Хабур Владимир. Мирное время

   - Включай фары и пускай мотор... - прошептал Виктор. В тот же миг ослепительный луч света ударил тигру в глаза. Гулко заревел мотор, машина вздрогнула и покачнулась.
   Тигр отскочил в сторону, сделал несколько огромных прыжков и скрылся в темноте.
   - Вот так история, - смущенно проговорил Виктор, вытирая вспотевшее лицо.
   - Я тоже малость перепугался, - признался Мишка. - Что будем делать, если полосатый вернется ночью?
   Он выключил мотор, погасил свет. Сразу наступила кромешная тьма. Оба вылезли наружу и быстро разожгли из припасенного днем хвороста небольшой костер. Не успел он как следует разгореться, как Виктор решил, что это опасно - вокруг бродят басмаческие шайки. Костер так же быстро потушили.
   В полной темноте они снова залезли в кабину, подняли стекла, плотно закрыли дверцы и задремали, тесно прижавшись друг к другу. Так и провели всю ночь: сидели и спали, часто просыпались, тревожно осматривались кругом и снова засыпали.
   Под утро, в сером рассветном тумане Виктор увидел двух крупных волков. Звери спокойно расхаживали вокруг машины, обнюхивали место, где вчера ели колбасу. Виктор хотел разбудить Михаила, обстрелять волков из нагана, но подумал, что сейчас, днем, они не опасны. Он следил за хищниками, пока те не скрылись за скалами.
   С восходом солнца шофер и пассажир, промерзшие и голодные, вышли из машины и начали бегать по подсохшей поляне, чтобы согреться. Неожиданно они услышали далекое пение. В ущелье появились люди - партия сезонных рабочих, идущих из Термеза в Курган-Тюбе. Человек тридцать плотников несли на спинах деревянные ящички с инструментами и пели - по веселой привычке русских людей в дороге.
   Рабочие помогли вытащить полутонку из грязи, пожелали Виктору и Мишке благополучно доехать и пошли дальше.
   Машина быстро понеслась по подсохшей дороге.
   В Кабадиане оживленно обсуждали материалы "Правды". Газету получили из Термеза еще вчера. Она разошлась мгновенно. Ее зачитывали до дыр, цитировали наизусть целые абзацы.
   После беседы с Иргашевым и Шириновым Виктор собрал комсомольцев, прочитал им газету и послал чтецов в ближайшие колхозы и кишлаки. По дороге с комсомольского собрания он встретил Куранского. Тот исподлобья посмотрел на Виктора и не поздоровался. Виктор весело рассмеялся и пошел дальше.
   На следующий день многие чтецы вернулись и рассказали, что собрания очень трудно созывать. Дехкане напуганы: они боятся собраний.
   Виктор сам выехал в кишлак. Увидев нового человека, дехкане попрятались по дворам. Виктор вернулся в Кабадиан.
   Он зашел в чайхану, отозвал в сторону старого чайханщика Мута-Вали и долго говорил с ним. На следующий день Виктор и Мута-Вали выехали в кишлаки Кабадиана. В хурджуме Мута-Вали лежала бережно завернутая самодельная скрипка.
   Всю неделю Виктор ездил с Мута-Вали. Они приезжали в кишлак и располагались в чайхане. Мута-Вали вынимал свою скрипку и начинал играть. По кишлаку разносилась весть, что приехал знаменитый певец из Кабадиана.
   Возле чайханы быстро собиралась толпа. Люди окружали Мута-Вали и Виктора. Впереди шумели ребятишки, за ними стояла молодежь. Как будто случайно, мимоходом, останавливались старики, женщины сбивались пугливой группой где-нибудь в сторонке.
   Мута-Вали медленно настраивал скрипку, брал смычком несколько аккордов и уж потом начинал петь. Песни он сочинял сам. В них говорилось о новой жизни, которая скоро придет, о колхозах, в которых найдут свое счастье люди.
   Дехкане сначала слушали песню стоя, потом рассаживались поудобнее. Вскоре перед многими появлялись чайники, пиалы...
