Гусейнов Чингиз. Семейные тайны

   "Ай-яй-яй!.. Знаешь, чем рискуешь?! Кого девкой назвала?! - И Айша прочла по его взгляду: не может быть! - Тебя за такие слова по головке не погладят!"
   "Каюсь и склоняюсь перед тобой, брат!" Когда мать вошла, она увидела, как Айша низко кланяется Бахадуру, а он стоит, выпятив грудь, довольный.
   "Вы что,- она им,- роли учите? Он - шах, а ты служанка?"
   "Да, мама, ты угадала: скоро он будет у нас шахом, если, конечно, прежде времени ему голову не свернут".
   "Что ты такие глупости о моем сыне?!"
   "Не сын, а настоящий бахадур!"
   Да, пришла и портрет свой увидела, в рамке, над тахтой повесил:
   "С дарственной надписью!"
   "Сумасшедший! Он же мог черт знает что додумать!"
   "Это же не ты, это - произведение искусства! Причем великолепное!"
   Потом Бахадуру признается, что та, из Совета Экспертов, когда услышала, что он бывает у нее, изобразила гримасу (а пока Ниса рассказывала, Анаханум думала про себя: "Она его любит!"; и чем больше та ругала Бахадура, тем упрямее звучало в ней: "Любит!"): "Гони, гони подальше его от себя! Не дай бог, еще влюбишься, как некоторые дуры, позора не оберешься! Это ж,- что бы обидное сказать? - ловелас! - Именно это слово произнесла, и в ее устах оно прозвучало то ли как "ловец", то ли как "ас", и ничего более.- Ни одну ведь не пропустит!.."
   "Ты можешь его ругать,- думала Анаханум,- но я вижу, что влюблена в него ("...даже со мной по улице идет, а сам по сторонам, будто выискивает кого!").
   И с нею, когда первый раз вышли из мастерской, она в чадре была, игра плюс конспирация, вспомнила: "по сторонам оглядывается", тут же ему с ходу, а он нашелся: "За тебя опасаюсь!"
   Ниса своей любовью приковала внимание Анаханум к Бахадуру.
   Ключ, как уехал художник, а в мастерской она будет одна! жег ей руки. Но как выйти из дому? И весь день оставаться тоже одной среди красок, холстов и всякой рухляди... даже череп она видела. "Чей?" - спросила тогда, а художник усмехнулся, вспомнив, как упрашивал могильщика, специально на кладбище поехал, очень ему хотелось череп иметь (могила забыта, нужно место, вот и торгуют!..), а тот такую заломил сумму! Не знал, что в нем задатки торговаться; и выторговал череп!
   А для чего ей в мастерскую? Учить, к примеру, психологию, экзамен скоро, или... не уединяться же, в самом деле, чтобы читать в оригинале Низами? А может, подолгу разглядывать себя, изучая разные выражения лица, и как при этом взаимодействуют глаза, брови и губы? -Пианистка, что ходит в Салон, делает иначе: ей привезли журнал мод, и она каждую неделю подделывается под одну из приглянувшихся ей моделей - и прическа, и платье, благо есть возможность: отец два года уже вкалывает в южных краях, где древние реки текут, мутные от ила. "А вас сегодня не узнать!" - ей Сальми, потом привыкла, что та специально (а помог ее родителям Джанибек, заполнить все ячейки: и там чтоб аранцы были).
   Ну что же, изучила, а дальше? Подойти к окну,- вот этого нельзя: одно окно на шумную улицу, другое во двор. С занятий? Но как? Чувствовала чей-то неусыпный глаз.
   И ключ в сумке - откроет, посмотрит, и гулко стучит сердце, с чего бы?! Почему-то Бахадур всплывает. Никак не решится сбежать.
   А Доброволец, откопал его старший брат Джанибека, чтоб любимую племянницу не посмели обидеть, в эти дни болел, могла бы, если б знала. Завтра!
   И вдруг звонок. В дверь? вздрогнула она, нет, телефон. Поднять? "Не туда попали".
   А ее называют по имени: "Это ты?"
   Голос знакомый. "Нет!" - и хотела повесить трубку, а он:
   "Это я, Бахадур". Вот! Началось!.. И голос - не свой:
   "Как ты узнал?" - Это так просто.
   "Я сразу понял, зачем тебе квартира".
   "А зачем?"
   "Это долго объяснять!"
