Страница:
Ганнибалу Лектеру тогда было шесть лет. Сквозь щель в амбаре он наблюдал, как они волокли оленя, дергая за наброшенный животному на шею ремень от плуга так, что чуть не сворачивали ему голову. Стрелять они не хотели и без труда сшибли его с ног – таких жалких и тоненьких, – а потом рубанули по горлу топором, бранясь на разных языках и требуя, чтобы кто-нибудь поскорей принес миску – собрать кровь, не пропадать же ей зря.
Мяса на малорослом олене было не так уж много, и дня через два или, может быть, три дезертиры выбрались из охотничьего домика и побрели сквозь снег к амбару в своих длинных шинелях; изо ртов у них на холоде поднимался зловонный пар. Они отперли амбар, чтобы снова выбрать кого-нибудь из детей, тесно сгрудившихся в углу, на соломе. Никто не замерз до смерти, так что на этот раз они выбирали кого-нибудь из живых.
Пощупали у Ганнибала бедро и верхнюю часть руки, ощупали грудь и вместо него взяли его сестренку – Мику, и увели прочь. Сказали – поиграть. Но никто из тех, кого они уводили, не возвращался. Никогда.
Ганнибал не отпускал Мику.Он вцепился в нее изо всех сил, и они не могли разжать его крепкие пальцы; тогда они захлопнули двери амбара и сломали ему руку повыше локтя; он отупел от боли.
Они увели ее по снегу, все еще красному от крови оленя.
Он горячо молился, чтобы ему дано было увидеть Мику снова, эта молитва поглотила все мысли, весь ум шестилетнего мальчика, но не смогла заглушить звук топора. И все же его молитва о том, чтобы он мог увидеть ее снова, не была вовсе оставлена без ответа: он увидел несколько молочных зубов сестры в вонючей яме, служившей отхожим местом для их тюремщиков; яма эта зияла между охотничьим домиком, где дезертиры спали, и амбаром, где они держали пленных детей, которых ели, чтобы выжить зимой 1944 года, после того как рухнул Восточный фронт. . .
С тех пор как Ганнибал Лектер получил этот частичный ответ на свою молитву, мысли о Божественном его никогда больше не беспокоили, если не считать твердого убеждения в том, что его собственные хищные порывы бледнеют пред хищными устремлениями Господа Бога, чья ирония непревзойденна, а своенравная злобность не знает меры.
В рвущемся вперед самолете доктор Лектер – голова его все покачивается на подголовнике кресла – как бы завис между последним взглядом на Мику, идущую по окровавленному снегу, и звуком топора. Он не может вырваться оттуда, не может этого вынести. В мире материальном, в салоне самолета, лицо его взмокло от пота, а изо рта вырывается короткий пронзительный вопль, тоненький и высокий.
Пассажиры в переднем ряду оборачиваются; некоторых этот вопль разбудил. Кто-то впереди сердито восклицает: «Господи Иисусе, малыш, да что с тобой такое? Боже мой!»
Глаза доктора Лектера открываются, он смотрит прямо перед собой, чувствуя, что его касается детская ладошка. Это мальчик из соседнего кресла.
– Тебе страшный сон приснился, да?
Ребенок нисколько не испугался; он не обращает внимания на сердитую воркотню пассажиров из переднего ряда.
– Да.
– Мне тоже страшные сны снятся. Очень часто. Я не стану над тобой смеяться.
Доктор Лектер делает несколько глубоких вдохов, голова его плотно прижата к спинке кресла. Затем самообладание возвращается к нему: впечатление такое, будто спокойствие постепенно спускается со лба, от линии волос к подбородку, и укрывает все лицо. Он наклоняется к мальчику и говорит доверительным тоном:
– Знаешь, а ведь ты был прав, что не стал есть те помои. И не ешь их никогда.
Авиакомпании теперь не предоставляют пассажирам писчую бумагу и конверты. Уже совершенно овладев собой, доктор Лектер достал из нагрудного кармана гостиничную бумагу и конверт и принялся за письмо Клэрис Старлинг. Сначала он набросал ее портрет. Набросок теперь находится в частном владении Чикагского университета и доступен ученым. На этом наброске Клэрис Старлинг выглядит ребенком и волосы ее от слез прилипли к щекам – как у Мики…
Мы можем видеть самолет сквозь легкую дымку собственного дыхания – алмазно светящуюся блестку в ясном ночном небе. Вот он проходит на фоне Полярной звезды, он уже благополучно миновал ту точку, откуда нет возврата, и теперь должен совершить непреложный спуск по огромной дуге – вниз, вниз, в завтрашний день в Новом Свете.
ГЛАВА 49
ГЛАВА 50
Мяса на малорослом олене было не так уж много, и дня через два или, может быть, три дезертиры выбрались из охотничьего домика и побрели сквозь снег к амбару в своих длинных шинелях; изо ртов у них на холоде поднимался зловонный пар. Они отперли амбар, чтобы снова выбрать кого-нибудь из детей, тесно сгрудившихся в углу, на соломе. Никто не замерз до смерти, так что на этот раз они выбирали кого-нибудь из живых.
Пощупали у Ганнибала бедро и верхнюю часть руки, ощупали грудь и вместо него взяли его сестренку – Мику, и увели прочь. Сказали – поиграть. Но никто из тех, кого они уводили, не возвращался. Никогда.
Ганнибал не отпускал Мику.Он вцепился в нее изо всех сил, и они не могли разжать его крепкие пальцы; тогда они захлопнули двери амбара и сломали ему руку повыше локтя; он отупел от боли.
Они увели ее по снегу, все еще красному от крови оленя.
Он горячо молился, чтобы ему дано было увидеть Мику снова, эта молитва поглотила все мысли, весь ум шестилетнего мальчика, но не смогла заглушить звук топора. И все же его молитва о том, чтобы он мог увидеть ее снова, не была вовсе оставлена без ответа: он увидел несколько молочных зубов сестры в вонючей яме, служившей отхожим местом для их тюремщиков; яма эта зияла между охотничьим домиком, где дезертиры спали, и амбаром, где они держали пленных детей, которых ели, чтобы выжить зимой 1944 года, после того как рухнул Восточный фронт. . .
С тех пор как Ганнибал Лектер получил этот частичный ответ на свою молитву, мысли о Божественном его никогда больше не беспокоили, если не считать твердого убеждения в том, что его собственные хищные порывы бледнеют пред хищными устремлениями Господа Бога, чья ирония непревзойденна, а своенравная злобность не знает меры.
