Гришем Джон. Адвокат

   — Заткнись! — Он поднял пистолет. — А приюты, где мы спим, когда на улице мороз? Сколько ночлежек числится в твоих бумагах?
   — Ни одной. — Находчивость мне изменила.
   С пугающей стремительностью Мистер вскочил на ноги, опрокинув кресло.
   — А больницы? У нас есть больнички, куда приходят доктора, честные добрые люди, тоже привыкшие к хорошим заработкам, и жертвуют своим временем, чтобы облегчить страдания неимущих. Денег за это они не берут. Раньше правительство помогало платить арендную плату, подкидывало медикаменты и оборудование. Но теперь чиновники про нас забыли. Сколько вы отдали больницам?
   Рафтер взглянул на меня так, будто я должен был найти выход. К примеру, покопаться в бумагах и с внезапным удивлением вскричать: «Черт возьми, гляньте-ка! Оказывается, кухням и больницам мы передали полмиллиона долларов!»
   На моем месте он бы так и сделал. Однако на моем месте был я, и мне вовсе не хотелось получить пулю в лоб. Мистер Далеко не такой идиот, каким кажется.
   Он подошел к окну.
   — Копов-то понагнали. — Сказано было негромко, но слышно. — Машин «скорой» тоже хватает.
   Самого его происходящее на стоянке не волновало. Обойдя стол, Мистер приблизился к шеренге. В гипнотическом сосредоточении заложники ловили каждое его движение. Он медленно поднес пистолет к носу Колберна:
   — Сколько денег ты отдал больницам?
   — Нисколько. — Колберн, прикрыв глаза, готов был расплакаться.
   У меня перехватило дыхание.
   — А общественным кухням?
   — Нисколько.
   — Приютам?
   — Нисколько.
   Вместо того чтобы выстрелить, Мистер перевел оружие на Нуццо. Вновь прозвучали три вопроса. Получив от Барри такие же ответы, он шагнул к его соседу. Все повторилось.
   Следующий. Следующий. Следующий. К нашему разочарованию, Рафтер тоже остался в живых.
   — Три миллиона долларов, — с отвращением бросил Мистер, — и ни цента больным или голодающим. Какие же вы ничтожества!
   Я понял, что он никого не собирается убивать. Где уличный бродяга может раздобыть динамит? Кто научит его им пользоваться?
   В сумерках Мистер сказал, что хочет есть, и распорядился сообщить боссу, чтобы тот послал за супом в методистскую церковь на Семнадцатой улице. Там, объяснил он, кладут больше овощей, отчего навар гуще. Да и хлеб не такой черствый, как на других кухнях.
   — Общественные кухни работают на вынос? — изумился Рудольф из динамика.
   — Делай что тебя просят, Рудольф! — рявкнул я. — И пусть принесут на десятерых!
   Мистер велел мне положить трубку.
   Я представил, как в сопровождении группы полисменов наши люди мчатся в час пик через весь город к крошечной столовой при церкви, где склонившиеся над тарелками бездомные в негодовании пытаются понять, что происходит.
   «Десять порций на вынос, и побольше хлеба!»
   Мистер направился к окну; застрекотал вертолет. Мистер слегка раздвинул планки жалюзи, посмотрел вниз, сделал шаг назад и подергал себя за бороду. Ситуация требовала осмысления. Зачем потребовался вертолет? Раненых эвакуировать?
   Амстед, более часа беспрестанно переминавшийся с ноги на ногу, наконец не выдержал:
   — М-м... сэр, извините, но мне действительно необходимо выйти в... комнату для мальчиков.
   — Комната для мальчиков? — Мистер продолжал пощипывать бороду. — Это еще что такое?
   — Мне хочется писать, сэр. — Амстед был похож на третьеклассника. — Я больше не могу терпеть.
   Оглянувшись, Мистер обнаружил невинно стоящую на кофейном столике фарфоровую вазу. Взмахом пистолета он приказал мне развязать Амстеда.
