Страница:
И как я.
– Я должна поговорить с ней, – сказала Эмили. – Если твои подозрения верны, я не буду здесь больше служить.
– Нет! Не говорите ей ничего! Ни слова! Те люди очень опасны. Они способны убить без раздумий.
– Слишком поздно. – Эмили посмотрела на меня как-то странно, без тревоги, но растерянно. – Дело в том, Хью, что пока ты отсутствовал, я, кажется, тоже кое-что видела.
Глава 67
Глава 68
Глава 69
Глава 70
Глава 71
Глава 72
Глава 73
Глава 74
– Я должна поговорить с ней, – сказала Эмили. – Если твои подозрения верны, я не буду здесь больше служить.
– Нет! Не говорите ей ничего! Ни слова! Те люди очень опасны. Они способны убить без раздумий.
– Слишком поздно. – Эмили посмотрела на меня как-то странно, без тревоги, но растерянно. – Дело в том, Хью, что пока ты отсутствовал, я, кажется, тоже кое-что видела.
Глава 67
Анна вздрогнула, услышав осторожные, крадущиеся шаги, приближавшиеся к ней через разросшуюся под балконом живую изгородь. Сначала она никого не увидела и лишь ощутила, как ощущают перемену ветра, чье-то зловещее присутствие. И почти сразу же появился он.
Высокий, большой, с обезображенным шрамами лицом, он пугал, однако, не ими – холодеть от страха заставляли его глаза. На скрытом под глубоко надвинутым капюшоном лице они казались темными, застывшими озерами. Да, ее пугали его глаза. И еще маленький черный крест на капюшоне.
– Вы не в церкви, рыцарь?
Она нахмурилась, стараясь спрятать страх под маской иронии.
– За меня не тревожьтесь. – Голос как будто вытекал из-под капюшона холодной струйкой. – С Богом я как-нибудь договорюсь сам.
Этот человек, представший перед ней как проситель, был способен на любую жестокость. Истрепанная рыцарская туника больше напоминала лохмотья бродяги. И все же ей приходилось не только терпеть его, но и иметь с ним дело.
– Я не могу не тревожиться о вас, Морган, – уже не скрывая презрения, сказала Анна, – потому что вам уготован ад. Вы сеете зло. Ваши действия оскверняют саму цель, которую вы преследуете.
– Я, госпожа, может быть, и сгорю в аду, но тем самым освещу другим путь к Господу. Вам, например...
– Не обольщайте себя надеждой – вы не доверенное лицо Господа, – усмехнулась она. – Когда я думаю о том, что вы действуете по поручению моего супруга, у меня мурашки бегут по спине.
Он поклонился, нисколько не обидевшись.
– Вам не стоит беспокоиться из-за моей работы. Достаточно знать, что я делаю ее. И делаю хорошо.
– Я знаю, насколько хорошо вы ее делаете, рыцарь. Я была там.
– Там, госпожа?
Глаза его сузились в прищуре.
– В Сен-Сесили. Я видела, что вы там устроили. Такой жестокости устыдились бы даже чудовища из ада. Я видела, в каком состоянии вы оставили деревню.
– Мы оставили ее в лучшем состоянии, чем то, в каком она была до нас. Мы подтолкнули их поближе к Богу.
– Поближе к Богу? – Анна сделала шаг вперед и вперила взгляд в темные, бездонные глаза. – А тот рыцарь, Арно? С него содрали кожу.
– Он не пожелал склониться перед нами, моя госпожа.
– И дети тоже? Они тоже не пожелали склониться? Ответьте, Морган, ради какой такой великой цели вы поджарили невинных?
– Ради вот этого, – тихо ответил рыцарь и достал из-под туники простенький деревянный крест, который легко поместился у него на ладони. – Возьмите.
Он вложил трофей ей в руку.
Анна невольно затаила дыхание, хотя первым ее порывом было плюнуть на крест и швырнуть в кусты.
– Эта простенькая на вид безделушка проделала далекий путь, моя госпожа. Из Рима в Византию. Тысячу лет назад. А теперь ее держите вы. Три сотни лет она пролежала в гробу самого святого Павла. Потом ее раскопал император Константин. Этот крест изменил ход истории. – По лицу рыцаря скользнула улыбка. – Вот почему вам не нужно молиться обо мне, госпожа.
Руки Анны, державшие священную реликвию, задрожали. Во рту пересохло.
– Мой муж, несомненно, почтет за честь владеть ею. Однако ж вы знаете, что ему нужно нечто более важное. Как идут поиски?
– Мы делаем все, что можем.
Рыцарь склонил голову.
– Тогда поторапливайтесь. До сих пор вам попадалась только мелочь, безделицы по сравнению с настоящим призом. Мой муж сейчас в Ниме, в нескольких днях пути отсюда. Если Стефен узнает, что вы подвели его, я не удивлюсь, увидев на колу вашу голову.
– Я встречу смерть с улыбкой, зная, что заслужил вечную жизнь.
– Улыбаться буду я, Морган, можете не сомневаться. – Анна поплотнее закуталась в накидку и повернулась к замку. – Улыбаться буду я, представляя вас поджаривающимся на адском огне.
Высокий, большой, с обезображенным шрамами лицом, он пугал, однако, не ими – холодеть от страха заставляли его глаза. На скрытом под глубоко надвинутым капюшоном лице они казались темными, застывшими озерами. Да, ее пугали его глаза. И еще маленький черный крест на капюшоне.
– Вы не в церкви, рыцарь?
Она нахмурилась, стараясь спрятать страх под маской иронии.
– За меня не тревожьтесь. – Голос как будто вытекал из-под капюшона холодной струйкой. – С Богом я как-нибудь договорюсь сам.
Этот человек, представший перед ней как проситель, был способен на любую жестокость. Истрепанная рыцарская туника больше напоминала лохмотья бродяги. И все же ей приходилось не только терпеть его, но и иметь с ним дело.
– Я не могу не тревожиться о вас, Морган, – уже не скрывая презрения, сказала Анна, – потому что вам уготован ад. Вы сеете зло. Ваши действия оскверняют саму цель, которую вы преследуете.
– Я, госпожа, может быть, и сгорю в аду, но тем самым освещу другим путь к Господу. Вам, например...
– Не обольщайте себя надеждой – вы не доверенное лицо Господа, – усмехнулась она. – Когда я думаю о том, что вы действуете по поручению моего супруга, у меня мурашки бегут по спине.
Он поклонился, нисколько не обидевшись.
– Вам не стоит беспокоиться из-за моей работы. Достаточно знать, что я делаю ее. И делаю хорошо.
– Я знаю, насколько хорошо вы ее делаете, рыцарь. Я была там.
– Там, госпожа?
Глаза его сузились в прищуре.