В рвущемся вперед самолете доктор Лектер – голова его все покачивается на подголовнике кресла – как бы завис между последним взглядом на Мику, идущую по окровавленному снегу, и звуком топора. Он не может вырваться оттуда, не может этого вынести. В мире материальном, в салоне самолета, лицо его взмокло от пота, а изо рта вырывается короткий пронзительный вопль, тоненький и высокий.
Пассажиры в переднем ряду оборачиваются; некоторых этот вопль разбудил. Кто-то впереди сердито восклицает: «Господи Иисусе, малыш, да что с тобой такое? Боже мой!»
Глаза доктора Лектера открываются, он смотрит прямо перед собой, чувствуя, что его касается детская ладошка. Это мальчик из соседнего кресла.
– Тебе страшный сон приснился, да?
Ребенок нисколько не испугался; он не обращает внимания на сердитую воркотню пассажиров из переднего ряда.
– Да.
– Мне тоже страшные сны снятся. Очень часто. Я не стану над тобой смеяться.
Доктор Лектер делает несколько глубоких вдохов, голова его плотно прижата к спинке кресла. Затем самообладание возвращается к нему: впечатление такое, будто спокойствие постепенно спускается со лба, от линии волос к подбородку, и укрывает все лицо. Он наклоняется к мальчику и говорит доверительным тоном:
– Знаешь, а ведь ты был прав, что не стал есть те помои. И не ешь их никогда.
Авиакомпании теперь не предоставляют пассажирам писчую бумагу и конверты. Уже совершенно овладев собой, доктор Лектер достал из нагрудного кармана гостиничную бумагу и конверт и принялся за письмо Клэрис Старлинг. Сначала он набросал ее портрет. Набросок теперь находится в частном владении Чикагского университета и доступен ученым. На этом наброске Клэрис Старлинг выглядит ребенком и волосы ее от слез прилипли к щекам – как у Мики…
Мы можем видеть самолет сквозь легкую дымку собственного дыхания – алмазно светящуюся блестку в ясном ночном небе. Вот он проходит на фоне Полярной звезды, он уже благополучно миновал ту точку, откуда нет возврата, и теперь должен совершить непреложный спуск по огромной дуге – вниз, вниз, в завтрашний день в Новом Свете.
ГЛАВА 49
Груды бумаг, папок с делами и дискет в каморке Старлинг достигли критической массы. Ее просьбы о расширении площади оставались без ответа. Ну хватит! С отчаянием обреченного она самовольно захватила просторную комнату в подвале Квонтико. Предполагалось, что эта комната со временем станет темной комнатой – просмотровым залом Отдела психологии поведения – как только у Отдела появятся хоть какие-то деньги. Здесь не было окон, но зато было множество полок и, поскольку помещение строилось как просмотровое, вместо двери тут висели двойные шторы затемнения.
Коллега из соседнего офиса, пожелавший остаться неизвестным, отпечатал готическим шрифтом и пришпилил к зашторенному входу вывеску: «Дом Ганнибала». Боясь, что комнату отнимут, Старлинг перенесла вывеску внутрь.
Практически в это же время она обнаружила в библиотеке Колледжа криминологии округа Колумбия, где для дела Ганнибала Лектера была отведена специальная комната, целый клад полезнейших сведений о его персоне. В библиотеке колледжа хранились оригиналы документов о его медицинской и психиатрической практике, копии протоколов его судебного процесса и вчиненных ему гражданских исков. В первый ее визит в библиотеку ей пришлось ждать сорок пять минут, пока хранитель безуспешно искал ключи от «Комнаты Ганнибала Лектера». Во время второго визита она познакомилась с абсолютно равнодушным к делу аспирантом – заведующим этой комнатой. Материалы, хранящиеся там, не были даже каталогизированы.
Нельзя сказать, чтобы на четвертом десятке Старлинг стала более терпеливой, чем раньше. Начальник Отдела Джек Крофорд поддержал ее просьбу у Генерального прокурора США, и это помогло Клэрис получить судебное решение о перемещении всех собранных в Колледже документов в подвал в Квонтико. Перемещение было осуществлено двумя федеральными маршалами с помощью всего лишь одного автофургона.
От судебного решения пошли волны – именно этого она и опасалась. Вскоре эти волны принесли с собой Крендлера…
Прошли две долгие недели, и Старлинг разобрала почти весь материал библиотеки, должным образом организовав его в своем импровизированном «Центре Лектера». В пятницу, перед самым вечером, она отмыла с лица и рук бумажную пыль и грязь, выключила свет и села на пол в уголке, глядя на бесконечные стеллажи, полные книг и бумаг. Вполне возможно, что на какой-то момент она задремала…
Ее разбудил запах, и она поняла, что уже не одна в комнате. Пахло кремом для обуви.
В комнате царила полутьма, и заместитель помощника генерального инспектора Пол Крендлер медленно передвигался вдоль полок, вглядываясь в книги и фотографии. Постучать он не потрудился, впрочем, ведь и стучать было не во что – не в шторы же! – да Крендлер и вообще был не из тех, кто стучится в двери, особенно если случалось появляться в учреждениях, ему подчиненных. А здесь, в этом подвале в Квонтико, он, можно считать, снисходил до посещения трущоб.
Одна стена комнаты была целиком посвящена пребыванию доктора Лектера в Италии; здесь помещался и большой снимок Ринальдо Пацци, висящего с выпавшими внутренностями из балконного окна Палаццо Веккьо. Стена напротив была занята преступлениями доктора в Соединенных Штатах; здесь господствовал полицейский снимок стрелка из лука, убитого доктором Лектером много лет назад. Тело убитого висело на доске для объявлений и раны на нем в точности соответствовали средневековым иллюстрациям «Человека-раны». Многие папки с документами, касающимися дела Лектера, соседствовали с протоколами слушаний по гражданским искам о причинении насильственной смерти, вчиненных доктору Лектеру родственниками его жертв.
Книги доктора Лектера той поры, когда он занимался психиатрической практикой, располагались здесь в том порядке, в каком они стояли в его прежнем врачебном кабинете. Старлинг смогла это сделать, изучив полицейские снимки кабинета с помощью увеличительного стекла.
Довольно яркий свет в затемненной комнате пробивался сквозь рентгеновский снимок головы и шеи доктора Лектера, закрепленный на экране с подсветкой. Другим источником света был монитор компьютерной рабочей станции на угловом столе. На экране светилось название темы: «Опасные существа». Время от времени компьютер ворчал. Сложенные стопкой рядом с компьютером, лежали результаты прозрений Клэрис. Старательно собранные клочки бумаги, квитанции, счета, разложенные по предметным темам, свидетельствующие о том, как проходила частная жизнь доктора Лектера в Италии, а также – в Америке, прежде чем его отправили в сумасшедший дом. Так сказать, импровизированный каталог его вкусов.
