Страница:
– Миссис Розенблют...
– Сейчас они обе спят. Они поели, а потом заснули. – В ее голосе появились истерические нотки. – Я не могу взять на себя ответственность за них. У меня сердце разрывается. Я гуляла в парке, и малышка ко мне подошла. Она такая милая. Детям нужна любовь. Я не знаю, что делать, я взяла их, потому что... Но я не могу их оставить, понимаете, я живу одна...
– Миссис Розенблют, – твердо прервал я ее, – скажите, пожалуйста, ваш адрес.
У меня был выбор: ждать до конца дня, когда мне можно будет не беспокоиться о делах, или ехать немедленно. Моррисон вызвал меня к себе ближе к концу дня, но я решил, что могу ускользнуть на час без особых проблем. Если я не потороплюсь, то, возможно, Долорес и Мария снова исчезнут в пасти города. Подземка доставила меня почти к нужному мне зданию довоенной постройки в нескольких кварталах от Университета. Когда я нажал кнопку звонка, в квартире завозились с цепочкой, а потом мне открыла дверь женщина, которой я дал бы семьдесят с лишним. Она грозно всматривалась в мое лицо.
– Миссис Розенблют?
Она прижала к губам костлявый палец:
– Обе еще спят. Мне пришлось искупать малышку. Она была послушная и тихая...
Я прошел за женщиной в гостиную городской интеллектуалки, обставленную примерно в 1958 году. На стенах висели несколько дипломов в рамочках и книжные полки с устаревшими трактатами левого толка об американской политике и ранними изданиями Рота, Мейлера и Беллоу в твердых обложках. Повсюду валялись пачки писем от всевозможных либеральных организаций. На каминной полке стояли пожелтевшие школьные фотографии троих сыновей и дочери – все прыщавые, в мантиях выпускников средней школы. Несомненно, сейчас они уже были взрослыми людьми и добились успеха во всем, что делали. Рядом стояли фотографии старшеклассников, скорее всего внуков. На стене в рамке висела фотография высокого мужчины в очках, пожимающего руку молодому доктору Мартину Лютеру Кингу.
– Да, – сказала она, – это мой муж.
Мы направились на кухню.
– Я осмотрела все ее тело, каждый дюйм. Я искала царапины, синяки или вшей, или... – миссис Розенблют устремила на меня выразительный взгляд, – или следы дурного обращения, если вы понимаете, о чем я. – Она взмахнула искореженной артритом рукой. – Прошу вас, устраивайтесь на кухне. Хотите чашку кофе? Малышка была голодная, но это мы поправили. У нее простуда, застойные явления, но ингаляция паром, бульон и хороший сон должны помочь. И вот я подумала... О, вода уже закипела. Сливки и сахар?
– Да, – ответил я, устраиваясь на деревянном стуле в старомодной кухне миссис Розенблют, где обнаружил холодильник, облепленный магнитами с изображениями кошек, настенные часы в форме петуха, потрепанные поваренные книги из серии «Хорошая хозяйка» и банку с печеньем на столе. В этой квартире когда-то росли дети. На холодильнике я увидел расписание работы добровольцев в бесплатной кухне при местной синагоге. Пусть социализм давно поблек вместе со старыми американскими левыми, но миссис Розенблют явно продолжала вносить свой вклад. Я ощутил прилив радости из-за того, что Долорес и Мария нашли такую безопасную гавань. Миссис Розенблют сновала по старому Пожелтевшему линолеуму на своих отекших ногах, ставя передо мной кофе и печенье на тарелочке.
– Вот, – продолжила она. – Это настоящие сливки. Свежие. Так на чем я остановилась? Э-э... Да, бедная девочка ведет себя ужасно вежливо, но, похоже, чувствует, что ее мир перевернулся. Я не могу винить ее мать, потому что не знаю фактов. Подобные вещи бывают очень щекотливыми... некоторые семейные обстоятельства. Но когда это касается детей... это просто рвет сердце на части! Я увидела эту грязную красивую девочку и готова была расплакаться. Я вырастила четверых детей, мистер Уитмен. Мой муж был очень известным профессором социологии здесь, в университете. Теперь я одна и...
В этот момент мы услышали топот ножек, и в кухню заглянула темноволосая кудрявая головка Марии. На ней были только трусики, в руках она держала подушку. Волосы растрепались во сне.
– Мария?
Я ощутил внезапный прилив любви к сонному невинному ребенку.
Она молчала, переводя взгляд с миссис Розенблют на меня.
– Мария, я рад, что у вас с матерью все в порядке. Ты можешь мне рассказать, что случилось?
Девочка смотрела на меня и молчала.
– Помнишь большой дом, где вы с матерью спали? Вас там кто-то нашел?
Миссис Розенблют подошла к девочке и рассеянно пригладила ей волосы.
– По-моему, они спали в парке, или в ночлежке, или еще в каком-то ужасном месте.
А потом в дверях появилась Долорес, завернутая в купальный халат, который был ей слишком мал. Лицо у нее было осунувшееся и безнадежное. За те дни, пока я ее не видел, она похудела. Но даже без косметики, даже измученная, она была совершенна и излучала сияние.
– Пошли, Мария. – Она протянула руку. – Извините, миссис Розенблют, вы постирали наши вещи?
– Да, конечно, – отозвалась миссис Розенблют.
– Долорес?
Она недоуменно посмотрела на меня:
– Почему... постойте, почему вы здесь?
– Я нашла его визитку в вещах, которые готовила к стирке, – быстро сказала миссис Розенблют. – И я не знала, кому...Вы понимаете, мне надо было позвонить кому-то,кто бы мог вам помочь...
– Но я его даже не знаю.Он просто...
– Милая, похоже, он беспокоится о вас и вашей дочери. Он ушел со своей работы сразу же, как я ему позвонила.
Долорес неуверенно смотрела на меня, ее лицо было безжизненным.
– Вы знаете о квартире?
Я кивнул:
– Это сделал ваш муж?
Казалось, перед ее взглядом повторяется картина происшедшего.
– Да. Гектор.
– Знаете, он убил двух сторожевых собак?
– Бедняжки! – проговорила миссис Розенблют.
– Вы их слышали? – продолжил я. – Я хочу сказать... Господи, я видел собак, видел, что...
– Они лаяли! – сказала Мария с неожиданным возбуждением. – А мы понеслись по лестнице и выбежали на крышу.
– Вы спустились по пожарной лестнице? – спросил я у Долорес.
