Страница:
с тех пор, когда он что-то мог.
--А он и вправду мог? -- Эшер задумчиво огладил усы. -- Вы не знаете, у
него ничего не осталось от старых его работ?
-- Сомневаюсь, что оригиналы еще существуют, хотя он мог бы почерпнуть
куда больше из более поздних источников. -- Вампир разглядывал теперь Эшера
с интересом, чуть склонив голову к плечу; нежные бесцветные волосы
подрагивали в такт толчкам экипажа.
-- Интересно, -- сказал Эшер. -- Здесь, кэбби! Останови!
Кэбмен натянул вожжи и выругался, поскольку ему теперь предстояло
выбраться из самой гущи транспорта, движущегося с моста Ватерлоо. Прохожих
здесь тоже было предостаточно. Исидро выскользнул из кэба и исчез среди
движущихся силуэтов. По приказу Эшера возница снова тронул лошадь, ворча
что-то о щеголях, которым жизнь не дорога. Они пробирались в мешанине кэбов,
повозок, омнибусов, пешеходов мимо строящейся станции Ватерлоо -- Дантова
-видения из кирпича, лесов и дыма. Как только кэб выбрался из общей давки,
Эшер вынул из кармана просторного пальто толстый сверток. На скромной
этикетке значилось: "От Лам-берта".
Озябшими пальцами он извлек две серебряные цепи, подобные той, что
висела у него на шее под накрахмаленным воротничком. Обе застегивались на
запястьях с помощью хитроумного замка, но не у Исидро же было просить
помощи! Эшер задвинул их поглубже под манжеты и снова натянул перчатки --
ночь была не только сырая, но и холодная. В свертке была еще одна вещь --
серебряный нож для разрезания книг, выполненный в форме кинжала. Сделав
покупку сегодня после полудня, Эшер просто не имел времени наточить лезвие
и, честно говоря, сомневался, что это вообще возможно. Но во всяком случае,
острие вполне могло пронзить плоть. Гарды у ножа не было, как у шотландского
кинжала, и он очень хорошо укладывался в ботинок.
Эшер расплатился с кэбменом перед самой станцией. Возница, ворча,
хлестнул кнутом свою клячу и растворился в толпе не хуже вампира.
Какое-то время Эшер стоял на открытом освещенном месте, вслушиваясь в
визг трамваев, шипение пара, громкие голоса пассажиров и подземный рокот
метрополитена. От усталости его слегка пошатывало, ибо вчера, после
возвращения из Эрнчестер-Хауса, он еще ждал в переулке Забияку Джо Дэвиса и
отправился в парк на встречу с Лидией, поспав всего несколько часов. Он
намеревался вздремнуть днем, но визит в архив, а затем в магазин Ламберта
отняли слишком много времени.
И вот он стоял, усталый и продрогший, вспоминая, когда же он последний
раз спал всю ночь целиком. Мимо него к платформе прошла женщина в одежде из
светлой шотландской ткани. Эшер вспомнил белокурую пассажирку с двумя детьми
на перроне в Оксфорде и зябко передернул плечами.
За границей -- "в поле", как он и его коллеги вежливо называли места,
куда они отправлялись с лицензиями на кражи и убийства -- железнодорожная
станция считалась для агента Божьим даром, тем более такая огромная, как
Ватерлоо, хотя половина ее платформ еще строилась: тысяча путей для бегства
и настолько обезличенная толпа, что можно толкнуть плечом родного брата и не
встретиться с ним глазами. Вне всякого сомнения, охотничье угодье вампиров.
Надвинув котелок на глаза и ссутулив осыпаемые мелким дождем плечи, он
двинулся по темной мокрой мостовой в направлении Ламбет-Кат.
Когда он пересек этот запущенный убогий бульвар, чувство подавленности
усилилось. Толпы вокруг театров и питейных заведений были не меньше, чем у
станции, но гораздо шумнее. Музыка плыла из открытых дверей; мужчины в
вечерних костюмах толклись в проходах с женщинами, чьи распахнутые дождевые
плащи открывали светлые тона платьев; в свете ламп сверкали бриллианты --
иногда настоящие, иногда фальшивые. То же самое можно было сказать и о
женских улыбках. Временами одиноко стоящие женщины окликали Эшера или еще
кого-нибудь из толпы, употребляя характерные словечки, заставляющие
вспомнить Забияку Джо Дэвиса. Вежливо улыбаясь, касаясь пальцами шляпы и
отрицательно качая головой, он думал о том, что одна из них вполне могла
оказаться сестрой Дэвиса -- Мадж.
Вот еще одно идеальное место для охоты.
Он почти ощущал присутствие этих тихих убийц, пьющих людские жизни, как
сообщил ему Исидро, примерно раз в пять дней. Он отмечал возможность встречи
с ними почти автоматически, как привык
отмечать мельчайшие подробности в облике собеседника, обращая внимание
на обувь, манжеты, руки.
В его памяти эхом отозвался взревывающий голос Хориса Блейдона в
пропахшем карболкой анатомическом театре Рэдклиффа:
-- Я расскажу вам о том, что обязательно приключится с вами, если вы
закончите курс и станете докторами, в чем, глядя на ваши бледные лица, я
сильно сомневаюсь. Вы утратите навсегда прелесть жизни. Глядя на девичий
румянец, вы будете думать о чахотке. Слыша смех вашего толстого дядюшки, вы
обязательно решите, что старику грозит апоплексический удар. Перечитывая
Диккенса, вы будете ставить диагнозы его героям.
-- Крайне неудачный пример, -- заметила тогда Лидия, направляясь к
дверям, возле которых ее ждал Эшер. -- Глядя на его комплекцию и
преждевременную седину, ждешь, что его самого вот-вот хватит удар. Я
удивлюсь, если наш богоподобный Деннис не станет таким же лет через
двадцать.
И Эшер, угнетаемый сознанием собственной неприметности и приближением
так называемых средних лет, почувствовал себя после этих слов гораздо
бодрее.
Но вот реакцию Лидии на встречу с вампирами старый Блейдон, можно
сказать, предугадал в точности.
