Страница:
Это им, Расулу и Лейле, рассказывали, как кричала Асия в тот трагический день, когда в море на одиноком основании в шторм погиб Ильдрым. Но на сей раз она кричала не на Хансултанова, как тогда наяву, а на Расула!
"Но почему я?" - оправдывается он и, от понимания, что Асию не убедить, такая досада.
"Ты! ты!" - кричит Асия, а он стыдит ее, напоминает, как они приютили ее.
"Ах, благодетели! - это так непохоже на Асию, чтоб измывалась.- Ах, какие мы благородные! Вы, если на то пошло, никаких уже прав на эту свою квартиру не имеете!"
"Это чудовищно",- думает Расул и ищет глазами Хансултанова, какие-то танцы в пустом зале, и зятья-свояки в масках, а единственный любимый брат этих сестер Бахадур - в маске диковинной хохочущей птицы с орлиным клювом, но не орел и не филин, ястреб - не ястреб и даже не чайка, он и шепнул Расулу: "Вот он!"
Расул подбегает к Хансултанову, рвет с его лица маску добродушного медведя, а это и не Хансултанов вовсе, "а Джанибек!., "И он слышал,- с ужасом думает Расул,- как Асия обвиняла меня в убийстве!!"
И, не выдержав холодного взгляда Джанибека, а только что тот глядел добродушным медведем, выбегает из зала, от волнения весь взмок, и оказывается на улице, которая носит имя Ильдрыма, идет, страхи уже позади, а ему навстречу (снова беспокойно забилось сердце) Джанибек, но ростом отчего-то высокий (когда успел вырасти?) - ах вот почему: на ходулях он!.. Раскачивается из стороны в сторону, становясь выше и выше, ударится сейчас о стену (или перелетит через крышу за дом),- просыпается Расул. Да, не сон, а спектакль, и долго лежит, с трудом приходя в себя и, оглушенный увиденным, не понимая, что все это значит?.. Рассказать Лейле?.. Нет, не расскажет: обещал никогда не говорить о Джанибеке, а тут - он, и ужас Расула.
- Поезжай один. НО ОТЧЕГО ТАКАЯ РАДОСТЬ?
- Ас обожаемыми сестрами повидаться не хочешь?.. Ах да, я и забыл, ты можешь каждый день глядеть на них, особенно на Айшу!
У Лейлы, занятой в кукольном театре (разгадка сна-спектакля?)'хотя сезон на исходе, новое увлеченье - воспроизвести сестер. Стоят они, эти куклы-сестры, по старшинству впритык на подоконнике в ее мастерской: толстушка Айна, чернушка Айша, тоненькая и стройная, как все четные сестры; дальше она сама, Лейла (автопортрет?), но себя - потом, не сейчас. Сначала появилась Айша, их лидер, только ее и думала создать, эту неуемную энергию; и упрямство; и... как бы выразить это? напролом! добиться своего во что бы то ни стало! да, именно это!
"Всех вас выдам замуж, мои куколки, а потом о себе подумаю!" - говорила Айша, быстрая, как огонь, и глаза светятся на смуглом лице; лидерство ее чуть ли не со студенческих лет.
И о Расуле Айша говорила Лейле: "Очень перспективный парень!"
- Еще неизвестно, как бы судьба твоя повернулась, не будь Айши! - Лейла сестер в обиду не даст, это у них династическое: наш пуп выше чужой головы! "Мы, Аббасовы!.." (И от Расула пошло, прилепилось к ним, "династия Аббасидов".)
- Ну да, я же был никем, из грязи меня вытащили! Айшу мне, как некогда и пророку Мухаммеду, послал сам всевышний! (Вычитал из хроники Аль-Нура.)
- А разве нет?!
Сумела тогда Айша сыграть на честолюбии шефа (а помнит ли кто теперь Устаева?), от которого зависело, кого послать наверх, в Центр, ибо запрос был - ячейка национальная пустовала.
"Там нет ни одного из наших!" "Как нет?" - удивился Устаев. Ему казалось, что есть,- книжечку, где все верхи представлены, недавно перелистывал и наткнулся, выскочила фамилия.
"А вот так! - и показала Устаеву СВЕЖИЙ список, сложным путем полученный из рук самого шефа по кадрам, что-то масляное в фамилии.- Можете взглянуть, я этим специально занималась... Есть один..." "Вот-вот! - перебил ее шеф.- Я знаю, что есть!" "Да, есть, по фамилии вроде бы наш земляк, да и то лишь по отцу, а в паспорте записан по матери. Из соседей".
Устаев недоумевал, чувствуя себя лично оскорбленным:
"Как он посмел? Что за отец такой?! - А потом, подумав, добавил:- Что ж, его можно понять...- Айша впилась взглядом в Устаева, в сей миг обожает шефа, все нюансы запомнить: когда пауза, когда вздохнул, когда задумался, как теперь.- Я его не осуждаю. Соседей там видимо-невидимо, свой своего толкает, нашему сделать карьеру не позволят, сожрут...- Долго не мог фамилию отступника вспомнить, и в книжечку лень заглядывать: то ли Исламоглу, "Сын Ислама", то ли Эльоглу, "Сын отчего края".
Да, кто помнит теперь Устаева?..
Всякие о нем всплыли потом подробности, уж он-то казался (Айше) ЧИСТЫМ: тылы крепил на случай, если скинут, и - подношение вице-президенту, нечто вроде щита, тот засуетился, краски на лице сменили одна другую, смотрит - глаз не оторвет, и колется, и хочется, и не взять нельзя, гость не из РЯДОВЫХ, вхож и так далее, но и не выпускает из рук, очень ему нравится подарок.
От цепкого взгляда Устаева ничто не ускользает: ни радость, ни смущение, и тень сомнения на лице академика он толкует по-своему, ЕЩЕ ПОДУМАЕТ, ЧТО НЕНАСТОЯЩЕЕ, и спешит развеять его колебание:
- Лучшие мастера,- говорит он вице-президенту,- для ТЕБЯ делали. Не думай, что это позолота, чистое золото, полтора кило!..- И после паузы:- Цены ему нет, искусству умельцев.
А потом берет щит, усыпанный драгоценными камнями, и подносит к свету, чтобы сыграл, горя алым цветом, рубин, которым инкрустировано ИМЯ (к энно-летию):
- Читай!.. (Тот уже давно прочел, когда держал щит в руках.)
И доволен Устаев, что дар его пришелся по душе: ювелирзавод' поработал на славу (и на Джанибека тоже поработает).
Разговор Айши с Устаевым стал причиной взлета Расула, но шефу пришлось (под нажимом Айши, которой не терпелось устроить судьбу сестры - Лейла понравилась Расулу) преодолеть не одну преграду (и даже вице-президента подключил, хотя вовсе не по его части), ибо долго не соглашались с Устаевым: и что Расул молод, сомнение высказывали, и что опыта НАШЕГО не имеет, и что... а кто-то даже про высокий рост Расула сказал, дескать, выделяться (из свиты?) будет.
Трижды командировали туда Расула: знакомиться, на собеседование ПО ЭТАЖАМ, потом, как мяч от игрока к игроку, по разным ИНСТАНЦИЯМ кидали и в конце концов УТВЕРДИЛИ. В книжечке четко набраны фамилия, имя, отчество и три телефона: домашний, служебный и код, сверхличный.
