Страница:
– Жалко, что мы раньше…
– Делайте, что вам говорят, и когда получите еще одну открытку с Каймановых Островов, увидите там под маркой совсем новую цифру.
– Хорошо, ладно, я… – сказал Крендлер, но услышал в трубке долгий гудок.
Этот короткий разговор оказался чрезвычайно утомительным для Мэйсона.
Последнее, что он успел сделать, прежде чем погрузился в тревожный сон, было вызвать Корделла и сказать ему: «Пошлите за свиньями».
ГЛАВА 64
ГЛАВА 65
ГЛАВА 66
ГЛАВА 67
– Делайте, что вам говорят, и когда получите еще одну открытку с Каймановых Островов, увидите там под маркой совсем новую цифру.
– Хорошо, ладно, я… – сказал Крендлер, но услышал в трубке долгий гудок.
Этот короткий разговор оказался чрезвычайно утомительным для Мэйсона.
Последнее, что он успел сделать, прежде чем погрузился в тревожный сон, было вызвать Корделла и сказать ему: «Пошлите за свиньями».
ГЛАВА 64
Физически гораздо труднее перевезти полудикую свинью из одного места в другое против ее воли, чем осуществить похищение человека. Свиней труднее схватить, чем людей, а крупные особи гораздо сильнее человека, и их нельзя запугать оружием. А если вас заботит сохранение в целости вашего собственного живота и собственных ног, то следует к тому же учитывать наличие у таких свиней клыков.
Клыкастые свиньи в схватке инстинктивно стремятся выпустить внутренности любой прямоходящей особи, будь то человек или медведь. Вообще-то, по природе им не свойственно подрезать прямоходящим поджилки, но они очень быстро овладевают этим приемом.
Если вам необходимо доставить такого зверя живьем, вы даже не можете обездвижить его при помощи электрошока, так как в подобных случаях у свиней наступает фатальная предсерд-ная фибрилляция.
Карло Деограциас, главный свинарь, обладал терпеливостью крокодила. Он экспериментировал с усыплением свиней, используя для животных тот же ацепромазин, который собирался использовать для человека, – при похищении доктора Лектера. Теперь он совершенно точно знал, сколько потребуется снотворного, чтобы усыпить стокилограммового дикого кабана, а также с какими интервалами и в каких дозах вводить лекарство повторно, чтобы продержать животное в этом состоянии четырнадцать часов, без серьезных последствий для его здоровья.
Поскольку фирма Верже была крупным импортером и экспортером скота и давним партнером Департамента сельского хозяйства в экспериментальных животноводческих программах, отправка мэйсоновских свинок проходила весьма гладко. Справка ветеринарной службы по форме 17-129 была послана факсом в Инспекцию животноводства и растениеводства в Ривердэйле, штат Мэриленд, как требовалось, вместе с ветеринарными свидетельствами из Сардинии и суммой в 39 долларов 50 центов, уплачиваемой пользователем, за пятьдесят пластмассовых трубочек с замороженным кабаньим семенем, которое Карло собирался ввезти в США.
Разрешение на ввоз свиней и семени пришло тоже факсом, вместе с освобождением от обычного карантина для свиней в Ки-Уэсте и подтверждением, что животные будут осмотрены ветеринарным инспектором прямо на борту самолета в Международном аэропорту «Балтимор-Вашингтон».
Карло и его помощники, Пьеро и Томмазо Фальчоне, собрали контейнеры. Контейнеры были замечательные, с задвигающимися дверями с обоих концов, с усыпанным песком полом и обитыми войлоком стенами. В последний момент они вспомнили, что надо упаковать в контейнер и бордельное зеркало. Отраженные в зеркале свиньи, заключенные в золоченую раму в стиле «рококо» чем-то особенно понравились Мэйсону на посланных ему снимках.
Очень осторожно Карло ввел животным снотворное; их было шестнадцать – пять кабанов, выращенных в одном загоне, и одиннадцать самок, одна из них супоросая, ни одной с течкой. Когда они были усыплены, он внимательно обследовал их физическое состояние. Проверил зубы, осмотрел устрашающие клыки, потрогав пальцами их острия. Подержал в ладонях страшные морды, заглянул в остекленевшие глаза и внимательно слушал их дыхание, чтобы убедиться, что дыхательные пути чисты, а затем надел путы на их элегантно тонкие щиколотки. Потом животных на брезенте втащили в контейнеры и задвинули двери.
Тяжелые грузовики с ревом шли вниз по дороге с гор Женарженту в Кальяри. В аэропорту их ждал грузовой реактивный аэробус компании «Каунт флит эрлайнз», специализировавшейся на транспортировке скаковых лошадей. Самолет этот обычно перевозил американских скаковых лошадей на скачки в Дубаи и обратно в Америку. Сейчас он тоже вез одну, взяв ее в Риме. Но лошадь не могла оставаться спокойной, учуяв запах диких животных, она ржала и била копытами в обитые войлоком стенки стойла, пока экипаж не снял ее с борта и не оставил на земле. Несколько позже это вынудило Мэйсона совершить значительные траты, так как ему пришлось оплатить специальную доставку лошади, а кроме того, компенсировать владельцу понесенные убытки. В ином случае ему не удалось бы избежать судебной ответственности.
Карло вместе с помощниками летел в герметизированном грузовом отсеке, там же, где находились кабаны. Каждые полчаса, пока они летели над вздымающимися океанскими водами, он навещал своих свиней – каждую по отдельности, клал ладонь на щетинистый бок и слушал, как бьется в огромном зверином теле мощное сердце.
Даже если они здоровы и голодны, шестнадцать свиней не могут скушать доктора Лектера целиком и полностью за один присест. Им ведь понадобился целый день, чтобы без остатка съесть киношника.
Мэйсону хотелось, чтобы в первый день доктор Лектер смог понаблюдать, как они обгладывают его ступни. А ночью он будет подвешен так, чтобы у свиней слюнки текли до следующего утра – в ожидании второй трапезы, а сам доктор, под капельницей с физраствором, наслаждался бы этим зрелищем.
Мэйсон обещал, что Карло сможет провести с доктором Лектером целый час именно в это время.
Во время второй трапезы свиньи выгрызут его внутренности, съедят брюшину и лицо – все в течение одного часа: самые крупные кабаны и супоросая самка, наевшись, отступят, и вторая волна подкатится, чтобы довершить начатое. Впрочем, к тому времени самое забавное уже все равно будет позади.