– В Сен-Сесили. Я видела, что вы там устроили. Такой жестокости устыдились бы даже чудовища из ада. Я видела, в каком состоянии вы оставили деревню.
– Мы оставили ее в лучшем состоянии, чем то, в каком она была до нас. Мы подтолкнули их поближе к Богу.
– Поближе к Богу? – Анна сделала шаг вперед и вперила взгляд в темные, бездонные глаза. – А тот рыцарь, Арно? С него содрали кожу.
– Он не пожелал склониться перед нами, моя госпожа.
– И дети тоже? Они тоже не пожелали склониться? Ответьте, Морган, ради какой такой великой цели вы поджарили невинных?
– Ради вот этого, – тихо ответил рыцарь и достал из-под туники простенький деревянный крест, который легко поместился у него на ладони. – Возьмите.
Он вложил трофей ей в руку.
Анна невольно затаила дыхание, хотя первым ее порывом было плюнуть на крест и швырнуть в кусты.
– Эта простенькая на вид безделушка проделала далекий путь, моя госпожа. Из Рима в Византию. Тысячу лет назад. А теперь ее держите вы. Три сотни лет она пролежала в гробу самого святого Павла. Потом ее раскопал император Константин. Этот крест изменил ход истории. – По лицу рыцаря скользнула улыбка. – Вот почему вам не нужно молиться обо мне, госпожа.
Руки Анны, державшие священную реликвию, задрожали. Во рту пересохло.
– Мой муж, несомненно, почтет за честь владеть ею. Однако ж вы знаете, что ему нужно нечто более важное. Как идут поиски?
– Мы делаем все, что можем.
Рыцарь склонил голову.
– Тогда поторапливайтесь. До сих пор вам попадалась только мелочь, безделицы по сравнению с настоящим призом. Мой муж сейчас в Ниме, в нескольких днях пути отсюда. Если Стефен узнает, что вы подвели его, я не удивлюсь, увидев на колу вашу голову.
– Я встречу смерть с улыбкой, зная, что заслужил вечную жизнь.
– Улыбаться буду я, Морган, можете не сомневаться. – Анна поплотнее закуталась в накидку и повернулась к замку. – Улыбаться буду я, представляя вас поджаривающимся на адском огне.
Глава 68
Несмотря на все старания, я так и не обнаружил следов нечестивых убийц, как не встретил и кого-либо, кто знал бы хоть что-то о загадочных рыцарях с черным крестом. Не удалось мне и проникнуть в солдатские бараки. А между тем время истекало. Возвращение герцога ожидалось со дня на день, и с его приездом мое положение в замке могло измениться.
Два дня спустя после нашего разговора Эмили подошла ко мне, когда я играл в солдатики с двухлетним сыном герцогини, Уильямом.
Заметив, что я хмурюсь, она с улыбкой сказала:
– Не печалься. Я нашла тебе работу.
Вечером, объяснила Эмили, управляющий устраивает вечеринку по случаю скорой свадьбы Жиля, капитана дворцовой стражи. Там будут рыцари, солдаты, стражники. Много выпивки и много хвастовства.
– Я устроила так, что ты тоже там будешь, – сообщила она.
– У вас талант все устраивать, госпожа. Мне остается только еще раз выразить свою благодарность.
– Ты отблагодаришь меня, если найдешь то, что ищешь, – улыбнулась Эмили, положив руку на мое плечо. – И пожалуйста, Хью, будь осторожен.
Вино в тот вечер лилось рекой, и песни, если можно назвать так то, что вылетало из луженых глоток, долго не смолкали. Приятели Жиля один за другим вставали с мест и произносили пожелания, совсем не предназначенные для нежных женских ушей. К счастью, женщин там и не было. Мало-помалу речи становились все короче и путанее, пожелания все откровеннее, и многие падали на скамью, так и не выразив мысль полностью. Моя очередь подошла в самом конце, когда весельчаки уже готовились вместе с женихом отправиться в городской бордель.
Я должен был смешить их, однако ж глаза мои искали рыцарей в темных одеждах. Позабавить пьяного – дело нехитрое, тут достаточно нескольких простых фокусов. Продемонстрировав пару примеров ловкости рук, которым обучил меня Норберт, я заслужил уважительное внимание и перешел к следующему пункту программы.
– У одного парня был петушок, который никогда не спал, – начал я, кивая в сторону жениха. – Как он ни старался его положить, ничего не получалось.
– Эй, не преувеличивай, – притворно смутился Жиль. – Да и зачем всем знать о моей тайне?
– Что он только ни делал, к кому ни обращался, ничего не помогало – хрен торчал, как морковка из грядки. В конце концов бедняга отправился к местному аптекарю, где встретил потрясающую красотку. "Мне нужен ваш отец", – сказал он. "Мой отец недавно умер, – отвечала молодка, – так что здесь теперь заправляем мы с сестрой. Но не стесняйтесь, мы поможем вам так же, как помог бы и он". Делать было нечего, и наш герой спустил штаны. "Видите? Эта штука пребывает в таком состоянии постоянно. Как у какого-нибудь жеребца. Что вы мне предложите?" Дочка аптекаря задумалась, а потом сказала: "Подождите, я посоветуюсь с сестрой". Через минуту она вернулась с маленьким мешочком. "Как насчет сотни золотых монет и половины нашего семейного предприятия?"
Комната содрогнулась от смеха.
– Давай еще!
Я начал другую, о священнике и говорящей вороне, но тут со двора донесся пронзительный крик. Простучали копыта. И снова крик. Кричал мужчина.
– Помогите! Бога ради, помогите! Убивают!
Пьяный смех прекратился. Несколько человек, пошатываясь, подошли к выходящему во двор окну. Я последовал за ними и, выглянув в узкий проем, увидел, как двое в темных одеждах тащат, подхватив под руки, третьего.
Шлемы с прорезью, мечи на поясе... Точно так их описывала Эмили. И были они не в доспехах, а в длинных, похожих на монашеские рясы рубахах. На ногах – поношенные сандалии.
Пленник продолжал звать на помощь, и крики его эхом отскакивали от каменных стен.
В какой-то момент он поднял голову, и я увидел его лицо. Мое собственное исказилось от ужаса.
То был мэр Сен-Сесили – тот самый человек, который всего лишь несколько дней назад стоял перед Анной. Они поволокли его к башне.
– Кто эти люди? – негромко спросил я стоявшего рядом солдата.
– Эти псы? Новые дружки нашего герцога. Воротившиеся...
– Воротившиеся... – шепотом повторил я, следуя взглядом за несчастным мэром, которого втаскивали в башню.
Тяжелые деревянные двери закрылись, и крики пленника растворились в ночи.