   — Вот тебе комната для мальчиков.
   Амстед выкинул свежие цветы. Пока он, повернувшись к нам спиной, довольно долго стоял над вазой, его коллеги внимательно изучали пол. Дождавшись окончания процедуры, Мистер приказал передвинуть стол вплотную к окну.
   Как и почти вся мебель в здании, шестиметровый стол был сделан из добротного ореха, и, отвоевывая сантиметр за сантиметром, мы преодолели расстояние, отделявшее его от окна.
   После этого Мистер велел мне связать Маламуда и Рафтера, ставив Амстеда на свободе. Я так и не смог понять, что заставило его принять такое решение.
   Семерых заложников, которых по-прежнему соединяла веревка, он усадил на стол лицом к окну. Никто не посмел спросить, для чего, однако я сообразил: ему нужен был живой щит от снайперов. Позже стало известно, что на крыше соседнего здания и в самом деле находились люди, вооруженные винтовками с оптическими прицелами. Похоже, Мистер засек их.
   Отстоявшим пять часов Рафтеру и остальным данный приказ принес вожделенное облегчение. Амстеду и мне было велено усесться в кресла, а сам Мистер расположился во главе стола.
   Жизнь на улице приучает человека к терпению. Долгое неподвижное сидение в полной тишине ничуть не тяготило Мистера.
   — Выселители среди вас есть? — негромко спросил он и, не дождавшись ответа, повторил вопрос.
   Сбитые с толку, мы переглянулись. Мистер невозмутимо исследовал причудливый рисунок на ореховой столешнице.
   — Вы не только плюете на бездомных, вы помогаете тем, кто лишает людей крова над головой.
   Мои коллеги дружно закивали, выражая полное согласие. Если ему хочется облить нас грязью, ради Бога, мы выслушаем все мыслимые и немыслимые оскорбления.
   За несколько минут до семи нам принесли ужин. Раздался громкий стук в дверь. Мистер распорядился предупредить по телефону полицию, что если он хоть кого-нибудь увидит или услышит, один из заложников будет убит. Я исчерпывающим образом объяснил Рудольфу ситуацию, подчеркнув абсолютную неприемлемость любой попытки освободить нас. Идут переговоры, сказал я.
   Рудольф ответил, что все понял.
   Подойдя к двери, Амстед повернул ручку замка и в ожидании инструкций взглянул на Мистера. Тот направил на него пистолет и приблизился почти вплотную:
   — Давай как можно медленнее.
   Я стоял в метре от них. Дверь раскрылась. Еду привезли на небольшой тележке, используемой вспомогательным персоналом для перемещения увесистых кип бумаги, которую мы изводили в неимоверном количестве. Четыре больших пластиковых судка с супом и пакет из коричневой бумаги с нарезанным хлебом. Не знаю, было ли там что-нибудь из напитков. Выяснить это нам так и не пришлось.
   Амстед шагнул в вестибюль, ухватился за ручку тележки, и тут тишину разорвал грохот выстрела. За стеллажом, стоявшим сбоку от стола мадам Девье, прятался снайпер. Когда Амстед чуть нагнулся к тележке, голова Мистера на долю секунды осталась ничем не прикрытой. Этого мгновения стрелку оказалось достаточно.
   В лицо мне брызнули теплые сгустки. Мистер пошатнулся и без звука упал на спину. Решив, что пуля задела и меня, я заорал. Связанные заложники вопя соскочили со стола и неуклюже ринулись к двери. Я стоял на коленях, закрыв глаза, со страхом ожидая взрыва. В следующий момент я вскочил и рванул на себя ручку второй двери, чтобы спастись из грядущего ада. Последнее, что я увидел, было распростертое на дорогом восточном ковре тело Мистера.
   Он лежал, раскинув руки, так и не успев дернуть за красный проводок.
