Страница:
Человек на платформе воздел руки. В огромной пещере стало тихо. Неожиданно он резко бросил руки вниз.
– Кто счастлив?
– Мы счастливы!
– Почему?
– Бог… любит… нас!
– Откуда вы знаете?
– Фостер сказал!
Он упал на колени, подняв над головой кулаки.
– Услышим же львиный рев!
Все заревели, завопили, завизжали, а он, размахивая кулаком, словно дирижерской палочкой, поднял их голоса вверх, потом опустил, загоняя почти до инфразвукового ворчанья, и бросил затем в крещендо, которое сотрясло даже балкон. Майк включился в хор с таким болезненным экстазом, что даже испугался, что вдруг отключится. Но Джил говорила, что он это не должен делать, только у себя в комнате. Он справился с собой и позволил теплым волнам прокатываться сквозь себя.
Человек на платформе поднялся с колен.
– Наш первый гимн, – быстро проговорил он, – посвящается Пекарням Манны, производителям Ангельского Хлеба, хлебов любви с улыбающимся лицом нашего архиепископа на каждой обертке, внутри которой может найтись ценный премиальный купон, который можно реализовать в ближайшей церкви Нового Откровения. Братья и сестры, завтра Пекарни Манны, имеющие отделения по всей стране, начинают гигантскую дешевую распродажу. Посылайте своих детей в школу с пузатой коробкой печенья архангела Фостера. Каждая штучка благословлена и завернута в соответствующий текст – и молитесь за то, чтобы каждое печенье, отданное приятелю, привело дитя грешника к свету. А теперь давайте оживим это святыми словами нашего любимца: «Вперед, дети Фостера». Все вместе…
– Вперед, дети Фосте-РА!
Разбейте врагов…
Наш щит – это ве-РА,
Опора – любовь!
– Второй куплет!
– Не слушайте грешни-КОВ!
С нами господь!
Майк так радовался, что даже не пытался грокнуть слова. Он грокал, что не слова были сутью; сутью была возрастающая близость. Танец начался снова, танцующие вместе с хором бормотали призывы и угрозы.
После гимна были объявления, небесные послания, новая реклама, уведомление о новом шифре на дверях. Второй гимн «Поднимая счастливые лица» был заказан Районным Универмагом Даттельбаума, «где спасенные покупают, ничего не боясь», поскольку там не предлагается товаров с клеймом конкурента – и в каждом отделе есть Комната Счастья для детей, где за ними присматривает сестра из спасенных.
Священник подошел к краю возвышения и приставил ладонь к уху.
– Диг-би… ДИГ-БИ!
– Что-что?
– Диг-би… ДИГ-БИ!
– Громче! Чтобы он вас услышал!
– ДИГ-БИ-ДИГ-БИ! – хлоп-хлоп, топ-топ. – ДИГ-БИ-ДИГ-БИ! – хлоп-хлоп, топ-топ.
Это продолжалось и продолжалось, пока здание не задрожало. Джубал наклонился к Буну.
– Еще немного, и им удастся то, что некогда сделал Самсон.
– Не бойтесь, – ответил Бун, не выпуская изо рта сигары. – Стены крепки, они поддерживаются верой. Храм построен, чтобы сотрясаться, так оно и было задумано.
Огни начали гаснуть, занавес разошелся в стороны, и ослепительное сияние очертило архиепископа, потрясающего над головой сомкнутыми руками.
Ответом ему был львиный рев, а он улыбался и посылал всем воздушные поцелуи. По пути к кафедре он остановился, поднял одну из одержимых, все еще бьющуюся в припадке, поцеловал, ее, осторожно упустил на пол и двинулся дальше, потом остановился и склонился над рыжеволосой женщиной. Он протянул руку за спину, и в ней очутился микрофон. Он обнял женщину одной рукой за плечи и приблизил к ее губам микрофон.
Майк не разобрал слов. Похоже, они не были английскими. Архиепископ стал переводить, выкрикивая обрывки фраз в паузах, когда переставала пузыриться пена:
– Архангел Фостер с нами… Он нами доволен. Поцелуйте сестру справа… Архангел Фостер любит вас. Поцелуйте сестру слева от вас. У него есть послание для вас.
Женщина заговорила снова. Дигби заколебался.
– Что такое? Умоляю, громче.
Она забормотала, срываясь на визг.
Дигби поглядел вверх и улыбнулся.
– Его послание предназначено пилигриму с другой планеты – Валентайну Майклу Смиту, Человеку с Марса! Где вы, Валентайн Майкл Смит? Встаньте!
Джил попыталась удержать его, но Джубал проворчал:
– Легче не противиться. Пусть встанет. Помаши рукой, Майк, и сядь.
Майк так и сделал, удивляясь, почему это все кричат: «Че-ло-век с Мар-са… Че-ло-век с Мар-са!»
Проповедь, похоже, имела какое-то отношение я к нему, но он не мог толком в этом разобраться. Слова были все-таки английскими; но казалось, что они неправильно приставлены друг к другу, и было так много шума, так много хлопанья в ладоши, так много выкриков «Алилуйя!» и «Счастливый день!», что он совсем смешался.
Проповедь окончилась. Дигби предоставил молодому священнику продолжать службу и вышел.
Бун поднялся.
– Идемте, дети мои. Мы должны опередить толпу.
Майк поднялся следом, держа Джил за руку. Вскоре они шли по сводчатому коридору.
– Это тот, что ведет к посадочной площадке? – спросил Джубал.
– Я велел шоферу подождать.
– А? – оглянулся Бун. – Да, тот самый. Но мы идем к архиепископу.
– Что? – Джубал остановился. – Нет, нам пора идти.
Бун уставился на него.
– Доктор, архиепископ ждет. Вы должны засвидетельствовать свое уважение. Вы же у него в гостях.
Джубал сдался:
– Ладно… Надеюсь, там не будет толпы? Мальчик и так слишком возбужден.
– Только архиепископ.
Бун открыл дверь лифта. Через несколько секунд они уже были в гостиной Дигби.
Отворилась дверь, из нее торопливо вышел Дигби. Он сменил свое облачение и был теперь в ниспадающих одеждах. Он улыбнулся.
– Простите, что заставил вас ждать, дети мои. Пришлось немного сполоснуться. Вы не можете себе представить, как потеешь, побивая Сатану. Так это Человек с Марса? Бог да благословит тебя, сынок. Добро пожаловать в дом Господень. Архангел Фостер желает, чтобы ты чувствовал себя как дома. Он смотрит на тебя.
