Страница:
"Внехарактерность" совсем .иного рода присуща многим произведениям нашего столетия. Мир человека (особенно в литературе "потока сознания", о которой речь пойдет позже) постигается как нестабильный, аморфный, чуждый какой-либо определенности. Так, Г. Гессе в романе "Степной волк" оспаривает традиционную реалистическую литературу, где каждое лицо - "четко обозначенная и обособленная цельность", и называет соответствующую эстетику поверхностной и дешевой. "В действительности, -пишет он, - любое "я", даже самое наивное,-это не единство, а многосложный мир, это маленькое (39) звездное небо, хаос форм, ступеней и состояний, наследственности и возможностей <...> Тело каждого человека цельно, душа -нет. Поэзия <...> по традиции <...> оперирует мнимоцельными, мнимоедиными персонажами". Говорится также, что единство личности является "лишь иллюзией"3.
***
Термины "подражание" и "символизирование", "тип" и "характер", как видно, констатируют разные аспекты связей искусства с внехудожественной реальностью. Но ни один из них не ориентирует научную мысль на универсальную, собственно теоретическую характеристику познавательной стороны художественных произведений. Эту ответственную миссию в искусствоведении XX в. берет на себя термин "тема" (тематика), к которому мы и обратимся.
3. Тематика искусства
1. ЗНАЧЕНИЯ ТЕРМИНА "ТЕМА"
Слово "тема" ("тематика"), широко бытующее в новоевропейских языках, произошло от др.-гр. thema-то, что положено в основу. В искусствоведении и литературоведении оно используется в разных значениях, которые правомерно (с долей приблизительности) свести к двум основным.
Во-первых, темами именуют наиболее существенные компоненты художественной структуры, аспекты формы, опорные приемы. В литературе это - значения ключевых слов, то, что ими фиксируется. Так, В.М. Жирмунский мыслил тематику как сферу семантики художественной речи: "Каждое слово, имеющее вещественное значение, является для художника поэтической темой, своеобразным приемом художественного воздействия <...>. В лирике нередко целое поэтическое направление определяется по преимуществу своими словесными темами; например, для поэтов-сентименталистов характерны такие слова, как "грустный", "томный", "сумерки", "печаль", "гробовая урна" и т. п."4. Подобным же образом термин "тема" издавна используется в музыковедении. Это-"наиболее яркий <...> музыкальный фрагмент", элемент структуры, который "представительствует от данного произведения" -то, что "запоминается и узнается"5. В данной терми(40)нологической традиции тема сближается (если не отождествляется) с мотивом (см. с. 266-269). Это активный, выделенный, акцентированный компонент художественной ткани. По словам Б.В. Томашевского, темы <...> мелких частей" произведения именуются мотивами, "которые уже нельзя более дробить"1.
Другое значение термина "тема" насущно для разумения познавательного аспекта искусства: оно восходит к теоретическим опытам прошлого столетия и связано не с элементами структуры, а впрямую с сущностью произведения как целого. Тема как фундамент художественного творения - это все то, что стало предметом авторского интереса, осмысления и оценки. Данный феномен Б.В. Томашевский назвал главной темой произведения. Говоря о тематике в этой ее стороне не структурной, а субстанциальной), он называл темы любви, смерти, революции. Тема, утверждал ученый, - это "единство значений отдельных элементов произведения. Она объединяет компоненты художественной конструкции, обладает актуальностью и вызывает интерес читателей"2. Ту же мысль выражают современные ученые: "Тема есть некоторая установка, которой подчинены все элементы произведения, некоторая интенция, реализуемая в тексте"3.
Далее мы сосредоточимся на тематике именно в этом ее, можно сказать, субстанциальном аспекте, т. е. на предмете художественного освоения (познания), который безгранично широк и потому трудно определим: искусству есть дело едва ли не до всего. В художественных произведениях прямо или косвенно преломляются и бытие как целое (т. е. присутствует картина мира как упорядоченного или дисгармоничного), и его определенные грани: феномены природы и, главное, человеческой жизни.
Понятие это (художественная тема, тематика) в значительной мере скомпрометировало себя догматически узкой интерпретацией, которая упрочилась в отечественном литературоведении начиная с 1920-х годов: темы литературных произведений настойчиво сводились к социальной характерности4.
Художественная тематика сложна и многопланова. На теоретическом уровне ее правомерно рассмотреть как совокупность трех начал. (41) Это, во-первых, онтологические и антропологические универсалии, во-вторых -локальные (порой весьма масштабные) культурно-исторические явления, в-третьих - феномены индивидуальной жизни (прежде всего - авторской) в их самоценности. Перспектива подобного истолкования тематики искусства (на наш взгляд, еще весьма предварительно) намечена М.М. Гиршманом, по словам которого, " в произведениях как художественной целостности равно несомненными и равнодостойными являются человечество, народ и конкретная человеческая личность"5.
2. ВЕЧНЫЕ ТЕМЫ
В художественных произведениях неизменно запечатлеваются (по воле автора или независимо от нее) константы бытия, его фундаментальные свойства. Это прежде всего такие вселенские и природные начала (универсалии), как хаос и космос, движение и неподвижность, жизнь и смерть, свет и тьма, огонь и вода и т. п. Все это составляет комплекс онтологических тем искусства.
Неизменно значим и необычайно богат, далее, антропологический аспект художественной тематики. Он включает в себя, во-первых, собственно духовные начала человеческого бытия с их антиномиями (отчужденность и причастность, гордыня и смирение, готовность созидать или разрушать, греховность и праведность и т. п.); во-вторых, сферу инстинктов, связанную с душевно-телесными устремлениями человека, каковы либидо (половая сфера), жажда власти, влечение к материальным благам, престижным вещам, комфорту и т. п.; в-третьих, то в людях, что определяется их полом (мужество, женственность) и возрастом (детство, юность, зрелость, старость); и наконец, в-четвертых, это надэпохальные ситуации человеческой жизни, исторически устойчивые формы существования людей (труд и досуг, будни и праздники; конфликтные и гармонические начала реальности, мирная жизнь и войны либо революции; жизнь в своем доме и пребывание на чужбине либо странствия; гражданская деятельность и частная жизнь и т. п.). Подобные ситуации составляют сферу действий и усилий, нередко - поисков и приключений, стремлений человека к осуществлению определенных целей.
