Гросс Эндрю. Шут

   Постепенно в водовороте разрозненных мыслей появилась новая. Нельзя оставлять все так, как есть. Зло должно быть наказано. Теперь я знал, кто стоит за всем этим. Злодей прятался не в Трейле, а в Боре.
   Анна!
   Гонимый гневом, я побежал в ту часть замка, где находились покои герцогини. Меня никто не остановил. Никто не поднял тревогу. Стражники лишь усмехались, глядя на шута, который, наверно, выпил лишнего и теперь не мог найти путь к себе.
   Теперь только одна мысль не давала мне покоя: Анна знала.
   Я взбежал по лестнице. На площадке стояли два стражника. Увидев меня, они переглянулись. Шут... всего лишь шут... Никто не встал на моем пути.
   – Проходи.
   Так делалось и раньше.
   Ее комнаты располагались в конце коридора. Здесь меня ждало первое препятствие.
   Тафур.
   – Ха, шут! Тебе сюда нельзя! – рявкнул он.
   Может быть, меня и можно было остановить. Но только не словами. Я схватил со стены боевой топор, висевший над фамильным гербом, и бросился на застигнутого врасплох стража.
   Я вложил в удар всю свою силу, и лезвие вошло в тело у основания шеи. Тафур захрипел и замертво рухнул на пол.
   Ну вот. Теперь я убил одного из телохранителей самой герцогини.
   Одного из ее тафуров.

Глава 75

   За моей спиной уже гремели тревожные мужские голоса.
   Я же рвался вперед с упорством безумца, видящего только одну цель. Где она? Анна! Одно желание владело мной: услышать правду от нее самой. Даже если для этого придется умереть.
   Наперерез мне бросились два стража с обнаженными мечами. Я пробежал через тяжелые деревянные двери, захлопнул их за собой и запер на засов. Дальше. Дальше в ее покои. Здесь я еще ни разу не был.
   Я знал, что погибну. Знал, что могу получить удар в спину, и тогда уже моя кровь зальет каменный пол. Ну и пусть. Значение имело только одно – увидеть ее и спросить: почему?
   За одной комнатой открылась другая. Спальня. Резной деревянный столик с ванночкой для умывания, гобелены на стенах. Широкая дубовая кровать.
   Но в комнате никого не было. Пусто.
   – Будь ты проклята! – в отчаянии воскликнул я. – За что погубили мою семью? Почему выбрали нас? Кто даст ответ?
   Я стоял в центре комнаты, не зная, что делать дальше. В шутовском наряде, с перепачканным кровью лицом. Почему? За что?
   Внезапно за спиной у меня открылась дверь. Я выхватил нож и повернулся, ожидая увидеть Анну или одного из ее телохранителей.
   Но...
   На мгновение я словно перенесся на дорогу в Трейль, когда, придя в себя после кошмарного забытья, услышал вдруг не лязг оружия, не рычание разъяренного кабана, а тихий, успокаивающий голос. Теперь тот же голос как будто отодвинул в прошлое и схватку с Норкроссом, и ужасы Сен-Сесили, и смерть Софи.
   Передо мной стояла Эмили.
   Увидев меня в окровавленной одежде, она охнула и сделала шаг навстречу.
   – Боже мой, Хью, что случилось?

