Хабур Владимир. Мирное время

   И вдруг я увидела, как один из этих отцов, получив еду, зашел за куст камыша, присел и жадно съел все, что было в миске. Он облизал миску и ушел.
   Неужели это возможно. Неужели отцы могут съесть пищу своих больных детей? Дать ребенку умереть от истощения?..
   Маша замолчала. В глазах у нее стояли слезы.
   Виктор задумался.
   - Скажи, Маша, а как выдают эти обеды для детей?
   Маша подняла брови - не поняла вопроса.
   - Ну, вот откуда ты знаешь, что человек, который берет пищу, действительно отец ребенка? И вообще есть ли у него дети?
   - Садыков составлял списки всех, кто получает обеды. Эти списки у поваров.
   - А повара грамотные?
   - Повар в кишлаке Донг неграмотный. О других не знаю.
   - Вот в том-то и дело! Я не поверю, чтобы человек, на какой бы ступени культуры он ни стоял, мог отнять кусок хлеба у своего ребенка. Просто столовая для детей в Донге кормит каких-то жуликов по спискам Садыкова.
   - Я целый день мучилась из-за этой истории. Если это штуки Садыкова мы докопаемся. Значит, ты думаешь - это не отцы?
   - Совершенно уверен.
   Молодые люди допили чай и пересели на свои одеяла.
   - Будем спать, - сказал Виктор и потушил лампочку.
   Они легли - каждый на свою постель и незаметно уснули под монотонный шум дождя.
   ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
   НОЧЬЮ ШАКАЛЫ БЕЖАЛИ
   В первые дни после пленума обкома комсомола Камиль Салимов чувствовал себя неважно. Он чуть не попался из-за своего близкого знакомства с разоблаченным на пленуме секретарем Локайского райкома комсомола Хошмамедом. Когда его арестовали, Салимова вызвал следователь военного трибунала. Но Камиль прикинулся такой овечкой, с такой готовностью отвечал на все вопросы, что следователь, ничего не добившись, отпустил его. Хошмамеда расстреляли. Ну что ж! Сам попался, дурак. Надо тоньше работать.
   Говорящий встретил Леньку очень ласково. Сказал, что работа идет успешно. Свои люди расставлены повсюду. Но случай с Хошмамедом показывает, что надо еще больше конспирироваться. Нужно собирать силы.
   С пленума Ленька уехал довольный, уверенный в себе. Всю дорогу он подшучивал над перетрусившим Камилем и рассказывал всякие смешные вещи.
   Зима в Гарме наступила быстро и неожиданно. Проснувшись утром, Ленька увидел в окно засыпанную снегом улицу, дома под пушистым снежным покровом. Все сказочно изменилось: цепь гор от подножия до вершин, деревья, склонившие тяжелые от снега ветви, всегда грязная, а сейчас белая базарная площадь, крылечки соседних домов, копны сена на глинобитных крышах.
   Яркое солнце сверкало на снегу, отражалось в застывших лужах и стеклах домов. Все казалось замершим и безжизненным, и только неутомимая вода в арыках пробивала снежную толщу и убегала вдаль, прочерчивая темные полосы на белой земле. А в вышине простиралось ослепительно чистое, синее, солнечное небо. Выйдя на крыльцо, Ленька поежился от холода.
   - Вот тебе и субтропики, - пробурчал он про себя. - Зима, как в России.
   Вначале он даже обрадовался этому. Но когда днем потекло с крыш и невылазная грязь поползла по улицам, настроение испортилось. Однако ночью снова пошел снег, утром мороз усилился, днем больше не таяло. Началась настоящая зима.
   Дни стали короткими. После обеда зажигались лампы. Холод пробирался в дома. Ставили железные печки, которые наполняли комнаты удушливым дымом. На службе сидели не раздеваясь, писали в перчатках.
   Как-то Камиль предложил Леньке съездить в горный кишлак. Потеплее одевшись, они поехали. Их приняли подобострастно, повели в хороший дом с надстройками и службами, усадили на толстые ковры. Посредине комнаты стоял накрытый одеялами сандал. Продрогшие гости спрятали под одеяла руки и ноги. Подавали плов, еще какие-то замысловатые азиатские блюда. Ленька чувствовал себя большим человеком - за ним ухаживали, перед ним склонялись.