Использовав планшетный сканер вместо стола, Старлинг расположила на нем столовый прибор на одну персону – единственный сохранившийся из вещей в балтиморском доме доктора: фарфор, серебро, хрусталь, скатерть и салфетки сияют белизной, подсвечник… четыре квадратных фута воплощенной элегантности на фоне гротескных изображений, увешивавших стены комнаты.
Крендлер взял большой бокал и щелкнул ногтем по краю.
Крендлер… Он никогда не сталкивался с преступником в рукопашном бою, никогда не пытался побороть его, упав вместе с ним на землю, и он представлял себе доктора Лектера чем-то вроде газетного пугала, этакой легкой возможностью для себя выдвинуться. Он уже воображал, как его собственная фотография на фоне чего-то подобного тому, что он здесь увидел, появится в музее ФБР, когда с Лектером будет наконец покончено. Он понимал огромную ценность поимки Лектера для своей предвыборной кампании. Крендлер приблизил нос к рентгеновскому снимку, разглядывая просторный череп доктора Лектера в профиль, и так вздрогнул от неожиданности, когда Старлинг заговорила с ним, что нос его, кажется, оставил на снимке жирное пятно.
– Могу я вам чем-нибудь помочь, мистер Крендлер?
– Чего это вы сидите тут в темноте?
– Я размышляю, мистер Крендлер.
– Наверху хотят знать, что мы с вами делаем в отношении Лектера.
– Вот это мы и делаем.
– Введите меня в курс, Старлинг. Загрузите информацией под самую завязку.
– Разве вы не хотели бы, чтобы мистер Крофорд…
– А где он, ваш мистер Крофорд?
– Мистер Крофорд в суде.
– Мне кажется, он утрачивает хватку, а? Вам никогда это не приходило в голову?
– Нет, сэр. Не приходило.
– А вы-то чем здесь занимаетесь? Мы из Колледжа такую телегу на вас получили, когда вы весь этот хлам у них из библиотеки увезли. Вы могли бы и получше это дело провернуть.
– Мы собрали в этом помещении все, что смогли найти, все, что так или иначе касается доктора Лектера, – как предметы, так и протоколы и записи. Его оружие находится в Отделе огнестрельного оружия и оружейных клейм, но у нас имеются дубликаты. А еще мы собрали то, что осталось от его личных бумаг.
– А смысл-то какой во всем этом? Вы что, подонка ищете или роман пишете? – Крендлер выдержал паузу, чтобы этот захватывающий стих поместился в его речевом скорозаряднике, и продолжал: – Если, скажем, какой-нибудь высокопоставленный республиканец из Юридического комитета вдруг спросит, что вы – специальный агент Старлинг – делаете, чтобы поймать Ганнибала Лектера, что я смогу ему ответить?
Старлинг включила в комнате все лампы. Ей было ясно видно, что Крендлер по-прежнему покупает дорогие костюмы, но по-прежнему экономит на сорочках и галстуках. Кисти его волосатых рук вылезали из-под манжет по самую косточку.
Несколько секунд Старлинг молча глядела сквозь стены, за пределы этих стен, куда-то в бесконечное «навечно», и сумела взять себя в руки. Заставила себя смотреть на Крендлера как на курсантов своего класса в Полицейской академии.
– Мы знаем, что у доктора Лектера очень хорошее удостоверение личности, – начала она. – И он, скорее всего, имеет хотя бы одно – а может быть, и больше – запасное удостоверение. В этом отношении он очень осторожен. Глупых промахов он не сделает.
– Ближе к делу.
– Это человек с высокоразвитыми вкусами, иногда его вкусы даже весьма экзотичны, особенно в том, что касается пищи, вина, музыки. Если он вернется в страну, ему все это понадобится, он станет покупать разные вещи. Не захочет ни в чем себе отказывать.
Мистер Крофорд вместе со мной просмотрел все счета, квитанции и различные бумаги, оставшиеся в доме доктора Лектера в Балтиморе и свидетельствующие о его жизни там до первого ареста, все счета и квитанции, которые нам смогла прислать итальянская полиция, а также иски его кредиторов после ареста. Мы составили список некоторых его пристрастий. Вот, вы сами можете видеть: в том месяце, когда доктор Лектер угостил отборными частями флейтиста Бенджамина Распая других членов руководства Балтиморского филармонического оркестра, он купил два ящика бордо «Шато Петрю» по три тысячи шестьсот долларов за ящик. Он купил пять ящиков «Батар-Монтраше» по тысяче сто долларов за ящик, и к тому же еще много разных более дешевых вин.
Он заказал то же вино в гостинице, в Сент-Луисе, после побега, и то же – во Флоренции, из магазина деликатесов «Вера даль 1926». Это вина редкостные. Мы сейчас проверяем у импортеров и оптовиков – кто покупает у них эти вина ящиками.
В фирме «Железные врата» в Нью-Йорке он заказывал паштет из гусиной печенки высшего качества, по двести долларов килограмм, а через «Устричный бар» в Гранд Сентрал – зеленых устриц из Жиронды. Обед для руководителей Филармонического оркестра начался именно с этих устриц, за ними последовало «сладкое мясо», потом – шербет, а затем – вот, вы можете прочесть в журнале «Таун энд Кантри», что они ели, – и она быстро и громко прочла: «Необычайно сочное, темное и блестящее рагу, составные элементы которого так и не были определены, с шафранным рисом. Вкус рагу как-то смутно возбуждал, как возбуждают мощные басовые тона, если сильно, но осторожно редуцирован основной фон. Не было найдено или идентифицироано тело какой-бы то ни было жертвы, какая могла быть использована для приготовления этого рагу. А теперь – внимание, внимание!» – продолжает статья, – и описывает далее замечательные столовые приборы и все прочее в самых мелких деталях. Мы проверяем сейчас покупки, сделанные по кредитным карточкам, у продавцов фарфора и хрусталя.
Крендлер фыркнул носом.
