Страница:
Карло Деограциас был толстый и краснолицый детина в альпийской шляпе, украшенной лентой из кабаньей шкуры со щетиной. У него была привычка все время жевать хрящики с кабаньих зубов, парочку-другую которых он постоянно носил в кармане жилета.
Карло был одним из лучших представителей древнейшей на Сардинии профессии – похитителей людей, а также профессиональный мститель.
Если вам суждено попасть в руки похитителей людей, которые делают это ради выкупа, богатые итальянцы всегда скажут вам, что лучше всего попасть в руки сардов. По крайней мере, они – профессионалы и не убьют вас – ни случайно, ни в случае паники. Если ваши родственники заплатят выкуп, вас могут вернуть им, не причинив никакого ущерба, не изнасиловав и не нанеся увечий. Если же родственники не заплатят, то могут ожидать получения по почте частей вашего тела.
Карло был недоволен всеми этими приготовлениями Мэйсона. Он был человеком опытным в своем деле и уже однажды скормил человека свиньям – в Тоскане, лет двадцать назад. Это был бывший фашист и липовый граф, который заставлял детишек из соседней тосканской деревушки – и девочек, и мальчиков в равной мере – удовлетворять его сексуальные фантазии. Карло наняли для выполнения этой работы, и он вытащил того типа из его собственного сада милях в трех от деревни Бадья ди Пассиньяно, а потом скормил пяти здоровенным домашним свиньям на ферме возле Поджо алле Корти, хотя для этого ему пришлось не кормить свиней целых три дня. Бывший фашист все пытался освободиться из пут, умолял отпустить его и потел от страха, когда его ноги уже были засунуты в загон, а свиньи никак не решались взяться за его трясущиеся и дергающиеся конечности, пока Карло, с чувством некоторой вины за то, что нарушает условия соглашения с заказчиком, не накормил фашиста вкусным салатом из любимых свиньями овощей и зелени и не перерезал ему глотку, чтобы их успокоить.
Карло был по природе человек веселый и энергичный, но присутствие киношника раздражало его; по приказу Мэйсона ему пришлось привезти это зеркало из принадлежавшего ему борделя в Кальяри – только чтобы удовлетворить запросы этого порнографа, Оресте Пини.
Оресте был буквально помешан на зеркалах, они всегда были для него любимым средством усилить эффект «картинки» при съемке порнографических фильмов, а также когда он создавал единственную настоящую порно-садистскую ленту с убийством, которую он отснял в Мавритании. Вдохновленный прочитанным однажды предупреждением, напечатанным в инструкции по эксплуатации автомобильного зеркала заднего вида, он стал пионером в использовании искаженных отражений, искусственно увеличивая некоторые объекты съемки, чтобы они выглядели гораздо крупнее, чем представляются невооруженному глазу.
По приказу Мэйсона, Оресте должен был вести съемку двумя камерами и следить за высоким качеством звука; съемка должна была получиться с первого раза. Мэйсон желал иметь последовательную и непрерывную череду кадров лица, отснятого крупным планом, не говоря обо всем остальном.
По мнению Карло, все это был сплошной вздор.
– Ты, конечно, можешь стоять там и молоть всякую чепуху, как баба, но лучше бы тебе посмотреть нашу репетицию, как это все делается, а потом спросить меня, если ты чего не понял, – заявил он Оресте.
– Да я всю эту репетицию хочу снять! – отвечал Оресте.
– Va bene. Тогда ставь свое траханое оборудование и снимай!
Пока Оресте устанавливал камеры, Карло и трое его молчаливых помощников-сардов завершали приготовления.
Оресте, который очень любил деньги, был просто поражен тем, что можно за эти деньги сделать.
На длинном столе, установленном на козлы рядом с навесом, брат Карло, Маттео, распаковывал кипу поношенной одежды. Он выбрал из кучи рубашку и брюки, а в это время двое других сардов, братья Пьеро и Томмазо Фальчоне, вкатили под навес санитарные носилки на колесиках, медленно толкая их по траве. Носилки были старые, в пятнах и царапинах.
Маттео уже приготовил несколько ведер мясного фарша, несколько неощипанных битых цыплят, подгнившие фрукты, возле которых уже роились мухи, да еще ведро бычьих рубцов и требухи.
Маттео разложил на носилках поношенные брюки цвета хаки и начал набивать их мясом, фруктами и цыплятами. Потом достал пару нитяных перчаток и тоже наполнил их фаршем и желудями, тщательно набивая каждый палец, а затем сунул набитые перчатки в штанины брюк. После этого он взял рубашку, разложил ее на носилках и стал набивать рубцами и требухой, придавая чучелу форму человеческого тела с помощью кусков хлеба. Застегнул пуговицы рубашки и заправил ее в брюки. Еще одна пара набитых фаршем перчаток была засунута в манжеты рукавов. Дыня, которую он использовал вместо головы, была обтянута сеткой для волос, наполненной мясным фаршем там, где должно быть лицо, а в роли глаз выступали два яйца, сваренных вкрутую. Когда он закончил, результат его трудов выглядел как толстенный манекен, но смотрелся он гораздо лучше, чем некоторые любители прыгать с верхних этажей, когда то, что от них после этого осталось, увозят в морг. В качестве последнего завершающего штриха Маттео обрызгал верхнюю часть дыни и торчащие из рукавов рубашки перчатки очень дорогим одеколоном.
Карло мотнул головой в сторону тощего помощника Оресте, который нагнулся над изгородью, протягивая в загон микрофон на длинном штативе и пытаясь определить, куда им можно дотянуться.
– Скажи своему недоумку, что, если он упадет внутрь, я за ним туда не полезу.
Наконец все было готово. Пьеро и Томмазо закрепили носилки в самом нижнем положении, сложив стойки, и подкатили их к воротам загона.
Карло принес из дома магнитофон и дополнительный усилитель. У него было несколько катушек пленки с записями, часть из которых он делал сам, когда отрезал уши своим заложникам, чтобы потом отослать их родственникам жертв. Карло всегда давал свиньям послушать эти записи, когда кормил их. Эти записи, конечно, не понадобятся, крики будет издавать настоящая жертва…
Под навесом, на вбитых в столбы гвоздях, висели два старых уличных динамика. Солнце ярко светило на великолепный луг, спускавшийся вниз, к лесу. Мощная изгородь, огораживавшая луг, уходила в лес. В полуденной тишине Оресте слышал даже жужжанье пчелы под крышей навеса.
– Ну, ты готов? – спросил Карло.
Оресте сам включил закрепленную на штативе камеру.