Помогла Айша, а потом произошло как будто некоторое смещение, кто кого,чуть ли не Расул, закрепившись ТАМ, помогал движению Айши.
"Надо спешить,- торопила она Расула.- Это ж такое везение!., (будто Расул не понимает!) Не веришь? - Пытливый такой взгляд, у шефа усвоила.- Устаев непременно пробьет, с ним ТАМ считаются, а как же?! На такую работу, что и квартира, и все прочее, но,
после выразительной паузы, опять шефа копирует,- только женатым!.."
В те же дни, пока оформлялись документы и длились командировки-собеседования, и расписались Расул и Лейла.
А разве ему не хотелось тогда уехать? Он не жаждал широких просторов? И был у него страх, чувствовала Лейла, и Айша тоже. А вдруг? Не согласится с Айшой - и расстроятся его планы!
"Она сразу влюбилась в тебя, помнишь? Ты как-то пришел к нам, не помню, по какому это случаю, я, твоя начальница, пригласила тебя. И ты вдруг покраснел, когда я вас познакомила. А потом, ой как ты заикался, когда я поздравила тебя с назначением на мое место,- короткое такое перед взлетом Расула перемещение (в ответ на упреки ТЕХ, которые оттягивали, дескать, у Расула нет НАШЕГО опыта),- да, я тебя поздравила перед тем, как самой уйти в город-гигант, ты вдруг и говоришь мне: "Айша-ханум..." А я уже все поняла: Лейла!.."
Версия Айши, которую приняли в семье, как правду: Расул просит у Айши руку Лейлы,- их мать стоит рядом, но он просит именно у Айши, она почти глава семьи, особенно после трагической гибели их отца, Расул волнуется, чуть ли не заикой стал, у него на глазах появились "слезы счастья", как только Айша дала добро и согласилась, вздыхая, на разлуку с сестрой. Забыли, однако, что мать Расула, Месме-ханум, накануне весь вечер просидела с Марьям,- ритуал, не более, ибо с женитьбой уже решено.
Лейла размачивала, месила глину, опять лепила, а потом, как не стало получаться с Айшой, взялась за самую старшую, Айну, здесь проще, пышная, полнотелая, сама горделивость, но улавливается в чем-то уязвимость, а кукла напыжилась, так повернешь -*- важность, эдак - самомнение; далее, минуя самою себя (автопортрет?), - Зулейха с Постоянным недоверием (пытливость диагноста?!) в глазах, а кукла вышла хитрая, затем красавица Алия, и Лейла любит ее, свою куклу, хоть и надменна" перерасти самою себя хочет, а уже некуда: и с мужем удалось (Хан + Султан), да и собственная фамилия (династия!) не уступит, сама тоже преуспела: хирург-виртуоз, на днях чуть ли не во всех газетах о ее своеобразном рекорде - пять тысяч операций!..
- Я бы давно ТАМ,- сказала как-то Алия,- миллионером была!
- Может, миллионершей? - поправил ее всезнайка
племянник, сын Айны.
- Нет, миллионерша - это когда по мужу.
- По мужу тоже,- улыбнулась Айна.
- По мужу? Он бы нищим был, кому нужны его знания, его наука переливать из пустого в порожнее? Своих демагогов и там хватает! Вчера вот...- и рассказывает в подробностях, у кого что вырезала,- за такую операцию ТАМ платят двадцать тысяч!
Племянник тут же пересчитал в уме, перемножив пять тысяч (операций) на ее ТАКСУ:
- Да, тетя, десять миллионов.
Алия сама давно посчитала и потому поправила племянника:
- Прибавь еще ноль.
- Почему? - мол, он посчитал правильно.
- В долларах потому что!
Золотые нити для Алии не пожалела Лейла, а на очереди - самая младшая, Асия, "неудачница", как говорит о ней Айша, добавляя: "и странная", а Лейла не возразит, отчасти соглашаясь, отчасти противясь, хотя язык у нее не повернется сказать об Асие такое: и вышла замуж не как все, будто в пику Айше, и рано овдовела, и непонятные ее рассказы о том, что к ней является, и чаще по ночам, живой Ильдрым.
Кто на них не похож - странный, так у всех водится, и Аббасовы - не исключение. А начало им - тем, кто не от мира сего,- шут, чудак-человек, чьи действия непредсказуемы, как у Асии; впрочем, и блаженной ее не назовешь.
Асия для Лейлы как дочь, немалая разница в возрасте, и отчего-то лишь с ними, как кажется Лейле, у нее добрые отношения. Может, потому, что они не живут здесь? Именно к ним домой, а не к себе, где живут мать с Айшой и братом, впервые пришла Асия после того, как, обвинив в смерти Ильдрыма родичей (Хансултано-ва), исчезла; появилась, узнав, что Расул с Лейлой гостят здесь, приехали на какой-то симпозиум, а это был Континентальный Курултай (съезд) Камышологов, на значке три Ка, стоивший, подсчитывает кто-то на Счетах Истории,- шесть нулей, уже пошли эти нули, нет-нет, новыми, какие еще старые?! пришла к ним Асия и ночевать осталась.
Айне, самой старшей, некогда было возиться не то что с Асией, а и вообще с кем бы то ни было, вся о себе и для себя, начало цепочки сестер, и первая замуж, за знаменитого поэта Аскера Никбина; Айша горела на поприще и стала как уголь - вся семья у нее на руках (или плечах?), а вот с Асией языка не нашла; ну и Лейла - единственная из старших сестер, которая оказывала внимание Асие, пока не уехала с Расулом в свое далеко. О гибели Ильдрыма они узнали от Аскера Никбина, он представлял свой Край на каком-то поэтическом форуме, а это было, если расшифровать пятикратно сложенные на значке витиеватые Вэ на фоне голубой, как купол мечети, эмали,- всемирное Величанье Великого Врачевателя Востока (или Воспевателя, а может, и Возмутителя, шутил Аскер, думая о семи Вэ); о юбиляре по-разному говорилось представителями частей света, и даже споры по произношению имени: одни утверждали Ибн, другие отстаивали Авн, а третьи - Аадон,- шутка ли, полторы тыщи лет прошло!
Арабы, таджики, персы, узбеки, иранцы (и казахи) - каждый считает его своим, и евреи тоже, даже армяне... А коль скоро траты на чествование наши, и он - НАШ, но и здесь у нас тоже нет согласия, и зреет, зреет ропот, и каждый обходит его этническую принадлежность (считая в душе, что он - ЕГО), мудреные выкладки Аскера Никбина, а Расул его вовсе не слушает.
А между тем здесь, на величании, точнее - за кулисами, снова бубнит какой-то' чудак, Исторический, так сказать, Счет (но кому? спишут долги!) семь нулей и перед ними цифра внушительная, да нет же, ведь сказано: кто теперь считает старыми?!
А об Асие рассказал Аскер, как она накинулась на Хансултанова, хотя тот никак не причастен к трагической гибели Ильдрыма. И спорили с Расулом.
"При чем тут техника безопасности? - удивлялся Аскер.- И потом: Ильдрым ведь мог не согласиться, сами они всей бригадой вызвались поехать на экспериментальное основние в море".
"Ну да, поверили светиле Хансултанову!"
"К тому же,- продолжал Аскер,- небывалое буйство волн! (неспокойное море из-за недр, неспокойная земля (тоже из-за недр), но землетрясение еще не скоро). Да и как без риска, если такая заманчивая идея - добраться до немыслимых глубин!"