Глава 76

   – Софи умерла, – прошептал я.
   Она остановилась, прижав ладонь к груди, но уже в следующий момент положила руку мне на плечо.
   – Что произошло? Расскажи.
   – Все это время люди герцога держали ее в тюрьме. Софи была не в Трейле, у моих врагов, а здесь, в Боре, в башне, среди моих друзей.
   – Не может быть...
   – Может. Это правда, Эмили. – Я прислонился к стене. – Игры кончились. Время притворства прошло.
   Запертая мной дверь задрожала под обрушившимися на нее ударами. И в этот миг я как будто увидел себя со стороны. Какое жалкое и отвратительное зрелище – в разорванном платье, покрытый кровью, с безумными глазами...
   – Анна, – прошептал я. – Это она стоит за всем. Я должен выяснить, почему она позволила им истребить мою семью. Люди Стефена... – Я криво усмехнулся. – Они не рыцари, Эмили. Разбойники... падальщики... Я видел их в Святой земле. Хуже их не было никого. Их боялись даже турки. Они охотятся за добычей, за священными реликвиями. Именно из-за этого убили тех двух рыцарей. Но моя семья... У нас ничего нет!
   Шум снаружи становился все громче. Дверь уже трещала. Эмили схватила меня за руку.
   – Сейчас это не важно. Анны нет в замке. Она отправилась в Ла-Тане встречать Стефена. Идем со мной.
   Я покачал головой.
   – Слишком поздно. Выхода нет. Мне остается лишь умереть.
   Она подалась вперед. Ее лицо было в нескольких дюймах от моего. Я чувствовал ее дыхание.
   – Что бы ты ни натворил, Хью, если Анна действительно стоит за этим, я сделаю все, чтобы справедливость наконец восторжествовала. Но сейчас ты должен пойти со мной. Мертвому я помочь не смогу.
   Она повела меня за собой. Пробежав по узкому коридорчику, мы оказались в крохотной комнатушке. Эмили заперла дверь.
   Я видел, что ей страшно, но ее доброта и решимость помочь мне затмевали страх.
   Выдвинув ящик комода, она порылась в сложенных вещах и обнаружила коричневую монашескую рясу.
   – Вот... Я припасла ее специально для тебя. Думала, с ее помощью ты сумеешь проникнуть в замок. Надевай.
   Я переводил взгляд с рясы на Эмили, растерянный и удивленный тем, что она сделала это для меня.
   – А теперь уходи. Они здесь все обыщут. Пришли мне весточку. Через Норберта. У тебя есть здесь друзья. Можешь мне поверить.
   В следующее мгновение шут превратился в монаха с надвинутым на глаза капюшоном.
   – Твое новое обличье, – попыталась улыбнуться Эмили.
   Я глубоко вздохнул.
   – Боюсь, этот трюк будет самым сложным из всех.
   – Тогда позволь мне кое-что добавить.
   Она вдруг обняла меня за шею и крепко поцеловала в губы.
   Сердце мое остановилось. Нежность и решительность, смелость и доверчивость – вся ее натура проявилась в этом, таком неожиданном жесте. Я совершенно растерялся. Я не знал, что делать. Голова пошла кругом.
   Эмили посмотрела мне в глаза.
   – Знаю, боль твоя глубока. Знаю, все в тебе взывает к мести за жену и сына. Но в тебе есть нечто особенное. Я поняла это при первой же нашей встрече, когда посмотрела в твои глаза. И с тех пор они ни разу не солгали мне. Мы найдем способ восстановить справедливость. А теперь... иди.
   Над ее кроватью было маленькое окошечко, выбравшись через которое я оказался бы во дворе. Дальше лежал сад...
   Я подтянулся, выглянул и увидел вдали темные силуэты крыш. Я повернулся к Эмили.
   – Чем я заслужил вашу дружбу, госпожа?
   – Тем, что сейчас уйдешь. Немедленно.
   – Надеюсь, я еще увижу вас.
   В дверь постучали. Громко. Требовательно. Я помахал рукой и спрыгнул.
   – Увидишь, Хью де Люк, – донесся сверху ее голос. – Если надеешься, то увидишь.