Клыкастые свиньи в схватке инстинктивно стремятся выпустить внутренности любой прямоходящей особи, будь то человек или медведь. Вообще-то, по природе им не свойственно подрезать прямоходящим поджилки, но они очень быстро овладевают этим приемом.
Если вам необходимо доставить такого зверя живьем, вы даже не можете обездвижить его при помощи электрошока, так как в подобных случаях у свиней наступает фатальная предсерд-ная фибрилляция.
Карло Деограциас, главный свинарь, обладал терпеливостью крокодила. Он экспериментировал с усыплением свиней, используя для животных тот же ацепромазин, который собирался использовать для человека, – при похищении доктора Лектера. Теперь он совершенно точно знал, сколько потребуется снотворного, чтобы усыпить стокилограммового дикого кабана, а также с какими интервалами и в каких дозах вводить лекарство повторно, чтобы продержать животное в этом состоянии четырнадцать часов, без серьезных последствий для его здоровья.
Поскольку фирма Верже была крупным импортером и экспортером скота и давним партнером Департамента сельского хозяйства в экспериментальных животноводческих программах, отправка мэйсоновских свинок проходила весьма гладко. Справка ветеринарной службы по форме 17-129 была послана факсом в Инспекцию животноводства и растениеводства в Ривердэйле, штат Мэриленд, как требовалось, вместе с ветеринарными свидетельствами из Сардинии и суммой в 39 долларов 50 центов, уплачиваемой пользователем, за пятьдесят пластмассовых трубочек с замороженным кабаньим семенем, которое Карло собирался ввезти в США.
Разрешение на ввоз свиней и семени пришло тоже факсом, вместе с освобождением от обычного карантина для свиней в Ки-Уэсте и подтверждением, что животные будут осмотрены ветеринарным инспектором прямо на борту самолета в Международном аэропорту «Балтимор-Вашингтон».
Карло и его помощники, Пьеро и Томмазо Фальчоне, собрали контейнеры. Контейнеры были замечательные, с задвигающимися дверями с обоих концов, с усыпанным песком полом и обитыми войлоком стенами. В последний момент они вспомнили, что надо упаковать в контейнер и бордельное зеркало. Отраженные в зеркале свиньи, заключенные в золоченую раму в стиле «рококо» чем-то особенно понравились Мэйсону на посланных ему снимках.
Очень осторожно Карло ввел животным снотворное; их было шестнадцать – пять кабанов, выращенных в одном загоне, и одиннадцать самок, одна из них супоросая, ни одной с течкой. Когда они были усыплены, он внимательно обследовал их физическое состояние. Проверил зубы, осмотрел устрашающие клыки, потрогав пальцами их острия. Подержал в ладонях страшные морды, заглянул в остекленевшие глаза и внимательно слушал их дыхание, чтобы убедиться, что дыхательные пути чисты, а затем надел путы на их элегантно тонкие щиколотки. Потом животных на брезенте втащили в контейнеры и задвинули двери.
Тяжелые грузовики с ревом шли вниз по дороге с гор Женарженту в Кальяри. В аэропорту их ждал грузовой реактивный аэробус компании «Каунт флит эрлайнз», специализировавшейся на транспортировке скаковых лошадей. Самолет этот обычно перевозил американских скаковых лошадей на скачки в Дубаи и обратно в Америку. Сейчас он тоже вез одну, взяв ее в Риме. Но лошадь не могла оставаться спокойной, учуяв запах диких животных, она ржала и била копытами в обитые войлоком стенки стойла, пока экипаж не снял ее с борта и не оставил на земле. Несколько позже это вынудило Мэйсона совершить значительные траты, так как ему пришлось оплатить специальную доставку лошади, а кроме того, компенсировать владельцу понесенные убытки. В ином случае ему не удалось бы избежать судебной ответственности.
Карло вместе с помощниками летел в герметизированном грузовом отсеке, там же, где находились кабаны. Каждые полчаса, пока они летели над вздымающимися океанскими водами, он навещал своих свиней – каждую по отдельности, клал ладонь на щетинистый бок и слушал, как бьется в огромном зверином теле мощное сердце.
Даже если они здоровы и голодны, шестнадцать свиней не могут скушать доктора Лектера целиком и полностью за один присест. Им ведь понадобился целый день, чтобы без остатка съесть киношника.
Мэйсону хотелось, чтобы в первый день доктор Лектер смог понаблюдать, как они обгладывают его ступни. А ночью он будет подвешен так, чтобы у свиней слюнки текли до следующего утра – в ожидании второй трапезы, а сам доктор, под капельницей с физраствором, наслаждался бы этим зрелищем.
Мэйсон обещал, что Карло сможет провести с доктором Лектером целый час именно в это время.
Во время второй трапезы свиньи выгрызут его внутренности, съедят брюшину и лицо – все в течение одного часа: самые крупные кабаны и супоросая самка, наевшись, отступят, и вторая волна подкатится, чтобы довершить начатое. Впрочем, к тому времени самое забавное уже все равно будет позади.
ГЛАВА 65
До сих пор Барни не приходилось бывать в амбаре. Он вошел в боковую дверь, расположенную под рядами кресел, с трех сторон окружавших демонстрационную арену. Пустая и замолкшая, если не считать воркования голубей на стропилах, арена все равно сохраняла атмосферу некоего предвкушения. За кафедрой аукционера простирался огромный амбар. Широченные двустворчатые двери открывали путь в крыло, где располагались стойла и хранилище конской сбруи.
Услышав голоса, Барни крикнул:
– Привет!
– Мы в хранилище, Барни, давай к нам, – ответил ему глубокий, низкий голос Марго.
Хранилище оказалось светлой, веселой комнатой, она была увешана сбруей, изящного силуэта седлами и другими предметами шорного искусства. Пахло кожей. Теплые солнечные лучи, усиливая запах кожи и сена, лились в комнату сквозь пыльные стекла окон, поднятых высоко, под самый свес крыши. Открытый чердачный настил с одной стороны комнаты переходил в сеновал амбара.
Марго развешивала недоуздки и укладывала на место скребницы. Волосы ее были светлее соломы, а глаза – синее, чем штамп санинспекции на мясной туше.
– Здрасьте, – произнес Барни, остановившись в дверях. Он подумал, что помещение выглядит чуть слишком театральным, декорацией для детей, приходящих в гости. А высота комнаты и падающие сквозь высоко поднятые окна лучи делали ее похожей на церковь.