   Когда Мута-Вали заканчивал песню, - раздавался голос Виктора. Он рассказывал о порядке организации колхоза, читал и объяснял примерный Устав сельхозартели, призывал дехкан объединяться.
   Так он объехал со старым певцом весь свой участок, где один за другим возникали колхозы. Виктор горячо пожал руку Мута-Вали, отправил его в Кабадиан, а сам поехал в Шаартуз.
   Посевная была в разгаре. Тракторы пахали землю на колхозных полях. Они работали днем и ночью - при фонарях. Погода стояла прекрасная, и трактористы спешили, чтобы не опоздать с севом.
   Шел третий месяц пребывания Виктора в Кабадиане. Он сжился с этим районом, знал все его кишлаки, кочевья, тропинки, броды и переправы. К нему обращались за советами председатели колхозов, учителя, трактористы, работники кооперации.
   Район жил сложной жизнью. Беднота создавала колхозы. Раскулаченные баи уходили к басмачам. Они пробирались в горы Баба-Тага и оттуда совершали налеты на колхозы, грабили кооперативы.
   В районе появились какие-то темные личности. Они ухитрялись привозить водку, карты и кости. Они вертелись возле строительства, толкались на базарах, старались спаивать рабочих, колхозников, увлечь их азартными играми.
   Но им ничего не удавалось сделать. Их просто не слушали и - не слышали. Люди ходили черные от солнца худые, обросшие щетиной - бриться было некогда. Они забыли, что можно обедать каждый день в одно и то же время, спать в кровати на простынях. Они питались лепешками с катыком и зеленым чаем, спали где попало - на кошмах, на ситцевых одеялах, а то и просто на своей старой шинели. О бане они только иногда вспоминали и мылись в арыках. И все же многие из них после посевной надолго остались в районе.
   Виктора вызвали в райком. По предложению секретаря Габриэлянца бюро райкома вынесло длинное постановление, в котором перечислялись все заслуги Виктора. В райкоме не было машинки, постановление переписали от руки и торжественно вручили Виктору. Он смутился, покраснел, крепко пожал руки товарищам, с которыми жил и работал все эти месяцы.
   Виктор уехал на той же полутонке "Пикап" - Иргашев сам предложил ему машину. За рулем сидел всё тот же Мишка, которого после приключения в ущелье прозвали "Мишка Тигробой".
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
   ВЫСТРЕЛ В ЛИЦО
   Жизнь Ходычи круто изменилась. Что бы ни делала - она думала о будущем ребенке. Лежа по утрам в кровати, она часто прислушивалась к тому, что творится внутри, где растет новое существо. Она читала медицинские книги. Не всё в них понимала, многое пропускала, но страницы, где говорилось о матери и ребенке, - перечитывала по нескольку раз.
   Ленька стал жить по-старому - как до женитьбы. Вместе с Антоном он целыми днями пропадал на охоте, иногда не возвращался домой и на ночь. Ходыча сначала волновалась, пробовала протестовать, а потом постепенно привыкла к его отлучкам.
   С наступлением весны Ленька все чаще стал уходить из дома. Бывали случаи, когда он возвращался с охоты без дичи, но это обстоятельство никогда не вызывало у неё подозрений. Изредка к нему приходили какие-то незнакомые Ходыче люди. Они подолгу сидели с ним в комнате и уходили только после возвращения Ходычи с работы. Ленька никогда не рассказывал об этих людях, а она не расспрашивала. Муж - хозяин - он может делать все, что ему угодно...
   Она довольствовалась теми редкими вечерами, когда Ленька оставался дома. Они говорили о будущей жизни, о ребенке, гадали, кто будет - мальчик или девочка. Ходыча хотела девочку, она назовет ее Машей.
   Однажды - это было весной, в горах расцвели маки, а деревья на улицах покрылись нежной зеленью - Ленька попросил Ходычу не ночевать дома. Она удивилась и даже обиделась. Ленька нежно обнял ее и объяснил, что сегодня у них ночует приехавший издалека знакомый, с которым у него состоится важный деловой разговор.