"Мезопласт, кажется?"
"И ты наслышан?" - удивился Аскер.
"Риск! Это не риск, а чистая афера!"
"Ну вот, чуть что, ты уже крепкие выражения, еще преступление, скажи, чтоб недруги наши услышали! А впрочем,- сразу отступил Аскер, выдохся, очевидно, на вечере,- может, ты и прав, но если б знать заранее!"
"Спешим в новые глубины,- это Расул,- чтоб вконец море...- не докончил,даже по старинке работая...- снова не докончил, махнув рукой.- И правильно сделали, что1 законсервировали идею!"
Когда прощались, Расул - неудобно ведь, надо интерес проявить к творческой личности родственника - спросил о его планах, и Аскер, окрыленный вниманием, сначала как бы нехотя, а потом все более разгораясь ("Ты разденься, сядь, куда торопишься?" - "Нет, я и так засиделся у вас, ты ведь знаешь, я по ночам работаю, приду, посплю немного, а там до утра!"), еще долго, стоя у двери и держась за ее медную ручку (Расул привез из родного дома и прибил к двери), рассказывал о новом жанре, который его занимает.
"Нечто эссеистское,- так он выразился,- вроде,- пояснил, еще более запутав,- гражданской тыща одной ночи".
Расул не стал уточнять, дабы не длить это затянувшееся стояние, испарина на лбу Аскера под меховой шапкой, но все же заметил: "Ты ищешь героические темы, чтоб прославить, как ты говоришь, "нашу маленькую нацию". Что ж, похвально. Больше о родственниках, правда,- улыбнулся, вспомнив о его Героической Поэме, на всю страницу молодежной газеты, еще в пору сватовства, с бледными, штрихи лишь да контуры, иллюстрациями и эпиграфами, взятыми, как потом признал Аскер, из недавно выпущенной толстенной книги пословиц Абулькасима, запомнился один, что-то о джигите и трусе: то ли "джигит умирает в бою, а трус - в постели", то ли "джигит умирает лишь раз, а трус - тысячу" (и лишь на тысяча первый - по-настоящему),- поэма о славном Кудрате-киши, деде их будущих с Расулом жен, о том, как неистово бился сын пастуха с английскими оккупантами и турецкими аскерами.- Я бы на твоем месте, чем не героическая тема? об Ильдрыме написал, тоже родственник, но достойный!"
"Об Ильдрыме?! А что, ты прав! - захватила Аскера идея Расула, хотя сам раньше додумался, но решил Расулу выразить благодарность? что дал ему тему, хитрость такая маленькая: кому поможешь - того полюбишь (в копилку афоризмов Абулькасима).
А Расул, проводив Аскера, долго не мог успокоиться, какое-то сожаление (или кощунство?), что подкинул идею, непременно скомкает ее Аскер, и имя Ильдрыма нечего зря трепать, чистейший парень, им всем не чета! да и Асия неизвестно как отнесется. "Что же ты, а?" - укоряет его будто Ильдрым, и в глазах, источающих добро (таким запомнился),- сожаление.
И- Лейла думала об Асие, опасаясь, как бы горе не сломало ее. И отчего-то вспомнила, как Асия в далеком-далеком вчера, когда Аскер Никбин появился у них на правах жениха старшей сестры Айны, вдруг подошла к нему, встала перед ним и дерзко спросила:
"А вы ушами шевелить умеете?"
Невеста ахнула, их лидер Айша возмутилась, а жених нагнулся к Асие, маленький такой цыпленок, и поцеловал ее в черный лобик:
"Непременно для тебя научусь, буду шевелить ушами".
Лейла потом стыдила Асию.
"А ты посмотри и увидишь!" - та ей.
"Что?" - не поняла Лейла.
"У него одно ухо длиннее!.." И уже обе сестры, а разница между ними немалая - (Лейла кончает школу, Асия только учиться пойдет), хохочут при виде Аскера: у него и лицо косое, и сам он как "инд гушу", или "индийская птица", а попросту - индюшка или индюк.
Айна, самая старшая, торда институт кончала, была на шестом, проходила практику у знаменитого нефролога Адамсона, и он произносил ее имя с ударением на первом слоге: "Ну-с,, какие тайны у нашей Айны?.." А тайна, что выходит замуж. "О!.. Быть женой поэта!..- И вздохнул отчего-то.- А впрочем, на Востоке иначе..." - и не стал уточнять.
И разочарование Лейлы, нет - страх! ужас!.. Когда в анатомичку попала и увидела, как двое здоровенных мужиков в серых халатах, засучив рукава... и в гулком зале вдруг окрик: "Кто ее сюда впустил?!" Лейла онемела, приковали ее будто к полу, а те, мужики эти, над тушей склонились, красная, огромная туша, Лейла сначала решила, что... а это человек!., выскочила, весь день слонялась по городу, никак не придет в себя, а утром забрала документы, ком в горле, обидно, что послушалась Айну, подалась в медицинский, год потерян, мать охала: "Куда ж ты теперь?" А Лейла и сама не знает, куда вдруг пришло в голову первое попавшееся, ехала, забрать документы, в трамвае, и две девицы болтают, и одна "Мечтаю в театральный!.." - и Лейла выпалила, отвечав матери: "В театральный пойду!"
Айша возмущалась, но помогла: институт в ее районе где она молодежный лидер.
Но Айна вела себя так, будто Лейла оскорбила из почти родовую специальность, впрочем, никакой обиды, так показалось Лейле, тем более что цепочка не прервет ся: сначала Зулейха поступит, а через год Алия, и ста нет впоследствии знаменитым хирургом (а Зулейха - опытным диагностом).
Так у Лейлы всегда: начнет лепить и думает, вепс миная. А на защите (Айна была беременна), еще кан дидатской, сидел Адамсон в президиуме, почти слепой но видит! и очень быстро выпустил ее на защиту: голов ясная, пять часов не вставая сидел, пока защита шла, n выступал сидя, придвинув к себе микрофон, и с неотрг зимой логикой выявлял суть работы Айны, чего не сумела она сама,- и успех, хотя Айша, уже молодежны, лидер чуть ли не городского масштаба, специально говорила в порядке профилактики, ибо ничто нельзя пускать на самотек, с ректором об Айне.
Айшу так и не удается завершить, подолгу глядит Лейла на нее, что-то поправит, и не поймет, что еще?! Крутит в руке и так, и сяк, но что? Обилие тряпья, лоскутки, какие-то пышные усы и бороды, которые легко приклеиваются, и ты уже аксакал, густые брови ждущие достойной головы, ОХ УЖ ЭТИ НАМЕКИ густыми бровями, КОГО НЫНЧЕ УДИВИШЬ?
Расул, помнится, уловил про густые брови, и его поразила дерзость Лейлы, но виду не подал, а та понятия не имеет, и уже поглядывает на удлиненную макушку и острый подбородок, и патриарх в чалме, кого-то напоминающий, но кого?
Асимметричные лица, вкривь и вкось, свадебные и траурные наряды, пригодятся и те и другие,- не комната, а Шахский Дворец, который скоро переделают под Дворец Бракосочетания, и лишь Лейле известно, МАНЕВР, УВОДЯЩИЙ ОТ СОБЛАЗНА РАЗГАДЫВАТЬ ШИФРЫ, какими узами связаны куклы, и связаны ли вообще?
_ А мужей не думаешь?
