде или Виргинии.
Это был хороший удар. Сомневаться, где находятся детские сады и школы, которые посещают дети ответчиков, не приходилось.
В докладе Рафтера по неназванной, но совершенно ясной причине ни словом не упоминалось о боли или муках погибших — ведь они приняли смерть во сне, вдыхая бесцветный, не имеющий запаха газ до тех пор, пока легкие не отказали. Ни ожогов, ни переломанных костей, ни запекшейся крови.
Рафтеру пришлось дорого заплатить за мнимую стыдливость. Мордехай нарисовал впечатляющую панораму последних часов семейства Лонти Бертон: безуспешные поиски еды и тепла, снег и жуткий холод, отчаянное стремление держаться вместе, отрезанный бурей от мира салон брошенного автомобиля, включенный мотор и неуклонно ползущая вниз стрелка указателя уровня топлива в баке.
В блестящем исполнении Мордехая история леденила душу. Сидя за столом жюри, я как единственный присяжный вручил бы ему пустой чек: сумму, сэр, укажите сами.
— А об их страданиях вам действительно лучше помолчать. Вы не знаете даже значения этого слова!
О Лонти Бертон Мордехай говорил так, будто знал ее долгие годы. Да, с рождения она не имела шанса стать достойным членом общества и за свою короткую жизнь совершила все ошибки, вытекающие из данного печального факта. Но гораздо важнее то, что Лонти была любящей матерью и изо всех сил пыталась выбраться из нищеты. Она нашла силы переступить через прошлое и тянулась к новой жизни, пока бесчеловечные действия ответчика не вытолкнули ее вновь на улицу.
Голос Мордехая то опускался до трагического шепота, то уносился ввысь, звеня беспощадной медью. Отчетливые слова разили без промаха. Какое же красноречие и интонационное богатство предложит он жюри?
Я знал, что во внутреннем кармане пиджака Артур всегда носит чековую книжку. Сейчас, наверное, она жжет ему грудь.
Заговорив о санкциях, Мордехай обрушил на ответчиков завершающий удар. Цель штрафа — наказание виновного, которое должно не только восстановить справедливость, но и послужить назиданием для других, предотвратить повторение происшедшего. Зло, причиненное его клиентам состоятельными людьми, лишенными даже капли милосердия, не имеет прощения. К нарушению закона ответчиков толкнула жадность. Процедура предусматривает предупреждение жильцов о выселении не менее чем за тридцать дней. Обитатели склада имели возможность пережить в тепле самую тяжелую часть зимы. Но отсрочка выселения автоматически аннулировала сделку «Ривер оукс» с министерством почт. Обоснованность наложения штрафных санкций являлась бесспорной, и в поддержке жюри Мордехай не сомневался.
Равно как и я. В этом отдавали себе отчет Артур, Рафтер и все остальные, которые не могли дождаться, когда мой друг закончит говорить.
— По данному вопросу нас устроят пять миллионов, и ни центом меньше, — подытожил Мордехай свое выступление.
В наступившем молчании Де Орио сделал пометку на листе и перешел к следующему пункту повестки дня.
— Вы принесли досье? — повернулся он ко мне.
— Да, сэр.
— И готовы вернуть его?
— Да, сэр.
Мордехай раскрыл потрепанный кейс, извлек из него папку и передал в руки служителя, тот положил ее на стол перед судьей. Десять долгих минут судья листал документы.
— Собственность возвращается законному владельцу, мистер Джейкобс, — поднял наконец голову Де Орио. — В соседнем зале ждет рассмотрения заявленное вами уголовное дело. Я говорил о нем с судьей Киснером. Что вы намерены теперь предпринять?
— Если остальные вопросы будут улажены, сэр, мы снимем обвинения.
— Вы согласны, мистер Брок?
Еще как, черт побери!
— Да, ваша честь.
— В таком случае пойдем дальше. Фирма «Дрейк энд Суини» против Майкла Брока, жалоба о нарушении профессиональной этики. Мистер Джейкобс, посвятите нас в суть.
— Безусловно, ваша честь.
С юношеской гибкостью поднявшись с кресла, Артур довел до сведения присутствующих причины, побудившие фирму выступить против своего бывшего сотрудника. Говорил Артур без всяких личных выпадов и не употребил ни единого резкого слова. Необходимость выступать по этому вопросу, казалось, не доставляла ему никакого удовольствия.
Юрист старой школы, он боготворил моральные устои профессии и являлся образцом их соблюдения. Естественно, фирма да и сам он никогда не простят мне греха, но ведь мое несоответствие стандартам явилось точно таким же продуктом царящей в фирме атмосферы, как и действия Брэйдена Ченса.