   Вестибюль мгновенно заполнился парнями из СВАТ в касках и бронежилетах. Глаза мне застлал туман.
   — Вы ранены? — спросил меня кто-то.
   Я не знал.
   Лицо и рубашка были в крови и липкой субстанции, которую врач позже назвал спинномозговой жидкостью.

Глава 3

   На первом этаже, подальше от Мистера, толпились родственники и друзья. Десятки сотрудников, сходивших в кабинетах с ума от переживаний, встретили нас радостными возгласами.
   Всего в крови, меня сразу провели в небольшой спортивный зал, где юристы фирмы фактически не показывались: мы были слишком заняты, чтобы транжирить время на заботу о собственных телесах. Любителя поразмяться завтра же почти наверняка завалили бы дополнительной работой.
   Среди обступивших меня врачей я, слава Богу, не увидел Клер. Убедившись, что кровь не моя, врачи умерили пыл и ограничились общим осмотром. Давление, естественно, подскочило, пульс был бешеным. Мне дали какую-то пилюлю.
   На самом деле мы нуждались в душе. Вместо этого меня распластали на столе и десять минут с пристрастием следили за давлением.
   — У меня шок?
   — Будем надеяться, нет.
   Но чувствовал я себя совершенно разбитым. Где Клер?
   Шесть часов я провел под дулом пистолета, жизнь моя висела на волоске, а жена так и не соизволила прийти сюда вместе с родственниками других заложников.
   Наконец я попал под душ. С наслаждением я трижды тщательно промыл шампунем голову, потом долго стоял под секущими обжигающе-горячими струями. Время замерло. Керту! Я жив, я дышу, тело исходит паром.
   В чужом махровом халате, чистом, но слишком просторном для меня, я вернулся к столу, где врачи еще раз проверили мое давление. Вихрем ворвалась Полли и бросилась мне на грудь. Видит Бог, я в этом нуждался. В глазах у нее блестели слезы.
   — Где Клер? — спросил я.
   — На вызове. Я ей звонила каждую минуту.
   Полли было известно, как мало осталось от нашего брака.
   — С тобой все в порядке?
   — Думаю, да.
   Поблагодарив врачей, я вышел из зала. В коридоре меня встретил Рудольф, неловко обнял и пробормотал: «Поздравляю», — словно я и впрямь добился большого успеха.
   — Никто не ждет, что ты завтра появишься на работе, — казал он так, будто выходной день мог решить все мои проблемы.
   — Об этом я еще не думал.
   — Тебе нужно прийти в себя.
   Мне хотелось поговорить с Барри Нуццо, но его уже не было. Кроме меня, из заложников никто не пострадал, если не считать растертых веревками запястий.
   Кровопролитие свелось к минимуму, полиция торжествовала.
   Переполох в «Дрейк энд Суини» улегся довольно быстро, правда, значительная часть сотрудников еще оставалась на первом этаже, в стороне от Мистера и его динамитных шашек. Поверх халата я накинул принесенное Полли пальто. Вид в кроссовках был у меня довольно дикий, но кому какое дело!
   — На улице ждут газетчики, — сообщила Полли.
   О да, пресса! Ведь сенсация. Не банальная расправа с сослуживцами, а захват целой группы почтенных юристов повредившимся в рассудке бродягой.
   Однако интервью срывалось: бывшие жертвы потихоньку разошлись, террорист получил пулю в лоб, динамит никому больше не угрожал. Господи, а могла бы выйти такая история! Стрельба, взрыв, звон битого стекла, на тротуаре ошметки человеческих тел. Прямой репортаж в программе девятого канала сегодня затмил бы все остальные новости дня.
   — Я отвезу тебя домой, — предложила Полли. — Пошли.
   Приятно было подчиниться ее заботе. В голове у меня беспорядочно кружились обрывки мыслей, соединить которые не хватало сил.
