Хабур Владимир. Мирное время

   Виктор жил в горячке заседаний, совещаний и планов. По вечерам, с головой, словно разбухшей от цифр, он приходил пить чай в красную чайхану возле скупочного пункта. На помосте чайханы, в глубине громко храпели на разные голоса сезонники, идущие из Термеза в Курган-Тюбе. Чай подавал старый чайханщик Мута-Вали.
   Не так давно Мута-Вали служил конюхом у кабадианского бека. Бек оставил о себе память - рубцы на спине и шрам через правую щеку. Когда ворвавшиеся в крепость дехкане зарубили бека кетменями, Мута-Вали оседлал всех коней, вывел их из крепости и прискакал на площадь. Там он сдал коней командиру красноармейского отряда, подоспевшего на помощь восставшим.
   Мута-Вали и сам бы пошел в отряд - он был лихим джигитом, но дома лежала больная жена и четверо детей просили есть. И Мута-Вали остался в кишлаке. Он стал заведовать красной чайханой, где велись горячие споры о новой жизни.
   Когда кровавый Ибрагим-бек, преследуемый народным гневом, убегал в Афганистан, одна из его шаек заскочила в Кабадиан. Мута-Вали скрывался в камышах. Вернувшись домой после ухода шайки, он нашел жену и детей мертвыми - всех убили басмачи. В глубоком горе побрел он в чайхану. И с тех пор Мута-Вали не уходил отсюда домой - он боялся одиночества, ему хотелось всегда быть на людях. В задней комнате чайханы лежали его одеяла. Здесь, у самовара проходила вся его жизнь. В людской толчее, среди шума и смеха он забывал о своем горе.
   Скрипка стала его единственной страстью. Мута-Вали смастерил ее из консервной банки, прикрепив к ней длинный гриф, а смычок сделал из ветки чинары. Скрипка зазвучала, как настоящая. Когда Мута-Вали впервые запел в красной чайхане, слушатели были в восторге. Мута-Вали приобрел славу певца и музыканта. Из далеких кишлаков приезжали люди - посидеть в чайхане, выпить чая и послушать песни старика.
   Виктор тоже услышал пение Мута-Вали. Его песни, даже хриплый голос здесь, на краю советской земли, - показались ему особенно красивыми.
   В райкоме комсомола он познакомился с молодым учителем, своим ровесником, недавно приехавшим из Самарканда. Звали его - Очильды. Он вырос в одном кишлаке вместе с Гулям-Али, которого Виктор хорошо знал.
   Уходящая зима вдруг разразилась напоследок снежной бурей. Три дня завывал ветер, занесло снегом улицы, дома, сады. В глиняных кибитках стало холодно, сыро, темно. Кабадианцы собирались в чайхане, бесконечно пили чай и неторопливо беседовали. Расходились по домам поздно ночью, когда Мута-Вали заливал водой угли самовара и укладывался на свои одеяла.
   Через три дня тучи ушли. На необъятном синем куполе неба засияло солнце. Началось бурное таяние снега, зажурчали - побежали ручьи. Стаи птиц пролетали над Кабадианом - на север. Пришла настоящая весна.
   Когда дороги немного подсохли, Виктор с учителем Очильды поехал в Шаартуз, на хлопковый завод - единственное промышленное предприятие в районе. Там работала комсомольская ячейка - самая большая после кабадианской.
   Дорога шла в тугаях. Слева высились громады Баба-тага, справа лежала широкая долина, посредине которой сверкал под солнцем причудливо извивающийся Кафирниган. Над черной и влажной землей поднимался легкий пар.
   Два часа езды на конях прошли незаметно. Через Кафирниган перебрались вброд - моста не было, а паром снесло. Когда взобрались на холм, Виктор увидел беспорядочно разбросанные домики с плоскими кровлями, оголенные сады и белый длинный забор хлопкового завода. Это и был Шаартуз.