Она устало кивнула:
– Лай разбудил меня в середине ночи. Он пошел по лестнице, а я взяла кое-какие вещи и Марию и поднялась на крышу. Мы успели уйти, когда он был еще далеко. Я слышала, как он бьет окна в квартире под нами, и остальное. Было темно. Мне повезло, что я добралась до пожарной лестницы. Та собака, что крупнее, его остановила. Кажется, она на него бросалась. Он выбежал на крышу, преследуемый собакой, и больше я ничего не видела.
Долорес пристально посмотрела на меня, и лицо ее вдруг стало совершенно беззащитным. Ее неприступность исчезла: теперь она была просто испуганной и измученной и пыталась понять, кто я, черт возьми, такой.
– Нам надо вас обеих одеть, – подсказала ей миссис Розенблют.
Когда все трое скрылись в комнате для стирки, я позвонил Хелен. Моррисон хотел видеть меня через тридцать пять минут.
– А нельзя отложить встречу? – спросил я. – Хотя бы на полчаса?
– Нет, в шесть у него авиарейс. Похоже, это важно. Попробуйте прийти вовремя, – добавила Хелен. – На самом деле он кажется очень напряженным.
– Скажите ему, что он – жопа. Вы это для меня сделаете, Хелен?
– Полно, Джек. Вы просто...
– Скажите ему, что я не желаю получать новые дерьмовые задания, хоть этовы для меня можете сделать? Я честно работаю много лет, а он устраивает мне такое?
– Джек!
– Скажите ему, что я уволился, – сказал я. – Я уволюсь и пару месяцев поезжу по стране на машине, Хелен. Я пришлю вам открытку откуда-нибудь из Южной Дакоты, например, из Уолл-Драг.
– Джек.
– Это – реальный город, Хелен.
Она засмеялась:
– Жду вас в четыре, так?
Я повесил трубку.
– Вам надо уезжать, да? – спросил я у миссис Розенблют.
– Я обещала сестре, что приеду к вечеру.
Долорес и Мария появились в дверях уже одетые.
– Послушайте, – сказал я Долорес, – мне через полчаса нужно быть на работе, в центре, это за добрых шестьдесят кварталов отсюда. Мне нужно скоро уходить. Так что нам нужно что-то решить. Скажите, Долорес, – я правильно понял, что у вас нет денег?
– Есть несколько долларов. Я оставила их на еду. Но я не могу вернуться в наш район. Гектор, мой муж... – Она посмотрела на Марию. – Это не получится, он знает там всех моих знакомых. Там сообщество, понимаете, и в доме все всех знают. Ему известно, где искать.
– Родня?
Она покачала головой:
– У меня нет родных.
– Мистер Уитмен, – сказала миссис Розенблют, – как я уже сказала вам и Долорес, я просто не могу взять на себя заботу о них. Моя сестра живет на Лонг-Айленде, в Манхассете, и я слишком старая, чтобы садиться на поезд в час пик. Мне постоянно наступают на ноги.
– Может, вы меня просто подвезете к хорошей ночлежке, – предложила Долорес. – Нам надо выспаться, иначе Мария заболеет.
– Ни в коем случае, – заявила миссис Розенблют. – Ребенку в ночлежке не место.
Старуха укоризненно посмотрела на меня, и ее покрасневшие глаза застыли в молчаливом ожидании.
– Ладно. – Я вытащил ключи от дома. – Долорес, вам некуда идти, а мне нужно ехать. Я уже слишком хорошо вас знаю, чтобы отправить в ночлежку или на улицу. Но я совершенноне знаю, кто вы, к черту, такая. Я не знаю – может, вы наркоманка или алкоголичка или ваш муж ждет за углом, чтобы меня убить или еще что. Он порядком разгромил здание моего друга. Так? Ваше положение на этот раз стало еще более отчаянным. Так что я собираюсь отправить вас к себе домой. Я не говорю, что вы можете оставаться там сколько угодно, но на время – по крайней мере сейчас.
Она внимательно наблюдала за мной.
– Если я дам вам этот ключ от моего дома и деньги на такси, чтобы туда доехать, я об этом не пожалею?
Долорес покачала головой:
– Я обещаю.
Я записал мой адрес на Парк-слоуп в Бруклине и отдал ей:
– Если я вернусь домой и обнаружу, что мой дом сгорел или еще что-то...
– Нет-нет. Мы просто посидим. Ни до чего не дотронемся.
Я нашел в бумажнике двадцатку на такси и вручил ей. Она вежливо взяла купюру.
– Кстати, а как ваш муж вас нашел? – спросил я. – Мне казалось, вы стараетесь его избегать.
– Я позвонила моей подруге Тине пару дней назад, и она приехала из Бруклина, чтобы со мной встретиться, – объяснила Долорес. – Наверное, Гектор об этом услышал и попросил мужа Тины узнать от нее, где я. Больше я ничего придумать не могу.
– Ну, так мне не хотелось бы, чтобы Гектор узнал, куда вы уехали на этот раз.
– Вы можете в этом не сомневаться.
– Мне не нужны неприятности, – твердо сказал я. – Вы это поняли.
– У вас уже были из-за меня неприятности. Вам не следовало давать мне вашу визитку.
Я невольно улыбнулся.
– Вы правы, – сказал я. – От вас сплошные неприятности.
Через минуту, когда Долорес собрала оставшиеся у нее немногочисленные вещи, миссис Розенблют заперла три замка своей двери, и все мы спустились в тесной клетке лифта вниз. Я поймал миссис Розенблют такси, и она в него села. Потом, к счастью, подъехало еще одно.
– Я поеду на этом такси, потому что опаздываю, – сказал я Долорес, пытаясь найти на ее лице какой-нибудь знак того, что мы больше не чужие, что я ей доверяю. – Вы берите следующее. Но вы поняли, что это – мой собственный дом?
– Конечно, – устало отозвалась Долорес, кивая головой и протягивая руку Марии. – Я готова обещать что угодно.
Двадцать пять минут спустя Моррисон следом за мной зашел в свой в кабинет и закрыл дверь здоровой рукой. Там уже были двое мужчин, один постарше – тощий как жердь, а второй – с непослушной черной бородой и жутко толстый – был почти мальчишкой и, похоже, чувствовал себя в костюме неловко.
– Джек, это мистер Шевески и мистер Ди Франческо.
Мы обменялись рукопожатиями и сели. Я гадал, что сейчас делают Долорес и Мария, действительно ли они поехали на такси ко мне домой. Такая возможность казалась невероятной, она одновременно и радовала меня, и пугала. Больше всего мне хотелось немедленно отправиться домой, к ним. Но я был обязан сосредоточиться на происходящем.
– Откуда вы, ребята? – спросил я. Шевески, более старший из них, подался вперед, и его лицо осветила быстрая улыбка.
– СКО, Служба корпоративных оценок.
