Страница:
Он рванул дверь на себя.
Тишина.
Только ветер встретил его — прохладное, легкое дуновение, заставившее его поежиться. Вернон облегченно вздохнул и опустил кочергу. Прищурившись, стал всматриваться в темноту, нет ли кого поблизости.
Он никого не увидел.
Постояв несколько секунд, Вернон повернулся.
Он чуть не закричал, когда сильная рука сжала его плечо. Казалось, рука вынырнула из тьмы. Вернон попытался поднять кочергу, но не совладал с ней, и она с глухим стуком упала на землю.
Он повернулся и увидел стоящего за ним человека.
— Ты? — выдохнул он, схватившись одной рукой за грудь. — Что же ты крадешься в темноте? Я мог тебя ударить. — Он поднял кочергу. — Я не думал, что ты приедешь так скоро.
Ален Жубер вошел в дом вслед за Верноном.
Глава 37
Глава 38
Глава 39
Глава 40
Тишина.
Только ветер встретил его — прохладное, легкое дуновение, заставившее его поежиться. Вернон облегченно вздохнул и опустил кочергу. Прищурившись, стал всматриваться в темноту, нет ли кого поблизости.
Он никого не увидел.
Постояв несколько секунд, Вернон повернулся.
Он чуть не закричал, когда сильная рука сжала его плечо. Казалось, рука вынырнула из тьмы. Вернон попытался поднять кочергу, но не совладал с ней, и она с глухим стуком упала на землю.
Он повернулся и увидел стоящего за ним человека.
— Ты? — выдохнул он, схватившись одной рукой за грудь. — Что же ты крадешься в темноте? Я мог тебя ударить. — Он поднял кочергу. — Я не думал, что ты приедешь так скоро.
Ален Жубер вошел в дом вслед за Верноном.
Глава 37
Лондон
Тони Ландерс взяла небольшой флакон и прочитала надпись на этикетке.
Могадон.
Она отвернула крышку и высыпала содержимое флакона на ладонь. Она начала принимать эти таблетки вскоре после смерти Рика; теперь их оставалось лишь двенадцать.
Рик.
Воспоминания о сыне вновь заставили ее заплакать. Держа таблетки в руке, Тони села на край ванны, и в памяти ее вновь возникло ужасное видение, вызванное Матиасом прошлой ночью. Это жуткое существо, это изувеченное, обезображенное чудовище было ее сыном.
Она раскрыла ладонь и снова посмотрела на таблетки.
Хватит ли двенадцати?
После смерти сына она лишь однажды подумала о самоубийстве, но после того, что произошло прошлой ночью, соблазн уйти из жизни был слишком велик. Она вытерла слезы и высыпала таблетки на полку возле раковины.
Был уже четвертый час утра, но в доме не спали.
Было слышно, что в комнате на другой стороне лестничной площадки занимались любовью; оттуда доносились редкие стоны, тихие слова. Это обостряло чувство одиночества.
После смерти Рика она все время жила у друзей, но понимала, что в конце концов ей придется вернуться в Штаты.
В свой дом, туда, где она жила вместе с Риком.
Она вновь посмотрела на снотворное, убежденная в том, что никогда не сможет вернуться домой. Тони взяла таблетку двумя пальцами. Это совсем просто. Она примет таблетки, потом вернется в свою комнату и ляжет спать. Все очень просто. Надо лишь проглотить первую таблетку. Потом вторую. Потом...
Она наполнила стакан водой и встала.
Тут она заметила, что звуки прекратились. В доме вновь стало тихо.
На лестничной площадке послышались тихие, легкие шаги.
Тони собрала таблетки, всыпала их во флакон, который сунула в карман халата. Шаги стихли, и она решила, что кто-то вошел в детскую.
В детской, расположенной рядом с ее комнатой, спал ребенок.
Ребенок.
Она изо всех сил пыталась сдержаться, но, несмотря на это, слезы хлынули из ее глаз и потекли по щекам, тело затряслось от безудержных рыданий.
В дверь ванной негромко постучали.
— Тони, — послышался голос. — С тобой все в порядке?
Она с трудом подавила рыдания и вытерла лицо фланелькой.
— Тони. — Голос был негромким, но настойчивым.
Она отодвинула задвижку, чуть приоткрыла дверь.
Перед ней стояла Вики Барнес. Ее густые и длинные светлые волосы были растрепаны, глаза припухли от усталости.
В три часа утра даже манекенщицы выглядят неважно.
— Я заходила к ребенку, — прошептала Вики, — и услышала, что ты плачешь.
Тони покачала головой:
— Уже все в порядке. — Она шмыгнула носом.
— Пойдем, — сказала Вики. — Давай спустимся вниз, и я приготовлю кофе. Я тоже не могу заснуть.
— Знаю, — сказала Тони и слабо улыбнулась. — Я слышала.
Вики приподняла брови и пожала плечами.
— Извини. — Она улыбнулась. — Поль говорит, мне нужно вставлять в рот кляп, когда у нас гости.
Они прошли мимо детской и по лестнице спустились в кухню. Вики наполнила водой электрочайник и вставила штепсель в розетку. В холодном белом свете люминесцентной лампы Вики хорошо видела, как побледнела Тони, как покраснели ее заплаканные глаза.
Вики была на два года младше подруги. Они познакомились в середине семидесятых в Нью-Йорке, куда Вики приезжала демонстрировать новые модели одежды. С тех пор дружба их из года в год крепла, и когда три года назад Вики вышла замуж за бизнесмена, занятого изготовлением пластинок, Тони была на свадьбе главной подружкой невесты и стала крестной матерью ее сына Дина, которому сейчас было почти четырнадцать месяцев.
— Вики, ты когда-нибудь думала о смерти? — спросила Тони, глядя прямо перед собой.
Манекенщица посмотрела на нее с недоумением.
— Нет, — тихо сказала она. — А почему ты спрашиваешь?
— Я сама никогда не думала, пока... — не договорив, Тони опустила голову.
Вики встала и подошла к подруге, положила руку ей на плечо.
— Не говори об этом, — сказала она.
Тони сунула руку в карман халата, чтобы достать платок, и флакон с могадоном упал на пол. Вики заметила и подняла его.
Она сразу все поняла.
— Это твой ответ, Тони? — Она положила флакон на стол перед актрисой.
— Мне кажется, я не смогу жить без Рика, — проговорила американка прерывающимся голосом. Она сжала кулаки. — Он был всем для меня. Теперь у меня никого не осталось. Вики, если бы ты видела... это вчера вечером.
— Ты говоришь о сеансе?
Тони кивнула.