   В узких улицах кишлака всадников встретил заливистый лай собак. Отмахиваясь камчой, Виктор направился к заводу. Очильды остался в кишлаке. Сторож, повесив на плечо винтовку, молча открыл ворота. Виктор привязал коня, ослабил седло и вошел в контору.
   В обеденный перерыв секретарь заводской ячейки созвал комсомольцев. Ребята пришли в грязных спецовках, с приставшими хлопьями ваты. Завязался разговор. Виктор узнал, что заводские комсомольцы не принимают в союз молодежь из кишлака. А там есть ребята, которые хотят вступить в комсомол, но не знают, как это сделать. В тот же вечер Виктор вместе с Очильды провел в кишлаке собрание молодежи, оформил новую ячейку и прикрепил к ней двух комсомольцев с завода.
   Виктор остался ночевать в общежитии завода. В комнате, где он расположился, жили четыре человека. Она пропахла потом, табаком и залежавшимся грязным бельем. Молодые рабочие жили здесь недавно, с осени прошлого года, и собирались удирать из Шаартуза.
   - Скучно здесь, - объяснил Виктору один из жильцов комнаты, невысокий, веснушчатый юноша с рыжеватым чубом. - Некультурно. Живем, как в сарае. Горячую пищу раз в неделю едим. Все в сухомятку перебиваемся.
   - Почему? - спросил Виктор.
   - Столовой нет, а с работы усталый придешь - не до того.
   - Клуба нет. Читать нечего. Да и поговорить не с кем, - вступил в разговор другой рабочий - крепкий, широкоплечий узбек по имени Самад, или Саша, как называли его товарищи.
   - Вот лежим здесь, переругиваемся... - снова начал веснушчатый.
   - И погулять не с кем, - заговорил третий. - Девушек нет, кино уж черт знает сколько времени не видели. Ходим немытые, нечесанные.
   - Ну, уж баня у вас здесь великолепная, - заметил Виктор.
   - Баня-то есть, да мыться не для кого. Все равно, ходишь чистый, ходишь грязный - никто не видит...
   - Это уж ты, Федька, глупости говоришь! - вмешался Саша-Самад. Давайте лучше чай пить и товарища покормим.
   На примус поставили закопченный чайник. Хлеб нарезали большими ломтями и положили прямо на стол. Сахар накололи углом пиалы. В комнате, кроме пиалы, нашлась еще старая жестяная кружка. Чай пили по очереди. Гостю наливали первому.
   - Да, - протянул Виктор, отхлебнув чая, пахнувшего мочалой. - Неважно живете. Говорите, девушек нет. Вот и хорошо, что нет. А то бы они вас засмеяли.
   - Это почему же? - спросил веснушчатый.
   - А вот почему! Был я в Курган-Тюбе. Там тоже хлопковый завод. Рабочие тоже живут в общежитии. Зашел я к ним, посмотрел и удивился. Не общежитие, а картина! Все топчаны одеялами покрыты, комнаты выбелены, кругом портреты висят.
   Ребята внимательно слушали.
   - Ну, там другая жизнь. Город... - мечтательно сказал Саша-Самад.
   - Так ведь и здесь скоро будет город. Вот придут тракторы, а с ними много народу подъедет. Трактористы, трактористки, семьи у них...
   - Трактористки, говоришь? - встрепенулся Федька. - Девчата. А не врешь?
   - Зачем же врать. Трактористки с тракторами едут. Из Термеза, вдоль границы. Скоро здесь будут. Девчата боевые.
   - Эх, вот заживем! - Федька хлопнул себя по колену.
   - Это кто же заживет? Уж не ты ли? - с улыбкой спросил Виктор.
   - А почему же не я?! - обиделся Федька.
   - Да ведь ты сам сейчас сказал: ходим неумытые. Думаешь, на таких девчата польстятся...
   - Наш гость правду говорит, ребята, - вмешался четвертый, до сих пор молчавший молодой таджик. Он лежал на топчане и читал. А сейчас отложил книгу в сторону и сел, спустив на пол ноги в грязных сапогах.
   - Как бараны живем, - продолжал он. - Вонища у нас, клопы заели. Надоело. Пора на людей стать похожими.