   Впервые он ел без вилки. А когда наелся, то как и все - вытер жирные пальцы о голенища. Потом он огляделся и тихо спросил Салимова:
   - Это что же, все здесь так живут?
   - Что вы, рафик Ленька, - ответил с улыбкой Камиль. - Здесь только немногие живут так хорошо. Этот дом - лучший в кишлаке.
   - Кто хозяин? Этот седой?
   - Да. Большой человек. Раньше еще больше был.
   - Значит, его не раскулачили?
   - Пока мы здесь - он цел. Нас не станет - ох, плохо ему будет!
   Леньку уложили отдыхать на мягких одеялах, а хозяин отозвал Камиля на террасу и долго с ним шептался. Сквозь дрему Ленька видел, как Камиль писал что-то на принесенной хозяином бумаге, потом вынул из кармана печать.
   "Сволочь, наверно, взятки берет", - подумал Ленька и задремал.
   Утром они вернулись в Гарм.
   Зима прошла спокойно. Горный климат сказывался на здоровье. Ленька поправился и еще больше округлился. Если бы не скука, которая частенько заставляла его прикладываться к бутылке с разведенным спиртом, жизнь была бы не так уж плоха.
   Но вот, наконец, кончились метели, ушли морозы, солнце стало пригревать остывшую землю, повеяло близкой весной. Ленька, зевая и потягиваясь, сидел у себя в кабинете окружкома. Солнце заглянуло в окно, стало тепло, захотелось вздремнуть.
   Вошел Камиль, устало опустился на стул.
   - Пропали, рафик Ленька, - уныло сказал он.
   - Кто пропал?
   - Мы пропали. Все пропали.
   - Почему же это мы пропали? - не мог сдержать улыбку Ленька.
   - К нам выехала комиссия, - сообщил Камиль.
   - Ну и что ж. Какая комиссия?
   - Комиссия по делам переселения.
   - А-а... - Ленька сразу стал серьезным.
   - Комиссия обследует переселенческие дела, - продолжал Камиль, - и раскроет все наши штучки.
   - Да-а... это возможно. Нужно что-то предпринять. Когда она выехала?
   - Вчера или третьего дня.
   - Что ж, можно устроить какой-нибудь горный обвал.
   - Это не поможет, - решительно заявил Камиль. - Всех не уничтожишь. Кто-нибудь останется и все-таки доберется до нас.
   - А если выслать к ним своего проводника, он заведет их в такой брод Сурхоба...
   - Эх, рафик Ленька, - перебил Салимов. - Кого-нибудь конь вынесет, кто-нибудь сам выплывет. Не поможет нам и Сурхоб.
   - Ну, ты уж очень мрачно смотришь. Что ж, по-твоему, совсем нет спасения?
   - Зачем нет спасения. "Если есть коршун, есть и ружье", - говорят. Есть спасение. Только его не у них искать надо, а здесь у нас.
   - У нас? - удивился Ленька. - Что-то не вижу.
   - А я вижу. Нам все может испортить только один человек. Надо его убрать. Чтоб к приезду комиссии его здесь не было.
   - Ах ты черт! - восхищенно воскликнул Ленька. - Я до этого не додумался.
   Камиль скромно улыбнулся.
   - Правильно! - продолжал Ленька. - Эй, Зайцева! - крикнул он. В комнату вошла девушка, управделами окружкома.
   - Зайцева, где сейчас Гулям-Али?
   - Гулям-Али в Навдонаке.
   - Хорошо. Можешь идти, Зайцева.
   Ленька задумался, потом, что-то решив, обратился к Камилю:
   - Мы его вызовем. Немедленно. Собираем бюро и ставим вопрос об исключении.
   - А за что, рафик Ленька?
   - Ты не беспокойся. За что - найдем. Это уж моя забота. Мы его исключим, и он сейчас же уедет в обком жаловаться.
   - А если восстановят?