– Giriamo! – крикнул он оператору.
– Pronti! – ответил тот.
– Motore! – Камеры заработали.
– Partito! – Магнитофон заработал вместе с камерами.
– Azione! – Оресте толкнул Карло.
Сард нажал на магнитофоне кнопку воспроизведения, и из динамика понеслись жуткие вопли, рыдания и мольбы. Оператор дернулся при этих звуках, потом взял себя в руки. Вопли были ужасающие, их просто невозможно было слушать, но это была вполне подходящая увертюра перед появлением тех морд, которые тут же высунулись из зарослей, привлеченные пронзительными криками, означавшими для них обед.
ГЛАВА 32
ГЛАВА 33
ГЛАВА 34
Карло был одним из лучших представителей древнейшей на Сардинии профессии – похитителей людей, а также профессиональный мститель.
Если вам суждено попасть в руки похитителей людей, которые делают это ради выкупа, богатые итальянцы всегда скажут вам, что лучше всего попасть в руки сардов. По крайней мере, они – профессионалы и не убьют вас – ни случайно, ни в случае паники. Если ваши родственники заплатят выкуп, вас могут вернуть им, не причинив никакого ущерба, не изнасиловав и не нанеся увечий. Если же родственники не заплатят, то могут ожидать получения по почте частей вашего тела.
Карло был недоволен всеми этими приготовлениями Мэйсона. Он был человеком опытным в своем деле и уже однажды скормил человека свиньям – в Тоскане, лет двадцать назад. Это был бывший фашист и липовый граф, который заставлял детишек из соседней тосканской деревушки – и девочек, и мальчиков в равной мере – удовлетворять его сексуальные фантазии. Карло наняли для выполнения этой работы, и он вытащил того типа из его собственного сада милях в трех от деревни Бадья ди Пассиньяно, а потом скормил пяти здоровенным домашним свиньям на ферме возле Поджо алле Корти, хотя для этого ему пришлось не кормить свиней целых три дня. Бывший фашист все пытался освободиться из пут, умолял отпустить его и потел от страха, когда его ноги уже были засунуты в загон, а свиньи никак не решались взяться за его трясущиеся и дергающиеся конечности, пока Карло, с чувством некоторой вины за то, что нарушает условия соглашения с заказчиком, не накормил фашиста вкусным салатом из любимых свиньями овощей и зелени и не перерезал ему глотку, чтобы их успокоить.
Карло был по природе человек веселый и энергичный, но присутствие киношника раздражало его; по приказу Мэйсона ему пришлось привезти это зеркало из принадлежавшего ему борделя в Кальяри – только чтобы удовлетворить запросы этого порнографа, Оресте Пини.
Оресте был буквально помешан на зеркалах, они всегда были для него любимым средством усилить эффект «картинки» при съемке порнографических фильмов, а также когда он создавал единственную настоящую порно-садистскую ленту с убийством, которую он отснял в Мавритании. Вдохновленный прочитанным однажды предупреждением, напечатанным в инструкции по эксплуатации автомобильного зеркала заднего вида, он стал пионером в использовании искаженных отражений, искусственно увеличивая некоторые объекты съемки, чтобы они выглядели гораздо крупнее, чем представляются невооруженному глазу.
По приказу Мэйсона, Оресте должен был вести съемку двумя камерами и следить за высоким качеством звука; съемка должна была получиться с первого раза. Мэйсон желал иметь последовательную и непрерывную череду кадров лица, отснятого крупным планом, не говоря обо всем остальном.
По мнению Карло, все это был сплошной вздор.
– Ты, конечно, можешь стоять там и молоть всякую чепуху, как баба, но лучше бы тебе посмотреть нашу репетицию, как это все делается, а потом спросить меня, если ты чего не понял, – заявил он Оресте.
– Да я всю эту репетицию хочу снять! – отвечал Оресте.
– Va bene. Тогда ставь свое траханое оборудование и снимай!
Пока Оресте устанавливал камеры, Карло и трое его молчаливых помощников-сардов завершали приготовления.
Оресте, который очень любил деньги, был просто поражен тем, что можно за эти деньги сделать.
На длинном столе, установленном на козлы рядом с навесом, брат Карло, Маттео, распаковывал кипу поношенной одежды. Он выбрал из кучи рубашку и брюки, а в это время двое других сардов, братья Пьеро и Томмазо Фальчоне, вкатили под навес санитарные носилки на колесиках, медленно толкая их по траве. Носилки были старые, в пятнах и царапинах.
Маттео уже приготовил несколько ведер мясного фарша, несколько неощипанных битых цыплят, подгнившие фрукты, возле которых уже роились мухи, да еще ведро бычьих рубцов и требухи.
Маттео разложил на носилках поношенные брюки цвета хаки и начал набивать их мясом, фруктами и цыплятами. Потом достал пару нитяных перчаток и тоже наполнил их фаршем и желудями, тщательно набивая каждый палец, а затем сунул набитые перчатки в штанины брюк. После этого он взял рубашку, разложил ее на носилках и стал набивать рубцами и требухой, придавая чучелу форму человеческого тела с помощью кусков хлеба. Застегнул пуговицы рубашки и заправил ее в брюки. Еще одна пара набитых фаршем перчаток была засунута в манжеты рукавов. Дыня, которую он использовал вместо головы, была обтянута сеткой для волос, наполненной мясным фаршем там, где должно быть лицо, а в роли глаз выступали два яйца, сваренных вкрутую. Когда он закончил, результат его трудов выглядел как толстенный манекен, но смотрелся он гораздо лучше, чем некоторые любители прыгать с верхних этажей, когда то, что от них после этого осталось, увозят в морг. В качестве последнего завершающего штриха Маттео обрызгал верхнюю часть дыни и торчащие из рукавов рубашки перчатки очень дорогим одеколоном.
Карло мотнул головой в сторону тощего помощника Оресте, который нагнулся над изгородью, протягивая в загон микрофон на длинном штативе и пытаясь определить, куда им можно дотянуться.
– Скажи своему недоумку, что, если он упадет внутрь, я за ним туда не полезу.
Наконец все было готово. Пьеро и Томмазо закрепили носилки в самом нижнем положении, сложив стойки, и подкатили их к воротам загона.
Карло принес из дома магнитофон и дополнительный усилитель. У него было несколько катушек пленки с записями, часть из которых он делал сам, когда отрезал уши своим заложникам, чтобы потом отослать их родственникам жертв. Карло всегда давал свиньям послушать эти записи, когда кормил их. Эти записи, конечно, не понадобятся, крики будет издавать настоящая жертва…
Под навесом, на вбитых в столбы гвоздях, висели два старых уличных динамика. Солнце ярко светило на великолепный луг, спускавшийся вниз, к лесу. Мощная изгородь, огораживавшая луг, уходила в лес. В полуденной тишине Оресте слышал даже жужжанье пчелы под крышей навеса.