– Это не наше дело, – со вздохом заметил Бертран, управляющий герцога, и, отступив от окна, повернулся к жениху. – Эй, Жиль, в городе нас ждут красотки. Не пора ли в последний раз смазать клинок, а?
Сердце мое колотилось. Я никак не мог успокоиться. Нужно поговорить с мэром Сен-Сесили. Может быть, ему что-то известно о ночных разбойниках, наводящих ужас на соседние городки и деревни. Кое-что еще не давало мне покоя. Эти безжалостные убийцы... Воротившиеся... Что-то подсказывало, что я уже видел их где-то.
Но где?
Два дня спустя после нашего разговора Эмили подошла ко мне, когда я играл в солдатики с двухлетним сыном герцогини, Уильямом.
Заметив, что я хмурюсь, она с улыбкой сказала:
– Не печалься. Я нашла тебе работу.
Вечером, объяснила Эмили, управляющий устраивает вечеринку по случаю скорой свадьбы Жиля, капитана дворцовой стражи. Там будут рыцари, солдаты, стражники. Много выпивки и много хвастовства.
– Я устроила так, что ты тоже там будешь, – сообщила она.
– У вас талант все устраивать, госпожа. Мне остается только еще раз выразить свою благодарность.
– Ты отблагодаришь меня, если найдешь то, что ищешь, – улыбнулась Эмили, положив руку на мое плечо. – И пожалуйста, Хью, будь осторожен.
Вино в тот вечер лилось рекой, и песни, если можно назвать так то, что вылетало из луженых глоток, долго не смолкали. Приятели Жиля один за другим вставали с мест и произносили пожелания, совсем не предназначенные для нежных женских ушей. К счастью, женщин там и не было. Мало-помалу речи становились все короче и путанее, пожелания все откровеннее, и многие падали на скамью, так и не выразив мысль полностью. Моя очередь подошла в самом конце, когда весельчаки уже готовились вместе с женихом отправиться в городской бордель.
Я должен был смешить их, однако ж глаза мои искали рыцарей в темных одеждах. Позабавить пьяного – дело нехитрое, тут достаточно нескольких простых фокусов. Продемонстрировав пару примеров ловкости рук, которым обучил меня Норберт, я заслужил уважительное внимание и перешел к следующему пункту программы.
– У одного парня был петушок, который никогда не спал, – начал я, кивая в сторону жениха. – Как он ни старался его положить, ничего не получалось.
– Эй, не преувеличивай, – притворно смутился Жиль. – Да и зачем всем знать о моей тайне?
– Что он только ни делал, к кому ни обращался, ничего не помогало – хрен торчал, как морковка из грядки. В конце концов бедняга отправился к местному аптекарю, где встретил потрясающую красотку. "Мне нужен ваш отец", – сказал он. "Мой отец недавно умер, – отвечала молодка, – так что здесь теперь заправляем мы с сестрой. Но не стесняйтесь, мы поможем вам так же, как помог бы и он". Делать было нечего, и наш герой спустил штаны. "Видите? Эта штука пребывает в таком состоянии постоянно. Как у какого-нибудь жеребца. Что вы мне предложите?" Дочка аптекаря задумалась, а потом сказала: "Подождите, я посоветуюсь с сестрой". Через минуту она вернулась с маленьким мешочком. "Как насчет сотни золотых монет и половины нашего семейного предприятия?"
Комната содрогнулась от смеха.
– Давай еще!
Я начал другую, о священнике и говорящей вороне, но тут со двора донесся пронзительный крик. Простучали копыта. И снова крик. Кричал мужчина.
– Помогите! Бога ради, помогите! Убивают!
Пьяный смех прекратился. Несколько человек, пошатываясь, подошли к выходящему во двор окну. Я последовал за ними и, выглянув в узкий проем, увидел, как двое в темных одеждах тащат, подхватив под руки, третьего.
Шлемы с прорезью, мечи на поясе... Точно так их описывала Эмили. И были они не в доспехах, а в длинных, похожих на монашеские рясы рубахах. На ногах – поношенные сандалии.
Пленник продолжал звать на помощь, и крики его эхом отскакивали от каменных стен.
В какой-то момент он поднял голову, и я увидел его лицо. Мое собственное исказилось от ужаса.
То был мэр Сен-Сесили – тот самый человек, который всего лишь несколько дней назад стоял перед Анной. Они поволокли его к башне.
– Кто эти люди? – негромко спросил я стоявшего рядом солдата.
– Эти псы? Новые дружки нашего герцога. Воротившиеся...
– Воротившиеся... – шепотом повторил я, следуя взглядом за несчастным мэром, которого втаскивали в башню.
Тяжелые деревянные двери закрылись, и крики пленника растворились в ночи.
– Это не наше дело, – со вздохом заметил Бертран, управляющий герцога, и, отступив от окна, повернулся к жениху. – Эй, Жиль, в городе нас ждут красотки. Не пора ли в последний раз смазать клинок, а?
Сердце мое колотилось. Я никак не мог успокоиться. Нужно поговорить с мэром Сен-Сесили. Может быть, ему что-то известно о ночных разбойниках, наводящих ужас на соседние городки и деревни. Кое-что еще не давало мне покоя. Эти безжалостные убийцы... Воротившиеся... Что-то подсказывало, что я уже видел их где-то.
Но где?
Глава 69
С трудом дождавшись следующей ночи, я тихонько встал с тюфяка. Норберт мирно посапывал на своей кровати. Я сунул нож под тунику и на цыпочках вышел из комнаты. Лестница за кухней привела меня на главный этаж. Путь предстоял долгий, через весь замок, но я знал, что должен попасть в башню. В конце концов, шут на то и шут, чтобы пройти туда, куда нет хода другим.
Я шел по длинным темным коридорам, где лишь гуляли сквозняки да танцевали на стенах тени от тающих свечей. Путь мой лежал мимо дверей большого зала. Несколько рыцарей еще сидели за столом, потягивая вино и разговаривая, тогда как другие уже спали, устроившись неподалеку прямо на полу. Иногда встречались стражники, но никто не останавливал меня, шута их госпожи.
Замок был выстроен в форме буквы U, с длинной лоджией из каменных арок по внутреннему периметру. Пройдя по всему этажу, я выскользнул во двор, и в этот момент глянувшая из-за туч луна осветила таинственную башню, в которую рыцари затащили своего пленника.
Проникнуть в нее оказалось легко, поскольку вход никто не охранял, но куда идти дальше? Кто и что ожидало меня здесь? Грудь моя стеснилась.
Я стал подниматься, преследуемый сквозняком, по узким каменным ступенькам. Запах, вначале едва уловимый, становился все гуще, все неприятнее. То был хорошо знакомый дух смерти.
На третьей площадке я едва не столкнулся с двумя стражниками. Один был высокий, медлительный, другой приземистый, с маленькими, злыми и жадными глазками. На солдат герцога они никак не походили.