   Ему никто не ответил.
   Виктор лег, не раздеваясь. Ночью он проснулся от обжигающих укусов вся постель была усыпана клопами. В комнате стоял удушливый запах влажных тел. Виктор тихо подошел к окну и открыл форточку. Струя свежего холодного воздуха ворвалась в комнату.
   Утром Виктор и Очильды выехали в ближайшие кишлаки. Они провели собрания кишлачной молодежи, рассказали о задачах комсомола на посевной, об организации колхозов.
   Поздно вечером Виктор усталый, но радостный возвращался в Шаартуз. Очильды остался ночевать у знакомых в кишлаке. Виктор въехал в ворота хлопкового завода и направился к общежитию. Здесь его ждал сюрприз. В сумерках на крыльце стоял полуголый Федька. Веснушчатый парень, взобравшись на табуретку, поливал из ведра Федькину спину.
   - Хо, хо, моемся! - закричал Федька, увидев Виктора. - Теперь чистыми будем!
   Виктор улыбнулся, открыл дверь и остановился в изумлении. Грязная и запущенная комната общежития стала неузнаваемой. Пол поражал чистотой. Празднично выглядели по-новому расставленные топчаны, покрытые ситцевыми ватными одеялами. Стол - чисто вымыт и выскоблен. У обломка зеркала, придвинув к себе лампу, брился молодой рабочий-таджик, который вчера вечером читал книгу. Саша протирал окно.
   Виктор вернулся в коридор, тщательно вытер нога о лежавшую у порога тряпку и только после этого вошел в комнату.
   - Что это у вас так керосином пахнет? - спросил он будто невзначай.
   - Клопов морили. Ни одного гада не оставили, - ответил Саша, усиленно протирая стекло.
   В общежитие шумно ворвался Федька. Он докрасна растерся мохнатым полотенцем и надел чистую голубую рубашку.
   - Ну, теперь пусть едут ваши трактористки. Мы готовы их встретить! сказал он. - Давайте чай пить, ребята. После бани всегда чай пьют.
   Парень с веснушками собрался было тут же в комнате разжечь примус, но Саша закричал на него:
   - Ты что? Копоть разводить?! Давай на двор!
   Когда чайник вскипел, оказалось, что у хозяев имеется шесть пиал и даже две тарелки. Чай пили, словно на новой квартире. Лица молодых рабочих светились радостью и гордостью.
   Рано утром Виктор выехал в Кабадиан, пообещав комсомольцам выслать книги. Там он узнал, что завтра тракторы придут в Шаартуз. Он договорился об отправке библиотечки для молодежи хлопкового завода и вернулся в Шаартуз. С ним приехал уполномоченный окружкома партии Иргашев.
   Виктор показал ему заводское общежитие.
   - Вот молодцы, - похвалил Иргашев, осмотрев комнату. - Культурно устроились. А то был я в Курган-Тюбе у заводских ребят. Как свиньи живут. Грязища...
   Саша и Федька недоуменно посмотрели на Виктора, Виктор лукаво улыбнулся и рассказал Иргашеву о своей хитрости. Все весело рассмеялись.
   Днем сообщили, что тракторный караван ночует в степи в десяти километрах от Шаартуза, а утром появится здесь...
   Шаартузцы стали готовиться к торжественной встрече. В степи возле Кафирнигана быстро соорудили деревянную трибуну, накрыли ее паласами, украсили флагами и прибили кусок красной материи с лозунгом. Правда, в лозунге приветствовались женщины по случаю дня 8 марта. Вывешивать его было, по меньшей мере, рано - стоял конец февраля, но других под рукой не оказалось.
   С утра у трибуны начал собираться народ. В кишлаке уже давно носились слухи о тракторах, но какие они - никто не знал. Дехкане пришли на встречу разодетые, как на праздник. Они привели с собой детей - мальчиков, одетых в длинные, как у взрослых, халаты и пышные чалмы, и девочек в пестрых ситцевых платьях с бесчисленными тонкими косичками, свисающими на спину. В стороне стояли женщины, прикрывая лица халатами.