С бульвара он повернул на Лоуэр-Дич-стрит, грязный проезд, где лишь
несколько газовых фонарей слегка рассеивали дождливую мглу. Это был район
крошащихся кирпичных террас и магазинов с наглухо закрытыми ставнями --
угрюмых, тесных и грязных. Улица была темна, и только возле питейного
заведения на мостовую падал желтоватый свет. В шорохе дождя шаги Эшера
звучали негромко. В середине квартала он нашел нужную дверь: номер 216.
Света в окнах не было. Подняв голову, Эшер увидел глухие тяжелые ставни. На
двери висел замок.
Долгое время он стоял перед дверью, прислушиваясь, словно пытался --
подобно вампирам -- почуять опасность на расстоянии. Кости от усталости и
недосыпа ныли так, будто он скатился недавно с лестницы. Забияка Джо Дэвис
говорил, что за ним следят. Убийца, вампир, невидимый даже для вампиров,
вполне мог затаиться возле темного дома, ожидая, когда Эшер войдет в тень.
Эшер представил с невеселой усмешкой, что вот он возвращается сейчас в
переулок, выводящий на Лоуэр-Дич-стрит, и сталкивается там с Дэвисом,
который тоже его поджидает. Вряд ли новорожденный вампир мог углядеть
прошлой или этой ночью дона Симона, но уж его-то, Эшера, он наверняка должен
был заметить...
Эшер оглянулся на темную расселину переулка. Там, естественно, никого
видно не было. Вспомнилась вдруг картинка, нарисованная для него индейским
охотником из племени апачей, -- чистый лист, пересеченный линией горизонта,
пара камешков и сбоку кактус. А подпись гласила: "Аризонский пейзаж с
апачами".
Он достал из ботинка серебряный нож, сунул в рукав. Дом 216 по
Лоуэр-Дич-стрит был приобретен Кретьеном Санглотом три месяца назад, то есть
(предположил Эшер) перед самой встречей француза с Забиякой Джо Дэвисом.
Он осторожно двинулся в обход; вода капала с полей шляпы, забиралась
под воротник. Резко зашуршало в мусорном ящике неподалеку, крохотные красные
глазки раздраженно сверкнули из темноты. Переулок был неописуемо замусорен;
отбросы и помои слились в подобие доисторической хляби под мерно сыплющимся
дождем.
Отсчитав нужное количество дворов, Эшер легко нашел номер 216 и без
труда проник на территорию дома через пролом в ограде. Под ногами
разъезжалась красноватая глина; в глубине двора виднелись какие-то
полуобрушенные сараи. "Палаты лордов" -- так иронически именовались в
некоторых районах Лондона подобные строения...
Дождь шел все слабее. Эшер напрягал слух, ловя малейший звук, малейший
признак опасности.
Во дворе он почувствовал себя увереннее. Забияка Джо с его неуклюжестью
вряд ли сумеет подобраться
к нему по такой грязи неслышно. Но вот окажись он в доме (если,
конечно, Дэвис видел его с Исидро), то можно заранее считать себя мертвым.
Мокрое дерево заднего крыльца всхлипнуло под ногой. Дверь смутно
обозначилась перед ним в полумраке. Замка на ней не было. Эшер осторожно
надавил на ручку. Дверь скрипнула, открываясь вовнутрь.
-- Подождите, пока я зажгу газ, -- послышался из темноты тихий голос
Исидро, и Эшер вздрогнул, едва не выскочив из собственной кожи. -- Я думаю,
вам стоит на это взглянуть.
Крошечная золотая вспышка прорезала темноту, на секунду ослепив Эшера;
запах серы обжег ноздри. Но Эшер уже успел различить и другие до тошноты
знакомые запахи: зола, удушающий смрад горелой плоти, гниение и пыль.
Свет вздулся над газовым рожком и разошелся по квадратной грязной
комнате.
Гроб стоял в пяти футах от Эшера, застывшего в дверях, полный золы и
костей. Показалось, что костей на этот раз слишком много, но подойти и
проверить Эшер пока не спешил. Вместо этого он оглядел каменный пол возле
гроба и оглянулся на Исидро, стоящего у плиты, затем -- на лужу, натекшую с
его шотландского плаща, что лежал рядом, брошенный на покоробленную
деревянную стойку. Мокрые следы на полу говорили о том, что дон Симон, войдя
в комнату, все это время стоял, не двигаясь с места. Больше влаги на полу
нигде не было.
-- Не многовато ли, -- тихо сказал он, -- для вампира, который остается
бодрствующим чуть дольше своих собратьев? Дождь не прекращался с утра. Почва
даже в полдень не просыхала.
Он прошел мимо гроба к чернеющей двери подвала, доставая из кармана
увеличительное стекло. Свежие царапины были хорошо различимы на пыльном
линолеуме; здесь и там виднелась засохшая грязь -- отпечатки ног. После
краткого осмотра Эшер спрятал лупу и достал измерительную линейку.
-- Их было двое, -- сказал он, наклоняясь, чтобы замерить расстояние
между следами. -- Один приблизительно моего роста, другой чуть повыше, если
судить по длине шага. Вместе они подняли гроб из подвала в комнату, где был
солнечный свет. -- Он присел на корточки, изучая смазанные и перекрывающие
друг друга следы.
-- Ваш друг мистер Дэвис, -- пробормотал Исидро. Эшер знал, что вампир
собирается подойти к гробу. Преодолев накатившую волну сонливости, он видел,
как Исидро сделал два длинных быстрых шага и оказался стоящим над черными
останками. -- Кости целы.
Испанец наклонился, как марионетка, над гробом и покопался в его
содержимом тонкими пальцами. Лицо его было бесстрастно. Эшер подошел к нему
с измерительной лентой в руке, и тут Исидро вытянул что-то из обугленных
ребер -- что-то распадающееся даже при его нечеловечески легких касаниях и
слишком длинное для того, чтобы быть костью.
Тут же бросил и, достав из внутреннего кармана шелковый платок, вытер
им пальцы.
-- Осина, -- сообщил он невыразительно. -- Сгорела в золу, но
сердцевина цела.
Эшер взял длинную тонкую руку дона Симона и повернул ладонью к свету.
На белой коже виднелась красноватая припухлость. Пальцы были холодны и с
виду очень хрупки. Выждав момент, Исидро убрал руку.
-- Работали наверняка.
-- Значит, знали, что использовать.
-- Это узнал бы любой клоун, имеющий доступ в публичную библиотеку, --
ответил вампир.