– Ну, ты готов? – спросил Карло.
Оресте сам включил закрепленную на штативе камеру.
– Giriamo! – крикнул он оператору.
– Pronti! – ответил тот.
– Motore! – Камеры заработали.
– Partito! – Магнитофон заработал вместе с камерами.
– Azione! – Оресте толкнул Карло.
Сард нажал на магнитофоне кнопку воспроизведения, и из динамика понеслись жуткие вопли, рыдания и мольбы. Оператор дернулся при этих звуках, потом взял себя в руки. Вопли были ужасающие, их просто невозможно было слушать, но это была вполне подходящая увертюра перед появлением тех морд, которые тут же высунулись из зарослей, привлеченные пронзительными криками, означавшими для них обед.
ГЛАВА 32
Полет в Женеву и обратно в тот же день, чтобы посмотреть на деньги.
Местный рейс до Милана. Свистящий двигателями турбореактивный самолет компании «Аэроспасиале» взлетел в небо Флоренции рано утром, заложил вираж над виноградниками, ряды которых широко разбегаются во все стороны, как на грубом плане тосканского застройщика. Что-то теперь было не так с цветами этого пейзажа – новые плавательные бассейны возле вилл богатых иностранцев добавляли в него ненужные синие пятна. Пацци же, смотревшему из иллюминатора самолета, цвет этих бассейнов казался молочно-голубым, как глаза старухи-англичанки – совершенно посторонние синие пятна среди темно-зеленых кипарисов и серебристой листвы оливковых деревьев.
Настроение Ринальдо Пацци поднималось вместе с самолетом; теперь он в глубине души был совершенно уверен, что ему не грозит жить здесь до старости, зависеть от капризов полицейского начальства и пытаться дотянуть до конца, чтобы выслужить пенсию.
Он ужасно боялся, что доктор Лектер исчезнет после убийства Ньокко. Но когда вновь увидел включенную лампу над рабочим местом доктора в церкви Санта Кроче, то ощутил огромное облегчение. Доктор, видимо, считал, что находится в полной безопасности.
Смерть какого-то цыгана не вызвала совершенно никаких волнений в тихих водах Квестуры; считалось, что это связано с наркотиками: к счастью, рядом с трупом валялось несколько использованных шприцев – обычное дело во Флоренции, где шприцы можно получить бесплатно.
Теперь нужно самому взглянуть на деньги. Пацци настоял на этом.
Живущий почти исключительно зрительными образами, Пацци навсегда и полностью запоминал то, что хоть один раз увидел. Так, он прекрасно помнил, как впервые увидел эрекцию собственного пениса, как впервые увидел собственную кровь, первую женщину, которую он видел обнаженной, первый кулак, который нанес ему удар. Он прекрасно помнил, как однажды забрел случайно в боковую капеллу одной из церквей Сиены и неожиданно заглянул в лицо св. Екатерины Сиенской, чья мумифицированная голова в безупречно-белом апостольнике выглядывала из раки, выполненной в виде церкви.
Увидеть своими глазами три миллиона американских долларов было для него точно таким же потрясением.
Триста перетянутых лентой пачек стодолларовых купюр с перемешанными серийными номерами.
В маленькой скромной комнате, похожей на часовню, в помещении женевского отделения банка «Креди Суисс» адвокат Мэйсона Верже продемонстрировал деньги следователю Ринальдо Пацци. Деньги были привезены из подземного хранилища в четырех глубоких запирающихся сундуках с латунными номерными табличками. «Креди Суисс» предоставил аппараты для счета банкнот, весы и клерка. Клерка Пацци отослал прочь. И положил ладони на эту кучу денег. На секунду.
Ринальдо Пацци был очень опытным следователем. В течение двадцати лет он гонялся за разными мошенниками и арестовывал их. И теперь, стоя перед этой кучей денег, выслушивая условия, на которых они будут ему переданы, он не уловил ни единой фальшивой ноты; если он отдаст им Ганнибала Лектера, Мэйсон отдаст ему эти деньги.
В жарком приступе эйфории Пацци осознал, что эти ребята вовсе не собираются валять дурака – Мэйсон действительно заплатит ему. Не было у него иллюзий и относительно дальнейшей судьбы Лектера. Он продавал этого человека, обрекая его на пытки и смерть. К чести Пацци следует отметить, что он полностью сознавал, что делает.
«Наша свобода стоит больше, чем жизнь этого чудовища. Наше счастье гораздо важнее, чем его страдания», – думал он с холодным эгоизмом навеки проклятого. Трудно сказать, что он имел в виду под словом «мы» – то ли использовал его как привычную судебную терминологию, то ли имел в виду себя и свою жену – на этот вопрос мог найтись и не один ответ.
В этой комнатке, такой чистенькой, по-швейцарски аккуратной и безукоризненной, Пацци принял окончательное решение. Он повернулся от денег к адвокату, господину Кони, и кивнул. Адвокат отсчитал из первого сундука сто тысяч долларов и передал их Пацци.
Потом господин Кони набрал телефонный номер и передал трубку Пацци:
– Это наземная линия, разговор шифруется, – сообщил он.
Голос американца, который услышал Пацци, произносил слова в странном ритме, слова как бы вбивались в один выдох с паузой между выдохами, причем взрывные согласные отсутствовали. От его звука у Пацци даже чуть закружилась голова, словно он напрягался при каждом вдохе вместе с говорящим.
Без каких-либо вступлений голос осведомился:
– Где доктор Лектер?
Пацци, стоя с деньгами в одной руке и с телефонной трубкой в другой, не колебался:
– Это тот человек, что занимается изучением Палаццо Каппони во Флоренции. Он там служит… куратором.
– Будьте любезны, покажите свои документы господину Кони и передайте ему трубку. Он не будет произносить ваше имя вслух.
Господин Кони проконсультировался с запиской, которую достал из кармана, и произнес в трубку несколько слов – явно заранее обусловленный код, а затем отдал трубку Пацци.