– Заблудился, рыжий? – проворчал тот, что пониже.
– Никогда здесь не был. Можно заглянуть? Одним глазком?
– Все, нагулялся. – Он шагнул ко мне. – Проваливай отсюда.
Я повернулся к нему и, сделав большие глаза, как будто увидел что-то, провел рукой у его уха.
– Смотри-ка! – В пальцах у меня оказался длинный шелковый платок. – Ну, пропустишь? Может быть, этим несчастным и не доведется больше посмеяться.
Коротышка протянул руку и пощупал шелк. Потом забрал его у меня, сунул под одежду и, убедившись в том, что коридор пуст, кивнул.
– Давай, но только быстро. Там все равно ничего интересного, кроме чумы. Загляни – и назад.
– Спасибо, сир, – поблагодарил я. – Пусть ваш клинок никогда не затупится.
Прошмыгнув мимо него под арку, я взбежал по лестнице и оказался в коридоре, по обе стороны которого располагались узкие каменные мешки. В нос ударила отвратительная вонь, и я невольно задержал дыхание. Только бы тот, кто мне нужен, был здесь.
Только бы мэр Сен-Сесили был еще жив.
Я шел по длинным темным коридорам, где лишь гуляли сквозняки да танцевали на стенах тени от тающих свечей. Путь мой лежал мимо дверей большого зала. Несколько рыцарей еще сидели за столом, потягивая вино и разговаривая, тогда как другие уже спали, устроившись неподалеку прямо на полу. Иногда встречались стражники, но никто не останавливал меня, шута их госпожи.
Замок был выстроен в форме буквы U, с длинной лоджией из каменных арок по внутреннему периметру. Пройдя по всему этажу, я выскользнул во двор, и в этот момент глянувшая из-за туч луна осветила таинственную башню, в которую рыцари затащили своего пленника.
Проникнуть в нее оказалось легко, поскольку вход никто не охранял, но куда идти дальше? Кто и что ожидало меня здесь? Грудь моя стеснилась.
Я стал подниматься, преследуемый сквозняком, по узким каменным ступенькам. Запах, вначале едва уловимый, становился все гуще, все неприятнее. То был хорошо знакомый дух смерти.
На третьей площадке я едва не столкнулся с двумя стражниками. Один был высокий, медлительный, другой приземистый, с маленькими, злыми и жадными глазками. На солдат герцога они никак не походили.
– Заблудился, рыжий? – проворчал тот, что пониже.
– Никогда здесь не был. Можно заглянуть? Одним глазком?
– Все, нагулялся. – Он шагнул ко мне. – Проваливай отсюда.
Я повернулся к нему и, сделав большие глаза, как будто увидел что-то, провел рукой у его уха.
– Смотри-ка! – В пальцах у меня оказался длинный шелковый платок. – Ну, пропустишь? Может быть, этим несчастным и не доведется больше посмеяться.
Коротышка протянул руку и пощупал шелк. Потом забрал его у меня, сунул под одежду и, убедившись в том, что коридор пуст, кивнул.
– Давай, но только быстро. Там все равно ничего интересного, кроме чумы. Загляни – и назад.
– Спасибо, сир, – поблагодарил я. – Пусть ваш клинок никогда не затупится.
Прошмыгнув мимо него под арку, я взбежал по лестнице и оказался в коридоре, по обе стороны которого располагались узкие каменные мешки. В нос ударила отвратительная вонь, и я невольно задержал дыхание. Только бы тот, кто мне нужен, был здесь.
Только бы мэр Сен-Сесили был еще жив.
Глава 70
Я пробирался по тесному коридору, задыхаясь от гнусного смрада. Колеблющийся свет чадящего факела выхватывал из темноты похожие на гробы зарешеченные ниши, высота которых едва достигала четырех футов. В них, свернувшиеся подобно бродячим псам, лежали несчастные узники.
Подстегиваемый отвратительным запахом и беспокойством – в конце концов, настроение у стражей могло измениться в любой момент, – я двинулся вперед. Только бы он был жив. Только бы жив...
В первой камере мой взгляд наткнулся на голого и невероятно худого мужчину с черной бородой, который неподвижно лежал на спине. Во второй я увидел съежившегося в углу темнокожего турка в дырявой серой рубахе. Ни один из них не обратил на меня никакого внимания. Из камер воняло так, что мне пришлось отвернуться. Валявшуюся на полу чашку облепили голодные крысы.
Тот, кого я искал, находился в третьей камере. Мэр Сен-Сесили лежал, сжавшись в комок и подтянув к животу колени. На руках его виднелись темные пятна синяков, на лице – корка засохшей крови. Бедняга не шевелился и даже, как мне показалось, не дышал.
– Сир... – Я подобрался поближе к камере. Мне нужно было поговорить с ним. Узнать, кто такие эти темные рыцари. Что они искали в деревне. Какое сокровище могло стоить жизни столь многим людям.
Я потряс решетку.
– Сир... пожалуйста... – умоляюще прошептал я.
Узнает ли он меня? Захочет ли разговаривать? А если закричит?
Внезапно в соседней камере кто-то громко застонал. Я сделал еще один шаг и увидел достойное жалости несчастное существо – женщину с бледной, почти прозрачной кожей, с высохшими, как солома, волосами, худую, словно привидение. Прижав ладони к лицу, она бормотала что-то неразборчивое. Кожа ее была покрыта язвами.
Я вздрогнул. Ну и зрелище! Что же такого совершила эта бедняжка? За какие грехи ее наказали столь жестоким образом, оставив гнить заживо в каменной норе?
Я вернулся к мэру. Время истекало.
– Вы слышите меня, сир? Я видел вас в Сен-Сесили...
Сумасшедшая в соседней камере запричитала громче. Я прошипел, чтобы она замолчала, и тут...
Словно ледяные пальцы сжали сердце.
Слова, которые она бормотала... Раскачиваясь и закрывая лицо руками, несчастная повторяла и повторяла одно и то же, нараспев... как молитву... Громче... еще громче...
Боже! Этого не могло быть! Я не верил своим ушам.
Встретила девушка молодца-странника
В тихую лунную ночь...
Подстегиваемый отвратительным запахом и беспокойством – в конце концов, настроение у стражей могло измениться в любой момент, – я двинулся вперед. Только бы он был жив. Только бы жив...
В первой камере мой взгляд наткнулся на голого и невероятно худого мужчину с черной бородой, который неподвижно лежал на спине. Во второй я увидел съежившегося в углу темнокожего турка в дырявой серой рубахе. Ни один из них не обратил на меня никакого внимания. Из камер воняло так, что мне пришлось отвернуться. Валявшуюся на полу чашку облепили голодные крысы.