   Ходыча молча, расстроенная и грустная, ушла к подруге. Она не могла заснуть. Подозрения, вначале смутные, с каждой минутой становились все более определенными. Конечно, там женщина. Будь это мужчина, она спала бы с мужем на кровати, а гостя уложили бы на полу. Ведь бывали же раньше такие случаи! Например, сколько раз ночевал у них этот противный Антон. Нет, безусловно, там женщина...
   Ревность мучила Ходычу. Она встала, оделась и пошла домой. Густая тьма окутала город. Ярко сияли звезды. Ходыча, взволнованная и настороженная, подошла к своей квартире.
   Сквозь щель в завешенном окне она увидела за столом Леньку и незнакомого человека в черной куртке. Незнакомец курил короткую трубку и требовательно смотрел на Леньку. Ходыча прислушалась.
   - Вы должны это сделать, слышите, Людвиг! - донесся до нее голос незнакомца.
   Ходыча сквозь щель еще раз посмотрела в комнату. Она искала третьего человека. Но его там не было.
   "Кто же этот Людвиг?" - подумала она.
   - Вы - последнее, что у меня осталось, - снова услышала она голос незнакомца. - Если завтра я не проберусь туда - конец. Слышите, конец. Вы понимаете, что это означает и для вас, Людвиг, и для остальных.
   - Но я рискую всем, - Ленька поднял голову. Он выглядел растерянным и усталым.
   - Вы рискуете большим, если я останусь здесь.
   Ленька поднялся и стал ходить по комнате. Когда он приближался к окну, Ходыча отступала в сторону и прижималась к стене. Ей казалось, что Ленька увидит ее, почувствует ее присутствие.
   "Людвиг... - думала она. - Значит, это он Людвиг. А Ленька?".
   Ленька остановился у стола, посмотрел на незнакомца и твердо сказал:
   - Хорошо. Завтра вы будете на месте. А послезавтра - за границей.
   Незнакомец встал и пожал руку Леньке.
   - А теперь, Людвиг, давайте поговорим о вас, - сказал он и оба уселись на кровать. Голоса их отдалились, притихли. Теперь из комнаты доносился только невнятный говор.
   Ходыча вернулась к подруге. Она ничего не понимала. Откуда это имя Людвиг? Кто этот человек в черной куртке? Почему Ленька должен переправить его за границу?
   Утром она пошла прямо на работу - ей не хотелось заходить домой.
   После этой памятной ночи Ходыча старалась меньше бывать дома. Она почти не разговаривала с мужем, но внимательно присматривалась к каждому его движению и думала... Кто же такой Ленька? Что он делает? С кем он связан? И, наконец, она пришла к выводу, что он участник какой-то тайной организации и Ленька - не имя, а кличка.
   Как то вечером, когда Ленька, умывшись на ночь, вытирал лицо полотенцем, Ходыча тихо позвала:
   - Людвиг!
   Рука с полотенцем чуть дрогнула. Ленька молча продолжал вытираться. Потом он обернулся, в упор посмотрел на Ходычу и спросил:
   - Что ты хочешь этим сказать?
   - Я к тебе обращаюсь, - ответила Ходыча.
   - Меня зовут Леонидом.
   - А почему же человек, что ночевал у нас, называл тебя Людвигом?
   - А, ты и это знаешь, - Ленька спокойно повесил полотенце на гвоздь и подошел к жене.
   - Видишь ли, - начал он медленно, - моя мать немка. Она в детстве звала меня Людвигом. Поэтому друзья, которые знают меня давно, и теперь по старой памяти зовут этим именем.
   Ходыча не поверила. Что-то в голосе Леньки выдавало ложь. Она подумала, что живет с человеком, которого совершенно не знает. И в самом деле, что ей известно о нем? Ну, комсомолец, ну, послан сюда обкомом, ну, был с ней ласков... А что он делал раньше, каковы его взгляды, чем он интересуется, как проводит дни в Курган-Тюбе, где пропадает с Антоном - ничего она про это не знает. Она вспомнила о взаимном уговоре в то зимнее утро в кишлаке - не спрашивать друг друга о прошлом. Если б не это, она бы сразу спросила его, а теперь - не может... Только сейчас она узнала, что у него есть мать. И этот незнакомый человек, из-за которого она не ночевала дома...