_ Тебя, что ли? - и берет в руки патриарха, поправляет ему зеленую чалму, случайное совпадение с цветом, но уже мнится символ ислама, лицо искривлено болью, встревожен, будто только что, кривя душой, зажег проповедью толпу, и она ринулась рушить и жечь, и вот-вот сбросит чалму с головы, чтоб хоть перед кем исповедаться. Но поймет ли, оценит кто эту исповедь (проповедника?), если уже беснуется чернь?.. На мертвенном лице испуганные глаза, ИЗ ПРЕДЧУВСТВИЙ РАСУЛ А.
Да, целая корзина, сплетенная из светло-желтого камыша (а ручка из черенка виноградной лозы), набита куклами, где и старые есть, отслужили свое, и шах, и шахиня, и их единственная дочь, и плешивый, из восточной сказки, могут повторить спектакль.
А потом Лейла плешивого взяла, разглядывает," Расул вспомнил, как долго она с куклой возилась, и плешь чтобы была заметна, ярко горела, как начищенный до блеска медный пятак.
Плешивый - только имя, а красавец, и если на голову высокую каракулевую папаху, и плешь не увидишь. Бахадура, когда он приезжал к ним, повела в свой театр, на восточную сказку.
"Он на меня смахивает, твой плешивый",- сказал Бахадур.
"Да? - удивилась Лейла. Расул пригляделся: точно! - Я невольно. Мне просто надо было парня красивого и смекалистого: шутка ли, на шахской дочери жениться вздумал!.. А ты для меня самый красивый! И умный!" (Поцеловала брата.)
Лейла бросила плешивого в корзину.
Помнит Расул, что одна мужская фигура была, помимо патриарха, молодой парень, худой, высокий, и черты, схожие с Лейлиными. "Возможный сын?" подумал тогда Расул, но каштановые волосы, и нос прямой, без горбинки, как у нее.
- Впрочем, тебе лучше удаются молодые куклы.
- Разве?- И снова, как в тот раз, Лейла густо покраснела.
- Кстати...- Но умолк: вспомнил, что когда впервые увидел ту куклу, задвинутую, спрятанную за занавеской, почувствовал, что Лейла встревожилась. И тут же с ходу, помнится, спросил:
"Ты часто с ним возишься?"
"Да?" - вот здесь она густо покраснела, чего с нею прежде не случалось. ТОСКА ПО СЫНУ, подумал тогда Расул.
"А он на тебя похож".
"Я думаю создать..." - и запнулась, НЕДОВОЛЬНА, ЧТО Я УВИДЕЛ КУКЛУ.
"По своему образу и подобию?" - пришел ей на помощь Расул, продолжая пристально разглядывать куклу.
"Увы,- вздохнула,- ты не поймешь".
"Отчего же?"
"Я хочу вложить в него всю свою любовь".
"Как всевышний в свое детище?" НЕ НАДО О СЫНЕ!
"А он и есть дитя".
"Кто?"
"Тот, кого я хочу создать..."
Расул удивился, и, будто спеша успокоить его, Лейла сказала: "Это ты, вернее, мой идеал, каким бы я тебя хотела видеть".
"Но он... чучело!"
"Ты хочешь сказать - кукла?"
"Пусть так!"
"Но я вдохну в него жизнь, и он будет всюду со мной".
Расул усмехнулся.
"Ты не веришь? - с чего-то вспыхнула Лейла и почти приказала: - Оставь его (?!) в покое".
Загадки какие-то.
Расул лишь на миг вспомнил о кукле-парне (давно ее не видно, этой куклы, лишь сестры на подоконнике, и патриарх куда-то исчез) и тут же устремился думами в родной город:
- Я никого видеть не хочу! Этот выскочка драмо-дел! паяц! артист! - С чего на Аскера Никбина взъелся? Ничем как будто не обидел, дружны со старшим свояком, даже восторгался им некогда, сидели у него на широкой веранде с видом на море, и Аскер Никбин разглагольствовал, "прежде упрекнув своих и похвалив соседей, где "поэты в почете", там в академиках и поэты, и собрания сочинений им, и высшие звания.
"Да, надо быть дерзким, я бы даже сказал, наглым, чтобы, зная, какие люди творили (и непременно называются Низами, Руставели и Лев Толстой), брать в руки перо".
"А что тебя побуждает писать, Аскер?" - спросил Расул.
"Сам не пойму"^
"Любовь?"
"Да, именно любовь!" - И с чего-то хохочет.
"Может,- пристал к нему Расул,- безумие?"
Задумался. Безумен ли он?..
"А что? Ты прав,- промолвил.- Каждый истинный поэт' безумец".
"Или отчаяние гложет душу?"
Как ответить Расулу?
"А знаешь,- продолжил Расул, так и не дождавшись ответа,- я вспомнил слова Джанибека, ведь он тоже сочинительством занимался (это когда их койки в военном лагере рядом в палатке были)".
"Разве?" - удивился Аскер.
"Трагедию однажды написал". "Джанибек - и трагедия?!"
"А потом порвал ее на клочки. Писать, сказал он, удел слабых. Легко властвовать в вымышленном мире!"
Аскер Никбин среагировал тотчас:
"Какой умница Джанибек, я восхищен! Да, слаб человек, и честолюбив, зуд власти не дает ему покоя. Но кому какая власть: мне в вымышленном, а Джанибеку и тебе в реальном, вот и поделим!"
"Ты не слаб,- пошутил тогда Расул,- свое не упустишь и в реальном мире".
Два дня назад - вот отчего зол Расул! - в фильме его видел, своего свояка: усищи, глазищи, ручищи, и тяжелый меч в руке (а он картонный), разит врагов, как взмахнет - десяток чужеземцев наповал.
"Это ж позор! Нет, я не ожидал,- всю дорогу кипел Расул,- что у Аскера такая неуемная жажда славы! Мало ему, что полез в драму, ничего в ней не смысля, и сочинил бездарный роман, якобы спасая хилую нашу прозу",- прислал и Расулу, переплел журнальные страницы, а на обложке золотыми, буквами Проза Поэта, пэ-пэ, так сказать.
"А ты, между прочим, хвалил",- заметила Лейла.
"Я только одну вставную новеллу одобрил, об Ильдрыме, и то за попытку постичь думы Ильдрыма в последнюю его минуту, но не сумел, ударился в патетику, дешевые охи: "Ах, Ильдрым, как ты мечтал о сыне!.." Мыслишка у него была, помню, о том, что мы привносим в переживания Ильдрыма наши думы, но в тот момент, когда на тебя идут волны и одна унесет в море, кто узнает, о чем ты подумал,- тут же уход в сторону,- и ты, кажется, читала (Лейла не читала, станет она время на сочинения Аскера тратить!), ни сюжета, ни характеров, роман-эссе, чтоб скрыть незрелость, так нет же, ему надо фотографиями увлечься, выставку пробить, ездить с нею по городам, и вот, еще сняться в фильме, сыграть роль легендарного борца против тирании!"
"Копирует".
"Кого?"
- "Забыл? Он даже к нам ТУДА (это на чужбину) со своей выставкой приезжал!"
"В оздвиженского?"
"Ну да! Как здесь, так и там".
Ни то, ни другое, ни третье, и Лейла не догадывается, хотя могла бы сообразить: Аскер Никбин похвалил Джанибека, две строки - да еще какие! - о нем в поэме: "Наш голос доносится с вершины горной..." (читай: Джанибек вознесен, и слышится его голос из самых-самых верхов).