– Вот, смотрите, по этому гражданскому иску видно, что он все еще не расплатился за штейбеновский канделябр и задолжал балтиморской «Галеаццо Мотор Компани» за автомобиль «бентли». Мы отслеживаем покупки «бентли» – новых и подержанных. Таких покупок не так много. А также – покупки «ягуаров» с наддувом. Разослали факсы продавцам дичи, запрашивая о покупках оленины и кабаньего мяса, и за неделю до того, как начнется завоз красноногих куропаток из Шотландии, распространим соответствующий бюллетень. – Старлинг пробежала пальцами по клавиатуре, заглянула в какой-то список, и, почувствовав дыхание Крендлера слишком близко за своей спиной, отошла от компьютера. – Я подала заявление о выдаче некоторых средств на оплату крупных спекулянтов билетами на всякие культурные мероприятия, – их называют «стервятниками культуры», – в Нью-Йорке и Сан-Франциско: там есть пара оркестров и струнных квартетов, которые его особенно привлекают; он любит сидеть в шестом или седьмом ряду, и всегда рядом с проходом. Я разослала самые лучшие его фотографии из тех, что у нас имеются, в Центр Линкольна и в Центр Кеннеди, и в большинство концертных залов. Может, вы могли бы помочь нам с этим, мистер Крендлер? Из бюджета Депюста?
Он не ответил, и она продолжала:
– Мы проверяем и перепроверяем подписку новых лиц на некоторые научные и общекультурные журналы, на которые он подписывался в прошлом – антропологические, лингвистические, «Физическое обозрение», математические, о музыке.
– А он нанимает С-М шлюх? Или проституток мужского пола?
Старлинг чувствовала, какое наслаждение испытывает Крендлер, задавая ей этот вопрос.
– Насколько нам известно, нет, мистер Крендлер. Много лет назад его видели на концертах в Балтиморе с весьма привлекательными женщинами, некоторые из них были хорошо известны в Балтиморе, поскольку работали в благотворительных организациях и вообще занимались такого рода деятельностью. Мы записали их дни рождения, чтобы проследить, какие подарки он им покупал. Насколько мы знаем, ни одной из них он не причинил никакого вреда, и ни одна не согласилась о нем что бы то ни было говорить. О его сексуальных пристрастиях нам ничего не известно.
– А я всегда считал, что он гомосексуалист.
– Почему вы так говорите, мистер Крендлер?
– Да вся эта фигня – искусство, штучки-дрючки всякие. Камерная музыка, еда как на званом чаепитии… Я лично ничего против не имею, если вам так уж нравятся такие люди или у вас есть такие друзья. Главное, что я пытаюсь довести до вас, Старлинг, это что лучше бы вам потеснее со мной сотрудничать. Никакого местничества. Мне нужны копии всех рапортов по форме 302, всех хронометражных карт, мне нужна информация обо всех наводках и находках. Вы меня поняли, Старлинг?
– Да, сэр.
Подойдя к двери, он обернулся:
– Лучше бы вы меня как следует поняли, Старлинг. Тогда, может, у вас появится шанс улучшить свое положение здесь. В вашей, так сказать, «карьере» малейшая помощь вам очень бы пригодилась.
Будущий просмотровый зал был уже оборудован мощными вентиляторами. Глядя Крендлеру прямо в глаза, Клэрис включила вентиляторы, очищая комнату от запаха его лосьона и крема для обуви. Крендлер рывком раздвинул шторы и вышел, не попрощавшись.
Воздух перед глазами Клэрис дрожал, словно мерцающее марево зноя на артиллерийском полигоне.
Проходя через холл, Крендлер услышал позади себя голос Старлинг:
– Я выйду вместе с вами, мистер Крендлер.
Крендлера ждала машина с водителем. По положению ему пока еще полагался служебный транспорт не выше седана модели «меркурий гранд маркиз».
Прежде чем он успел подойти к машине, Клэрис, оказавшись на свежем воздухе, сказала:
– Задержитесь на минутку, мистер Крендлер.
Удивленный, он остановился и повернулся к ней. Не проблеск ли надежды? Может – злится, но сдает позиции? Он навострил уши.
– Ну, вот, мы с вами – в великом открытом пространстве вне стен, – сказала Старлинг. – Нигде никаких подслушивающих устройств, если только на вас ничего такого нет. – Порыв, ее охвативший, был непреодолим. Для работы с пыльными книгами и бумагами она надела свободную полотняную блузу поверх коротенького, плотно прилегающего топа.
Не делай этого, не надо… А, к черту!
Она рванула застежки на блузе и широко раскинула полы.
– Видите, на мне нет подслушки. – Бюстгальтера на ней тоже не было. – Возможно, это первый и последний раз, когда мы можем поговорить наедине, и я хочу задать вам вопрос. Я работаю здесь уже много лет, и всякий раз, как вам представлялась возможность, вы всаживали мне в спину нож. Что же такое происходит с вами, мистер Крендлер?
– Я буду рад, если вы придете поговорить об этом… Выберу для вас время, если вы хотите пересмотреть…
– Но сейчас мы уже говорим об этом.
– Так соображайте сами, Старлинг.
– Это что – все потому, что я не захотела встретиться с вами на стороне? Потому, что посоветовала отправиться домой, к собственной жене?
Он снова взглянул на нее: на ней и в самом деле не было подслушки.
– Не обольщайтесь на свой счет, Старлинг… В нашем городе деревенских шлюх – таких, как вы, – навалом, бери – не хочу.
Он уселся рядом с водителем и постучал пальцем по щитку; длинная машина двинулась прочь. Губы Крендлера зашевелились, изменяя сказанное так, как ему хотелось бы сказать: «Деревенские кривоссыхи – такие, как вы». В будущем Крендлеру предстояло – он был абсолютно в этом уверен – часто выступать с политическими речами, и теперь он оттачивал приемы словесного карате, обретая сноровку в умении жалить словом как можно больнее.
Коллега из соседнего офиса, пожелавший остаться неизвестным, отпечатал готическим шрифтом и пришпилил к зашторенному входу вывеску: «Дом Ганнибала». Боясь, что комнату отнимут, Старлинг перенесла вывеску внутрь.
Практически в это же время она обнаружила в библиотеке Колледжа криминологии округа Колумбия, где для дела Ганнибала Лектера была отведена специальная комната, целый клад полезнейших сведений о его персоне. В библиотеке колледжа хранились оригиналы документов о его медицинской и психиатрической практике, копии протоколов его судебного процесса и вчиненных ему гражданских исков. В первый ее визит в библиотеку ей пришлось ждать сорок пять минут, пока хранитель безуспешно искал ключи от «Комнаты Ганнибала Лектера». Во время второго визита она познакомилась с абсолютно равнодушным к делу аспирантом – заведующим этой комнатой. Материалы, хранящиеся там, не были даже каталогизированы.