Эшер кивнул и занялся останками, уделяя особое внимание обугленным
костям таза. Дэвис не носил жилета, следовательно, должен был хранить ключи
в кармане брюк. Дон Симон был прав насчет непрочности псевдоплоти вампиров,
хотя сам скелет в данном случае выгорел не полностью, как это было с Лоттой.
Разрубленный шейный позвонок был пугающе чист.
-- В чем дело? -- тихо спросил Эшер. -- Может быть, вампиризм
действительно вызывает замещение в клетках обычной живой материи на некую
иную, причем процесс начинается с мягких тканей. Может быть, именно поэтому
тела молодых вампиров горят, как бумажные, а плоть тех, что постарше, в
какой-то степени успела выработать иммунитет к солнечному свету.
-- Не думаю, чтобы все было так просто, -- подумав, ответил Исидро. --
Это сложный процесс, причем в нем участвует не только физиология, но и
психика. Но в целом все выглядит именно так, как вы сказали. Гриппен лет
пятьдесят--семьдесят назад получил куда большую дозу солнечного света, чем я
в свое время, и шрамы, как видите, почти сошли. Да, с возрастом мы
становимся терпимее к солнцу. Но, конечно, лишь до определенной степени.
Карие и бледно-золотистые глаза встретились. В молчании человек и
вампир смотрели друг на друга.
-- Сколько лет, -- спросил наконец Эшер, -- старейшему вампиру Европы?
-- Триста пятьдесят два года, -- отозвался Исидро.
--Вы?
Дон Симон утвердительно наклонил гордую голову.
-- Насколько я знаю.
Эшер пошарил в буфете, нашел там медную лампу и зажег ее от газа,
мысленно проклиная лаконичность собеседника и сожалея о том; что
электрические осветительные устройства слишком громоздки, чтобы постоянно
таскать их с собой. Отпирать здесь было нечего, хотя Эшер извлек из золы
целых пять ключей к дешевым висячим замкам. Возможно, Дэвис по примеру
Кальвара обосновался сразу в нескольких квартирах. Вместе с Исидро Эшер
спустился по лестнице в подвал. Удушающий запах тления и сырой земли волной
поднимался навстречу.
-- Видите ли, я думал, что убийцей может оказаться Гриппен, -- сказал
Эшер, и дон Симон кивнул, совершенно не удивившись такой версии. -- Полагаю,
вы тоже так думали.
-- Во всяком случае, это приходило мне в голову. Собственно, поэтому я
и решил нанять человека. Дело тут даже не в том, что мне не нравится
Гриппея, -- просто у него были причины желать смерти Кальвара. Ясно было,
что Кальвар собирался утвердиться в Лондоне, хотя мы не знали тогда ни о
покупке домов, ни о его птенцах. И следы, оставшиеся в комнате Недди
Хаммерсмита, напоминали следы Гриппена.
В конце лестницы они приостановились, и Эшер поднял лампу к низкому
потолку, осветив подвал. Свет мазнул по пыльным доскам почти пустого
угольного ящика и по пыльным клочьям паутины.
-- Мог он причинить вред собственному выводку? Дэвис не был в этом
уверен.
-- Дэвис не знал Гриппена. -- Исидро сделал паузу, легкая морщинка
пробежала меж его пепельных бровей. -- Вы должны понять, что между хозяином
и его выводком существуют весьма прочные связи. И дело тут не только в
обучении мастерству -- у птенца просто нет ни малейшего шанса выжить без
посторонней помощи в мире, где легчайшее прикосновение солнечного света
воспламеняет его плоть... -- Исидро помедлил, но теперь Эшеру не показалось,
что тот подбирает нужные слова -- скорее испанец решался выговорить то, о
чем он молчал 350 лет. -- При создании нового вампира разумы мастера и
птенца как бы сливаются. Умирающий изо всех сил цепляется за того, кто уже
прошел однажды сквозь собственную смерть. По сути дела, -- продолжил он,
чем-то напоминая демона, пытающегося объяснить, что это значит -- жить в
окружении темных сил, -- "птенец" отдает душу мастеру на подержание, пока...
не перейдет грань. Яснее я объяснить не могу.
-- Человек должен отчаянно любить жизнь, -- сказал Эшер, ---чтобы на
такое решиться.
-- Решиться бывает легче, -- заметил дон Симон, -- если ваше сердце
вот-вот остановится. -- Он невесело улыбнулся; лицо его в тусклом свете
лампы ожило, став похожим на поблекший, но все же человеческий портрет. --
Тонущему все равно, кто бросил ему веревку, -- он просто за нее хватается.
Но вы понимаете, какое при этом возникает абсолютное превосходство.
Странная, ясная картина возникла в мозгу Эшера: изящный белокурый
идальго в расшитом жемчугом черном камзоле придворного лежит, уронив голову
в белые цепкие пальцы маленького седого старичка, стоящего перед ним на
коленях. "Как хрупкий паучок..." -- сказала Антея.
-- Поэтому вы так ни разу и не сотворили ни одного птенца?
Исидро даже не взглянул на него.
-- Si, -- прошептал он, впервые перейдя на родной язык. Он встретился
взглядом с Эшером, и странная, несколько растерянная улыбка вернулась вновь.
-- Поэтому и по многому другому. Мастер вечно сомневается в своих птенцах,
ибо его превосходство подавляет их и унижает В некоторых случаях быть
вампиром означает беспрекословное подчинение и восторженную, фанатичную
преданность одного другому. Вы ведь обратили уже внимание, насколько мы
уязвимы и хрупки, и можете представить, какой силой воли следует обладать,
чтобы все это выдержать... Да, разумеется, -- продолжил он, весьма
неожиданно возвращаясь к начальной теме разговора, -- я заподозрил, что
Гриппен расправляется с собственными птенцами: с Лоттой -- за дружбу с
мятежником, с Недди -- за безволие и уступчивость; Дэнни Кинг, правда,
безоговорочно признавал превосходство Гриппена, но ненавидел за то, что
Чарльз и Антея тоже от него зависят. Многие детали указывали на то, что
убийца -- вампир, а Гриппен просто напрашивался на эту роль. Но здесь, как
вы сами говорите, действовали двое убийц, да еще и днем.
Он помолчал секунду, искоса разглядывая Эшера. Затем продолжил:
-- Мне кажется, то, что вы ищете, вон там.