Названные (и оставшиеся неназванными) бытийные начала, приходя в искусство, составляют богатый и многоплановый комплекс вечных тем, многие из которых "архетипичны", восходят к ритуально-мифологической древности (архаике). Эта грань художественного творчества является достоянием всех стран и эпох. Она выступает либо как (42) явный центр произведений, либо присутствует в них подспудно, а то и остается не осознаваемой авторами (мифопоэтический подтекст).
В своем обращении к вечным темам искусство оказывается сродным и близким онтологически ориентированной философии и учениям о природе человека (антропологии). Преломление в искусстве бытийных констант стало предметом пристального рассмотрения философами эпохи романтизма1, а также учеными школ мифологических Гримм в Германии, Ф.И. Буслаев в России) и неомифологических. (Н. Фрай)2, психоаналитического искусствоведения, ориентирующегося на труды 3. Фрейда и К. Г. Юнга.
В последнее время появился ряд серьезных работ, в которых исследуется причастность мифологической архаике литературного творчества близких нам эпох (труды Г.Д. Гачева, Е.М. Мелетинского, Смирнова, В.И. Тюпы, В.Н. Топорова3). Особого внимания заслуживают теоретические обобщения Д.Е. Максимова. Констатируя огромную значимость универсалий, восходящих к архаике, для литературы всех эпох, ученый вместе с тем говорил о "мифопоэтической традиции" в литературе XIX-XX вв. как явлении невсеобъемлющем, локальном. Эта традиция, утверждает Д.Е. Максимов, тянется от Божественной комедии" Данте и поэм Мильтона к "Фаусту" Гете и мистериям Байрона; она активизируется после Вагнера, в частности ? в символизме. Ученый не соглашается с широко бытующим представлением о тотальном мифологизме искусства и литературы: "Нельзя одобрить то необузданное литературоведческое фантазирование в мифологических толкованиях современных художественных произведений <...> которым часто увлекаются серьезные и эрудированные ученые"4. Это суждение, на наш взгляд, совершенно справедливо. Собственно мифологическое и мифопоэтическое начало и (шире) сфера бытийных универсалий (при всей ее важности) далеко не исчерпывают того, что художественно познается и осваивается. Это лишь одна из граней тематики искусства. (43)
3. КУЛЬТУРНО-ИСТОРИЧЕСКИЙ АСПЕКТ ТЕМАТИКИ
Наряду с универсалиями вселенского, природного и человеческого бытия (и в неразрывной связи с ними) искусство и литература неизменно запечатлевают культурно-историческую реальность в ее многоплановости и богатстве. Человечество едино, но это не однородная глыба, не монолит. Бытию людей присуща пространственно-временная разнокачественность, которая (как и универсалии) неизменно преломляется в произведениях искусства.
Литературой постигаются черты племен, народов, наций, религиозных конфессий, свойства государственных образований и крупных географических регионов, обладающих культурно-исторической спецификой (Западная и Восточная Европа, Ближний и Дальний Восток, Латиноамериканский мир и т. п.). Присущий подобным общностям тип сознания (менталитет), укорененные в них (в жизни как народа в целом, так и "образованного слоя") культурные традиции, формы общения, бытовой уклад с его обычаями неизменно отзываются в плодах художественной деятельности. И в произведения искусства неминуемо входят такие реалии жизни тех или иных народов и эпох, как земледельческий труд и охота, чиновничья служба и торговля, дворцовый и церковный обиход; бои быков и дуэли; научная деятельность и техническое изобретательство. В художественных произведениях преломляется также национально специфичная ритуально-обрядовая сторона жизни, ее этикетность и церемониальность, имеющая место как в древности и средневековье1, так и в близкие нам эпохи, яркие свидетельства чему - романная дилогия П.И. Мельникова-Печерского и "Лето Господне" И.С. Шмелева.
Присутствие в искусстве культурно-самобытных начал было ясно и "программно" осознано эстетикой романтизма, которому присущи интерес к традициям национальных культур, принцип "народности и местности" (О. Сомов), неприятие установок классицизма, по преимуществу универсалистского, ратовавшего за античные художественные ценности как абсолютные и всеобщие. Присутствие в произведении атмосферы данного места и времени считал неотъемлемым свойством подлинного, рожденного жизнью, органического искусства Ал. Григорьев. О том, что для упрочения и обогащения культуры народа важно обращение писателей к "национальным темам" и мыслям о "родном крае", говорил один из ведущих американских критиков середины XIX в. Э.О. Дайкинк2. Подобные суждения неоднократно высказывались и в (44) наше столетие. Так, испанский писатель М. де Унамуно утверждал, что мы должны искать человека "в глубинах местного и частного"; что "живая, плодотворная универсальность <...> свойственна каждому отдельному человеку лишь постольку, поскольку одета плотью нации, религии, языка и культуры"; что "бесконечность и вечность мы обретаем лишь на своем месте и в свой час, в своей стране, в своей эпохе". Из этих суждений о человеке как укорененном в культурно-историческом бытии Унамуно делал вывод о предмете художественного познания: "Поэты всех времен" были заняты "вопросами нации, религии, языка и родины". И еще: "Шекспир, Данте, Сервантес, Ибсен принадлежат всему человечеству как раз в силу того, что один из них был англичанин, другой - флорентиец, третий - кастилец) четвертый -норвежец"3.
