Он вышел в огромную переднюю, несущую отпечаток обезличенного комфорта гостиничных номеров. Несколько человек смотрели стереобак. Джубалу никогда не приходилось видеть такой громадный. Один из них поднял голову.
   – Привет, Джубал.
   – Привет, Бен. Как обстоят дела? Майк все еще в тюрьме?
   – Нет. Он вышел оттуда вскоре после нашего разговора.
   – Предварительное слушание назначили?
   Бен улыбнулся.
   – Все немножко не так, Джубал. Майка не выпустили, он сбежал.
   Джубал поморщился.
   – Это глупо. Теперь защищать его будет в десять раз труднее.
   – Джубал, я же сказал, что волноваться не надо. Все мы числимся погибшими, а Майк – пропавшим без вести. Мы уедем из этого города, нет проблем. Переберемся куда-нибудь.
   – Его выдадут как преступника.
   – Не бойтесь. Не смогут.
   – Ну… Где он? Мне надо переговорить с ним.
   – Он парой этажей ниже. Но он сейчас медитирует. Он просил передать, чтобы вы не предпринимали никаких действий. Если настаиваете, можете поговорить с ним, Джил разбудит его. Но лучше бы не надо. Незачем спешить.
   Джубалу чертовски не терпелось переговорить с Майком… и отшлепать его за то, что он заварил всю эту кашу… Но беспокоить Майка сейчас было еще хуже, чем трогать Джубала, когда он диктовал рассказ. Мальчик всегда выходил из этого самогипноза, когда «грокал полноту» чего-либо, над чем думал. Если же нет, ему требовалось продолжать свой транс. В общем, тревожить его было все равно, что медведя во время спячки.
   – Хорошо. Но я хочу поговорить с ним, когда он очнется.
   – Обязательно. А теперь расслабьтесь и забудьте свой перелет. – Бен подвел его к сидящим. Энн подняла голову.
   – Хэлло, босс. – Она похлопала рукой по креслу рядом особой. – Садитесь.
   Джубал опустился в кресло.
   – Могу я спросить, что ты-тоздесь делаешь?
   – То же, что и вы: ничего. Джубал, пожалуйста, не пускайте в ход руки. Мы не меньше вашего привязаны к Майку. Но вы были слишком взбудоражены, чтобы с вами спорить. Поэтому успокойтесь и слушайте, что о нас говорят. Шериф объявил, что намерен изгнать всех шлюх из города. – Она улыбнулась. – Мена никогда раньше не изгоняли из города. Интересно, шлюх вывозят по железной дороге? Или мне придется идти пешком?
   – Не думаю, что будет соблюдаться протокол. Вы все здесь?
   – Да, но только не злитесь. Мы с Ларри с год назад договорились с ребятами Мак-Клинтоков… так, на всякий случай. Они знают, как работает изгородь, где выключатели и все такое прочее. Все в порядке.
   – Хм! Я начинаю думать, что я тут просто нахлебник.
   – Вы хотели, чтобы мы охраняли дом и не тревожили вас. Но просто стыд, что вы не взяли нас с собой. Мы уже давно здесь… Наверное, с вами что-то случилось по дороге.
   – Случилось. Энн, как только я вернусь домой, я больше шагу и него не сделаю. И я непременно выброшу телефон и вдребезги разобью бубнилку.
   – Да, босс.
   – И эту тоже. – Он кивнул взгляд на стереобак. – Передают по ней что-нибудь, кроме рекламы? Где моя крестная дочь? Не говорите только, что оставили ее с этими юными идиотами Мак-Клинтокамн!
   – Конечно, нет. Она здесь. У нее даже своя нянюшка.
   – Я хочу видеть ее.
   – Патти проводит вас. Я устала от нее…. она ужасно вела себя в дороге. Патти, милая! Джубал хочет видеть Аби.
   Патриция стремительно, но не торопясь, пересекла комнату.
   – Конечно, Джубал. Я как раз не занята. Сюда, пожалуйста.