   - Ну, а почему ты его через границу собирался переправить? - спросила она.
   Ленька на короткое время растерялся. Он судорожно передвинул пепельницу на столе, вытащил из пачки папиросу, всунул ее не тем концом в рот, от этого еще больше смутился и положил папиросу в пепельницу.
   - Вот не думал, что ты будешь подслушивать, - сказал он.
   - Ты отвечай на мой вопрос.
   - Пожалуйста, - согласился Ленька и присел на край кровати. - Этот человек, - начал он, - в прошлом немало сделал для нашей семьи. Мы очень обязаны ему. И вот теперь, через много лет я случайно встретился с ним здесь. Он работал кассиром в отделении Госбанка. Я оставил ему свой адрес. Один раз он ехал с большой суммой денег и на него напали. Деньги отобрали, коня увели, а его избили. Никто, конечно, в это не поверил. Ему грозил суд, тюрьма. Тогда он пришел ко мне и попросил в память старой дружбы к нашей семье спасти его от тюрьмы, от позора и помочь ему перебраться через границу.
   Ленька замолчал.
   Ходыча вздохнула, покачала головой:
   - Рассказ, может быть, и красивый, но все это вранье. Вы с ним, наверно, в одной организации - только не знаю в какой...
   - Ты, оказывается, умнее, чем я думал, - Ленька усмехнулся. К нему возвращалась обычная уверенность. - В конце концов, ты моя жена и мать нашего ребенка.
   Ленька придвинулся к Ходыче.
   - Все равно ты догадываешься обо всем. Ну, слушай. Ты хочешь знать, что это за организация? Сейчас поймешь. Ты ведь знаешь, что от партии откололась группа людей, не согласных с ее линией, с ЦК. К этим людям примкнули и некоторые члены комсомола. Теперь ты понимаешь?
   - И вы идете против партии?
   - Да. Мы начали борьбу.
   - Какими средствами.
   - Ну, знаешь ли...
   - Чего же вы добиваетесь?
   - Об этом долго рассказывать. Ты многого не поймешь.
   Ленька окончательно успокоился.
   - Во всяком случае, тебе, моей жене, не станет хуже, если мне будет лучше. Главное - держи язык за зубами.
   Он разделся, потушил лампу и лег. Ходыча не спала почти всю ночь. Она знала, чего хотят эти отколовшиеся от партии люди. Их надо уничтожать, как бешеных собак! Завтра же она пойдет в окружком комсомола и скажет об этом... А ребенок? Ведь у нее под сердцем его ребенок? Что же делать?
   Наступили тревожные дни Ходыча жила с тягостным ощущением, что жизнь ее непоправимо изломана. Она перестала шить чепчики и распашонки, ходила неряшливо одетая и едва причесанная.
   Когда она как-то снова попыталась начать с Ленькой разговор, он резко оборвал ее:
   - Если ты вздумаешь где-нибудь заявить об этом, я всему городу расскажу о тебе. Кто поверит проститутке?
   Это слово обожгло Ходычу, как пощечина. Вот, оказывается, какой у нее муж... Тогда ночью под Новый год он уверял, что не хочет ничего знать о ее прошлом, а теперь он готов ее оклеветать. Ходыча растерялась перед такой низостью. Она ушла к себе в женотдел и проплакала там весь вечер.
   Что же делать? Пойти заявить? Но это значит лишить будущего ребенка отца! И потом Ленька уже, наверно, рассказал о ней повсюду. Кто ей поверит?..
   В один из таких дней Ленька попросил ее достать где-нибудь в кишлаке паранджу и чачван, обязательно на большой рост. Ходыча подумала, что паранджа нужна для одного из посетителей их квартиры. Она отказалась. Но Ленька потребовал так решительно и угрожающе, что ей пришлось согласиться.
   Ленька получил паранджу и чачван.
   Несколько раз он просил жену не ночевать дома, и она покорно уходила к подругам. Ходыча уже не подсматривала в окно. Она знала, что там будет сидеть человек, которого надо переправить через границу.