   Вся комсомольская организация Шаартуза находилась у трибуны. На Федьке красовалась голубая шелковая рубашка, на Саше - новая яркая тюбетейка. Сапоги у всех - начищены до блеска.
   Издали донесся ровный рокот моторов, и вскоре показалась цепочка тракторов. Их сопровождали всадники на разукрашенных конях. Это дехкане присоединились к каравану в кишлаках, через которые проезжали тракторы, и как бы составляли почетный эскорт невиданных еще в этих местах машин.
   Впереди гуськом шли десять новых тракторов, за ними двигались еще десять машин с прицепленными к ним телегами, на которых лежал домашний скарб трактористов, инструменты, запасные части, бидоны с керосином. Здесь же сидели дети, жены водителей. В пути, когда караван останавливался на ночь и разбивал палатки, стан походил на цыганский табор, только вместо коней тракторы...
   И вот настал долгожданный момент: тракторная колонна остановилась у трибуны. В степи разнеслось громкое "Ура!". Все бросились к тракторам, жали водителям руки, щупали невиданные машины, удивлялись, расспрашивали.
   На одной из машин Виктор увидел Морозова. Сразу вспомнился вечер в далеком Дюшамбе, встреча с Кузьмой Степановичем, разговор о скорпионах, поимка Хошмамеда... Молодые люди крепко обнялись. Морозов отозвал Виктора в сторону и сообщил последние новости. Он ехал с тракторной колонной вдоль границы. На границе было тревожно. Каждый день ожидали перехода большой шайки басмачей.
   Федька с трудом обнаружил среди загоревших дочерна водителей в замасленных комбинезонах четырех девушек и уже вертелся возле них, завязывая знакомство.
   Морозов подошел к Иргашеву, поздоровался.
   - Пора митинг открывать, - сказал он.
   Иргашев взошел на трибуну. Начальник тракторной колонны крикнул: "Стройся!". Загудели моторы, и тракторы вытянулись в одну линию. Дехкане сгрудились перед трибуной.
   Митинг открыл Иргашев. Он хорошо и взволнованно говорил о том, что сегодня, у нас, на границе двух миров, появились новые стальные кони, которые не только поднимут целину, но изменят всю крестьянскую жизнь.
   После митинга тракторы переехали в Шаартуз. Кишлак ожил. По улицам, еще недавно сонным и тихим, целый день гуляла молодежь, слышались песни, веселый смех. Впервые заиграла гармоника.
   Вечером Иргашев уехал в Кабадиан. Перед отъездом он поручил Виктору проверить ход коллективизации в ближних селениях.
   На другой день Виктор выехал из Шаартуза. По пути к нему присоединился Очильды. В кишлаке Саят их постигла первая неудача. Созвать собрание не удалось. Все дворы оказались наглухо закрытыми. Они не нашли в кишлаке ни одного мужчины. Только женщины пугливо выглядывали из-за глиняных заборов. Даже чайхана была закрыта.
   Кишлак Чоршамбе встретил их также неприветливо. Они проехали по безлюдным тихим улочкам, пересекли пустынную площадь и спешились у чайханы. Там они нашли толстого, засаленного чайханщика.
   Друзья попросили чаю. Чайханщик принес чайники и уселся неподалеку. Видно было, что ему очень хотелось поговорить. И верно, он рассказал, что два дня назад сюда приезжал уполномоченный по фамилии Куранский. Он собрал всех жителей кишлака и объявил, что они теперь "колхоз". Куранский тут же выбрал одного парня, Азима, чтобы тот переписал у жителей кишлака всех лошадей, коров, коз, овец и кур. Это все, сказал он, станет общим. Никто не сможет пить молоко от своей коровы и есть яйца от своих кур. Куранский на всех кричал и так напугал, что когда понадобилось подписывать какую-то бумагу, то все дехкане беспрекословно приложили свои пальцы. Куранский уехал, а жители до сих пор не могут прийти в себя. Мужчины скрываются, не выходят на улицу, а женщины плачут и просят мужей не отдавать их в колхоз. Во всех дворах режут коров, баранов, коз.