   "Какой хитрый! Хочешь напроситься в гости?"
   "Почему бы и нет?"
   "Не для тайных же встреч я выпросила мастерскую". "Знаю". "А для чего?"
   "Я, между прочим, художнику разъяснил, и он со мной согласился". "Объясни и мне".
   "Давай условимся так. Сегодня ты полновластная хозяйка, а завтра отступить, чтоб сама! опыт? интуиция? расчет? - я тебе позвоню и, может, заскочу в перерыв".
   "Откуда ты звонишь?" "Из автомата, разумеется". "А если я не приду сюда?"
   "Я прокачу тебя по городу". (И она платок на голову, вроде чадра.)
   Подошла к зеркалу: и что дальше? а разве плохо? необычайные приключения принцессы Анны, она ненавидела свое имя Анаханум, это дикое, старомодное имя! "Я не просила!" Чудачка: как же мог отец не дать ей имя своей матери? Родственники бы заклевали! Почти единственная девочка в их роду! И еще этот хвост - "ханум"! А тут, вспомнив про принцессу Анну, вдруг перебила сама себя; нет, принцесса Анаханум, и вдруг имя это понравилось.
   Она стала повторять его, все больше пленяясь своим именем, вновь обретенным: Анаханум! Отныне запрещает называть ее иначе!
   А губы у нее красивые, вытянула трубочкой, все равно красивые, и глаза тоже, бархатистые.
   "Где вы были, Анаханум?"
   "Как где? В университете, а что?"
   На следующий день звонки задыхались в пустой мастерской (или наполняли ее тревогой). Но Анаханум их слышала, и они томили ее, будоражили. Всю ночь не могла уснуть.
   - Аня, вставай, опоздаешь!
   - Я уже не Аня.
   - Как так?
   - Я Анаханум. И прошу впредь называть меня только так.
   - Ты только послушай! - Не возмущается ли Сальми?
   - А я давно этого ждал. Дай поцелую тебя, дочка.
   О мастерской знают только трое: художник, Бахадур и она. "Ну вот, нашла себе башню, нечто вроде Девичьей Твердыни... Но сегодня я никуда не уйду".
   А завтра, после первой пары, чтоб вернуться ко второму часу последней. Что она будет делать в мастерской? Ну... вымоет пол (?!).
   И прибежала, тут же за дело,- вот бы Сальми увидела эти бесценные кадры: после каждого эпизода останавливают, чтобы в чувство ее привести. Анаханум ищет и находит ведро. Ищет, но не находит тряпку. До чего же довел рубашку! вот ей и тряпка. Соседи по мастерской давно не слышали, чтобы наверху что-то передвигали, определенно - уборка. Из конторы? Сколько пыли! Сначала с себя все: в одном лифчике и трусах. Босая.
   Ну нет, диван двигать она не будет: тряпку на палку, от сломанного подрамника, и - за диваном. Пыль многих веков будто!..
   Неужели все это она сделала? пол чистый, еще влажный, пахнет свежестью, и окно, хоть и серые разводы на нем, а все же видно, что мыли, и блестит подоконник.
   А тут - звонок. Ей не терпится, чтобы кто-то увидел и похвалил. И он едет. Вот и он. О боже, почти два часа уже! Не закрыли б вход во внутренний двор!.. Еще час в ее распоряжении.
   - Сил нет! - Ликует.
   Возможно ли, чтобы и та, что тогда жгла, и эта - она? Бахадуру рассказывал скульптор, густые его усы топорщатся, снизу чуть рыжеватые, и толстые-толстые губы, глазах удивление, изумление, даже восторг, почти возмущение:
   "Дедом клянусь! видел, как она новенькую десятку! одну, потом другую, чистая достоевщина!.."
   "А чего вы молчали?"
   "Ты что! До меня один полез, ну этот,- щелкнул пальцами,- бывший кавээнщик,- прозвучало как фаэтоншик или кабанчик,- а она как взглянет на него! Потом у двери своей повесила ему здоровенный кирпич: вход воспрещен!.. Когда же она за пятую взялась, ну тут... нет, что ты, не я, мне же это во как нужно было, живой материал сам в руки лезет (а скульптору это зачем?), хотя уже было, но разве пропустят такой сюжет?"
   И как раз мадам позвала: "Аня". И погасили все, шито-крыто. Потом своим голоском: "А что тут у вас горело?"