"Но почему я?" - оправдывается он и, от понимания, что Асию не убедить, такая досада.
"Ты! ты!" - кричит Асия, а он стыдит ее, напоминает, как они приютили ее.
"Ах, благодетели! - это так непохоже на Асию, чтоб измывалась.- Ах, какие мы благородные! Вы, если на то пошло, никаких уже прав на эту свою квартиру не имеете!"
"Это чудовищно",- думает Расул и ищет глазами Хансултанова, какие-то танцы в пустом зале, и зятья-свояки в масках, а единственный любимый брат этих сестер Бахадур - в маске диковинной хохочущей птицы с орлиным клювом, но не орел и не филин, ястреб - не ястреб и даже не чайка, он и шепнул Расулу: "Вот он!"
Расул подбегает к Хансултанову, рвет с его лица маску добродушного медведя, а это и не Хансултанов вовсе, "а Джанибек!., "И он слышал,- с ужасом думает Расул,- как Асия обвиняла меня в убийстве!!"
И, не выдержав холодного взгляда Джанибека, а только что тот глядел добродушным медведем, выбегает из зала, от волнения весь взмок, и оказывается на улице, которая носит имя Ильдрыма, идет, страхи уже позади, а ему навстречу (снова беспокойно забилось сердце) Джанибек, но ростом отчего-то высокий (когда успел вырасти?) - ах вот почему: на ходулях он!.. Раскачивается из стороны в сторону, становясь выше и выше, ударится сейчас о стену (или перелетит через крышу за дом),- просыпается Расул. Да, не сон, а спектакль, и долго лежит, с трудом приходя в себя и, оглушенный увиденным, не понимая, что все это значит?.. Рассказать Лейле?.. Нет, не расскажет: обещал никогда не говорить о Джанибеке, а тут - он, и ужас Расула.
- Поезжай один. НО ОТЧЕГО ТАКАЯ РАДОСТЬ?
- Ас обожаемыми сестрами повидаться не хочешь?.. Ах да, я и забыл, ты можешь каждый день глядеть на них, особенно на Айшу!
У Лейлы, занятой в кукольном театре (разгадка сна-спектакля?)'хотя сезон на исходе, новое увлеченье - воспроизвести сестер. Стоят они, эти куклы-сестры, по старшинству впритык на подоконнике в ее мастерской: толстушка Айна, чернушка Айша, тоненькая и стройная, как все четные сестры; дальше она сама, Лейла (автопортрет?), но себя - потом, не сейчас. Сначала появилась Айша, их лидер, только ее и думала создать, эту неуемную энергию; и упрямство; и... как бы выразить это? напролом! добиться своего во что бы то ни стало! да, именно это!
"Всех вас выдам замуж, мои куколки, а потом о себе подумаю!" - говорила Айша, быстрая, как огонь, и глаза светятся на смуглом лице; лидерство ее чуть ли не со студенческих лет.
И о Расуле Айша говорила Лейле: "Очень перспективный парень!"
- Еще неизвестно, как бы судьба твоя повернулась, не будь Айши! - Лейла сестер в обиду не даст, это у них династическое: наш пуп выше чужой головы! "Мы, Аббасовы!.." (И от Расула пошло, прилепилось к ним, "династия Аббасидов".)
- Ну да, я же был никем, из грязи меня вытащили! Айшу мне, как некогда и пророку Мухаммеду, послал сам всевышний! (Вычитал из хроники Аль-Нура.)
- А разве нет?!
Сумела тогда Айша сыграть на честолюбии шефа (а помнит ли кто теперь Устаева?), от которого зависело, кого послать наверх, в Центр, ибо запрос был - ячейка национальная пустовала.
"Там нет ни одного из наших!" "Как нет?" - удивился Устаев. Ему казалось, что есть,- книжечку, где все верхи представлены, недавно перелистывал и наткнулся, выскочила фамилия.
"А вот так! - и показала Устаеву СВЕЖИЙ список, сложным путем полученный из рук самого шефа по кадрам, что-то масляное в фамилии.- Можете взглянуть, я этим специально занималась... Есть один..." "Вот-вот! - перебил ее шеф.- Я знаю, что есть!" "Да, есть, по фамилии вроде бы наш земляк, да и то лишь по отцу, а в паспорте записан по матери. Из соседей".
Устаев недоумевал, чувствуя себя лично оскорбленным:
"Как он посмел? Что за отец такой?! - А потом, подумав, добавил:- Что ж, его можно понять...- Айша впилась взглядом в Устаева, в сей миг обожает шефа, все нюансы запомнить: когда пауза, когда вздохнул, когда задумался, как теперь.- Я его не осуждаю. Соседей там видимо-невидимо, свой своего толкает, нашему сделать карьеру не позволят, сожрут...- Долго не мог фамилию отступника вспомнить, и в книжечку лень заглядывать: то ли Исламоглу, "Сын Ислама", то ли Эльоглу, "Сын отчего края".
Да, кто помнит теперь Устаева?..
Всякие о нем всплыли потом подробности, уж он-то казался (Айше) ЧИСТЫМ: тылы крепил на случай, если скинут, и - подношение вице-президенту, нечто вроде щита, тот засуетился, краски на лице сменили одна другую, смотрит - глаз не оторвет, и колется, и хочется, и не взять нельзя, гость не из РЯДОВЫХ, вхож и так далее, но и не выпускает из рук, очень ему нравится подарок.
От цепкого взгляда Устаева ничто не ускользает: ни радость, ни смущение, и тень сомнения на лице академика он толкует по-своему, ЕЩЕ ПОДУМАЕТ, ЧТО НЕНАСТОЯЩЕЕ, и спешит развеять его колебание:
- Лучшие мастера,- говорит он вице-президенту,- для ТЕБЯ делали. Не думай, что это позолота, чистое золото, полтора кило!..- И после паузы:- Цены ему нет, искусству умельцев.
А потом берет щит, усыпанный драгоценными камнями, и подносит к свету, чтобы сыграл, горя алым цветом, рубин, которым инкрустировано ИМЯ (к энно-летию):
- Читай!.. (Тот уже давно прочел, когда держал щит в руках.)
И доволен Устаев, что дар его пришелся по душе: ювелирзавод' поработал на славу (и на Джанибека тоже поработает).
Разговор Айши с Устаевым стал причиной взлета Расула, но шефу пришлось (под нажимом Айши, которой не терпелось устроить судьбу сестры - Лейла понравилась Расулу) преодолеть не одну преграду (и даже вице-президента подключил, хотя вовсе не по его части), ибо долго не соглашались с Устаевым: и что Расул молод, сомнение высказывали, и что опыта НАШЕГО не имеет, и что... а кто-то даже про высокий рост Расула сказал, дескать, выделяться (из свиты?) будет.
Трижды командировали туда Расула: знакомиться, на собеседование ПО ЭТАЖАМ, потом, как мяч от игрока к игроку, по разным ИНСТАНЦИЯМ кидали и в конце концов УТВЕРДИЛИ. В книжечке четко набраны фамилия, имя, отчество и три телефона: домашний, служебный и код, сверхличный.
Помогла Айша, а потом произошло как будто некоторое смещение, кто кого,чуть ли не Расул, закрепившись ТАМ, помогал движению Айши.