К этому правомерно добавить, что художественные произведения запечатлевают не одни только особенности жизни той страны и того народа, которым принадлежит автор. В творениях искусства так или иначе (и от эпохи к эпохе все в большей мере) ощутим воздух мировой культуры, дает о себе знать интерес художников и, в частности, писателей к бытию разных народов, стран, регионов. Так, в литературе укоренен жанр путешествий в чужие земли, чертами которого в какой-то мере обладает уже гомеровская "Одиссея". Вспомним "Хожение за три моря" Афанасия Никитина, "Письма русского путешественника" Н.М. Карамзина) байроновское "Паломничество Чайльд Гарольда". Национальная экзотика стала одним из предметов воссоздания в поэзии романтизма. Как целеустремленный и программный выход литературы за рамки своей национальной тематики интересна и исторически симптоматична поздняя книга И.В. Гете "Западно-восточный диван") где, как заметил современник писателя, осуществлен опыт расширения автором собственной индивидуальности и преодоления односторонности1. Образы Дон Жуана, Фауста, Дон Кихота, выросшие на совершенно определенной национальной почве, позже стали достоянием общеевропейской жизни.
Художественное познание человеческой реальности, как видно, нередко знаменует сопряжение близкого и далекого, своего и изначально чужого, а порой и их уподобление. (В XX в. об этом с максимальной яркостью свидетельствует творчество Н.К. Рериха, дышащее воздухом многовековой мировой культуры.)
Существенным звеном художественной тематики оказываются, далее, явления исторического времени. Искусство (от эпохи к эпохе все в большей степени) осваивает жизнь народов, регионов и всего (45) человечества в ее динамике. Оно проявляет пристальный интерес к прошлому, нередко весьма далекому. Таковы сказания о подвигах, былины, эпические песни, баллады, историческая драматургия и романистика2. Предметом художественного познания становится также и будущее (жанры утопии и антиутопии). Но наиболее важна для искусства современность автора: "Жив только тот поэт,-утверждал Вл. Ходасевич,-который дышит воздухом своего века, слышит музыку своего времени"3. Ту же по сути мысль в 1860-е годы выражал лидер культурно-исторической школы И. Тэн, настойчиво соотносивший художественное произведение с "общим состоянием умов и нравов окружающей среды"4. Современность писателя - это своего рода художественная "сверхтема", давшая о себе знать и в пьесах Аристофана и Мольера, и в "Божественной комедии" А. Данте, но безусловно возобладавшая в литературе XIX в., которая была склонна создавать широкие художественные панорамы и при этом обращаться к насущнейшим вопросам своего времени, к его отличительным чертам и болевым точкам. Об этом свидетельствуют романы Стендаля, О. де Бальзака, Ч. Диккенса, Г. Флобера и Э. Золя; А. С. Пушкина и М.Ю. Лермонтова, И.С. Тургенева и И.А Гончарова, Л.Н. Толстого и Ф.М. Достоевского, а также многие произведения отечественной классики, которые выходят за рамки романного жанра ("Мертвые души" Н.В. Гоголя, "Кому на Руси жить хорошо" Н.А Некрасова, сатирическая проза М.Е. Салтыкова-Щедрина).
Эта традиция не исчерпала себя и в XX столетии, хотя многое в его искусстве шло и идет вразрез с ней. Так, литература символистской и акмеистской ориентации оказалась в значительной мере замкнутой в салонно-кружковой, внутрихудожественной сфере, отторгнутой от жизни народа, от большой современности, если можно так выразиться. Об этом с сожалением и тревогой говорил в 1916 г. В.М. Жирмунский. В статье "Преодолевшие символизм" он охарактеризовал масштабные творческие свершения поэтов, пришедших на смену символистам (АА Ахматова, О.Э Мандельштам, Н.С. Гумилев), но вместе с тем весьма критически отозвался о современной ему литературной атмосфере (как символистской, так и акмеистской). Молодой ученый говорил об "индивидуалистической искушенности" поэтов, о "келейности их лирики", где "нет действительного выхода в мир из своей одинокой души"; отмечал, что в "новую поэзию" вошли "различные виды декадентского эстетизма и аморализма"; писал о "тесноте кругозора" (46) и "миниатюрном, игрушечном характере" передаваемых многими поэтами переживаний.
Жирмунский выражал надежду, что этот избыточно камерный "крен" будет преодолен будущей литературой "нового реализма": "...нам грезится, что новая поэзия может стать более широкой - не индивидуалистической, литературной и городской, а общенародной, национальной, что она включит в себя все разнообразие сил, дремлющих в народе, в провинции, поместье и деревне, а не только в столице, что она будет вскормлена всей Россией, и историческими преданиями и ее идеальными целями, совместной и связанной жизнью всех людей, пребывающих не в уединенной келье, а в дружном соединении друг с другом и с родной землей"1.
Надежды ученого, что самоочевидно, оправдались не в полной мере. В эпоху тотальной ломки национального бытия и ожесточенной борьбы с "проклятым прошлым" связь литературного творчества с современностью, настойчиво декларировшаяся, понималась, однако, узко и искаженно. Реальность наступившей эпохи осознавалась не в качестве некой многоплановой целостности, средоточия устремлений нации и ее культурных традиций, а лишь как арена ожесточенной и компромиссной борьбы: внутрилитературной (представление формальной школы и, в частности, мысль Ю.Н. Тынянова о том, что в литературной борьбе нет правых и виноватых, а есть победители и побежденные2) и общественно-политической, социально-классовой, партийной (методология марксистского литературоведения, именовавшаяся "конкретно-исторической" и официально провозглашавшаяся единственно правильной). В подобных концепциях представление о современности в ее значимости для литературы и искусства резко сужалось, редуцировалось3.
В литературной практике послереволюционных десятилетий укоренились произведения, именовавшиеся романами-эпопеями ("Цемент" Ф.В. Гладкова, трилогия "Хождение по мукам" АН. Толстого, "Поднятая целина" М.А Шолохова, "Буря" и "Девятый вал" И.Г. Эренбурга, "Белая береза" М.С. Бубеннова), вполне отвечавшие господствовавшей идеологии и неизменно получавшие официальное одобрение. Приукрашивая советскую реальность (порой до неузнаваемости), (47) они обходили молчанием сколько-нибудь серьезные противоречия современности.