   Убедительно рассказывал, дымя сигарой, как не поверить?
   И Бахадур вдруг на ее: "Сил нет!" - и спроси:
   - А правда, что ты десятки жгла?
   - Что за глупости?!
   Расскажут же! - не верит Бахадур. "Дедом клянусь!.." Ох, трепач скульптор! Уж кому-кому, это мне бы своим дедом клясться! "Нет,- скульптор ему,- ты можешь памятью деда, а мой еще жив, сто лет ему!"
   Огорошить, что ли: "Без трех?"
   "Что без трех?" - удивился.
   "Девяносто семь ему?"
   "Да".
   "И зовут Ризваном?"
   "А ты откуда знаешь?" Ну вот, переплелось.
   "А отец твой... он случайно не в Совете Экспертов?.." - "Ты не удивляйся,художник скульптору,- Бахадур о всех о нас знает". И дальними родственниками к тому же окажутся, как откроет Махмуд.
   Анаханум смотрит восторженно, и щеки пылают
   - Тебе этот пиджак идет! - Сказать что-то приятное.- Ты в нем очень даже симпатичный!.. Только сиди смирно!
   Он гладит ей руки (как это вышло?), и она не отнимает их, белые полосы меж пальцев, проступили вены. И усталость уходит, отделяется от нее.
   - Анаханум? Но это же прекрасно! ,
   - Правда? Тебе нравится?
   - В нем есть что-то очень-очень близкое! То ли сестра, то ли...задумался: кто?
   - Бабушка? - она ему.- Сиди смирно!.. Ой, мне ж в университет! И тебе на работу!
   - Я отпросился.
   - У кого?
   - А у себя.
   - Ты что, сам себе начальник?
   - Конечно!.. Я шучу, другой бы наврал, а вот тебе не могу.
   - И той тоже?
   - Что?
   - Наврал бы?
   - Меня теперь никто не интересует. Кроме,- шутит,- одного человека.
   - Это, конечно, я?
   - Тебе не могу наврать, потому что узнаешь.
   - А я и знаю, что ты на новой работе. Папа пришел и говорит: "А твой Бахадур к нам работать пришел".
   - Так и сказал?!
   - Сиди смирно, и руку!.. Вот так, отсядь и слушай!
   - Сказал куда?
   - На первую ступеньку.
   - Именно так?
   "Папа,- спросила она,- а кем?"
   "На первую ступеньку".
   "До тебя сколько их?"
   "Ты с ума сошла,- строго взглянула Сальми.- Разве такое спрашивают?"
   "Нет, пускай, она должна знать.- И задумался.- Всего семь!"
   "Так мало?" - удивилась жена.
   А он ей: "Возглавлять... ведомство, как ты знаешь, не предел".
   "Уже поздно". "Что поздно?"
   "Уж не думаешь ли ты?.." - и выразительно смотрит на Джанибека.
   "А кто знает?! Так ли уж и несбыточно! - И тут еще дочь ждет, что он ей ответит.- Но эти семь не в общепринятом смысле, скорее солдат станет маршалом, а там ведь все двадцать пять ступеней, чем с первой доберешься до седьмой!"
   "Значит, практически..."
   "Ну о чем ты говоришь? - перебила Сальми.- Какой чепухой забиваешь голову отцу!"
   Но он все же ответил: "Пока чисто теоретически. Чем черт не шутит? Разве я сам думал когда-нибудь?" Сальми снова так выразительно посмотрела на него, что стало неуютно, и он промолчал.
   "Не гневи судьбу!" - Сальми ему. Но что такое судьба: в его жизни всегда решающую роль играла случайность.
   Да, так уж и несбыточно, пока Шептавший сияет, и губы его очень-очень близки к Большим ушам, стоит лишь шепнуть... А прежде решил, загибая пальцы, перепроверить себя в уме, почему семь? это тайна, вслух нельзя, подписку давал, еще когда начинал, о неразглашении (и отчего-то применительно к Бахадуру): инструктор, завсектором, завотделом, далее - непременно - шаг в сторону, практическая ВЫБОРНАЯ работа, возвращение (пятая ступенька?), ну и через большое бюро - Самый, то бишь он сам, Джанибек, пирамидка тут поменьше... А вот чтобы ему, Джанибеку,- он тщательно готовится к приему Высокого гостя, может, решится?., и уже принят Дворец в ЕГО честь, Шайтаний,. всего лишь два прыжка! (Выразительный взгляд Сальми...)