– Я пригласил их сюда для того, чтобы мы могли кое-что обсудить. – Моррисон рассматривал чучело утки у себя на столе. – Думаю, будет полезно знать, чем именно, – тут он сделал паузу, – занимаются некоторые компании, кто о чем думает. – Он пристально посмотрел на меня, чтобы убедиться, не стану ли я задавать нелепых вопросов, например, насколько законно то, что он планирует сделать. – Эти люди сказали мне, что знают, как получать информацию, отправленную по факсу.
– Вы, ребята, умеете красть факсы? – изумленно спросил я.
– Мы можем их восстанавливать, – уточнил мистер Шевески.
– Поразительно.
– Мы выполняем и другую работу. Контрольные проверки и тому подобное.
– Мне надо уехать в аэропорт через двадцать пять минут, – объявил Моррисон. – Так что вы, парни, не тяните. Сценарий такой: сейчас в деловых апартаментах на пятом этаже отеля «Плаза» поселилась некая группа. Они обмениваются факсами с Германией. Вы можете раздобыть нам копии этих факсов? Каков риск?
– Пусть расскажет Майк.
Ди Франческо уже расслабился в кресле, словно мальчишка, скучающий на уроке. Он презрительно посмотрел на меня, потом устремил взгляд в окно. Шевески явно был агентом, а Майк Ди Франческо – гением. Он сохранял полное спокойствие, зная, что только он может сделать это.
– Ну, при обычном перехвате факсов, – начал Ди Франческо, глядя в потолок, – есть две проблемы. – Он сложил руки, словно собираясь молиться, по-прежнему устремив взгляд вверх. – Первая заключается в том, чтобы получить доступ к сигналу факса, а это значит... ну, квантобогальный принцип динамики...
– Майк, – прервал его Шевески, – говори по-английски, на нормальном английском.
– Теоретически принцип действия факса заключается в том, что он сканирует документ и превращает узкую полоску бумаги в ее описание в виде единиц и нулей...
– Аппарат переводит документ в цифровую форму, – сказал я.
– Да, он переводит темные и светлые участки в координатной сетке в единицы и нули, которые кодируются в определенной форме и переводятся в тональную форму. Тональный режим работает так, чтобы соответствовать передаче голоса, заложенной в телефонную систему. И чтобы перехватить такой сигнал, нам нужно получить доступ к этим тональным звукам, а для этого нам необходим какой-то доступ к проводам, по которым передаются сигналы. Так что, имея экзекудроидизированные гостиничные апартаменты, получаем пару осложнений. Я вернусь...
– Нам действительно нужна университетская лекция? – спросил Моррисон. – Я хочу сказать – избавьте меня.
– Так он работает, – заверил нас Шевески с кроличьей улыбкой. – Он слышит задачу, проговаривает ее один рази ничего не забывает.
Ди Франческо пальцами перебирал густую черную бороду, словно искал вшей.
– Во-первых, необходимо получить доступ к самой тональной передаче, во-вторых, записать эту передачу и расшифровать ее. В этом отеле работает два поставщика: «Нью-Йорк телефон», работники которой имеют доступ в здание для установки и снятия телефонных кабелей, и какая-то другая компания, например «Норзерн Телеком» или еще кто-нибудь. Проблема в том, что сигнал факса вырабатывается и принимается на добавочном номере телефонной системы. Точно так же, как все телефоны какого-то офиса обычно имеют один общий номер.
Ди Франческо начал бессознательно раздвигать и сдвигать ноги, словно получал от этого удовольствие. Швы его брюк были сильно потерты на внутренней стороне в тех местах, где ноги терлись друг о друга.
– И для этих добавочных номеров на телефонном щите есть дополнительная коробка, там, где главный кабель выходит на пятый этаж. Оттуда ответвления пойдут во все стороны, в номера к телефонным разъемам. И к одному из них будет подключен нужный нам факс. Но этого дополнительного номера не существует в сети «Нью-Йорк телефон», потому что, когда передают факс, номер, набранный на аппарате факсимильной связи, уходит на ТСЧП...
– ТСЧП? – переспросил Моррисон.
Он провел языком по зубам: жаргон его раздражал.
– Это местный коммутатор или система...
– Чертова телефонная коробка на каждом этаже? – спросил Моррисон. – Вы об этом говорите?
– Да, – подтвердил Ди Франческо, по-прежнему глядя вверх, словно читая ответы на следах, оставленных мухами на потолке. Его толстые ляжки вибрировали. – Когда на аппарате факсимильной связи набирают номер, вызов идет на ТСПЧ данного этажа. ТСЧП рассматривает набранный телефонный номер и решает, куда посылать сигнал дальше. Обычно имеются линии, по которым идут местные звонки, и линии, по которым идут звонки междугородные и международные. Весь процесс длится примерно микроквартал...
– Что такое микроквартал? – спросил я.
– Примерно одна целая две десятые секунды, – ответил Ди Франческо таким тоном, словно я был самым глупым человеком на свете. – Я бы сказал, что физический доступ легче обнаружить с наименьшей потенциальной пессимальностью. Я бы снял номер на том же этаже, попытался получить доступ к коробке и...
– Нет, нет!- Моррисон покачал головой. – Я не хочу, чтобы вы или еще кто-то проникали в отель, изображая постояльца, телефониста, Дональда Трампа или какого-нибудь ремонтника. – Он повернулся к Шевески. – Вы сказали мне, что это можно сделать на расстоянии,что ваш человек будет сидеть перед экраном и как по волшебству получать на него факсы. Это не...
– Погодите, это возможно сделать. Он просто перечисляет варианты.
– К ТСЧП также присоединяется модем, – продолжал Ди Франческо, словно не слыша слов окружающих. – Он нужен для того, чтобы обслуживающая организация могла подключаться и дистанционно вводить изменения инструкций. Когда играешь с ТСЧП, то получаешь дополнительную задержку в виде кодов доступа. На разные ТСЧП обслуживающий персонал устанавливает разные коды доступа. Может показаться, что это трудно. – В его глазах загорелась дьявольская радость: он владел тайной. – Но дело в том, что существует код производителя, который используют заводские техники и который отменяет любой запрограммированный код доступа. У меня есть список этих заводских кодов. Скорее всего, я смогу подключиться к любому ТСЧП на пятом этаже отеля «Плаза». У них должен стоять аппарат крупных производителей. Однако в крупном отеле изменения, которые вы делаете на одном терминале, отражаются в нескольких местах. При нормальной установке есть ряд соединений, так что, когда параллельное устройство, вроде нашего, подключенного к факсу, делает звонок, его цифры анализируются и направляются на фильтр, который называется классом услуг. Он решает, имеет ли параллельное устройство право на такой звонок. Если имеет, то его переключают на другую штуку, которая называется автоматическим селектором трассировки. ACT определяет, как будет обработан звонок, какую линию выбрать, есть ли свободная линия, а если свободной линии нет, то надо ли перевести его на другую группу линий или оставить дожидаться, пока линия освободится. А потом ACT превращает это в правила набора, которые говорят: вот, конкретная линия выбрана, и нам может понадобиться изменение цифр. Скажем, много звонков идет в Нью-Джерси и организация установила прямую связь с Нью-Джерси. Но звонящий набрал перед номером цифры 201. Но раз теперь звонок идет по прямой связи на Нью-Джерси, то 201 нужно убрать. Правила набора говорят: сделай то, сделай это, оставь первые три цифры, сделай паузу, подключи абонента, прекрати процедуру, когда связь установлена, и так далее. А сейчас надо сообразить вот что... В моем доме находилась прекрасная, истерзанная женщина, которой нужно было не только пристанище, но и нечто большее, и я мог ей это дать. Но я был вынужден выслушивать фантазии жирного компьютерного онаниста. Я посмотрел на Моррисона и едва заметно покачал головой: «Давайте не будем связываться с этими психами».