— Он был там. — Она на мгновенье смолкла, пытаясь успокоиться. — Я знаю, это был Рик. Он выглядел точно так же, как во время опознания. Это был мой сын. — По щекам ее потекли слезы.
— Я понимаю твое горе, но это не выход! — Вики взяла флакон с таблетками. — Лучше я тебе сейчас это скажу, пока еще не поздно.
Тони молчала.
— Пожалуйста, Тони, подумай об этом, ради Рика.
Американка кивнула.
— Мне страшно, Вики, — призналась она. — Я не знаю, как буду одна жить в этом доме, когда вернусь в Штаты. Там все напоминает о сыне.
— Все будет хорошо. Я поеду с тобой и поживу немного у тебя. Не беспокойся.
Тони слабо улыбнулась. Подруга встала и поцеловала ее в щеку. Они постояли, прижавшись друг к другу.
— Спасибо, — прошептала Тони.
— Я тебя не оставлю, — сказала Вики и отступила на шаг. — Тебе еще не хочется спать? Если нет, я еще посижу с тобой.
— Иди ложись. Со мной все будет хорошо, — заверила ее Тони.
— А это? — Вики снова взяла флакон с таблетками.
— Возьми их с собой.
Манекенщица направилась к двери, унося таблетки.
— Спокойной ночи, Тони.
Актриса слышала, как подруга поднималась по лестнице. Ей показалось, что она просидела в кухне целую вечность. Допив кофе, Тони встала, вымыла чашку, выключила свет и вышла.
Поднявшись по лестнице, она тихо, чтобы не разбудить хозяев, направилась к своей комнате. В доме все умолкло. Тони слышала только свое слабое дыхание.
Проходя мимо детской, она вдруг остановилась, посмотрела на дверь, словно могла видеть через нее, взялась за ручку, секунду поколебавшись, повернула ее, затем вошла в комнату и закрыла за собой дверь.
Детская кроватка была в дальнем углу комнаты. Рядом на столе стояла небольшая лампа, наполняющая комнату теплым желтым светом. Верхняя половина стен была выкрашена голубой краской, нижняя — украшена фресками с плюшевыми медвежатами, которые катались на велосипедах, летали на самолетах и лазили по деревьям. Она подумала, что рисовал их муж Вики.
На полу перед кроваткой валялось много мягких игрушек. Огромный набивной пингвин уставился на нее своими немигающими стеклянными глазами, приблизившись, она увидела в них свое искаженное отражение.
Ребенок не спал; он тихо лежал на спинке и с любопытством смотрел на нее своими большими, как блюдца, глазами.
Тони улыбнулась ему и хмыкнула, когда он улыбнулся ей в ответ. Она взяла его ручонку в свою и легонько сжала, чувствуя, как маленькие пальчики обхватили ее пальцы.
Ребенок загукал от удовольствия, Тони протянула руку и провела кончиками пальцев по гладкой коже его пухлого личика. Потом она погладила шелковистые волосики на его головке и наконец коснулась его рта, тронула его губы и улыбнулась, когда ребенок игриво завертел головкой. Он открыл рот и снова загукал.
Внезапно резким движением и с неистовой силой Тони засунула два пальца в рот ребенка и надавила на горло.
Ребенок дернулся, пытаясь закричать, но издал лишь слабый булькающий звук, так как из горла хлынула кровь.
Другой рукой она схватила голову ребенка и, удерживая ее, сунула ему в рот третий палец, потом стала сгибать пальцы у него в горле, пока ребенок не захлебнулся кровью.
Тони начала совать четвертый палец в заполненный кровью рот, нежная кожа в уголках детского рта разорвалась. Тони давила с такой силой, что казалось, кровать не выдержит, и ребенок провалится на пол.
Кровь забрызгала ей руку, хлынула на простыню, окрасив ее в темно-красный цвет, но Тони продолжала давить с дикой силой, издавая низкий утробный звук. Ребенок не шевелился.
Тони вынула его из кроватки. Пальцы ее были в крови, которая стекала по руке на халат. Она держала ребенка перед собой, глядя в его мертвые глаза.
Он все еще был у нее в руках, когда дверь детской резко открылась.
Медленно повернувшись, Тони увидела Вики Барнес и ее мужа; они оцепенели при виде этой жуткой картины.
Тони услышала крики, но не сразу поняла, что кричит Вики, упав на колени и продолжая смотреть на ужасную сцену.
Вдруг словно пелена спала с ее глаз; она увидела, что совершила. Она все еще держала в руках окровавленного ребенка, но в глазах ее застыло выражение ужаса и изумления.
Она снова услышала крик, но теперь это был ее крик.
Тони Ландерс взяла небольшой флакон и прочитала надпись на этикетке.
Могадон.
Она отвернула крышку и высыпала содержимое флакона на ладонь. Она начала принимать эти таблетки вскоре после смерти Рика; теперь их оставалось лишь двенадцать.
Рик.
Воспоминания о сыне вновь заставили ее заплакать. Держа таблетки в руке, Тони села на край ванны, и в памяти ее вновь возникло ужасное видение, вызванное Матиасом прошлой ночью. Это жуткое существо, это изувеченное, обезображенное чудовище было ее сыном.
Она раскрыла ладонь и снова посмотрела на таблетки.
Хватит ли двенадцати?
После смерти сына она лишь однажды подумала о самоубийстве, но после того, что произошло прошлой ночью, соблазн уйти из жизни был слишком велик. Она вытерла слезы и высыпала таблетки на полку возле раковины.
Был уже четвертый час утра, но в доме не спали.
Было слышно, что в комнате на другой стороне лестничной площадки занимались любовью; оттуда доносились редкие стоны, тихие слова. Это обостряло чувство одиночества.
После смерти Рика она все время жила у друзей, но понимала, что в конце концов ей придется вернуться в Штаты.
В свой дом, туда, где она жила вместе с Риком.
Она вновь посмотрела на снотворное, убежденная в том, что никогда не сможет вернуться домой. Тони взяла таблетку двумя пальцами. Это совсем просто. Она примет таблетки, потом вернется в свою комнату и ляжет спать. Все очень просто. Надо лишь проглотить первую таблетку. Потом вторую. Потом...
Она наполнила стакан водой и встала.
Тут она заметила, что звуки прекратились. В доме вновь стало тихо.
На лестничной площадке послышались тихие, легкие шаги.
Тони собрала таблетки, всыпала их во флакон, который сунула в карман халата. Шаги стихли, и она решила, что кто-то вошел в детскую.
В детской, расположенной рядом с ее комнатой, спал ребенок.
Ребенок.
Она изо всех сил пыталась сдержаться, но, несмотря на это, слезы хлынули из ее глаз и потекли по щекам, тело затряслось от безудержных рыданий.
В дверь ванной негромко постучали.