   Виктор понял, что и в Саяте побывал этот уполномоченный.
   Поехали в другие кишлаки. И повсюду, где до них побывал Куранский, они встречали враждебное отношение, недоверие, с ними не решались даже разговаривать. Дехкане, напуганные угрозами, прятались, не хотели идти на собрания. Они не поддавались никаким уговорам, их не прельщали никакие обещания.
   В кишлаке Чорбох Куранский составил список "пожелавших" вступить в колхоз, передал его в лавчонку кооперации, запретив продавать товары всем остальным дехканам, которые в этом списке не значились. Виктор объяснил заведующему кооперативом, что продавать товары нужно всем, кто будет платить за них деньги, а список отобрал. Кооператор проводил Виктора удивленным взглядом и тут же, на всякий случай, вообще закрыл лавочку.
   В кишлаке Кият Виктор узнал, что Куранский записал всех в колхоз и предупредил, чтобы готовились ломать все старые дома: он, де, скоро вернется - руководить постройкой одного большого барака, где все колхозники будут жить вместе. В ту же ночь половина жителей Кията сложила на арбы свои пожитки и собралась уходить за кордон. Пограничники остановили дехкан возле переправы и уговорили их вернуться.
   В кишлаке Араб-хона жили правнуки некогда покинувших родную страну арабов, которые считали себя потомками пророка. Куранский начал здесь организацию колхоза с того, что предложил выгнать из селения всех мулл и имамов...
   Виктор поскакал в Кабадиан. Он нашел Иргашева и рассказал ему обо всем виденном. Иргашев немедленно созвал бюро райкома партии, вызвал Куранского и всех, кто проводит в районе коллективизацию.
   На бюро Виктор снова повторил все, что рассказывал Иргашеву. Куранский сидел красный, злой, кусал губы и что-то быстро записывал в блокнот.
   - Так совершаются провокации, - закончил Виктор. - Плохую услугу оказал Куранский коллективизации. Теперь нам будет в десять раз труднее организовать в районе колхозы.
   Куранский вскочил с места и, заикаясь от злости, закричал:
   - Яйца кур не учат!.. Ты еще под столом ходил, когда мы революцию делали! Я не позволю мальчишкам указывать мне...
   - Спокойней, Куранский. Парень очень резонно говорит, - невозмутимо перебил его Иргашев. - Высказывайся по существу.
   - И по существу скажу, - сразу сбавил тон Куранский. - Коллективизацию я проводил правильно. Район должен быть коллективизирован. И точка. Ни одного единоличника.
   - Ну, ты немного загибаешь, - возразил секретарь райкома Ширинов. Надо учесть наши особенности.
   - Какие у нас особенности? Что мы, не в советской стране живем? Что у нас, не Советская власть? Я заявляю со всей ответственностью - ни одного единоличника к Первому мая!
   - А ответственность за то, что половина хозяйств уйдет в Афганистан? спросил Ширинов.
   - Уйдут кулаки! Пусть уходят. Советские элементы останутся у нас.
   - А как с торговлей? Товары будем продавать только колхозникам? - с улыбкой спросил Иргашев.
   - Да, только колхозникам, - кипятился Куранский. Он вытер платком свою лысую голову и посмотрел в блокнот. - А насчет ломки кибиток - тоже правильно. Мы будем ломать старый быт.
   - Так то старый быт, а не старые кибитки.
   - Не перебиьай! Меня не перекричишь.
   - Это и видно, - не сдержался Виктор.
   - Район будет сплошь колхозным. Надо силой разогнать все сопротивляющиеся элементы. Раскулачить баев...
   - А середняков? - спросил Иргашев.
   - Если середняки сопротивляются, то и середняков, - не задумываясь, ответил Куранский.
   - Ну, ты уже чепуху несешь! - Иргашев встал. - Об этом нигде не сказано.
   - Вам не сказано, а мне сказано.