   и он хлоп, пока заседает герантократия, всех старцев большущей лапой в карман, и убаюкивает обещанием сохранить их всех в морозильных установках лет на сто, а то и, не жалко, лет на триста, с чадами и домочадцами, вождь Джанибек!..
   Бахадур смотрит на часы: в верховном ведомстве, где он всего лишь на первой ступеньке, но важно зацепиться (и не ведает, что Джанибек, просчитывая ступеньки, подумал о нем), не любят, чтоб надолго отлучались, его предупреждали.
   - А мы никуда отсюда не уйдем, и ты мне расскажешь про ту, как познакомились, и все прочее!
   - Сдалась она тебе!
   - Ты же был без ума от нее! ("Был? И теперь тоже!")
   - А Унсизаде ты берешь на себя?
   - Это кто?
   - Унсизаде не знаешь?
   - Уже испугался! Подумаешь, первая ступенька! Я даю тебе право сказать этому Унсизаде: был с Ана-ханум!
   - А он встанет, низко поклонится и предложит свое кресло?
   Время идет. И она волнуется: как объяснит? И он тоже: можно потерять, если скажет: "Не могу, поехали!" А может и ничего не приобрести, потеряв то, что имел. И удальство вдруг, махнул рукой:
   - Будь что будет! - Встал, снял пиджак и повесил на спинку стула, т- Ты не пр9голсдалась? Может, чай выпьем?
   Полезли в холодильник - пусто. Вот - черствый хлеб: черный, чуть с плесенью, не резать, а пилить! И впрямь большой, как пила, нож; распилил на четыре куека, вскипятили чай, нашли сахар.
   - Что еще надо бедной студентке,- сказал он. Вышел, чтоб пойти на кухню, может, помочь? а она - в комнату, и оба стоят, и он прикоснулся к ней.
   - Так и с той было? - Несильно оттолкнула его, он заметил, что дрожат руки. Снова потянулся к ней.
   - Пусти! - вырвалась и ушла в комнату.
   - Не знал, что такая сильная. Сразу сгустилась тьма.
   - Давай посидим тихо и спокойно, вот так. А теперь ты скажи...- И вдруг такая злость к нему!..- Ненавижу тебя! Все знаю! Ты...- как больнее сказать?
   - Не надо, прошу тебя, мне же не восемнадцать, имей совесть, мне уже почти тридцать!
   - Такой старый?.. А я-то думала! Боже мой, на целых десять лет.- Встала.Надо идти! Что теперь дома будет?!
   - А что мне будет! - и улыбается.- "Товарищ Унисизаде, мне Анаханум приказала..." - "А кто такая Ана-ханум?" - "Анаханум не знаете?! Это ж Аня!.." И вышли.
   Машину оставил на квартал выше. Сели, поехали, а за ними кто-то мчится!! Он поехал еще выше, мимо кладбища, вот и Волчьи ворота позади, потом резко свернул, по проселочной дороге, этот путь хорошо знает, еще поворот кустарники, потом царство вышек, переехал через дорогу - строгий знак, левого поворота нет, и на магистраль, чтоб обратно в город.
   Въехал на оживленную привокзальную улицу, скоро и гараж; высадил неподалеку от ее дома. Ничего не было.
   Только утром пришлось вызывать к Анаханум врача: ломило в пояснице, болели руки, пылали губы. А температуры нет, ни кашля, ни насморка, и глаза не тусклые, у Ани они уменьшаются, покрываясь пленкой. "Ты что, камни таскала?"
   "Похлеще, нанялась уборщицей и мыла полы. Самая дефицитная специальность: с семи до девяти утра, и весь день свободна!" "Ну и как, трудно?" "Адская работа! Ведер пятнадцать!.." "А ну измерь еще раз температуру!" Встала, улыбается. Нет, не пойдет! Мышцы! Будто по живому режут.
   Сальми - к Джанибеку, а он - чтоб прислали врача. "Лучшего диагноста!" предупредила Сальми. И она пришла, лучший диагност; консультирует тех, кто в их доме: Зулейха! Она уже однажды приходила к Сальми, и никому ни слова, даже Айше, здесь нельзя трепаться! "Спортом не занимаетесь? Нет? Извините,- смотрит на Сальми,- такое впечатление, что она весь день..." - умолкла, ищет слово, а Сальми ей на помощь: "Камни таскала?" - "Вот-вот! - улыбается Зулейха.- Во всяком случае, занималась тяжелой физической работой".- "Я же говорю,смеется, но больно повернуться,- нанялась уборщицей и мыла полы. Самая дефицитная..." - "Не говори глупости!" - перебила Сальми. "Ничего особенного,сказала Зулейха,- растянула мышцы, надо посидеть день-два, пройдет!"