"Надо спешить,- торопила она Расула.- Это ж такое везение!., (будто Расул не понимает!) Не веришь? - Пытливый такой взгляд, у шефа усвоила.- Устаев непременно пробьет, с ним ТАМ считаются, а как же?! На такую работу, что и квартира, и все прочее, но,
после выразительной паузы, опять шефа копирует,- только женатым!.."
В те же дни, пока оформлялись документы и длились командировки-собеседования, и расписались Расул и Лейла.
А разве ему не хотелось тогда уехать? Он не жаждал широких просторов? И был у него страх, чувствовала Лейла, и Айша тоже. А вдруг? Не согласится с Айшой - и расстроятся его планы!
"Она сразу влюбилась в тебя, помнишь? Ты как-то пришел к нам, не помню, по какому это случаю, я, твоя начальница, пригласила тебя. И ты вдруг покраснел, когда я вас познакомила. А потом, ой как ты заикался, когда я поздравила тебя с назначением на мое место,- короткое такое перед взлетом Расула перемещение (в ответ на упреки ТЕХ, которые оттягивали, дескать, у Расула нет НАШЕГО опыта),- да, я тебя поздравила перед тем, как самой уйти в город-гигант, ты вдруг и говоришь мне: "Айша-ханум..." А я уже все поняла: Лейла!.."
Версия Айши, которую приняли в семье, как правду: Расул просит у Айши руку Лейлы,- их мать стоит рядом, но он просит именно у Айши, она почти глава семьи, особенно после трагической гибели их отца, Расул волнуется, чуть ли не заикой стал, у него на глазах появились "слезы счастья", как только Айша дала добро и согласилась, вздыхая, на разлуку с сестрой. Забыли, однако, что мать Расула, Месме-ханум, накануне весь вечер просидела с Марьям,- ритуал, не более, ибо с женитьбой уже решено.
Лейла размачивала, месила глину, опять лепила, а потом, как не стало получаться с Айшой, взялась за самую старшую, Айну, здесь проще, пышная, полнотелая, сама горделивость, но улавливается в чем-то уязвимость, а кукла напыжилась, так повернешь -*- важность, эдак - самомнение; далее, минуя самою себя (автопортрет?), - Зулейха с Постоянным недоверием (пытливость диагноста?!) в глазах, а кукла вышла хитрая, затем красавица Алия, и Лейла любит ее, свою куклу, хоть и надменна" перерасти самою себя хочет, а уже некуда: и с мужем удалось (Хан + Султан), да и собственная фамилия (династия!) не уступит, сама тоже преуспела: хирург-виртуоз, на днях чуть ли не во всех газетах о ее своеобразном рекорде - пять тысяч операций!..
- Я бы давно ТАМ,- сказала как-то Алия,- миллионером была!
- Может, миллионершей? - поправил ее всезнайка
племянник, сын Айны.
- Нет, миллионерша - это когда по мужу.
- По мужу тоже,- улыбнулась Айна.
- По мужу? Он бы нищим был, кому нужны его знания, его наука переливать из пустого в порожнее? Своих демагогов и там хватает! Вчера вот...- и рассказывает в подробностях, у кого что вырезала,- за такую операцию ТАМ платят двадцать тысяч!
Племянник тут же пересчитал в уме, перемножив пять тысяч (операций) на ее ТАКСУ:
- Да, тетя, десять миллионов.
Алия сама давно посчитала и потому поправила племянника:
- Прибавь еще ноль.
- Почему? - мол, он посчитал правильно.
- В долларах потому что!
Золотые нити для Алии не пожалела Лейла, а на очереди - самая младшая, Асия, "неудачница", как говорит о ней Айша, добавляя: "и странная", а Лейла не возразит, отчасти соглашаясь, отчасти противясь, хотя язык у нее не повернется сказать об Асие такое: и вышла замуж не как все, будто в пику Айше, и рано овдовела, и непонятные ее рассказы о том, что к ней является, и чаще по ночам, живой Ильдрым.
Кто на них не похож - странный, так у всех водится, и Аббасовы - не исключение. А начало им - тем, кто не от мира сего,- шут, чудак-человек, чьи действия непредсказуемы, как у Асии; впрочем, и блаженной ее не назовешь.
Асия для Лейлы как дочь, немалая разница в возрасте, и отчего-то лишь с ними, как кажется Лейле, у нее добрые отношения. Может, потому, что они не живут здесь? Именно к ним домой, а не к себе, где живут мать с Айшой и братом, впервые пришла Асия после того, как, обвинив в смерти Ильдрыма родичей (Хансултано-ва), исчезла; появилась, узнав, что Расул с Лейлой гостят здесь, приехали на какой-то симпозиум, а это был Континентальный Курултай (съезд) Камышологов, на значке три Ка, стоивший, подсчитывает кто-то на Счетах Истории,- шесть нулей, уже пошли эти нули, нет-нет, новыми, какие еще старые?! пришла к ним Асия и ночевать осталась.
Айне, самой старшей, некогда было возиться не то что с Асией, а и вообще с кем бы то ни было, вся о себе и для себя, начало цепочки сестер, и первая замуж, за знаменитого поэта Аскера Никбина; Айша горела на поприще и стала как уголь - вся семья у нее на руках (или плечах?), а вот с Асией языка не нашла; ну и Лейла - единственная из старших сестер, которая оказывала внимание Асие, пока не уехала с Расулом в свое далеко. О гибели Ильдрыма они узнали от Аскера Никбина, он представлял свой Край на каком-то поэтическом форуме, а это было, если расшифровать пятикратно сложенные на значке витиеватые Вэ на фоне голубой, как купол мечети, эмали,- всемирное Величанье Великого Врачевателя Востока (или Воспевателя, а может, и Возмутителя, шутил Аскер, думая о семи Вэ); о юбиляре по-разному говорилось представителями частей света, и даже споры по произношению имени: одни утверждали Ибн, другие отстаивали Авн, а третьи - Аадон,- шутка ли, полторы тыщи лет прошло!
Арабы, таджики, персы, узбеки, иранцы (и казахи) - каждый считает его своим, и евреи тоже, даже армяне... А коль скоро траты на чествование наши, и он - НАШ, но и здесь у нас тоже нет согласия, и зреет, зреет ропот, и каждый обходит его этническую принадлежность (считая в душе, что он - ЕГО), мудреные выкладки Аскера Никбина, а Расул его вовсе не слушает.
А между тем здесь, на величании, точнее - за кулисами, снова бубнит какой-то' чудак, Исторический, так сказать, Счет (но кому? спишут долги!) семь нулей и перед ними цифра внушительная, да нет же, ведь сказано: кто теперь считает старыми?!
А об Асие рассказал Аскер, как она накинулась на Хансултанова, хотя тот никак не причастен к трагической гибели Ильдрыма. И спорили с Расулом.
"При чем тут техника безопасности? - удивлялся Аскер.- И потом: Ильдрым ведь мог не согласиться, сами они всей бригадой вызвались поехать на экспериментальное основние в море".
"Ну да, поверили светиле Хансултанову!"
"К тому же,- продолжал Аскер,- небывалое буйство волн! (неспокойное море из-за недр, неспокойная земля (тоже из-за недр), но землетрясение еще не скоро). Да и как без риска, если такая заманчивая идея - добраться до немыслимых глубин!"
"Мезопласт, кажется?"
"И ты наслышан?" - удивился Аскер.