Тот, кого я искал, находился в третьей камере. Мэр Сен-Сесили лежал, сжавшись в комок и подтянув к животу колени. На руках его виднелись темные пятна синяков, на лице – корка засохшей крови. Бедняга не шевелился и даже, как мне показалось, не дышал.
– Сир... – Я подобрался поближе к камере. Мне нужно было поговорить с ним. Узнать, кто такие эти темные рыцари. Что они искали в деревне. Какое сокровище могло стоить жизни столь многим людям.
Я потряс решетку.
– Сир... пожалуйста... – умоляюще прошептал я.
Узнает ли он меня? Захочет ли разговаривать? А если закричит?
Внезапно в соседней камере кто-то громко застонал. Я сделал еще один шаг и увидел достойное жалости несчастное существо – женщину с бледной, почти прозрачной кожей, с высохшими, как солома, волосами, худую, словно привидение. Прижав ладони к лицу, она бормотала что-то неразборчивое. Кожа ее была покрыта язвами.
Я вздрогнул. Ну и зрелище! Что же такого совершила эта бедняжка? За какие грехи ее наказали столь жестоким образом, оставив гнить заживо в каменной норе?
Я вернулся к мэру. Время истекало.
– Вы слышите меня, сир? Я видел вас в Сен-Сесили...
Сумасшедшая в соседней камере запричитала громче. Я прошипел, чтобы она замолчала, и тут...
Словно ледяные пальцы сжали сердце.
Слова, которые она бормотала... Раскачиваясь и закрывая лицо руками, несчастная повторяла и повторяла одно и то же, нараспев... как молитву... Громче... еще громче...
Боже! Этого не могло быть! Я не верил своим ушам.
Встретила девушка молодца-странника
В тихую лунную ночь...
Глава 71
Сердце забилось в груди, как птица в тесной клетке. Этого не может быть! Не может быть... не может...
Подбежав к ее камере, я прижался к ржавой решетке, стараясь разглядеть стертые тенями черты лица.
Много страшных картин осталось в моей памяти: отрешенные глаза падающего в пропасть Нико... удивленное лицо Робера, глядящего на разрубивший его меч... занесенный над моей головой меч в руке огромного турка... Но даже эти жуткие сцены не подготовили меня к тому, что я видел сейчас.
Я смотрел на жену... ту, которую считал умершей.
– Софи?
Слово, даже произнесенное шепотом, застряло в горле.
Она словно не слышала.
– Софи! – позвал я уже громче, чувствуя, что сердце вот-вот сорвется в пропасть и разобьется на куски.
Она подняла голову и повернулась ко мне.
– Софи, это ты?
Женщина лежала, свернувшись, в тени, и я все еще не был уверен, что вижу свою жену. Скудный свет от ближайшего факела не позволял рассмотреть детали изможденного лица, превратившегося в обтянутую сухой кожей маску. Волосы, некогда пахшие медовой свежестью, свисали грязными, спутанными космами, уже не золотыми, а серебряными. Из провалившихся глаз, пустых и остекленелых, сочился желтоватый гной. И все же... нос, мягкая линия подбородка, нежный изгиб шеи были знакомы мне... я не мог ошибиться... Неужели это Софи? Неужели эта съежившаяся на грязном каменном полу, покрытая язвами, полусумасшедшая несчастная – Софи?
Да, она! Теперь я уже не сомневался.
– Софи! – воскликнул я, в отчаянии протягивая руки между решетками.
Она наконец-то повернулась ко мне, и тусклый свет разлился по ее лицу. И все равно я не верил своим глазам! Как она могла оказаться здесь? Как вообще жива?
Слезы потекли по моим щекам. Я протянул руки. Софи. Живая. Теперь я знал это наверняка.
– Софи... посмотри... Это я, Хью.
Прекрасный образ, навечно запечатленный в моей памяти, не совпадал с тем, что предлагала действительность. И все же при звуке моего голоса глаза ее блеснули. Она была больна, истощена, но все же держалась, цепляясь даже за то ужасное существование, в которое превратилась ее жизнь. Узнала ли она меня?
– Мы должны вернуть им все, – прошептала наконец Софи. – Пожалуйста, умоляю тебя. Отдай им то, что принадлежит им.
– Софи, – закричал я, – посмотри! Это же я, Хью! – Что они сделали с ней? Меня переполняла ярость. Я видел ее страдания, я чувствовал ее боль. – Ты жива. Слава Богу, ты жива...
– Хью? – Она моргнула. И, как будто узнав меня, попыталась улыбнуться. – Хью вернется. Он на Востоке, в походе... Но мы еще увидим его, мой мальчик. Хью вернется... он обещал.
– Нет, Софи, нет. Я уже вернулся. Я здесь. – Руки мои тянулись к ней через решетку. – Пожалуйста, подойди ближе. Позволь мне прикоснуться к тебе.
– Он расстроится... из-за постоялого двора, – продолжала бормотать она. – Но все равно простит меня, вот увидите. Простит... мой Хью.
– Я вытащу тебя отсюда. И я знаю... знаю обо всем, что случилось. С тобой... с Филиппом. – Сердце мое разрывалось от боли. – Пожалуйста, подойди ближе. Позволь мне обнять тебя.
И она услышала! Она потянулась на голос. Ее щеки горели, глаза слезились. Болезнь отбирала ее у меня. Я хотел обнять ее, прижать к себе. Боже, как же я хотел этого!
Софи вздрогнула, как испуганная лань, и прижалась к стене.
– Хью? – неуверенно прошептала она.
– Софи, это я. Это я, дорогая.
– Ты должен отдать им все, – повторила моя жена. – Они так сказали. Они сказали, что это принадлежит им. Я пыталась объяснить, пыталась сказать, что ты вернешься... найдешь меня. Они обещали отдать нам сына... Филиппа. Надо только вернуть то, что принадлежит им.
Я опустился на колени. Обнял ее, мою милую Софи, мою дорогую супругу. Я гладил ее лицо, вытирал пот с ее лба и впалых щек. В этот час, час беды, она стала еще ближе, еще дороже.
– Им нужно то, что принадлежит Господу. – Она закашлялась. – Пожалуйста, верни им...
– Что я должен вернуть?
Боже, я едва не плакал от отчаяния. О чем она говорит? Что имеет в виду? Или это только бред?
Внезапно Софи вырвала руку и отпрянула в тень. Глаза ее, словно налитые ужасом, смотрели куда-то... мимо меня.
Все, что я любил, все, что ценил превыше всего на свете, снова уходило от меня, как песок между пальцами.
И тут я увидел, что так напугало бедняжку. Сердце дернулось и остановилось.
Надо мной стоял один из рыцарей герцога.
Подбежав к ее камере, я прижался к ржавой решетке, стараясь разглядеть стертые тенями черты лица.