В то же время писатели этой эпохи, несмотря на крайне неблагоприятные условия для художественного творчества, создали ряд произведений, где их время освещалось правдиво и глубоко, в соответствии с традицией, восходящей к XIХ веку. Таковы повести и рассказы А.П. Платонова, романы М.А. Булгакова, "Тихий Дон" М.А Шолохова, "Реквием" А.А Ахматовой, позже проза А.И. Солженицына, Г-Н. Владимова, В.И. Белова, ВТ. Распутина, В.П. Астафьева, Е.И. Носова, а в последнее десятилетие рассказы Б.П. Екимова, откликающиеся на происходящие в стране перемены.
Художественные произведения разных стран и эпох с неотразимой убедительностью свидетельствуют о богатстве, разнообразии, "многоцветье" человеческой реальности. Будучи ее зеркалом, искусство оказывается сродным таким областям научного знания, как этнография и история. "Произведения художественной литературы и искусства - важный источник для понимания менталитета времени их создания <... > и для знания конкретных "исторических обстоятельств", особенно быта <...> тем самым художественная литература и искусство приобретают значение источников, важных для историографических наблюдений"4. К этим словам авторитетного историка, совершенно справедливым, добавим следующее: культурно-исторический аспект тематики художественных произведений во многом определяет их целостный облик, формальную организацию, структуру, а потому достоин самого пристального литературоведческого рассмотрения.
4. ИСКУССТВО КАК САМОПОЗНАНИЕ АВТОРА
Наряду с темами вечными (универсальными) и национально-историческими (локальными, но в то же время надындивидуальными) в искусстве запечатлевается неповторимо индивидуальный, духовно-биографический опыт самих авторов. При этом художественное творчество выступает как самопознание, а в ряде случаев и в качестве акта сотворения художником собственной личности, как деятельность жизнетворческая. Эта сторона тематики искусства может быть названа экзистенциальной (от лат. ехistentio- существование). Она ярко явлена уже в таких произведениях средневековой литературы, как "Исповедь" Блаженного Августина, "История Абеляровых бедствий", "Божественная комедия" А. Данте, "Житие Аввакума Петрова", которые предварили автобиографическую прозу последних двух-трех столетий (от "Исповеди" Ж.Ж. Руссо и ранней трилогии Л.Н. Толстого, до повестей Б.К. Зайцева и И.С. Шмелева эмигрантского периода). (48) Художественное самопознание и запечатление авторских экзистенций безусловно доминирует в лирике, которая по преимуществу "автопсихологична".
Самораскрытие автора, имеющее во многих случаях исповедальный характер, составило весьма существенный пласт литературы ряда эпох, в особенности же XIX и XX столетий1. Писатели неустанно рассказывают о себе, о своих духовных обретениях и свершениях, о драматических и трагических коллизиях собственного существования, о сердечных смутах, порой заблуждениях и падениях. Здесь уместно назвать прежде всего стихи поэтов, в которых вводится итог их деятельности - от "Памятников" Горация, Г.Р. Державина, А.С. Пушкина до вступления к поэме "Во весь голос" В. В. Маяковского и стихотворения "Петербург" (1925) В.Ф. Ходасевича поэт говорит о себе:
Привил-таки классическую розу
К советскому дичку.
К месту вспомнить и трагически исповедальные "Демон" М.Ю. Лермонтова, "Поэму без героя" А.А. Ахматовой, атмосферу блоковской лирики. Вот стихотворение поэта (1910) с эпиграфом из А.А. Фета "Там человек сгорел":
Как тяжело ходить среди людей
И притворяться непогибшим,
И об игре трагических страстей
Повествовать еще не жившим.
И, вглядываясь в свой ночной кошмар,
Строй находить в нестройном вихре чувства,
Чтобы по бледным заревам искусства
Узнали жизни гибельный пожар.
"Я думаю,-писал Блок,-что великие произведения искусства выбираются историей лишь из числа произведений "исповеднического" характера". "Чем сильнее лирический поэт, - отмечал он, говоря об Ап. Григорьеве, - тем полнее судьба его отражается в стихах"2. Со всем этим, на наш взгляд, трудно не согласиться.
Художественное самопознание бывает разным. Оно может захватывать не только сферу духовно-биографическую, но и область "психофизиологическую" (вспомним мандельштамовский Петербург, - "... знакомый до слез, до прожилок, до детских припухлых желез")3. (49)
Обращаясь к "персональной" тематике, авторы нередко создают своего рода личные мифы, что весьма характерно для XX в., особенно для символистского искусства. Поэтам начала нашего столетия было свойственно чувство значимости собственного присутствия в мире, благое и опасное одновременно. "Весьма вероятно, что наше время - великое и что именно мы стоим в центре жизни, т. е. в том месте, где сходятся все духовные нити, куда доходят все звуки", - писал А.А. Блок. И утверждал, что всем его современникам подобает "писать дневники"4. Жизнь подтвердила эти суждения. Дневниковое начало явственно в эссеистике В.В. Розанова. На протяжении нескольких десятилетий были написаны беспрецедентно богатые дневники М.М. Пришвина и К.И. Чуковского, лишь ныне ставшие достоянием читающей публики.
Искусство как самопознание авторов и воссоздание ими собственной личности и судьбы сродни не только дневникам, но и таким внехудожественным жанрам, как мемуары, частная переписка, а также экзистенциалистски ориентированной философии, которая сосредоточена не на сущности мира, а на пребывании в нем человеческой индивидуальности, на ее существовании.