– Так что в такой ситуации нам нужно создать параллельную систему инструкций трассировки. Когда аппарат факсимильной связи совершает звонок, то нам нужно, чтобы... Стойте, вот что мне надо знать: те факсы, которые вы пытаетесь перехватить, – они пойдут в одну определенную страну или компанию или у них будет один местный код?
– А что? – настороженно спросил Моррисон.
– Потому что нам нужно создать инструкции трассировки, которые отфильтровывали бы нужные вам факсы – если только вы не хотите перехватить их все, что потребует много лишней работы.
– Большая часть факсов будет идти отсюда в Германию и обратно, – спокойно ответил Моррисон. – Нам нужны именно они.
– Хорошо. – Теперь Ди Франческо закручивал свою бороду в сальную черную спираль. – Это облегчает дело. Мы возьмем этот звонок и, скажем, отследим его прохождение, выберем местную линию, и вместо того, чтобы идти в Германию, звонок будет направлен на номер из семи цифр, на одну из моихлиний здесь, в городе. Но поскольку я не хочу, чтобы меня обнаружили, он придет на номер, который переправит его на другой номер, а тот другой будет установлен для передачи на мое устройство. Он пройдет по паре звеньев связи, так что его труднее будет определить. И вот звонок прошел, мое оборудование включилось. И тогда правила набора скажут, теперьсоединяем с первым набранным номером, международным кодом 011, потом с кодом Германии, потом с номером в Германии – именно с тем, который был с самого начала набран...
– Это слишком сложно, – сказал я Моррисону. – По-моему...
– Мы за вашей мыслью не уследили, – сказал Моррисон, обращаясь к Ди Франческа.
– Он – гений. – Шевески кивнул мне. – Гений.
– ...и тогда мое оборудование становится звеном связи. Только в процессе создания этой системы мне надо очень осторожно установить цифровые фильтры, потому что отель будет отправлять в номер счетаза эти звонки, и мне надо позаботиться о том, чтобы ни один из местных номеров не был зарегистрирован как часть звонка. Нельзя, чтобы им выставили счет за местный разговор. На счете звонок должен выглядеть как международный. Так, значит, факс приходит на мое оборудование, а тем временем я делаю запись всего тонального кода, для надежности... Так что теперь мы перехватилизвонок. А потом нам надо расшифровать факс, и для этого мало просто подсоединить факсимильный аппарат и ввести в него запись.
– Я этого не понимаю, – сказал Моррисон.
– Когда вы отправляете факс, факсимильные аппараты ведут долгие переговоры между собой: они спрашивают, относитесь ли вы к факсимильным аппаратам первой группы, второй группы или третьей группы – у них разные протоколы. А потом он может спросить: «Это аппарат фирмы «Шарп»? – «Нет, я «Рико» или «Тошиба». Знаете, у каждой марки свои правила. Это осложняет процесс расшифровки.
Ди Франческо глубоко вздохнул.
Шевески посмотрел на меня.
– Гений, – повторил он.
– Это безумие, – сказал я Моррисону.
– Значит, нам нужно что-то, что слушало бы факс, – продолжил Ди Франческо. – Я беру компьютерную факс-карту, которая, по сути, просто особый модем, и вместо того, чтобы ставить на компьютер программное обеспечение производителя, я могу войти и написать код, который переведет управление факс-модемом на плату. Тогда я могу приказать ему слушать,а не передавать. И на основе этого я переведу тональный набор обратно в цифровые обозначения темных и светлых участков на полоске документа. Затем эти полоски превратятся у меня на экране в документ. Эти полоски не будут точными. Информация по вводу, виду страницы и разделению на страницы будет неточной. Куда-нибудь может затесаться пара багов. Но текст у вас будет. Он может немного раздуться, точки разойдутся, и мне придется поработать с ним на экране, но текст вы получите.
– Ладно, – вмешался я. – Думаю, мы слышали достаточно, чтобы...
– Ну вот, – продолжил он. – Это все хорошо, но две вещи могут испортить все дело. Если два факсимильных аппарата говорят на нестандартном протоколе, мы пропали. Скорее всего, этого не будет, потому что аппарат предоставляет отель, и, скорее всего, мы получим две разные торговые марки, которым придется разговаривать на самом обычном языке факсов, который называется «универсальный третьей группы». Вторая проблема – это то, что, если они посылают туда и обратно не только текст, если это картинка, если она ориентирована на пиксели, тогда степень искажения...
– О нет, только текст, – тихо проговорил Моррисон, и его тон стал совершенно иным, это был тон человека, наблюдающего за красивым восходом солнца.
– Отлично.
– Мы сможем читать текст и переводить его с немецкого? – спросил он.
Моррисон посмотрел на меня: мы оба знали, кто именно будет делать переводы.
– А как насчет факсов, приходящих к ним из Германии?
Массивное лицо Ди Франческо застыло, казалось, мысли роем носились в его голове.
– Вам надо перехватить поступающий звонок прежде, чем он попадет на факс в номере и начнет выдавать информацию. Так что вы создаете добавочный номер. Когда звонок из Германии поступает в ТСЧП на этом этаже отеля, его обнаруживают и перекидывают на новый номер, где он превращается в номер быстрого набора, отправляемый наружу через автоматизированную систему трассировки к моему устройству, как мы это делали со звонками, делавшимися из отеля. Я пропускаю звонок через мою систему, а моя система звонит обратно и вызывает тот номер, на который с самого начала шел факс, но по местной линии. Поскольку это местный звонок, то программа ТСЧП на этот раз его пропускает, и он приходит как будто из Германии.