Глава 77

   Поле купалось в мягком свете послеполуденного солнца. Анна стояла у палатки, по обе стороны от нее выстроилось войско герцога. Зеленые с золотым штандарты хлопали на ветру.
   Анна поежилась. Не от холода – от страха. Несколько последних недель она думала только об этом: о скором возвращении супруга. Никто не знал, но иногда герцогиня даже молилась о том, чтобы муж сгинул в походе.
   Они поженились, когда ей едва исполнилось шестнадцать, так что Анна провела в замужестве почти половину жизни. Их супружество было браком по расчету, скрепившим союз между отцом Стефена и ее отцом, герцогом Нормандским. Но если двум герцогствам он обеспечил добрососедские отношения, то самой Анне не принес ничего, кроме одиночества.
   После того как жена родила ему сына, Стефен совершенно потерял к ней всякий интерес и приходил только тогда, когда ему надоедали городские шлюхи. Если же она пыталась сопротивляться, он легко получал свое, без стеснения пользуясь преимуществом в силе.
   При дворе и в семейном кругу Анна играла роль верной и любящей жены, как того требовали обязанности герцогини, но в душе испытывала к мужу только одно чувство: ненависть. Ненависть пленницы. Действительно, даже герцогини и королевы знают, что такое тюрьма, пусть и без решеток на окнах. Она чувствовала себя не по годам старой и совершенно одинокой, и единственным облегчением этой участи был отъезд мужа.
   Сейчас, зная, что он уже близко, Анна не только оплакивала свою недолгую свободу, но и сжималась от страха.
   Далеко впереди, на вершине холма, появился отряд рыцарей. Они приближались медленно, и закоптившиеся от пыли и дыма шлемы тускло поблескивали на солнце.
   – Смотрите, госпожа. – Бертран Морэ, кастелян герцога, протянул руку. – Вон они. Герцог возвращается.
   Возвращается... Анна вздохнула и изобразила улыбку. Возвращается с добычей и славой, насытив жадность и утолив тщеславие.
   Она кивнула, и трубачи, ждавшие сигнала, поднесли к губам рога, спеша известить всех о долгожданном событии. Один всадник отделился от небольшого отряда и поскакал к ним. Анна стиснула зубы, подавляя приступ отвращения.
   – Да здравствует Стефен, – закричал кастелян, – герцог Боре! Господин вернулся!

