Хабур Владимир. Мирное время

   Ибрагима уже не удовлетворяла роль атамана многочисленной шайки. Ему хотелось развернуться шире, заполучить власть над тысячами людей. Он мечтал об огне больших сражений, дыме пожарищ, о толпах пленных. Власть. Золото Ибрагим часто вспоминал о Чингиз-хане, Хромом Тимуре.
   А разве он не мог бы?..
   Но людей было мало. А с полусотней сабель не начнешь войны!
   Весной 1921 года на родине Ибрагима, в кишлаке Нарын, собирался маслихат родовых вождей Локая.
   Именитые локайцы много слышали о новых порядках, установленных в Бухаре. Они страшились за целость своих стад и земель. Они искали человека, который мог бы бороться за сохранение старой жизни. Молодой Ибрагим внушал доверие. Его стоило сделать главой правоверного воинства, охранителем их богатств и положения родовых вождей. Совет локайских старейшин решил создать Ибрагиму войско. Байство левобережья Вахша откликнулось на призыв маслихата. Сотни молодых джигитов пришли в войско ислама.
   Ибрагим почувствовал себя вождем и готовился возглавить "священную войну". Но осенью на маслихат в кишлаке Караменды, где пять тысяч баев, мулл и ишанов обсуждали вопросы войны, неожиданно прибыл Энвер-Паша, с отрядом из восьмидесяти турок и афганцев. Он явился из Бухары, чтобы принять на себя руководство басмаческим движением. Он сошел с коря и сказал речь - скупую и краткую. (Что говорить этим грязным конокрадам?).
   Энвер был красив и изящен. Каждый его жест говорил, что этот человек рожден повелевать. Лучшие города мира посетил он прежде, чем попасть в пыльный и вонючий кишлак Караменды.
   Когда-то этот человек был в центре политических интриг Европы и Азии. Он был женат на дочери турецкого султана и слава его, слава зятя халифа, гремела по всему мусульманскому миру. В то время он, окруженный ореолом "спасителя отечества", являлся фактическим диктатором Турции. Теперь этот ореол померк, он испытал на себе все лицемерие прожженных политиков Европы лицемерие, которым он сам так широко пользовался когда-то. Кемалисты с позором выгнали его из родной страны. Он пытался обмануть Москву - выдать себя за единственного в Турции революционера. Но большевиков обмануть не удалось! Седой Нариманов выгнал его из Баку, когда он попытался выступить с пантюркистской речью на съезде народов Востока. Тогда зять халифа направился в Среднюю Азию.
   Он приехал в Бухару. Там хозяйничали джадиды. Они радостно встретили Энвера и поручили ему организацию армии. Знатному турку это понравилось. Отсюда можно было начинать войну за объединение всех мусульман под знаменем ислама. Но, кроме джадидов, здесь находились другие люди, они следили за Энвером, вмешивались в его дела - они явно не доверяли зятю халифа. И Энвер-Паша сбежал. С верными людьми прискакал он в Локай к Ибрагиму, о котором много слышал.
   Энвер-Паша рассчитывал поразить своим блеском диких номадов и сделать Ибрагима послушным помощником. Но получилось совсем другое. Едва он закончил свою речь, как на него со всех сторон надвинулись люди, запахло враждой.
   - Он джадид! - крикнул кто-то.
   - В зиндон его! Смерть джадиду! - понеслось со всех сторон.
   Ибрагим не хотел отдавать власть.
   Отряды окружили отряд Энвера, разоружили его, а зятя халифа заперли в старой, закопченной и грязной кибитке. Он просидел там двадцать дней, пока не прибыли послы афганского эмира и не освободили его.
   Энвер понял: кроме него, есть еще один претендент на престол будущего халифата: тот же Ибрагим. Энвер-Паша смирился и притих.