— Тони, — послышался голос. — С тобой все в порядке?
Она с трудом подавила рыдания и вытерла лицо фланелькой.
— Тони. — Голос был негромким, но настойчивым.
Она отодвинула задвижку, чуть приоткрыла дверь.
Перед ней стояла Вики Барнес. Ее густые и длинные светлые волосы были растрепаны, глаза припухли от усталости.
В три часа утра даже манекенщицы выглядят неважно.
— Я заходила к ребенку, — прошептала Вики, — и услышала, что ты плачешь.
Тони покачала головой:
— Уже все в порядке. — Она шмыгнула носом.
— Пойдем, — сказала Вики. — Давай спустимся вниз, и я приготовлю кофе. Я тоже не могу заснуть.
— Знаю, — сказала Тони и слабо улыбнулась. — Я слышала.
Вики приподняла брови и пожала плечами.
— Извини. — Она улыбнулась. — Поль говорит, мне нужно вставлять в рот кляп, когда у нас гости.
Они прошли мимо детской и по лестнице спустились в кухню. Вики наполнила водой электрочайник и вставила штепсель в розетку. В холодном белом свете люминесцентной лампы Вики хорошо видела, как побледнела Тони, как покраснели ее заплаканные глаза.
Вики была на два года младше подруги. Они познакомились в середине семидесятых в Нью-Йорке, куда Вики приезжала демонстрировать новые модели одежды. С тех пор дружба их из года в год крепла, и когда три года назад Вики вышла замуж за бизнесмена, занятого изготовлением пластинок, Тони была на свадьбе главной подружкой невесты и стала крестной матерью ее сына Дина, которому сейчас было почти четырнадцать месяцев.
— Вики, ты когда-нибудь думала о смерти? — спросила Тони, глядя прямо перед собой.
Манекенщица посмотрела на нее с недоумением.
— Нет, — тихо сказала она. — А почему ты спрашиваешь?
— Я сама никогда не думала, пока... — не договорив, Тони опустила голову.
Вики встала и подошла к подруге, положила руку ей на плечо.
— Не говори об этом, — сказала она.
Тони сунула руку в карман халата, чтобы достать платок, и флакон с могадоном упал на пол. Вики заметила и подняла его.
Она сразу все поняла.
— Это твой ответ, Тони? — Она положила флакон на стол перед актрисой.
— Мне кажется, я не смогу жить без Рика, — проговорила американка прерывающимся голосом. Она сжала кулаки. — Он был всем для меня. Теперь у меня никого не осталось. Вики, если бы ты видела... это вчера вечером.
— Ты говоришь о сеансе?
Тони кивнула.
— Он был там. — Она на мгновенье смолкла, пытаясь успокоиться. — Я знаю, это был Рик. Он выглядел точно так же, как во время опознания. Это был мой сын. — По щекам ее потекли слезы.
— Я понимаю твое горе, но это не выход! — Вики взяла флакон с таблетками. — Лучше я тебе сейчас это скажу, пока еще не поздно.
Тони молчала.
— Пожалуйста, Тони, подумай об этом, ради Рика.
Американка кивнула.
— Мне страшно, Вики, — призналась она. — Я не знаю, как буду одна жить в этом доме, когда вернусь в Штаты. Там все напоминает о сыне.
— Все будет хорошо. Я поеду с тобой и поживу немного у тебя. Не беспокойся.
Тони слабо улыбнулась. Подруга встала и поцеловала ее в щеку. Они постояли, прижавшись друг к другу.
— Спасибо, — прошептала Тони.
— Я тебя не оставлю, — сказала Вики и отступила на шаг. — Тебе еще не хочется спать? Если нет, я еще посижу с тобой.
— Иди ложись. Со мной все будет хорошо, — заверила ее Тони.
— А это? — Вики снова взяла флакон с таблетками.
— Возьми их с собой.
Манекенщица направилась к двери, унося таблетки.
— Спокойной ночи, Тони.
Актриса слышала, как подруга поднималась по лестнице. Ей показалось, что она просидела в кухне целую вечность. Допив кофе, Тони встала, вымыла чашку, выключила свет и вышла.
Поднявшись по лестнице, она тихо, чтобы не разбудить хозяев, направилась к своей комнате. В доме все умолкло. Тони слышала только свое слабое дыхание.
Проходя мимо детской, она вдруг остановилась, посмотрела на дверь, словно могла видеть через нее, взялась за ручку, секунду поколебавшись, повернула ее, затем вошла в комнату и закрыла за собой дверь.
Детская кроватка была в дальнем углу комнаты. Рядом на столе стояла небольшая лампа, наполняющая комнату теплым желтым светом. Верхняя половина стен была выкрашена голубой краской, нижняя — украшена фресками с плюшевыми медвежатами, которые катались на велосипедах, летали на самолетах и лазили по деревьям. Она подумала, что рисовал их муж Вики.
На полу перед кроваткой валялось много мягких игрушек. Огромный набивной пингвин уставился на нее своими немигающими стеклянными глазами, приблизившись, она увидела в них свое искаженное отражение.
Ребенок не спал; он тихо лежал на спинке и с любопытством смотрел на нее своими большими, как блюдца, глазами.
Тони улыбнулась ему и хмыкнула, когда он улыбнулся ей в ответ. Она взяла его ручонку в свою и легонько сжала, чувствуя, как маленькие пальчики обхватили ее пальцы.
Ребенок загукал от удовольствия, Тони протянула руку и провела кончиками пальцев по гладкой коже его пухлого личика. Потом она погладила шелковистые волосики на его головке и наконец коснулась его рта, тронула его губы и улыбнулась, когда ребенок игриво завертел головкой. Он открыл рот и снова загукал.
Внезапно резким движением и с неистовой силой Тони засунула два пальца в рот ребенка и надавила на горло.
Ребенок дернулся, пытаясь закричать, но издал лишь слабый булькающий звук, так как из горла хлынула кровь.
Другой рукой она схватила голову ребенка и, удерживая ее, сунула ему в рот третий палец, потом стала сгибать пальцы у него в горле, пока ребенок не захлебнулся кровью.
Тони начала совать четвертый палец в заполненный кровью рот, нежная кожа в уголках детского рта разорвалась. Тони давила с такой силой, что казалось, кровать не выдержит, и ребенок провалится на пол.
Кровь забрызгала ей руку, хлынула на простыню, окрасив ее в темно-красный цвет, но Тони продолжала давить с дикой силой, издавая низкий утробный звук. Ребенок не шевелился.
Тони вынула его из кроватки. Пальцы ее были в крови, которая стекала по руке на халат. Она держала ребенка перед собой, глядя в его мертвые глаза.