Много страшных картин осталось в моей памяти: отрешенные глаза падающего в пропасть Нико... удивленное лицо Робера, глядящего на разрубивший его меч... занесенный над моей головой меч в руке огромного турка... Но даже эти жуткие сцены не подготовили меня к тому, что я видел сейчас.
Я смотрел на жену... ту, которую считал умершей.
– Софи?
Слово, даже произнесенное шепотом, застряло в горле.
Она словно не слышала.
– Софи! – позвал я уже громче, чувствуя, что сердце вот-вот сорвется в пропасть и разобьется на куски.
Она подняла голову и повернулась ко мне.
– Софи, это ты?
Женщина лежала, свернувшись, в тени, и я все еще не был уверен, что вижу свою жену. Скудный свет от ближайшего факела не позволял рассмотреть детали изможденного лица, превратившегося в обтянутую сухой кожей маску. Волосы, некогда пахшие медовой свежестью, свисали грязными, спутанными космами, уже не золотыми, а серебряными. Из провалившихся глаз, пустых и остекленелых, сочился желтоватый гной. И все же... нос, мягкая линия подбородка, нежный изгиб шеи были знакомы мне... я не мог ошибиться... Неужели это Софи? Неужели эта съежившаяся на грязном каменном полу, покрытая язвами, полусумасшедшая несчастная – Софи?
Да, она! Теперь я уже не сомневался.
– Софи! – воскликнул я, в отчаянии протягивая руки между решетками.
Она наконец-то повернулась ко мне, и тусклый свет разлился по ее лицу. И все равно я не верил своим глазам! Как она могла оказаться здесь? Как вообще жива?
Слезы потекли по моим щекам. Я протянул руки. Софи. Живая. Теперь я знал это наверняка.
– Софи... посмотри... Это я, Хью.
Прекрасный образ, навечно запечатленный в моей памяти, не совпадал с тем, что предлагала действительность. И все же при звуке моего голоса глаза ее блеснули. Она была больна, истощена, но все же держалась, цепляясь даже за то ужасное существование, в которое превратилась ее жизнь. Узнала ли она меня?
– Мы должны вернуть им все, – прошептала наконец Софи. – Пожалуйста, умоляю тебя. Отдай им то, что принадлежит им.
– Софи, – закричал я, – посмотри! Это же я, Хью! – Что они сделали с ней? Меня переполняла ярость. Я видел ее страдания, я чувствовал ее боль. – Ты жива. Слава Богу, ты жива...
– Хью? – Она моргнула. И, как будто узнав меня, попыталась улыбнуться. – Хью вернется. Он на Востоке, в походе... Но мы еще увидим его, мой мальчик. Хью вернется... он обещал.
– Нет, Софи, нет. Я уже вернулся. Я здесь. – Руки мои тянулись к ней через решетку. – Пожалуйста, подойди ближе. Позволь мне прикоснуться к тебе.
– Он расстроится... из-за постоялого двора, – продолжала бормотать она. – Но все равно простит меня, вот увидите. Простит... мой Хью.
– Я вытащу тебя отсюда. И я знаю... знаю обо всем, что случилось. С тобой... с Филиппом. – Сердце мое разрывалось от боли. – Пожалуйста, подойди ближе. Позволь мне обнять тебя.
И она услышала! Она потянулась на голос. Ее щеки горели, глаза слезились. Болезнь отбирала ее у меня. Я хотел обнять ее, прижать к себе. Боже, как же я хотел этого!
Софи вздрогнула, как испуганная лань, и прижалась к стене.
– Хью? – неуверенно прошептала она.
– Софи, это я. Это я, дорогая.
– Ты должен отдать им все, – повторила моя жена. – Они так сказали. Они сказали, что это принадлежит им. Я пыталась объяснить, пыталась сказать, что ты вернешься... найдешь меня. Они обещали отдать нам сына... Филиппа. Надо только вернуть то, что принадлежит им.
Я опустился на колени. Обнял ее, мою милую Софи, мою дорогую супругу. Я гладил ее лицо, вытирал пот с ее лба и впалых щек. В этот час, час беды, она стала еще ближе, еще дороже.
– Им нужно то, что принадлежит Господу. – Она закашлялась. – Пожалуйста, верни им...
– Что я должен вернуть?
Боже, я едва не плакал от отчаяния. О чем она говорит? Что имеет в виду? Или это только бред?
Внезапно Софи вырвала руку и отпрянула в тень. Глаза ее, словно налитые ужасом, смотрели куда-то... мимо меня.
Все, что я любил, все, что ценил превыше всего на свете, снова уходило от меня, как песок между пальцами.
И тут я увидел, что так напугало бедняжку. Сердце дернулось и остановилось.
Надо мной стоял один из рыцарей герцога.
Глава 72
Я сразу же узнал в нем одного из тех двоих, что прошлой ночью тащили в башню мэра Сен-Сесили.
Лицо рыцаря скрывал темный капюшон, и, может быть, поэтому глаза как будто смотрели из пещер. С повязанного поверх истрепанной рясы пояса свисал меч. Рыцарь стоял подбоченясь и с ухмылкой смотрел на нас.
– Ну же, давай, вставь ей. – Он пожал плечами. – Не робей, шут, она возражать не будет. Все равно долго не протянет, через неделю сдохнет. Только смотри, не подцепи чуму.
Я смотрел на эту мерзкую, ухмыляющуюся рожу и чувствовал, как внутри разгорается неукротимый пожар гнева.
Рука сама потянулась за валяющейся на полу железной кочергой. Во всех бедах и страданиях, выпавших на долю моей жены и сына, во всех своих потерях и лишениях я винил сейчас его, этого самодовольного мерзавца. Это он и ему подобные опрокинули, перевернули и уничтожили мой мир.
Крик, напоминающий рев разъяренного зверя, вырвался из моей груди. Не успел он выхватить меч, как кочерга обрушилась на его голову. Обескураженный внезапным нападением, рыцарь отшатнулся и вскинул руку, защищаясь от второго удара. Хрустнула кость.
Он завопил от боли и подался назад, но я не останавливался. Я бил его снова и снова, обезумев от ненависти, вкладывая в удары все свои силы.
Я прижал его к решетке. Вогнал колено ему между ног. И почувствовал, как он съежился от боли. Я воткнул кочергу ему в горло.
– Почему? – рявкнул я ему в лицо. Он захрипел; выпученные, налитые кровью глаза растерянно смотрели на меня. – Почему она здесь?
Он снова захрипел, наверное, силясь что-то сказать, но я, охваченный яростью, уже не ждал ответа. Кочерга еще сильнее вдавилась в горло. Поднявшуюся во мне силу было уже не остановить. Мною владело одно желание – убить его.
– Кто ты? – кричал я. – Откуда ты взялся? Почему вы привезли ее сюда? За что убили моего сына?