   Муллы Локая благословили Ибрагима на войну с неверными. Весной 1922 года в кишлаке Кокташ собрался курултай духовенства и объявил газават священную войну. Под зеленые знамена ислама со всех сторон стекались разные люди. Приезжали на сытых откормленных конях пышно разодетые феодалы, окруженные пешими, оборванными, кое-как вооруженными дехканами, через пограничную реку переправлялись шайки высоких длинноволосых людей, жаждущих крови и грабежей, приходили запыленные и усталые дервиши: из ущелий выползали разбойники, грабившие караваны на торговых путях. Ибрагимовские вербовщики обманом и угрозами пригоняли в войско ислама дехкан с прадедовскими ружьями, с кетменями и палками.
   Длиннобородые феодалы, кряхтя, слезали с коней и шли в шатер Ибрагима. Они низко кланялись ему, складывали на ковер богатые приношения и почтительно, но хмуро поглядывали на Энвера. А тот мрачнел, сжимал кулаки, ругался про себя.
   Под Дюшамбе Ибрагим коварно обманул зятя халифа. Разбив отряд бухарцев, он послал делегатов для заключения перемирия с Красной Армией. Энвер ускакал к Ишан-Султану под Байсун и послал оттуда письмо эмиру Саид Алим-хану. "Он обманывает вас и оттирает меня", - писал Энвер.
   Шакалы стояли друг против друга, ощетинившись и оскалив зубы. Но за Ибрагима была родовая верхушка Локая, сбежавшая из Бухары эмирская знать, муллы, ишаны. Энвер проиграл.
   Когда под Байсуном части Красной Армии разбили Энвера, Ибрагим не поспешил к нему на помощь.
   - Истинно мы послали тебя благовестником и угрожателем и с тебя не спросится ответственности за идущих в адский пламень, как сказано в писании, - проговорил он и провел руками по бороде.
   4 августа 1922 года в бою под Больджуаном был убит Энвер-Паша, бывший военный министр и главнокомандующий в Турции, зять халифа и атаман басмаческой шайки.
   - Воля бога, - вздохнул Ибрагим. - В одном котле две бараньи головы не уварятся. Один из нас должен был уйти.
   Ибрагим стал главнокомандующим - аскар-баши-газы. Новый титул прибавил работы. Нужно было созывать маслихаты, рассылать фирманы, объединять действующих на свой страх курбашей.
   Теперь Ибрагим-бек завел штаб. За ним следовала большая свита. Впереди скакали глашатаи, бежали скороходы.
   Но людей в войске ислама становилось все меньше. Вскоре после смерти Энвера, осенью в кровавых боях Ибрагим потерял шестьсот всадников убитыми и ранеными. Началось дезертирство. В кишлаках поднималась беднота, дехкане объединялись в отряды красных палочников и шли войной против Ибрагима.
   С каждым днем все теснее смыкалось вокруг банды кольцо красноармейских штыков. Надо было уходить в непроходимые тугаи, скрываться в ущельях, болотах, держаться поближе к реке, за которой в тумане лежала чужая земля. Ибрагим-бек похудел, почернел, тяжелые морщины прорезали его мрачное лицо.
   На шестом году басмаческой войны, запятнанный кровью своих жертв, пропахший дымом сожженных кишлаков, Ибрагим-бек собрал остатки верных ему людей. Под натиском частей Красной Армии и отрядов красных палочников он перешел реку и скрылся на афганском берегу.
   Началась жизнь в изгнании, на чужбине. Афганистан неласково встретил пришельцев. Курбаши задолжали всем менялам на базарах Герата и Мазар-и-Шерифа. Джигиты, которым никто не давал в долг, нанимались в пастухи.
   Ибрагим снова предстал перед Саид Алим-ханом. Бывший повелитель Бухары постарел. Жирные складки свисали со щек, белки глаз совсем пожелтели, борода поседела, увеличилась плешь. Он все еще косо поглядывал на Ибрагима - не мог забыть о двадцати вьючных верблюдах, захваченных из его каравана.
   У эмира Ибрагим встретился с человеком в сером просторном френче и блестящих желтых крагах из свиной кожи.
   - Зовите меня просто - ваше превосходительство, - сказал ему человек во френче, оскалив в улыбке длинные лошадиные зубы.