Глава 78

   Солдаты застыли, приветственно вскинув мечи и копья. Герцог, подняв руку, промчался между ними, одарил улыбкой Бертрана и Марселя Гарнье, управляющего поместьем, и, словно вспомнив о чем-то, повернулся к Анне.
   Стефен ловко спрыгнул с коня. Отросшие за время похода, растрепанные волосы делали его похожим на гота. Щеки ввалились, кожа обтянула проступившие скулы. Но прищуренные глаза блестели. Как и подобает верному супругу, он подошел к ней. Они не виделись почти два года.
   – Добро пожаловать домой. – Анна шагнула ему навстречу. – Слава Господу, вы вернулись целым и невредимым.
   – А вы, моя дорогая, сияли, как маяк, указывая мне путь на родину, – с улыбкой ответил Стефен.
   Он поцеловал ее в обе щеки, но в их объятиях не было ни тепла, ни ласки.
   – Я скучал по тебе, Анна, – добавил герцог, окидывая ее взглядом, какой более подходил бы человеку, обрадованному тем, что его любимая кобыла не охромела и сохранила все зубы.
   – Я тоже считала дни до нашей встречи, – холодно ответила она.
   Сенешаль и управляющий уже спешили к господину.
   – Бертран, Марсель. – Он протянул им руки. – Надеюсь, вы проделали весь этот путь не для того, чтобы сообщить какую-нибудь неприятную новость.
   – Нет, мой господин, – ухмыльнулся сенешаль. – С вашим прекрасным городом ничего не случилось. Стоит на прежнем месте. Разве что стал еще сильнее.
   – А казна еще полнее, чем тогда, когда вы уезжали, – поспешно добавил управляющий.
   – Ладно, все это потом. – Стефен махнул рукой. – Мы провели в пути много часов, и задница болит так, словно меня гнали пинками от самого Тулона. Позаботьтесь о моих людях. Все страшно проголодались. А я... – Он посмотрел на Анну. – А я позабочусь о моей миленькой женушке.
   – Теперь, мой муж, чтобы мы были на равных, мне придется прыгать до самого Парижа, – пошутила Анна.
   Стоявшие рядом рассмеялись, и Анна, взяв супруга за руку, повела его к палатке, задрапированной зеленым и золотистым шелком. Едва они вошли, как любезное выражение соскользнуло с лица Стефена.
   – Ты хорошо сыграла, женушка.
   – Я не притворялась и действительно рада твоему возвращению. Ты нужен сыну. И если ты стал мягче и добрее...
   – На войне люди не становятся мягче и добрее, – перебил ее герцог и, опустившись на стул, сбросил плащ. – Иди ко мне. Помоги снять сапоги. А я покажу, в какого милого щеночка превратился за это время.
   Грязные, спутанные волосы падали на тунику. Пыль покрывала изможденное лицо. И от него пахло, как от кабана.
   – Похоже, война даже не коснулась тебя. Ты такой же, каким и был, – обронила Анна.
   – А ты, Анна, – ответил он, притягивая ее к себе, – ты, как сон, который желаешь видеть вечно.
   – Пора проснуться. – Она отстранилась. Ухаживать за ним, прислуживать ему было ее долгом. Снять сапоги, вытереть шею влажной тряпицей. Но дотронуться до себя она ему больше не позволит. – Я не для того провела в одиночестве два года, чтобы меня оседлал грязный боров.
   – Так подай мне чашу с водой, и я умоюсь, – ухмыльнулся Стефен. – Буду чистенький, как голубок.
   – Дело не только в том, что от тебя воняет.
   Все еще улыбаясь, Стефен медленно стянул рукавицы.
   В палатку заглянул слуга с подносом, на котором лежали свежие фрукты. Почувствовав напряжение, он поставил поднос на скамью и поспешно вышел.
   – Я успела познакомиться с твоими новыми друзьями, – не скрывая презрения, продолжала Анна. – С теми, которых ты прислал из Святой земли. С теми, что носят черный крест. С теми, что убивают без разбору, не щадят женщин и детей, невинных и благородных. Как низко ты пал, Стефен.
   Он встал и медленно подошел к ней. И тут же как будто мурашки побежали у нее по коже. Стефен остановился за спиной. Она не повернулась.
   Холодные, бесчувственные пальцы коснулись ее шеи. Губы, не знающие тепла любви, приникли к ее плечу.
   Она отвернулась.
   – Я твоя жена, Стефен, и потому буду заботиться о твоем здоровье и благополучии. Ради нашего сына. Я буду рядом с тобой, как того требует долг. Но знай – отныне ты никогда, никогда не прикоснешься ко мне. Я не позволю тебе этого. Ни в миг моей крайней слабости, ни в миг твоей крайней нужды. Я больше не позволю тебе осквернять мое тело.
   Стефен усмехнулся и кивнул. Погладил ее по щеке, и она, дрожа, отшатнулась.
   – Прекрасная речь. Поздравляю. Интересно, как долго ты ее репетировала?
   Прежде чем Анна успела понять, что происходит, он сжал пальцы на ее горле. Боль пронзила все тело. Стефен приблизил к ней улыбающееся лицо.
   Ей вдруг стало трудно дышать. Анна попыталась вскрикнуть, но воздуха в легких уже не осталось. Да и что толку? Кричи не кричи – никто не придет. Вопль боли и отчаяния сочтут знаком наслаждения. Пульс барабанным боем отдавался в ушах.
   Он швырнул ее на землю и сам навалился сверху, продолжая сжимать ей горло большим и указательным пальцами. Его колено протиснулось между ее ног... раздвинуло их...
   Анна увернулась от поцелуя, и слюнявые губы оставили мокрый след на шее. Он прижался к ней, словно хотел, чтобы она почувствовала страшную силу его желания.
   – Ну же, моя смелая, моя решительная женушка, – прошептал Стефен. – Мы так давно не виделись. Неужели ты откажешь мне в том, чего я хочу?
   Она попыталась выскользнуть из-под него, но силы были слишком неравные. Он рванул вниз платье, провел рукой по обнаженной спине.
   Анна сглотнула тошнотворный комок. "Нет, нет, так не должно быть. Я поклялась, что никогда..."
   И вдруг... Мерзкое сопение сменилось смехом, отчего ей стало еще хуже.
   – Ты не так меня поняла, жена, – прошипел герцог ей в ухо. – Я имел в виду не то, что у тебя между ног... Мне нужна реликвия.