Нельзя сказать, чтобы на четвертом десятке Старлинг стала более терпеливой, чем раньше. Начальник Отдела Джек Крофорд поддержал ее просьбу у Генерального прокурора США, и это помогло Клэрис получить судебное решение о перемещении всех собранных в Колледже документов в подвал в Квонтико. Перемещение было осуществлено двумя федеральными маршалами с помощью всего лишь одного автофургона.
От судебного решения пошли волны – именно этого она и опасалась. Вскоре эти волны принесли с собой Крендлера…
Прошли две долгие недели, и Старлинг разобрала почти весь материал библиотеки, должным образом организовав его в своем импровизированном «Центре Лектера». В пятницу, перед самым вечером, она отмыла с лица и рук бумажную пыль и грязь, выключила свет и села на пол в уголке, глядя на бесконечные стеллажи, полные книг и бумаг. Вполне возможно, что на какой-то момент она задремала…
Ее разбудил запах, и она поняла, что уже не одна в комнате. Пахло кремом для обуви.
В комнате царила полутьма, и заместитель помощника генерального инспектора Пол Крендлер медленно передвигался вдоль полок, вглядываясь в книги и фотографии. Постучать он не потрудился, впрочем, ведь и стучать было не во что – не в шторы же! – да Крендлер и вообще был не из тех, кто стучится в двери, особенно если случалось появляться в учреждениях, ему подчиненных. А здесь, в этом подвале в Квонтико, он, можно считать, снисходил до посещения трущоб.
Одна стена комнаты была целиком посвящена пребыванию доктора Лектера в Италии; здесь помещался и большой снимок Ринальдо Пацци, висящего с выпавшими внутренностями из балконного окна Палаццо Веккьо. Стена напротив была занята преступлениями доктора в Соединенных Штатах; здесь господствовал полицейский снимок стрелка из лука, убитого доктором Лектером много лет назад. Тело убитого висело на доске для объявлений и раны на нем в точности соответствовали средневековым иллюстрациям «Человека-раны». Многие папки с документами, касающимися дела Лектера, соседствовали с протоколами слушаний по гражданским искам о причинении насильственной смерти, вчиненных доктору Лектеру родственниками его жертв.
Книги доктора Лектера той поры, когда он занимался психиатрической практикой, располагались здесь в том порядке, в каком они стояли в его прежнем врачебном кабинете. Старлинг смогла это сделать, изучив полицейские снимки кабинета с помощью увеличительного стекла.
Довольно яркий свет в затемненной комнате пробивался сквозь рентгеновский снимок головы и шеи доктора Лектера, закрепленный на экране с подсветкой. Другим источником света был монитор компьютерной рабочей станции на угловом столе. На экране светилось название темы: «Опасные существа». Время от времени компьютер ворчал. Сложенные стопкой рядом с компьютером, лежали результаты прозрений Клэрис. Старательно собранные клочки бумаги, квитанции, счета, разложенные по предметным темам, свидетельствующие о том, как проходила частная жизнь доктора Лектера в Италии, а также – в Америке, прежде чем его отправили в сумасшедший дом. Так сказать, импровизированный каталог его вкусов.
Использовав планшетный сканер вместо стола, Старлинг расположила на нем столовый прибор на одну персону – единственный сохранившийся из вещей в балтиморском доме доктора: фарфор, серебро, хрусталь, скатерть и салфетки сияют белизной, подсвечник… четыре квадратных фута воплощенной элегантности на фоне гротескных изображений, увешивавших стены комнаты.
Крендлер взял большой бокал и щелкнул ногтем по краю.
Крендлер… Он никогда не сталкивался с преступником в рукопашном бою, никогда не пытался побороть его, упав вместе с ним на землю, и он представлял себе доктора Лектера чем-то вроде газетного пугала, этакой легкой возможностью для себя выдвинуться. Он уже воображал, как его собственная фотография на фоне чего-то подобного тому, что он здесь увидел, появится в музее ФБР, когда с Лектером будет наконец покончено. Он понимал огромную ценность поимки Лектера для своей предвыборной кампании. Крендлер приблизил нос к рентгеновскому снимку, разглядывая просторный череп доктора Лектера в профиль, и так вздрогнул от неожиданности, когда Старлинг заговорила с ним, что нос его, кажется, оставил на снимке жирное пятно.
– Могу я вам чем-нибудь помочь, мистер Крендлер?
– Чего это вы сидите тут в темноте?
– Я размышляю, мистер Крендлер.
– Наверху хотят знать, что мы с вами делаем в отношении Лектера.
– Вот это мы и делаем.
– Введите меня в курс, Старлинг. Загрузите информацией под самую завязку.
– Разве вы не хотели бы, чтобы мистер Крофорд…
– А где он, ваш мистер Крофорд?
– Мистер Крофорд в суде.
– Мне кажется, он утрачивает хватку, а? Вам никогда это не приходило в голову?
– Нет, сэр. Не приходило.
– А вы-то чем здесь занимаетесь? Мы из Колледжа такую телегу на вас получили, когда вы весь этот хлам у них из библиотеки увезли. Вы могли бы и получше это дело провернуть.
– Мы собрали в этом помещении все, что смогли найти, все, что так или иначе касается доктора Лектера, – как предметы, так и протоколы и записи. Его оружие находится в Отделе огнестрельного оружия и оружейных клейм, но у нас имеются дубликаты. А еще мы собрали то, что осталось от его личных бумаг.
– А смысл-то какой во всем этом? Вы что, подонка ищете или роман пишете? – Крендлер выдержал паузу, чтобы этот захватывающий стих поместился в его речевом скорозаряднике, и продолжал: – Если, скажем, какой-нибудь высокопоставленный республиканец из Юридического комитета вдруг спросит, что вы – специальный агент Старлинг – делаете, чтобы поймать Ганнибала Лектера, что я смогу ему ответить?
Старлинг включила в комнате все лампы. Ей было ясно видно, что Крендлер по-прежнему покупает дорогие костюмы, но по-прежнему экономит на сорочках и галстуках. Кисти его волосатых рук вылезали из-под манжет по самую косточку.
Несколько секунд Старлинг молча глядела сквозь стены, за пределы этих стен, куда-то в бесконечное «навечно», и сумела взять себя в руки. Заставила себя смотреть на Крендлера как на курсантов своего класса в Полицейской академии.