– Вы получите остальные деньги, когда он живым будет у нас в руках, – сказал Мэйсон. – Вам нет нужды самому его захватывать, но вы должны будете указать его и передать нам. Мне нужны будут все документы, все, что у вас на него имеется. Вы ведь сегодня вечером уже вернетесь во Флоренцию? Хорошо, там вам передадут инструкции, как встретиться с моими людьми где-нибудь неподалеку от города. Встреча должна состояться не позднее завтрашнего вечера. На встрече вам вручит дальнейшие инструкции тот человек, которому вы должны будете передать доктора Лектера. Он спросит вас, есть ли поблизости цветочный магазин. Вы ответите, что в цветочных магазинах все воры. Вы поняли? Вам следует выполнять все инструкции этого человека.
– Мне бы не хотелось, чтобы доктор Лектер был в моем… Чтобы он был во Флоренции, когда его…
– Понимаю ваше беспокойство. Его там не будет.
И телефон отключился.
Через несколько минут после заполнения необходимых бумаг два миллиона долларов были помещены на условный счет. Мэйсон Верже уже не мог забрать их обратно, но мог дать распоряжение разблокировать счет, и тогда Пацци сможет их получить. Менеджер «Креди Суисс», вызванный в комнату, где шли переговоры, проинформировал Пацци, что банк для открытия депозита удержит с него процент по действующей ставке, если он переведет всю сумму в швейцарские франки, и выплатит ему три процента в счет сложных процентов только на первые сто тысяч франков. Менеджер представил Пацци копию Статьи 47 швейцарского Bundesgesetz ?ber Banken und Sparkassen, обеспечивающей тайну банковского вклада, и выразил готовность перевести деньги по телеграфу в «Ройял Бэнк оф Нова Скотиа» или на Каймановы Острова немедленно по разблокировании счета, если Пацци выразит такое желание.
В присутствии нотариуса Пацци оформил для своей жены право подписи для распоряжения счетом на случай своей смерти. По завершении всех дел только менеджер швейцар-ского банка протянул Пацци руку, чтобы попрощаться. А Пацци и господин Кони друг на друга даже не глядели; господин Кони, правда, с ним попрощался, но уже стоя в дверях.
Последний перелет домой; самолет местной авиалинии из Милана пробивается сквозь грозовой фронт, пропеллер с той стороны самолета, куда выходит иллюминатор Пацци, выглядит как черный круг на фоне темно-серого неба. Молнии и гром, они делают круг над старым городом, колокольня и купол Дуомо прямо под ними, в ранних сумерках загораются огни, вспышки и грохот, похожие на те, что Пацци помнил с детства, когда немцы взрывали мосты через Арно, пощадив только Понте Веккьо. И в момент, столь же краткий, как вспышка молнии, он вспомнил, как маленьким мальчиком видел взятого в плен снайпера, прикованного цепью к статуе Мадонны с Цепями, чтоб тот мог помолиться, прежде чем его расстреляют.
Снижаясь сквозь слой воздуха, насыщенный озоном после разрядов молний, ощущая раскаты грома, от которых вибрировал весь самолет, Пацци из древнего рода Пацци возвращался в свой древний город, лелея мечты столь же древние, как само время.
Местный рейс до Милана. Свистящий двигателями турбореактивный самолет компании «Аэроспасиале» взлетел в небо Флоренции рано утром, заложил вираж над виноградниками, ряды которых широко разбегаются во все стороны, как на грубом плане тосканского застройщика. Что-то теперь было не так с цветами этого пейзажа – новые плавательные бассейны возле вилл богатых иностранцев добавляли в него ненужные синие пятна. Пацци же, смотревшему из иллюминатора самолета, цвет этих бассейнов казался молочно-голубым, как глаза старухи-англичанки – совершенно посторонние синие пятна среди темно-зеленых кипарисов и серебристой листвы оливковых деревьев.
Настроение Ринальдо Пацци поднималось вместе с самолетом; теперь он в глубине души был совершенно уверен, что ему не грозит жить здесь до старости, зависеть от капризов полицейского начальства и пытаться дотянуть до конца, чтобы выслужить пенсию.
Он ужасно боялся, что доктор Лектер исчезнет после убийства Ньокко. Но когда вновь увидел включенную лампу над рабочим местом доктора в церкви Санта Кроче, то ощутил огромное облегчение. Доктор, видимо, считал, что находится в полной безопасности.
Смерть какого-то цыгана не вызвала совершенно никаких волнений в тихих водах Квестуры; считалось, что это связано с наркотиками: к счастью, рядом с трупом валялось несколько использованных шприцев – обычное дело во Флоренции, где шприцы можно получить бесплатно.
Теперь нужно самому взглянуть на деньги. Пацци настоял на этом.
Живущий почти исключительно зрительными образами, Пацци навсегда и полностью запоминал то, что хоть один раз увидел. Так, он прекрасно помнил, как впервые увидел эрекцию собственного пениса, как впервые увидел собственную кровь, первую женщину, которую он видел обнаженной, первый кулак, который нанес ему удар. Он прекрасно помнил, как однажды забрел случайно в боковую капеллу одной из церквей Сиены и неожиданно заглянул в лицо св. Екатерины Сиенской, чья мумифицированная голова в безупречно-белом апостольнике выглядывала из раки, выполненной в виде церкви.
Увидеть своими глазами три миллиона американских долларов было для него точно таким же потрясением.
Триста перетянутых лентой пачек стодолларовых купюр с перемешанными серийными номерами.
В маленькой скромной комнате, похожей на часовню, в помещении женевского отделения банка «Креди Суисс» адвокат Мэйсона Верже продемонстрировал деньги следователю Ринальдо Пацци. Деньги были привезены из подземного хранилища в четырех глубоких запирающихся сундуках с латунными номерными табличками. «Креди Суисс» предоставил аппараты для счета банкнот, весы и клерка. Клерка Пацци отослал прочь. И положил ладони на эту кучу денег. На секунду.
Ринальдо Пацци был очень опытным следователем. В течение двадцати лет он гонялся за разными мошенниками и арестовывал их. И теперь, стоя перед этой кучей денег, выслушивая условия, на которых они будут ему переданы, он не уловил ни единой фальшивой ноты; если он отдаст им Ганнибала Лектера, Мэйсон отдаст ему эти деньги.
В жарком приступе эйфории Пацци осознал, что эти ребята вовсе не собираются валять дурака – Мэйсон действительно заплатит ему. Не было у него иллюзий и относительно дальнейшей судьбы Лектера. Он продавал этого человека, обрекая его на пытки и смерть. К чести Пацци следует отметить, что он полностью сознавал, что делает.
«Наша свобода стоит больше, чем жизнь этого чудовища. Наше счастье гораздо важнее, чем его страдания», – думал он с холодным эгоизмом навеки проклятого. Трудно сказать, что он имел в виду под словом «мы» – то ли использовал его как привычную судебную терминологию, то ли имел в виду себя и свою жену – на этот вопрос мог найтись и не один ответ.