Часть четвертая
Сокровище

Глава 79

   Громадного роста неуклюжий мужчина в овечьей телогрейке неспешно правил изгородь, легко орудуя тяжелым деревянным молотком.
   Я только что выбрался из леса и еще не успел сменить изодранный в клочья наряд шута на полученную от Эмили монашескую рясу. Путь домой занял почти неделю. Избегая встреч с людьми, я держался подальше от дорог и почти ничего не ел. У меня не было с собой ничего, ни денье, ни корки хлеба.
   – Ты никогда не починишь забор, если будешь так лодырничать, – крикнул я.
   Здоровяк опустил молоток, повернулся и, нахмурив густые, кустистые брови, посмотрел в мою сторону.
   – Эй, вы только посмотрите, кто вылез из лесу! Замызганная белка в костюме феи.
   – Я бы тебе ответил, Одо, если б не молоток в твоей руке.
   Кузнец прищурился.
   – Я тебя знаю, пьянчужка?
   – Знаешь, если только с нашей последней встречи мозги у тебя не заплыли жиром, как брюхо.
   – Хью? – воскликнул кузнец.
   Мы обнялись, и Одо даже подбросил меня вверх.
   – А мы слышали, что ты умер. – Он покачал головой. – Потом узнали, что тебя видели в Трейле в костюме шута. Поговаривали еще, что ты перебрался в Боре. Что убил того хрена, Норкросса. Скажи, во всем этом есть хоть немного правды?
   – Все правда. Кроме одного. Как видишь, я не умер.
   – Ну-ка, ну-ка, дружище, посмотри мне в глаза. Ты и впрямь убил кастеляна герцога?
   Я вздохнул и улыбнулся, как смущенный незаслуженной похвалой младший брат.
   – Да, убил.
   – Ха, я так и знал, что ты их перехитришь, – рассмеялся кузнец.
   – Да, Одо, много чего случилось. И веселого, и грустного.
   – Нам тоже есть что рассказать. Давай садись. Предложить, правда, нечего, кроме вот этого забора. Он, конечно, не такой мягкий, как подушки у Болдуина... – Мы присели. – Последний раз, когда я тебя видел, ты умчался как сумасшедший в лес, преследуя дух жены.
   – Не дух, Одо. Я знал, что она жива, и оказался прав.
   – Что? Софи жива?
   – Я нашел ее в тюрьме. В Боре.
   – Вот же сукин сын! – хмыкнул кузнец, и глаза его весело заблестели. Но уже в следующее мгновение он снова посерьезнел. – Но из леса ты выполз один. Где же...
   Я опустил голову.
   – Она умерла, Одо. Умерла у меня на руках. Я нашел Софи слишком поздно. Они держали ее там как заложницу, думали, будто у нас есть что-то ценное, что-то принадлежащее им. Я вернулся, чтобы рассказать обо всем ее брату Мэттью.
   Он тяжело вздохнул.
   – Очень жаль, Хью, но это невозможно.
   – Почему? Что случилось?
   – Люди Болдуина... они снова побывали здесь. Искали тебя. Называли тебя убийцей и трусом. Говорили, что ты сбежал из армии и убил кастеляна. Потом разграбили деревню. Предупредили, что тот, кто укроет тебя, будет повешен. Некоторые из нас...
   Порыв ветра ударил в лицо, принеся с собой отвратительный запах, от которого живот выворачивало наизнанку.
   – Что это за вонь, Одо?
   – Мэттью пытался заступиться за тебя, – продолжал кузнец. – Сказал, что с тобой обошлись не по справедливости. Что кастелян сжег твой дом, убил сына и забрал жену. Что если Норкросс сдох, то так ему и надо. Мэттью показал им постоялый двор, который начал восстанавливать заново. И знаешь, они словно с цепи сорвались. Повесили Мэттью. Потом, когда он еще висел, привязали веревкой к коням... В общем, его разорвали на части.
   – Нет!
   Я застонал от боли. Еще одна смерть из-за меня. Бедный Мэттью. Чем он провинился перед ними? Боже, когда же кончится этот кошмар?
   Я поднял голову. Новый страх уже холодил грудь.
   – Ты не ответил... Что это за запах?
   Одо покачал головой.
   – Они сожгли наш городок, Хью.