   – Дети в моей комнате, – пояснила она по дороге Джубалу, едва поспевавшему за ней, – поэтому Лапушка присматривает за ними.
   Джубал был не слишком удивлен, когда увидал, что имела а виду Патриция. На кровати лежал удав, свившись петлями, которые образовывали гнездо. Двойное гнездо, если быть точным, так как хвост змеи делил прямоугольник пополам, образуя два кармана размером с детскую кроватку, застеленные одеяльцами, в каждом из которых копошилось по грудничку.
   При их появлении удав вопросительно поднял голову. Патти погладила его и сказала:
   – Все хорошо, милая. Папа Джубал пришел взглянуть на девочек. Погладьте ее, и пусть она грокнет вас, чтобы в следующий раз узнать.
   Джубал показал козу лучшей в мире девочке, которая таращилась на него и пускала пузыри, а потом погладил удава. Это был самый прекрасный экземпляр Boidae из всех, что ему доводилось видеть. Джубал прикинул, что он гораздо длиннее тех, что можно встретить в зоопарках. На его коже четко выделялись перекрещивающиеся полосы, и окраска на хвосте была просто кричащей. Он позавидовал, что у Патти есть такой питомец, и пожалел, что недостаток времени не позволит ему подружиться с удавом.
   Змея потерлась головой о его ладонь, совсем как кошка. Патти взяла Аби и сказала:
   – Лапушка, почему ты не сказала мне? Она всегда говорит, если кто-то из них в ней запутывается или когда нужна какая-нибудь помощь: она ведь может разве только не дать им выбраться наружу. Но она никак не грокнет, что если ребенок мокренький, его надо переодеть в сухое. Лапушка не видит в этом ничего плохого. Впрочем, как и Аби.
   – Я знаю. А кто эта другая пышка?
   – Это Фатима Мишель. Я думала, вы знаете.
   – И ониздесь? Я считал, что они в Бейруте.
   – Нет, они прибыли из каких-то чужих краев. Мариам говорила, но для меня это пустой звук: я мало где бывала. Я грокаю, что все города похожи: кругом одни люди. Вы не подержите Абигайль, пока я переодену Фатиму?
   Джубал сделал это с радостью, заверив Аби, что она самая прекрасная девочка в мире. Затем он в том же заверил Фатиму. Оба раза он был искренен, и обе девочки поверили ему. Джубал говорил эти слова бесчисленное множество раз с тех еще времен, когда начал работать в администрации Хардинга, всегда говорил это искренне, и всегда ему верили.
   Он с большим сожалением покинул эту комнату, погладив на прощанье Лапушку и сказав ей те же слова.
   Они отправились к матери Фатимы.
   – Босс, солнышко! – она поцеловала его и похлопала по животу. – Я вижу, кормят вас как следует.
   – Не всегда. Я видел твою дочь. Чистый ангел.
   – Хорошенькая девочка, правда? Мы хотим продать ее в Рио.
   – Я думал, что в Бейруте рынок лучше.
   – Стинки говорит, что нет. Продадим ее, чтобы освободить место. – Она приложила его ладонь к своему животу. – Чувствуете? Мы со Стинки сделали мальчика. Сейчас не время для дочерей.
   – Мариам, – осуждающе сказала Патти, – нельзя так говорить.
   – Прости, Патти. О твоем сыне я так говорить не буду. Тетушка Патти – леди, и грокает, что я – нет.
   – Я тоже это грокаю, маленький чертенок. Но если вы соберетесь продавать Фатиму, я дам в два раза больше, чем тебе предложат.
   – Обговорите это с тетушкой Патти. Единственное, что мне разрешили, это видеть ее иногда.
   – И ты вовсе не беременна, так что смело можешь оставлять ее у себя. Дай-ка мне поглядеть в твои глаза. Хм… возможно.
   – Не возможно, а так оно и есть. Майк грокнул это очень тщательно и сказал Стинки, что он сделал мальчика.
   – Откуда ему знать? Я, например, не совсем уверен в твоей беременности.