Он все еще был у нее в руках, когда дверь детской резко открылась.
Медленно повернувшись, Тони увидела Вики Барнес и ее мужа; они оцепенели при виде этой жуткой картины.
Тони услышала крики, но не сразу поняла, что кричит Вики, упав на колени и продолжая смотреть на ужасную сцену.
Вдруг словно пелена спала с ее глаз; она увидела, что совершила. Она все еще держала в руках окровавленного ребенка, но в глазах ее застыло выражение ужаса и изумления.
Она снова услышала крик, но теперь это был ее крик.
Глава 38
Оксфорд
Полированная поверхность обеденного стола, длиной восемь футов и шириной четыре, была почти полностью завалена бумагами. Подшитые и разбросанные, они казались фрагментами какой-то чудовищной головоломки.
Именно головоломкой бумаги эти представлялись доктору Стивену Вернону, но он должен был непременно решить ее.
Он взглянул на сидящего напротив Жубера, который что-то записывал в блокнот. Приехав вчера вечером к Вернону, он сразу взялся за бумаги: просматривал их, что-то выписывал, просеивая массу бумажного хлама в поисках почти неуловимых крупинок информации. Сейчас стрелки часов приближались к шести пополудни. Жубер бросил ручку и откинулся на спинку стула.
— Здесь чего-то не хватает, — сказал француз, бросив взгляд на кипы бумаг, листы, отпечатанные на машинке, исписанные блокноты, ленты с ЭЭГ.
— Я думал, ты привез все данные, — заметил Вернон.
— Должно быть, некоторые материалы исследования остались у Лазаля, — возразил раздраженно Жубер.
— Значит, все это бесполезно?
— Нет, не бесполезно, но есть еще и другие обстоятельства, — ответил Жубер, поднимаясь со стула и подходя к телефону.
Вдохновенно посасывая свою конфетку от кашля и наслаждаясь заполнившим комнату запахом ментола, Вернон наблюдал, как он набирает номер.
Ожидая, пока возьмут трубку, Жубер нетерпеливо постукивал пальцами по буфету. Наконец трубку подняли, и Вернон услышал, что Жубер задает кому-то вопросы на французском. Он сумел разобрать лишь имя Лазаля. Жубер пробормотал что-то, положил трубку и снова начал набирать номер.
— Лазаль, — быстро проговорил он, когда трубку подняли. — Это Жубер.
— Ален, откуда ты звонишь? Почему, тебя не было в центре? Я...
— Слушай меня, Лазаль, — прервал он его. — Мне нужны наши записи об астральной проекции. У тебя есть какие-нибудь?
— О них я и хотел тебе сказать, — ответил Лазаль. — Все документы исчезли из центра. Все они относились к одному проекту.
— Знаю. Они у меня, — сказал Жубер. — Но не все, некоторых не хватает.
— Ты забрал их из центра? Но зачем?
Жубер вышел из себя:
— Ради Бога, сколько можно тебе повторять? Заткнись и слушай меня, — рявкнул он. — У тебя есть какие-нибудь записи, относящиеся к этому проекту?
— Да, есть.
— Я дам тебе адрес, и ты вышлешь мне все, что у тебя есть. Даже то, что покажется тебе незаслуживающим внимания. Ты понял меня?
— Да, — неуверенно ответил Лазаль. Голос его выдавал смятение.
Жубер дал ему адрес Вернона. Раздражение его усилилось, когда адрес пришлось повторить.
— Почему ты в Англии? — спросил Лазаль.
— Вышли мне эти записи, — отрезал партнер.
— Ален, ты нужен здесь, — нерешительно проговорил Лазаль. — В центр каждый день приходят газетчики и телевизионщики. Я не знаю, как отвечать на их вопросы. Они хотят знать слишком много. Я не могу работать и отвечать на их вопросы. Мне нужна помощь... Я чувствую, что сломался... запутался. Ален, прошу тебя.
— Ты сам виноват в этом, Лазаль, — прошипел Жубер. — Если бы ты не написал эту чертову статью, ничего бы не было.
— Мне нужна помощь...
— А мне нужны записи, — отрезал Жубер и бросил трубку. Некоторое время он неподвижно стоял на месте. Желваки на его челюстях сердито двигались. Вернон молча наблюдал за ним.
— У него есть то, что мне нужно. Мне следовало быть внимательней, — сказал француз и рассказал Вернону о том, что сообщил ему Лазаль. По мере того, как он рассказывал, лицо его темнело, и, наконец, он с размаху стукнул по столу кулаком. — Это у меня пресса должна брать интервью, а не у него, — прорычал он.
— Неужели признание так важно для тебя? — спросил Вернон.
Жубер тяжело вздохнул и кивнул.
— Восемь лет назад, работая в метафизическом центре, я исследовал появление привидений в одном из отелей Парижа. — Он достал сигарету, закурил и втянул дым. — Я тогда работал с исследователем по имени Моро. — Француз нахмурился, глаза его сузились. — Мы два месяца не вылезали из этого отеля, делали записи, беседовали с проживающими в нем людьми. По их рассказам выходило, что в отеле появлялось некое реальное существо. В конце концов, мы записали на пленку звуки его шагов, а в следующую ночь даже сумели его сфотографировать. Это было настоящее привидение. Вы знаете, что сообщения о появлении привидений чаще всего оказываются ложными, поскольку люди склонны принимать желаемое за действительное, да и психика у всех разная. Но тогда у нас было визуальное доказательство.
— Ну и что потом? — спросил Вернон.
Жубер раздавил окурок в блюдце и откинулся на стуле.
— Моро отнес фотографии и записи директору метафизического центра и заявил, что это он обнаружил существо. Несмотря на мои протесты, откррытие приписали ему. Сейчас он один из директоров парапсихологической лаборатории в Милане, один из наиболее уважаемых людей в Италии, работающих в этом направлении. После этого случая я поклялся, что ни с кем не поделюсь подобными открытиями. То, над чем я работаю, то, что я обнаружу, будет моим и только моим. Но посмотрите, что произошло. Впервые за двадцать лет изучения паранормальных явлений сделано важнейшее открытие, и Лазаль поставил его в заслугу себе. Кто потом вспомнит Алена Жубера? — Он свирепо посмотрел на Вернона. — Никто. Но ладно, на этот раз все будет по-другому. Я ждал подходящего момента и ни с кем не делился своими сведениями. Я согласился помочь вам, считая, что вы для меня не опасны и что моя тайна нужна вам для ваших личных целей. Вы не отнимите у меня признания, принадлежащего мне по праву. — Он задумался. — Я недооценил Лазаля.
— Не знаю, что вам посоветовать, — сказал Вернон. — Если прессе уже все известно... — Он замолк и пожал плечами: — Что вы теперь сможете сделать?