   Он стал новым хозяином Ибрагима. Дом эмира превратился в место свиданий с этим человеком. Они подолгу сидели в прохладной комнате внутреннего двора и его превосходительство тактично инструктировал Ибрагима, как действовать дальше для успеха их дела.
   Весной 1929 года его превосходительство приказал выступить. Передовым послали Фузайль Максума. Его не жалели. Он таджик, а какие из таджиков воины? Это - пахари. Воином может быть только пастух, наездник.
   Фузайль ворвался в Каратегин. Он двигался, забрасывая далеко вперед тучи ложных слухов о том, что за ним идет сам Ибрагим с несметным войском, с пушками и пулеметами.
   Фузайлю никто не поверил. Меньше чем через месяц он снова перешел реку и вернулся к своим шатрам. Он был жалок, как ощипанный петух. Больше о нем не вспоминали.
   Затем границу перешел Утан-бек, старый и самый отчаянный басмаческий курбаши. Его люди жгли и уничтожали все на своем пути. Ибрагим одаривал гонцов с известиями о победах Утан-бека: это был его любимец.
   Но прошло всего несколько недель и - жалкий, дрожащий Утан-бек вернулся. С ним приехали два всадника - все, что осталось от большого отряда. Шесть дней окруженный красными палочниками он, как шакал, скрывался в камышах. Он случайно выбрался к берегу Пянджа и темной ночью переплыл реку, потеряв там коня и саблю - подарок Ибрагима.
   Тогда Ибрагим понял: надо идти самому.
   В то время Афганистан переживал тяжелые дни. Страна пылала в огне гражданской войны. Теснимый войсками Баче-и-Сакао, падишах Аманулло бежал из Кабула.
   Во главе момандов и племени хоста, поддержанный хазарейцами, в Кабул вошел Нурмат-хан, человек большого и хитрого ума. На кабульском базаре он повесил вниз головой слугу пророка божьего Баче-и-Сакао.
   По всей стране начали действовать карательные экспедиции. Нурмат-хан не забыл никого из сторонников Баче-и-Сакао. В бою с солдатами Гаус-хана, посланного Нурматом на север, Ибрагим потерял много всадников и укрылся на острове Ура-тугай. Но и сюда уже стягивались афганские полки.
   Изменники Мулла Иса Ленг и Гулям Кадыр, выразив покорность и раскаяние, сдались на милость победителя со всеми джигитами, оружием и лошадьми.
   Ибрагим повел своих людей на Мазар-и-Шериф, но по дороге встретил сильные заслоны афганцев.
   Оставался только один путь - через Пяндж...
   А оттуда, с того берега каждый день шли тревожные вести. Приходили запыленные усталые люди, бросались на колени, посыпали себе голову пеплом, плакали от злобы и страха. Они рассказывали, что священная земля предков попирается железными машинами, там ломаются дувалы, разделяющие поля хозяев, в кишлаках у богатых и знатных людей отбирают землю, скот, дома и раздают оборванцам, кишлачной бедноте, батракам. Дети мусульман учатся в новых школах, куда не пускают мулл и где не читают корана. Женщины сбрасывают паранджу. Люди забывают бога и отцов.
   Скорей туда! Скорей, пока остались еще друзья, пока еще можно собрать под зеленые знамена газавата людей, сердца которых откликнутся на слова:
   "За эмира! За веру! Против неверных и богоотступников!".
   Ибрагим решился. Его превосходительство обещал немедленную помощь.
   - Ничего, что мало людей, - сказал он. - Вас ждут там. Когда-то Наполеон дошел до сердца России - Москвы. Вы дойдете до сердца Азии священной Бухары, а, может быть, и дальше.
   ...И вот он, Ибрагим-бек, лежит один среди камней. Бухара далеко, до нее не достать. Помощи нет ниоткуда. Ибрагим в последний раз обратился к эмиру. Он отправил к нему Мулло Нияза. Посланный не вернулся обратно. Он прислал гонца с письмом. Вместо помощи в письме были одни благословения.