– Привет, Барни. Потерпи малость, минут через двадцать сможем приняться за еду.
С чердака послышался голос Джуди Ингрэм:
– Барни-и-и! Доброе утро. Подожди, вот увидишь, что у нас приготовлено к ланчу! Марго, хочешь, попробуем поесть на воздухе?
Марго и Джуди взяли себе в обычай каждую субботу тщательно чистить разномастных толстеньких шетландских пони, которых держали для катания детей, приходивших в поместье. Поэтому они всегда приносили в амбар корзинку с едой.
– Давай выйдем на южную сторону амбара, на солнышко, – предложила Марго.
Казалось, обе они слишком уж щебечут. Человеку с больничным опытом Барни обычно известно, что излишний щебет ничего хорошего адресату такого щебета не сулит.
Над хранилищем возвышался конский череп, водруженный на стену чуть повыше человеческого роста, в уздечке и шорах, задрапированный в жокейские цвета Верже.
– Это Флит Шэдоу, он выиграл скачки в Лоджполе, в 1952 году. Единственный победитель из всех скаковых лошадей отца, – сказала Марго. – Папочка был слишком скуп, чтобы потратиться на чучело. – Она подняла голову и посмотрела на череп. – Сильно смахивает на Мэйсона, верно?
В углу комнаты была печь с принудительной тягой, рядом стояли мехи. В печи горели угли – Марго разожгла небольшой огонь, помещение выстыло за ночь. На огне грелась кастрюля с чем-то, что пахло как суп.
На верстаке лежал полный набор инструментов коновала и орудий для ковки коней. Марго взяла кузнечный молот с короткой ручкой и тяжелым бойком. С мощными руками и широкой грудной клеткой, Марго и сама могла бы сойти за кузнеца или коновала с необычно заостренными грудными мышцами.
– Не бросишь мне потники? – крикнула сверху Джуди.
Марго подобрала с полу сверток свежевымытых потников и одним размашистым движением мускулистой руки забросила их наверх.
– Порядок! Я только помоюсь и пойду достану все из джипа. Еда – через пятнадцать минут, идет? – сказала Джуди, спускаясь к ним по приставной лестнице.
Барни, почувствовав, что Марго пристально за ним наблюдает, не стал и пытаться получше изучить задницу Джуди.
В комнате лежали тюки спрессованного сена, укрытые сложенными попонами. Они служили здесь сиденьями. Марго и Барни удобно уселись.
– Ты не застал наших пони. Их отвезли в Лестер, в конюшни, – сказала Марго.
– Я слышал утром грузовики, – ответил Барни. – С чего это вдруг?
– Мэйсоновы дела.
Молчание. Им всегда было легко молчать друг с другом. Но не в этот раз.
– Ладно, Барни. Бывает, что доходишь до какого-то предела, когда уже нельзя больше говорить, если не можешь сделать что-то определенное. Так с нами и происходит, верно?
– Ну да. Когда роман или еще что-то в этом роде.
Неловкая аналогия повисла в воздухе.
– «Роман!» – сказала Марго. – У меня для тебя в запасе такое, что в тыщу раз лучше всякого романа. Понимаешь, о чем разговор идет?
– В основном, – ответил Барни.
– Но если бы ты решил, что сам не станешь этого делать, а это все равно бы случилось, ты ведь знаешь, что не сможешь повернуть на сто восемьдесят градусов и устроить мне тут что-нибудь вроде маленького шантажа? – Говоря это, она постукивала молотком по ладони – видимо, в рассеянности – и пристально глядела на Барни синими глазами мясника.
Барни за свою жизнь насмотрелся разных физиономий и остался в живых потому, что научился читать выражение, на них написанное. Он понимал – Марго говорит правду.
– Знаю.
– Все равно как если бы мы сделали все это вместе. Один раз я смогу быть очень щедрой. Но только один раз. Но там будет достаточно. Хочешь знать, сколько?
– Марго, ничего не должно случиться в мое дежурство. И до тех пор, пока я беру у него деньги за то, что о нем забочусь.
– Почему, Барни?
Сидя на тюке сена, он пожал широченными плечами.
– Договор есть договор.
– И это ты называешь договором? Вот что будет настоящим договором, – произнесла Марго. – Пять миллионов долларов, Барни. Те самые, что должен получить Крендлер за то, что продаст Мэйсону ФБР, если хочешь знать.
– Мы ведь говорим о том, чтобы получить от Мэйсона достаточно спермы, чтобы Джуди забеременела.
– Мы говорим и еще кое о чем. Ты же знаешь, если возьмешь у Мэйсона малафейку и оставишь его в живых, он до тебя доберется, Барни. Куда бы ты ни убежал. Отправишься к грёбаным свиньям.
– Отправлюсь куда, ты сказала?
– Что такое с тобой, Барни? Semper Fi, как у тебя на плече начертано?
– Когда я согласился брать у него деньги, я обязался о нем заботиться. Пока я на него работаю, я не причиню ему никакого вреда.
– И не надо… Тебе не придется ничего другого с ним делать, только медицинские дела. Уже когда он будет мертв. Я не могу даже прикоснуться к нему… в этом месте. Ни за что. Никогда больше. Возможно, тебе придется помочь мне с Корделлом.
– Если ты убьешь Мэйсона, ты сможешь взять только одну порцию спермы, – сказал Барни.
– Мы получим пять кубических сантиметров, даже при нормально низком спермоотделении, введем наполнители и можем сделать пять попыток осеменения… можем попробовать in vitro – семья у Джуди очень плодовитая.
– Ты что, собиралась купить Корделла?
– Нет. Он не сдержал бы обещания. Его слово – дерьмо. Рано или поздно он явился бы меня шантажировать. Его придется убрать.
– Ты долго над этим думала.
– Да, Барни. Тебе надо будет взять на себя контроль за медицинскими приборами. Каждый монитор снабжен записывающим устройством, записи дублируются, записывается каждая секунда. Есть ТВ-установка с прямой трансляцией, но нет видеозаписи. Мы… то есть я… просуну руку под прозрачный панцирь респиратора, и грудная клетка Мэйсона будет обез-движена. Монитор покажет, что респиратор работает. Когда в сердцебиении и кровяном давлении наступят изменения, ты поспешишь к нам, он будет без сознания, ты можешь попытаться оживить его – делай все, что угодно, в полное свое удовольствие. Только случится так, что меня ты не заметишь. Делай ему искусственное дыхание, пока он не помрет. Ты же присутствовал на стольких аутопсиях, Барни. Что там ищут, когда хотят обнаружить удушение?