   – Она правду говорит, Джубал, – заверила его Патриция. Мириам поглядела на него с бесконечным терпением во взоре.
   – Прежний скептицизм, босс? Майк грокнул это, еще когда мы были в Бейруте, раньше, чем мы со Стинки поняли, что у нас получилось. Майк позвонил нам. Поэтому Стинки взял в университете саббатикал <Subbatical (англ.) – каждый седьмой год, когда профессор университета свободен от лекций>, и вот мы здесь.
   – И что вы тут делаете?
   – Работаем. Тяжелее, чем мне приходилось у вас, босс. Мой муж – сущий рабовладелец.
   – А что за работа?
   – Они пишут марсианский словарь, – ответила Патти.
   – Марсианско-английский? Полагаю, это непросто.
   – Нет-нет! Это было бы просто невозможно. Марсианский словарь на марсианском. У марсиан никогда не было словарей. Они им не нужны. Моя работа – чисто механическая. Я пишу то, что они говорят. Майк и Стинки – в основном, Стинки – разработали знаки для обозначения марсианских фонем, – всего восемьдесят один знак. Мы переделали пишущую машинку IBM, используя и нижний, и верхний регистры… Босс, милый, как секретарша я теперь ни к черту не гожусь. Я уже привыкла к марсианскому расположению букв на машинке. Любите вы меня такую? Если вы крикните «Ко мне!» – я примчусь, но ничего не смогу сделать. Но я могу готовить… и у меня есть другие таланты.
   – Я буду диктовать на марсианском.
   – Вы сможете, когда Майк и Стинки с вами позанимаются. Я грокаю. Да, Патти?
   – Ты верно говоришь, мой брат.
   Они вернулись в номер Джубала. Кэкстон предложил перейти в более тихое место и повел Джубала за собой.
   – Похоже, вы сняли чуть не весь этаж.
   – Весь отель, – ответил Бен. – Номера четырех классов: секретарские, президентские, королевские и одноместные, соединенные вместе. Попасть в них можно только с нашей посадочной площадки или через фойе… но это небезопасно. Вас предупредили?
   – Да.
   – Сейчас нам не нужно так много места, но как знать… люди прибывают.
   – Бен, как это вы прячетесь так открыто? Персонал отеля вышвырнет вас вон.
   – Персонал сюда не ходит. Видите ли, Майк купил этот отель.
   – Я думаю, это вовсе никуда не годится.
   – Ничего страшного, если только наш пончик шеф полиции не сделал мистера Дугласа своим платным агентом. Майк сделал это через четвертые руки, и Дуглас не стал совать свой нос в это дело. Я думаю, что с тех пор, как Килгаллен завладел моей колонкой, Дуглас перестал ненавидеть меня, хотя и не перестал за мною присматривать. Юридический владелец отеля – один из наших людей Девятого Круга. Он забрал этот этаж в свое распоряжение на весь сезон, и управляющий не стал спрашивать, зачем: он дорожит своим местом. Это прекрасное укрытие. Пока Майк не грокнет, куда мы пойдем.
   – Похоже, что Майк предчувствует такую необходимость.
   – Я в этом уверен. Две недели тому назад Майк удалил всех из гнезда птенцов, за исключением Мариам и ее дочери. Мариам пока нужна здесь. Майк отослал родителей с детьми в разные города. Я думаю, туда, где он намерен открыть новые храмы. И когда придет время, их будет около десятка. Все очень просто.
   – Но ведь вам не на что жить. Вы же потеряли все имущество!
   – Нет, все важное сохранено. И ленты с записями Стинки, и хитрая пишущая машинка Мариам… Даже эта ваша дурацкая голова из храма. А еще Майк прихватил одежду и часть денег.
   – Ты говоришь, Майкэто сделал? – перебил Джубал. – Но ведь он был в тюрьме, разве нет?
   – Его тело было в тюрьме, скрюченное в трансе. А сам он был с нами. Понимаете?
   – Не грокнул.