– Сейчас они обе спят. Они поели, а потом заснули. – В ее голосе появились истерические нотки. – Я не могу взять на себя ответственность за них. У меня сердце разрывается. Я гуляла в парке, и малышка ко мне подошла. Она такая милая. Детям нужна любовь. Я не знаю, что делать, я взяла их, потому что... Но я не могу их оставить, понимаете, я живу одна...
– Миссис Розенблют, – твердо прервал я ее, – скажите, пожалуйста, ваш адрес.
У меня был выбор: ждать до конца дня, когда мне можно будет не беспокоиться о делах, или ехать немедленно. Моррисон вызвал меня к себе ближе к концу дня, но я решил, что могу ускользнуть на час без особых проблем. Если я не потороплюсь, то, возможно, Долорес и Мария снова исчезнут в пасти города. Подземка доставила меня почти к нужному мне зданию довоенной постройки в нескольких кварталах от Университета. Когда я нажал кнопку звонка, в квартире завозились с цепочкой, а потом мне открыла дверь женщина, которой я дал бы семьдесят с лишним. Она грозно всматривалась в мое лицо.
– Миссис Розенблют?
Она прижала к губам костлявый палец:
– Обе еще спят. Мне пришлось искупать малышку. Она была послушная и тихая...
Я прошел за женщиной в гостиную городской интеллектуалки, обставленную примерно в 1958 году. На стенах висели несколько дипломов в рамочках и книжные полки с устаревшими трактатами левого толка об американской политике и ранними изданиями Рота, Мейлера и Беллоу в твердых обложках. Повсюду валялись пачки писем от всевозможных либеральных организаций. На каминной полке стояли пожелтевшие школьные фотографии троих сыновей и дочери – все прыщавые, в мантиях выпускников средней школы. Несомненно, сейчас они уже были взрослыми людьми и добились успеха во всем, что делали. Рядом стояли фотографии старшеклассников, скорее всего внуков. На стене в рамке висела фотография высокого мужчины в очках, пожимающего руку молодому доктору Мартину Лютеру Кингу.
– Да, – сказала она, – это мой муж.
Мы направились на кухню.
– Я осмотрела все ее тело, каждый дюйм. Я искала царапины, синяки или вшей, или... – миссис Розенблют устремила на меня выразительный взгляд, – или следы дурного обращения, если вы понимаете, о чем я. – Она взмахнула искореженной артритом рукой. – Прошу вас, устраивайтесь на кухне. Хотите чашку кофе? Малышка была голодная, но это мы поправили. У нее простуда, застойные явления, но ингаляция паром, бульон и хороший сон должны помочь. И вот я подумала... О, вода уже закипела. Сливки и сахар?
– Да, – ответил я, устраиваясь на деревянном стуле в старомодной кухне миссис Розенблют, где обнаружил холодильник, облепленный магнитами с изображениями кошек, настенные часы в форме петуха, потрепанные поваренные книги из серии «Хорошая хозяйка» и банку с печеньем на столе. В этой квартире когда-то росли дети. На холодильнике я увидел расписание работы добровольцев в бесплатной кухне при местной синагоге. Пусть социализм давно поблек вместе со старыми американскими левыми, но миссис Розенблют явно продолжала вносить свой вклад. Я ощутил прилив радости из-за того, что Долорес и Мария нашли такую безопасную гавань. Миссис Розенблют сновала по старому Пожелтевшему линолеуму на своих отекших ногах, ставя передо мной кофе и печенье на тарелочке.
– Вот, – продолжила она. – Это настоящие сливки. Свежие. Так на чем я остановилась? Э-э... Да, бедная девочка ведет себя ужасно вежливо, но, похоже, чувствует, что ее мир перевернулся. Я не могу винить ее мать, потому что не знаю фактов. Подобные вещи бывают очень щекотливыми... некоторые семейные обстоятельства. Но когда это касается детей... это просто рвет сердце на части! Я увидела эту грязную красивую девочку и готова была расплакаться. Я вырастила четверых детей, мистер Уитмен. Мой муж был очень известным профессором социологии здесь, в университете. Теперь я одна и...
В этот момент мы услышали топот ножек, и в кухню заглянула темноволосая кудрявая головка Марии. На ней были только трусики, в руках она держала подушку. Волосы растрепались во сне.
– Мария?
Я ощутил внезапный прилив любви к сонному невинному ребенку.
Она молчала, переводя взгляд с миссис Розенблют на меня.
– Мария, я рад, что у вас с матерью все в порядке. Ты можешь мне рассказать, что случилось?
Девочка смотрела на меня и молчала.
– Помнишь большой дом, где вы с матерью спали? Вас там кто-то нашел?
Миссис Розенблют подошла к девочке и рассеянно пригладила ей волосы.
– По-моему, они спали в парке, или в ночлежке, или еще в каком-то ужасном месте.
А потом в дверях появилась Долорес, завернутая в купальный халат, который был ей слишком мал. Лицо у нее было осунувшееся и безнадежное. За те дни, пока я ее не видел, она похудела. Но даже без косметики, даже измученная, она была совершенна и излучала сияние.
– Пошли, Мария. – Она протянула руку. – Извините, миссис Розенблют, вы постирали наши вещи?
– Да, конечно, – отозвалась миссис Розенблют.
– Долорес?
Она недоуменно посмотрела на меня:
– Почему... постойте, почему вы здесь?
– Я нашла его визитку в вещах, которые готовила к стирке, – быстро сказала миссис Розенблют. – И я не знала, кому...Вы понимаете, мне надо было позвонить кому-то,кто бы мог вам помочь...
– Но я его даже не знаю.Он просто...
– Милая, похоже, он беспокоится о вас и вашей дочери. Он ушел со своей работы сразу же, как я ему позвонила.
Долорес неуверенно смотрела на меня, ее лицо было безжизненным.
– Вы знаете о квартире?
Я кивнул:
– Это сделал ваш муж?
Казалось, перед ее взглядом повторяется картина происшедшего.
– Да. Гектор.
– Знаете, он убил двух сторожевых собак?
– Бедняжки! – проговорила миссис Розенблют.
– Вы их слышали? – продолжил я. – Я хочу сказать... Господи, я видел собак, видел, что...
– Они лаяли! – сказала Мария с неожиданным возбуждением. – А мы понеслись по лестнице и выбежали на крышу.
– Вы спустились по пожарной лестнице? – спросил я у Долорес.
Она устало кивнула:
– Лай разбудил меня в середине ночи. Он пошел по лестнице, а я взяла кое-какие вещи и Марию и поднялась на крышу. Мы успели уйти, когда он был еще далеко. Я слышала, как он бьет окна в квартире под нами, и остальное. Было темно. Мне повезло, что я добралась до пожарной лестницы. Та собака, что крупнее, его остановила. Кажется, она на него бросалась. Он выбежал на крышу, преследуемый собакой, и больше я ничего не видела.