– Мы знаем, что у доктора Лектера очень хорошее удостоверение личности, – начала она. – И он, скорее всего, имеет хотя бы одно – а может быть, и больше – запасное удостоверение. В этом отношении он очень осторожен. Глупых промахов он не сделает.
– Ближе к делу.
– Это человек с высокоразвитыми вкусами, иногда его вкусы даже весьма экзотичны, особенно в том, что касается пищи, вина, музыки. Если он вернется в страну, ему все это понадобится, он станет покупать разные вещи. Не захочет ни в чем себе отказывать.
Мистер Крофорд вместе со мной просмотрел все счета, квитанции и различные бумаги, оставшиеся в доме доктора Лектера в Балтиморе и свидетельствующие о его жизни там до первого ареста, все счета и квитанции, которые нам смогла прислать итальянская полиция, а также иски его кредиторов после ареста. Мы составили список некоторых его пристрастий. Вот, вы сами можете видеть: в том месяце, когда доктор Лектер угостил отборными частями флейтиста Бенджамина Распая других членов руководства Балтиморского филармонического оркестра, он купил два ящика бордо «Шато Петрю» по три тысячи шестьсот долларов за ящик. Он купил пять ящиков «Батар-Монтраше» по тысяче сто долларов за ящик, и к тому же еще много разных более дешевых вин.
Он заказал то же вино в гостинице, в Сент-Луисе, после побега, и то же – во Флоренции, из магазина деликатесов «Вера даль 1926». Это вина редкостные. Мы сейчас проверяем у импортеров и оптовиков – кто покупает у них эти вина ящиками.
В фирме «Железные врата» в Нью-Йорке он заказывал паштет из гусиной печенки высшего качества, по двести долларов килограмм, а через «Устричный бар» в Гранд Сентрал – зеленых устриц из Жиронды. Обед для руководителей Филармонического оркестра начался именно с этих устриц, за ними последовало «сладкое мясо», потом – шербет, а затем – вот, вы можете прочесть в журнале «Таун энд Кантри», что они ели, – и она быстро и громко прочла: «Необычайно сочное, темное и блестящее рагу, составные элементы которого так и не были определены, с шафранным рисом. Вкус рагу как-то смутно возбуждал, как возбуждают мощные басовые тона, если сильно, но осторожно редуцирован основной фон. Не было найдено или идентифицироано тело какой-бы то ни было жертвы, какая могла быть использована для приготовления этого рагу. А теперь – внимание, внимание!» – продолжает статья, – и описывает далее замечательные столовые приборы и все прочее в самых мелких деталях. Мы проверяем сейчас покупки, сделанные по кредитным карточкам, у продавцов фарфора и хрусталя.
Крендлер фыркнул носом.
– Вот, смотрите, по этому гражданскому иску видно, что он все еще не расплатился за штейбеновский канделябр и задолжал балтиморской «Галеаццо Мотор Компани» за автомобиль «бентли». Мы отслеживаем покупки «бентли» – новых и подержанных. Таких покупок не так много. А также – покупки «ягуаров» с наддувом. Разослали факсы продавцам дичи, запрашивая о покупках оленины и кабаньего мяса, и за неделю до того, как начнется завоз красноногих куропаток из Шотландии, распространим соответствующий бюллетень. – Старлинг пробежала пальцами по клавиатуре, заглянула в какой-то список, и, почувствовав дыхание Крендлера слишком близко за своей спиной, отошла от компьютера. – Я подала заявление о выдаче некоторых средств на оплату крупных спекулянтов билетами на всякие культурные мероприятия, – их называют «стервятниками культуры», – в Нью-Йорке и Сан-Франциско: там есть пара оркестров и струнных квартетов, которые его особенно привлекают; он любит сидеть в шестом или седьмом ряду, и всегда рядом с проходом. Я разослала самые лучшие его фотографии из тех, что у нас имеются, в Центр Линкольна и в Центр Кеннеди, и в большинство концертных залов. Может, вы могли бы помочь нам с этим, мистер Крендлер? Из бюджета Депюста?
Он не ответил, и она продолжала:
– Мы проверяем и перепроверяем подписку новых лиц на некоторые научные и общекультурные журналы, на которые он подписывался в прошлом – антропологические, лингвистические, «Физическое обозрение», математические, о музыке.
– А он нанимает С-М шлюх? Или проституток мужского пола?
Старлинг чувствовала, какое наслаждение испытывает Крендлер, задавая ей этот вопрос.
– Насколько нам известно, нет, мистер Крендлер. Много лет назад его видели на концертах в Балтиморе с весьма привлекательными женщинами, некоторые из них были хорошо известны в Балтиморе, поскольку работали в благотворительных организациях и вообще занимались такого рода деятельностью. Мы записали их дни рождения, чтобы проследить, какие подарки он им покупал. Насколько мы знаем, ни одной из них он не причинил никакого вреда, и ни одна не согласилась о нем что бы то ни было говорить. О его сексуальных пристрастиях нам ничего не известно.
– А я всегда считал, что он гомосексуалист.
– Почему вы так говорите, мистер Крендлер?
– Да вся эта фигня – искусство, штучки-дрючки всякие. Камерная музыка, еда как на званом чаепитии… Я лично ничего против не имею, если вам так уж нравятся такие люди или у вас есть такие друзья. Главное, что я пытаюсь довести до вас, Старлинг, это что лучше бы вам потеснее со мной сотрудничать. Никакого местничества. Мне нужны копии всех рапортов по форме 302, всех хронометражных карт, мне нужна информация обо всех наводках и находках. Вы меня поняли, Старлинг?
– Да, сэр.
Подойдя к двери, он обернулся:
– Лучше бы вы меня как следует поняли, Старлинг. Тогда, может, у вас появится шанс улучшить свое положение здесь. В вашей, так сказать, «карьере» малейшая помощь вам очень бы пригодилась.
Будущий просмотровый зал был уже оборудован мощными вентиляторами. Глядя Крендлеру прямо в глаза, Клэрис включила вентиляторы, очищая комнату от запаха его лосьона и крема для обуви. Крендлер рывком раздвинул шторы и вышел, не попрощавшись.
Воздух перед глазами Клэрис дрожал, словно мерцающее марево зноя на артиллерийском полигоне.
Проходя через холл, Крендлер услышал позади себя голос Старлинг:
– Я выйду вместе с вами, мистер Крендлер.
Крендлера ждала машина с водителем. По положению ему пока еще полагался служебный транспорт не выше седана модели «меркурий гранд маркиз».
Прежде чем он успел подойти к машине, Клэрис, оказавшись на свежем воздухе, сказала:
– Задержитесь на минутку, мистер Крендлер.