Холодные пальцы взяли лампу из рук Эшера, и дон Симон шагнул с
последней ступеньки в подвал.
То, что Эшер принял сначала за особенно густую тень, оказалось
отверстым прямоугольным проемом пяти футов высотой. Толстая дубовая дверь
была распахнута. Они вошли, и лампа осветила старую кладку, средневековый
крестовый свод, уводящие вниз истертые ступени каменной винтовой лестницы.
-- Когда-то на этом фундаменте стоял торговый дом, -- сообщил вампир,
пересекая помещение. -- Позже здесь располагалась гостиница "Глобус и бык".
Подлинная надпись, конечно, была "Благослови Бог", но после того, как здание
подожгли головорезы Кромвеля, девиз сильно пострадал и был восстановлен
неправильно.
Они спустились по винтовой лестнице в еще один подвал -- маленький,
голый, круглый, с четырьмя кирпичами, на которых раньше, несомненно, стоял
гроб.
-- В Лондоне множество таких уголков, -- продолжил Исидро. -- Дома
строились на старых фундаментах спустя долгое время после пожаров, и
строители не могли знать о монастырских подвалах и винных погребах.
Эшер подошел к кирпичам, задумчиво изучил их расположение, затем
вернулся к лестнице и осветил фонарем первый ее виток. Не произнеся ни
слова, поднялся по ступенькам, внимательно осматривая стены. Дверь
запиралась изнутри. Висячий замок был цел, но петля вырвана из дерева с
корнем.
-- А снаружи он не запирал подвал, когда уходил?
-- Когда он уходил, -- сказал Исидро, -- чем бы мог поживиться вор в
этом подвале? Разве что пустым гробом. -- Тихий голос вампира гулко
отражался от каменных сводов. -- Не сомневаюсь, что это одно из укрытий
Кальвара. Дэвис мог знать о нем и прийти сюда, когда убежище потребовалось
ему самому.
-- Но пользы ему это не принесло. -- Эшер почесал ус, выудил из кармана
ключи, найденные среди останков Забияки Джо, и начал по очереди примерять к
замку. -- Просто убийцам прибавилось работы -- тащить гроб в кухню, к
открытым окнам. -- Второй ключ из связки подошел; Эшер отметил его, отправил
в карман и снова принялся изучать стены и лестницу. -- Кальвар был хозяином
Джо и, конечно, использовал его знание района, когда приобретал
недвижимость, так что у Дэвиса вполне могли быть дубликаты ключей. -- Эшер
нахмурился, не найдя того, что искал, даже с помощью лупы. -- Дэвис сказал,
что Кальвар мертв, и, кажется, был в этом уверен.
-- Может быть, он похоронил его, как Антея и я похоронили Дэнни и
беднягу Неда Хаммерсмита. Беднягу... -- Исидро помолчал, оглядывая узкие
ступени. Тонкие брови его чуть сдвинулись. -- Но если гроб был вынесен
наверх из подвала...
-- Совершенно верно. Один человек не мог бы поднять гроб с телом по
винтовой лестнице с такой легкостью, что даже не исцарапал стен и косяков.
Даже таща его вдвоем, они должны были оставить множество следов. Там, в
верхнем подвале, уже достаточно света, чтобы сжечь плоть вампира, так что
отдельно они тело и гроб тоже не могли нести. И, наконец, сама дверь.
Дон Симон поднялся к нему по лестнице и осмотрел вырванную с болтами
петлю. В охряном свете лампы его глаза, казалось, потемнели -- вампир
начинал понимать.
-- Никаких следов лапки на косяке, -- сказал он, и Эшер отметил, что
Исидро употребил название гаечного ключа елизаветинских времен.
-- Да, -- сказал Эшер. -- Точно так же, как и следов лома. Петля была
вырвана простым рывком. И опять-таки, если не ошибаюсь, это лежит за
пределами человеческих возможностей.
В наступившей тишине Эшер слышал отдаленный стук дождинок по стеклам.
Затем Исидро сказал:
-- Но это не мог быть вампир. Даже если он был в перчатках, чтобы не
обжечься об осиновый кол, его бы сожгло дневным светом.
-- Вы в этом уверены? -- Эшер вернулся в освещенную газовым рожком
кухню. Пустой гроб зиял на изношенном грязном линолеуме пола. В свечном
ящике у плиты Эшер нашел огарок, зажег от лампы и двинулся к двери, ведущей
в жилую половину дома.
-- Кальвар рассказывал когда-нибудь о Париже? О причинах отъезда?
-- Нет. -- Исидро скользнул вслед за ним -- бесшумный призрак в сером
костюме. Вспыхнул газ. На полу в передней лежал ровный нетронутый слой пыли.
-- Он никогда не говорил о прошлом, даже об относительно недавнем. Может
быть, у него были на то причины, как и у многих из нас.
-- Вы говорили, когда он "наносил визиты", то воздерживался от убийства
людей, пока не встретился с Гриппеном, не присягнул ему на верность и не
получил разрешения охотиться. Но, как выясняется, даже необученный птенец
мог какое-то время скрываться от двух старейших вампиров Европы.
Исидро молчал.
-- Случалось ли вам когда-либо слышать толки о вампирах старше вас?
Скажем, старше на сто лет? На двести?
Странное выражение мелькнуло в глубине бледных глаз дона Симона. Он как
раз начал подниматься по лестнице на второй этаж; бесцветные волосы мерцали
подобно нимбу в свете лампы.
-- Куда вы клоните, Джеймс?
-- Я думаю о вампиризме, -- тихо сказал Эшер. -- О медленном
перерождении тела -- клетка за клеткой -- в нечто иное, нежели смертная
плоть. И о росте возможностей вампира. Моя жена медик, и я знаю, что такие
болезни, как сифилис, чума, оспа часто ведут к перерождению организма, даже
если не убивают его при этом.
-- Вы рассматриваете вампиризм как болезнь?
-- Да. Передаваемую через кровь, разве не так?
-- Дело не только в этом.
-- Алкоголизм перестраивает мозг, приводя к сумасшествию, -- сказал
Эшер. -- Некоторые болезни разрушают мозг или часть мозга; наконец сам мозг
способен влиять на работу всего организма. Это было известно еще до
опубликования работ Фрейда об истерии. Если вы бывали в Индии, то должны
были видеть, что делают факиры с собственным телом исключительно силой воли.