Майк не отвечал. Джубала удивило, что Дигби оказался таким коротышкой. Что он использовал на сцене? Высокие каблуки? Или освещение? Несмотря на козлиную бородку, которую он носил в подражание Фостеру, человек этот напоминал Джубалу бывалого пройдоху-коммивояжера: та же улыбка, та же мягкая манера разговора. Но он напоминал Джубалу и кого-то из знакомых… Точно! «Профессора» Саймона Магуса, покойного мужа Беки Веси. Джубал почувствовал к священнику некоторую теплоту. Саймон был самым приятным стервецом из всех, кого он знавал.
Дигби тем временем одарил своим обаянием Джил:
– Не опускайся на колени, дочь моя. Все мы здесь друзья.
Он заговорил с Джил, поразив ее и своей осведомленностью обо всей ее подноготной, добавив под конец:
– Я глубоко уважаю твою профессию, дочь моя. В святых словах архангела Фостера Бог повелевает нам заботиться о теле, дабы душа могла искать свет, не тревожимая плотью. Я знаю, что ты пока еще не стала одной из нас, но дело твое благословлено Господом. Все мы путники на дороге к небесам.
Он повернулся к Джубалу.
– Вы тоже, доктор. Архангел Фостер говорит, что Бог повелевает вам быть счастливыми… и часто бывало так, что я клал свой посох, смертельно уставший, и целый час наслаждался одним из ваших рассказов… и вставал посвежевшим, готовым к новой битве.
– Благодарю вас, епископ.
– Это действительно так. У меня есть данные о вас, проанализированные на небесах… ладно-ладно, не обращайте внимания, Я знаю, что вы неверующий. Даже для Сатаны есть место в Великом Плане Господа. Для вас не пришло еще время уверовать. Из вашей печали и сердечной боли ткете вы счастье для других. Так начертано на вашей странице в Великой Книге. Впрочем, простите! Я пригласил вас сюда не для того, чтобы спорить о теологии. Мы вообще не спорим: мы ждем, пока вы не увидите свет, и тогда принимаем вас. Сегодня же мы просто насладимся обществом друг друга.
Джубал признался себе, что речистый мошенник оказался хорошим хозяином: кофе, выпивка и еда были просто великолепны. Майк, казалось, слегка нервничал, особенно когда Дигби отвел его в сторонку и о чем-то заговорил. А, плевать. Мальчику полезно встречаться с разными людьми.
Бун показывал Джил ларец с реликвиями Фостера. Джубал забавлялся его рассказом, намазывая на тост паштет из гусиной печени. Щелкнул дверной замок. Он оглянулся. Дигби и Майк исчезли.
– Куда они ушли, сенатор?
– А? Что вы сказали, доктор?
– Епископ Дигби и Майк. Где они?
Бун сделал вид, будто только сейчас заметил закрытую дверь.
– А… они пошли вон туда на минутку. Это комната для приватных встреч. Вы ведь там не бывали? Епископ показывал вам ее?
– Э… да.
Это была комната с, креслом на возвышении («Троном», – с усмешкой поправил себя Джубал) и скамеечкой у его подножия. Интересно, кто из них усядется на трон, а кто на скамеечку. Если этот мишурный епископ затеет с Майком разговор о религии, он будет шокирован.
– Надеюсь, они не задержатся надолго.
– Конечно. Видимо, мистер Смит захотел перемолвиться с епископом парой слов. Вот что: я скажу шоферу, чтобы он ждал в конце того коридора, где мы сели в лифт. Это личный вход архиепископа. Вы сэкономите минут десять.
– Вы очень любезны.
– Так что если у мистера Смита лежит что-то на душе, не будем торопить его. Я пойду позвоню.
Бун вышел.
– Джубал, – сказала Джил, – мне это не нравится. Мне кажется, нас очень ловко обошли, чтобы оставить Майка наедине с Дигби.
– Само собой.
– Они не имеют права! Я сейчас ворвусь к ним и скажу Майку, что нам пора идти.
– Успокойся, – ответил Джубал. – Ты ведешь себя, словно перепуганная курица. Если Дигби намерен перетянуть Майка на свою сторону, кончится это тем, что Майк перетянет его на свою. Идеи Майка трудно поколебать.
– И все равно… мне это не нравится.
– Успокойся. Пожуй вон чего-нибудь.
– Я не голодна.
– Если я не буду есть на дармовщину, меня выгонят из писателей. – Он водрузил изрядный кус вирджинского окорока на ломоть хлеба с маслом, добавил того-другого-третьего и откусил от этого шаткого сооружения.
Прошло десять минут. Бун не вернулся.
– Джубал, я намерена вытащить Майка отсюда, – решительно объявила Джил.
– Валяй.
Она подергала дверную ручку.
– Дверь заперта.
– Я так и думал.
– Что нам делать? Сломать ее?
Джубал оглядел дверь.
– М-м… С тараном и десятком крепких ребят я бы попробовал. Джил, эта дверь годится для банковского подвала.
– Что же нам делать?
– Стучи, если хочешь. А я посмотрю, где там Бун.
Когда Джубал выглянул в коридор, он увидел, что сенатор возвращается.
– Прошу прощения, – сказав тот, – пришлось посылать херувима за вашим шофером. Он был в Комнате Счастья, перекусывал.
На лице Буна отразилось смятение.
– Я мог бы позвонить, если вы так настаиваете. Но я не могу войти туда во время приватной беседы.
– Так позвоните.
Открывшаяся дверь вывела Буна из неловкого положения. На пороге появился Майк. Джил увидела его лицо и воскликнула:
– Майк! Ты в порядке?
– Да, Джил.
– Я скажу архиепископу, что вы уходите, – сказал Бун и вышел. И сразу же вернулся. – Он ушел, – сообщил он. – Там есть дверь в его кабинет. – Бун улыбнулся. – Подобно кошкам и кухаркам архиепископ входит без предупреждения. Это шутка. Он сказал, что «до свидания» ничего не прибавит к счастью. Не обижайтесь.
– Мы не обижаемся. Спасибо вам за самоеинтересное событие в моей жизни. Нет-нет, не беспокойтесь; мы сами найдем дорогу.
Глава 24
– Кто счастлив?
– Мы счастливы!
– Почему?
– Бог… любит… нас!
– Откуда вы знаете?
– Фостер сказал!
Он упал на колени, подняв над головой кулаки.
– Услышим же львиный рев!
Все заревели, завопили, завизжали, а он, размахивая кулаком, словно дирижерской палочкой, поднял их голоса вверх, потом опустил, загоняя почти до инфразвукового ворчанья, и бросил затем в крещендо, которое сотрясло даже балкон. Майк включился в хор с таким болезненным экстазом, что даже испугался, что вдруг отключится. Но Джил говорила, что он это не должен делать, только у себя в комнате. Он справился с собой и позволил теплым волнам прокатываться сквозь себя.
Человек на платформе поднялся с колен.