– Кровоизлияние под веками.
– У Мэйсона вовсе нет век.
Марго была весьма начитанна и привыкла покупать все, что хотела, и всех, кого хотела.
Барни взглянул ей прямо в глаза, но боковым зрением следил за молотом в ее руке, когда ответил:
– Нет, Марго.
– А если бы я согласилась, чтоб ты меня трахнул, ты сделал бы это?
– Нет.
– А если бы я тебя трахнула, сделал бы?
– Нет.
– А если бы ты здесь не работал и не нес медицинской ответственности за него, сделал бы?
– Скорее всего – нет.
– Это что – этические соображения или просто в штаны наложил?
– Откуда мне знать?
– Попробуем выяснить. Ты уволен, Барни.
Он кивнул, не очень удивившись.
– И вот еще что, Барни. – Она приложила палец к губам. – Ш-ш-ш! Дай мне слово, ладно? Надо ли предупреждать, что я могла бы прикончить тебя вот этим где-нибудь в Калифорнии, раньше, чем все случится? Мне ведь не надо тебя предупреждать, верно?
– Тебе незачем беспокоиться, – сказал Барни. – Беспокоиться надо мне. Я ведь не знаю, как Мэйсон расстается со своими людьми. Может, они просто исчезают.
– Тебе тоже незачем беспокоиться. Я просто объясню Мэйсону, что у тебя обнаружился гепатит. О его делах тебе не так уж много известно, только, что он пытается помочь правосудию… и он знает, что по договору тебе запрещается распространять о нем какую бы то ни было информацию. Так что он тебя отпустит.
А Барни подумал: кто же из них казался доктору Лектеру интереснее с точки зрения психотерапии – Мэйсон Верже или его сестричка?
Услышав голоса, Барни крикнул:
– Привет!
– Мы в хранилище, Барни, давай к нам, – ответил ему глубокий, низкий голос Марго.
Хранилище оказалось светлой, веселой комнатой, она была увешана сбруей, изящного силуэта седлами и другими предметами шорного искусства. Пахло кожей. Теплые солнечные лучи, усиливая запах кожи и сена, лились в комнату сквозь пыльные стекла окон, поднятых высоко, под самый свес крыши. Открытый чердачный настил с одной стороны комнаты переходил в сеновал амбара.
Марго развешивала недоуздки и укладывала на место скребницы. Волосы ее были светлее соломы, а глаза – синее, чем штамп санинспекции на мясной туше.
– Здрасьте, – произнес Барни, остановившись в дверях. Он подумал, что помещение выглядит чуть слишком театральным, декорацией для детей, приходящих в гости. А высота комнаты и падающие сквозь высоко поднятые окна лучи делали ее похожей на церковь.
– Привет, Барни. Потерпи малость, минут через двадцать сможем приняться за еду.
С чердака послышался голос Джуди Ингрэм:
– Барни-и-и! Доброе утро. Подожди, вот увидишь, что у нас приготовлено к ланчу! Марго, хочешь, попробуем поесть на воздухе?
Марго и Джуди взяли себе в обычай каждую субботу тщательно чистить разномастных толстеньких шетландских пони, которых держали для катания детей, приходивших в поместье. Поэтому они всегда приносили в амбар корзинку с едой.
– Давай выйдем на южную сторону амбара, на солнышко, – предложила Марго.
Казалось, обе они слишком уж щебечут. Человеку с больничным опытом Барни обычно известно, что излишний щебет ничего хорошего адресату такого щебета не сулит.
Над хранилищем возвышался конский череп, водруженный на стену чуть повыше человеческого роста, в уздечке и шорах, задрапированный в жокейские цвета Верже.
– Это Флит Шэдоу, он выиграл скачки в Лоджполе, в 1952 году. Единственный победитель из всех скаковых лошадей отца, – сказала Марго. – Папочка был слишком скуп, чтобы потратиться на чучело. – Она подняла голову и посмотрела на череп. – Сильно смахивает на Мэйсона, верно?
В углу комнаты была печь с принудительной тягой, рядом стояли мехи. В печи горели угли – Марго разожгла небольшой огонь, помещение выстыло за ночь. На огне грелась кастрюля с чем-то, что пахло как суп.
На верстаке лежал полный набор инструментов коновала и орудий для ковки коней. Марго взяла кузнечный молот с короткой ручкой и тяжелым бойком. С мощными руками и широкой грудной клеткой, Марго и сама могла бы сойти за кузнеца или коновала с необычно заостренными грудными мышцами.
– Не бросишь мне потники? – крикнула сверху Джуди.
Марго подобрала с полу сверток свежевымытых потников и одним размашистым движением мускулистой руки забросила их наверх.
– Порядок! Я только помоюсь и пойду достану все из джипа. Еда – через пятнадцать минут, идет? – сказала Джуди, спускаясь к ним по приставной лестнице.
Барни, почувствовав, что Марго пристально за ним наблюдает, не стал и пытаться получше изучить задницу Джуди.
В комнате лежали тюки спрессованного сена, укрытые сложенными попонами. Они служили здесь сиденьями. Марго и Барни удобно уселись.
– Ты не застал наших пони. Их отвезли в Лестер, в конюшни, – сказала Марго.
– Я слышал утром грузовики, – ответил Барни. – С чего это вдруг?
– Мэйсоновы дела.
Молчание. Им всегда было легко молчать друг с другом. Но не в этот раз.
– Ладно, Барни. Бывает, что доходишь до какого-то предела, когда уже нельзя больше говорить, если не можешь сделать что-то определенное. Так с нами и происходит, верно?
– Ну да. Когда роман или еще что-то в этом роде.
Неловкая аналогия повисла в воздухе.
– «Роман!» – сказала Марго. – У меня для тебя в запасе такое, что в тыщу раз лучше всякого романа. Понимаешь, о чем разговор идет?
– В основном, – ответил Барни.
– Но если бы ты решил, что сам не станешь этого делать, а это все равно бы случилось, ты ведь знаешь, что не сможешь повернуть на сто восемьдесят градусов и устроить мне тут что-нибудь вроде маленького шантажа? – Говоря это, она постукивала молотком по ладони – видимо, в рассеянности – и пристально глядела на Барни синими глазами мясника.
Барни за свою жизнь насмотрелся разных физиономий и остался в живых потому, что научился читать выражение, на них написанное. Он понимал – Марго говорит правду.