   Через запасный выход мы покинули здание. До боли в легких я вдыхал холодный ночной воздух и не мог надышаться. Пока Полли бежала к своей машине, я прятался в темноте, наблюдая за продолжавшимся на стоянке спектаклем: вокруг полицейских автомобилей, машин «скорой помощи», фургонов телевизионщиков суетились люди. Пригнали даже пожарную машину. Одна «скорая» подъехала ко входу задом, наверное, для того, чтобы отвезти тело Мистера в морг.
   Жив! Жив! Это слово вертелось у меня на языке. Я чувствовал, что улыбаюсь. Жив!
   Крепко смежив веки, я принес Господу краткую, но искреннюю благодарность за избавление от террориста.
   Полли вела машину, ожидая, когда я заговорю. Из глубин подсознания начали выплывать звуки. Резкий щелчок затвора снайперской винтовки. Затем — когда перекрестие прицела нашло цель — выстрел. Беспорядочный топот ног бросившихся к двери заложников.
   Что, собственно, я видел? Помню стол, на котором сидели, опустив глаза долу, семеро моих коллег, помню, как Мистер направил пистолет в голову Амстеда. Когда снайпер нажал на курок, я стоял у Мистера за спиной. Что помешало пуле, пронзив его, продолжить полет и поразить меня? Ведь стены и двери пуля пробивает насквозь.
   — Он не хотел убивать нас, — едва слышно произнес я.
   — В таком случае зачем он пришел? — с чувством облегчения от того, что я наконец заговорил, спросила Полли.
   — Не знаю.
   — Чего он хотел?
   — Он так и не сказал. Поразительно, но он вообще почти не говорил. Час за часом мы просто сидели и смотрели друг на друга.
   — Почему он не стал разговаривать с полицией?
   — Кто знает! Это было самой большой его ошибкой. Не отключи он телефоны, я смог бы убедить полицию, что он не собирается убивать нас.
   — Но ты же не винишь их в его гибели?
   — Не виню. Напомни потом, чтобы я написал им письма.
   — Ты выйдешь завтра?
   — А что делать!
   — Я подумала, тебе потребуется хоть один свободный денек.
   — Мне потребуется год. Деньком здесь не обойдешься.
   Мы с Клер жили на третьем этаже многоквартирного дома на Пи-стрит в Джорджтауне. Полли остановила машину у бровки. Поблагодарив ее, я выбрался с переднего сиденья.
   Темные окна свидетельствовали, что Клер еще не вернулась.
   С Клер я познакомился через неделю после того, как приехал в Вашингтон, сразу по окончании университета.
   Меня ждала отличная работа в преуспевающей фирме, блестящее будущее — такое же, как у пятидесяти моих однокурсников. Клер тогда писала диплом по политическим наукам в университете. Одно время ее дед был губернатором штата Род-Айленд, у семьи на протяжении нескольких поколений складывались хорошие связи.
   Как и во многих других крупных фирмах, в «Дрейк энд Суини» к новичку в течение первого года относились скорее как к новобранцу. Шесть дней в неделю я просиживал за столом по пятнадцать часов в день, и с Клер мы виделись только по воскресеньям. Вечером я возвращался в офис. Нам казалось, что, поженившись, мы сможем больше времени Уделять друг другу. Во всяком случае, хотя бы спать будем месте. Спали мы действительно в одной постели, однако это было почти все, что мы делали сообща.
   Пышное бракосочетание, коротенький медовый месяц.
   Едва первые восторги улеглись, я вновь стал девяносто часов в неделю проводить за рабочим столом. В течение трех месяцев супружеской жизни восемнадцать дней прошли впустую, без всякого секса. Клер вела счет.