Удивленный, он остановился и повернулся к ней. Не проблеск ли надежды? Может – злится, но сдает позиции? Он навострил уши.
– Ну, вот, мы с вами – в великом открытом пространстве вне стен, – сказала Старлинг. – Нигде никаких подслушивающих устройств, если только на вас ничего такого нет. – Порыв, ее охвативший, был непреодолим. Для работы с пыльными книгами и бумагами она надела свободную полотняную блузу поверх коротенького, плотно прилегающего топа.
Не делай этого, не надо… А, к черту!
Она рванула застежки на блузе и широко раскинула полы.
– Видите, на мне нет подслушки. – Бюстгальтера на ней тоже не было. – Возможно, это первый и последний раз, когда мы можем поговорить наедине, и я хочу задать вам вопрос. Я работаю здесь уже много лет, и всякий раз, как вам представлялась возможность, вы всаживали мне в спину нож. Что же такое происходит с вами, мистер Крендлер?
– Я буду рад, если вы придете поговорить об этом… Выберу для вас время, если вы хотите пересмотреть…
– Но сейчас мы уже говорим об этом.
– Так соображайте сами, Старлинг.
– Это что – все потому, что я не захотела встретиться с вами на стороне? Потому, что посоветовала отправиться домой, к собственной жене?
Он снова взглянул на нее: на ней и в самом деле не было подслушки.
– Не обольщайтесь на свой счет, Старлинг… В нашем городе деревенских шлюх – таких, как вы, – навалом, бери – не хочу.
Он уселся рядом с водителем и постучал пальцем по щитку; длинная машина двинулась прочь. Губы Крендлера зашевелились, изменяя сказанное так, как ему хотелось бы сказать: «Деревенские кривоссыхи – такие, как вы». В будущем Крендлеру предстояло – он был абсолютно в этом уверен – часто выступать с политическими речами, и теперь он оттачивал приемы словесного карате, обретая сноровку в умении жалить словом как можно больнее.
ГЛАВА 50
– Говорю вам, это должно сработать, – произнес Крендлер, обращаясь к хрипло дышащей тьме, в которой лежал Мэйсон. – Десять лет назад этого нельзя было бы сделать, но теперь списки покупателей проходят через ее компьютер, как дерьмо через гуся. – Крендлер беспокойно ерзал на кушетке под ярким светом ламп гостиной.
На фоне аквариума Крендлеру был виден силуэт Марго. Он уже привык браниться при ней и даже получал от этого удовольствие. Он готов был побиться об заклад – она жалеет, что у нее нет члена. Ему очень хотелось произнести слово «член» в ее присутствии, и он даже нашел способ это сделать:
– Так она сумела воспроизвести область его пристрастий. Думаю, она могла бы даже сказать, с какой стороны он член носит.
– На этой ноте, Марго, мы, пожалуй, можем остановиться и пригласить доктора Дёмлинга, – сказал Мэйсон.
Доктор Дёмлинг ждал в игровой комнате, посреди огромных чучел самых разных животных. На видеоэкране Мэйсон наблюдал, как доктор внимательно рассматривает плюшевый пах высоченного жирафа – очень похоже на то, как Виггерты вершили орбиту за орбитой вокруг гениталий Давида. На экране доктор казался совсем крохотным, гораздо меньше игрушек, будто сам специально уменьшился, чтобы вползти в какое-то иное детство, не похожее на его собственное.
В свете ламп мэйсоновой гостиной психолог оказался сухоньким человечком, необычайно опрятным, но каким-то облезлым, с несколькими прядями сухих волос, зачесанных на лысину в старческой гречке, и ключом «Фи-Бета-Каппа» на цепочке карманных часов. Он сел по другую сторону кофейного столика, напротив Крендлера: казалось, он хорошо знаком с этой комнатой.
В одном из яблок, лежавших в вазе с фруктами и орехами, доктор Дёмлинг заметил червоточину. Он повернул яблоко червоточиной в противоположную от себя сторону. За стеклами очков глаза его следили за Марго с чуть ли не идиотским удивлением, когда она подошла, чтобы взять из вазы еще пару орехов, а потом вернулась к своему месту у аквариума.
– Доктор Дёмлинг возглавляет психологический факультет Университета Бэйлора и заведует кафедрой имени Верже, – пояснил Крендлеру Мэйсон. – Я спросил у него, какого рода связи могут существовать между доктором Лектером и агентом ФБР Клэрис Старлинг. Доктор…
Дёмлинг сидел в кресле совершенно прямо, глядя перед собой, будто находился на месте свидетеля в суде; он повернул голову в сторону Мэйсона так, словно смотрел на присяжных. Крендлер совершенно четко разглядел в нем готовность опытного и осторожного, привыкшего к участию в судебных процессах эксперта-свидетеля, получающего за экспертизу две тысячи долларов в день.
– Мистеру Верже, несомненно, известна моя квалификация. Должен ли я сообщить вам свои звания? – спросил Дёмлинг.
– Нет, – ответил Крендлер.
– Я рассмотрел записи этой женщины, Старлинг, сделанные во время ее бесед с Ганнибалом Лектером, его письма к ней, и материалы, касающиеся их биографий, которыми вы меня снабдили, – начал Дёмлинг.
Услышав это, Крендлер вздрогнул и поморщился, а Мэйсон сказал:
– Доктор Дёмлинг подписал договор о неразглашении.
– Корделл даст ваши слайды на монитор, когда вам это понадобится, доктор, – сказала Марго.
– Сначала – биографии, вкратце. – Дёмлинг заглянул в свои записи. – Мы зна-а-а-ем, что Ганнибал Лектер родился в Литве. Отец его – граф, этим титулом семья владела с десятого века; его мать – итальянка весьма высокого происхождения, из семьи Висконти. Во время немецкого отступления из России несколько нацистских танков, походя, с дороги, обстреляли их имение под Вильнюсом, убив обоих родителей и большинство слуг. После этого дети исчезли. Детей было двое – Ганнибал и его сестра. Нам неизвестно, что случилось с сестрой. Главное, к чему я веду, – Лектер был сиротой, как и Клэрис Старлинг.
– Об этом я вам сказал, – раздраженно произнес Мэйсон.
– Но какой вывод вы из этого сделали? – спросил доктор Дёмлинг. – Я вовсе не предлагаю увидеть здесь сочувствие двух сирот друг другу, мистер Верже. Речь идет не о сочувствии. Сочувствие не имеет ко всему этому отношения. И милосердие тоже лежит в пыли, истекая кровью. Послушайте меня. Что дает доктору Лектеру общий опыт их сиротства? Да просто большую возможность ее понять и в конечном счете более успешно управлять ею, ее контролировать. Речь идет о контролировании.