В этой комнатке, такой чистенькой, по-швейцарски аккуратной и безукоризненной, Пацци принял окончательное решение. Он повернулся от денег к адвокату, господину Кони, и кивнул. Адвокат отсчитал из первого сундука сто тысяч долларов и передал их Пацци.
Потом господин Кони набрал телефонный номер и передал трубку Пацци:
– Это наземная линия, разговор шифруется, – сообщил он.
Голос американца, который услышал Пацци, произносил слова в странном ритме, слова как бы вбивались в один выдох с паузой между выдохами, причем взрывные согласные отсутствовали. От его звука у Пацци даже чуть закружилась голова, словно он напрягался при каждом вдохе вместе с говорящим.
Без каких-либо вступлений голос осведомился:
– Где доктор Лектер?
Пацци, стоя с деньгами в одной руке и с телефонной трубкой в другой, не колебался:
– Это тот человек, что занимается изучением Палаццо Каппони во Флоренции. Он там служит… куратором.
– Будьте любезны, покажите свои документы господину Кони и передайте ему трубку. Он не будет произносить ваше имя вслух.
Господин Кони проконсультировался с запиской, которую достал из кармана, и произнес в трубку несколько слов – явно заранее обусловленный код, а затем отдал трубку Пацци.
– Вы получите остальные деньги, когда он живым будет у нас в руках, – сказал Мэйсон. – Вам нет нужды самому его захватывать, но вы должны будете указать его и передать нам. Мне нужны будут все документы, все, что у вас на него имеется. Вы ведь сегодня вечером уже вернетесь во Флоренцию? Хорошо, там вам передадут инструкции, как встретиться с моими людьми где-нибудь неподалеку от города. Встреча должна состояться не позднее завтрашнего вечера. На встрече вам вручит дальнейшие инструкции тот человек, которому вы должны будете передать доктора Лектера. Он спросит вас, есть ли поблизости цветочный магазин. Вы ответите, что в цветочных магазинах все воры. Вы поняли? Вам следует выполнять все инструкции этого человека.
– Мне бы не хотелось, чтобы доктор Лектер был в моем… Чтобы он был во Флоренции, когда его…
– Понимаю ваше беспокойство. Его там не будет.
И телефон отключился.
Через несколько минут после заполнения необходимых бумаг два миллиона долларов были помещены на условный счет. Мэйсон Верже уже не мог забрать их обратно, но мог дать распоряжение разблокировать счет, и тогда Пацци сможет их получить. Менеджер «Креди Суисс», вызванный в комнату, где шли переговоры, проинформировал Пацци, что банк для открытия депозита удержит с него процент по действующей ставке, если он переведет всю сумму в швейцарские франки, и выплатит ему три процента в счет сложных процентов только на первые сто тысяч франков. Менеджер представил Пацци копию Статьи 47 швейцарского Bundesgesetz ?ber Banken und Sparkassen, обеспечивающей тайну банковского вклада, и выразил готовность перевести деньги по телеграфу в «Ройял Бэнк оф Нова Скотиа» или на Каймановы Острова немедленно по разблокировании счета, если Пацци выразит такое желание.
В присутствии нотариуса Пацци оформил для своей жены право подписи для распоряжения счетом на случай своей смерти. По завершении всех дел только менеджер швейцар-ского банка протянул Пацци руку, чтобы попрощаться. А Пацци и господин Кони друг на друга даже не глядели; господин Кони, правда, с ним попрощался, но уже стоя в дверях.
Последний перелет домой; самолет местной авиалинии из Милана пробивается сквозь грозовой фронт, пропеллер с той стороны самолета, куда выходит иллюминатор Пацци, выглядит как черный круг на фоне темно-серого неба. Молнии и гром, они делают круг над старым городом, колокольня и купол Дуомо прямо под ними, в ранних сумерках загораются огни, вспышки и грохот, похожие на те, что Пацци помнил с детства, когда немцы взрывали мосты через Арно, пощадив только Понте Веккьо. И в момент, столь же краткий, как вспышка молнии, он вспомнил, как маленьким мальчиком видел взятого в плен снайпера, прикованного цепью к статуе Мадонны с Цепями, чтоб тот мог помолиться, прежде чем его расстреляют.
Снижаясь сквозь слой воздуха, насыщенный озоном после разрядов молний, ощущая раскаты грома, от которых вибрировал весь самолет, Пацци из древнего рода Пацци возвращался в свой древний город, лелея мечты столь же древние, как само время.
ГЛАВА 33
Ринальдо Пацци очень хотел бы осуществлять постоянное наблюдение за своей будущей добычей в Палаццо Каппони, но не мог себе этого позволить.
Вместо этого Пацци, прибывая в экстазе от созерцания денег, должен был переодеться в вечерний костюм и отправиться вместе с женой на концерт Камерного оркестра Флоренции, посещение которого они так долго предвкушали.
«Театро Пикколомини», здание девятнадцатого века, в уменьшенном вполовину масштабе копирующее знаменитый венецианский «Teaтро Ла Фениче», изукрашенная барочная игрушка, сплошная позолота и плюш, с херувимами, порхающими, попирая все законы аэродинамики, по всему потолку.
И это очень хорошо, что здание театра столь прекрасно, потому что исполнители частенько нуждаются в любой помощи и поддержке.
Это вообще-то несправедливо, хотя и неизбежно, что музыку во Флоренции судят по тем же безнадежно высоким критериям, что и изобразительное искусство, коим знаменит город. Флорентийцы – многочисленная и понимающая толк в музыке аудитория, типичная для Италии, однако им частенько недостает истинных художников звука.
Пацци уселся в кресло подле своей жены под аплодисменты, последовавшие за увертюрой.
Она подставила ему пахнущую духами щеку. Он почувствовал, как забилось его сердце при одном взгляде на нее, одетую в вечернее платье с достаточно глубоким декольте, чтобы можно было ощутить тончайший аромат, исходящий из впадины между ее грудями. Ноты она вложила в роскошную кожаную папку от Гуччи, подарок мужа.
– Они играют значительно лучше с этим новым исполнителем на виола да гамба, – тихонько произнесла она ему на ухо.
Великолепный исполнитель на виола да гамба был приглашен в оркестр, чтобы заменить прежнего, вызывавшего ярость слушателей своим неумением; он приходился кузеном Сольято и внезапно исчез при странных обстоятельствах несколько недель назад.