– Знаю.
– Все равно как если бы мы сделали все это вместе. Один раз я смогу быть очень щедрой. Но только один раз. Но там будет достаточно. Хочешь знать, сколько?
– Марго, ничего не должно случиться в мое дежурство. И до тех пор, пока я беру у него деньги за то, что о нем забочусь.
– Почему, Барни?
Сидя на тюке сена, он пожал широченными плечами.
– Договор есть договор.
– И это ты называешь договором? Вот что будет настоящим договором, – произнесла Марго. – Пять миллионов долларов, Барни. Те самые, что должен получить Крендлер за то, что продаст Мэйсону ФБР, если хочешь знать.
– Мы ведь говорим о том, чтобы получить от Мэйсона достаточно спермы, чтобы Джуди забеременела.
– Мы говорим и еще кое о чем. Ты же знаешь, если возьмешь у Мэйсона малафейку и оставишь его в живых, он до тебя доберется, Барни. Куда бы ты ни убежал. Отправишься к грёбаным свиньям.
– Отправлюсь куда, ты сказала?
– Что такое с тобой, Барни? Semper Fi, как у тебя на плече начертано?
– Когда я согласился брать у него деньги, я обязался о нем заботиться. Пока я на него работаю, я не причиню ему никакого вреда.
– И не надо… Тебе не придется ничего другого с ним делать, только медицинские дела. Уже когда он будет мертв. Я не могу даже прикоснуться к нему… в этом месте. Ни за что. Никогда больше. Возможно, тебе придется помочь мне с Корделлом.
– Если ты убьешь Мэйсона, ты сможешь взять только одну порцию спермы, – сказал Барни.
– Мы получим пять кубических сантиметров, даже при нормально низком спермоотделении, введем наполнители и можем сделать пять попыток осеменения… можем попробовать in vitro – семья у Джуди очень плодовитая.
– Ты что, собиралась купить Корделла?
– Нет. Он не сдержал бы обещания. Его слово – дерьмо. Рано или поздно он явился бы меня шантажировать. Его придется убрать.
– Ты долго над этим думала.
– Да, Барни. Тебе надо будет взять на себя контроль за медицинскими приборами. Каждый монитор снабжен записывающим устройством, записи дублируются, записывается каждая секунда. Есть ТВ-установка с прямой трансляцией, но нет видеозаписи. Мы… то есть я… просуну руку под прозрачный панцирь респиратора, и грудная клетка Мэйсона будет обез-движена. Монитор покажет, что респиратор работает. Когда в сердцебиении и кровяном давлении наступят изменения, ты поспешишь к нам, он будет без сознания, ты можешь попытаться оживить его – делай все, что угодно, в полное свое удовольствие. Только случится так, что меня ты не заметишь. Делай ему искусственное дыхание, пока он не помрет. Ты же присутствовал на стольких аутопсиях, Барни. Что там ищут, когда хотят обнаружить удушение?
– Кровоизлияние под веками.
– У Мэйсона вовсе нет век.
Марго была весьма начитанна и привыкла покупать все, что хотела, и всех, кого хотела.
Барни взглянул ей прямо в глаза, но боковым зрением следил за молотом в ее руке, когда ответил:
– Нет, Марго.
– А если бы я согласилась, чтоб ты меня трахнул, ты сделал бы это?
– Нет.
– А если бы я тебя трахнула, сделал бы?
– Нет.
– А если бы ты здесь не работал и не нес медицинской ответственности за него, сделал бы?
– Скорее всего – нет.
– Это что – этические соображения или просто в штаны наложил?
– Откуда мне знать?
– Попробуем выяснить. Ты уволен, Барни.
Он кивнул, не очень удивившись.
– И вот еще что, Барни. – Она приложила палец к губам. – Ш-ш-ш! Дай мне слово, ладно? Надо ли предупреждать, что я могла бы прикончить тебя вот этим где-нибудь в Калифорнии, раньше, чем все случится? Мне ведь не надо тебя предупреждать, верно?
– Тебе незачем беспокоиться, – сказал Барни. – Беспокоиться надо мне. Я ведь не знаю, как Мэйсон расстается со своими людьми. Может, они просто исчезают.
– Тебе тоже незачем беспокоиться. Я просто объясню Мэйсону, что у тебя обнаружился гепатит. О его делах тебе не так уж много известно, только, что он пытается помочь правосудию… и он знает, что по договору тебе запрещается распространять о нем какую бы то ни было информацию. Так что он тебя отпустит.
А Барни подумал: кто же из них казался доктору Лектеру интереснее с точки зрения психотерапии – Мэйсон Верже или его сестричка?
ГЛАВА 66
Ночь уже наступила, когда длинный серебристый трейлер подошел к амбару в поместье Маскрэт-Фарм. Трейлер сильно запаздывал, и терпенье у всех было на пределе.
Поначалу все процедуры в Международном аэропорту Балтимор-Вашингтон проходили гладко, инспектор Сельхоздепартамента прямо на борту самолета проштамповал документы о доставке шестнадцати свиней. Инспектор Департамента был весьма опытным экспертом в области свиноводства, но ничего, подобного этим свиньям, он в жизни своей не видел. Потом Карло Деограциас заглянул внутрь грузовика. Это был трейлер для перевозки скота, и запах в нем стоял соответствующий; помимо этого, от множества предыдущих обитателей грузовика во всех щелях и трещинах остались следы их пребывания. Карло ни за что не соглашался разрешить, чтобы его свинок вы-грузили из самолета. Самолет ждал, пока разъяренный водитель, Карло и Пьеро Фальчоне отыщут другой трейлер для перевозки скота, более подходящий для перевозных контейнеров, найдут мойку с паровым шлангом и с помощью влажного пара отмоют грузовик изнутри.
И наконец, у самых главных ворот поместья Маскрэт-Фарм – последняя неприятность. Охранник проверил тоннаж машины и запретил въезд, ссылаясь на предел максимальной нагрузки декоративного моста. Он направил их к служебному въезду по дороге, идущей через государственный лесной заповедник. Ветви деревьев скребли по крыше и бокам высоченного трейлера, пока он медленно преодолевал последнюю пару миль.
Карло понравился просторный и чистый амбар поместья. Понравился и небольшой автопогрузчик с вильчатым захватом, плавно переносивший контейнеры в стойла, предназначавшиеся для пони.