   "Вот бы кого к нам!" - возмечтала, вспомнив Бахадура, дух его здесь витает. Уже давно Зулейха высматривает, ищет невесту для любимого брата, мать просила! А потом как бы невзначай при Бахадуре сказала Айше, что была у Сальми; они это имя часто склоняют, сами не зная почему, всякие слухи о Салоне Сальми; и об Анаханум: а как сложена! а кожа какая! а фигура!..
   Сальми бриллианты на серьгах рассматривает: "Не боитесь ходить с такими крупными? Где вы их откопали?" "Мама!!" - Но Сальми не слушает дочь, восторженно смотрит на серьги Зулейхи.
   "Это фамильные".- Еще бы спросила, на какие деньги!
   "От деда?"
   А Зулейха как ушла тогда, в первый раз, Анаханум спросила у матери, знает ли, чья сестра Зулейха? И назвала Айшу. О Бахадуре ни слова.
   "От матери, она же у нас из богатой семьи".
   "Да?"
   "Сбежала с моим отцом".
   "И прихватила с собой этот бриллиант?"
   "Родители ей потом подарили. Когда помирились".
   И все равно принизить голодранца Муртуза, хотя он - сын знатного человека, но тоже голодранца: мол, не жених или муж, как это принято, дарит невесте или жене, а женская сторона дарит; бриллианты же эти просто куплены в недавнюю поездку сестер, "под старину".
   И с Бахадуром обошлось. Сидят вдвоем в комнате, у каждого свой участок,может, вчера задание ему было какое? И повод Бахадуром припасен, если спросят, где он пропадал: еще не снялся с учета.
   Но весь день ожидание: вызовут!
   А пока ждал, новой хитрости' научился у соседа, тот, как пришел сюда работать, часто ходил по комнате и распевал. Фархад, их непосредственное начальстдо, однажды ему:
   "Чего вы поете?!"
   А он с ходу:
   "У меня есть квартира, жена, дети-близнецы, диплом, машина, работа, должность, будет скоро и телефон дома, чего же мне не петь?"
   "Аа... Ну, тогда пойте!"
   А новая хитрость вот какая: к соседу из деревни наивный посетитель явился, о чем-то важном просит,- новые стальные ножи, и к ним - особая рукоятка, пустяк, но дефицит, а машины стоят, ржавеют от безделья. "Это мы мигом!" И звонит. А там занято. С полчаса настойчиво звонил: намертво занят телефон! Пригляделся Бахадур, ахнул: тот свой собственный номер набирал!.. Сначала удивился, а потом восхитила его уловка: сделать не может, отказать не хочет, потому что расписываться в слабости, вот и обещает, звонит, а там - занято; но непременно поможет! завтра!., а потом скажет: жди! авось, дело само собой уладится, а пока посетитель может в чем-то пригодиться.
   И Бахадур часто звонил; сидят - звонят: сосед самому себе, частые гудки, а Бахадур в пустоту - мастерскую, никто не отзывается.
   Потом в университет заскочил,- рискованно, но не терпится, где ж она?!
   И утром. "Наконец-то! Она!"
   На сей раз опять проворонил доброволец: как будто видел ее, а потом закрутился с делами: стипендия!
   А в мастерской... Будто не было того дня, надо начинать все сначала:
   - Мне странно, что ты здесь без меня, одна.
   - Думаешь, выпросила ключ, чтоб свидания тебе здесь назначать?!
   - Ты нет, а я да!
   - Но выпросила ключ я!
   - И я думал все, как попросить. На всякий случай пластилин приглядел, помнишь, в коробке у него, яркие-яркие плиточки, ты брала в руку, у меня и возникла мысль: ключ! И - заказать, и тут вдруг ты!
   - Ну да, тебе же надо где-то встречаться со своими.
   - А как же! - раззадорить.
   - И вдруг я со своей просьбой: десять минут на размышление.