   Год она держалась молодцом, но потом устала от недостатка моего внимания. Я сочувствовал ей. Но в фирме не было принято, чтобы молодые сотрудники начинали карьеру с жалоб. В среднем из выпускников юридического факультета компаньонами фирмы становятся процентов десять, конкуренция среди коллег беспощадна. Еще бы, ведь счастливчика ждет награда — по меньшей мере миллион долларов в год. Подбивка счетов гораздо важнее, чем семейная жизнь, так что разводы в нашей среде давно стали обычным явлением. У меня и мысли не мелькало обратиться к Рудольфу с просьбой хоть как-то уменьшить нагрузку.
   Второй год оказался еще менее романтичным. Пошли ссоры. Клер окончила учебу, получила отвратительную должность в министерстве торговли и постепенно превратилась в глубоко несчастного человека. Я не мог не заметить этого.
   Я проработал в фирме четыре года, когда ко мне начали поступать завуалированные предложения о компаньонстве.
   Мои молодые сослуживцы ловили подобные намеки и анализировали их. По общему мнению, я уверенно шел лидером гонки. Но для успеха необходимо было приложить больше усилий.
   Клер поступила в медицинскую школу. Ей надоело сидеть дома перед экраном телевизора, и она решила, по моему примеру, заняться карьерой. Я приветствовал идею, снимавшую с меня значительную долю вины перед Клер.
   Довольно скоро выяснилось, что Клер проводит дома меньше времени, чем я. Мы оба превращались в бездумных трудоголиков. Перестав ссориться, мы попросту медленно дрейфовали в разные стороны. У нее были свои друзья и интересы, у меня — свои. К счастью, нам удалось избежать повторения себя в потомстве.
   Мне было жаль, что все складывается таким образом.
   Мы же когда-то любили друг друга, и мы же позволили нашей любви уйти.
   В темной квартире впервые за эти годы я почувствовал, насколько мне не хватает Клер. После того как посмотришь в глаза смерти, тянет выговориться. И хочется, чтобы кто-то погладил тебя по плечу, сказал, что ему без тебя плохо, — хочется быть нужным.
   Я зажег свет, плеснул в стакан водки, бросил лед и уселся на диван. Задымил сигаретой. Мысленно переключился на те шесть часов, что провел в обществе Мистера.
   Ее шаги на лестнице я услышал после второй порции водки.
   — Майкл, — донеслось с порога.
   Я молча выпустил дым. Клер прошла в комнату и, увидев меня, замерла.
   — С тобой все нормально? — В голосе прозвучала непритворная тревога.
   — Да, — негромко ответил я.
   Оставив сумочку и пальто на полу, Клер сделала шаг и склонилась надо мной.
   — Где ты была?
   — В госпитале.
   — Ну разумеется. — Я отхлебнул из стакана. — А у меня денек выдался тяжелым.
   — Знаю, Майкл.
   — Правда?
   — Знаю.
   — Тогда где ты была?
   — В госпитале.
   — Шесть часов меня и еще восемь человек держал на мушке психопат. Их близкие примчались тотчас, потому что их это взволновало. Нам повезло, нас освободили, и что? Домой меня привезла секретарша!
   — Я не могла подъехать.
   — Ну разумеется! Как я не догадался?
   Клер опустилась в стоявшее напротив меня кресло.
   Мы сидели и смотрели друг другу в глаза.
   — Нам запретили покидать госпиталь, — ледяным тоном отчеканила она. — Сообщили о ситуации с заложниками, сказали, что могут быть раненые. Это общепринятая практика: они предупреждают врачей, и те ждут.
   Подыскивая слова для достойного ответа, я еще раз приложился к стакану.
   — У тебя в офисе я все равно оказалась бы бесполезной.
   Я дежурила в госпитале.
   — Ты звонила?
   — Пыталась. Но телефоны у вас были отключены. Дозвонилась до полиции, и там мне подробно объяснили, что происходит.
   — Все закончилось два часа назад. Где ты находилась все это время?
   — В прозекторской. Хирурги не смогли спасти мальчика, попавшего под машину.
   — Прости.
   Я никогда не мог понять, как врачам удается сохранять самообладание, ежедневно имея дело с людскими муками и смертью. Мистер был вторым мертвецом, которого мне довелось увидеть.