А версия моя такова: что, если вампиризм имеет особенности, проявляющиеся
лишь с возрастом? С возрастом, которого не достиг еще ни один из живущих
ныне вампиров. И одна из таких особенностей -- иммунитет к солнечному свету.
Но вы так и не ответили на мой предыдущий вопрос.
Вместо ответа Исидро двинулся дальше, вверх по лестнице. Эшер
последовал за ним со свечой. Он зажег газовый рожок в верхнем холле и открыл
две двери. Одна вела в прихожую, другая -- в спальню. Оба помещения имели
нежилой вид.
-- Странная вещь, -- медленно проговорил Исидро, -- но весьма немногие
вампиры Европы и, насколько мне известно, Америки достигли возраста двести
пятьдесят -- триста лет. Сегодня вампиризм -- это явление, скорее
свойственное городам: здесь больше неимущих, и смерть может быть практически
незаметна. Правда, города втягивают вампиров в свои катаклизмы...
Он открыл дверь в конце холла. За ней оказалась чердачная лестница.
Эшер задержался, осматривая скобы и петли, привинченные с внутренней
стороны. Они были целы; замок висел, аккуратно повешенный на вбитый в косяк
крюк.
Эшер проверил ключи. Два из них подошли к замку. В отличие от
подвальной, дверь на чердак была снабжена еще и наружной петлей, но ясно
было, что никто никогда не пытался ее сорвать.
Они обменялись взглядами, и Эшер пожал плечами:
-- Не удивлюсь, если здесь окажутся бумаги.
-- Доктор Гриппен и я были единственными уцелевшими после лондонского
пожара, -- продолжил Исидро, когда они ступили на лестницу.-- Причем я
уцелел лишь чудом. Насколько мне известно, из мюнхенских вампиров никто не
пережил тревожных сороковых годов, как никто из вампиров России не пережил
вторжения Наполеона, оккупации и пожара Москвы. Рим всегда был опасным для
вампиров городом, особенно со времен воцарения инквизиции.
Дверь наверху тоже была открыта. В слабо различимый квадрат окна лился
смутный желтоватый свет с улицы.
-- Que va? -- шепнул в темноте Исидро. -- Если бы он спал здесь, окно
было бы замуровано...
В следующий момент Эшер различил в полутьме за кругом дрожащего света
свечи что-то лежащее на полу между дверью и левой от входа стеной.
-- Кальвар? -- спросил он тихо, когда Исидро скользнул мимо него к этой
груде костей, пепла и обожженных металлических побрякушек. Пуговицы,
браслеты, наконечники шнурков от ботинок и обугленный цилиндрик
автоматической ручки -- все блеснуло в желтоватом неярком свете, когда Эшер
нагнулся над останками рядом ео вставшим на колени вампиром. Потом взглянул
--А он и вправду мог? -- Эшер задумчиво огладил усы. -- Вы не знаете, у
него ничего не осталось от старых его работ?
-- Сомневаюсь, что оригиналы еще существуют, хотя он мог бы почерпнуть
куда больше из более поздних источников. -- Вампир разглядывал теперь Эшера
с интересом, чуть склонив голову к плечу; нежные бесцветные волосы
подрагивали в такт толчкам экипажа.
-- Интересно, -- сказал Эшер. -- Здесь, кэбби! Останови!
Кэбмен натянул вожжи и выругался, поскольку ему теперь предстояло
выбраться из самой гущи транспорта, движущегося с моста Ватерлоо. Прохожих
здесь тоже было предостаточно. Исидро выскользнул из кэба и исчез среди
движущихся силуэтов. По приказу Эшера возница снова тронул лошадь, ворча
что-то о щеголях, которым жизнь не дорога. Они пробирались в мешанине кэбов,
повозок, омнибусов, пешеходов мимо строящейся станции Ватерлоо -- Дантова
-видения из кирпича, лесов и дыма. Как только кэб выбрался из общей давки,
Эшер вынул из кармана просторного пальто толстый сверток. На скромной
этикетке значилось: "От Лам-берта".
Озябшими пальцами он извлек две серебряные цепи, подобные той, что
висела у него на шее под накрахмаленным воротничком. Обе застегивались на
запястьях с помощью хитроумного замка, но не у Исидро же было просить
помощи! Эшер задвинул их поглубже под манжеты и снова натянул перчатки --
ночь была не только сырая, но и холодная. В свертке была еще одна вещь --
серебряный нож для разрезания книг, выполненный в форме кинжала. Сделав
покупку сегодня после полудня, Эшер просто не имел времени наточить лезвие
и, честно говоря, сомневался, что это вообще возможно. Но во всяком случае,
острие вполне могло пронзить плоть. Гарды у ножа не было, как у шотландского
кинжала, и он очень хорошо укладывался в ботинок.
Эшер расплатился с кэбменом перед самой станцией. Возница, ворча,
хлестнул кнутом свою клячу и растворился в толпе не хуже вампира.
Какое-то время Эшер стоял на открытом освещенном месте, вслушиваясь в
визг трамваев, шипение пара, громкие голоса пассажиров и подземный рокот
метрополитена. От усталости его слегка пошатывало, ибо вчера, после
возвращения из Эрнчестер-Хауса, он еще ждал в переулке Забияку Джо Дэвиса и
отправился в парк на встречу с Лидией, поспав всего несколько часов. Он
намеревался вздремнуть днем, но визит в архив, а затем в магазин Ламберта
отняли слишком много времени.
И вот он стоял, усталый и продрогший, вспоминая, когда же он последний
раз спал всю ночь целиком. Мимо него к платформе прошла женщина в одежде из
светлой шотландской ткани. Эшер вспомнил белокурую пассажирку с двумя детьми
на перроне в Оксфорде и зябко передернул плечами.
За границей -- "в поле", как он и его коллеги вежливо называли места,
куда они отправлялись с лицензиями на кражи и убийства -- железнодорожная
станция считалась для агента Божьим даром, тем более такая огромная, как
Ватерлоо, хотя половина ее платформ еще строилась: тысяча путей для бегства
и настолько обезличенная толпа, что можно толкнуть плечом родного брата и не
встретиться с ним глазами. Вне всякого сомнения, охотничье угодье вампиров.