Долорес пристально посмотрела на меня, и лицо ее вдруг стало совершенно беззащитным. Ее неприступность исчезла: теперь она была просто испуганной и измученной и пыталась понять, кто я, черт возьми, такой.
– Нам надо вас обеих одеть, – подсказала ей миссис Розенблют.
Когда все трое скрылись в комнате для стирки, я позвонил Хелен. Моррисон хотел видеть меня через тридцать пять минут.
– А нельзя отложить встречу? – спросил я. – Хотя бы на полчаса?
– Нет, в шесть у него авиарейс. Похоже, это важно. Попробуйте прийти вовремя, – добавила Хелен. – На самом деле он кажется очень напряженным.
– Скажите ему, что он – жопа. Вы это для меня сделаете, Хелен?
– Полно, Джек. Вы просто...
– Скажите ему, что я не желаю получать новые дерьмовые задания, хоть этовы для меня можете сделать? Я честно работаю много лет, а он устраивает мне такое?
– Джек!
– Скажите ему, что я уволился, – сказал я. – Я уволюсь и пару месяцев поезжу по стране на машине, Хелен. Я пришлю вам открытку откуда-нибудь из Южной Дакоты, например, из Уолл-Драг.
– Джек.
– Это – реальный город, Хелен.
Она засмеялась:
– Жду вас в четыре, так?
Я повесил трубку.
– Вам надо уезжать, да? – спросил я у миссис Розенблют.
– Я обещала сестре, что приеду к вечеру.
Долорес и Мария появились в дверях уже одетые.
– Послушайте, – сказал я Долорес, – мне через полчаса нужно быть на работе, в центре, это за добрых шестьдесят кварталов отсюда. Мне нужно скоро уходить. Так что нам нужно что-то решить. Скажите, Долорес, – я правильно понял, что у вас нет денег?
– Есть несколько долларов. Я оставила их на еду. Но я не могу вернуться в наш район. Гектор, мой муж... – Она посмотрела на Марию. – Это не получится, он знает там всех моих знакомых. Там сообщество, понимаете, и в доме все всех знают. Ему известно, где искать.
– Родня?
Она покачала головой:
– У меня нет родных.
– Мистер Уитмен, – сказала миссис Розенблют, – как я уже сказала вам и Долорес, я просто не могу взять на себя заботу о них. Моя сестра живет на Лонг-Айленде, в Манхассете, и я слишком старая, чтобы садиться на поезд в час пик. Мне постоянно наступают на ноги.
– Может, вы меня просто подвезете к хорошей ночлежке, – предложила Долорес. – Нам надо выспаться, иначе Мария заболеет.
– Ни в коем случае, – заявила миссис Розенблют. – Ребенку в ночлежке не место.
Старуха укоризненно посмотрела на меня, и ее покрасневшие глаза застыли в молчаливом ожидании.
– Ладно. – Я вытащил ключи от дома. – Долорес, вам некуда идти, а мне нужно ехать. Я уже слишком хорошо вас знаю, чтобы отправить в ночлежку или на улицу. Но я совершенноне знаю, кто вы, к черту, такая. Я не знаю – может, вы наркоманка или алкоголичка или ваш муж ждет за углом, чтобы меня убить или еще что. Он порядком разгромил здание моего друга. Так? Ваше положение на этот раз стало еще более отчаянным. Так что я собираюсь отправить вас к себе домой. Я не говорю, что вы можете оставаться там сколько угодно, но на время – по крайней мере сейчас.
Она внимательно наблюдала за мной.
– Если я дам вам этот ключ от моего дома и деньги на такси, чтобы туда доехать, я об этом не пожалею?
Долорес покачала головой:
– Я обещаю.
Я записал мой адрес на Парк-слоуп в Бруклине и отдал ей:
– Если я вернусь домой и обнаружу, что мой дом сгорел или еще что-то...
– Нет-нет. Мы просто посидим. Ни до чего не дотронемся.
Я нашел в бумажнике двадцатку на такси и вручил ей. Она вежливо взяла купюру.
– Кстати, а как ваш муж вас нашел? – спросил я. – Мне казалось, вы стараетесь его избегать.
– Я позвонила моей подруге Тине пару дней назад, и она приехала из Бруклина, чтобы со мной встретиться, – объяснила Долорес. – Наверное, Гектор об этом услышал и попросил мужа Тины узнать от нее, где я. Больше я ничего придумать не могу.
– Ну, так мне не хотелось бы, чтобы Гектор узнал, куда вы уехали на этот раз.
– Вы можете в этом не сомневаться.
– Мне не нужны неприятности, – твердо сказал я. – Вы это поняли.
– У вас уже были из-за меня неприятности. Вам не следовало давать мне вашу визитку.
Я невольно улыбнулся.
– Вы правы, – сказал я. – От вас сплошные неприятности.
Через минуту, когда Долорес собрала оставшиеся у нее немногочисленные вещи, миссис Розенблют заперла три замка своей двери, и все мы спустились в тесной клетке лифта вниз. Я поймал миссис Розенблют такси, и она в него села. Потом, к счастью, подъехало еще одно.
– Я поеду на этом такси, потому что опаздываю, – сказал я Долорес, пытаясь найти на ее лице какой-нибудь знак того, что мы больше не чужие, что я ей доверяю. – Вы берите следующее. Но вы поняли, что это – мой собственный дом?
– Конечно, – устало отозвалась Долорес, кивая головой и протягивая руку Марии. – Я готова обещать что угодно.
Двадцать пять минут спустя Моррисон следом за мной зашел в свой в кабинет и закрыл дверь здоровой рукой. Там уже были двое мужчин, один постарше – тощий как жердь, а второй – с непослушной черной бородой и жутко толстый – был почти мальчишкой и, похоже, чувствовал себя в костюме неловко.
– Джек, это мистер Шевески и мистер Ди Франческо.
Мы обменялись рукопожатиями и сели. Я гадал, что сейчас делают Долорес и Мария, действительно ли они поехали на такси ко мне домой. Такая возможность казалась невероятной, она одновременно и радовала меня, и пугала. Больше всего мне хотелось немедленно отправиться домой, к ним. Но я был обязан сосредоточиться на происходящем.
– Откуда вы, ребята? – спросил я. Шевески, более старший из них, подался вперед, и его лицо осветила быстрая улыбка.
– СКО, Служба корпоративных оценок.