   — И ты меня.
   Она отправилась на кухню и через минуту вернулась со стаканом вина. Некоторое время мы сидели молча. От общения оба давно отвыкли, так что оно давалось с трудом.
   — Хочешь поговорить? — спросила она.
   — Нет. Не сейчас.
   Мне и вправду не хотелось. После пилюли и спиртного дыхание у меня стало прерывистым и частым. Я вдруг вспомнил, как спокойно и безмятежно держался опоясанный динамитными шашками Мистер даже тогда, когда размахивал пистолетом. Вот уж кого молчание нисколько не тяготило.
   Молчание — единственное, что мне сейчас требовалось.
   Говорить я буду завтра.

Глава 4

   Я проспал до четырех утра. Очнулся от мерзкой вони. Так пахли мозги Мистера, брызнувшие на меня дождем. В полной темноте я не сразу понял, где нахожусь, и чуть не сошел с ума, протирая глаза и прочищая нос. Сбоку кто-то заворочался — Клер, оказывается, спала рядом в кресле.
   — Успокойся, — мягко сказала она, коснувшись моего плеча. — Тебе приснился дурной сон.
   — Принеси, пожалуйста, воды.
   Я рассказал Клер все, что был в состоянии вспомнить.
   Она одной рукой ласково поглаживала мне колено, в другой держала стакан с водой и внимательно слушала, вставляя замечания. На протяжении последних лет не часто нам приходилось столь доверительно беседовать.
   Клер нужно было к семи в госпиталь. Приготовленный вместе завтрак — жареный бекон с хрустящими вафлями мы съели, сидя у кухонной стойки перед телевизором. Шестичасовой выпуск новостей начался с сообщения о взятии заложников. В кадрах мелькали окна моего офиса, собравшаяся у входа толпа. Вертолет, чей рокот мы слышали в конференц-зале, принадлежал телекомпании. Оператору удалось крупным планом снять Мистера, когда тот на несколько секунд раздвинул створки жалюзи, чтобы глянуть вниз.
   Выяснилось, что Мистера звали Девон Харди, ему стукнуло сорок пять лет, он был ветераном вьетнамской войны и не в первый раз нарушал закон. На экране появился фотоснимок из полицейского архива, сделанный сразу после ареста Харди за кражу со взломом. Мне показалось, что Мистер и показанный мужчина — абсолютно разные люди: у того, что на фотографии, не было ни бороды, ни очков, и на вид он выглядел моложе. Из досье следовало, что Харди — бездомный, давно подсевший на дурь. Что его подтолкнуло к наркотикам, неизвестно. Родственников, если они у него были, конечно, судьба Харди не интересовала.
   Никаких комментариев от нашей фирмы не поступило, происшествие по-прежнему представлялось загадкой.
   Последовавший за репортажем метеопрогноз обещал сильный снегопад во второй половине дня. Для середины февраля (сегодня двенадцатое) в этом не было ничего странного.
   Клер довезла меня до офиса, и я ничуть не удивился, обнаружив без четверти семь утра свой оставленный на стоянке «лексус» среди прочих машин. Парковка никогда не пустовала — кое-кто из наших даже ночи проводил в кабинете.
   Я обещал жене позвонить около полудня, может быть, удастся вместе пообедать на территории госпиталя. Клер порекомендовала мне расслабиться и ничего не принимать близко к сердцу.
   Интересно, чем мне заняться? Писать на диване, глотая таблетки? Мы сошлись на том, что выходной мне не помешает, а уж потом можно будет вернуться в привычный ритм будней.
   Поприветствовав двух весьма настороженных охранников в вестибюле, я прошел к лифтам. Три кабины из четырех были свободны, я выбрал ту, в которой вчера поднялся на этаж вместе с Мистером. Время замедлило бег. Пространство заполнил рой вопросительных знаков. Почему он решил зайти именно к нам? Где находился до этого? Куда смотрели охранники, обычно стоящие перед дверями? Что заставило его остановить выбор на мне? За день через вестибюль проходят сотни юристов. Почему ему приглянулся шестой этаж?