Надвинув котелок на глаза и ссутулив осыпаемые мелким дождем плечи, он
двинулся по темной мокрой мостовой в направлении Ламбет-Кат.
Когда он пересек этот запущенный убогий бульвар, чувство подавленности
усилилось. Толпы вокруг театров и питейных заведений были не меньше, чем у
станции, но гораздо шумнее. Музыка плыла из открытых дверей; мужчины в
вечерних костюмах толклись в проходах с женщинами, чьи распахнутые дождевые
плащи открывали светлые тона платьев; в свете ламп сверкали бриллианты --
иногда настоящие, иногда фальшивые. То же самое можно было сказать и о
женских улыбках. Временами одиноко стоящие женщины окликали Эшера или еще
кого-нибудь из толпы, употребляя характерные словечки, заставляющие
вспомнить Забияку Джо Дэвиса. Вежливо улыбаясь, касаясь пальцами шляпы и
отрицательно качая головой, он думал о том, что одна из них вполне могла
оказаться сестрой Дэвиса -- Мадж.
Вот еще одно идеальное место для охоты.
Он почти ощущал присутствие этих тихих убийц, пьющих людские жизни, как
сообщил ему Исидро, примерно раз в пять дней. Он отмечал возможность встречи
с ними почти автоматически, как привык
отмечать мельчайшие подробности в облике собеседника, обращая внимание
на обувь, манжеты, руки.
В его памяти эхом отозвался взревывающий голос Хориса Блейдона в
пропахшем карболкой анатомическом театре Рэдклиффа:
-- Я расскажу вам о том, что обязательно приключится с вами, если вы
закончите курс и станете докторами, в чем, глядя на ваши бледные лица, я
сильно сомневаюсь. Вы утратите навсегда прелесть жизни. Глядя на девичий
румянец, вы будете думать о чахотке. Слыша смех вашего толстого дядюшки, вы
обязательно решите, что старику грозит апоплексический удар. Перечитывая
Диккенса, вы будете ставить диагнозы его героям.
-- Крайне неудачный пример, -- заметила тогда Лидия, направляясь к
дверям, возле которых ее ждал Эшер. -- Глядя на его комплекцию и
преждевременную седину, ждешь, что его самого вот-вот хватит удар. Я
удивлюсь, если наш богоподобный Деннис не станет таким же лет через
двадцать.
И Эшер, угнетаемый сознанием собственной неприметности и приближением
так называемых средних лет, почувствовал себя после этих слов гораздо
бодрее.
Но вот реакцию Лидии на встречу с вампирами старый Блейдон, можно
сказать, предугадал в точности.
С бульвара он повернул на Лоуэр-Дич-стрит, грязный проезд, где лишь
несколько газовых фонарей слегка рассеивали дождливую мглу. Это был район
крошащихся кирпичных террас и магазинов с наглухо закрытыми ставнями --
угрюмых, тесных и грязных. Улица была темна, и только возле питейного
заведения на мостовую падал желтоватый свет. В шорохе дождя шаги Эшера
звучали негромко. В середине квартала он нашел нужную дверь: номер 216.
Света в окнах не было. Подняв голову, Эшер увидел глухие тяжелые ставни. На
двери висел замок.
Долгое время он стоял перед дверью, прислушиваясь, словно пытался --
подобно вампирам -- почуять опасность на расстоянии. Кости от усталости и
недосыпа ныли так, будто он скатился недавно с лестницы. Забияка Джо Дэвис
говорил, что за ним следят. Убийца, вампир, невидимый даже для вампиров,
вполне мог затаиться возле темного дома, ожидая, когда Эшер войдет в тень.
Эшер представил с невеселой усмешкой, что вот он возвращается сейчас в
переулок, выводящий на Лоуэр-Дич-стрит, и сталкивается там с Дэвисом,
который тоже его поджидает. Вряд ли новорожденный вампир мог углядеть
прошлой или этой ночью дона Симона, но уж его-то, Эшера, он наверняка должен
был заметить...
Эшер оглянулся на темную расселину переулка. Там, естественно, никого
видно не было. Вспомнилась вдруг картинка, нарисованная для него индейским
охотником из племени апачей, -- чистый лист, пересеченный линией горизонта,
пара камешков и сбоку кактус. А подпись гласила: "Аризонский пейзаж с
апачами".
Он достал из ботинка серебряный нож, сунул в рукав. Дом 216 по
Лоуэр-Дич-стрит был приобретен Кретьеном Санглотом три месяца назад, то есть
(предположил Эшер) перед самой встречей француза с Забиякой Джо Дэвисом.
Он осторожно двинулся в обход; вода капала с полей шляпы, забиралась
под воротник. Резко зашуршало в мусорном ящике неподалеку, крохотные красные
глазки раздраженно сверкнули из темноты. Переулок был неописуемо замусорен;
отбросы и помои слились в подобие доисторической хляби под мерно сыплющимся
дождем.
Отсчитав нужное количество дворов, Эшер легко нашел номер 216 и без
труда проник на территорию дома через пролом в ограде. Под ногами
разъезжалась красноватая глина; в глубине двора виднелись какие-то
полуобрушенные сараи. "Палаты лордов" -- так иронически именовались в
некоторых районах Лондона подобные строения...
Дождь шел все слабее. Эшер напрягал слух, ловя малейший звук, малейший
признак опасности.
Во дворе он почувствовал себя увереннее. Забияка Джо с его неуклюжестью
вряд ли сумеет подобраться
к нему по такой грязи неслышно. Но вот окажись он в доме (если,
конечно, Дэвис видел его с Исидро), то можно заранее считать себя мертвым.
Мокрое дерево заднего крыльца всхлипнуло под ногой. Дверь смутно
обозначилась перед ним в полумраке. Замка на ней не было. Эшер осторожно
надавил на ручку. Дверь скрипнула, открываясь вовнутрь.
-- Подождите, пока я зажгу газ, -- послышался из темноты тихий голос
Исидро, и Эшер вздрогнул, едва не выскочив из собственной кожи. -- Я думаю,
вам стоит на это взглянуть.
Крошечная золотая вспышка прорезала темноту, на секунду ослепив Эшера;
запах серы обжег ноздри. Но Эшер уже успел различить и другие до тошноты
знакомые запахи: зола, удушающий смрад горелой плоти, гниение и пыль.