"Риск! Это не риск, а чистая афера!"
"Ну вот, чуть что, ты уже крепкие выражения, еще преступление, скажи, чтоб недруги наши услышали! А впрочем,- сразу отступил Аскер, выдохся, очевидно, на вечере,- может, ты и прав, но если б знать заранее!"
"Спешим в новые глубины,- это Расул,- чтоб вконец море...- не докончил,даже по старинке работая...- снова не докончил, махнув рукой.- И правильно сделали, что1 законсервировали идею!"
Когда прощались, Расул - неудобно ведь, надо интерес проявить к творческой личности родственника - спросил о его планах, и Аскер, окрыленный вниманием, сначала как бы нехотя, а потом все более разгораясь ("Ты разденься, сядь, куда торопишься?" - "Нет, я и так засиделся у вас, ты ведь знаешь, я по ночам работаю, приду, посплю немного, а там до утра!"), еще долго, стоя у двери и держась за ее медную ручку (Расул привез из родного дома и прибил к двери), рассказывал о новом жанре, который его занимает.
"Нечто эссеистское,- так он выразился,- вроде,- пояснил, еще более запутав,- гражданской тыща одной ночи".
Расул не стал уточнять, дабы не длить это затянувшееся стояние, испарина на лбу Аскера под меховой шапкой, но все же заметил: "Ты ищешь героические темы, чтоб прославить, как ты говоришь, "нашу маленькую нацию". Что ж, похвально. Больше о родственниках, правда,- улыбнулся, вспомнив о его Героической Поэме, на всю страницу молодежной газеты, еще в пору сватовства, с бледными, штрихи лишь да контуры, иллюстрациями и эпиграфами, взятыми, как потом признал Аскер, из недавно выпущенной толстенной книги пословиц Абулькасима, запомнился один, что-то о джигите и трусе: то ли "джигит умирает в бою, а трус - в постели", то ли "джигит умирает лишь раз, а трус - тысячу" (и лишь на тысяча первый - по-настоящему),- поэма о славном Кудрате-киши, деде их будущих с Расулом жен, о том, как неистово бился сын пастуха с английскими оккупантами и турецкими аскерами.- Я бы на твоем месте, чем не героическая тема? об Ильдрыме написал, тоже родственник, но достойный!"
"Об Ильдрыме?! А что, ты прав! - захватила Аскера идея Расула, хотя сам раньше додумался, но решил Расулу выразить благодарность? что дал ему тему, хитрость такая маленькая: кому поможешь - того полюбишь (в копилку афоризмов Абулькасима).
А Расул, проводив Аскера, долго не мог успокоиться, какое-то сожаление (или кощунство?), что подкинул идею, непременно скомкает ее Аскер, и имя Ильдрыма нечего зря трепать, чистейший парень, им всем не чета! да и Асия неизвестно как отнесется. "Что же ты, а?" - укоряет его будто Ильдрым, и в глазах, источающих добро (таким запомнился),- сожаление.
И- Лейла думала об Асие, опасаясь, как бы горе не сломало ее. И отчего-то вспомнила, как Асия в далеком-далеком вчера, когда Аскер Никбин появился у них на правах жениха старшей сестры Айны, вдруг подошла к нему, встала перед ним и дерзко спросила:
"А вы ушами шевелить умеете?"
Невеста ахнула, их лидер Айша возмутилась, а жених нагнулся к Асие, маленький такой цыпленок, и поцеловал ее в черный лобик:
"Непременно для тебя научусь, буду шевелить ушами".
Лейла потом стыдила Асию.
"А ты посмотри и увидишь!" - та ей.
"Что?" - не поняла Лейла.
"У него одно ухо длиннее!.." И уже обе сестры, а разница между ними немалая - (Лейла кончает школу, Асия только учиться пойдет), хохочут при виде Аскера: у него и лицо косое, и сам он как "инд гушу", или "индийская птица", а попросту - индюшка или индюк.
Айна, самая старшая, торда институт кончала, была на шестом, проходила практику у знаменитого нефролога Адамсона, и он произносил ее имя с ударением на первом слоге: "Ну-с,, какие тайны у нашей Айны?.." А тайна, что выходит замуж. "О!.. Быть женой поэта!..- И вздохнул отчего-то.- А впрочем, на Востоке иначе..." - и не стал уточнять.
И разочарование Лейлы, нет - страх! ужас!.. Когда в анатомичку попала и увидела, как двое здоровенных мужиков в серых халатах, засучив рукава... и в гулком зале вдруг окрик: "Кто ее сюда впустил?!" Лейла онемела, приковали ее будто к полу, а те, мужики эти, над тушей склонились, красная, огромная туша, Лейла сначала решила, что... а это человек!., выскочила, весь день слонялась по городу, никак не придет в себя, а утром забрала документы, ком в горле, обидно, что послушалась Айну, подалась в медицинский, год потерян, мать охала: "Куда ж ты теперь?" А Лейла и сама не знает, куда вдруг пришло в голову первое попавшееся, ехала, забрать документы, в трамвае, и две девицы болтают, и одна "Мечтаю в театральный!.." - и Лейла выпалила, отвечав матери: "В театральный пойду!"
Айша возмущалась, но помогла: институт в ее районе где она молодежный лидер.
Но Айна вела себя так, будто Лейла оскорбила из почти родовую специальность, впрочем, никакой обиды, так показалось Лейле, тем более что цепочка не прервет ся: сначала Зулейха поступит, а через год Алия, и ста нет впоследствии знаменитым хирургом (а Зулейха - опытным диагностом).
Так у Лейлы всегда: начнет лепить и думает, вепс миная. А на защите (Айна была беременна), еще кан дидатской, сидел Адамсон в президиуме, почти слепой но видит! и очень быстро выпустил ее на защиту: голов ясная, пять часов не вставая сидел, пока защита шла, n выступал сидя, придвинув к себе микрофон, и с неотрг зимой логикой выявлял суть работы Айны, чего не сумела она сама,- и успех, хотя Айша, уже молодежны, лидер чуть ли не городского масштаба, специально говорила в порядке профилактики, ибо ничто нельзя пускать на самотек, с ректором об Айне.
Айшу так и не удается завершить, подолгу глядит Лейла на нее, что-то поправит, и не поймет, что еще?! Крутит в руке и так, и сяк, но что? Обилие тряпья, лоскутки, какие-то пышные усы и бороды, которые легко приклеиваются, и ты уже аксакал, густые брови ждущие достойной головы, ОХ УЖ ЭТИ НАМЕКИ густыми бровями, КОГО НЫНЧЕ УДИВИШЬ?
Расул, помнится, уловил про густые брови, и его поразила дерзость Лейлы, но виду не подал, а та понятия не имеет, и уже поглядывает на удлиненную макушку и острый подбородок, и патриарх в чалме, кого-то напоминающий, но кого?
Асимметричные лица, вкривь и вкось, свадебные и траурные наряды, пригодятся и те и другие,- не комната, а Шахский Дворец, который скоро переделают под Дворец Бракосочетания, и лишь Лейле известно, МАНЕВР, УВОДЯЩИЙ ОТ СОБЛАЗНА РАЗГАДЫВАТЬ ШИФРЫ, какими узами связаны куклы, и связаны ли вообще?
_ А мужей не думаешь?