Когда водитель скотоперевозчика принес электрошоковый щуп и предложил оживить одну из свиней, чтобы проверить, глубоко ли они усыплены, Карло с такой яростью вырвал у него щуп и так его напугал, что тот побоялся попросить щуп обратно.
Карло хотел дать своим огромным страшным подопечным оправиться от снотворного в полутьме, не выпуская их из клеток до тех пор, пока они окончательно не встанут на ноги, не станут нормально реагировать на то, что их окружает. Он опасался, что те, что проснутся первыми, могут попробовать на вкус своих не вполне пришедших в себя соседей. Любое лежащее на земле тело привлекало свиней, если стадо спало не вместе.
Пьеро и Томмазо должны были соблюдать особую осторожность с тех пор, как стадо сожрало киношника Оресте, а потом и его замороженного ассистента. Ни Пьеро, ни Томмазо не могли находиться в загоне или на пастбище, когда там были свиньи. Свиньи никак не угрожали людям, не скрежетали зубами, как это делают дикие кабаны, они просто следили за людьми с ужасающей свиной целеустремленностью и подбирались все ближе и ближе, пока не оказывались достаточно близко, чтобы напасть.
Карло, отличавшийся такой же целеустремленностью, не мог успокоиться и дать себе отдых, пока не прошел с фонарем вдоль всего забора, отгородившего мэйсоново лесное пастбище от огромного государственного леса.
Карло рыл землю карманным ножом под деревьями на паст-бище, чтобы проверить перегной, и обнаружил желуди. В последнем закатном свете, когда ехали сквозь лес, он слышал соек и решил – похоже, что тут должны быть желуди. И точно, правда, не так уж много. Ему вовсе не надо было, чтобы свиньи находили еду прямо на земле, а в большом лесу это было бы им так легко!
В открытом торце амбара Мэйсон построил прочный барьер с голландскими воротами из двух горизонтальных створок, точно такими, какие были у Карло в Сардинии.
Защищенный этим барьером, Карло мог без опаски кормить своих питомцев, забрасывая им через барьер человеческую одежду, набитую дохлыми курами, бараньими ножками, овощами.
Его свиньи не были по-настоящему одомашнены, но людей не боялись, не боялись они и шума. Даже сам Карло не мог войти к ним в загон. Свиньи ведь не похожи на других животных. В них есть какая-то искра сообразительности и ужасающей практичности. Питомцы Карло вовсе не были настроены враждебно к людям. Просто им нравилось их есть. Они были легконоги, как мьюрский бык, могли резануть клыками, словно овчарка, а их манера двигаться в присутствии своих хранителей носила характер грозной преднамеренности. У Пьеро был опаснейший момент, когда ему едва удалось благополучно отобрать у них рубаху, которую свинари хотели использовать снова.
Таких свиней никогда еще не бывало: они были крупнее европейского дикого кабана и почти столь же свирепы. Карло чувствовал себя их создателем. Он знал: то, что им предстояло совершить, освобождение земли от того зла, которое они должны уничтожить, будет такой великой заслугой, что она обеспечит ему вечное блаженство на том свете.
К полуночи все они заснули в амбаре; Карло, Пьеро и Томмазо спали без сновидений на чердачном настиле в хранилище конской сбруи, свиньи сопели в своих клетках-контейнерах; их элегантные ножки подергивались – им снились сны; то та, то другая начинали шевелиться на чистых брезентовых подстилках. Череп скаковой лошади – Флит Шэдоу, – тускло освещенный отблесками горящих в кузнечной печи углей, взирал на все это сверху.
Поначалу все процедуры в Международном аэропорту Балтимор-Вашингтон проходили гладко, инспектор Сельхоздепартамента прямо на борту самолета проштамповал документы о доставке шестнадцати свиней. Инспектор Департамента был весьма опытным экспертом в области свиноводства, но ничего, подобного этим свиньям, он в жизни своей не видел. Потом Карло Деограциас заглянул внутрь грузовика. Это был трейлер для перевозки скота, и запах в нем стоял соответствующий; помимо этого, от множества предыдущих обитателей грузовика во всех щелях и трещинах остались следы их пребывания. Карло ни за что не соглашался разрешить, чтобы его свинок вы-грузили из самолета. Самолет ждал, пока разъяренный водитель, Карло и Пьеро Фальчоне отыщут другой трейлер для перевозки скота, более подходящий для перевозных контейнеров, найдут мойку с паровым шлангом и с помощью влажного пара отмоют грузовик изнутри.
И наконец, у самых главных ворот поместья Маскрэт-Фарм – последняя неприятность. Охранник проверил тоннаж машины и запретил въезд, ссылаясь на предел максимальной нагрузки декоративного моста. Он направил их к служебному въезду по дороге, идущей через государственный лесной заповедник. Ветви деревьев скребли по крыше и бокам высоченного трейлера, пока он медленно преодолевал последнюю пару миль.
Карло понравился просторный и чистый амбар поместья. Понравился и небольшой автопогрузчик с вильчатым захватом, плавно переносивший контейнеры в стойла, предназначавшиеся для пони.
Когда водитель скотоперевозчика принес электрошоковый щуп и предложил оживить одну из свиней, чтобы проверить, глубоко ли они усыплены, Карло с такой яростью вырвал у него щуп и так его напугал, что тот побоялся попросить щуп обратно.
Карло хотел дать своим огромным страшным подопечным оправиться от снотворного в полутьме, не выпуская их из клеток до тех пор, пока они окончательно не встанут на ноги, не станут нормально реагировать на то, что их окружает. Он опасался, что те, что проснутся первыми, могут попробовать на вкус своих не вполне пришедших в себя соседей. Любое лежащее на земле тело привлекало свиней, если стадо спало не вместе.
Пьеро и Томмазо должны были соблюдать особую осторожность с тех пор, как стадо сожрало киношника Оресте, а потом и его замороженного ассистента. Ни Пьеро, ни Томмазо не могли находиться в загоне или на пастбище, когда там были свиньи. Свиньи никак не угрожали людям, не скрежетали зубами, как это делают дикие кабаны, они просто следили за людьми с ужасающей свиной целеустремленностью и подбирались все ближе и ближе, пока не оказывались достаточно близко, чтобы напасть.
Карло, отличавшийся такой же целеустремленностью, не мог успокоиться и дать себе отдых, пока не прошел с фонарем вдоль всего забора, отгородившего мэйсоново лесное пастбище от огромного государственного леса.