Свет вздулся над газовым рожком и разошелся по квадратной грязной
комнате.
Гроб стоял в пяти футах от Эшера, застывшего в дверях, полный золы и
костей. Показалось, что костей на этот раз слишком много, но подойти и
проверить Эшер пока не спешил. Вместо этого он оглядел каменный пол возле
гроба и оглянулся на Исидро, стоящего у плиты, затем -- на лужу, натекшую с
его шотландского плаща, что лежал рядом, брошенный на покоробленную
деревянную стойку. Мокрые следы на полу говорили о том, что дон Симон, войдя
в комнату, все это время стоял, не двигаясь с места. Больше влаги на полу
нигде не было.
-- Не многовато ли, -- тихо сказал он, -- для вампира, который остается
бодрствующим чуть дольше своих собратьев? Дождь не прекращался с утра. Почва
даже в полдень не просыхала.
Он прошел мимо гроба к чернеющей двери подвала, доставая из кармана
увеличительное стекло. Свежие царапины были хорошо различимы на пыльном
линолеуме; здесь и там виднелась засохшая грязь -- отпечатки ног. После
краткого осмотра Эшер спрятал лупу и достал измерительную линейку.
-- Их было двое, -- сказал он, наклоняясь, чтобы замерить расстояние
между следами. -- Один приблизительно моего роста, другой чуть повыше, если
судить по длине шага. Вместе они подняли гроб из подвала в комнату, где был
солнечный свет. -- Он присел на корточки, изучая смазанные и перекрывающие
друг друга следы.
-- Ваш друг мистер Дэвис, -- пробормотал Исидро. Эшер знал, что вампир
собирается подойти к гробу. Преодолев накатившую волну сонливости, он видел,
как Исидро сделал два длинных быстрых шага и оказался стоящим над черными
останками. -- Кости целы.
Испанец наклонился, как марионетка, над гробом и покопался в его
содержимом тонкими пальцами. Лицо его было бесстрастно. Эшер подошел к нему
с измерительной лентой в руке, и тут Исидро вытянул что-то из обугленных
ребер -- что-то распадающееся даже при его нечеловечески легких касаниях и
слишком длинное для того, чтобы быть костью.
Тут же бросил и, достав из внутреннего кармана шелковый платок, вытер
им пальцы.
-- Осина, -- сообщил он невыразительно. -- Сгорела в золу, но
сердцевина цела.
Эшер взял длинную тонкую руку дона Симона и повернул ладонью к свету.
На белой коже виднелась красноватая припухлость. Пальцы были холодны и с
виду очень хрупки. Выждав момент, Исидро убрал руку.
-- Работали наверняка.
-- Значит, знали, что использовать.
-- Это узнал бы любой клоун, имеющий доступ в публичную библиотеку, --
ответил вампир.
Эшер кивнул и занялся останками, уделяя особое внимание обугленным
костям таза. Дэвис не носил жилета, следовательно, должен был хранить ключи
в кармане брюк. Дон Симон был прав насчет непрочности псевдоплоти вампиров,
хотя сам скелет в данном случае выгорел не полностью, как это было с Лоттой.
Разрубленный шейный позвонок был пугающе чист.
-- В чем дело? -- тихо спросил Эшер. -- Может быть, вампиризм
действительно вызывает замещение в клетках обычной живой материи на некую
иную, причем процесс начинается с мягких тканей. Может быть, именно поэтому
тела молодых вампиров горят, как бумажные, а плоть тех, что постарше, в
какой-то степени успела выработать иммунитет к солнечному свету.
-- Не думаю, чтобы все было так просто, -- подумав, ответил Исидро. --
Это сложный процесс, причем в нем участвует не только физиология, но и
психика. Но в целом все выглядит именно так, как вы сказали. Гриппен лет
пятьдесят--семьдесят назад получил куда большую дозу солнечного света, чем я
в свое время, и шрамы, как видите, почти сошли. Да, с возрастом мы
становимся терпимее к солнцу. Но, конечно, лишь до определенной степени.
Карие и бледно-золотистые глаза встретились. В молчании человек и
вампир смотрели друг на друга.
-- Сколько лет, -- спросил наконец Эшер, -- старейшему вампиру Европы?
-- Триста пятьдесят два года, -- отозвался Исидро.
--Вы?
Дон Симон утвердительно наклонил гордую голову.
-- Насколько я знаю.
Эшер пошарил в буфете, нашел там медную лампу и зажег ее от газа,
мысленно проклиная лаконичность собеседника и сожалея о том; что
электрические осветительные устройства слишком громоздки, чтобы постоянно
таскать их с собой. Отпирать здесь было нечего, хотя Эшер извлек из золы
целых пять ключей к дешевым висячим замкам. Возможно, Дэвис по примеру
Кальвара обосновался сразу в нескольких квартирах. Вместе с Исидро Эшер
спустился по лестнице в подвал. Удушающий запах тления и сырой земли волной
поднимался навстречу.
-- Видите ли, я думал, что убийцей может оказаться Гриппен, -- сказал
Эшер, и дон Симон кивнул, совершенно не удивившись такой версии. -- Полагаю,
вы тоже так думали.
-- Во всяком случае, это приходило мне в голову. Собственно, поэтому я
и решил нанять человека. Дело тут даже не в том, что мне не нравится
Гриппея, -- просто у него были причины желать смерти Кальвара. Ясно было,
что Кальвар собирался утвердиться в Лондоне, хотя мы не знали тогда ни о
покупке домов, ни о его птенцах. И следы, оставшиеся в комнате Недди
Хаммерсмита, напоминали следы Гриппена.
В конце лестницы они приостановились, и Эшер поднял лампу к низкому
потолку, осветив подвал. Свет мазнул по пыльным доскам почти пустого
угольного ящика и по пыльным клочьям паутины.
-- Мог он причинить вред собственному выводку? Дэвис не был в этом
уверен.