Глава 80

   Вместе с Одо я прошел по разоренной, пустынной местности, которую всего лишь два года назад называл своим домом.
   Все вокруг – поля, избы, амбары – превратилось в почерневшие холмики из камня и золы. Тут и там виднелись заваленные мусором пепелища; кое-где дома уже начали отстраивать заново. Мельница, еще недавно самое красивое строение в городе, лежала в развалинах поперек реки.
   Завидев нас, люди опускали молотки, откладывали пилы. Игравшие на улице дети сначала с любопытством уставились на чудного незнакомца, потом, узнав меня, замахали руками и закричали:
   – Это же Хью! Хью! Ты насовсем вернулся?
   Скоро меня сопровождала целая процессия любопытных. Странное я, должно быть, являл зрелище – в потрепанной клетчатой тунике и рваных зеленых чулках. Мы с Одо направились к площади. В прошлый раз, ошеломленный известием о смерти сына и исчезновении жены, я так спешил, что ничего не заметил. Сейчас все выглядело по-новому, непривычно и жалко.
   – Слава Богу, это Хью! – кричали одни. – Он вернулся.
   Другие плевали на дорогу передо мной.
   – Уходи, Хью. Ты хуже дьявола. Посмотри, что с нами сделали. Из-за тебя.
   К тому времени как я добрался до площади, там собралось человек семьдесят, почти весь наш городок. Люди обступили меня плотным кольцом.
   Я остановился перед нашим домом. Две новые бревенчатые стены опирались на каменные колонны. Взявшись за восстановление постоялого двора, Мэттью намеревался сделать его лучше, красивее и прочнее, чем прежде. И снова злость всколыхнулась во мне черной волной. Будь они прокляты! Это я убил Норкросса. Я проник в замок. Какое же они имели право мстить всему городу?
   Слезы подступили к глазам. Я плакал. Плакал так, как не плакал много-много лет, с тех пор как был ребенком.
   Будь ты проклят, Болдуин. И будь проклят я сам. За глупую гордость.
   Я опустился на колени. Жена, сын... Мэттью... Все погибли. Все погибло. Сколько смертей.
   Люди стояли молча, давая мне выплакаться. Потом кто-то положил руку мне на плечо. Я проглотил слезы и поднял голову. Отец Лео. Раньше я никогда не обращал особого внимания ни на него самого, ни на его проповеди. Сейчас я молил о том, чтобы он не убирал руку, потому что только она не позволяла мне упасть на землю под бременем стыда и горя.
   – Не кори себя, Хью, – тихо сказал священник. – Это не ты сделал, а Болдуин.
   – Да, Хью, ты ни при чем, – поддержали его из толпы. – Ты не виноват. Это дело рук Болдуина.
   – Мы платим положенное, и вот как этот ублюдок благодарит нас, – крикнула какая-то женщина.
   – Хью должен уйти, – возразила другая. – Он убил Норкросса. Из-за него у нас одни несчастья.
   – Да, он убил Норкросса. И правильно сделал! Кому еще из нас выпало такое горе?
   Голоса звучали все громче. Одни защищали меня, другие проклинали. Несколько человек начали бросать в меня камни.
   Одо и отец Лео пытались вразумить недовольных.
   – Пожалей нас, Хью, – услышал я. – Пожалуйста, уходи, пока рыцари не вернулись.
   Шум перекрыл громкий женский голос. Все повернулись и замолчали.
   Это была Мари, жена мельника. Я помнил ее. Она была лучшей подругой моей Софи, и в тот день, когда Норкросс утопил ее сына, они вместе ходили к колодцу.
   – Мы потеряли больше, чем вы. – Выступив вперед, она обвела толпу горящим взглядом. – Двух сыновей. Одного забрал Болдуин, другого – война. Да еще и мельница... Но Хью пострадал сильнее всех. Вы вините его, потому что боитесь указать на истинных виновников. Не Хью сжигал наши дома, а Болдуин.
   – Мари права, – поддержал ее муж, Жорж. – Убив Норкросса, Хью отомстил и за нашего сына. – Он протянул мне руку и помог подняться. – Я рад, что ты вернулся.
   – И я, – прогремел Одо. – Надоело пригибаться каждый раз, когда к городу приближается всадник.
   – Верно, – закивал портной Мартин. – Не Хью виноват в наших бедах, а Болдуин. Но что мы можем сделать? Мы же все связаны с ним клятвой.
   И вот тогда, в тот самый миг, когда я, глядя в глаза соседей и друзей, видел страх и беспомощность, меня вдруг осенило:
   – Тогда откажемся от клятвы.
   Все как будто онемели.
   – Откажемся от клятвы? – ахнул портной.
   Люди переглядывались и качали головами, как будто я предложил что-то безумное.
   – Если откажемся от клятвы, Болдуин вернется. И тогда запылают уже не только наши дома.
   – Когда он вернется, мы будем готовы к встрече, – громко сказал я.
   Настороженная тишина повисла над площадью. На меня смотрели как на еретика, навлекшего своими словами кару на головы всех.
   Я же знал одно: только это, эти слова и эта идея, принесет нам свободу.
   Я вскинул руку и крикнул:
   – Долой клятву!