Жубер не ответил. Через плечо Вернона он смотрел в окно — на хмурое небо, где собирались тучи.
Полированная поверхность обеденного стола, длиной восемь футов и шириной четыре, была почти полностью завалена бумагами. Подшитые и разбросанные, они казались фрагментами какой-то чудовищной головоломки.
Именно головоломкой бумаги эти представлялись доктору Стивену Вернону, но он должен был непременно решить ее.
Он взглянул на сидящего напротив Жубера, который что-то записывал в блокнот. Приехав вчера вечером к Вернону, он сразу взялся за бумаги: просматривал их, что-то выписывал, просеивая массу бумажного хлама в поисках почти неуловимых крупинок информации. Сейчас стрелки часов приближались к шести пополудни. Жубер бросил ручку и откинулся на спинку стула.
— Здесь чего-то не хватает, — сказал француз, бросив взгляд на кипы бумаг, листы, отпечатанные на машинке, исписанные блокноты, ленты с ЭЭГ.
— Я думал, ты привез все данные, — заметил Вернон.
— Должно быть, некоторые материалы исследования остались у Лазаля, — возразил раздраженно Жубер.
— Значит, все это бесполезно?
— Нет, не бесполезно, но есть еще и другие обстоятельства, — ответил Жубер, поднимаясь со стула и подходя к телефону.
Вдохновенно посасывая свою конфетку от кашля и наслаждаясь заполнившим комнату запахом ментола, Вернон наблюдал, как он набирает номер.
Ожидая, пока возьмут трубку, Жубер нетерпеливо постукивал пальцами по буфету. Наконец трубку подняли, и Вернон услышал, что Жубер задает кому-то вопросы на французском. Он сумел разобрать лишь имя Лазаля. Жубер пробормотал что-то, положил трубку и снова начал набирать номер.
— Лазаль, — быстро проговорил он, когда трубку подняли. — Это Жубер.
— Ален, откуда ты звонишь? Почему, тебя не было в центре? Я...
— Слушай меня, Лазаль, — прервал он его. — Мне нужны наши записи об астральной проекции. У тебя есть какие-нибудь?
— О них я и хотел тебе сказать, — ответил Лазаль. — Все документы исчезли из центра. Все они относились к одному проекту.
— Знаю. Они у меня, — сказал Жубер. — Но не все, некоторых не хватает.
— Ты забрал их из центра? Но зачем?
Жубер вышел из себя:
— Ради Бога, сколько можно тебе повторять? Заткнись и слушай меня, — рявкнул он. — У тебя есть какие-нибудь записи, относящиеся к этому проекту?
— Да, есть.
— Я дам тебе адрес, и ты вышлешь мне все, что у тебя есть. Даже то, что покажется тебе незаслуживающим внимания. Ты понял меня?
— Да, — неуверенно ответил Лазаль. Голос его выдавал смятение.
Жубер дал ему адрес Вернона. Раздражение его усилилось, когда адрес пришлось повторить.
— Почему ты в Англии? — спросил Лазаль.
— Вышли мне эти записи, — отрезал партнер.
— Ален, ты нужен здесь, — нерешительно проговорил Лазаль. — В центр каждый день приходят газетчики и телевизионщики. Я не знаю, как отвечать на их вопросы. Они хотят знать слишком много. Я не могу работать и отвечать на их вопросы. Мне нужна помощь... Я чувствую, что сломался... запутался. Ален, прошу тебя.
— Ты сам виноват в этом, Лазаль, — прошипел Жубер. — Если бы ты не написал эту чертову статью, ничего бы не было.
— Мне нужна помощь...
— А мне нужны записи, — отрезал Жубер и бросил трубку. Некоторое время он неподвижно стоял на месте. Желваки на его челюстях сердито двигались. Вернон молча наблюдал за ним.
— У него есть то, что мне нужно. Мне следовало быть внимательней, — сказал француз и рассказал Вернону о том, что сообщил ему Лазаль. По мере того, как он рассказывал, лицо его темнело, и, наконец, он с размаху стукнул по столу кулаком. — Это у меня пресса должна брать интервью, а не у него, — прорычал он.
— Неужели признание так важно для тебя? — спросил Вернон.
Жубер тяжело вздохнул и кивнул.
— Восемь лет назад, работая в метафизическом центре, я исследовал появление привидений в одном из отелей Парижа. — Он достал сигарету, закурил и втянул дым. — Я тогда работал с исследователем по имени Моро. — Француз нахмурился, глаза его сузились. — Мы два месяца не вылезали из этого отеля, делали записи, беседовали с проживающими в нем людьми. По их рассказам выходило, что в отеле появлялось некое реальное существо. В конце концов, мы записали на пленку звуки его шагов, а в следующую ночь даже сумели его сфотографировать. Это было настоящее привидение. Вы знаете, что сообщения о появлении привидений чаще всего оказываются ложными, поскольку люди склонны принимать желаемое за действительное, да и психика у всех разная. Но тогда у нас было визуальное доказательство.
— Ну и что потом? — спросил Вернон.
Жубер раздавил окурок в блюдце и откинулся на стуле.
— Моро отнес фотографии и записи директору метафизического центра и заявил, что это он обнаружил существо. Несмотря на мои протесты, откррытие приписали ему. Сейчас он один из директоров парапсихологической лаборатории в Милане, один из наиболее уважаемых людей в Италии, работающих в этом направлении. После этого случая я поклялся, что ни с кем не поделюсь подобными открытиями. То, над чем я работаю, то, что я обнаружу, будет моим и только моим. Но посмотрите, что произошло. Впервые за двадцать лет изучения паранормальных явлений сделано важнейшее открытие, и Лазаль поставил его в заслугу себе. Кто потом вспомнит Алена Жубера? — Он свирепо посмотрел на Вернона. — Никто. Но ладно, на этот раз все будет по-другому. Я ждал подходящего момента и ни с кем не делился своими сведениями. Я согласился помочь вам, считая, что вы для меня не опасны и что моя тайна нужна вам для ваших личных целей. Вы не отнимите у меня признания, принадлежащего мне по праву. — Он задумался. — Я недооценил Лазаля.
— Не знаю, что вам посоветовать, — сказал Вернон. — Если прессе уже все известно... — Он замолк и пожал плечами: — Что вы теперь сможете сделать?
Жубер не ответил. Через плечо Вернона он смотрел в окно — на хмурое небо, где собирались тучи.
Глава 39
Париж
Он проснулся от собственного крика.
Лазаль сел в кровати, пытаясь избавиться от кошмара. Прижав руку к груди, к бешено стучавшему сердцу, он вдохнул воздух.