   Вообще, что он хотел? Трудно поверить, будто Девон Харди сознательно поставил на карту собственную жизнь или опоясал себя взрывчаткой с единственной целью поиздеваться над скупостью состоятельных юристов. Наверняка можно было найти людей и побогаче нас. Даже более жадных.
   Его вопрос о «выселителях» так и остался без ответа. Но вряд ли надолго.
   Лифт остановился, я вышел — на сей раз за мной никто не следовал. Мадам Девье еще спала: этаж был погружен в тишину. Я задержался у ее стола, вглядываясь в двери конференц-зала. Медленно распахнул ближайшую — ту, у которой стоял Амстед, когда пролетевшая мимо него пуля разнесла голову Мистера. Наконец глубоко вдохнул и включил верхний свет.
   В зале как будто ничего не произошло. Длинный стол Для заседаний стоял на обычном месте, вокруг аккуратно были расставлены кресла. Дорогой ковер, на котором нашел свою смерть Мистер, поменяли на более роскошный. Стены заново покрасили. Исчезла дырка в потолке от просвистевшей над головой Рафтера пули.
   Руководство фирмы не пожалело денег, чтобы в спешном порядке ликвидировать малейшие следы вчерашнего на редкость неприятного инцидента. Мало ли кому вздумается заглянуть сюда в течение дня! Теперь глазеть абсолютно не на что. Самому любопытному служащему с избытком хватит минуты-другой для того, чтобы убедиться в этом. В наших чертогах нет и не может быть даже намека на беспорядок и панику.
   Все признаки разыгравшейся трагедии были хладнокровно уничтожены. Как ни печально, пришлось признать, что это разумно. Ведь и сам я принадлежал к белым богатеям.
   Тогда чего ждал? Мемориальной доски? Букетов роз от уличных приятелей Мистера?
   Не знаю, чего я ждал. Но от запаха свежей краски меня замутило.
   Каждое утро на одном и том же месте рабочего стола я находил «Уолл-стрит джорнэл» и «Вашингтон пост». Одно время я даже помнил имя человека, приносившего мне газеты, но потом оно вылетело из памяти. На первой странице «Вашингтон пост», в разделе городских новостей, посреди пространной заметки о вчерашней истории был помещен знакомый портрет Харди.
   Я пробежал заметку глазами. По идее, детали события были известны мне лучше, нежели самому пронырливому репортеру. Однако в заметке обнаружилось кое-что новое.
   Красные трубочки оказались вовсе не динамитными шашками. Мистер купил пару рождественских свечей, разрезал на части и опутал безобидной проволокой. Грозный вид бутафории вогнал нас в неописуемый ужас. Автоматический пистолет сорок четвертого калибра Мистер украл. Поскольку это была «Вашингтон пост», в статейке больше говорилось о Харди, чем о его жертвах, хотя, собственно, ни один сотрудник «Дрейк энд Суини», к моему большому удовлетворению, с журналистами не обмолвился и словом.
   Зато некий Мордехай Грин, директор адвокатской конторы на Четырнадцатой улице, сообщил, что Харди долгое время работал сторожем в Национальном древесном питомнике и потерял должность в результате сокращения бюджетных ассигнований. Отсидев несколько месяцев за кражу со взломом, он очутился на улице. Стал пить, пристрастился к наркотикам, неоднократно задерживался полицией за мелкое воровство в магазинах. Конторе Грина приходилось брать на себя защиту его интересов. Если у Харди и была семья, то адвокаты о ней ничего не знали.
   Относительно мотивов происшедшего у Грина имелась одна версия. Не так давно Девон Харди был в принудительном порядке выселен со старого склада, где жил.