Личностный и автобиографический пласт художественной тематики приковал к себе внимание сторонников биографического метода в литературоведении. На него опирались французский критик Ш. Сент-Бёв и представители импрессионистической критики рубежа XIX-XX вв.:
Р. де Гурмон во Франции, И.Ф. Анненский и Ю.И. Айхенвальд в России. Связи между личностью автора и его произведениями неизменно приковывают к себе внимание биографов писателей. Таковы, например, книги "Байрон" А. Моруа, "Державин" В.Ф. Ходасевича, "Жизнеописание Михаила Булгакова" М.О. Чудаковой.
***
Термины "подражание" и "символизирование", "тип" и "характер", как видно, констатируют разные аспекты связей искусства с внехудожественной реальностью. Но ни один из них не ориентирует научную мысль на универсальную, собственно теоретическую характеристику познавательной стороны художественных произведений. Эту ответственную миссию в искусствоведении XX в. берет на себя термин "тема" (тематика), к которому мы и обратимся.
3. Тематика искусства
1. ЗНАЧЕНИЯ ТЕРМИНА "ТЕМА"
Слово "тема" ("тематика"), широко бытующее в новоевропейских языках, произошло от др.-гр. thema-то, что положено в основу. В искусствоведении и литературоведении оно используется в разных значениях, которые правомерно (с долей приблизительности) свести к двум основным.
Во-первых, темами именуют наиболее существенные компоненты художественной структуры, аспекты формы, опорные приемы. В литературе это - значения ключевых слов, то, что ими фиксируется. Так, В.М. Жирмунский мыслил тематику как сферу семантики художественной речи: "Каждое слово, имеющее вещественное значение, является для художника поэтической темой, своеобразным приемом художественного воздействия <...>. В лирике нередко целое поэтическое направление определяется по преимуществу своими словесными темами; например, для поэтов-сентименталистов характерны такие слова, как "грустный", "томный", "сумерки", "печаль", "гробовая урна" и т. п."4. Подобным же образом термин "тема" издавна используется в музыковедении. Это-"наиболее яркий <...> музыкальный фрагмент", элемент структуры, который "представительствует от данного произведения" -то, что "запоминается и узнается"5. В данной терми(40)нологической традиции тема сближается (если не отождествляется) с мотивом (см. с. 266-269). Это активный, выделенный, акцентированный компонент художественной ткани. По словам Б.В. Томашевского, темы <...> мелких частей" произведения именуются мотивами, "которые уже нельзя более дробить"1.
Другое значение термина "тема" насущно для разумения познавательного аспекта искусства: оно восходит к теоретическим опытам прошлого столетия и связано не с элементами структуры, а впрямую с сущностью произведения как целого. Тема как фундамент художественного творения - это все то, что стало предметом авторского интереса, осмысления и оценки. Данный феномен Б.В. Томашевский назвал главной темой произведения. Говоря о тематике в этой ее стороне не структурной, а субстанциальной), он называл темы любви, смерти, революции. Тема, утверждал ученый, - это "единство значений отдельных элементов произведения. Она объединяет компоненты художественной конструкции, обладает актуальностью и вызывает интерес читателей"2. Ту же мысль выражают современные ученые: "Тема есть некоторая установка, которой подчинены все элементы произведения, некоторая интенция, реализуемая в тексте"3.
Далее мы сосредоточимся на тематике именно в этом ее, можно сказать, субстанциальном аспекте, т. е. на предмете художественного освоения (познания), который безгранично широк и потому трудно определим: искусству есть дело едва ли не до всего. В художественных произведениях прямо или косвенно преломляются и бытие как целое (т. е. присутствует картина мира как упорядоченного или дисгармоничного), и его определенные грани: феномены природы и, главное, человеческой жизни.
Понятие это (художественная тема, тематика) в значительной мере скомпрометировало себя догматически узкой интерпретацией, которая упрочилась в отечественном литературоведении начиная с 1920-х годов: темы литературных произведений настойчиво сводились к социальной характерности4.
Художественная тематика сложна и многопланова. На теоретическом уровне ее правомерно рассмотреть как совокупность трех начал. (41) Это, во-первых, онтологические и антропологические универсалии, во-вторых -локальные (порой весьма масштабные) культурно-исторические явления, в-третьих - феномены индивидуальной жизни (прежде всего - авторской) в их самоценности. Перспектива подобного истолкования тематики искусства (на наш взгляд, еще весьма предварительно) намечена М.М. Гиршманом, по словам которого, " в произведениях как художественной целостности равно несомненными и равнодостойными являются человечество, народ и конкретная человеческая личность"5.
2. ВЕЧНЫЕ ТЕМЫ
В художественных произведениях неизменно запечатлеваются (по воле автора или независимо от нее) константы бытия, его фундаментальные свойства. Это прежде всего такие вселенские и природные начала (универсалии), как хаос и космос, движение и неподвижность, жизнь и смерть, свет и тьма, огонь и вода и т. п. Все это составляет комплекс онтологических тем искусства.
Неизменно значим и необычайно богат, далее, антропологический аспект художественной тематики. Он включает в себя, во-первых, собственно духовные начала человеческого бытия с их антиномиями (отчужденность и причастность, гордыня и смирение, готовность созидать или разрушать, греховность и праведность и т. п.); во-вторых, сферу инстинктов, связанную с душевно-телесными устремлениями человека, каковы либидо (половая сфера), жажда власти, влечение к материальным благам, престижным вещам, комфорту и т. п.; в-третьих, то в людях, что определяется их полом (мужество, женственность) и возрастом (детство, юность, зрелость, старость); и наконец, в-четвертых, это надэпохальные ситуации человеческой жизни, исторически устойчивые формы существования людей (труд и досуг, будни и праздники; конфликтные и гармонические начала реальности, мирная жизнь и войны либо революции; жизнь в своем доме и пребывание на чужбине либо странствия; гражданская деятельность и частная жизнь и т. п.). Подобные ситуации составляют сферу действий и усилий, нередко - поисков и приключений, стремлений человека к осуществлению определенных целей.