Он снова видел ее.
Свою жену.
Свою Мадлен.
Или то, что когда-то было его женой.
Он нагнулся и положил на могилу букет свежих цветов, когда из нее высунулась рука и, схватив его запястье, потянула вниз. Она отыскала его губы своими; но теперь это были уже не губы, а водянистые гнойники; обняла его своими сгнившими руками, прижалась к нему своим разлагающимся телом. Пытаясь оттолкнуть ее, он почувствовал, как с рук ее сходит кожа.
Лазаль вскочил, держась рукой за живот. Он выбежал в кухню и наклонился над раковиной, чувствуя, что тошнота усиливается. Побрызгав на лицо холодной водой, он испытал облегчение. Он сильно дрожал и схватился за край раковины, надеясь, что дрожь прекратится. На лбу выступили капли пота и солеными ручейками сбегали по лицу.
Он вспомнил, что заснул, сидя за столом в гостиной. Когда проснулся, голова его лежала на столе. Лазаль закрыл глаза, но образ мертвой жены вновь возник перед ним. Он наполнил стакан водой и прошел в гостиную, отыскивая на ходу в кармане куртки транквилизатор. Он проглотил одну таблетку. Вторую. Третью. Запил их водой и неподвижно сидел за столом, сжав руки.
С фотографии на серванте ему улыбалась жена, и глаза его наполнились слезами. Он мигнул, и слезинка стекла по его щеке.
— Мадлен, — прошептал он.
Закрыв глаза, он попытался вспомнить, почему заснул так рано сегодня вечером. Еще не было девяти чесов.
Должно быть, после телефонного звонка, решил он.
Телефонный звонок.
Он с усилием перевел дыхание. Он помнил только, что говорил с Жубером.
Лазаль поднял руки к голове, словно боялся, что она расколется. Он не мог даже спокойно размышлять. Мысли и образы проносились в его голове с дикой скоростью.
Телефонный звонок. Кошмар. Мадлен.
Он глубоко вздохнул и вытер с лица пот.
Кошмар не отступал, преследовал его. Перед ним с поразительной яркостью проплывали ужасные видения; он потряс головой, но теперь в них появилось нечто новое. Нечто, о чем он вспомнил только сейчас.
Когда разложившийся труп жены заключил его в объятия, он услышал негромкий зловещий смех, который и разбудил его, заставив закричать.
Смех раздавался над могилой.
Смеялся Жубер.
Он проснулся от собственного крика.
Лазаль сел в кровати, пытаясь избавиться от кошмара. Прижав руку к груди, к бешено стучавшему сердцу, он вдохнул воздух.
Он снова видел ее.
Свою жену.
Свою Мадлен.
Или то, что когда-то было его женой.
Он нагнулся и положил на могилу букет свежих цветов, когда из нее высунулась рука и, схватив его запястье, потянула вниз. Она отыскала его губы своими; но теперь это были уже не губы, а водянистые гнойники; обняла его своими сгнившими руками, прижалась к нему своим разлагающимся телом. Пытаясь оттолкнуть ее, он почувствовал, как с рук ее сходит кожа.
Лазаль вскочил, держась рукой за живот. Он выбежал в кухню и наклонился над раковиной, чувствуя, что тошнота усиливается. Побрызгав на лицо холодной водой, он испытал облегчение. Он сильно дрожал и схватился за край раковины, надеясь, что дрожь прекратится. На лбу выступили капли пота и солеными ручейками сбегали по лицу.
Он вспомнил, что заснул, сидя за столом в гостиной. Когда проснулся, голова его лежала на столе. Лазаль закрыл глаза, но образ мертвой жены вновь возник перед ним. Он наполнил стакан водой и прошел в гостиную, отыскивая на ходу в кармане куртки транквилизатор. Он проглотил одну таблетку. Вторую. Третью. Запил их водой и неподвижно сидел за столом, сжав руки.
С фотографии на серванте ему улыбалась жена, и глаза его наполнились слезами. Он мигнул, и слезинка стекла по его щеке.
— Мадлен, — прошептал он.
Закрыв глаза, он попытался вспомнить, почему заснул так рано сегодня вечером. Еще не было девяти чесов.
Должно быть, после телефонного звонка, решил он.
Телефонный звонок.
Он с усилием перевел дыхание. Он помнил только, что говорил с Жубером.
Лазаль поднял руки к голове, словно боялся, что она расколется. Он не мог даже спокойно размышлять. Мысли и образы проносились в его голове с дикой скоростью.
Телефонный звонок. Кошмар. Мадлен.
Он глубоко вздохнул и вытер с лица пот.
Кошмар не отступал, преследовал его. Перед ним с поразительной яркостью проплывали ужасные видения; он потряс головой, но теперь в них появилось нечто новое. Нечто, о чем он вспомнил только сейчас.
Когда разложившийся труп жены заключил его в объятия, он услышал негромкий зловещий смех, который и разбудил его, заставив закричать.
Смех раздавался над могилой.
Смеялся Жубер.
Глава 40
Лондон
Молодая гримерша улыбнулась, заканчивая наносить крем на лицо Матиаса. Затем предметом, похожим на небольшую кисть, удалила с лица излишки крема. Слой грима был достаточно плотным, чтобы защитить его лицо от ярких студийных ламп, которые вскоре должны были осветить его.
Матиас улыбнулся ей в ответ и стал смотреть, как она собирает кисточки, баночки с порошками, небольшие бутылочки и опускает в кожаную сумку. Он поблагодарил ее, встал и открыл перед ней дверь. Она улыбнулась и вышла.
Медиум хотел закрыть дверь, но увидел, что по коридору к нему идет толстый коротконогий человек в джинсах и сером свитере, с наушниками, висящими на шее.
— Вы готовы, мистер Матиас? — спросил он. — До вашего выхода осталось две минуты.
Медиум кивнул, вернулся в туалетную комнату, чтобы взглянуть на свое отражение в большом зеркале, и затем последовал за толстяком по коридору к двери с надписью: «Студия один».
Когда они подошли ближе, он услышал за дверью приглушенный шум голосов, редкие смешки зрителей, уже занявших свои места. Над дверью горела красная лампочка, освещавшая слова: «Идет передача».
Толстяк осторожно открыл дверь и ввел его в комнату.
Не обращая внимания на шум, Матиас в сопровождении толстяка прошел к креслу позади главной декорации.
С того места, где он сидел, Матиасу были видны лишь многочисленные прожекторы, освещающие декорацию сверху, снующие взад и вперед работники съемочной бригады; они выполняли команды руководителя съемок, доносившиеся к ним через наушники. Высоко над студией была кабина, где сидел директор со своими помощниками, наблюдая за всем на экранах телевизоров и передавая информацию в студию.