   - Во-первых, если и восстановят, будет уже не опасно: комиссия закончит свою работу и уедет. А, во-вторых, мы ему такое запишем, что его никто не восстановит.
   - Правильно! - подхватил Салимов. - "Пока из Ирака привезут лекарство, укушенный змеей умрет". Но где мы возьмем бюро.
   - Да ты прав. Нас только два члена бюро: я и Сакиджанов. Остальных вызвать из районов не успеем. Ну, ерунда. Сегодня же кооптируем тебя в состав бюро. Раз. Вызовем из актива несколько человек с правом решающего голоса. Два.
   - А это разрешается? - нерешительно спросил Камиль.
   - Кто здесь секретарь окружкома? Я, кажется. Мне все разрешается.
   Камиль льстиво улыбнулся.
   - Тогда все в порядке, рафик Ленька, - сказал он. - Из актива обязательно вызовите Рудого и Сатвалды Авезова. Это свои.
   Разговор закончился. Довольный и успокоенный Камиль ушел. Ленька долго просматривал бумаги и делал из них выписки. Затем он распорядился, чтобы немедленно послали за Гулям-Али нарочного. Вечером он вызвал к себе домой каких-то людей, долго разговаривал с ними, тихо читал им бумаги, уговаривал, доказывал.
   Гулям-Али приехал в Гарм еще больше почерневший от ветра и солнца. Он похудел за последнее время, глаза его ввалились. Оставив коня у маленького дома почты, он с волнением подошел к окошку и спросил нет ли для него писем. Как-то давно, в минуту особенно острой тоски, расстроенный неудачами, преследовавшими его в нескольких кишлаках, он при свете лучины написал длинное и нескладное письмо Зайнаб в педтехникум - первое в жизни письмо к девушке. Он мало верил в то, что Зайнаб ответит, считал, что она обидится и даже не захочет разговаривать при встрече.
   А она ответила. Гуляму выдали измятый серый конверт с большими разбегающимися в стороны буквами - его адресом.
   На крылечке почты Гулям с волнением вскрыл конверт и вынул вырванный из тетради в две линейки листок бумаги. Зайнаб передавала привет от своих многочисленных подруг по техникуму, описывала, как они занимаются, какие были вечера, кто выступал на концертах и только в самом конце письма сообщала, что ее подруги скучают без него и ждут с нетерпением, когда он вернется. А также просят писать письма...
   Гулям счастливо улыбнулся и, спрятав письмо в карман гимнастерки, пошел в окружком комсомола.
   Ленька встретил его необыкновенно любезно.
   - А, Гулям-Али! Здорово, дружище! - приветствовал он Гуляма. - Садись, рассказывай, что нового.
   - Зачем вызвал? - прямо спросил Гулям-Али.
   - Ах, какой горячий! - восхитился Ленька. - Так сразу и выкладывай ему, зачем вызвал. На бюро вызвал. Сегодня вечером бюро будет, тебе непременно надо присутствовать.
   - Я не член бюро, - возразил Гулям-Али.
   - Твои вопросы будут стоять.
   - Какие вопросы?
   - Переселенческие... - усмехнулся Ленька.
   Это было неожиданно. Гулям-Али удивленно посмотрел на Леньку. Впервые бюро заинтересовалось его работой. Он спросил, в котором часу собирается бюро, и ушел.
   В ближайшей чайхане Гулям-Али поел, выпил чаю, завернулся в белый шерстяной халат и заснул тяжелым сном уставшего человека.
   А Ленька вызвал из исполкома Камиля, обсудил с ним все подробности предстоящего заседания, написал проект постановления, проверил список вызванных. Затем Ленька пообедал и тоже лег соснуть. Вечером его разбудил Камиль, и они вместе отправились в окружком.
   Люди собирались медленно. Гулям-Али пришел одним из первых и молча сел у окна. Он не выспался, болела голова. Пришла молодая красивая девушка, учительница Гаибова. Гулям-Али относился к ней с симпатией и сочувствием. Родом из Ферганской долины, она была чужой в этих краях, но работала смело, не боялась враждебных байских выходок и недвусмысленных намеков. Гулям-Али оживился с ее приходом, сел возле нее и тихо заговорил.