Глава 81

   Пробежав мимо опешившей стражи, Эмили постучала в дверь спальни Анны.
   – Пожалуйста, госпожа, мне нужно...
   Один из стражников попытался остановить девушку:
   – Госпожа отдыхает.
   – Мне нужно!
   В ней все кипело. Герцог вернулся только поздним вечером, но сейчас Эмили даже не думала о нем – ее мысли занимала Анна. Анна, ее госпожа. Анна, которой она служила. Анна, преступившая черту, отделяющую добро от зла.
   С самого утра она думала, ломала голову и молилась, но так и не нашла ответа на вопрос: что делать? Эмили понимала, что и сама преступила черту, когда помогла Хью. Помогла человеку, убившему одного из людей герцога. Уже за одно это ей грозила тюрьма. Снова и снова девушка спрашивала себя: "Если ты пересекла черту, готова ли идти дальше и потерять все? Лишиться семейного благословения, положения при дворе. Имени..." И каждый раз сама же себе отвечала: "А разве ты могла поступить иначе?"
   Она толкнула дверь.
   Девятилетний сын герцогини, Уильям, уже одетый для прогулки, собирался уходить, и Анна, увидев Эмили, поспешила выпроводить его.
   – Иди, иди. Отец ждет тебя, сынок. Добудь для меня приз.
   – Хорошо, мама, – крикнул мальчик, выбегая.
   Анна, несмотря на поздний час, еще не встала.
   – Вы больны, моя госпожа? – спросила Эмили.
   – Судя по тому, как вы ворвались в мою спальню, вас вряд ли заботит мое здоровье, – сердито сказала герцогиня.
   – Вы ошибаетесь, госпожа. Я и пришла только для того, чтобы обсудить с вами кое-что, касающееся непосредственно вас.
   – Обсудить... – Анна вздохнула. – Могу предположить, что предметом обсуждения будет ваш протеже, этот шут, этот глупец...
   – Да, он шут. Да, глупец. Но вся его глупость в том, что он поверил вам, госпожа. Как и я.
   – Вот как. Значит, речь пойдет не о нем. Понятно. Но мы с вами...
   – Вы поступили с ним не по справедливости, госпожа. Вы обошлись с ним жестоко и бесчестно. И тем самым оскорбили меня.
   – Я оскорбила вас? – Анна презрительно рассмеялась. – Вашего Хью разыскивают за убийство. Он преступник. Его ищут в двух герцогствах и скоро найдут. А когда найдут, повесят на площади.
   Эмили побледнела.
   – Я слышу ваш голос, госпожа, но эти слова не могут принадлежать вам. Вы были мне все равно что мать. Что же стало с вами? Что стало с женщиной, не боявшейся выступать против мужа? С той, которая в его отсутствие сумела проявить и твердость, и благородство духа?