_ Тебя, что ли? - и берет в руки патриарха, поправляет ему зеленую чалму, случайное совпадение с цветом, но уже мнится символ ислама, лицо искривлено болью, встревожен, будто только что, кривя душой, зажег проповедью толпу, и она ринулась рушить и жечь, и вот-вот сбросит чалму с головы, чтоб хоть перед кем исповедаться. Но поймет ли, оценит кто эту исповедь (проповедника?), если уже беснуется чернь?.. На мертвенном лице испуганные глаза, ИЗ ПРЕДЧУВСТВИЙ РАСУЛ А.
Да, целая корзина, сплетенная из светло-желтого камыша (а ручка из черенка виноградной лозы), набита куклами, где и старые есть, отслужили свое, и шах, и шахиня, и их единственная дочь, и плешивый, из восточной сказки, могут повторить спектакль.
А потом Лейла плешивого взяла, разглядывает," Расул вспомнил, как долго она с куклой возилась, и плешь чтобы была заметна, ярко горела, как начищенный до блеска медный пятак.
Плешивый - только имя, а красавец, и если на голову высокую каракулевую папаху, и плешь не увидишь. Бахадура, когда он приезжал к ним, повела в свой театр, на восточную сказку.
"Он на меня смахивает, твой плешивый",- сказал Бахадур.
"Да? - удивилась Лейла. Расул пригляделся: точно! - Я невольно. Мне просто надо было парня красивого и смекалистого: шутка ли, на шахской дочери жениться вздумал!.. А ты для меня самый красивый! И умный!" (Поцеловала брата.)
Лейла бросила плешивого в корзину.
Помнит Расул, что одна мужская фигура была, помимо патриарха, молодой парень, худой, высокий, и черты, схожие с Лейлиными. "Возможный сын?" подумал тогда Расул, но каштановые волосы, и нос прямой, без горбинки, как у нее.
- Впрочем, тебе лучше удаются молодые куклы.
- Разве?- И снова, как в тот раз, Лейла густо покраснела.
- Кстати...- Но умолк: вспомнил, что когда впервые увидел ту куклу, задвинутую, спрятанную за занавеской, почувствовал, что Лейла встревожилась. И тут же с ходу, помнится, спросил:
"Ты часто с ним возишься?"
"Да?" - вот здесь она густо покраснела, чего с нею прежде не случалось. ТОСКА ПО СЫНУ, подумал тогда Расул.
"А он на тебя похож".
"Я думаю создать..." - и запнулась, НЕДОВОЛЬНА, ЧТО Я УВИДЕЛ КУКЛУ.
"По своему образу и подобию?" - пришел ей на помощь Расул, продолжая пристально разглядывать куклу.
"Увы,- вздохнула,- ты не поймешь".
"Отчего же?"
"Я хочу вложить в него всю свою любовь".
"Как всевышний в свое детище?" НЕ НАДО О СЫНЕ!
"А он и есть дитя".
"Кто?"
"Тот, кого я хочу создать..."
Расул удивился, и, будто спеша успокоить его, Лейла сказала: "Это ты, вернее, мой идеал, каким бы я тебя хотела видеть".
"Но он... чучело!"
"Ты хочешь сказать - кукла?"
"Пусть так!"
"Но я вдохну в него жизнь, и он будет всюду со мной".
Расул усмехнулся.
"Ты не веришь? - с чего-то вспыхнула Лейла и почти приказала: - Оставь его (?!) в покое".
Загадки какие-то.
Расул лишь на миг вспомнил о кукле-парне (давно ее не видно, этой куклы, лишь сестры на подоконнике, и патриарх куда-то исчез) и тут же устремился думами в родной город:
- Я никого видеть не хочу! Этот выскочка драмо-дел! паяц! артист! - С чего на Аскера Никбина взъелся? Ничем как будто не обидел, дружны со старшим свояком, даже восторгался им некогда, сидели у него на широкой веранде с видом на море, и Аскер Никбин разглагольствовал, "прежде упрекнув своих и похвалив соседей, где "поэты в почете", там в академиках и поэты, и собрания сочинений им, и высшие звания.
"Да, надо быть дерзким, я бы даже сказал, наглым, чтобы, зная, какие люди творили (и непременно называются Низами, Руставели и Лев Толстой), брать в руки перо".
"А что тебя побуждает писать, Аскер?" - спросил Расул.
"Сам не пойму"^
"Любовь?"
"Да, именно любовь!" - И с чего-то хохочет.
"Может,- пристал к нему Расул,- безумие?"
Задумался. Безумен ли он?..
"А что? Ты прав,- промолвил.- Каждый истинный поэт' безумец".
"Или отчаяние гложет душу?"
Как ответить Расулу?
"А знаешь,- продолжил Расул, так и не дождавшись ответа,- я вспомнил слова Джанибека, ведь он тоже сочинительством занимался (это когда их койки в военном лагере рядом в палатке были)".
"Разве?" - удивился Аскер.
"Трагедию однажды написал". "Джанибек - и трагедия?!"
"А потом порвал ее на клочки. Писать, сказал он, удел слабых. Легко властвовать в вымышленном мире!"
Аскер Никбин среагировал тотчас:
"Какой умница Джанибек, я восхищен! Да, слаб человек, и честолюбив, зуд власти не дает ему покоя. Но кому какая власть: мне в вымышленном, а Джанибеку и тебе в реальном, вот и поделим!"
"Ты не слаб,- пошутил тогда Расул,- свое не упустишь и в реальном мире".
Два дня назад - вот отчего зол Расул! - в фильме его видел, своего свояка: усищи, глазищи, ручищи, и тяжелый меч в руке (а он картонный), разит врагов, как взмахнет - десяток чужеземцев наповал.
"Это ж позор! Нет, я не ожидал,- всю дорогу кипел Расул,- что у Аскера такая неуемная жажда славы! Мало ему, что полез в драму, ничего в ней не смысля, и сочинил бездарный роман, якобы спасая хилую нашу прозу",- прислал и Расулу, переплел журнальные страницы, а на обложке золотыми, буквами Проза Поэта, пэ-пэ, так сказать.
"А ты, между прочим, хвалил",- заметила Лейла.
"Я только одну вставную новеллу одобрил, об Ильдрыме, и то за попытку постичь думы Ильдрыма в последнюю его минуту, но не сумел, ударился в патетику, дешевые охи: "Ах, Ильдрым, как ты мечтал о сыне!.." Мыслишка у него была, помню, о том, что мы привносим в переживания Ильдрыма наши думы, но в тот момент, когда на тебя идут волны и одна унесет в море, кто узнает, о чем ты подумал,- тут же уход в сторону,- и ты, кажется, читала (Лейла не читала, станет она время на сочинения Аскера тратить!), ни сюжета, ни характеров, роман-эссе, чтоб скрыть незрелость, так нет же, ему надо фотографиями увлечься, выставку пробить, ездить с нею по городам, и вот, еще сняться в фильме, сыграть роль легендарного борца против тирании!"
"Копирует".
"Кого?"
- "Забыл? Он даже к нам ТУДА (это на чужбину) со своей выставкой приезжал!"
"В оздвиженского?"
"Ну да! Как здесь, так и там".
Ни то, ни другое, ни третье, и Лейла не догадывается, хотя могла бы сообразить: Аскер Никбин похвалил Джанибека, две строки - да еще какие! - о нем в поэме: "Наш голос доносится с вершины горной..." (читай: Джанибек вознесен, и слышится его голос из самых-самых верхов).