   - Ты спасла мою репутацию. Она и воспротивиться не успела:
   - Опять?! Привык с теми... А тебе не пора? - Но держит его. И сама не знает, как это вышло, хотя еще ничего-ничего не было (и не будет).
   - Глупая, не бойся.
   (А вдруг?!) Нет, он собой владеет.
   Надо приучить. Этого не было еще, чтоб он так трезво. Как будто со стороны кто-то управляет им, сдерживает: "Не забывайся!"
   Страх у нее: как будет?! А ведь ему ничего-ничего не стоит, она это чувствует, особенно когда вдруг на миг какая-то коварная слабость, но тут же скованность, сигнал - опасность!
   - Уходи, ты опоздаешь.- Отрезвели вдруг оба. Закрыла лицо рукой, будто от яркого света.
   И завтра!.. Прямо сюда, даже на занятия не пошла.
   А доброволец ждал, чтобы тут же сообщить: "Да, не пришла!" Вспомнил, что и вчера ее как будто не было. Ну да, он получил стипендию, пересчитал. "Не могут новенькие дать!" - и оглянулся: не видел ли кто, как он деньги считает? Поискал глазами: нет ее! Но он видел! А тут вспомнил, что и вчера ее не было. Но о том - ни слова.
   И доложили. Сальми в панике. "Я сам спрошу, ты молчи",- наказал Джанибек.
   Какой это был день!.. Ни о чем другом не думалось, только это: его руки и губы, блаженные миги расслабленности.
   Выследили. Улицу, дом и квартиру.
   И весь день одна... Ждала Бахадура, а он не пришел. И гнев, и злость, и волнение.
   Позвонил, наконец-то! "Что? Командировка? С вокзала?.." Вот оно, наказание, в командировку!
   А Бахадура утром вызвали к Унсизаде. "Доигрался! Глупец!"
   - Тут поступили сигналы.- Вот оно! Но ждет: "Это ложь!" А Унсизаде спокойно, даже зевая:- Надо выехать... Через час поезд, нужно успеть.- Бахадур о машине на радостях заикнулся.- Нет, своим ходом как все.
   И билет уже есть, а с материалами познакомится в поезде. Дело оказалось рядовое, пока ехал - поездом не успел, станет он тащиться в допотопном вагоне: влажное постельное белье, чурек, купленный в лавке за двадцать пять копеек и поделенный с младенцем, который беспрестанно плакал, и вопрос проводницы: "А вам билет ваш дернуть?" Она его продаст за трешку попрошайке. "Не отдадите мне ваш билет?" - чтоб отчитаться за несостоявшуюся командировку.
   Рейсовый таксист на вокзале, Бахадур заплатил за троих, тот довез его до станции назначения, а пока он был в пути, там уже договорились через голову Унсизаде, и Бахадур лишь присутствовал при подписании акта о капитуляции: "т. А" ушли, а "тов. Б" назначили, о чем Бахадур известил по приезде, хотя Унсизаде уже знал, пока тот, как шефу его кажется, трясся в поезде.
   "Ты испортишь дело, пока не встревай",- предупредил Джанибек жену. И она молчит. Как-то о пустяке, уже не помнит, спросила; та нервно ответила: "Не Аня, а Анаханум".
   И тут .история с подпольными, как напишут, цехами, рядом с КамышПромом, на его базе, кто б мог подумать? Как ему верили, зятю гигантомана, думает Сальми, искренне переживая за его жену. Но как помочь, как заикнуться Джанибеку, тем более что - но откуда ей знать?- Джанибеку давно уже сигнализировали: из отходов (свирелей?), да еще на станках с хорошо смазанными колесиками-винтиками такие свитера! (не хуже японских!).
   А ГГ молчит грациозно, ведет себя так, будто зять - не зять ему, и жене его не брат, но точат душу слезы, кто их увидит? А потом нелепые имитации взятого под стражу, будто свихнулся; перехватили его письмо к жене, и в нем как он будет держаться на суде: "Ты проконсультируйся и по учебнику, и у психиатра. Начало суда сижу с отсутствующим видом; часто молчу, отвечаю монотонно на вопросы; через полчаса уже устал (по диагнозу), прошу вызвать врача, сделать укол... Возможно, этого недостаточно, чтобы признать невменяемость. Может, нужно войти в реактивное состояние? Напиши подробно, как входить в реактив и как выходить из него. Дай мне полную инструкцию".
   - Да, малый был не промах,- сказал Джанибек.