Теряя сознание, он откинул голову назад, и капюшон медленно сполз с его лица и шеи.
Взгляд мой вцепился в страшный знак.
Черный византийский крест.
Я видел его там, за тысячу миль отсюда. В Святой земле. И все ужасное, что было связано с этой меткой, внезапно ожило.
Тафуры!
Лицо рыцаря скрывал темный капюшон, и, может быть, поэтому глаза как будто смотрели из пещер. С повязанного поверх истрепанной рясы пояса свисал меч. Рыцарь стоял подбоченясь и с ухмылкой смотрел на нас.
– Ну же, давай, вставь ей. – Он пожал плечами. – Не робей, шут, она возражать не будет. Все равно долго не протянет, через неделю сдохнет. Только смотри, не подцепи чуму.
Я смотрел на эту мерзкую, ухмыляющуюся рожу и чувствовал, как внутри разгорается неукротимый пожар гнева.
Рука сама потянулась за валяющейся на полу железной кочергой. Во всех бедах и страданиях, выпавших на долю моей жены и сына, во всех своих потерях и лишениях я винил сейчас его, этого самодовольного мерзавца. Это он и ему подобные опрокинули, перевернули и уничтожили мой мир.
Крик, напоминающий рев разъяренного зверя, вырвался из моей груди. Не успел он выхватить меч, как кочерга обрушилась на его голову. Обескураженный внезапным нападением, рыцарь отшатнулся и вскинул руку, защищаясь от второго удара. Хрустнула кость.
Он завопил от боли и подался назад, но я не останавливался. Я бил его снова и снова, обезумев от ненависти, вкладывая в удары все свои силы.
Я прижал его к решетке. Вогнал колено ему между ног. И почувствовал, как он съежился от боли. Я воткнул кочергу ему в горло.
– Почему? – рявкнул я ему в лицо. Он захрипел; выпученные, налитые кровью глаза растерянно смотрели на меня. – Почему она здесь?
Он снова захрипел, наверное, силясь что-то сказать, но я, охваченный яростью, уже не ждал ответа. Кочерга еще сильнее вдавилась в горло. Поднявшуюся во мне силу было уже не остановить. Мною владело одно желание – убить его.
– Кто ты? – кричал я. – Откуда ты взялся? Почему вы привезли ее сюда? За что убили моего сына?
Теряя сознание, он откинул голову назад, и капюшон медленно сполз с его лица и шеи.
Взгляд мой вцепился в страшный знак.
Черный византийский крест.
Я видел его там, за тысячу миль отсюда. В Святой земле. И все ужасное, что было связано с этой меткой, внезапно ожило.
Тафуры!
Глава 73
Я отшатнулся, глаза наши встретились, и в этот миг мы как будто узнали друг друга, обменявшись неким тайным знанием.
Воспользовавшись моим замешательством, тафур выбросил руку, целя в лицо. Я надавил на кочергу, в горле у него хрустнуло, струйка крови просочилась между плотно сжатых губ. Еще... Ноги под ним подкосились. Я отнял кочергу, и тафур тяжело рухнул на замызганный тюремный пол.
Я стоял над ним. Грудь моя вздымалась и падала. Память снова возвращала в прошлое. Тафуры... Я видел, что они делали с пленными. Видел, как они изрубили пощадившего меня турка. Как рассыпались по крипте в поисках добычи. Стервятники. Но что они делают здесь, в Боре?
Что им нужно от меня? От Софи?
Внезапно я услышал крики и шум. Узники трясли решетки, колотили по ним кулаками.
Времени оставалось мало, а мне еще нужно было вытащить отсюда Софи. Бросившись на колени, я стал ощупывать тело тафура. Мне были нужны ключи.
Я огляделся. Ключи должны быть где-то здесь.
Я повернулся к Софи, торопясь сказать, что сейчас уведу ее отсюда.
И застыл на месте.
Цепляясь за решетку слабеющими пальцами, она прижалась к ней белым как снег лицом. Глаза, всего мгновение назад замутненные то ли ужасом, то ли безумием, прояснились, лицо смягчилось, но в ее спокойствии было что-то пугающее.
Софи не дышала.
О Боже, нет!
Я шагнул к ней, погладил по щеке.
– Софи, не уходи, останься со мной. Не умирай. Не надо.
Она вздрогнула, и в глазах ее блеснул слабый, словно призрачный свет.
– Хью?
– Да, милая, да.
Я вытер пот у нее со лба. Кожа была холодная.
– Я знала, что ты вернешься, – прошептала она. – Несмотря ни на что.
– Мне так жаль, родная. Я заберу тебя отсюда. Обещаю.
– У нас был сын.
Софи всхлипнула.
– Знаю. Я все знаю. У нас был чудесный мальчик. Филипп.
Я оглянулся. Как помочь ей? Как?
– Сейчас сюда придут стражники. Держись, Софи. Я найду выход. Я что-нибудь придумаю. Держись. Пожалуйста. Пожалуйста.
Держа ее руки в своих, я шептал:
– Мы вернемся домой. И я снова буду приносить тебе подсолнухи. Я спою тебе нашу песню.
Губы ее дрогнули, лицо исказилось, и мне стало страшно. Но Софи улыбнулась. Слабо. И счастливо.
– Я никогда этого не забывала. – Она произнесла это медленно, слово за словом, и тихо, едва слышно: – Встретила девушка молодца-странника...
– А я всегда был верен тебе. С самой первой встречи.
– Я люблю тебя, Хью, – прошептала Софи.
Она пошатнулась. Я почувствовал, как отчаянно, неровно застучало ее сердце. Глаза расширились.
Я не знал, что делать, как помочь ей. Софи трясло. И все, что я смог, это крепче сжать ее в объятиях.
– И я люблю тебя, Софи. Никогда не любил никого, кроме тебя. Я вернулся. И мне так жаль, что я тебя оставил.
Она вцепилась слабеющими пальцами в мою тунику.
– Хью... не...
– Что, Софи?
Последний вздох слетел с ее губ:
– Не отдавай им то, что они ищут.
Воспользовавшись моим замешательством, тафур выбросил руку, целя в лицо. Я надавил на кочергу, в горле у него хрустнуло, струйка крови просочилась между плотно сжатых губ. Еще... Ноги под ним подкосились. Я отнял кочергу, и тафур тяжело рухнул на замызганный тюремный пол.
Я стоял над ним. Грудь моя вздымалась и падала. Память снова возвращала в прошлое. Тафуры... Я видел, что они делали с пленными. Видел, как они изрубили пощадившего меня турка. Как рассыпались по крипте в поисках добычи. Стервятники. Но что они делают здесь, в Боре?
Что им нужно от меня? От Софи?