   "От вашей светлости и совместно с его превосходительством послом от эмира, прибыли в Ханабад и остановились в доме дяди эмира Сеид-Инак-Каляна. От имени вашего и всех командующих привез низкий поклон эмиру и его племянникам. Все остались очень довольны. Под флагом эмира и его ближних подымайте дух населения, молитесь богу и продолжайте наше дело...", - писал Мулло Нияз. Но продолжать дело уже нет сил. Надо уходить. Куда?
   Утром, совершив молитву, Ибрагим-бек и ишан снова сели на коней.
   - Я скажу тебе еще одну суру, больше ты их не услышишь, - сказал ишан.
   - Ты вспомнил ее ночью? - спросил Ибрагим.
   - Не смейся. Послушай: "Ужели ты не обратил внимания на лицемеров, которые своим братьям говорили: да, если вас принудят выйти, то и мы с вами вместе выйдем. И если с вами будут воевать, то мы непременно поможем вам. Бог свидетель, что они лжецы..."
   - Они лжецы, - повторил Ибрагим. - Они обещали людей, оружие, деньги. Где все это? Что ж, надо возвращаться к ним - больше некуда.
   Далеко внизу блестела лента реки. Ибрагим отыскал у берега паром и направил туда коня.
   Когда всадники спустились вниз к реке, их окружили краснопалочники. Невысокий человек в синей чалме и полосатом халате, натянув повод коня, крикнул:
   - Сдавайся, Ибрагим! Твое время кончилось.
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
   ПРИЗРАК СЧАСТЬЯ
   В Дюшамбе на приезд Леньки никто не обратил внимания - в эти дни сюда съехалось столько народа со всех концов республики!
   Столица была празднично оживлена. Шел съезд Советов. На домах висели красные флаги. Улицы тщательно поливались пять, а то и шесть раз в день. По главной - Ленинской - улице запретили проезд арб и бричек.
   Съезд шел в достроенном, наконец, Доме дехканина. В перерывах между заседаниями на балконе играл дуxoвой оркестр. Внизу собирались толпы слушателей - любителей музыки.
   Говорящий удивленно поднял брови, увидев входящего в кабинет Леньку. Но выслушав объяснения, он улыбнулся, пожал ему руку и сказал, что сейчас самое главное - уметь заметать следы. Он направил его к своему знакомому агроному, работающему в Наркомземе. Леньке дали маленькую, похожую на чулан комнату. Это избавляло его от жизни в общежитии, на глазах у комсомольских работников.
   Старый агроном Валентин Сергеевич оказался вежливым и услужливым человеком. Усы он брил, но оставлял маленькую седенькую бородку и напоминал американцев, какими они изображены на рисунках в романах Жюль-Верна. В доме хозяйничала его жена - толстая, рыхлая женщина Эвелина Карловна. Она сразу же сообщила Леньке, что происходит из прибалтийских немцев, что в роду у них есть большие люди, а первый муж был у нее бароном. Он умер, конечно, до этой революции. Говорила она с сильным акцентом, пересыпая фразы немецкими словами.
   С утра во дворе появлялись какие-то женщины. Они часами сидели на скамеечке, ожидая очереди, и по одной входили в комнату к Эвелине Карловне. Ленька долго не мог понять, что они там делают, пока не заглянул в окно. Оказывается, Эвелина Карловна занималась гаданием - предсказывала судьбу по линиям рук... Когда Ленька как-то шутя предложил погадать ему по руке, хозяйка вначале смутилась, но быстро оправилась и сказала:
   - Кладите полтинник.
   Ленька положил на стол несколько серебряных монет и протянул руку.
   - О! У вас интересный рука! - воскликнула Эвелина Карловна. - Очень интересный! Я много вижу здесь. У вас блестящий будущий. Вы имеет один большой друг. Как говорится, патрон. Держитесь за него, он выведет вас на дорогу. Зер гут. Я вижу скоро дорогу. Вам надо быть осторожней. Вы боитесь женщин.