   Ходыча все эти дни жила как во сне. Исчезли ее живость, энергия, она, как надоевшую повинность, выполняла свою работу в женотделе, неохотно разговаривала с женщинами, перестала выезжать в кишлаки. Ходыча стала нервной и раздражительной, по ночам ее мучили кошмары, она просыпалась, вскакивала с кровати и зажигала свет - она стала бояться темноты.
   Шла посевная. Люди много и напряженно работали и им некогда было заглянуть в грустные, полные слез глаза Ходычи. Как-то в столовой она встретила приехавшего из Кабадиана Виктора. Он пытливо заглянул ей в лицо, спросил, почему она так изменилась, похудела. Ходыча покраснела и чуть не расплакалась. Ей хотелось рассказать этому большому, сильному человеку все, что так мучило ее, попросить помочь разобраться во всем. В это время вошел Ленька, Ходыча уткнулась в тарелку и больше не разговаривала с Виктором.
   Так и жила Ходыча со своими страданиями, мучась между желанием сохранить отца своего первого ребенка (любви к Леньке уже давно не было) и чувством долга, чувством благодарности к людям, которые сделали ее нужным в обществе человеком.
   Несколько дней подряд Ленька сидел дома, был очень нежен и внимателен к жене. Ходыча ждала очередной просьбы - так он вел себя перед тем, как ему потребовался чачван. Она не ошиблась. Вечером, уже укладываясь спать, Ленька попросил ее зайти завтра в окружком партии и постараться взять несколько незаполненных партийных билетов и учетных карточек. Кстати, они там находятся без особого присмотра.
   - Как взять? Украсть, значит? - сразу охрипшим голосом спросила Ходыча.
   Ленька улыбнулся.
   - Ну, зачем так грубо? Взять это еще не значит украсть. Нам нужно для дела.
   - Мне эти тонкости непонятны, - сказала Ходыча. Для тебя - взять, для меня - украсть.
   - Как хочешь называй, но принеси. Ты там часто бываешь, тебе доверяют, ты у них своя. Поэтому тебе это легко будет сделать.
   - Поэтому я и не сделаю, - твердо сказала Ходыча.
   - Берегись! - предупреждающе крикнул Ленька. - Не шути с огнем.
   Ходыча сразу стала спокойной.
   - А что? - спросила она.
   - Я выдам тебя.
   - Как выдашь? Что ты можешь обо мне сказать? - изумленно спросила Ходыча.
   Ленька насмешливо оглядел жену.
   - Паранджу и чачван доставала? Знала, для чего достаешь? Знала. Дома не ночевала! Знала, почему не ночевала? Знала. Ты соучастница и как соучастница - будешь отвечать.
   - Это верно, - упавшим голосом сказала Ходыча. - Пусть! Пусть я отвечу как соучастница. Но больше в твоих делах участвовать не буду. И никакими силами ты меня не заставишь...
   Ленька решил, что сейчас не время продолжать разговор. Пусть успокоится. Он лег и отвернулся к стене.
   Утром Ходыча не пошла на работу. Она дождалась ухода Леньки, заперла дверь на ключ и опять легла на кровать, чтобы обдумать случившееся.
   Ленька пошел к Антону и сообщил, что Ходыча узнала об их делах. Теперь нужно внимательно следить за каждым ее шагом - как бы чего не случилось.
   - Эх ты, политик! - презрительно сказал Антон. - Бабе доверился. Разве это можно? Недаром азиаты говорят: "Не будь другом глупого, не доверяй свои тайны жене". Теперь пропали.
   - Ничего не пропали, - ответил несколько смущенный Ленька. - Но следить за ней придется. Смотри хорошенько.
   - Ладно, не учи.
   Возвращаясь от Антона, Ленька вспомнил о Камиле Салимове. Как жаль, что его здесь нет! Вот голова! Тот бы нашел выход. Впрочем, выход, конечно есть. Неважно, что это жена, мать его ребенка. Она слишком много знает, а если вздумает провалить... Что ж, пусть пеняет на себя.
   Когда Ленька вошел, Ходыча стояла посредине комнаты, собираясь уйти.
   - Ты куда?
   - По делам.