Названные (и оставшиеся неназванными) бытийные начала, приходя в искусство, составляют богатый и многоплановый комплекс вечных тем, многие из которых "архетипичны", восходят к ритуально-мифологической древности (архаике). Эта грань художественного творчества является достоянием всех стран и эпох. Она выступает либо как (42) явный центр произведений, либо присутствует в них подспудно, а то и остается не осознаваемой авторами (мифопоэтический подтекст).
В своем обращении к вечным темам искусство оказывается сродным и близким онтологически ориентированной философии и учениям о природе человека (антропологии). Преломление в искусстве бытийных констант стало предметом пристального рассмотрения философами эпохи романтизма1, а также учеными школ мифологических Гримм в Германии, Ф.И. Буслаев в России) и неомифологических. (Н. Фрай)2, психоаналитического искусствоведения, ориентирующегося на труды 3. Фрейда и К. Г. Юнга.
В последнее время появился ряд серьезных работ, в которых исследуется причастность мифологической архаике литературного творчества близких нам эпох (труды Г.Д. Гачева, Е.М. Мелетинского, Смирнова, В.И. Тюпы, В.Н. Топорова3). Особого внимания заслуживают теоретические обобщения Д.Е. Максимова. Констатируя огромную значимость универсалий, восходящих к архаике, для литературы всех эпох, ученый вместе с тем говорил о "мифопоэтической традиции" в литературе XIX-XX вв. как явлении невсеобъемлющем, локальном. Эта традиция, утверждает Д.Е. Максимов, тянется от Божественной комедии" Данте и поэм Мильтона к "Фаусту" Гете и мистериям Байрона; она активизируется после Вагнера, в частности ? в символизме. Ученый не соглашается с широко бытующим представлением о тотальном мифологизме искусства и литературы: "Нельзя одобрить то необузданное литературоведческое фантазирование в мифологических толкованиях современных художественных произведений <...> которым часто увлекаются серьезные и эрудированные ученые"4. Это суждение, на наш взгляд, совершенно справедливо. Собственно мифологическое и мифопоэтическое начало и (шире) сфера бытийных универсалий (при всей ее важности) далеко не исчерпывают того, что художественно познается и осваивается. Это лишь одна из граней тематики искусства. (43)
3. КУЛЬТУРНО-ИСТОРИЧЕСКИЙ АСПЕКТ ТЕМАТИКИ
Наряду с универсалиями вселенского, природного и человеческого бытия (и в неразрывной связи с ними) искусство и литература неизменно запечатлевают культурно-историческую реальность в ее многоплановости и богатстве. Человечество едино, но это не однородная глыба, не монолит. Бытию людей присуща пространственно-временная разнокачественность, которая (как и универсалии) неизменно преломляется в произведениях искусства.
Литературой постигаются черты племен, народов, наций, религиозных конфессий, свойства государственных образований и крупных географических регионов, обладающих культурно-исторической спецификой (Западная и Восточная Европа, Ближний и Дальний Восток, Латиноамериканский мир и т. п.). Присущий подобным общностям тип сознания (менталитет), укорененные в них (в жизни как народа в целом, так и "образованного слоя") культурные традиции, формы общения, бытовой уклад с его обычаями неизменно отзываются в плодах художественной деятельности. И в произведения искусства неминуемо входят такие реалии жизни тех или иных народов и эпох, как земледельческий труд и охота, чиновничья служба и торговля, дворцовый и церковный обиход; бои быков и дуэли; научная деятельность и техническое изобретательство. В художественных произведениях преломляется также национально специфичная ритуально-обрядовая сторона жизни, ее этикетность и церемониальность, имеющая место как в древности и средневековье1, так и в близкие нам эпохи, яркие свидетельства чему - романная дилогия П.И. Мельникова-Печерского и "Лето Господне" И.С. Шмелева.
Присутствие в искусстве культурно-самобытных начал было ясно и "программно" осознано эстетикой романтизма, которому присущи интерес к традициям национальных культур, принцип "народности и местности" (О. Сомов), неприятие установок классицизма, по преимуществу универсалистского, ратовавшего за античные художественные ценности как абсолютные и всеобщие. Присутствие в произведении атмосферы данного места и времени считал неотъемлемым свойством подлинного, рожденного жизнью, органического искусства Ал. Григорьев. О том, что для упрочения и обогащения культуры народа важно обращение писателей к "национальным темам" и мыслям о "родном крае", говорил один из ведущих американских критиков середины XIX в. Э.О. Дайкинк2. Подобные суждения неоднократно высказывались и в (44) наше столетие. Так, испанский писатель М. де Унамуно утверждал, что мы должны искать человека "в глубинах местного и частного"; что "живая, плодотворная универсальность <...> свойственна каждому отдельному человеку лишь постольку, поскольку одета плотью нации, религии, языка и культуры"; что "бесконечность и вечность мы обретаем лишь на своем месте и в свой час, в своей стране, в своей эпохе". Из этих суждений о человеке как укорененном в культурно-историческом бытии Унамуно делал вывод о предмете художественного познания: "Поэты всех времен" были заняты "вопросами нации, религии, языка и родины". И еще: "Шекспир, Данте, Сервантес, Ибсен принадлежат всему человечеству как раз в силу того, что один из них был англичанин, другой - флорентиец, третий - кастилец) четвертый -норвежец"3.
К этому правомерно добавить, что художественные произведения запечатлевают не одни только особенности жизни той страны и того народа, которым принадлежит автор. В творениях искусства так или иначе (и от эпохи к эпохе все в большей мере) ощутим воздух мировой культуры, дает о себе знать интерес художников и, в частности, писателей к бытию разных народов, стран, регионов. Так, в литературе укоренен жанр путешествий в чужие земли, чертами которого в какой-то мере обладает уже гомеровская "Одиссея". Вспомним "Хожение за три моря" Афанасия Никитина, "Письма русского путешественника" Н.М. Карамзина) байроновское "Паломничество Чайльд Гарольда". Национальная экзотика стала одним из предметов воссоздания в поэзии романтизма. Как целеустремленный и программный выход литературы за рамки своей национальной тематики интересна и исторически симптоматична поздняя книга И.В. Гете "Западно-восточный диван") где, как заметил современник писателя, осуществлен опыт расширения автором собственной индивидуальности и преодоления односторонности1. Образы Дон Жуана, Фауста, Дон Кихота, выросшие на совершенно определенной национальной почве, позже стали достоянием общеевропейской жизни.