   Она кокетливо посмотрела на него и добавила:
   - Ах, такой молодой, но уже боятся женщин и выпивки. От них всякий неприятности.
   Ленька поблагодарил хозяйку за приятные предсказания и ушел. Впоследствии он узнал, что Эвелина Карловна состояла на службе у Говорящего. В ее обязанности входило выпытывать у приходящих к ней женщин разные сведения и новости и передавать наиболее важные Говорящему. Она хорошо знала, кто такой Ленька и что ему нужно сказать.
   По совету Говорящего, Ленька объявил себя больным. Целыми днями он валялся на кровати в своем чуланчике, притворно охал и стонал, когда его навещали немногочисленные знакомые.
   Постепенно гармская рана зажила, о кровавых событиях говорить стали меньше, и Ленька счел безопасным появляться на улице, в учреждениях. Правда, о нем шла нехорошая слава: струсил, не рискнул вернуться для погони за Фузайлем. Но находились и защитники: он болел, нельзя же больным воевать...
   Ленька прикидывался все еще наполовину здоровым, делал томное лицо, заходил в обком и скромно сидел там где-нибудь в уголке, стараясь пореже попадаться на глаза Корниенко.
   Говорящий дал указание - стать незаметным, маленьким. Если даже за Ленькой установится репутаций ленивого, никчемного человека, это хорошо. Нужно, что бы полностью забыли его гармскую историю.
   Ленька так и делал. И все же о нем вскоре опять вспомнили. Люди нужны были всюду. Однажды его вызвали в обком комсомола и предложили ехать в Курган-Тюбе заместителем редактора газеты. Он согласился.
   Ленька позвал к себе Антона, теперь служившего в Наркомземе конюхом, и уложил с ним вещи. Антону он предложил уволиться и ехать с ним.
   В Курган-Тюбе, следуя советам Говорящего, Ленька старался поменьше попадаться на глаза начальству. Первое время он аккуратно выполнял свою работу, но потом стал лениться. Он часто не являлся в редакцию, притворяясь нездоровым, или придумывал разные предлоги для отлучки из города. Достав лошадей, они с Антоном уезжали в камыши, охотились на фазанов, а, случалось, и на джейранов.
   К его отсутствию в редакции скоро привыкли, - оно не отражалось на работе. Уволить его не решались - все-таки прислан из центра. Его просто перестали замечать.
   Как-то, возвращаясь с охоты, увешанный фазанами, Ленька встретил на улице девушку. Он остановился и долго смотрел ей вслед. Это была та хорошенькая, чуть скуластая девушка, с которой он ехал когда-то на автомашине в Дюшамбе и изредка встречал потом на улицах столицы.
   - Ах, черт возьми! - негромко воскликнул Ленька. - Вот и встретились...
   Всю дорогу он думал о девушке и решил обязательно разыскать ее. На следующий день он с утра начал обходить все учреждения Курган-Тюбе. Она, конечно, где-нибудь служила. И действительно, в женотделе исполкома он увидел ее за столом, окруженным женщинами.
   Ленька долго вертелся возле комнаты женотдела, наконец, не выдержал и подошел к девушке. Начать разговор было нетрудно: он из газеты, работает заместителем редактора и слышал, что женотдел в последнее время много сделал для раскрепощения женщин. Почему же она не пишет об этом в газету? Он встречал ее в столице и знает, что она может хорошо написать...
   Девушка тоже его вспомнила. Звали её Ходыча. Как и Ленька, она недавно приехала в Курган-Тюбе. Жила она скучно: старые знакомые и друзья остались в столице, а новых еще не приобрела - все некогда. Ленька уселся поудобнее и разговорился. Девушка тоже, видимо, соскучилась по душевному разговору и охотно поддержала беседу.
   Обедали они вместе. По улице шли рядом, искоса поглядывая друг на друга. Она оказалась умной девушкой и все больше ему нравилась.