   Ленька рассмеялся и дружелюбно хлопнул ее по плечу.
   - Я знаю, куда ты идешь. Ну и дура. Ты думаешь - я тут один? Ведь здесь все наши. Куда б ты ни пошла, тебя схватят и посадят, да еще такое пришьют, что не выпутаешься. Сиди и молчи.
   Ходыча растерялась. Может быть, он правду говорит. Может быть, везде действует одна шайка. Ленька настолько спокойно ведет себя, что в это можно поверить. Если бы он боялся, то уговаривал бы ее не ходить, угрожал. А он смеется...
   Ходыча осталась дома... Она долго молча лежала на кровати, повернувшись к стене.
   Накануне ночью начался сильный дождь. Он лил все утро, целый день и не затихал всю ночь. Утром Ходыча пошла в караван-сарай и наняла коня до Дюшамбе. Потом она направилась в женотдел. Ходыча не заметила, что возле нее все время вертелся Антон в дождевике с поднятым капюшоном.
   Он не стал дожидаться дальнейших событий и бросился к Леньке.
   - Твоя баба наняла лошадь ехать в Дюшамбе, - взволнованно сообщил он.
   У Леньки затряслась челюсть.
   - Пропали. Теперь пропали. Выдаст... - сказал он, побледнев.
   - Да, уж теперь держись, - хладнокровно подтвердил Антон.
   - Антон, голубчик, на вот, - Ленька протянул наган. - Стреляй в нее, как выедет за город.
   - Уволь, милый, - Антон отвел Ленькину руку. - Я тут ни при чем. Твоя жена - твоя забота.
   Ленька опустился на стул. Антон вышел, оставив посредине комнаты лужу натекло с дождевика.
   Ленька тяжело поднялся, оделся по-дорожному и пошел в караван-сарай. Он выбрал там себе выносливого коня и рысью выехал на дюшамбинскую дорогу.
   Дождь не прекращался. Ходыча до конца работы пробыла в женотделе, а потом, не заходя домой (боялась встретиться с Ленькой), пошла в караван-сарай. Ей оседлали коня, она с трудом взобралась на него - мешал живот. Конь сразу пошел крупной рысью. Дорога тянулась среди высоких камышей. Дождь холодными струями бил в лицо, капли воды попадали за воротник.
   Ходыча подъехала к парому уже в темноте. Ссылаясь на важное государственное дело, она уговорила паромщиков перевезти ее на другой берег. Паром медленно перевез ее через темную, бурлящую реку. На берегу в чайхане Ходыча пролежала всю ночь с открытыми глазами, промерзшая и голодная.
   Ночью дождь было прекратился, но утром полил снова. С гор неслись бурные, желтые ручьи. Ходыча не стала ждать, пока кончится ливень. Она снова взобралась на коня и поехала. Дорога пошла ущельем. Ни одна живая душа не попадалась навстречу. Только вдали она увидела одинокого, стоящего под дождем всадника.
   "Наверно, попутчика ждет", - обрадовалась Ходыча. Она боялась продолжать путь в одиночестве.
   Когда она подъехала ближе и взглянула на всадника, у нее сжалось сердце: это был Ленька...
   Натянув повод, Ходыча молча проехала мимо. Затем пустила коня в галоп. Сзади послышался топот. Ленька догонял ее.
   - Что, едешь на меня доносить? - крикнул он срывающимся голосом.
   Ходыча молчала. Они скакали рядом. Холодный ветер бросал в лицо пригоршни дождя.
   Ленька схватил ее коня за уздечку и остановил.
   - Ходыча, подумай, пока не поздно, - сказал он хрипло. - Ты же моя жена.
   - Я не твоя жена теперь, - ответила Ходыча.
   - Ты мать моего... нашего ребенка!
   - У ребенка не будет отца.
   - Ну, если так... Тогда и ребенка не будет!
   - Почему?
   - Потому что не будет матери.
   - Ты что, угрожаешь?
   - Нет. Предупреждаю.
   Ходыча дернула повод. Конь взвился на дыбы и вырвал уздечку из Ленькиных рук. Ходыча поскакала вперед.