Карло рыл землю карманным ножом под деревьями на паст-бище, чтобы проверить перегной, и обнаружил желуди. В последнем закатном свете, когда ехали сквозь лес, он слышал соек и решил – похоже, что тут должны быть желуди. И точно, правда, не так уж много. Ему вовсе не надо было, чтобы свиньи находили еду прямо на земле, а в большом лесу это было бы им так легко!
В открытом торце амбара Мэйсон построил прочный барьер с голландскими воротами из двух горизонтальных створок, точно такими, какие были у Карло в Сардинии.
Защищенный этим барьером, Карло мог без опаски кормить своих питомцев, забрасывая им через барьер человеческую одежду, набитую дохлыми курами, бараньими ножками, овощами.
Его свиньи не были по-настоящему одомашнены, но людей не боялись, не боялись они и шума. Даже сам Карло не мог войти к ним в загон. Свиньи ведь не похожи на других животных. В них есть какая-то искра сообразительности и ужасающей практичности. Питомцы Карло вовсе не были настроены враждебно к людям. Просто им нравилось их есть. Они были легконоги, как мьюрский бык, могли резануть клыками, словно овчарка, а их манера двигаться в присутствии своих хранителей носила характер грозной преднамеренности. У Пьеро был опаснейший момент, когда ему едва удалось благополучно отобрать у них рубаху, которую свинари хотели использовать снова.
Таких свиней никогда еще не бывало: они были крупнее европейского дикого кабана и почти столь же свирепы. Карло чувствовал себя их создателем. Он знал: то, что им предстояло совершить, освобождение земли от того зла, которое они должны уничтожить, будет такой великой заслугой, что она обеспечит ему вечное блаженство на том свете.
К полуночи все они заснули в амбаре; Карло, Пьеро и Томмазо спали без сновидений на чердачном настиле в хранилище конской сбруи, свиньи сопели в своих клетках-контейнерах; их элегантные ножки подергивались – им снились сны; то та, то другая начинали шевелиться на чистых брезентовых подстилках. Череп скаковой лошади – Флит Шэдоу, – тускло освещенный отблесками горящих в кузнечной печи углей, взирал на все это сверху.
ГЛАВА 67
Начать кампанию против агента Федерального бюро расследований, используя фальшивую улику Мэйсона Верже, было для Крендлера кульбитом сложным и опасным. У него поначалу даже дыхание перехватило. Если Генеральный прокурор его на этом поймает, его раздавят в один момент, как таракана.
Если же не думать о риске, которому подвергался он сам, вопрос о том, чтобы погубить Клэрис Старлинг Крендлера практически не беспокоил. Вот если бы на ее месте был мужчина… Мужчина ведь должен содержать семью – Крендлер же содержит свое семейство, каким бы алчным и неблагодарным оно ни было.
А от Старлинг, вне всякого сомнения, необходимо избавиться. Если ее оставить в покое, то, следуя путеводным нитям, обнаруженным благодаря мелкому, придирчивому бабскому копанью, приемам типичной домохозяйки, Клэрис Старлинг обязательно отыщет Ганнибала Лектера. И если такое случится, Мэйсон Верже не даст Крендлеру ни гроша.
Чем скорее ее лишат всех и всяческих возможностей, чем скорее она окажется вне ведомственных стен, останется снаружи одна, станет приманкой, тем лучше.
Крендлеру и раньше, на пути к собственным вершинам, приходилось губить чужие карьеры: сначала в качестве окружного прокурора, активно занимавшегося политикой, а потом уже и в Депюсте. По опыту он знал, что испортить карьеру женщине гораздо легче, чем навредить в этом плане мужчине. Если женщина получает повышение, какого женщинам получать вообще-то не положено, очень просто сказать, что она заслужила его, лежа на спине.
И все же, подумал Крендлер, невозможно будет приклеить этот ярлык Клэрис Старлинг. Фактически ему на ум вообще не приходил никто другой, кто так, как она, нуждался бы в хорошем перетрахе – пусть и против воли, – чтобы хоть немного пройти вверх по грязной карьерной дорожке. Иногда, ковыряя пальцем в носу, он даже представлял себе это ее согласие-несогласие, этот невыносимо чудесный акт.
Крендлер ни за что не мог бы объяснить свою враждебность по отношению к Клэрис Старлинг. Это шло из самого нутра, рождалось в таком месте его существа, куда он не мог проникнуть. В этом месте были мягкие кресла в чехлах и элегантные плафоны под потолком, медные дверные ручки и оконные задвижки и была девушка того же окраса, что Старлинг, только без ее убеждений, но зато со штанишками, спущенными на одно колено, и вопрошающая, какого черта, что с ним такое, почему не идет и не делает, что надо, неужели он паршивый извращенец? извращенец? извращенец?
Если не знать, какая Старлинг стёбаная стерва, размышлял Крендлер, надо было бы признать, что – дураку ясно – ее реальная работа заслуживает гораздо большего, чем те немногие поощрения, которые выпали на ее долю. И наград у нее, к его огромному удовольствию, очень немного. Добавляя по капельке яда то тут, то там, когда дело касалось ее продвижения по службе, за эти годы Крендлеру удавалось влиять на Отдел кадров ФБР так, что Отдел не допускал, чтобы ей поручались выгодные задания или давались хорошие назначения, а ее независимая манера держаться и роток, на который не накинешь платок, только способствовали его усилиям.
Мэйсон не станет ждать развертывания дела о бойне на рыбном рынке «Фелисиана». Да и гарантии, что хоть сколько-то дерьма налипнет на Старлинг во время слушаний, тоже нет. То, что Эвельду Драмго и остальных застрелили, было результатом очевидного провала городской службы безопасности. Просто чудо, что Старлинг удалось спасти этого ублюдка-грудничка. Еще один нахлебник на шее налогоплательщиков. Сорвать засохшую корку с этого грязного дела будет нетрудно, только вот удастся ли этим кружным путем подобраться к Старлинг?
Лучше пойти дорогой, предложенной Мэйсоном. Так будет быстрее, и ее выпрут отовсюду. Время как раз подходящее.
Одна из вашингтонских аксиом, гораздо чаще проверенная на опыте, чем теорема Пифагора, утверждает, что если, при наличии в помещении кислорода, кто-то один громогласно испустит газы, став очевидным виновником дурного запаха, его деяние легко прикроет множество мелких проступков того же рода, при обязательном условии, что они совершаются точно в то же время.