   Вошли Рудой, заведующий магазином Узбекторга, и Хмельниченко - с почты.
   Было тихо, чувствовалось какое-то напряженнее ожидание.
   - Как в театре перед спектаклем, - прошептал Камиль на ухо Леньке.
   Тот улыбнулся и кивнул головой.
   Он сел за стол, перебрал какие-то бумаги, положил перед собой папку и оглядел присутствующих.
   - Ну, что ж, начнем, пожалуй. Зайцева, садись поближе, пиши протокол.
   - Опять я! Надоело до чего... - проворчала Зайцева и села к столу.
   - Членов бюро не вижу. Куда девались? - спросил кто-то.
   - Членов бюро два: я и Сакиджанов. Кооптированный - Камиль Салимов. Так как заседание закрытое, приглашены из актива городской организации с правом решающего голоса четверо: Рудой, Гаибова, Хмельниченко и Сатвалды Авезов.
   - А Гулям-Али зачем здесь? - спросила Гаибова.
   Ленька на вопрос Гаибовой не ответил. Он порылся в бумагах, положил перед собой длинный исписанный лиловыми чернилами лист и быстро проговорил официальным тоном:
   - Итак, считаю заседание бюро открытым. На повестке дня один вопрос: о Гулям-Али.
   Как вам известно, из нашего округа переводится избыточное население на пустующие земли долин. Салимов, сядь возле Гаибовой и Авезова и переводи им - они плохо русский язык понимают.
   - Хоп, рафик секретарь, - угодливо склонился Камиль и подсел к Гаибовой и Сатвалды.
   - Так вот, - продолжал Ленька. - Это важное политическое дело поручено приехавшему из столицы Гулям-Али. Этот... гражданин оторвался от нас, вообразил себя крупным работником из центра и все эти месяцы проводил работу по переселению.
   - Камиль-джон, переведи, пожалуйста, - попросил Гулям-Али. Камиль даже не ответил.
   Ленька выпрямился за столом.
   - Гулям, не разговаривай, ты мне мешаешь. Так вот. Как же он проводил порученное ему государственное дело? Нами получено сообщение из центра: "То, что имело место в Пархарском и Дехканарыкском джамсоветах, когда переселенцы была предоставлены самим себе в самый тяжелый период, доказывает не только халатное, но прямо преступное отношение". Дальше тут говорится о том, что вся работа по переселению была проведена неправильно. Переселенцы направлялись в долину не добровольно - их принуждали. В дороге они не получали питания, переселялись больные, старики, беременные женщины и так далее. Все эти дела совершал уполномоченный по переселению Гулям-Али.
   - Дело ясное. Исключить, - сказал Рудой.
   - Подожди, рафик Рудой. Как можно так быстро? Дело разобрать надо, поспешно перебил его Камиль.
   - Дайте мне сказать, - поднял руку Гулям.
   - В ветреный день не кричи, твой голос не услышат, - тихо сказал ему Камиль.
   Ленька повернулся к Гулям-Али.
   - Не дам тебе слова. Успеешь. Кто хочет высказаться?
   Первым поднялся Рудой.
   - Товарищи! Перед нами находится явный враг. Посмотрите на его лицо. Мы здесь волнуемся, разбираем важные государственные вопросы, - а он хоть бы что! Сидит себе и усмехается.
   - Давай к делу! - крикнул кто-то.
   - Товарищи! Дело ясное, как божий день. Гулям-Али проводил классово-враждебную политику, перегнул палку в переселении и в результате мы имеем искривление линии. Короче говоря, я считаю, что таких типов в комсомоле держать нельзя. Они нас дискредитируют, подрывают авторитет и делают контрреволюционные дела. Исключить его и все!
   - Кого исключить? - спросил Гулям-Али.
   - Как это кого? Тебя исключить, - сказал Рудой и сел.
   - Дай мне слово! - поднялся Гулям-Али.
   - Не торопись. Придет и твоя очередь, еще наговоришься, - сказал Ленька.