Матиас слышал голос Роджера Карра. Тот рассказывал о сверхъестественных явлениях, сдабривая по мере необходимости свои слова шутками. Аудитория весело смеялась. Матиас отпил глоток воды из стакана, стоящего на столе перед ним, и покачал головой.
Толстяк повернулся к нему и показал поднятый палец.
Медиум встал.
Заметив, что на камере справа от него загорелась красная лампочка, Роджер Карр повернулся к ней и широко улыбнулся, устраиваясь поудобней в кожаном кресле.
— Итак, мой последний гость сегодня вечером, — начал он. — Возможно, многие из вас уже слышали о нем. Его знает вся Америка. Можно сказать, он стал непременным атрибутом Америки.
Зрители засмеялись.
— Миллионы людей почитают его как целителя, как специалиста в области сверхъестественных явлений. Кто-то даже окрестил его Мессией в смокинге.
Вновь раздался смех.
— Мы еще не знаем, действительно ли он обладает сверхъестественными способностями, но уже сегодня бесчисленное множество американцев считают его настоящим чародеем. Возможно, после этого интервью у вас появится собственное мнение на этот счет. Спаситель или шарлатан? Мессия или волшебник? Судите сами. — Карр встал на ноги: — Прошу вас, Джонатан Матиас.
Зрители встретили американца взрывом аплодисментов. Улыбаясь, он направился к Карру. Ведущий пожал ему руку и указал на кресло. Аплодисменты постепенно стихли.
— Мессия в смокинге, — улыбаясь, обратился к нему Карр, — как вы относитесь к подобным комментариям?
— Я не особенно прислушиваюсь к критике, — начал Матиас. — Я...
Карр прервал его:
— Но согласитесь, многое из того, что вы представляете, делает вас уязвимым.
— Если вы позволите мне закончить то, что я собирался сказать, — продолжал Матиас, — я соглашусь с тем, что меня критикуют, но делают это главным образом люди, которые не понимают, чем я занимаюсь. Ведь недаром говорят, что критиковать и дурак может.
Среди зрителей послышались смешки.
— Вы говорили, чем вы занимаетесь, — продолжал Карр. — Вы считаете себя знахарем и...
— Я никогда не называл себя знахарем, — поправил его Матиас.
— Но вы же лечите людей? Только без медицины.
— Да.
— Если это не знахарство, то что?
— Люди приходят ко мне, зная, что я помогу им. Я никогда не говорил...
— Вы получаете деньги за свое лечение?
— Небольшую плату. Обычно люди жертвуют деньги. Я не прошу у них много денег. Они дают, потому что хотят этого. В знак признательности.
Карр кивнул:
— Вы также появляетесь на американском телевидении, не так ли? Вам, наверно, хорошо платят за это?
— При мне сейчас нет чека, — улыбнулся Матиас. — Но действительно, платят мне хорошо, как, несомненно, и вам, мистер Карр.
— Стало быть, вы не отрицаете, что главное для вас — прибыль.
— У меня есть талант, дар, который я использую, чтобы помогать другим.
— Но даром вы бы не стали этого делать?
— А вы готовы работать даром?
Аудитория разразилась смехом.
— Нет, — сказал Карр, — даром я не работаю, но зато я не использую страх и доверчивость больных людей.
— Я не знал, что я это использую.
Интервьюер неловко заерзал в кресле, раздраженный тем, что Матиас так спокойно воспринял его нападки.
— Тогда кем вы себя считаете? — спросил он. — Разумеется, не ординарным медиумом? Тот факт, что вы мультимиллионер, кажется, выделяет вас из категории ординарного.
— Мои способности значительно превосходят способности обычного медиума...
Карр перебил его:
— Может, вы продемонстрируете их нам на практике? Прочитайте мои мысли. — Он улыбнулся.
— А стоит ли? — парировал Матиас.
Зрители дружно грохнули. Карр не оценил шутку. На его висках запульсировали вены.
— Если мы сейчас прикатим сюда пару калек, вы сможете поставить их на ноги? — выпалил ведущий.
— Я не выполняю заказы, мистер Карр.
— Только если вам предложат хорошую цену, не так ли?
Руководитель съемок с беспокойством посмотрел на двух мужчин, словно опасаясь, что они бросятся друг на друга. Матиас сохранял спокойствие.
— Что вы скажете, если вас обвинят в шарлатанстве? — спросил Карр.
— Пусть каждый сам решает, верить или не верить в мои способности, — ответил американец. — Вы можете думать, что хотите.
Долго двое мужчин пристально глядели друг на друга. Интервьюер искал хоть намек на эмоции в проницательных голубых глазах своего гостя, но ничего не видел. Даже раздражения. В конце концов Карр отвернулся и посмотрел прямо в камеру:
— Итак, как вы слышали, мистер Матиас предлагает нам самим сделать выводы относительно его... способностей. Лично я, увидев его и выслушав его ответы, уже сделал для себя один вывод. Какой, я думаю, вы догадываетесь. Доброй ночи.
Когда свет в студии стал менее ярким, Карр вскочил на ноги и свирепо посмотрел на Матиаса.
— Умный шельмец, ничего не скажешь, — прорычал он. — Хотел представить меня мерзавцем перед миллионами зрителей.
— У меня не было такой необходимости. Вы сами себя показали и первым полезли в бутылку.
— Да иди ты в задницу со своими способностями!
Когда Карр выбегал из студии, руководитель съемок крикнул, что его хочет видеть директор.
— Пошел он... — рявкнул Карр и исчез за дверью. В тот момент, когда Матиас поднялся на ноги, к нему подошел руководитель съемок.
— Директор просил меня извиниться перед вами за замечания мистера Карра во время интервью, — сказал он.
Матиас улыбнулся:
— Ничего страшного.
Руководитель съемок кивнул и удалился.
Молодая гримерша улыбнулась, заканчивая наносить крем на лицо Матиаса. Затем предметом, похожим на небольшую кисть, удалила с лица излишки крема. Слой грима был достаточно плотным, чтобы защитить его лицо от ярких студийных ламп, которые вскоре должны были осветить его.
Матиас улыбнулся ей в ответ и стал смотреть, как она собирает кисточки, баночки с порошками, небольшие бутылочки и опускает в кожаную сумку. Он поблагодарил ее, встал и открыл перед ней дверь. Она улыбнулась и вышла.
Медиум хотел закрыть дверь, но увидел, что по коридору к нему идет толстый коротконогий человек в джинсах и сером свитере, с наушниками, висящими на шее.
— Вы готовы, мистер Матиас? — спросил он. — До вашего выхода осталось две минуты.