Художественное познание человеческой реальности, как видно, нередко знаменует сопряжение близкого и далекого, своего и изначально чужого, а порой и их уподобление. (В XX в. об этом с максимальной яркостью свидетельствует творчество Н.К. Рериха, дышащее воздухом многовековой мировой культуры.)
Существенным звеном художественной тематики оказываются, далее, явления исторического времени. Искусство (от эпохи к эпохе все в большей степени) осваивает жизнь народов, регионов и всего (45) человечества в ее динамике. Оно проявляет пристальный интерес к прошлому, нередко весьма далекому. Таковы сказания о подвигах, былины, эпические песни, баллады, историческая драматургия и романистика2. Предметом художественного познания становится также и будущее (жанры утопии и антиутопии). Но наиболее важна для искусства современность автора: "Жив только тот поэт,-утверждал Вл. Ходасевич,-который дышит воздухом своего века, слышит музыку своего времени"3. Ту же по сути мысль в 1860-е годы выражал лидер культурно-исторической школы И. Тэн, настойчиво соотносивший художественное произведение с "общим состоянием умов и нравов окружающей среды"4. Современность писателя - это своего рода художественная "сверхтема", давшая о себе знать и в пьесах Аристофана и Мольера, и в "Божественной комедии" А. Данте, но безусловно возобладавшая в литературе XIX в., которая была склонна создавать широкие художественные панорамы и при этом обращаться к насущнейшим вопросам своего времени, к его отличительным чертам и болевым точкам. Об этом свидетельствуют романы Стендаля, О. де Бальзака, Ч. Диккенса, Г. Флобера и Э. Золя; А. С. Пушкина и М.Ю. Лермонтова, И.С. Тургенева и И.А Гончарова, Л.Н. Толстого и Ф.М. Достоевского, а также многие произведения отечественной классики, которые выходят за рамки романного жанра ("Мертвые души" Н.В. Гоголя, "Кому на Руси жить хорошо" Н.А Некрасова, сатирическая проза М.Е. Салтыкова-Щедрина).
Эта традиция не исчерпала себя и в XX столетии, хотя многое в его искусстве шло и идет вразрез с ней. Так, литература символистской и акмеистской ориентации оказалась в значительной мере замкнутой в салонно-кружковой, внутрихудожественной сфере, отторгнутой от жизни народа, от большой современности, если можно так выразиться. Об этом с сожалением и тревогой говорил в 1916 г. В.М. Жирмунский. В статье "Преодолевшие символизм" он охарактеризовал масштабные творческие свершения поэтов, пришедших на смену символистам (АА Ахматова, О.Э Мандельштам, Н.С. Гумилев), но вместе с тем весьма критически отозвался о современной ему литературной атмосфере (как символистской, так и акмеистской). Молодой ученый говорил об "индивидуалистической искушенности" поэтов, о "келейности их лирики", где "нет действительного выхода в мир из своей одинокой души"; отмечал, что в "новую поэзию" вошли "различные виды декадентского эстетизма и аморализма"; писал о "тесноте кругозора" (46) и "миниатюрном, игрушечном характере" передаваемых многими поэтами переживаний.
Жирмунский выражал надежду, что этот избыточно камерный "крен" будет преодолен будущей литературой "нового реализма": "...нам грезится, что новая поэзия может стать более широкой - не индивидуалистической, литературной и городской, а общенародной, национальной, что она включит в себя все разнообразие сил, дремлющих в народе, в провинции, поместье и деревне, а не только в столице, что она будет вскормлена всей Россией, и историческими преданиями и ее идеальными целями, совместной и связанной жизнью всех людей, пребывающих не в уединенной келье, а в дружном соединении друг с другом и с родной землей"1.
Надежды ученого, что самоочевидно, оправдались не в полной мере. В эпоху тотальной ломки национального бытия и ожесточенной борьбы с "проклятым прошлым" связь литературного творчества с современностью, настойчиво декларировшаяся, понималась, однако, узко и искаженно. Реальность наступившей эпохи осознавалась не в качестве некой многоплановой целостности, средоточия устремлений нации и ее культурных традиций, а лишь как арена ожесточенной и компромиссной борьбы: внутрилитературной (представление формальной школы и, в частности, мысль Ю.Н. Тынянова о том, что в литературной борьбе нет правых и виноватых, а есть победители и побежденные2) и общественно-политической, социально-классовой, партийной (методология марксистского литературоведения, именовавшаяся "конкретно-исторической" и официально провозглашавшаяся единственно правильной). В подобных концепциях представление о современности в ее значимости для литературы и искусства резко сужалось, редуцировалось3.
В литературной практике послереволюционных десятилетий укоренились произведения, именовавшиеся романами-эпопеями ("Цемент" Ф.В. Гладкова, трилогия "Хождение по мукам" АН. Толстого, "Поднятая целина" М.А Шолохова, "Буря" и "Девятый вал" И.Г. Эренбурга, "Белая береза" М.С. Бубеннова), вполне отвечавшие господствовавшей идеологии и неизменно получавшие официальное одобрение. Приукрашивая советскую реальность (порой до неузнаваемости), (47) они обходили молчанием сколько-нибудь серьезные противоречия современности.