   - Можно мне? - Гаибова встала, глаза ее горели. - Я не понимаю, как можно так быстро решать большое дело? Легко сказать - исключить. Пускай Гулям-Али сам расскажет, как было дело. Может быть, он и не виноват.
   Камиль предостерегающе замахал рукой.
   - Гаибова не верит указанию руководящих органов. Тут черным по белому написано. О чем же говорить? Рафик Рудой немножко горячий, но что потому, что он честный комсомолец. Он правильно говорил. Надо решать, а не обсуждать.
   Гулям-Али взволнованно заговорил:
   - Товарищи! Я плохо говорю по-русски. Может быть, я скажу по-таджикски, а кто-нибудь переведет?
   - Ладно. Камиль переведет, - сказал Ленька.
   - Товарищи, я поступил так, как мне указали в Дюшамбе. Перед отъездом мне дали в Наркомземе инструкции. Я их здесь проводил. Но кто-то мне все время мешал. Никогда правильных списков в кишлаках я не получал. Несколько раз я обнаруживал, что середняки записаны, как баи, а баи, как бедняки. Когда я приезжал в кишлаки, почти всегда оказывалось, что кто-то здесь был незадолго до меня и агитировал народ против переселения. Когда я начинал говорить, народ расходился, а вакили просили меня поскорее уехать и обещали все сделать после моего отъезда. Приходилось уезжать. Все делалось за моей спиной. Я об этом говорил во многих организациях, писал Говорящему.
   - Давай перевод, - обратился Ленька к Камилю.
   Держа перед собой бумажку с записью, Камиль начал переводить.
   - Он, рафик секретарь, говорит, что писал Говорящему...
   - Говорящего сюда нечего вмешивать, - прервал его Ленька. - Говорящий крупный ответработник. Зайцева, вычеркни из протокола.
   - Гулям-Али признает себя виновным в том, что допустил насильственное переселение.
   - Эй, Камиль, я совсем не то говорил! - сердито сказал Гулям.
   - Не перебивай меня, Гулям. В общем, ввиду того, что он сам малограмотный, из рабочих, просит простить его.
   - Врешь, Салимов, он не говорил этого! - вскочила Гаибова.
   Ленька зазвонил в колокольчик.
   - Рафик секретарь, я ей объясню. Она не понимает. Женщина. Сказано же: "Десять женщин составляют одну курицу. Если бы у курицы был ум, стала бы она клевать сор?"
   Гаибова побледнела. В глубоком возмущении она снова вскочила с места.
   Ленька опять зазвонил в колокольчик.
   - Хоп, рафик секретарь. Молчу. - Камиль злобно глянул на Гаибову и сел.
   - Чтобы все было понятно, - медленно сказал Ленька, - я зачитаю еще сообщение из центра. Слушайте: "Район переселения не был обследован ни в агрономическом, ни в гидрогеологическом, ни в санитарном отношении. Людей из горной местности поселили в кишлаках в хвостовой части обширного болота, питаемого водами нескольких озер". Дальше говорится о том, что переселенцев не обеспечили необходимым сельхозинвентарем, оборудованием для жилищ и так далее.
   - Но ведь эта работа не относится к Гулям-Али. При чем он здесь? удивленно спросил Хмельниченко.
   - При чем он? Сейчас увидишь. Салимов, приведи старика, который приходил утром, - резко сказал Ленька.
   Камиль вышел из комнаты. Все молчали. Слышно было, как шуршала бумага в руках Зайцевой. Наконец, вернулся Камиль, подталкивая старика в изорванном халате.
   - Вот. Только он боится. - Камиль сказал несколько ободряющих слов старику.
   - Во имя бога милостивого и милосердного, - начал старик смиренно. Предопределенное богом наступит. Много лет мы спокойно жили в горах, где могилы наших отцов. Этот юноша, - старик указал на Гулям-Али, - явился к нам и повелел собирать наши вещи. Он сказал: такова воля власти. Что собирать беднякам? Мы собрались быстро. Потом пошли вниз. У нас не было хлеба. Дети умирали в пути. Пока мы пришли в долину, половина людей погибла. Начальник! Зачем согнали нас с родных мест? Зачем погубили столько людей?