– Наш первый гимн, – быстро проговорил он, – посвящается Пекарням Манны, производителям Ангельского Хлеба, хлебов любви с улыбающимся лицом нашего архиепископа на каждой обертке, внутри которой может найтись ценный премиальный купон, который можно реализовать в ближайшей церкви Нового Откровения. Братья и сестры, завтра Пекарни Манны, имеющие отделения по всей стране, начинают гигантскую дешевую распродажу. Посылайте своих детей в школу с пузатой коробкой печенья архангела Фостера. Каждая штучка благословлена и завернута в соответствующий текст – и молитесь за то, чтобы каждое печенье, отданное приятелю, привело дитя грешника к свету. А теперь давайте оживим это святыми словами нашего любимца: «Вперед, дети Фостера». Все вместе…
– Вперед, дети Фосте-РА!
Разбейте врагов…
Наш щит – это ве-РА,
Опора – любовь!
– Второй куплет!
– Не слушайте грешни-КОВ!
С нами господь!
Майк так радовался, что даже не пытался грокнуть слова. Он грокал, что не слова были сутью; сутью была возрастающая близость. Танец начался снова, танцующие вместе с хором бормотали призывы и угрозы.
После гимна были объявления, небесные послания, новая реклама, уведомление о новом шифре на дверях. Второй гимн «Поднимая счастливые лица» был заказан Районным Универмагом Даттельбаума, «где спасенные покупают, ничего не боясь», поскольку там не предлагается товаров с клеймом конкурента – и в каждом отделе есть Комната Счастья для детей, где за ними присматривает сестра из спасенных.
Священник подошел к краю возвышения и приставил ладонь к уху.
– Диг-би… ДИГ-БИ!
– Что-что?
– Диг-би… ДИГ-БИ!
– Громче! Чтобы он вас услышал!
– ДИГ-БИ-ДИГ-БИ! – хлоп-хлоп, топ-топ. – ДИГ-БИ-ДИГ-БИ! – хлоп-хлоп, топ-топ.
Это продолжалось и продолжалось, пока здание не задрожало. Джубал наклонился к Буну.
– Еще немного, и им удастся то, что некогда сделал Самсон.
– Не бойтесь, – ответил Бун, не выпуская изо рта сигары. – Стены крепки, они поддерживаются верой. Храм построен, чтобы сотрясаться, так оно и было задумано.
Огни начали гаснуть, занавес разошелся в стороны, и ослепительное сияние очертило архиепископа, потрясающего над головой сомкнутыми руками.
Ответом ему был львиный рев, а он улыбался и посылал всем воздушные поцелуи. По пути к кафедре он остановился, поднял одну из одержимых, все еще бьющуюся в припадке, поцеловал, ее, осторожно упустил на пол и двинулся дальше, потом остановился и склонился над рыжеволосой женщиной. Он протянул руку за спину, и в ней очутился микрофон. Он обнял женщину одной рукой за плечи и приблизил к ее губам микрофон.
Майк не разобрал слов. Похоже, они не были английскими. Архиепископ стал переводить, выкрикивая обрывки фраз в паузах, когда переставала пузыриться пена:
– Архангел Фостер с нами… Он нами доволен. Поцелуйте сестру справа… Архангел Фостер любит вас. Поцелуйте сестру слева от вас. У него есть послание для вас.
Женщина заговорила снова. Дигби заколебался.
– Что такое? Умоляю, громче.
Она забормотала, срываясь на визг.
Дигби поглядел вверх и улыбнулся.
– Его послание предназначено пилигриму с другой планеты – Валентайну Майклу Смиту, Человеку с Марса! Где вы, Валентайн Майкл Смит? Встаньте!
Джил попыталась удержать его, но Джубал проворчал:
– Легче не противиться. Пусть встанет. Помаши рукой, Майк, и сядь.
Майк так и сделал, удивляясь, почему это все кричат: «Че-ло-век с Мар-са… Че-ло-век с Мар-са!»
Проповедь, похоже, имела какое-то отношение я к нему, но он не мог толком в этом разобраться. Слова были все-таки английскими; но казалось, что они неправильно приставлены друг к другу, и было так много шума, так много хлопанья в ладоши, так много выкриков «Алилуйя!» и «Счастливый день!», что он совсем смешался.
Проповедь окончилась. Дигби предоставил молодому священнику продолжать службу и вышел.
Бун поднялся.
– Идемте, дети мои. Мы должны опередить толпу.
Майк поднялся следом, держа Джил за руку. Вскоре они шли по сводчатому коридору.
– Это тот, что ведет к посадочной площадке? – спросил Джубал.
– Я велел шоферу подождать.
– А? – оглянулся Бун. – Да, тот самый. Но мы идем к архиепископу.
– Что? – Джубал остановился. – Нет, нам пора идти.
Бун уставился на него.
– Доктор, архиепископ ждет. Вы должны засвидетельствовать свое уважение. Вы же у него в гостях.
Джубал сдался:
– Ладно… Надеюсь, там не будет толпы? Мальчик и так слишком возбужден.
– Только архиепископ.
Бун открыл дверь лифта. Через несколько секунд они уже были в гостиной Дигби.
Отворилась дверь, из нее торопливо вышел Дигби. Он сменил свое облачение и был теперь в ниспадающих одеждах. Он улыбнулся.
– Простите, что заставил вас ждать, дети мои. Пришлось немного сполоснуться. Вы не можете себе представить, как потеешь, побивая Сатану. Так это Человек с Марса? Бог да благословит тебя, сынок. Добро пожаловать в дом Господень. Архангел Фостер желает, чтобы ты чувствовал себя как дома. Он смотрит на тебя.
Майк не отвечал. Джубала удивило, что Дигби оказался таким коротышкой. Что он использовал на сцене? Высокие каблуки? Или освещение? Несмотря на козлиную бородку, которую он носил в подражание Фостеру, человек этот напоминал Джубалу бывалого пройдоху-коммивояжера: та же улыбка, та же мягкая манера разговора. Но он напоминал Джубалу и кого-то из знакомых… Точно! «Профессора» Саймона Магуса, покойного мужа Беки Веси. Джубал почувствовал к священнику некоторую теплоту. Саймон был самым приятным стервецом из всех, кого он знавал.
Дигби тем временем одарил своим обаянием Джил:
– Не опускайся на колени, дочь моя. Все мы здесь друзья.
Он заговорил с Джил, поразив ее и своей осведомленностью обо всей ее подноготной, добавив под конец:
– Я глубоко уважаю твою профессию, дочь моя. В святых словах архангела Фостера Бог повелевает нам заботиться о теле, дабы душа могла искать свет, не тревожимая плотью. Я знаю, что ты пока еще не стала одной из нас, но дело твое благословлено Господом. Все мы путники на дороге к небесам.
Он повернулся к Джубалу.