В заключение Артур подчеркнул: поведение Брока не может остаться безнаказанным. Оно расценивается как вопиющее нарушение служебного долга. Конечно же, Майкл Брок — не закоренелый преступник, поэтому фирма с легкостью откажется от обвинения в краже со взломом. Однако он юрист, причем отличный, а значит, обязан отвечать за свои поступки. Жалоба на нарушение профессиональной этики при любых условиях остается в силе.
Доводы Артура были логично обоснованы и хорошо представлены. Они убедили меня.
— Мистер Брок, — обратился ко мне судья, — у вас есть что-нибудь в ответ?
Я не готовился к выступлению, однако поднялся и, глядя Артуру прямо в глаза, без всякого стеснения сказал то, что чувствовал:
— Мистер Джейкобс, я всегда уважал вас и уважаю сейчас. Я был не прав, взяв досье, и уже тысячу раз пожалел о содеянном. Мне нужна была закрытая информация для доброго дела, но знаю, это не оправдание. Прошу прощения у вас, фирмы и у компании «Ривер оукс», вашего клиента.
Позже Мордехай сказал, будто смирение, прозвучавшее в моих словах, настолько согрело души присутствующих, что в зале заметно потеплело.
А потом Де Орио поступил по-настоящему мудро. Он обратился к будущим искам. Исключая Лонти Бертон и Девона Харди, в списке числилось пятнадцать человек.
— Если вы признаете свою ответственность, мистер Джейкобс, — молвил судья, — продолжим тему компенсации ущерба. Сколько вы готовы предложить остальным выселенным?
Пошептавшись с Рафтером и Маламудом, Артур ответил:
— Ваша честь, мы исходим из того, что на сегодняшний день эти люди не имеют крыши над головой в течение примерно месяца. Получив по пять тысяч долларов каждый, они смогут найти ее.
— Мало. Мистер Грин, вам слово.
— Слишком мало, — уточнил Мордехай. — Я смотрю на проблему глазами жюри. Те же ответчики, то же незаконное действие, тот же состав присяжных. Я легко получу по пятьдесят тысяч на человека.
— А на какую цифру вы согласитесь?
— Двадцать пять тысяч.
— Думаю, — Де Орио повернулся к Артуру, — вам стоит раскошелиться. Разумная сумма.
— Двадцать пять тысяч долларов каждому из пятнадцати? — Под нажимом обеих сторон невозмутимость Артура дала трещину.
— Совершенно верно.
Между представителями «Дрейк энд Суини» вспыхнула тихая, но ожесточенная дискуссия. Было ясно: этот вопрос фирма с адвокатами не обсуждала. Гэнтри взирал на происходящее с абсолютным равнодушием — не о его деньгах шла речь. Положение же моих бывших коллег осложняла «Ривер оукс»: если они не достигнут компромисса с нами, компания тоже предъявит им иск.
— Хорошо, мы заплатим по двадцать пять каждому, — с достоинством объявил Артур, и из сейфов «Дрейк энд Суини» улетучилось еще триста семьдесят пять тысяч.
Мудрость судьи заключалась в том, что ему удалось сломать лед, сделать ответчиков более покладистыми. Под начавшийся шорох банкнот можно будет все уладить.
В прошлом году за вычетом моей зарплаты и премий и с учетом накладных затрат я принес фирме около четырехсот тысяч долларов, которые благополучно поделили между собой компаньоны. А ведь в фирме работали восемьсот таких, как я.
— Джентльмены, перед нами стоят два вопроса. Первый — удовлетворение исковых требований. Второй — выбор дисциплинарных санкций по отношению к мистеру Броку. Проблемы представляются мне взаимосвязанными. Наша встреча подошла к такому моменту, когда я считаю целесообразным переговорить с каждой из сторон с глазу на глаз. Начнем с представителей истца. Мистер Грин, мистер Брок, прошу в мой кабинет.
Через боковую дверь мы прошли в отделанную прекрасными дубовыми панелями небольшую комнату. Судья снял торжественное облачение и попросил секретаршу принести чаю.
Когда она скрылась за дверью, Де Орио обратился к нам:
— Налицо определенный прогресс, джентльмены. Однако, мистер Брок, должен заметить, поданная на вас жалоба — дело серьезное. Вы понимаете — насколько?
— Думаю, да, ваша честь.
Судья хрустнул суставами пальцев и принялся мерить шагами кабинет.