   - Ты из какого кишлака, отец? - спросил старика Хмельниченко.
   - Кишлака? Кишлака?.. Я - из Пингона.
   Гулям-Али снова вскочил с места.
   - Я никогда не был в Пингоне!
   Камиль обернулся к Леньке.
   - Старик очень волнуется. Можно ему идти? Он совсем больной.
   - Да, старик может уйти, - ответил Ленька.
   Когда старик вышел, Ленька заявил:
   - Дело ясное. Мы разобрали вопрос со всех сторон. Я думаю можно голосовать.
   - А я думаю - дело не ясно, - сказал Хмельниченко. - Мне ничего не понятно. Старик говорит одно, Гулям-Али - другое. Этот вопрос нужно подработать и вторично обсудить.
   - Что подработать? - перебил его Камиль. - Что обсуждать? Все выяснено. Гулям-Али сделал преступление, мы должны его судить крепко, по-комсомольски. Старик сказал правду. Он одной ногой в могиле, ему незачем врать. Гулям-Али я знаю давно. Мы вместе с ним воспитывались в интернате, вместе учились в техникуме. Он не хотел учиться и сбежал в типографию. Он всегда был склочник и вообще... не наш парень. Удивляюсь, как ему поручили такое большое дело. Я за исключение его из комсомола.
   - Правильно! Исключить! Гнать из наших рядов! - поддержал его Рудой.
   - Дайте мне сказать... - растерянно попросил Гулям-Али.
   - Подожди! Твои разговоры впереди! - оборвал его Ленька. - Так вот, товарищи. Сегодня мы решаем очень важный вопрос. Наша бдительность притуплена. Мы виноваты: мы мало уделяли внимания вопросам переселения и передоверили такое важное дело Гуляму. Из-за этого пострадали невинные люди. Повторяю, мы должны исправить свою ошибку. Я присоединяюсь к мнению большинства присутствующих. Предлагаю исключить Гулям-Али из комсомола.
   - Дай мне сказать! - снова попросил Гулям-Али.
   - Подожди, скажешь еще! - снова оборвал его Ленька. - Ставлю вопрос на голосование. Кто за исключение Гулям-Али, как чуждого комсомолу, разложившегося, проводившего антисоветскую линию в переселении, - прошу поднять руки. Так. Четыре. Кто против? Два. Кто воздержался? Авезов. Один. Так. Большинством голосов Гулям-Али исключен из комсомола. Гулям-Али! Отдай комсомольский билет. Заседание бюро с активом считаю закрытым.
   - Постой! А когда же я выскажусь?
   - А ты в обкоме выскажешься, когда аппелировать будешь.
   Утром следующего дня Гулям-Али уехал из Гарма. Билета он не отдал, несмотря на угрозы Леньки.
   Прошло еще несколько дней. Комиссия не появлялась. Наконец, Камиль признался, что слухи о ее приезде оказались ложными. Ленька нахмурился, но потом подумал, что от Гулям-Али рано или поздно, а все равно надо было отделаться. Он спешно отредактировал протокол заседания бюро, сам написал постановление и срочно отправил все это в обком.
   - Пускай попробует восстановиться с таким решением, - злобно процедил он сквозь зубы. Камиль усмехнулся.
   - Рафик Ленька, а старика не вспомнил?
   Ленька отрицательно покачал головой.
   - Мы у него плов ели, помнишь? Ты еще спрашивал, все ли здесь так живут? Я ему тогда справку выдал от исполкома, что он бедняк.
   Ленька отвернулся от Камиля - вспомнил.
   Незаметно приближалась весна. Снег остался только на вершинах гор и в тенистых ущельях. Кое-где пробивалась молодая, ярко-зеленая трава. Набухали почки тутовника и урюка.
   Камиль пропадал где-то в районах. Ленька скучал и мечтал об отпуске. Часто приходил Антон. Он стал еще угрюмее и молчал целыми часами. Потом говорил:
   - Ну, когда же работа будет? Надоело мне это мыканье. Я теперь, знаешь, какой лютый стал. Давай дело!