– Вы тоже, доктор. Архангел Фостер говорит, что Бог повелевает вам быть счастливыми… и часто бывало так, что я клал свой посох, смертельно уставший, и целый час наслаждался одним из ваших рассказов… и вставал посвежевшим, готовым к новой битве.
– Благодарю вас, епископ.
– Это действительно так. У меня есть данные о вас, проанализированные на небесах… ладно-ладно, не обращайте внимания, Я знаю, что вы неверующий. Даже для Сатаны есть место в Великом Плане Господа. Для вас не пришло еще время уверовать. Из вашей печали и сердечной боли ткете вы счастье для других. Так начертано на вашей странице в Великой Книге. Впрочем, простите! Я пригласил вас сюда не для того, чтобы спорить о теологии. Мы вообще не спорим: мы ждем, пока вы не увидите свет, и тогда принимаем вас. Сегодня же мы просто насладимся обществом друг друга.
Джубал признался себе, что речистый мошенник оказался хорошим хозяином: кофе, выпивка и еда были просто великолепны. Майк, казалось, слегка нервничал, особенно когда Дигби отвел его в сторонку и о чем-то заговорил. А, плевать. Мальчику полезно встречаться с разными людьми.
Бун показывал Джил ларец с реликвиями Фостера. Джубал забавлялся его рассказом, намазывая на тост паштет из гусиной печени. Щелкнул дверной замок. Он оглянулся. Дигби и Майк исчезли.
– Куда они ушли, сенатор?
– А? Что вы сказали, доктор?
– Епископ Дигби и Майк. Где они?
Бун сделал вид, будто только сейчас заметил закрытую дверь.
– А… они пошли вон туда на минутку. Это комната для приватных встреч. Вы ведь там не бывали? Епископ показывал вам ее?
– Э… да.
Это была комната с, креслом на возвышении («Троном», – с усмешкой поправил себя Джубал) и скамеечкой у его подножия. Интересно, кто из них усядется на трон, а кто на скамеечку. Если этот мишурный епископ затеет с Майком разговор о религии, он будет шокирован.
– Надеюсь, они не задержатся надолго.
– Конечно. Видимо, мистер Смит захотел перемолвиться с епископом парой слов. Вот что: я скажу шоферу, чтобы он ждал в конце того коридора, где мы сели в лифт. Это личный вход архиепископа. Вы сэкономите минут десять.
– Вы очень любезны.
– Так что если у мистера Смита лежит что-то на душе, не будем торопить его. Я пойду позвоню.
Бун вышел.
– Джубал, – сказала Джил, – мне это не нравится. Мне кажется, нас очень ловко обошли, чтобы оставить Майка наедине с Дигби.
– Само собой.
– Они не имеют права! Я сейчас ворвусь к ним и скажу Майку, что нам пора идти.
– Успокойся, – ответил Джубал. – Ты ведешь себя, словно перепуганная курица. Если Дигби намерен перетянуть Майка на свою сторону, кончится это тем, что Майк перетянет его на свою. Идеи Майка трудно поколебать.
– И все равно… мне это не нравится.
– Успокойся. Пожуй вон чего-нибудь.
– Я не голодна.
– Если я не буду есть на дармовщину, меня выгонят из писателей. – Он водрузил изрядный кус вирджинского окорока на ломоть хлеба с маслом, добавил того-другого-третьего и откусил от этого шаткого сооружения.
Прошло десять минут. Бун не вернулся.
– Джубал, я намерена вытащить Майка отсюда, – решительно объявила Джил.
– Валяй.
Она подергала дверную ручку.
– Дверь заперта.
– Я так и думал.
– Что нам делать? Сломать ее?
Джубал оглядел дверь.
– М-м… С тараном и десятком крепких ребят я бы попробовал. Джил, эта дверь годится для банковского подвала.
– Что же нам делать?
– Стучи, если хочешь. А я посмотрю, где там Бун.
Когда Джубал выглянул в коридор, он увидел, что сенатор возвращается.
– Прошу прощения, – сказав тот, – пришлось посылать херувима за вашим шофером. Он был в Комнате Счастья, перекусывал.
* * *
– Сенатор, – заявил Джубал, – нам пора идти. Не будете ли вы так любезны сказать об этом епископу Дигби?На лице Буна отразилось смятение.
– Я мог бы позвонить, если вы так настаиваете. Но я не могу войти туда во время приватной беседы.
– Так позвоните.
Открывшаяся дверь вывела Буна из неловкого положения. На пороге появился Майк. Джил увидела его лицо и воскликнула:
– Майк! Ты в порядке?
– Да, Джил.
– Я скажу архиепископу, что вы уходите, – сказал Бун и вышел. И сразу же вернулся. – Он ушел, – сообщил он. – Там есть дверь в его кабинет. – Бун улыбнулся. – Подобно кошкам и кухаркам архиепископ входит без предупреждения. Это шутка. Он сказал, что «до свидания» ничего не прибавит к счастью. Не обижайтесь.
– Мы не обижаемся. Спасибо вам за самоеинтересное событие в моей жизни. Нет-нет, не беспокойтесь; мы сами найдем дорогу.
Глава 24
Лишь только «грейхаунд» взмыл в воздух, Джубал спросил:
– Майк, что ты думаешь об этом?
Майк задумался.
– Я не грокнул.
– Не только ты, сынок. Что такое говорил тебе епископ?
Майк помолчал некоторое время.
– Мой брат Джубал, я должен все обдумать, пока не грокну.
– Тогда думай.
Джил вмешалась в разговор:
– Джубал, как они не загремят со всем этим?
– С чем?
– Со всем. Это же не церковь, это сумасшедший дом.
– Нет, Джил. Это церковь… и логический эклектизм нашего времени.
– Что?
– Новое Откровение – старый фокус. Не Фостер и не Дигби ее придумали. Они просто слепили из кусков лакомую приманку, подмазали ее кое-где и пустили в дело. И какое дело! Меня тревожит, что я вполне могу дожить до того времени, когда эта штука станет обязательной для всех.
– О нет!
– О да. Гитлер начинал с меньшего, а все, что у него было, это ненависть. Счастьем торговать гораздо выгоднее. Я знаю, я сам из той же шайки, как напомнил мне Дигби. – Джубал поморщился. – Я должен был съездить ему по физиономии, а вместо этого расплылся в улыбке. Вот почему я боюсь его. Он умен. Он знает, что людям надо. Счастье. Мир слишком долго боялся греха. Теперь Дигби говорит, что бояться ничего не надо ни в этой жизни, ни после, и что бог повелевает всем быть счастливыми. День за днем он твердит: "Ничего не бойтесь, будьте счастливы".
– Так это же хорошо, – возразила Джил. – Он работает изо всех сил, вот только…
– Вздор! Он играетизо всех сил.