   – Связь. По большей части он был в голове Джил, но мы все были с ним тесно связаны. Я не могу объяснить, это надо сделать. Когда произошел взрыв, он перетащил нас сюда. Потом вернулся и перетащил все остальное.
   Джубал почесал затылок.
   – Телепортация, – нетерпеливо сказал Кэкстон. – Что тут так трудно грокнуть, Джубал? Вы же сами говорили, что я должен открыть глаза, когда увижу чудо, и понять его. Я так и сделал, и другие тоже. Только это не более чудесно, чем радио. Вы грокаете радио? Или стереовидение? Или компьютеры?
   – Я? Нет.
   – Я тоже. Но я мог бы, появись у меня время и желание, выучить язык электроники. Это сложно, но чудом и не пахнет. Телепортация – это просто, если знаешь язык. Вот язык – это действительно трудно.
   – Бен, ты тоже можешь телепортировать предметы?
   – Я? Этому не учат в детском садике. Я дьякон только потому, что отношусь к Первопризванным. Практически же я не поднялся выше Четвертого Круга. Я только начинаю учиться управлять своим телом. Патти единственная, кто регулярно пользуется тслепортацией… и я не уверен, что она хоть раз сделала это без помощи Майка. Майк говорит, что она и сама может это делать, но она слишком наивна и робка при всей своей одаренности и слишком привыкла прибегать к его помощи. Чего ей, кстати, не следует делать. Джубал, вот что я грокнул: на самом деле нам не нужен Майк… Вымогли бы быть Человеком с Марса. Или я. Майк – это словно первый человек, добывший огонь. Огонь существовал и раньше. После того, как он показал, его уже мог добыть любой, у кого хватало ума уберечься от ожогов. Понимаете меня?
   – Я грокнул отчасти.
   – Майк – наш Прометей. Но и только. Майк всегда это подчеркивает. Ты есть бог, я есть Бог, он есть Бог. Все, что грокает. Майк – человек, как и все мы. Незаурядный человек. Человек заурядный, научившись тому, что умеют марсиане, объявил бы себя божеством. Майк выше подобных вещей. Прометей… но не более того.
   – Прометей заплатил высокую цену за то, что принес людям огонь, – медленно произнес Джубал.
   – Не думайте, что Майк не платит! Он платит тем, что работает двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю, стараясь научить нас тому, как обращаться со спичками и не обжечься. Задолго до того, как я здесь появился, Джил и Патти попытались уменьшить его нагрузку, заставив его не работать одну ночь в неделю. – Бен улыбнулся. – Но Майка нельзя остановить. Этот город наводнен игорными притонами. Как правило, это обираловки, действующие в обход закона. Поэтому Майк проводит эту свободную ночь, играя против шулеров… и выигрывая. Его пытались ограбить, его пытались убить, ему подливали всякого рода зелья, к нему подсылали мускулистых парней. Но это только подняло его репутацию самого везучего человека… и привело толпы людей в Храм. Они попробовали не пускать его туда. Опять ошибка. Карты не тасовались, колеса не вращались, кости выпадали одной и той же стороной. Наконец они отступились, попросив его не выигрывать много за раз. Он согласился бы на это и раньше, попроси они его по-хорошему.
   Кэкстон помолчал.
   – Теперь против нас действует новая сила. Не только фостериты и прочие церкви… но еще «синдикат» и городские власти. Думаю, что взрыв в Храме – работа профессионалов. Сомневаюсь, чтобы к этому имели отношение штурмовые отряды фостеритов.
   Во время их разговора люди входили с комнату, собирались в группы. Джубалу бросилось в глаза их странное состояние: неспешное спокойствие в сочетании с нарастающим напряжением. Никто не казался возбужденным, не было никакой спешки… и все, что они делали, казалось целенаправленным, даже такие очевидно непреднамеренные действия, как встреча вновь приходящих, сопровождаемая поцелуями или приветствиями. У Джубала возникло ощущение, будто каждое движение было заранее продуманно неким хореографом.