   Ходыча много работала в женотделе, ее постоянно окружали женщины - и она отвыкла от мужского общества. В работе ей, конечно, приходилось сталкиваться и с мужчинами, но это были чисто служебные, деловые встречи. А здесь... Короче говоря, Ленька тоже понравился Ходыче.
   Обедали они в столовой, в уголке, где за ними никто не наблюдал. Время прошло незаметно и весело. Давно Ходыча не ела с таким аппетитом, давно так весело не смеялась. Ленька шутил, рассказывал анекдоты, высмеивал местных работников. Он не умолкал ни на минуту. При уходе Ленька взял с Ходычи слово, что она завтра в это же время придет в столовую. Домой он шел, весело насвистывая, и даже пытался петь. Конец скуке! Он нашел себе развлечение.
   Ходыча тоже осталась довольна новым знакомством. В последнее время она сильно уставала от работы и жары, дома бросалась на жесткую кровать в своей комнате и думала, что хорошо бы вот сейчас поболтать с другом, с близким человеком о событиях дня, о планах на будущее, о себе. Но рядом никого не было. А теперь ей казалось, что этот краснощекий Ленька, болтливый и немного смешной, может стать ее другом.
   Когда Ленька сказал, что встречал ее в Дюшамбе, Ходыча смутилась. Знает ли он что-нибудь о ее прошлом?
   На следующий день, когда они встретились за обедом, Ходыча расспрашивала Леньку о столице, о знакомых. Она убедилась, что он о ней ничего не знает. Девушка с легким сердцем согласилась погулять с ним после обеда.
   Пыль толстым слоем лежала на немощеных улицах, покрывала дома, деревья, скамейки; пыльная завеса висела над городом, и, казалось, само небо - тоже запылилось... Ленька и Ходыча вышли за город. Высокие стебли желтого тростника громко шуршали в высохшем от зноя болоте, в глинистой почве большими пучками росла трава - тоже серая от пыли. В горах жгли костры, и дым длинными, извилистыми лентами опоясывал холмы.
   Молодые люди держались за руки и говорили. О чем? Вернувшись домой, ни он, ни она не смогли бы вспомнить, о чем они так оживленно говорили во время прогулки, чему так громко и весело смеялись.
   В город они вернулись, когда совсем уже смеркалось, Ленька проводил Ходычу домой. Перед уходом хотел обнять ее, но передумал.
   "Успеем", - решил он и только крепко пожал ей руку.
   Девушка плохо спала в эту ночь.
   Они стали встречаться каждый вечер. Когда солнце садилось за дальними вершинами, они шли за город. Там бродили по длинным, узким улочкам пригородных кишлаков. Женщины, мывшие в арыках посуду, ласково улыбались Ходыче и приглашали к себе. Все они знали эту девушку, бывали у нее в женотделе.
   Вскоре по городу поползли сплетни. Встречая Леньку или Ходычу, знакомые ехидно подмигивали, усмехались и начинали говорить намеками.
   Ходыча с грустью сказала Леньке, что она должна беречь свою репутацию, ведь она работает в женотделе! Всякие слухи и намеки мешают ей работать, подрывают ее авторитет. Встречи придется прекратить. Как Ленька ни упрашивал, как ни уговаривал, она стояла на своем. Прогулки по вечерам прекратились. Теперь они виделись только за обедом в столовой.
   Незаметно подошла зима. Начались непрерывные дожди, потом неожиданно ударил небольшой мороз и пошел снег. К концу декабря вся долина покрылась чистым снежным покровом.
   Под новый год Ленька зашел к Ходыче на работу и предложил ей вечером покататься верхом.
   - Зима все-таки, - сказал он. - Надо пользоваться случаем. Завтра, наверное, растает.
   Ходыча с радостью согласилась.
   Вечером Ленька подъехал к ее дому, он вел на поводу второго оседланного коня.
   За кишлаком лежала ровная белая долина. Из-за туч вышла луна и осветила снежную равнину призрачным светом.