Эрго, процесс президентского импичмента отвлечет Департамент юстиции от всех других проблем, что и позволит Крендлеру засудить Старлинг.
Мэйсону хочется, чтобы история Старлинг попала в газеты и чтобы это увидел доктор Лектер. Но Крендлер должен сделать так, чтобы сообщения в прессе выглядели как нежелательная утечка информации. К счастью, приближается событие, которое прекрасно послужит его целям, – день рождения ФБР.
Крендлеру удалось здорово приручить свою совесть: она помогала ему отпускать грехи самому себе.
И теперь эта прирученная совестьего утешала: если Старлинг потеряет работу, то в самом худшем случае их чертов лесбиянский притон, в котором она с кем-то там живет, станет обходиться без большой телевизионной тарелки и они не все спортпрограммы смогут принимать. В самом худшем случае он просто помогает скатить за борт сорвавшееся орудие, чтобы оно больше никому не угрожало.
«Сорвавшееся орудие», сброшенное за борт, перестанет «раскачивать судно», подумал он, очень довольный собой и вполне утешившийся двумя флотскими метафорами, будто они логически уравновешивали друг друга. Тот факт, что именно раскачивающееся судно перекатывает сорвавшееся орудие, его вовсе не беспокоил.
Если же не думать о риске, которому подвергался он сам, вопрос о том, чтобы погубить Клэрис Старлинг Крендлера практически не беспокоил. Вот если бы на ее месте был мужчина… Мужчина ведь должен содержать семью – Крендлер же содержит свое семейство, каким бы алчным и неблагодарным оно ни было.
А от Старлинг, вне всякого сомнения, необходимо избавиться. Если ее оставить в покое, то, следуя путеводным нитям, обнаруженным благодаря мелкому, придирчивому бабскому копанью, приемам типичной домохозяйки, Клэрис Старлинг обязательно отыщет Ганнибала Лектера. И если такое случится, Мэйсон Верже не даст Крендлеру ни гроша.
Чем скорее ее лишат всех и всяческих возможностей, чем скорее она окажется вне ведомственных стен, останется снаружи одна, станет приманкой, тем лучше.
Крендлеру и раньше, на пути к собственным вершинам, приходилось губить чужие карьеры: сначала в качестве окружного прокурора, активно занимавшегося политикой, а потом уже и в Депюсте. По опыту он знал, что испортить карьеру женщине гораздо легче, чем навредить в этом плане мужчине. Если женщина получает повышение, какого женщинам получать вообще-то не положено, очень просто сказать, что она заслужила его, лежа на спине.
И все же, подумал Крендлер, невозможно будет приклеить этот ярлык Клэрис Старлинг. Фактически ему на ум вообще не приходил никто другой, кто так, как она, нуждался бы в хорошем перетрахе – пусть и против воли, – чтобы хоть немного пройти вверх по грязной карьерной дорожке. Иногда, ковыряя пальцем в носу, он даже представлял себе это ее согласие-несогласие, этот невыносимо чудесный акт.
Крендлер ни за что не мог бы объяснить свою враждебность по отношению к Клэрис Старлинг. Это шло из самого нутра, рождалось в таком месте его существа, куда он не мог проникнуть. В этом месте были мягкие кресла в чехлах и элегантные плафоны под потолком, медные дверные ручки и оконные задвижки и была девушка того же окраса, что Старлинг, только без ее убеждений, но зато со штанишками, спущенными на одно колено, и вопрошающая, какого черта, что с ним такое, почему не идет и не делает, что надо, неужели он паршивый извращенец? извращенец? извращенец?
Если не знать, какая Старлинг стёбаная стерва, размышлял Крендлер, надо было бы признать, что – дураку ясно – ее реальная работа заслуживает гораздо большего, чем те немногие поощрения, которые выпали на ее долю. И наград у нее, к его огромному удовольствию, очень немного. Добавляя по капельке яда то тут, то там, когда дело касалось ее продвижения по службе, за эти годы Крендлеру удавалось влиять на Отдел кадров ФБР так, что Отдел не допускал, чтобы ей поручались выгодные задания или давались хорошие назначения, а ее независимая манера держаться и роток, на который не накинешь платок, только способствовали его усилиям.
Мэйсон не станет ждать развертывания дела о бойне на рыбном рынке «Фелисиана». Да и гарантии, что хоть сколько-то дерьма налипнет на Старлинг во время слушаний, тоже нет. То, что Эвельду Драмго и остальных застрелили, было результатом очевидного провала городской службы безопасности. Просто чудо, что Старлинг удалось спасти этого ублюдка-грудничка. Еще один нахлебник на шее налогоплательщиков. Сорвать засохшую корку с этого грязного дела будет нетрудно, только вот удастся ли этим кружным путем подобраться к Старлинг?
Лучше пойти дорогой, предложенной Мэйсоном. Так будет быстрее, и ее выпрут отовсюду. Время как раз подходящее.
Одна из вашингтонских аксиом, гораздо чаще проверенная на опыте, чем теорема Пифагора, утверждает, что если, при наличии в помещении кислорода, кто-то один громогласно испустит газы, став очевидным виновником дурного запаха, его деяние легко прикроет множество мелких проступков того же рода, при обязательном условии, что они совершаются точно в то же время.
Эрго, процесс президентского импичмента отвлечет Департамент юстиции от всех других проблем, что и позволит Крендлеру засудить Старлинг.
Мэйсону хочется, чтобы история Старлинг попала в газеты и чтобы это увидел доктор Лектер. Но Крендлер должен сделать так, чтобы сообщения в прессе выглядели как нежелательная утечка информации. К счастью, приближается событие, которое прекрасно послужит его целям, – день рождения ФБР.
Крендлеру удалось здорово приручить свою совесть: она помогала ему отпускать грехи самому себе.
И теперь эта прирученная совестьего утешала: если Старлинг потеряет работу, то в самом худшем случае их чертов лесбиянский притон, в котором она с кем-то там живет, станет обходиться без большой телевизионной тарелки и они не все спортпрограммы смогут принимать. В самом худшем случае он просто помогает скатить за борт сорвавшееся орудие, чтобы оно больше никому не угрожало.
«Сорвавшееся орудие», сброшенное за борт, перестанет «раскачивать судно», подумал он, очень довольный собой и вполне утешившийся двумя флотскими метафорами, будто они логически уравновешивали друг друга. Тот факт, что именно раскачивающееся судно перекатывает сорвавшееся орудие, его вовсе не беспокоил.