Доктор Ганнибал Лектер сидел, глядя вниз, в отдельной ложе, один, во фраке и белом галстуке; его бледное лицо и пластрон манишки, казалось, плавали во тьме ложи, обрамленной позолоченной барочной резьбой.
Пацци обнаружил его, когда свет зажегся на короткое время после первой части симфонии, и в тот же момент, прежде чем Пацци успел отвести взгляд, голова доктора повернулась, как у совы, и их взгляды встретились. Пацци невольно сжал руку жены, да так сильно, что она даже оглянулась на него. После этого Пацци смотрел только на сцену, а рука его держала руку жены, ощущая тыльной стороной тепло ее бедра.
В антракте, когда Пацци повернулся к жене возле стойки бара, чтобы передать ей бокал, рядом с нею стоял доктор Лектер.
– Добрый вечер, доктор Фелл, – сказал Пацци.
– Добрый вечер, коммендаторе, – ответил доктор. И продолжал оставаться в позе ожидания, чуть наклонив голову, пока Пацци не познакомил его с женой.
– Лаура, позволь тебе представить доктора Фелла. Доктор, это синьора Пацци, моя жена.
Синьора Пацци, привычная к комплиментам, восприняла все, что за этим последовало, как нечто странновато-очаровательное. Ее муж, правда, придерживался другого мнения.
– Благодарю за честь, коммендаторе, – произнес доктор. Красный кончик его языка появился на мгновение, прежде чем он наклонился над рукой синьоры Пацци, прикоснувшись к ней губами, вероятно, чуть сильнее, чем принято во Флоренции, и достаточно сильно, чтобы она ощутила на своей коже его дыхание.
Его взгляд нашел ее глаза еще до того, как он поднял голову.
– Мне кажется, Скарлатти должен вам особенно нравиться, синьора Пацци.
– Да, несомненно.
– Мне приятно было видеть, что вы следите за исполнением по нотам. В наше время такое редко встретишь. Полагаю, вот это вас также заинтересует. – Он извлек из-под мышки портфель. Это были старинные ноты, на пергаменте, переписанные от руки. – Это из римского «Teaтро Капраника», датируется 1688 годом, когда и была написана эта вещь.
– Meraviglioso! Ты только взгляни, Ринальдо!
– Я пометил на обложке некоторые отличия от современного прочтения, когда исполнялась первая часть, – заметил доктор Лектер. – Вам, может быть, захочется сделать то же самое во время исполнения второй. Прошу вас, возьмите. Я могу потом забрать их у синьора Пацци – с вашего разрешения, коммендаторе…
Доктор смотрит прямо ей в глаза, в самую глубину.
– Как тебе угодно, Лаура, – отвечает Пацци. И тут же, под влиянием внезапно возникшей мысли: – Вы будете выступать перед Studiolo, доктор?
– Да, в пятницу вечером. Сольято ждет не дождется того момента, когда меня можно будет дискредитировать.
– Мне нужно будет заехать в старый город, – заметил Пацци. – Вот я и воспользуюсь случаем, чтобы вернуть вам ноты. Лаура, доктору Феллу придется выступить перед этими драконами из Studiolо, чтобы доказать, что он не даром ест свой хлеб…
– Уверена, что вы блестяще справитесь, доктор, – произнесла она, одарив его взглядом своих огромных черных глаз – в границах приличий, правда, почти на грани….
Доктор Лектер улыбнулся, показав мелкие белые зубы:
– Мадам, если бы это я выпускал «Fleur de Ciel», я бы преподнес вам какой-нибудь знаменитый бриллиант, например, «Кейп», чтобы вы его носили. Итак, до пятницы, коммендаторе.
Пацци убедился, что доктор вернулся в свою ложу, и больше не смотрел в его сторону, пока они не помахали друг другу издали, спускаясь по ступеням театральной лестницы.
– Это ведь я подарил тебе «Fleur de Ciel» на день рождения, – сказал Пацци.
– Да, и они мне очень нравятся, – отвечала синьора Пацци. – У тебя просто великолепный вкус.
Вместо этого Пацци, прибывая в экстазе от созерцания денег, должен был переодеться в вечерний костюм и отправиться вместе с женой на концерт Камерного оркестра Флоренции, посещение которого они так долго предвкушали.
«Театро Пикколомини», здание девятнадцатого века, в уменьшенном вполовину масштабе копирующее знаменитый венецианский «Teaтро Ла Фениче», изукрашенная барочная игрушка, сплошная позолота и плюш, с херувимами, порхающими, попирая все законы аэродинамики, по всему потолку.
И это очень хорошо, что здание театра столь прекрасно, потому что исполнители частенько нуждаются в любой помощи и поддержке.
Это вообще-то несправедливо, хотя и неизбежно, что музыку во Флоренции судят по тем же безнадежно высоким критериям, что и изобразительное искусство, коим знаменит город. Флорентийцы – многочисленная и понимающая толк в музыке аудитория, типичная для Италии, однако им частенько недостает истинных художников звука.
Пацци уселся в кресло подле своей жены под аплодисменты, последовавшие за увертюрой.
Она подставила ему пахнущую духами щеку. Он почувствовал, как забилось его сердце при одном взгляде на нее, одетую в вечернее платье с достаточно глубоким декольте, чтобы можно было ощутить тончайший аромат, исходящий из впадины между ее грудями. Ноты она вложила в роскошную кожаную папку от Гуччи, подарок мужа.
– Они играют значительно лучше с этим новым исполнителем на виола да гамба, – тихонько произнесла она ему на ухо.
Великолепный исполнитель на виола да гамба был приглашен в оркестр, чтобы заменить прежнего, вызывавшего ярость слушателей своим неумением; он приходился кузеном Сольято и внезапно исчез при странных обстоятельствах несколько недель назад.
Доктор Ганнибал Лектер сидел, глядя вниз, в отдельной ложе, один, во фраке и белом галстуке; его бледное лицо и пластрон манишки, казалось, плавали во тьме ложи, обрамленной позолоченной барочной резьбой.
Пацци обнаружил его, когда свет зажегся на короткое время после первой части симфонии, и в тот же момент, прежде чем Пацци успел отвести взгляд, голова доктора повернулась, как у совы, и их взгляды встретились. Пацци невольно сжал руку жены, да так сильно, что она даже оглянулась на него. После этого Пацци смотрел только на сцену, а рука его держала руку жены, ощущая тыльной стороной тепло ее бедра.
В антракте, когда Пацци повернулся к жене возле стойки бара, чтобы передать ей бокал, рядом с нею стоял доктор Лектер.
– Добрый вечер, доктор Фелл, – сказал Пацци.