   Спокойствие и нарастающее напряжение… точнее, ожидание, решил он. Люди были напряжены, но ни в коей мере не скованы. Все это напоминало Джубалу что-то уже виденное. Хирургическую операцию? Когда дело делает мастер, и нет ни шума, ни лишних движений.
   И тут он вспомнил. Давным-давно, когда для исследования космоса еще применялись ракеты с химическим горючим, он наблюдал стартовый отсчет в центре управления полетом. Он припомнил такие же негромкие голоса, спокойные, разные, но скоординированные, действия, то же самое торжественное ожидание. Они «ждали полноты», это было очевидно. Но полноты чего? И почему они были так счастливы? Их Храм и все, что они построили, было разрушено. И вместе с тем они были похожи на детишек в ночь перед рождеством.
   Джубал сразу же, как появился здесь, заметил, что нагота, которая смутила Бена во время его первого визита в Гнездо, здесь, казалось, не практиковалась, хотя для этого были все условия. Он не видел пока ни одного раздетого человека. Впрочем, он был в каком-то «семейном» настроении, когда не обращаешь внимания, одет ли человек или раздет.
   Когда он заметил то, чего ждал, то в глаза бросилась не кожа, а густейший и прекраснейший водопад черных волос, каких ему в жизни не доводилось видеть. Это богатство принадлежало молодой женщине, которая вошла в комнату, перебросилась с кем-то парой слов, поцеловала Бена, серьезно поглядела на Джубала и вышла. Джубал проводил ее глазами, оценив взглядом знатока эту струящуюся массу цвета полуночного неба. И только когда она вышла, он осознал, что на ней не было иной одежды, кроме царственного величия… и что она была не первой из братьев, встреченных им сегодня в таком виде.
   Бен перехватил его взгляд.
   – Это Рут, – сказал он, – новая верховная жрица. Они с мужем были на другом побережье… я думаю, готовились открывать филиал храма. Я рад, что они здесь. Это похоже на семью, собравшуюся в отчем доме.
   – Прекрасные волосы. Жаль, что она не задержалась.
   – Почему же вы не окликнули ее?
   – Как?
   – Рут наверняка зашла сюда, чтобы взглянуть на вас. Они, должно быть, только-только прибыли. Вы заметили, что нас с вами как бы чуть сторонятся?
   – Хм… да. – Вообще-то Джубал приготовился к тому, что придется отражать попытки интимной близости… Но оказалось, что никто ничего такого предпринимать не собирается. С ним обходились гостеприимно, но это скорее походило на вежливую ласковость кошки, нежели на чрезмерное дружелюбие пса.
   – Они очень интересуются вами… но еще побаиваются.
   –  Меня?
   – Я же говорил вам прошлым летом. Вы – миф, который не обязательно должен быть реальным и который живет дольше, чем человек. Майк говорил им, что вы – единственный известный ему человек, который может «грокнуть в полноте», не зная марсианского. Большинство из них подозревает, что вы читаете мысли так же легко, как сам Майк.
   – Что за чепуха! Я надеюсь, ты разуверил их?
   – Кто я такой, чтобы разрушать миф? Если вы это сделаете, значит у вас есть свои причины отрицать ваши способности. Они слегка побаиваются вас: вы едите на завтрак младенцев, а когда ревете, то трясется земля. Любой из них был бы рад, окликни вы его… Но никто не станет специально обращать на себя ваше внимание. Они знают, что даже Майк слушает, когда вы говорите.
   Джубал выразил отношение ко всему сказанному одним-единственным словом.
   – Конечно, – согласился Бен. – И у Майка есть свои слабости. Я же говорил, что он был человеком. Но вы – святой покровитель, и тут уж ничего не попишешь.
   – Ладно… а, вон там вошел кое-кто знакомый. Джил! Обернись-ка, детка!
   Женщина, поколебавшись, обернулась.
   – Я Доун. Но благодарю вас. – Она подошла, и Джубал подумал, что она собирается поцеловать его. Однако она опустилась на колено и поцеловала ему руку. – Отец Джубал! Мы приветствуем вас и пьем от вас глубокими глотками.