   - Ходыча! Остановись! - крикнул Ленька, но она скакала дальше. Тогда он пришпорил коня и догнал ее.
   Они снова поскакали рядом.
   - Чего ты хочешь, Ходыча? - спросил Ленька. - Вернись обратно. Хочешь, мы уедем с тобой за границу. Хочешь, уезжай в Москву. Я дам тебе столько денег, что тебе и не снилось. Зачем тебе ссориться со мной? Ты, кажется, любила меня когда-то?
   - Мне ничего от тебя не надо, - ответила, задыхаясь, Ходыча. - Ты враг. Прочь с дороги...
   - Ходыча! Я обещаю бросить все. Я уйду из организации. Сохраним нашу любовь. Не выдавай меня. Клянусь, я искуплю свою вину.
   Ходыча подхлестнула коня.
   - Ну, берегись, сволочь!
   Ленька вытащил из кармана наган и выстрелил в спину Ходыче. Револьвер дал осечку. Ленька со злобой ударил коня каблуками и поскакал рядом с Ходычей. Выбрав момент, он сунул наган ей к лицу и трижды выстрелил в упор. Ходыча откинулась назад и упала на землю. Испуганный конь поскакал дальше.
   Ленька спешился, подошел к лежащей на земле Ходыче, взял ее выпачканную в грязи руку со шрамом. Пульса не было. Он медленно опустил руку Ходычи на землю, поправил сбившееся на коленях платье и, вскочив на коня, поскакал в горы.
   Дождь усилился. По дороге потекли мутные потоки воды.
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
   ОНИ ЕЩЕ ВСТРЕТЯТСЯ
   Хмурым весенним утром обоз арбакешей ехал от переправы Кызыл-Кала в Дюшамбе. В ущелье возчики наткнулись на труп женщины. Они положили мертвую на арбу и привезли в больницу. Доктор Моков узнал ту самую девушку, которая не так давно лежала здесь с разрезанной рукой. Он позвонил Маше, и вскоре комсомольские работники собрались в морге.
   Моков установил смерть от револьверных пуль. Несомненно, Ходыча стала жертвой басмаческого нападения. Создали комиссию по организации похорон. Председателем назначили Машу. Она распоряжалась, поминутно вытирая набегавшие слезы. В мастерской срочно сколачивали гроб, девушки вышли за город - плести венки из полевых маков и тюльпанов.
   Ленька вернулся домой перед рассветом. Заснуть он так и не смог, а утром пошел в женотдел и с возмущением заявил, что посылать в командировку жену, даже не уведомляя об этом мужа, - безобразие. Где Ходыча?
   В женотделе удивились. Ходычу никуда не посылали. Начались поиски. Вскоре из Дюшамбе вернулся окружкомовский шофер. Он сообщил, что по дороге встретил арбакешей, которые нашли в ущелье труп женщины. Приметы подходили.
   Ленька помчался в Дюшамбе. На окраине города, у хлопкового завода, он отпустил машину и пошел пешком. В этот ранний час улицы города были тихи и пустынны.
   На крыльце какого-то дома сидела старушка-нищая. Она гнусаво тянула сиплым голосом:
   - Христа ради, подайте... Подайте, христа ради...
   Ленька давно знал эту нищую. О ней ходили плохие слухи. Говорили, будто она содержит притон, а нищенствует, чтобы удобнее зазывать клиентов. Ленька ей никогда ничего не подавал.
   А сейчас, повинуясь какому-то безотчетному чувству, он сунул руку в карман и бросил старухе медную монету. Ленька прошел несколько шагов и обнаружил в кармане еще монету. Он вернулся и отдал ее старухе. После этого он почувствовал себя бодрее и даже начал что-то насвистывать.
   "Пронесет", - подумал он.
   За поворотом послышалась песня. Из-за угла вышли девушки. Они пели негромко, задумчиво и красиво.
   "Хохлушки", - определил Ленька.
   Девушки подошли ближе. Все они были крепкие, краснощекие, в тугих ситцевых платьях. Посредине шла красивая загорелая девушка с коротко подстриженными светлыми волосами. Ленька оценивающе посмотрел на нее.