– Добрый вечер, коммендаторе, – ответил доктор. И продолжал оставаться в позе ожидания, чуть наклонив голову, пока Пацци не познакомил его с женой.
– Лаура, позволь тебе представить доктора Фелла. Доктор, это синьора Пацци, моя жена.
Синьора Пацци, привычная к комплиментам, восприняла все, что за этим последовало, как нечто странновато-очаровательное. Ее муж, правда, придерживался другого мнения.
– Благодарю за честь, коммендаторе, – произнес доктор. Красный кончик его языка появился на мгновение, прежде чем он наклонился над рукой синьоры Пацци, прикоснувшись к ней губами, вероятно, чуть сильнее, чем принято во Флоренции, и достаточно сильно, чтобы она ощутила на своей коже его дыхание.
Его взгляд нашел ее глаза еще до того, как он поднял голову.
– Мне кажется, Скарлатти должен вам особенно нравиться, синьора Пацци.
– Да, несомненно.
– Мне приятно было видеть, что вы следите за исполнением по нотам. В наше время такое редко встретишь. Полагаю, вот это вас также заинтересует. – Он извлек из-под мышки портфель. Это были старинные ноты, на пергаменте, переписанные от руки. – Это из римского «Teaтро Капраника», датируется 1688 годом, когда и была написана эта вещь.
– Meraviglioso! Ты только взгляни, Ринальдо!
– Я пометил на обложке некоторые отличия от современного прочтения, когда исполнялась первая часть, – заметил доктор Лектер. – Вам, может быть, захочется сделать то же самое во время исполнения второй. Прошу вас, возьмите. Я могу потом забрать их у синьора Пацци – с вашего разрешения, коммендаторе…
Доктор смотрит прямо ей в глаза, в самую глубину.
– Как тебе угодно, Лаура, – отвечает Пацци. И тут же, под влиянием внезапно возникшей мысли: – Вы будете выступать перед Studiolo, доктор?
– Да, в пятницу вечером. Сольято ждет не дождется того момента, когда меня можно будет дискредитировать.
– Мне нужно будет заехать в старый город, – заметил Пацци. – Вот я и воспользуюсь случаем, чтобы вернуть вам ноты. Лаура, доктору Феллу придется выступить перед этими драконами из Studiolо, чтобы доказать, что он не даром ест свой хлеб…
– Уверена, что вы блестяще справитесь, доктор, – произнесла она, одарив его взглядом своих огромных черных глаз – в границах приличий, правда, почти на грани….
Доктор Лектер улыбнулся, показав мелкие белые зубы:
– Мадам, если бы это я выпускал «Fleur de Ciel», я бы преподнес вам какой-нибудь знаменитый бриллиант, например, «Кейп», чтобы вы его носили. Итак, до пятницы, коммендаторе.
Пацци убедился, что доктор вернулся в свою ложу, и больше не смотрел в его сторону, пока они не помахали друг другу издали, спускаясь по ступеням театральной лестницы.
– Это ведь я подарил тебе «Fleur de Ciel» на день рождения, – сказал Пацци.
– Да, и они мне очень нравятся, – отвечала синьора Пацци. – У тебя просто великолепный вкус.
ГЛАВА 34
Импрунета, старинный тосканский городок, где в свое время делали черепицу для крыши Дуомо. Городское кладбище видно ночью из окрестных вилл, расположенных на холмах, поскольку могилы освещены всегда включенными лампами. Желтоватый свет расходится только по низу, но этого достаточно для посетителей, чтобы найти дорогу среди мертвых, хотя для того, чтобы прочесть эпитафии, требуется карманный фонарь.
Ринальдо Пацци приехал без пяти девять с небольшим букетом цветов, который намеревался положить на первую попавшуюся могилу. Он медленно двинулся по усыпанной гравием дорожке между могилами.
Еще не видя Карло, он сразу почувствовал его присутствие.
Карло заговорил, стоя по другую сторону мавзолея, который закрывал его всего, с головой.
– Вы не знаете, есть в городе хороший цветочный магазин?
Акцент сардинский. Вот и отлично, надо полагать, он знает свое дело.
– В цветочных магазинах работают одни воры, – ответил Пацци.
Карло быстро обошел мраморный мавзолей, не глядя по сторонам.
По его виду Пацци решил, что это просто дубина стоеросовая, невысокий, коренастый и сильный детина, и очень ловкий. На нем был кожаный жилет, а лента на шляпе сделана из кабаньей шкуры со щетиной. Пацци решил, что у него самого руки длиннее дюйма на три, а ростом он дюйма на четыре выше Карло. Вес у них примерно одинаковый. У Карло на руке не хватало большого пальца. Пацци заключил, что сможет вычислить его по архивам Квестуры и займет это не более пяти минут. Обоих снизу освещали лампы, горевшие возле могил.
– У него в доме хорошая система сигнализации, – сказал Пацци.
– Я уже видел. Вам придется показать его мне.
– Он должен выступать на одном заседании завтра вечером, в пятницу. Вы сможете все подготовить до завтра?
– Хорошо. – Карло хотелось немного поиздеваться над этим полицейским, показать, что главный здесь он. – Вы вместе с ним выйдете или вы его боитесь? Все равно ведь придется сделать все, за что вам заплатили. Вам нужно будет показать его мне.
– Придержи язык! Я сделаю то, за что мне заплатили, и ты тоже. А то, если хочешь, могу тебе устроить небольшой отдых в тюрьме Вольтерра – в качестве «петуха». Только скажи.
Карло на работе был так же невосприимчив к оскорблениям, как к воплям боли. Он уже понял, что недооценил этого полицейского. Он развел руками:
– Говорите, что мне надо знать.
Карло встал рядом с Пацци, как будто они вместе предаются скорби перед мавзолеем. Мимо прошла парочка, держась за руки. Карло снял шляпу, и оба они склонили головы. Пацци положил цветы возле двери гробницы. От шляпы Карло несло горячей тухлятиной, как от гениталий неумело кастрированного животного.
Пацци отвернулся, уклоняясь от этого запаха.
– Он хорошо владеет ножом. Бьет снизу.
– А пистолет у него есть?
– Не знаю. Насколько мне известно, он никогда им не пользовался.
– Мне бы не хотелось вытаскивать его из машины. Лучше бы на улице, и чтоб людей вокруг было поменьше.
– А как ты его вырубишь?
– Это уж мое дело. – Карло сунул в рот кабаний зуб и принялся жевать хрящик. Время от времени этот зуб показывался у него изо рта.
– Это и мое дело тоже, – сказал Пацци. – Так как ты это проделаешь?