Внезапно я услышал крики и шум. Узники трясли решетки, колотили по ним кулаками.
Времени оставалось мало, а мне еще нужно было вытащить отсюда Софи. Бросившись на колени, я стал ощупывать тело тафура. Мне были нужны ключи.
Я огляделся. Ключи должны быть где-то здесь.
Я повернулся к Софи, торопясь сказать, что сейчас уведу ее отсюда.
И застыл на месте.
Цепляясь за решетку слабеющими пальцами, она прижалась к ней белым как снег лицом. Глаза, всего мгновение назад замутненные то ли ужасом, то ли безумием, прояснились, лицо смягчилось, но в ее спокойствии было что-то пугающее.
Софи не дышала.
О Боже, нет!
Я шагнул к ней, погладил по щеке.
– Софи, не уходи, останься со мной. Не умирай. Не надо.
Она вздрогнула, и в глазах ее блеснул слабый, словно призрачный свет.
– Хью?
– Да, милая, да.
Я вытер пот у нее со лба. Кожа была холодная.
– Я знала, что ты вернешься, – прошептала она. – Несмотря ни на что.
– Мне так жаль, родная. Я заберу тебя отсюда. Обещаю.
– У нас был сын.
Софи всхлипнула.
– Знаю. Я все знаю. У нас был чудесный мальчик. Филипп.
Я оглянулся. Как помочь ей? Как?
– Сейчас сюда придут стражники. Держись, Софи. Я найду выход. Я что-нибудь придумаю. Держись. Пожалуйста. Пожалуйста.
Держа ее руки в своих, я шептал:
– Мы вернемся домой. И я снова буду приносить тебе подсолнухи. Я спою тебе нашу песню.
Губы ее дрогнули, лицо исказилось, и мне стало страшно. Но Софи улыбнулась. Слабо. И счастливо.
– Я никогда этого не забывала. – Она произнесла это медленно, слово за словом, и тихо, едва слышно: – Встретила девушка молодца-странника...
– А я всегда был верен тебе. С самой первой встречи.
– Я люблю тебя, Хью, – прошептала Софи.
Она пошатнулась. Я почувствовал, как отчаянно, неровно застучало ее сердце. Глаза расширились.
Я не знал, что делать, как помочь ей. Софи трясло. И все, что я смог, это крепче сжать ее в объятиях.
– И я люблю тебя, Софи. Никогда не любил никого, кроме тебя. Я вернулся. И мне так жаль, что я тебя оставил.
Она вцепилась слабеющими пальцами в мою тунику.
– Хью... не...
– Что, Софи?
Последний вздох слетел с ее губ:
– Не отдавай им то, что они ищут.
Глава 74
Моя Софи умерла. Умерла в тюремной камере.
Она ушла тихо, спокойно, устремив взгляд в недоступное мне далеко, со счастливой улыбкой на губах, зная, что я вернулся, как и обещал.
Слезы текли по моим щекам.
За что? За что ее обрекли на смерть? Почему ее?
Крик этот так и остался во мне.
Я схватил тафура за ворот, швырнул бесчувственное тело на решетку.
– Почему, ублюдок? Отвечай! Чем она провинилась? За что убили моего сына? За что умирают ни в чем не повинные люди?
Ответа не было, и я, опустившись на пол, закрыл лицо руками.
Софи нужно забрать домой. Ни о чем другом я думать не мог. Забрать ее домой и похоронить рядом с сыном. Но как? Рядом на полу лежит мертвый тафур. В любой момент сюда явятся стражники. И я не мог отпереть замок.
Осознание того, что случилось, обрушилось, как горная лавина: Софи больше нет. Я уже ничего не могу для нее сделать. За исключением, может быть, одного... Не отдавай им того, что они ищут. Но что они ищут?
В одной из камер я нашел какую-то смятую тряпку и, вернувшись, положил ее под голову Софи. Потом накрыл тело ее тем, что осталось. Теперь она выглядела так, словно спала дома, на нашей кровати. Впрочем, теперь ее уже ничто не могло потревожить. Я посмотрел в последний раз на ту, которая была для меня всем. Долгие годы. С тех пор, как мне исполнилось десять.
Я вернусь за тобой. Я заберу тебя домой.
Поднявшись по лестнице, я прошел мимо равнодушных стражей. Бегом вернулся в свою комнату по притихшим, темным коридорам.
Меня трясло. Я ничего не понимал. Что она делала здесь? Моя жена... умерла. Это был не сон. Моя Софи умерла в вонючей, тесной норе, как паршивая собака. Здесь, в Боре... Голова раскалывалась. Случившееся не поддавалось объяснению. Зачем? Зачем я оставил ее? Меня тянуло к ней. Тянуло вернуться, взять ее на руки, унести домой. Но я не мог ничего сделать.
Она ушла тихо, спокойно, устремив взгляд в недоступное мне далеко, со счастливой улыбкой на губах, зная, что я вернулся, как и обещал.
Слезы текли по моим щекам.
За что? За что ее обрекли на смерть? Почему ее?
Крик этот так и остался во мне.
Я схватил тафура за ворот, швырнул бесчувственное тело на решетку.
– Почему, ублюдок? Отвечай! Чем она провинилась? За что убили моего сына? За что умирают ни в чем не повинные люди?
Ответа не было, и я, опустившись на пол, закрыл лицо руками.
Софи нужно забрать домой. Ни о чем другом я думать не мог. Забрать ее домой и похоронить рядом с сыном. Но как? Рядом на полу лежит мертвый тафур. В любой момент сюда явятся стражники. И я не мог отпереть замок.
Осознание того, что случилось, обрушилось, как горная лавина: Софи больше нет. Я уже ничего не могу для нее сделать. За исключением, может быть, одного... Не отдавай им того, что они ищут. Но что они ищут?
В одной из камер я нашел какую-то смятую тряпку и, вернувшись, положил ее под голову Софи. Потом накрыл тело ее тем, что осталось. Теперь она выглядела так, словно спала дома, на нашей кровати. Впрочем, теперь ее уже ничто не могло потревожить. Я посмотрел в последний раз на ту, которая была для меня всем. Долгие годы. С тех пор, как мне исполнилось десять.
Я вернусь за тобой. Я заберу тебя домой.
Поднявшись по лестнице, я прошел мимо равнодушных стражей. Бегом вернулся в свою комнату по притихшим, темным коридорам.
Меня трясло. Я ничего не понимал. Что она делала здесь? Моя жена... умерла. Это был не сон. Моя Софи умерла в вонючей, тесной норе, как паршивая собака. Здесь, в Боре... Голова раскалывалась. Случившееся не поддавалось объяснению. Зачем? Зачем я оставил ее? Меня тянуло к ней. Тянуло вернуться, взять ее на руки, унести домой. Но я не мог ничего сделать.