– Нет, у меня сложилось впечатление, что он действительно предан своей идее, что он пожертвовал ради…
– Вздор, я сказал. Джил, из всей чепухи, иже еси в нашем мире, альтруизм хуже всего. Люди все время делают лишь то, что хотят. Если они страдают при необходимости выбора – если выбор выглядит как «жертвенность» – можешь быть уверена, что это не более благородно, чем неудобство, вызванное жалостью… необходимостью выбора одной вещи, когда не можешь получить обе. Простой человек страдает всякий раз, когда он должен выбирать, потратить ли ему доллар на пиво или же отложить для детей, подниматься ли рано утром или потерять работу. Но он всегда выбирает либо меньшее зло, либо большее удовольствие. Негодяй и святой делают в конечном счете одинаковый выбор. Как Дигби. Святой или негодяй, он никак не суетливый дурак.
– Кто же он все-таки, Джубал?
– А разве есть разница?
– О, Джубал, ваш цинизм – поза! Конечно, разница есть.
– М-м… да, есть. Надеюсь, что он негодяй… потому что святой причинит в десять раз больше зла. Подумай хорошенько, и сама поймешь. Можешь называть это цинизмом… как будто это слово доказывает неправоту! Джил, что, собственно, тебе не нравится в их службах?
– Ну… все. Не скажете же вы, что это– богослужение!
– Хочешь сказать, что в Маленькой Коричневой Церкви, которую ты посещала девочкой, все делалось по-другому? Взгляни на вещи трезво, Джил. У Святого Петра тоже делают не то, что тебе нравится. И в Мекке.
– Да, но… Нигде не делают такого! Змеиные танцы… игральные автоматы… даже бар! Это просто непристойно!
– Я считаю, что храмовая проституция – это не так уж и непристойно.
– Фу!
– Я полагаю, что зверь с двумя спинами так же комичен во время служения богу, как и при других обстоятельствах. Что же касается змеиных танцев… Ты когда-нибудь видала службы трясунов? Я тоже ни разу. Церковь, ставящая препоны влечению полов, не сможет протянуть долго. Однако пляски во славу бога имеют древнюю историю. Им не обязательно быть артистичными – трясунам в жизни не видать Большого Театра, им достаточно простого энтузиазма. Не находишь же ты индийские танцы дождя непочтительными?
– Тут большая разница.
– Как везде и во всем. И чем больше различий, тем больше общего. Теперь об игральных автоматах… Когда-нибудь видала, как в церкви играют в бинго?
– Э… да. Наш священник прибегал к этому средству всякий раз, когда надо было выкупить закладную. Но только в пятницу вечером. Мы никогда не делали ничего такого во время службы.
– Вот как? Напоминает анекдот о жене, которая ужасно гордилась своей верностью: она ложилась с другим, только когда муж уезжал.
– Джубал, это совсем разные вещи.
– Вероятно. Аналогия гораздо тоньше логики. Но, «маленькая леди»…
– Еще улыбнитесь при этом!
– "О… это шутка". Джил, если вещь греховна в воскресенье, она греховна и в пятницу. Так, по крайней мере грокаю я… и, видимо, Человек с Марса. Единственное различие, которое я увидал, состоит в том, что фостериты выдают библейские изречения – причем бесплатно – даже если ты проиграл. Способно ли бинго на такое?
– Лживые словеса! Тексты Нового Откровения!.. Вы хоть читали их?
– Читал.
– Тогда сами знаете. Они лишь приодеты в библейские одежды. Частью приторно-сладки, в большинстве – нелепы… а некоторые просто злобны.
Довольно долгое время Джубал молчал. Наконец он произнес:
– Джил, ты знакома со священными писаниями индусов?
– Боюсь, что нет.
– А с Кораном? Или другими писаниями? Я могу привести пример из Библии, но не хочу задевать твои чувства.
– Вы не заденете моих чувств.
– Что ж, я использую Ветхий завет, выбрав куски, которые обычно не очень-то расстраивают людей. Ты знаешь о Содоме и Гоморре? Как Лот был спасен из этих безнравственных городов, когда Яхве разрушил их?
– Конечно. Его жена превратилась в соляной столп.
– Это всегда казалось мне слишком сильным наказанием. Но мы говорили о Лоте. Петр описывает его как справедливого, благочестивого и праведного человека, которого тошнило от грязных разговорчиков нечестивых горожан. Святому Петру полагается быть образцом честности, поскольку ему вверены ключи от царства небесного. Но очень трудно понять, что же вознесло Лота на вершину добродетели. Он разделил пастбища по совету своего брата. Он попал в плен в битве. Он драпанул из города, чтобы спасти свою шкуру. Он накормил и приютил двух незнакомцев, однако его поведение показывает, что он знал, какие это важные персоны, но, с точки зрения Корана и моей собственной, его гостеприимство ценилось бы больше, сочти он их обыкновенными нищими. Помимо этих примеров и суждений Святого Петра есть только один случай, на основании которого можно судить о честности Лота… честности настолько исключительной, что небесное заступничество спасло его жизнь. Смотри Книгу Бытия, глава девятнадцатая, стих седьмой.
– И что она говорит?
– Найди сама. Я не жду, что ты поверишь мне.
– Джубал! Вы самый противный человек из всех, что я встречала.
– А ты очень миленькая девочка, поэтому я не обращаю внимания на твое невежество. Ладно, но потом проверь сама. Соседи Лота ломились в его дверь и хотели прогнать этих парней из города. Лот не спорил, он предложил сделку. У него были две дочери, девственницы, как он говорил. Он сказал толпе, что отдаст им этих девочек, и они вольны делать с ними все, что пожелают, другими словами, собачью свадьбу. Он умолялих делать с его дочерьми кому что нравится… только перестать стучать в дверь.
– Джубал… Там действительно так говорится?
– Я осовременил язык, но смысл так же безошибочен, как подмигивание шлюхи. Лот предлагал ораве мужиков – «юношей и старцев», как говорится в Библии – надругаться над двумя девственницами, лишь бы только они перестали стучать в дверь. Кстати! – Джубал просиял. – Следовало испробовать тот же способ, когда гориллы из СС ломились в мои двери! Может, я попал бы на небеса. – Он призадумался. – Нет, здесь требуется «нетронутая девственница», и я бы не знал, кого из вас предлагать.
– Бр-р! Уж только не меня.
– Что ж, и Лот мог ошибаться. Но именно это он обещал – своих девственных дочерей, юных, хрупких и напуганных, – настаивая, чтобы шайка громил изнасиловала их, лишь бы его самого оставили в покое! – Джубал выругался. – Библия величает этого подонка праведником.
Джил медленно проговорила:
– Я не думаю, чтобы именно так нам объясняли это в воскресной школе.