Медиум кивнул, вернулся в туалетную комнату, чтобы взглянуть на свое отражение в большом зеркале, и затем последовал за толстяком по коридору к двери с надписью: «Студия один».
Когда они подошли ближе, он услышал за дверью приглушенный шум голосов, редкие смешки зрителей, уже занявших свои места. Над дверью горела красная лампочка, освещавшая слова: «Идет передача».
Толстяк осторожно открыл дверь и ввел его в комнату.
Не обращая внимания на шум, Матиас в сопровождении толстяка прошел к креслу позади главной декорации.
С того места, где он сидел, Матиасу были видны лишь многочисленные прожекторы, освещающие декорацию сверху, снующие взад и вперед работники съемочной бригады; они выполняли команды руководителя съемок, доносившиеся к ним через наушники. Высоко над студией была кабина, где сидел директор со своими помощниками, наблюдая за всем на экранах телевизоров и передавая информацию в студию.
Матиас слышал голос Роджера Карра. Тот рассказывал о сверхъестественных явлениях, сдабривая по мере необходимости свои слова шутками. Аудитория весело смеялась. Матиас отпил глоток воды из стакана, стоящего на столе перед ним, и покачал головой.
Толстяк повернулся к нему и показал поднятый палец.
Медиум встал.
Заметив, что на камере справа от него загорелась красная лампочка, Роджер Карр повернулся к ней и широко улыбнулся, устраиваясь поудобней в кожаном кресле.
— Итак, мой последний гость сегодня вечером, — начал он. — Возможно, многие из вас уже слышали о нем. Его знает вся Америка. Можно сказать, он стал непременным атрибутом Америки.
Зрители засмеялись.
— Миллионы людей почитают его как целителя, как специалиста в области сверхъестественных явлений. Кто-то даже окрестил его Мессией в смокинге.
Вновь раздался смех.
— Мы еще не знаем, действительно ли он обладает сверхъестественными способностями, но уже сегодня бесчисленное множество американцев считают его настоящим чародеем. Возможно, после этого интервью у вас появится собственное мнение на этот счет. Спаситель или шарлатан? Мессия или волшебник? Судите сами. — Карр встал на ноги: — Прошу вас, Джонатан Матиас.
Зрители встретили американца взрывом аплодисментов. Улыбаясь, он направился к Карру. Ведущий пожал ему руку и указал на кресло. Аплодисменты постепенно стихли.
— Мессия в смокинге, — улыбаясь, обратился к нему Карр, — как вы относитесь к подобным комментариям?
— Я не особенно прислушиваюсь к критике, — начал Матиас. — Я...
Карр прервал его:
— Но согласитесь, многое из того, что вы представляете, делает вас уязвимым.
— Если вы позволите мне закончить то, что я собирался сказать, — продолжал Матиас, — я соглашусь с тем, что меня критикуют, но делают это главным образом люди, которые не понимают, чем я занимаюсь. Ведь недаром говорят, что критиковать и дурак может.
Среди зрителей послышались смешки.
— Вы говорили, чем вы занимаетесь, — продолжал Карр. — Вы считаете себя знахарем и...
— Я никогда не называл себя знахарем, — поправил его Матиас.
— Но вы же лечите людей? Только без медицины.
— Да.
— Если это не знахарство, то что?
— Люди приходят ко мне, зная, что я помогу им. Я никогда не говорил...
— Вы получаете деньги за свое лечение?
— Небольшую плату. Обычно люди жертвуют деньги. Я не прошу у них много денег. Они дают, потому что хотят этого. В знак признательности.
Карр кивнул:
— Вы также появляетесь на американском телевидении, не так ли? Вам, наверно, хорошо платят за это?
— При мне сейчас нет чека, — улыбнулся Матиас. — Но действительно, платят мне хорошо, как, несомненно, и вам, мистер Карр.
— Стало быть, вы не отрицаете, что главное для вас — прибыль.
— У меня есть талант, дар, который я использую, чтобы помогать другим.
— Но даром вы бы не стали этого делать?
— А вы готовы работать даром?
Аудитория разразилась смехом.
— Нет, — сказал Карр, — даром я не работаю, но зато я не использую страх и доверчивость больных людей.
— Я не знал, что я это использую.
Интервьюер неловко заерзал в кресле, раздраженный тем, что Матиас так спокойно воспринял его нападки.
— Тогда кем вы себя считаете? — спросил он. — Разумеется, не ординарным медиумом? Тот факт, что вы мультимиллионер, кажется, выделяет вас из категории ординарного.
— Мои способности значительно превосходят способности обычного медиума...
Карр перебил его:
— Может, вы продемонстрируете их нам на практике? Прочитайте мои мысли. — Он улыбнулся.
— А стоит ли? — парировал Матиас.
Зрители дружно грохнули. Карр не оценил шутку. На его висках запульсировали вены.
— Если мы сейчас прикатим сюда пару калек, вы сможете поставить их на ноги? — выпалил ведущий.
— Я не выполняю заказы, мистер Карр.
— Только если вам предложат хорошую цену, не так ли?
Руководитель съемок с беспокойством посмотрел на двух мужчин, словно опасаясь, что они бросятся друг на друга. Матиас сохранял спокойствие.
— Что вы скажете, если вас обвинят в шарлатанстве? — спросил Карр.
— Пусть каждый сам решает, верить или не верить в мои способности, — ответил американец. — Вы можете думать, что хотите.
Долго двое мужчин пристально глядели друг на друга. Интервьюер искал хоть намек на эмоции в проницательных голубых глазах своего гостя, но ничего не видел. Даже раздражения. В конце концов Карр отвернулся и посмотрел прямо в камеру:
— Итак, как вы слышали, мистер Матиас предлагает нам самим сделать выводы относительно его... способностей. Лично я, увидев его и выслушав его ответы, уже сделал для себя один вывод. Какой, я думаю, вы догадываетесь. Доброй ночи.
Когда свет в студии стал менее ярким, Карр вскочил на ноги и свирепо посмотрел на Матиаса.
— Умный шельмец, ничего не скажешь, — прорычал он. — Хотел представить меня мерзавцем перед миллионами зрителей.
— У меня не было такой необходимости. Вы сами себя показали и первым полезли в бутылку.
— Да иди ты в задницу со своими способностями!
Когда Карр выбегал из студии, руководитель съемок крикнул, что его хочет видеть директор.
— Пошел он... — рявкнул Карр и исчез за дверью. В тот момент, когда Матиас поднялся на ноги, к нему подошел руководитель съемок.
— Директор просил меня извиниться перед вами за замечания мистера Карра во время интервью, — сказал он.
Матиас улыбнулся:
— Ничего страшного.
Руководитель съемок кивнул и удалился.