– Я пригласил их сюда для того, чтобы мы могли кое-что обсудить. – Моррисон рассматривал чучело утки у себя на столе. – Думаю, будет полезно знать, чем именно, – тут он сделал паузу, – занимаются некоторые компании, кто о чем думает. – Он пристально посмотрел на меня, чтобы убедиться, не стану ли я задавать нелепых вопросов, например, насколько законно то, что он планирует сделать. – Эти люди сказали мне, что знают, как получать информацию, отправленную по факсу.
– Вы, ребята, умеете красть факсы? – изумленно спросил я.
– Мы можем их восстанавливать, – уточнил мистер Шевески.
– Поразительно.
– Мы выполняем и другую работу. Контрольные проверки и тому подобное.
– Мне надо уехать в аэропорт через двадцать пять минут, – объявил Моррисон. – Так что вы, парни, не тяните. Сценарий такой: сейчас в деловых апартаментах на пятом этаже отеля «Плаза» поселилась некая группа. Они обмениваются факсами с Германией. Вы можете раздобыть нам копии этих факсов? Каков риск?
– Пусть расскажет Майк.
Ди Франческо уже расслабился в кресле, словно мальчишка, скучающий на уроке. Он презрительно посмотрел на меня, потом устремил взгляд в окно. Шевески явно был агентом, а Майк Ди Франческо – гением. Он сохранял полное спокойствие, зная, что только он может сделать это.
– Ну, при обычном перехвате факсов, – начал Ди Франческо, глядя в потолок, – есть две проблемы. – Он сложил руки, словно собираясь молиться, по-прежнему устремив взгляд вверх. – Первая заключается в том, чтобы получить доступ к сигналу факса, а это значит... ну, квантобогальный принцип динамики...
– Майк, – прервал его Шевески, – говори по-английски, на нормальном английском.
– Теоретически принцип действия факса заключается в том, что он сканирует документ и превращает узкую полоску бумаги в ее описание в виде единиц и нулей...
– Аппарат переводит документ в цифровую форму, – сказал я.
– Да, он переводит темные и светлые участки в координатной сетке в единицы и нули, которые кодируются в определенной форме и переводятся в тональную форму. Тональный режим работает так, чтобы соответствовать передаче голоса, заложенной в телефонную систему. И чтобы перехватить такой сигнал, нам нужно получить доступ к этим тональным звукам, а для этого нам необходим какой-то доступ к проводам, по которым передаются сигналы. Так что, имея экзекудроидизированные гостиничные апартаменты, получаем пару осложнений. Я вернусь...
– Нам действительно нужна университетская лекция? – спросил Моррисон. – Я хочу сказать – избавьте меня.
– Так он работает, – заверил нас Шевески с кроличьей улыбкой. – Он слышит задачу, проговаривает ее один рази ничего не забывает.
Ди Франческо пальцами перебирал густую черную бороду, словно искал вшей.
– Во-первых, необходимо получить доступ к самой тональной передаче, во-вторых, записать эту передачу и расшифровать ее. В этом отеле работает два поставщика: «Нью-Йорк телефон», работники которой имеют доступ в здание для установки и снятия телефонных кабелей, и какая-то другая компания, например «Норзерн Телеком» или еще кто-нибудь. Проблема в том, что сигнал факса вырабатывается и принимается на добавочном номере телефонной системы. Точно так же, как все телефоны какого-то офиса обычно имеют один общий номер.
Ди Франческо начал бессознательно раздвигать и сдвигать ноги, словно получал от этого удовольствие. Швы его брюк были сильно потерты на внутренней стороне в тех местах, где ноги терлись друг о друга.
– И для этих добавочных номеров на телефонном щите есть дополнительная коробка, там, где главный кабель выходит на пятый этаж. Оттуда ответвления пойдут во все стороны, в номера к телефонным разъемам. И к одному из них будет подключен нужный нам факс. Но этого дополнительного номера не существует в сети «Нью-Йорк телефон», потому что, когда передают факс, номер, набранный на аппарате факсимильной связи, уходит на ТСЧП...
– ТСЧП? – переспросил Моррисон.
Он провел языком по зубам: жаргон его раздражал.
– Это местный коммутатор или система...
– Чертова телефонная коробка на каждом этаже? – спросил Моррисон. – Вы об этом говорите?
– Да, – подтвердил Ди Франческо, по-прежнему глядя вверх, словно читая ответы на следах, оставленных мухами на потолке. Его толстые ляжки вибрировали. – Когда на аппарате факсимильной связи набирают номер, вызов идет на ТСПЧ данного этажа. ТСЧП рассматривает набранный телефонный номер и решает, куда посылать сигнал дальше. Обычно имеются линии, по которым идут местные звонки, и линии, по которым идут звонки междугородные и международные. Весь процесс длится примерно микроквартал...
– Что такое микроквартал? – спросил я.
– Примерно одна целая две десятые секунды, – ответил Ди Франческо таким тоном, словно я был самым глупым человеком на свете. – Я бы сказал, что физический доступ легче обнаружить с наименьшей потенциальной пессимальностью. Я бы снял номер на том же этаже, попытался получить доступ к коробке и...
– Нет, нет!- Моррисон покачал головой. – Я не хочу, чтобы вы или еще кто-то проникали в отель, изображая постояльца, телефониста, Дональда Трампа или какого-нибудь ремонтника. – Он повернулся к Шевески. – Вы сказали мне, что это можно сделать на расстоянии,что ваш человек будет сидеть перед экраном и как по волшебству получать на него факсы. Это не...
– Погодите, это возможно сделать. Он просто перечисляет варианты.
– К ТСЧП также присоединяется модем, – продолжал Ди Франческо, словно не слыша слов окружающих. – Он нужен для того, чтобы обслуживающая организация могла подключаться и дистанционно вводить изменения инструкций. Когда играешь с ТСЧП, то получаешь дополнительную задержку в виде кодов доступа. На разные ТСЧП обслуживающий персонал устанавливает разные коды доступа. Может показаться, что это трудно. – В его глазах загорелась дьявольская радость: он владел тайной. – Но дело в том, что существует код производителя, который используют заводские техники и который отменяет любой запрограммированный код доступа. У меня есть список этих заводских кодов. Скорее всего, я смогу подключиться к любому ТСЧП на пятом этаже отеля «Плаза». У них должен стоять аппарат крупных производителей. Однако в крупном отеле изменения, которые вы делаете на одном терминале, отражаются в нескольких местах. При нормальной установке есть ряд соединений, так что, когда параллельное устройство, вроде нашего, подключенного к факсу, делает звонок, его цифры анализируются и направляются на фильтр, который называется классом услуг. Он решает, имеет ли параллельное устройство право на такой звонок. Если имеет, то его переключают на другую штуку, которая называется автоматическим селектором трассировки. ACT определяет, как будет обработан звонок, какую линию выбрать, есть ли свободная линия, а если свободной линии нет, то надо ли перевести его на другую группу линий или оставить дожидаться, пока линия освободится. А потом ACT превращает это в правила набора, которые говорят: вот, конкретная линия выбрана, и нам может понадобиться изменение цифр. Скажем, много звонков идет в Нью-Джерси и организация установила прямую связь с Нью-Джерси. Но звонящий набрал перед номером цифры 201. Но раз теперь звонок идет по прямой связи на Нью-Джерси, то 201 нужно убрать. Правила набора говорят: сделай то, сделай это, оставь первые три цифры, сделай паузу, подключи абонента, прекрати процедуру, когда связь установлена, и так далее. А сейчас надо сообразить вот что... В моем доме находилась прекрасная, истерзанная женщина, которой нужно было не только пристанище, но и нечто большее, и я мог ей это дать. Но я был вынужден выслушивать фантазии жирного компьютерного онаниста. Я посмотрел на Моррисона и едва заметно покачал головой: «Давайте не будем связываться с этими психами».