   Джубал поспешно выдернул руку.
   – Боже мой, что ты делаешь, детка! Ну-ка поднимись и сядь рядышком. Разделим воду.
   – Да, отец Джубал.
   – Что? Зови меня просто Джубал. И скажи всем, что я не люблю, когда со мной обращаются, словно с прокаженным. Я в родной семье… надеюсь.
   – Да… Джубал.
   – Поэтому я ожидаю, что все здесь будут звать меня Джубалом и относиться ко мне, как к водному брату – не больше и не меньше. Первый, кто обратится ко мне с излишним уважением, останется после уроков. Грокаешь?
   – Да, Джубал, – согласилась она, – я уже сказала им.
   – Что?
   – Доун имеет в виду, – пояснил Бен, – что она сказала об этом, скорее всего – Патти, и Патти сейчас говорит это всем, кто может слышать… внутренним слухом. А они скажут тем, кто слегка глуховат, как я.
   – Верно, – сказала Доун. – За исключением того, что я сказала и Джил. Патти сейчас на улице, – ее зачем-то послал Майк. Джубал, вы смотрели стерео? Мы все так взволнованы.
   – Я? Нет.
   – Ты говоришь о разрушении тюрьмы, Доун?
   – Да, Бен.
   – Мы еще не говорили об этом. Джубал, Майк не просто проломил стену и вышел вон. Он выкинул чудо, которое им непросто будет переварить. Он разметал в окружной тюрьме все двери, все запоры, когда уходил… и то же самое сделал с тюрьмой штата. Она там рядом. А затем разоружил всю полицию. Частично для того, чтобы прибавить им хлопот… частично потому, что Майк просто не выносит, когда человека запирают, какова бы ни была причина. Он грокает, что это величайшая неправильность.
   – Все правильно, – согласился Джубал. – Майк кроток. Если кого-то запирают, это причиняет ему боль. Я согласен с ним.
   Бен покачал головой.
   – Майк не так уж кроток, Джубал. Он не колеблется, убивая людей. Но он совершеннейший анархист: запереть человека – это неправильность. Свобода личности – и полная ответственность личности за поступки. Ты есть Бог.
   – И где же вы тут видите противоречие, сэр? Убийство человека может быть необходимым. Но тюремное заключение – это преступление против личности данного человека… и твоей собственной.
   Бен взглянул на него.
   – Майк прав: вы грокаете в полноте… в его стиле. Я далек от совершенства… Я еще только учусь. – Он обернулся к Доун. – И как они это восприняли?
   Она тихонько прыснула.
   – В осиное гнездо сунули палку. Мэр кипит. Он запросил подмогу у штата и Федерации… и получил ее. Мы видели приземление крупных сил полиции. Но стоило им выбраться из машин, как Майк лишил их всей амуниции, включая ботинки.
   – Я грокаю, – сказал Бен, – он останется в трансе, пока они не пойдут на попятный. Чтобы работать с такой массой деталей, он должен растягивать время до бесконечности.
   – Не думаю. – Доун покачала головой. – Я не обошлась бы без транса, доведись мне делать десятую часть того, что делает Майк. Но я грокаю, что Майкл мог бы делать это, даже раскатывая на велосипеде вниз головой.
   – Хм… Не знаю, я пока еще делаю песочные куличики. – Он поднялся.
   – У меня от ваших чудес иной раз голова кругом, идет, золотко. Пойду-ка посмотрю стерео. – Он задержался, чтобы поцеловать ее. – А ты развлекай старого Папу Джубала. Он любит маленьких девочек. – Кэкстон пошел к двери, и пачка сигарет, догнав его, нырнула ему в карман.
   Джубал спросил:
   – Это вы сделали? Или Бен?
   – Бен. Он всегда забывает свои сигареты. Они летают за ним по всему Гнезду.
   – Хм… Неплохие песочные куличики удаются нашему Бену.
   – Бен преуспевает больше, чем сам признается. Он очень святой человек.