   - А ну, кто быстрей! - задорно крикнула Ходыча и хлестнула коня камчой. Конь прижал уши и сразу перешел в карьер. Ленька не очень любил быструю езду, но делать было нечего, и он помчался вслед за Ходычой. Ветер засвистал в ушах, сразу стало холодно. Ленька съежился, впился ногами в конские бока и отпустил повод.
   Сколько времени они так скакали, никто из них сказать не мог. Когда усталые, взмокшие кони пошли, наконец, шагом, они стали присматриваться к местности. Пейзаж изменился. Похоже, что они находились у подножия хребта. Их окружали какие-то холмы. Нет сомнения, что они попали сюда впервые. Ленька даже свистнул.
   - Вот так штука! Куда же это мы забрались?
   Ходыча рассмеялась. Ее забавляла растерянность Леньки.
   - Посмеешься потом, - мрачно сказал Ленька. - Ты лучше скажи, где дорога?
   - Как, где дорога? Разве не видишь? Вот дорога, - Ходыча показала на несколько темных кочек. Поехали. Но вскоре кочки исчезли. Снова вокруг лежала белая снежная пелена.
   Всадники постояли немного. Потом соскочили с коней и обошли вокруг. Никакой дороги не обнаруживалось. Луна совсем скрылась за тучи. Пошел мокрый крупный снег.
   - Что же будем делать? - спросил Ленька.
   Ходыча вскочила на коня.
   - Ты куда? - крикнул Ленька.
   - Не ночевать же нам здесь, - сказала Ходыча. - Поедем. Может быть, кони сами найдут дорогу.
   Ленька двинулся вслед за девушкой. Снег усиливался, залеплял глаза, руки сразу стали мокрыми. Кони шли шагом, тесно прижавшись друг к другу.
   Всадники молчали. Лошади поминутно спотыкались, и надо было следить, чтобы не вылететь из седла.
   Ленька взглянул на Ходычу. Она сидела, съежившись, пригнув голову, ее пальто, должно быть, промокло. Ему стало жаль девушку. Он уже хотел предложить ей свою кожаную куртку, но подумал, что сам останется в одной гимнастерке, и дрожь прошла по его телу. Он молча обогнал Ходычу и поехал вперед.
   Вдруг до него сквозь шум ветра донесся голос Ходычи:
   - Леня! Стой! Огонь справа!
   Он взглянул направо. Вдали мерцал слабый огонек. Сразу стало легче. Молодые люди направились в ту сторону. Вскоре сквозь завесу падающего снега они увидели смутные очертания кишлака.
   Ночной незнакомый кишлак встретил их бешеным собачьим лаем. Огромные, как телята, памирские волкодавы, злые и голодные, окружили всадников. Конь Ходычи захрапел и взвился на дыбы. Под Ленькой конь был спокойнее, он только перебирал ногами на месте.
   Ленька закрыл своим конем Ходычу. Потом вытащил из куртки браунинг и передвинул предохранитель. Когда волкодавы снова приблизились, он слегка нагнулся и выстрелил в ближнего, самого большого пса. Крупный черный волкодав подпрыгнул на задних ногах и с воем упал на спину. Ленька продолжал стрелять. Упало еще несколько собак. Свора с визгом повернула назад и скрылась за постройками.
   Ленька посмотрел на Ходычу. Даже в темноте было видно как она побледнела.
   - Э-эй! - закричал Ленька во весь голос. - Эй-эй!
   Из ближнего двора вышел человек. Ходыча сказала, что они заблудились и просят показать дорогу в Курган-Тюбе. Дехканин удивленно чмокнул. Отсюда до Курган-Тюбе двадцать километров! Из дома вышла женщина. Она всплеснула руками.
   - Апа-татар! - И бросилась к Ходыче.
   Прозвище, которое дали в столице, повсюду следовало за Ходычой. Так ее звали и в Курган-Тюбе. Эта женщина приходила в женотдел, говорила там с Ходычой. И, конечно, она ее запомнила и узнала сейчас. После объятий и приветствий она предложила молодым людям переночевать в кишлаке. Они с мужем живут в очень плохой кибитке, но она поведет их к соседям. Там их уложат спать.