– Черт побери, взгляни сама! Это не единственный удар для тех, кто читаетБиблию. Возьмем Елисея. Елисей был таким святым, что одно прикосновение к его костям возвращало мертвецов к жизни. Он был таким же плешивым старым прощелыгой, как и я. И вот однажды дети принялись смеяться над его лысиной, точно так же, как порой делаете и вы, девушки. Поэтому бог послал медведей, разодравших сорок два ребенка на кровавые куски. Вот что говорит нам вторая глава Книги Царств.
– Босс, я никогда не смеялась над вашей лысиной.
– А кто послал от моего имени запрос этому, шарлатану-парикмахеру? Кто бы это ни была, бог-то это знает, и она должна теперь беречься медведей. Библия переполнена подобными вещами. Преступления, выворачивающие душу наизнанку, защищаются божественным повелением или божественным дозволением… добавь сюда же отсутствие здравого, смысла и объяснимых законов общественного поведения. И если бы одна только Библия. Попробуй найди хотя бы кусочек чистой земли среди порнографического хлама, который сходит за священные писания индусов. Возьми дюжину других религий. Но я не осуждаю их; я вполне допускаю, что одна из этих мифологий и есть истинное слово Божие… что Бог и впрямь параноик, разорвавший на куски сорок два ребенка лишь за то, что они осмеяли проповедника. С моей точки зрения Новое Откровение Фостера – всего лишь сладенькая конфетка. Патрон епископа Дигби – добрый дядюшка. Он хочет, чтобы люди были счастливы, счастливы на Земле и получили вечное блаженство на небесах. Он не требует, чтобы ты истязала плоть. Нет-нет! Это очень экономная упаковка. Любишь выпивку, азартную игру, пляски и женщин – приходи в церковь и занимайся этим под божественным покровительством. Занимайся этим с чистой совестью. Получай от этого удовольствие. Живи этим! Будь счастлив! – Джубал попытался изобразить на лице счастье. – Конечно, есть и обязанности; бог епископа Дигби ожидает признания. Каждый, кто глуп настолько, что отказывается быть счастливым в его понимании, является грешником и заслуживает того, что с ним случается. Но это правило – общее для всех богов. Не вини Фостера и Дигби. Их танцевальная подмазка со всех сторон ортодоксальна.
– Вот вы и обращены наполовину.
– Ну уж нет! Мне не нравятся змеиные танцы, я недолюбливаю толчею и не позволю всякой дряни указывать, где мне проводить воскресенья. Я просто протестую против твоих слов о том, что они все делают не так. Как литература Новое Откровение – куча серых мыслишек… Да так и должно быть. Свою Библию они составили, передрав другие книги. Что же до внутренней логики, хотя мирские правила и не распространяются на священные писания, но Новое Откровение вообще выходит за всяческие рамки, временами яростно кусая собственный хвост. Попробуй сопоставить Ветхий завет с Новым или буддистское учение с его апокрифами. Как мораль фостеризм представляет собой фрейдистскую этику, подслащенную для тех, кто не способен воспринимать психологию впрямую, хотя я сомневаюсь, чтобы старый развратник, написавший Библию – прости, «вдохновленный написать» – знал об этом: он не был ученым. Но он чувствовал время, использовал дух времени. Страх, комплекс вины, утрата веры – разве мог он такое пропустить? Ладно, кончай разговор, я вздремну.
– Сами же и болтали больше всех.
– Ну, женщины всегда провоцировали меня на разговоры.
Прибыв домой, они обнаружили, что Кэкстон и Махмуд уже давным-давно ждут их. Бен расстроился, не застав Джил, однако компания Мириам, Энн и Доркас довольно быстро подняла ему настроение. Махмуд всегда заявлялся под предлогом встречи с Майком или доктором Харшоу; однако он тоже не выказывал огорчения, если в его распоряжении оказывались лишь еда, выпивка и сад Джубала. Мириам как раз царапала его спину, в то время как Доркас вцепилась в волосы. Джубал взглянул на него.
– Не вставай.
– Если бы я мог! Она же сидит на мне. Привет, Майк!
– Привет, мой брат Стинки доктор Махмуд, – Майк торжественно поприветствовал Бена и попросил у всех извинения:
– Иди, иди, сынок, – ответил ему Джубал.
Энн спросила:
– Майк, ты перекусишь?
– Энн, я не голоден. Благодарю тебя, – церемонно ответил он, повернулся и вошел в дом.
Махмуд извернулся, чуть не сбросив Мириам.
– Джубал! Что такое с нашим сыном?
– Да, – поддержал Бен, – он выглядит больным.
– Оставьте его. Чрезмерная доза религии, – Джубал коротко пересказал утренние события.
Махмуд нахмурился.
– Стоило ли оставлять его с Дигби? Мне кажется, что это – прости меня, мой брат, – неумно.
– Стинки, он должен сам преодолевать подобные трудности. Ты вколотил в него теологию – он говорил мне. Можешь ты назвать хотя бы одну причину, по которой Дигби должен, упускать свой шанс? Ответь как ученый, а не как мусульманин.
– Я не могу отвечать не как мусульманин, – кротко возразил доктор Махмуд.
– Извини. Я принимаю эту неизбежность, хотя и не согласен с ней.
– Джубал, я использовал слово «мусульманин» в его точном смысле, а не в том узком, который Мариам вкладывает в слово «магометанин».
– Как я и буду тебя называть, пока не научишься произносить «Мириам»! Перестань дергаться.
– Да, Мариам. Ох! Для чего женщине быть такой сильной? Джубал, как ученый я нахожу Майкла сущим кладом. Как мусульманин я нахожу в нем готовность подчиниться воле Божьей… и это наполняет меня радостью за него, хотя тут есть еще трудности, и он так и не грокнул еще, что означает английское слово «God» <Бог>. – Он пожал плечами. – Как впрочем, и арабское «Аллах». Но как человек – и раб Господень – я люблю этого парня, нашего приемного сына и водного брата, и не позволю ему подпадать под дурное влияние. Даже помимо его вероучения этот Дигби производит весьма дурное впечатление. А ты что думаешь?
– Майк, что ты думаешь об этом?
Майк задумался.
– Я не грокнул.
– Не только ты, сынок. Что такое говорил тебе епископ?
Майк помолчал некоторое время.
– Мой брат Джубал, я должен все обдумать, пока не грокну.
– Тогда думай.
Джил вмешалась в разговор:
– Джубал, как они не загремят со всем этим?
– С чем?
– Со всем. Это же не церковь, это сумасшедший дом.
– Нет, Джил. Это церковь… и логический эклектизм нашего времени.
– Что?
– Новое Откровение – старый фокус. Не Фостер и не Дигби ее придумали. Они просто слепили из кусков лакомую приманку, подмазали ее кое-где и пустили в дело. И какое дело! Меня тревожит, что я вполне могу дожить до того времени, когда эта штука станет обязательной для всех.
– О нет!