   - Почему был?- с чего-то встревожилась Сальми.
   - Потому что его уже нету.
   - Как так?
   - Расстреляли.
   - Уже? И так скоро?
   - Суд у нас скорый.- Нет, этого мало.- И справедливый. Каждому воздает по заслугам.
   - Но ведь говорили (в Салоне у нее, кажется, Бахадур), что вина его не вполне доказана? И что там,- рукой на север,- заменят ему на срок?
   Джанибек промолчал: он не суд. Делает вид, что непричастен. Он хотел, чтоб дело прогремело на всю страну. Как он ЧИСТИТ. И, коль скоро приговорили, отменять или заменять,- значит, показать слабость, Джанибек не допустит, чтоб в его ведомстве прокол был, а наверху тянут, очевидно, неспроста, думают-гадают, дополнительная экспертиза и прочее, надо добиться, чтобы была получена ПОДПИСЬ (если приговорили к вышке). На Шептавшего вышел, чтоб помог ее получить, и дело с концом, но тот ничего сделать не может,- вот тебе и Шептавший!..
   Там, куда показала Сальми, перелистали тома, незапятнанный клерк нашелся, недолгое везение зятю, и видят: что ни улика, то вопрос, еще доказать надо его причастность к преступной шайке,- нужна абсолютная уверенность, что виноват, чтобы сметь оборвать жизнь, и вздумали было, как Сальми и говорила, не отменяя приговора (уступка краснозвездному краю), ЗАМЕНИТЬ вышку на срок.
   Джанибек долго не решался выйти прямо туда, где подписать должны, а тут явился: и в такую пошел атаку, что тот, кто подписать должен, растерялся, слова вставить не может, и не сразу вспомнил о ком речь: цеховщик? валюта? шайка высокопоставленных? да, да, туземный люд!..
   Джанибек наступал: что пожалуется Самому,- это после парадов в его честь,что ржа разъедает край, и мы...- и сыплет и сыплет цифрами рапортов, фанфары и взлеты дескать, не дают ему развернуться и где?! Здесь! палки в колеса вставляют и так далее, и, вместо того чтобы мне помочь навести у себя порядок, ваши помощники, которым, очевидно, перепадает от расхитителей, и не мне Вам рассказывать, как это делается, я знаю Вас как наичестнейшего и неподкупного борца против...- и дежурные блоки,- тот и не устоял, а, Бог с ними!., обещал подписать, так тому и быть, другим - урок.
   Вскоре Шептавший Джанибеку сообщил, что ПОДПИСАНО, на контроле держал, и тут же, узнав - обрадовал.
   - Бедная сестра!- вздохнула Сальми: сердце у нее доброе, и Джанибек удовлетворен мягкостью жены.
   - А мне зятя жаль. Но я его не трону. Сын, как известно, за отца не в ответе, тем более шурин - за зятя.
   Да, ГГ молчит.
   Заступиться? Погоришь сам.
   Уповает на... правосудие? судьбу? случай? везение?
   И Джанибек ему ни слова: и когда ВЗЯЛИ, и когда длилось следствие, и когда суд был (еще крепче привяжется к Джанибеку).
   Предрешено, ибо Джанибек и то, и другое, и третье (а всякое везенье не по его части, он деятель, а не колдун какой, и еще КАПРИЗ: что бы ни было настоять на своем, крепко любить будут).
   Что неделя - новости одна хлеще другой: читай газеты!..
   И мысли об Ане-Анаханум. Увлечение? Сальми по себе знает: увлечется дочь ни за что не уговоришь потом. А ее, Сальми, как пытались когда-то отговорить: за кого выходишь замуж? ни покоя с ним, ни жизни! сам себе не хозяин; и рост! и нос! и ранняя лысина!.. Теперь и не вспомнят те, кто отговаривал: "Ах какой у тебя муж!., повезло тебе (?!)".
   Как получится с дочерью? Тут не ждать сложа руки, а искать. Анаханум слышала как-то, долго родители шептались. О том, кто у кого есть. В том-то и дело, что ни у кого из достойных. Готов даже не из своего круга. Более того: времена такие, что, если придут сватать из соседних краев, и близких, и дальних,- никаких условий. А не спросят: что за узкоземляческий подход, мол, только свои?! но земляки ни за что не променяют свои горы, пахнущие снегом, на низину ("Ниже уровня моря!"), в горах пасутся отары его родичей.