– Из дробовика, он заряжен мешочком с дробью. Потом накинем сеть, а потом можно сделать укол. Надо сразу же проверить ему зубы, нет ли там под коронкой ампулы с ядом.
– Он будет выступать на заседании. Оно начинается в семь в Палаццо Веккьо. Если он в пятницу будет работать в капелле Каппони в церкви Санта Кроче, тогда я буду его сопровождать от церкви до Палаццо Веккьо. Ты хорошо знаешь Флоренцию?
– Неплохо. Можете достать мне пропуск на машину в старый город?
– Да.
– В церкви я его брать не буду, – заметил Карло.
Пацци кивнул:
– Лучше дождаться, пока он выступит на заседании, после этого его никто не хватится недели две. У меня есть предлог, чтобы вместе с ним пойти после собрания в Палаццо Каппони…
– Мне бы не хотелось брать его в его же собственном доме. Это его территория. Он там все знает, а я – нет. Он будет настороже, будет озираться при входе. Нет, лучше его брать на тротуаре.
– Тогда слушай, что я скажу – мы выйдем из главного входа Палаццо Веккьо, боковая дверь на Виа деи Леони уже будет заперта. Мы пойдем по Виа Нери, потом через реку по Понте алле Грацие. Там большие деревья перед Музеем Бардини на противоположной стороне улицы, они закрывают свет уличных фонарей. В это время там тихо, все уроки в школах уже закончатся.
– Ладно, значит напротив Музея Бардини, но я могу попробовать проделать это раньше, если будет подходящая ситуация, ближе к дворцу, или еще раньше, днем, если он заметит слежку и попробует удрать. Мы, вероятно, воспользуемся машиной «скорой помощи». Вы оставайтесь с ним, пока мы его не вырубим, а потом сматывайтесь побыстрее.
Ринальдо Пацци приехал без пяти девять с небольшим букетом цветов, который намеревался положить на первую попавшуюся могилу. Он медленно двинулся по усыпанной гравием дорожке между могилами.
Еще не видя Карло, он сразу почувствовал его присутствие.
Карло заговорил, стоя по другую сторону мавзолея, который закрывал его всего, с головой.
– Вы не знаете, есть в городе хороший цветочный магазин?
Акцент сардинский. Вот и отлично, надо полагать, он знает свое дело.
– В цветочных магазинах работают одни воры, – ответил Пацци.
Карло быстро обошел мраморный мавзолей, не глядя по сторонам.
По его виду Пацци решил, что это просто дубина стоеросовая, невысокий, коренастый и сильный детина, и очень ловкий. На нем был кожаный жилет, а лента на шляпе сделана из кабаньей шкуры со щетиной. Пацци решил, что у него самого руки длиннее дюйма на три, а ростом он дюйма на четыре выше Карло. Вес у них примерно одинаковый. У Карло на руке не хватало большого пальца. Пацци заключил, что сможет вычислить его по архивам Квестуры и займет это не более пяти минут. Обоих снизу освещали лампы, горевшие возле могил.
– У него в доме хорошая система сигнализации, – сказал Пацци.
– Я уже видел. Вам придется показать его мне.
– Он должен выступать на одном заседании завтра вечером, в пятницу. Вы сможете все подготовить до завтра?
– Хорошо. – Карло хотелось немного поиздеваться над этим полицейским, показать, что главный здесь он. – Вы вместе с ним выйдете или вы его боитесь? Все равно ведь придется сделать все, за что вам заплатили. Вам нужно будет показать его мне.
– Придержи язык! Я сделаю то, за что мне заплатили, и ты тоже. А то, если хочешь, могу тебе устроить небольшой отдых в тюрьме Вольтерра – в качестве «петуха». Только скажи.
Карло на работе был так же невосприимчив к оскорблениям, как к воплям боли. Он уже понял, что недооценил этого полицейского. Он развел руками:
– Говорите, что мне надо знать.
Карло встал рядом с Пацци, как будто они вместе предаются скорби перед мавзолеем. Мимо прошла парочка, держась за руки. Карло снял шляпу, и оба они склонили головы. Пацци положил цветы возле двери гробницы. От шляпы Карло несло горячей тухлятиной, как от гениталий неумело кастрированного животного.
Пацци отвернулся, уклоняясь от этого запаха.
– Он хорошо владеет ножом. Бьет снизу.
– А пистолет у него есть?
– Не знаю. Насколько мне известно, он никогда им не пользовался.
– Мне бы не хотелось вытаскивать его из машины. Лучше бы на улице, и чтоб людей вокруг было поменьше.
– А как ты его вырубишь?
– Это уж мое дело. – Карло сунул в рот кабаний зуб и принялся жевать хрящик. Время от времени этот зуб показывался у него изо рта.
– Это и мое дело тоже, – сказал Пацци. – Так как ты это проделаешь?
– Из дробовика, он заряжен мешочком с дробью. Потом накинем сеть, а потом можно сделать укол. Надо сразу же проверить ему зубы, нет ли там под коронкой ампулы с ядом.
– Он будет выступать на заседании. Оно начинается в семь в Палаццо Веккьо. Если он в пятницу будет работать в капелле Каппони в церкви Санта Кроче, тогда я буду его сопровождать от церкви до Палаццо Веккьо. Ты хорошо знаешь Флоренцию?
– Неплохо. Можете достать мне пропуск на машину в старый город?
– Да.
– В церкви я его брать не буду, – заметил Карло.
Пацци кивнул:
– Лучше дождаться, пока он выступит на заседании, после этого его никто не хватится недели две. У меня есть предлог, чтобы вместе с ним пойти после собрания в Палаццо Каппони…
– Мне бы не хотелось брать его в его же собственном доме. Это его территория. Он там все знает, а я – нет. Он будет настороже, будет озираться при входе. Нет, лучше его брать на тротуаре.
– Тогда слушай, что я скажу – мы выйдем из главного входа Палаццо Веккьо, боковая дверь на Виа деи Леони уже будет заперта. Мы пойдем по Виа Нери, потом через реку по Понте алле Грацие. Там большие деревья перед Музеем Бардини на противоположной стороне улицы, они закрывают свет уличных фонарей. В это время там тихо, все уроки в школах уже закончатся.
– Ладно, значит напротив Музея Бардини, но я могу попробовать проделать это раньше, если будет подходящая ситуация, ближе к дворцу, или еще раньше, днем, если он заметит слежку и попробует удрать. Мы, вероятно, воспользуемся машиной «скорой помощи». Вы оставайтесь с ним, пока мы его не вырубим, а потом сматывайтесь побыстрее.