– О да. Гитлер начинал с меньшего, а все, что у него было, это ненависть. Счастьем торговать гораздо выгоднее. Я знаю, я сам из той же шайки, как напомнил мне Дигби. – Джубал поморщился. – Я должен был съездить ему по физиономии, а вместо этого расплылся в улыбке. Вот почему я боюсь его. Он умен. Он знает, что людям надо. Счастье. Мир слишком долго боялся греха. Теперь Дигби говорит, что бояться ничего не надо ни в этой жизни, ни после, и что бог повелевает всем быть счастливыми. День за днем он твердит: "Ничего не бойтесь, будьте счастливы".
– Так это же хорошо, – возразила Джил. – Он работает изо всех сил, вот только…
– Вздор! Он играетизо всех сил.
– Нет, у меня сложилось впечатление, что он действительно предан своей идее, что он пожертвовал ради…
– Вздор, я сказал. Джил, из всей чепухи, иже еси в нашем мире, альтруизм хуже всего. Люди все время делают лишь то, что хотят. Если они страдают при необходимости выбора – если выбор выглядит как «жертвенность» – можешь быть уверена, что это не более благородно, чем неудобство, вызванное жалостью… необходимостью выбора одной вещи, когда не можешь получить обе. Простой человек страдает всякий раз, когда он должен выбирать, потратить ли ему доллар на пиво или же отложить для детей, подниматься ли рано утром или потерять работу. Но он всегда выбирает либо меньшее зло, либо большее удовольствие. Негодяй и святой делают в конечном счете одинаковый выбор. Как Дигби. Святой или негодяй, он никак не суетливый дурак.
– Кто же он все-таки, Джубал?
– А разве есть разница?
– О, Джубал, ваш цинизм – поза! Конечно, разница есть.
– М-м… да, есть. Надеюсь, что он негодяй… потому что святой причинит в десять раз больше зла. Подумай хорошенько, и сама поймешь. Можешь называть это цинизмом… как будто это слово доказывает неправоту! Джил, что, собственно, тебе не нравится в их службах?
– Ну… все. Не скажете же вы, что это– богослужение!
– Хочешь сказать, что в Маленькой Коричневой Церкви, которую ты посещала девочкой, все делалось по-другому? Взгляни на вещи трезво, Джил. У Святого Петра тоже делают не то, что тебе нравится. И в Мекке.
– Да, но… Нигде не делают такого! Змеиные танцы… игральные автоматы… даже бар! Это просто непристойно!
– Я считаю, что храмовая проституция – это не так уж и непристойно.
– Фу!
– Я полагаю, что зверь с двумя спинами так же комичен во время служения богу, как и при других обстоятельствах. Что же касается змеиных танцев… Ты когда-нибудь видала службы трясунов? Я тоже ни разу. Церковь, ставящая препоны влечению полов, не сможет протянуть долго. Однако пляски во славу бога имеют древнюю историю. Им не обязательно быть артистичными – трясунам в жизни не видать Большого Театра, им достаточно простого энтузиазма. Не находишь же ты индийские танцы дождя непочтительными?
– Тут большая разница.
– Как везде и во всем. И чем больше различий, тем больше общего. Теперь об игральных автоматах… Когда-нибудь видала, как в церкви играют в бинго?
– Э… да. Наш священник прибегал к этому средству всякий раз, когда надо было выкупить закладную. Но только в пятницу вечером. Мы никогда не делали ничего такого во время службы.
– Вот как? Напоминает анекдот о жене, которая ужасно гордилась своей верностью: она ложилась с другим, только когда муж уезжал.
– Джубал, это совсем разные вещи.
– Вероятно. Аналогия гораздо тоньше логики. Но, «маленькая леди»…
– Еще улыбнитесь при этом!
– "О… это шутка". Джил, если вещь греховна в воскресенье, она греховна и в пятницу. Так, по крайней мере грокаю я… и, видимо, Человек с Марса. Единственное различие, которое я увидал, состоит в том, что фостериты выдают библейские изречения – причем бесплатно – даже если ты проиграл. Способно ли бинго на такое?
– Лживые словеса! Тексты Нового Откровения!.. Вы хоть читали их?
– Читал.
– Тогда сами знаете. Они лишь приодеты в библейские одежды. Частью приторно-сладки, в большинстве – нелепы… а некоторые просто злобны.
Довольно долгое время Джубал молчал. Наконец он произнес:
– Джил, ты знакома со священными писаниями индусов?
– Боюсь, что нет.
– А с Кораном? Или другими писаниями? Я могу привести пример из Библии, но не хочу задевать твои чувства.
– Вы не заденете моих чувств.
– Что ж, я использую Ветхий завет, выбрав куски, которые обычно не очень-то расстраивают людей. Ты знаешь о Содоме и Гоморре? Как Лот был спасен из этих безнравственных городов, когда Яхве разрушил их?
– Конечно. Его жена превратилась в соляной столп.
– Это всегда казалось мне слишком сильным наказанием. Но мы говорили о Лоте. Петр описывает его как справедливого, благочестивого и праведного человека, которого тошнило от грязных разговорчиков нечестивых горожан. Святому Петру полагается быть образцом честности, поскольку ему вверены ключи от царства небесного. Но очень трудно понять, что же вознесло Лота на вершину добродетели. Он разделил пастбища по совету своего брата. Он попал в плен в битве. Он драпанул из города, чтобы спасти свою шкуру. Он накормил и приютил двух незнакомцев, однако его поведение показывает, что он знал, какие это важные персоны, но, с точки зрения Корана и моей собственной, его гостеприимство ценилось бы больше, сочти он их обыкновенными нищими. Помимо этих примеров и суждений Святого Петра есть только один случай, на основании которого можно судить о честности Лота… честности настолько исключительной, что небесное заступничество спасло его жизнь. Смотри Книгу Бытия, глава девятнадцатая, стих седьмой.
– И что она говорит?
– Найди сама. Я не жду, что ты поверишь мне.
– Джубал! Вы самый противный человек из всех, что я встречала.
– А ты очень миленькая девочка, поэтому я не обращаю внимания на твое невежество. Ладно, но потом проверь сама. Соседи Лота ломились в его дверь и хотели прогнать этих парней из города. Лот не спорил, он предложил сделку. У него были две дочери, девственницы, как он говорил. Он сказал толпе, что отдаст им этих девочек, и они вольны делать с ними все, что пожелают, другими словами, собачью свадьбу. Он умолялих делать с его дочерьми кому что нравится… только перестать стучать в дверь.
– Джубал… Там действительно так говорится?