   - Кем?
   - Я провожу линию Наркомзема, - с гордостью заявил Куранский.
   - Такой линии нет. Есть одна линия и это линия нашей партии, - твердо сказал Иргашев. - А кто тебе дал такие установки?
   - Наркомзем.
   - Уж не Говорящий ли?
   - А хоть бы и Говорящий! - вскипел Куранский. - Я послан сюда центром республики и не вам мне указывать...
   Заседание затянулось далеко за полночь. Виктор слушал Куранского и все больше убеждался, что тот неправ. Но как сделать правильно, Виктор не знал. Какие-то догадки теснились у него в голове, но сформулировать их он не мог, - так же как ясно выразить свои мысли о методе Куранского. Не нравился ему и сам Куранский - невысокий лысый человек, с бесцветными маленькими глазами, пухлыми волосатыми пальцами и вечно мокрыми губами.
   С заседания Виктор ушел на почту - его вызвали к телефону из Курган-Тюбе. Там ему предложили немедленно выехать в округ за получением важного политического документа.
   Утром Иргашев предоставил ему полутонку "Пикап". Виктор выехал в Курган-Тюбе.
   Машиной управлял шофер, которого все звали Мишкой - крепкий блондин с вьющимися волосами, ровесник Виктора. Он работал в Ташкенте - возил какого-то начальника на легковой машине. А когда узнал, что в Таджикистане нужны люди - оставил спокойную работу и переехал в глухой пограничный район. Здесь он ездил по немыслимым дорогам, как по асфальту. Он постоянно пребывал в хорошем настроении и улыбался, обнажая белые, крепкие зубы.
   В дорогу Мишка собрался быстро - поставил в кузов маленький бидон с бензином, бросил под сиденье старую кожаную куртку и просигналил, давая этим понять, что лично он готов к поездке.
   Под самым Курган-Тюбе внезапно хлынул ливень. Струи дождя хлестали в окна кабины, переднее стекло помутнело от стекающей воды. Дорога сразу размокла и исчезла за дождевой завесой. Все же до города доехали без приключений.
   Виктор накинул кожаное пальто и под проливным дождем побежал к крыльцу окружкома партии.
   Здесь царило необычайное оживление. Везде стояли и взволнованно разговаривали группы людей. Кое-где читали вслух газету. Виктор пошел прямо к секретарю окружкома Нарзуллаеву. Тот вместо приветствия протянул свежий номер "Правды".
   Виктор развернул газету и увидел напечатанные в ней материалы ЦК ВКП(б), разъясняющие политику партии в коллективизации. Он сложил газету и посмотрел на Нарзуллаева.
   - Я заберу эту "Правду" с собой, - сказал он.
   - Бери, - ответил Нарзуллаев. - Мы тебя для того и вызвали. Вот еще пять экземпляров.
   Виктор весь день жил статьей "Правды". Он много раз бережно доставал газету из полевой сумки, читал ее знакомым и незнакомым, русским, таджикам, узбекам. То, что делал Куранский в Кабадиане, - делали другие в остальных районах. Газета отвечала на волнующие вопросы, которыми жил округ, республика, страна.
   Всю ночь моросил мелкий дождь. Дороги размокли, ехать на машине было опасно. Но все же утром, посоветовавшись с Мишкой, Виктор решил возвращаться в Кабадиан.
   Полутонка, обдавая прохожих грязью, буксуя в колеях, кое-как выбралась из Курган-Тюбе. За городом дорога стала несколько лучше - не так разъезжена. До переправы через Вахш доехали довольно быстро.
   Вахш вздулся от дождей. Холодные коричневые волны пенились, шумно бились о берег. На переправе каждую минуту ожидали, что ветер и волны сорвут паром, и очень неохотно согласились идти к другому берегу. Но переправились благополучно. От берега сразу начался подъем. Тучи разошлись, засияло горячее мартовское солнце. Над землей поднимались испарения. Вскоре машина въехала в ущелье. По обе стороны высились красные отвесные стены гор. По ущелью текли ручьи темной дождевой воды. Машина дернулась вправо, влево, потом забуксовала всеми колесами и остановилась.