   Ленька успокаивал его, обещал вскоре отправить в столицу, а там, может, и дальше. Антон уходил.
   На окраинах Гарма дехкане чинили омачи - готовились к севу. На южных склонах гор, где солнце подсушило землю, уже началась пахота. Худые, костлявые быки с трудом тащили деревянную соху, а за ней, напрягаясь из последних сил, шли пахари, подоткнув длинные полы халатов. Свисающим концом чалмы они вытирали потные лица, пили воду из тыквенных кувшинов и спешили до заката вспахать свою узкую, круто уходящую в гору полоску поля.
   Шла весна.
   Как-то вечером в комнату к Леньке неожиданно вошел Камиль. По виду он только что слез с седла. Запыленный и усталый, он повалился на стул. Ленька удивленно молчал.
   - Ну, Ленька, теперь держись! - сказал, наконец, Камиль. Впервые к его имени он не прибавил слова "рафик". Ленька с улыбкой взглянул на него и спросил:
   - Что, опять комиссия едет?
   - Шутки потом шутить будешь! - оборвал его Камиль и придвинулся ближе. - О Фузайль Максуме слыхал?
   - Ну, слыхал.
   - Так вот, я тебе скажу, Фузайль будет в Гарме через три дня. И с ним двести джигитов.
   Ленька вскочил.
   - Врешь!
   - Зачем мне врать? Ты думаешь, где я был? Я встречать его ездил.
   - Встретил?
   - Нет, не встретил. Я видел Ходжа-Султана. Это его передовой. Ходжа-Султан впереди Фузайля едет. Вот что: Максум подойдет к Гарму. Нужно отдать ему Гарм. Его все знают. Он здесь при эмире хозяином был. Гарм станет центром, куда сойдутся все, желающие встать под знамена священной войны. Отсюда Фузайль поведет наступление на Дюшамбе. С юга, от афганской границы двинется Ибрагим-бек. Мы начнем войну. Понял?
   Ленька стоял ошеломленный. Потом подошел к окошку, задернул занавеску, обернулся к Камилю и сказал:
   - Но мы с тобой не одни. В городе еще есть люди. Они не дадут Фузайлю войти в Гарм.
   - Вот об этом я и пришел с тобой говорить.
   В Гарме было 22 винтовки и тысяча патронов. Все это хранилось в милиции. Недавно создали добровольческий отряд для охраны города от шныряющих в окрестностях мелких шаек басмачей. Отряд насчитывал двадцать человек, главным образом, молодежи - учителей, служащих городских организаций, учащихся. Вооружены они были винтовками и охотничьими ружьями, старинными огромными пистолетами, какие выдавались лесничим, саблями, кавказскими кинжалами. В отряде имелся даже один финский нож. Командовал отрядом учитель Гани-Зода из Ходжента.
   Требовалось во что бы то ни стало вывести отряд из города. Вместе с отрядом ушло бы почти все оружие. Оставшиеся в городе милиционеры и немногочисленные ответработники, имеющие личное оружие, долго бы не продержались.
   План придумали простой. Камиль сообщает отряду о появлении шайки басмачей и ведет отряд по направлению к Хаиту. Перед Нимичским перевалом джигиты Фузайля окружают отряд и уничтожают его. В это время другие фузайловские молодцы захватывают Гарм.
   - Очень хорошо! - согласился Камиль. Но тут же задумался и спросил: - А если не удастся? Если Фузайля вышибут из Гарма, что я буду делать?
   - Ты прав. Надо и это обдумать, - ответил Ленька. - Впрочем, выход есть.
   - Какой?
   - Мы сделаем так: я дам тебе направление в Джиргаталь. Поедешь, скажем, на работу заворгом райисполкома. Там как раз такой нужен. После расправы с учителями ты приедешь в Джиргаталь и начнешь работать. Но если в отряде останется хоть один человек - можешь искать себе могилу.
   - Об этом не беспокойся. Сделаем так, чтобы ни один не остался в живых.
   - Ну тогда все в порядке. Желаю успеха.
   - А ты как, рафик Ленька?
   - Что? Я буду ждать прихода Фузайля. Ведь это же свои. Меня они не тронут.