   – Хм… Доун, ведь вы та Доун Ардент, которую я встречал в Храме Фостера, да?
   – О, так вы помните! – Она расцвела, как девочка, получившая долгожданный леденец.
   – Конечно. Но вы изменились. Вы кажетесь еще прекраснее.
   – Это потому, что так оно и есть, – просто сказала она. – Вы по ошибке приняли меня за Джил. Она тоже стала красивее, чем была.
   – А где это прелестное дитя? Мне бы хотелось увидеть ее.
   – Она работает. – Доун помолчала. – Но я сказала ей, и она сейчас придет. – Она снова помолчала. – Я сменю ее. Если вы позволите.
   – Конечно-конечно.
   Она поднялась и ушла, и тут же рядом с Джубалом оказался доктор Махмуд.
   Джубал сурово поглядел на него.
   – Вообще-то тебе следовало бы проявить учтивость и дать мне знать, что вы прибыли, а то вместо этого я вдруг обнаруживаю свою крестную дочь, за которой присматривает змея.
   – Ну, Джубал, вы всегда страшно торопитесь.
   – Сэр, когда человеку столько лет… – Он остановился, потому что две ладошки легли ему на глаза, и знакомый голос потребовал: – Угадайте, кто?
   – Вельзевул?
   – Нет.
   – Леди Макбет?
   – Теплее. Последняя попытка.
   – Джиллиан, прекрати и сядь рядышком.
   – Да, отец.
   – И прекрати называть меня отцом вне стен моего дома. Сэр, как я говорил, когда человеку столько лет, сколько мне, он поневоле должен спешить делать некоторые вещи. Каждый восход солнца – драгоценнейший камень… ибо однажды можно не дождаться его заката.
   Махмуд улыбнулся.
   – Джубал, вы полагаете, что стоит вам перестать чудить, и мир остановится?
   – Точно так, сэр… с моей точки зрения. – Мириам подошла и молча села рядом с Харшоу. Он положил руку ей на плечо. – Поскольку я не слишком жаждал узреть твою противную физиономию… и несколько более приятное личико моей бывшей секретарши…
   Мириам прошептала ему в ухо:
   – Босс, вам так не терпится получить пинок в живот? Я исключительно прекрасна. И это мнение крупнейшего специалиста.
   – Помолчи. Новые крестные дочери – совсем иное дело. Из-за того, что ты не удосужилась черкнуть мне открытку, я чуть было не упустил шанс увидеть Фатиму Мишель. В таком случае моя тень стала бы являться тебе по ночам со словами упрека.
   – В таком случае, – парировала Мириам, – и одновременно с этим вы могли бы видеть Микки… размазывающую по волосам тертую морковь. Отвратительное зрелище.
   – Я говорил фигурально.
   – А я – нет. Она чрезвычайно неряшливо ест.
   – Почему, – мягко вмешалась Джил, – вы говорили фигурально, босс?
   – Привидение – это концепция, к которой я обращаюсь разве что как к фигуре речи.
   – Но это больше, чем просто фигура речи.
   – Возможно, возможно. Но я предпочитаю встречать девушек, когда они во плоти. Равно как и я сам.
   – Но это как раз то, что я вам говорил, Джубал, – сказал доктор Махмуд. – Ваша смерть еще не близка. Майк грокнул вас. Он говорит, что у вас впереди еще много лет.
   Джубал покачал головой.
   – Еще давным-давно я установил себе пределом три цифры.
   – Какие три цифры, босс? – с невинным видом осведомилась Мириам. – Вы имеете в виду мафусаилов век?
   Он пожал плечами.
   – Не говори непристойностей.
   – Стинки считает, что женщина может говорить, что угодно, лишь бы не настаивала на том, чтобы ее словам следовали.
   – Твой муж прав. В тот день, когда мой календарь впервые покажет три цифры, я рассоединюсь. Может, в марсианском стиле, а может, своими собственными грубыми методами. Уж в этом-то вы мне не помешаете. Уйти к тем, кто поставил весь этот спектакль – вот лучшая часть игры.