Эта женщина – Старлинг – провела детство в приютах, и из того, что вы мне сообщили, никаких свидетельств, что у нее есть постоянные личные отношения с каким-либо мужчиной, не имеется. Она живет вместе с бывшей соученицей – молодой женщиной, афро-американкой.
– Похоже, тут секс замешан, – сказал Крендлер.
Психиатр даже не удостоил Крендлера взглядом: Крендлер был автоматически отвергнут.
– Никогда нельзя с уверенностью сказать, почему кто-то предпочитает жить вместе с кем-то еще.
– Это – одна из тех вещей, что сокрыты от нас, как говорится в Библии, – сказал Мэйсон.
– Старлинг, на мой взгляд, довольно аппетитна, если кто любит пшеничный хлеб с отрубями, – высказалась Марго.
– Ну, я-то думаю о том, что привлекает Лектера, а не ее, сказал Крендлер. – Вы же ее видели. Она холодная, как рыба.
На фоне аквариума Крендлеру был виден силуэт Марго. Он уже привык браниться при ней и даже получал от этого удовольствие. Он готов был побиться об заклад – она жалеет, что у нее нет члена. Ему очень хотелось произнести слово «член» в ее присутствии, и он даже нашел способ это сделать:
– Так она сумела воспроизвести область его пристрастий. Думаю, она могла бы даже сказать, с какой стороны он член носит.
– На этой ноте, Марго, мы, пожалуй, можем остановиться и пригласить доктора Дёмлинга, – сказал Мэйсон.
Доктор Дёмлинг ждал в игровой комнате, посреди огромных чучел самых разных животных. На видеоэкране Мэйсон наблюдал, как доктор внимательно рассматривает плюшевый пах высоченного жирафа – очень похоже на то, как Виггерты вершили орбиту за орбитой вокруг гениталий Давида. На экране доктор казался совсем крохотным, гораздо меньше игрушек, будто сам специально уменьшился, чтобы вползти в какое-то иное детство, не похожее на его собственное.
В свете ламп мэйсоновой гостиной психолог оказался сухоньким человечком, необычайно опрятным, но каким-то облезлым, с несколькими прядями сухих волос, зачесанных на лысину в старческой гречке, и ключом «Фи-Бета-Каппа» на цепочке карманных часов. Он сел по другую сторону кофейного столика, напротив Крендлера: казалось, он хорошо знаком с этой комнатой.
В одном из яблок, лежавших в вазе с фруктами и орехами, доктор Дёмлинг заметил червоточину. Он повернул яблоко червоточиной в противоположную от себя сторону. За стеклами очков глаза его следили за Марго с чуть ли не идиотским удивлением, когда она подошла, чтобы взять из вазы еще пару орехов, а потом вернулась к своему месту у аквариума.
– Доктор Дёмлинг возглавляет психологический факультет Университета Бэйлора и заведует кафедрой имени Верже, – пояснил Крендлеру Мэйсон. – Я спросил у него, какого рода связи могут существовать между доктором Лектером и агентом ФБР Клэрис Старлинг. Доктор…
Дёмлинг сидел в кресле совершенно прямо, глядя перед собой, будто находился на месте свидетеля в суде; он повернул голову в сторону Мэйсона так, словно смотрел на присяжных. Крендлер совершенно четко разглядел в нем готовность опытного и осторожного, привыкшего к участию в судебных процессах эксперта-свидетеля, получающего за экспертизу две тысячи долларов в день.
– Мистеру Верже, несомненно, известна моя квалификация. Должен ли я сообщить вам свои звания? – спросил Дёмлинг.
– Нет, – ответил Крендлер.
– Я рассмотрел записи этой женщины, Старлинг, сделанные во время ее бесед с Ганнибалом Лектером, его письма к ней, и материалы, касающиеся их биографий, которыми вы меня снабдили, – начал Дёмлинг.
Услышав это, Крендлер вздрогнул и поморщился, а Мэйсон сказал:
– Доктор Дёмлинг подписал договор о неразглашении.
– Корделл даст ваши слайды на монитор, когда вам это понадобится, доктор, – сказала Марго.
– Сначала – биографии, вкратце. – Дёмлинг заглянул в свои записи. – Мы зна-а-а-ем, что Ганнибал Лектер родился в Литве. Отец его – граф, этим титулом семья владела с десятого века; его мать – итальянка весьма высокого происхождения, из семьи Висконти. Во время немецкого отступления из России несколько нацистских танков, походя, с дороги, обстреляли их имение под Вильнюсом, убив обоих родителей и большинство слуг. После этого дети исчезли. Детей было двое – Ганнибал и его сестра. Нам неизвестно, что случилось с сестрой. Главное, к чему я веду, – Лектер был сиротой, как и Клэрис Старлинг.
– Об этом я вам сказал, – раздраженно произнес Мэйсон.
– Но какой вывод вы из этого сделали? – спросил доктор Дёмлинг. – Я вовсе не предлагаю увидеть здесь сочувствие двух сирот друг другу, мистер Верже. Речь идет не о сочувствии. Сочувствие не имеет ко всему этому отношения. И милосердие тоже лежит в пыли, истекая кровью. Послушайте меня. Что дает доктору Лектеру общий опыт их сиротства? Да просто большую возможность ее понять и в конечном счете более успешно управлять ею, ее контролировать. Речь идет о контролировании.
Эта женщина – Старлинг – провела детство в приютах, и из того, что вы мне сообщили, никаких свидетельств, что у нее есть постоянные личные отношения с каким-либо мужчиной, не имеется. Она живет вместе с бывшей соученицей – молодой женщиной, афро-американкой.
– Похоже, тут секс замешан, – сказал Крендлер.
Психиатр даже не удостоил Крендлера взглядом: Крендлер был автоматически отвергнут.
– Никогда нельзя с уверенностью сказать, почему кто-то предпочитает жить вместе с кем-то еще.
– Это – одна из тех вещей, что сокрыты от нас, как говорится в Библии, – сказал Мэйсон.
– Старлинг, на мой взгляд, довольно аппетитна, если кто любит пшеничный хлеб с отрубями, – высказалась Марго.
– Ну, я-то думаю о том, что привлекает Лектера, а не ее, сказал Крендлер. – Вы же ее видели. Она холодная, как рыба.