– Так что в такой ситуации нам нужно создать параллельную систему инструкций трассировки. Когда аппарат факсимильной связи совершает звонок, то нам нужно, чтобы... Стойте, вот что мне надо знать: те факсы, которые вы пытаетесь перехватить, – они пойдут в одну определенную страну или компанию или у них будет один местный код?
– А что? – настороженно спросил Моррисон.
– Потому что нам нужно создать инструкции трассировки, которые отфильтровывали бы нужные вам факсы – если только вы не хотите перехватить их все, что потребует много лишней работы.
– Большая часть факсов будет идти отсюда в Германию и обратно, – спокойно ответил Моррисон. – Нам нужны именно они.
– Хорошо. – Теперь Ди Франческо закручивал свою бороду в сальную черную спираль. – Это облегчает дело. Мы возьмем этот звонок и, скажем, отследим его прохождение, выберем местную линию, и вместо того, чтобы идти в Германию, звонок будет направлен на номер из семи цифр, на одну из моихлиний здесь, в городе. Но поскольку я не хочу, чтобы меня обнаружили, он придет на номер, который переправит его на другой номер, а тот другой будет установлен для передачи на мое устройство. Он пройдет по паре звеньев связи, так что его труднее будет определить. И вот звонок прошел, мое оборудование включилось. И тогда правила набора скажут, теперьсоединяем с первым набранным номером, международным кодом 011, потом с кодом Германии, потом с номером в Германии – именно с тем, который был с самого начала набран...
– Это слишком сложно, – сказал я Моррисону. – По-моему...
– Мы за вашей мыслью не уследили, – сказал Моррисон, обращаясь к Ди Франческа.
– Он – гений. – Шевески кивнул мне. – Гений.
– ...и тогда мое оборудование становится звеном связи. Только в процессе создания этой системы мне надо очень осторожно установить цифровые фильтры, потому что отель будет отправлять в номер счетаза эти звонки, и мне надо позаботиться о том, чтобы ни один из местных номеров не был зарегистрирован как часть звонка. Нельзя, чтобы им выставили счет за местный разговор. На счете звонок должен выглядеть как международный. Так, значит, факс приходит на мое оборудование, а тем временем я делаю запись всего тонального кода, для надежности... Так что теперь мы перехватилизвонок. А потом нам надо расшифровать факс, и для этого мало просто подсоединить факсимильный аппарат и ввести в него запись.
– Я этого не понимаю, – сказал Моррисон.
– Когда вы отправляете факс, факсимильные аппараты ведут долгие переговоры между собой: они спрашивают, относитесь ли вы к факсимильным аппаратам первой группы, второй группы или третьей группы – у них разные протоколы. А потом он может спросить: «Это аппарат фирмы «Шарп»? – «Нет, я «Рико» или «Тошиба». Знаете, у каждой марки свои правила. Это осложняет процесс расшифровки.
Ди Франческо глубоко вздохнул.
Шевески посмотрел на меня.
– Гений, – повторил он.
– Это безумие, – сказал я Моррисону.
– Значит, нам нужно что-то, что слушало бы факс, – продолжил Ди Франческо. – Я беру компьютерную факс-карту, которая, по сути, просто особый модем, и вместо того, чтобы ставить на компьютер программное обеспечение производителя, я могу войти и написать код, который переведет управление факс-модемом на плату. Тогда я могу приказать ему слушать,а не передавать. И на основе этого я переведу тональный набор обратно в цифровые обозначения темных и светлых участков на полоске документа. Затем эти полоски превратятся у меня на экране в документ. Эти полоски не будут точными. Информация по вводу, виду страницы и разделению на страницы будет неточной. Куда-нибудь может затесаться пара багов. Но текст у вас будет. Он может немного раздуться, точки разойдутся, и мне придется поработать с ним на экране, но текст вы получите.
– Ладно, – вмешался я. – Думаю, мы слышали достаточно, чтобы...
– Ну вот, – продолжил он. – Это все хорошо, но две вещи могут испортить все дело. Если два факсимильных аппарата говорят на нестандартном протоколе, мы пропали. Скорее всего, этого не будет, потому что аппарат предоставляет отель, и, скорее всего, мы получим две разные торговые марки, которым придется разговаривать на самом обычном языке факсов, который называется «универсальный третьей группы». Вторая проблема – это то, что, если они посылают туда и обратно не только текст, если это картинка, если она ориентирована на пиксели, тогда степень искажения...
– О нет, только текст, – тихо проговорил Моррисон, и его тон стал совершенно иным, это был тон человека, наблюдающего за красивым восходом солнца.
– Отлично.
– Мы сможем читать текст и переводить его с немецкого? – спросил он.
Моррисон посмотрел на меня: мы оба знали, кто именно будет делать переводы.
– А как насчет факсов, приходящих к ним из Германии?
Массивное лицо Ди Франческо застыло, казалось, мысли роем носились в его голове.
– Вам надо перехватить поступающий звонок прежде, чем он попадет на факс в номере и начнет выдавать информацию. Так что вы создаете добавочный номер. Когда звонок из Германии поступает в ТСЧП на этом этаже отеля, его обнаруживают и перекидывают на новый номер, где он превращается в номер быстрого набора, отправляемый наружу через автоматизированную систему трассировки к моему устройству, как мы это делали со звонками, делавшимися из отеля. Я пропускаю звонок через мою систему, а моя система звонит обратно и вызывает тот номер, на который с самого начала шел факс, но по местной линии. Поскольку это местный звонок, то программа ТСЧП на этот раз его пропускает, и он приходит как будто из Германии.