В то же время писатели этой эпохи, несмотря на крайне неблагоприятные условия для художественного творчества, создали ряд произведений, где их время освещалось правдиво и глубоко, в соответствии с традицией, восходящей к XIХ веку. Таковы повести и рассказы А.П. Платонова, романы М.А. Булгакова, "Тихий Дон" М.А Шолохова, "Реквием" А.А Ахматовой, позже проза А.И. Солженицына, Г-Н. Владимова, В.И. Белова, ВТ. Распутина, В.П. Астафьева, Е.И. Носова, а в последнее десятилетие рассказы Б.П. Екимова, откликающиеся на происходящие в стране перемены.
Художественные произведения разных стран и эпох с неотразимой убедительностью свидетельствуют о богатстве, разнообразии, "многоцветье" человеческой реальности. Будучи ее зеркалом, искусство оказывается сродным таким областям научного знания, как этнография и история. "Произведения художественной литературы и искусства - важный источник для понимания менталитета времени их создания <... > и для знания конкретных "исторических обстоятельств", особенно быта <...> тем самым художественная литература и искусство приобретают значение источников, важных для историографических наблюдений"4. К этим словам авторитетного историка, совершенно справедливым, добавим следующее: культурно-исторический аспект тематики художественных произведений во многом определяет их целостный облик, формальную организацию, структуру, а потому достоин самого пристального литературоведческого рассмотрения.
4. ИСКУССТВО КАК САМОПОЗНАНИЕ АВТОРА
Наряду с темами вечными (универсальными) и национально-историческими (локальными, но в то же время надындивидуальными) в искусстве запечатлевается неповторимо индивидуальный, духовно-биографический опыт самих авторов. При этом художественное творчество выступает как самопознание, а в ряде случаев и в качестве акта сотворения художником собственной личности, как деятельность жизнетворческая. Эта сторона тематики искусства может быть названа экзистенциальной (от лат. ехistentio- существование). Она ярко явлена уже в таких произведениях средневековой литературы, как "Исповедь" Блаженного Августина, "История Абеляровых бедствий", "Божественная комедия" А. Данте, "Житие Аввакума Петрова", которые предварили автобиографическую прозу последних двух-трех столетий (от "Исповеди" Ж.Ж. Руссо и ранней трилогии Л.Н. Толстого, до повестей Б.К. Зайцева и И.С. Шмелева эмигрантского периода). (48) Художественное самопознание и запечатление авторских экзистенций безусловно доминирует в лирике, которая по преимуществу "автопсихологична".
Самораскрытие автора, имеющее во многих случаях исповедальный характер, составило весьма существенный пласт литературы ряда эпох, в особенности же XIX и XX столетий1. Писатели неустанно рассказывают о себе, о своих духовных обретениях и свершениях, о драматических и трагических коллизиях собственного существования, о сердечных смутах, порой заблуждениях и падениях. Здесь уместно назвать прежде всего стихи поэтов, в которых вводится итог их деятельности - от "Памятников" Горация, Г.Р. Державина, А.С. Пушкина до вступления к поэме "Во весь голос" В. В. Маяковского и стихотворения "Петербург" (1925) В.Ф. Ходасевича поэт говорит о себе:
Привил-таки классическую розу
К советскому дичку.
К месту вспомнить и трагически исповедальные "Демон" М.Ю. Лермонтова, "Поэму без героя" А.А. Ахматовой, атмосферу блоковской лирики. Вот стихотворение поэта (1910) с эпиграфом из А.А. Фета "Там человек сгорел":
Как тяжело ходить среди людей
И притворяться непогибшим,
И об игре трагических страстей
Повествовать еще не жившим.
И, вглядываясь в свой ночной кошмар,
Строй находить в нестройном вихре чувства,
Чтобы по бледным заревам искусства
Узнали жизни гибельный пожар.
"Я думаю,-писал Блок,-что великие произведения искусства выбираются историей лишь из числа произведений "исповеднического" характера". "Чем сильнее лирический поэт, - отмечал он, говоря об Ап. Григорьеве, - тем полнее судьба его отражается в стихах"2. Со всем этим, на наш взгляд, трудно не согласиться.
Художественное самопознание бывает разным. Оно может захватывать не только сферу духовно-биографическую, но и область "психофизиологическую" (вспомним мандельштамовский Петербург, - "... знакомый до слез, до прожилок, до детских припухлых желез")3. (49)
Обращаясь к "персональной" тематике, авторы нередко создают своего рода личные мифы, что весьма характерно для XX в., особенно для символистского искусства. Поэтам начала нашего столетия было свойственно чувство значимости собственного присутствия в мире, благое и опасное одновременно. "Весьма вероятно, что наше время - великое и что именно мы стоим в центре жизни, т. е. в том месте, где сходятся все духовные нити, куда доходят все звуки", - писал А.А. Блок. И утверждал, что всем его современникам подобает "писать дневники"4. Жизнь подтвердила эти суждения. Дневниковое начало явственно в эссеистике В.В. Розанова. На протяжении нескольких десятилетий были написаны беспрецедентно богатые дневники М.М. Пришвина и К.И. Чуковского, лишь ныне ставшие достоянием читающей публики.
Искусство как самопознание авторов и воссоздание ими собственной личности и судьбы сродни не только дневникам, но и таким внехудожественным жанрам, как мемуары, частная переписка, а также экзистенциалистски ориентированной философии, которая сосредоточена не на сущности мира, а на пребывании в нем человеческой индивидуальности, на ее существовании.
Личностный и автобиографический пласт художественной тематики приковал к себе внимание сторонников биографического метода в литературоведении. На него опирались французский критик Ш. Сент-Бёв и представители импрессионистической критики рубежа XIX-XX вв.:
Р. де Гурмон во Франции, И.Ф. Анненский и Ю.И. Айхенвальд в России. Связи между личностью автора и его произведениями неизменно приковывают к себе внимание биографов писателей. Таковы, например, книги "Байрон" А. Моруа, "Державин" В.Ф. Ходасевича, "Жизнеописание Михаила Булгакова" М.О. Чудаковой.