   - Вот так компот! - весело сказал Мишка и вылез из кабины. Он обошел машину вокруг и предложил: - Ты, Виктор, вылезай, подтолкни, а я дам газу.
   Виктор вылез, взялся руками за кузов. Мишка из кабины крикнул:
   - Раз, два, дружно! - и, включив скорость, Виктор стал толкать машину, упираясь плечом. Однако ничего не вышло. Колеса еще глубже погрузились в вязкую, размокшую от дождей глину. Виктор и Мишка натаскали обломков скал, камни, подложили под колеса, устроили глиняную запруду, чтобы отвести воду, - но все это ничуть не помогало. Машина не двигалась с места.
   - Черт с ней! - миролюбиво сказал уставший и испачканный Виктор. Будем ждать, когда появятся люди с машиной. Тогда и вытащим. А сейчас неплохо бы просушиться.
   Виктор оглядел шофера - тот промок до нитки. Тут только он почувствовал, что и сам основательно вымок. - колеса машины забрызгали его водой и жидкой грязью.
   - А что ж, разденемся и высушим.
   Так и сделали. Остались в одних трусах, развесили одежду на бортах машины и улеглись на траве. Солнце припекало голые спины. Хотелось спать. Но еще больше хотелось есть. Виктор вспомнил о купленной в Курган-Тюбе колбасе. Ах, если б он догадался тогда купить лепешек! Колбасу разрезали на две части, одну спрятали на всякий случай, а другую немедленно съели.
   Потом растянулись на траве и вздремнули. А когда проснулись почувствовали нестерпимую жажду. Во рту все пересохло. И тут сразу вспомнили: колбаса-то была соленая!
   Мишка натянул брюки и пошел искать воду. Солнце склонялось к западу. Ущелье погрузилось в тень, только южный склон, ярко освещенный закатным солнцем, казался еще краснее. Шофер долго отсутствовал и, вернувшись, сообщил, что воды нигде нет. Разве только дождевая, в лужах.
   - Ну, что ж, будем пить из луж, - согласился Виктор.
   - Как же ее выпьешь, если тут кругом соль, - уныло сказал Мишка.
   Они подошли к ближайшей луже и руками зачерпнули из нее воду. Виктор попробовал языком: вода солоноватая, неприятная на вкус, но пить можно. Каждый выпил ровно столько, чтобы не чувствовать жажды.
   В сумерках, когда в ущелье похолодало, сели в кабину, подняли стекла. Виктор вытащил из сумки драгоценный номер "Правды".
   Он снова и снова перечитывал газету при тусклом свете маленькой лампочки.
   - Эх, Мишка... Ты не можешь себе представить, до чего это правильно! Вот слушай... - И он начал читать о том, что успехи нашей колхозной политики объясняются тем, что эта политика опирается на добровольность колхозного движения и учет разнообразия условий в различных районах СССР. Нельзя насаждать колхозы силой... Понятно? А у нас Куранский что делал? Издадим, говорит, приказ - ни одного единоличника к Первому мая...
   Мишка молча слушал и пристально смотрел в окно кабины.
   - Или вот, - продолжал Виктор. - Это же прямо о нас написано. Слушай...
   - Виктор, смотри - тигр... - перебил его Мишка.
   - Какой там тигр, - отмахнулся от него Виктор. - Ты дальше слушай...
   - Ей-богу, тигр. Сюда идет... - взволнованно прошептал Мишка и схватил его за руку.
   Виктор глянул в окно кабины. Метрах в пяти-десяти от машины стоял большой полосатый тигр. Виктор вздрогнул, по спине поползли мурашки.
   Тигр стоял, не шевелясь. Он поднял тупую морду вверх, понюхал воздух и медленно обошел вокруг машины. Потом хищник остановился, глухо зарычал и начал бить себя хвостом. Тигр сделал несколько шагов вперед, присел и замер, готовый к прыжку.