– Я осовременил язык, но смысл так же безошибочен, как подмигивание шлюхи. Лот предлагал ораве мужиков – «юношей и старцев», как говорится в Библии – надругаться над двумя девственницами, лишь бы только они перестали стучать в дверь. Кстати! – Джубал просиял. – Следовало испробовать тот же способ, когда гориллы из СС ломились в мои двери! Может, я попал бы на небеса. – Он призадумался. – Нет, здесь требуется «нетронутая девственница», и я бы не знал, кого из вас предлагать.
– Бр-р! Уж только не меня.
– Что ж, и Лот мог ошибаться. Но именно это он обещал – своих девственных дочерей, юных, хрупких и напуганных, – настаивая, чтобы шайка громил изнасиловала их, лишь бы его самого оставили в покое! – Джубал выругался. – Библия величает этого подонка праведником.
Джил медленно проговорила:
– Я не думаю, чтобы именно так нам объясняли это в воскресной школе.
– Черт побери, взгляни сама! Это не единственный удар для тех, кто читаетБиблию. Возьмем Елисея. Елисей был таким святым, что одно прикосновение к его костям возвращало мертвецов к жизни. Он был таким же плешивым старым прощелыгой, как и я. И вот однажды дети принялись смеяться над его лысиной, точно так же, как порой делаете и вы, девушки. Поэтому бог послал медведей, разодравших сорок два ребенка на кровавые куски. Вот что говорит нам вторая глава Книги Царств.
– Босс, я никогда не смеялась над вашей лысиной.
– А кто послал от моего имени запрос этому, шарлатану-парикмахеру? Кто бы это ни была, бог-то это знает, и она должна теперь беречься медведей. Библия переполнена подобными вещами. Преступления, выворачивающие душу наизнанку, защищаются божественным повелением или божественным дозволением… добавь сюда же отсутствие здравого, смысла и объяснимых законов общественного поведения. И если бы одна только Библия. Попробуй найди хотя бы кусочек чистой земли среди порнографического хлама, который сходит за священные писания индусов. Возьми дюжину других религий. Но я не осуждаю их; я вполне допускаю, что одна из этих мифологий и есть истинное слово Божие… что Бог и впрямь параноик, разорвавший на куски сорок два ребенка лишь за то, что они осмеяли проповедника. С моей точки зрения Новое Откровение Фостера – всего лишь сладенькая конфетка. Патрон епископа Дигби – добрый дядюшка. Он хочет, чтобы люди были счастливы, счастливы на Земле и получили вечное блаженство на небесах. Он не требует, чтобы ты истязала плоть. Нет-нет! Это очень экономная упаковка. Любишь выпивку, азартную игру, пляски и женщин – приходи в церковь и занимайся этим под божественным покровительством. Занимайся этим с чистой совестью. Получай от этого удовольствие. Живи этим! Будь счастлив! – Джубал попытался изобразить на лице счастье. – Конечно, есть и обязанности; бог епископа Дигби ожидает признания. Каждый, кто глуп настолько, что отказывается быть счастливым в его понимании, является грешником и заслуживает того, что с ним случается. Но это правило – общее для всех богов. Не вини Фостера и Дигби. Их танцевальная подмазка со всех сторон ортодоксальна.
– Вот вы и обращены наполовину.
– Ну уж нет! Мне не нравятся змеиные танцы, я недолюбливаю толчею и не позволю всякой дряни указывать, где мне проводить воскресенья. Я просто протестую против твоих слов о том, что они все делают не так. Как литература Новое Откровение – куча серых мыслишек… Да так и должно быть. Свою Библию они составили, передрав другие книги. Что же до внутренней логики, хотя мирские правила и не распространяются на священные писания, но Новое Откровение вообще выходит за всяческие рамки, временами яростно кусая собственный хвост. Попробуй сопоставить Ветхий завет с Новым или буддистское учение с его апокрифами. Как мораль фостеризм представляет собой фрейдистскую этику, подслащенную для тех, кто не способен воспринимать психологию впрямую, хотя я сомневаюсь, чтобы старый развратник, написавший Библию – прости, «вдохновленный написать» – знал об этом: он не был ученым. Но он чувствовал время, использовал дух времени. Страх, комплекс вины, утрата веры – разве мог он такое пропустить? Ладно, кончай разговор, я вздремну.
– Сами же и болтали больше всех.
– Ну, женщины всегда провоцировали меня на разговоры.
Прибыв домой, они обнаружили, что Кэкстон и Махмуд уже давным-давно ждут их. Бен расстроился, не застав Джил, однако компания Мириам, Энн и Доркас довольно быстро подняла ему настроение. Махмуд всегда заявлялся под предлогом встречи с Майком или доктором Харшоу; однако он тоже не выказывал огорчения, если в его распоряжении оказывались лишь еда, выпивка и сад Джубала. Мириам как раз царапала его спину, в то время как Доркас вцепилась в волосы. Джубал взглянул на него.
– Не вставай.
– Если бы я мог! Она же сидит на мне. Привет, Майк!
– Привет, мой брат Стинки доктор Махмуд, – Майк торжественно поприветствовал Бена и попросил у всех извинения:
– Иди, иди, сынок, – ответил ему Джубал.
Энн спросила:
– Майк, ты перекусишь?
– Энн, я не голоден. Благодарю тебя, – церемонно ответил он, повернулся и вошел в дом.
Махмуд извернулся, чуть не сбросив Мириам.
– Джубал! Что такое с нашим сыном?
– Да, – поддержал Бен, – он выглядит больным.
– Оставьте его. Чрезмерная доза религии, – Джубал коротко пересказал утренние события.
Махмуд нахмурился.
– Стоило ли оставлять его с Дигби? Мне кажется, что это – прости меня, мой брат, – неумно.
– Стинки, он должен сам преодолевать подобные трудности. Ты вколотил в него теологию – он говорил мне. Можешь ты назвать хотя бы одну причину, по которой Дигби должен, упускать свой шанс? Ответь как ученый, а не как мусульманин.
– Я не могу отвечать не как мусульманин, – кротко возразил доктор Махмуд.
– Извини. Я принимаю эту неизбежность, хотя и не согласен с ней.
– Джубал, я использовал слово «мусульманин» в его точном смысле, а не в том узком, который Мариам вкладывает в слово «магометанин».
– Как я и буду тебя называть, пока не научишься произносить «Мириам»! Перестань дергаться.
– Да, Мариам. Ох! Для чего женщине быть такой сильной? Джубал, как ученый я нахожу Майкла сущим кладом. Как мусульманин я нахожу в нем готовность подчиниться воле Божьей… и это наполняет меня радостью за него, хотя тут есть еще трудности, и он так и не грокнул еще, что означает английское слово «God» <Бог>. – Он пожал плечами. – Как впрочем, и арабское «Аллах». Но как человек – и раб Господень – я люблю этого парня, нашего приемного сына и водного брата, и не позволю ему подпадать под дурное влияние. Даже помимо его вероучения этот Дигби производит весьма дурное впечатление. А ты что думаешь?