-- Дэвис не знал Гриппена. -- Исидро сделал паузу, легкая морщинка
пробежала меж его пепельных бровей. -- Вы должны понять, что между хозяином
и его выводком существуют весьма прочные связи. И дело тут не только в
обучении мастерству -- у птенца просто нет ни малейшего шанса выжить без
посторонней помощи в мире, где легчайшее прикосновение солнечного света
воспламеняет его плоть... -- Исидро помедлил, но теперь Эшеру не показалось,
что тот подбирает нужные слова -- скорее испанец решался выговорить то, о
чем он молчал 350 лет. -- При создании нового вампира разумы мастера и
птенца как бы сливаются. Умирающий изо всех сил цепляется за того, кто уже
прошел однажды сквозь собственную смерть. По сути дела, -- продолжил он,
чем-то напоминая демона, пытающегося объяснить, что это значит -- жить в
окружении темных сил, -- "птенец" отдает душу мастеру на подержание, пока...
не перейдет грань. Яснее я объяснить не могу.
-- Человек должен отчаянно любить жизнь, -- сказал Эшер, ---чтобы на
такое решиться.
-- Решиться бывает легче, -- заметил дон Симон, -- если ваше сердце
вот-вот остановится. -- Он невесело улыбнулся; лицо его в тусклом свете
лампы ожило, став похожим на поблекший, но все же человеческий портрет. --
Тонущему все равно, кто бросил ему веревку, -- он просто за нее хватается.
Но вы понимаете, какое при этом возникает абсолютное превосходство.
Странная, ясная картина возникла в мозгу Эшера: изящный белокурый
идальго в расшитом жемчугом черном камзоле придворного лежит, уронив голову
в белые цепкие пальцы маленького седого старичка, стоящего перед ним на
коленях. "Как хрупкий паучок..." -- сказала Антея.
-- Поэтому вы так ни разу и не сотворили ни одного птенца?
Исидро даже не взглянул на него.
-- Si, -- прошептал он, впервые перейдя на родной язык. Он встретился
взглядом с Эшером, и странная, несколько растерянная улыбка вернулась вновь.
-- Поэтому и по многому другому. Мастер вечно сомневается в своих птенцах,
ибо его превосходство подавляет их и унижает В некоторых случаях быть
вампиром означает беспрекословное подчинение и восторженную, фанатичную
преданность одного другому. Вы ведь обратили уже внимание, насколько мы
уязвимы и хрупки, и можете представить, какой силой воли следует обладать,
чтобы все это выдержать... Да, разумеется, -- продолжил он, весьма
неожиданно возвращаясь к начальной теме разговора, -- я заподозрил, что
Гриппен расправляется с собственными птенцами: с Лоттой -- за дружбу с
мятежником, с Недди -- за безволие и уступчивость; Дэнни Кинг, правда,
безоговорочно признавал превосходство Гриппена, но ненавидел за то, что
Чарльз и Антея тоже от него зависят. Многие детали указывали на то, что
убийца -- вампир, а Гриппен просто напрашивался на эту роль. Но здесь, как
вы сами говорите, действовали двое убийц, да еще и днем.
Он помолчал секунду, искоса разглядывая Эшера. Затем продолжил:
-- Мне кажется, то, что вы ищете, вон там.
Холодные пальцы взяли лампу из рук Эшера, и дон Симон шагнул с
последней ступеньки в подвал.
То, что Эшер принял сначала за особенно густую тень, оказалось
отверстым прямоугольным проемом пяти футов высотой. Толстая дубовая дверь
была распахнута. Они вошли, и лампа осветила старую кладку, средневековый
крестовый свод, уводящие вниз истертые ступени каменной винтовой лестницы.
-- Когда-то на этом фундаменте стоял торговый дом, -- сообщил вампир,
пересекая помещение. -- Позже здесь располагалась гостиница "Глобус и бык".
Подлинная надпись, конечно, была "Благослови Бог", но после того, как здание
подожгли головорезы Кромвеля, девиз сильно пострадал и был восстановлен
неправильно.
Они спустились по винтовой лестнице в еще один подвал -- маленький,
голый, круглый, с четырьмя кирпичами, на которых раньше, несомненно, стоял
гроб.
-- В Лондоне множество таких уголков, -- продолжил Исидро. -- Дома
строились на старых фундаментах спустя долгое время после пожаров, и
строители не могли знать о монастырских подвалах и винных погребах.
Эшер подошел к кирпичам, задумчиво изучил их расположение, затем
вернулся к лестнице и осветил фонарем первый ее виток. Не произнеся ни
слова, поднялся по ступенькам, внимательно осматривая стены. Дверь
запиралась изнутри. Висячий замок был цел, но петля вырвана из дерева с
корнем.
-- А снаружи он не запирал подвал, когда уходил?
-- Когда он уходил, -- сказал Исидро, -- чем бы мог поживиться вор в
этом подвале? Разве что пустым гробом. -- Тихий голос вампира гулко
отражался от каменных сводов. -- Не сомневаюсь, что это одно из укрытий
Кальвара. Дэвис мог знать о нем и прийти сюда, когда убежище потребовалось
ему самому.
-- Но пользы ему это не принесло. -- Эшер почесал ус, выудил из кармана
ключи, найденные среди останков Забияки Джо, и начал по очереди примерять к
замку. -- Просто убийцам прибавилось работы -- тащить гроб в кухню, к
открытым окнам. -- Второй ключ из связки подошел; Эшер отметил его, отправил
в карман и снова принялся изучать стены и лестницу. -- Кальвар был хозяином
Джо и, конечно, использовал его знание района, когда приобретал
недвижимость, так что у Дэвиса вполне могли быть дубликаты ключей. -- Эшер
нахмурился, не найдя того, что искал, даже с помощью лупы. -- Дэвис сказал,
что Кальвар мертв, и, кажется, был в этом уверен.
-- Может быть, он похоронил его, как Антея и я похоронили Дэнни и
беднягу Неда Хаммерсмита. Беднягу... -- Исидро помолчал, оглядывая узкие
ступени. Тонкие брови его чуть сдвинулись. -- Но если гроб был вынесен
наверх из подвала...
-- Совершенно верно. Один человек не мог бы поднять гроб с телом по
винтовой лестнице с такой легкостью, что даже не исцарапал стен и косяков.
Даже таща его вдвоем, они должны были оставить множество следов. Там, в
верхнем подвале, уже достаточно света, чтобы сжечь плоть вампира, так что
отдельно они тело и гроб тоже не могли нести. И, наконец, сама дверь.
Дон Симон поднялся к нему по лестнице и осмотрел вырванную с болтами
петлю. В охряном свете лампы его глаза, казалось, потемнели -- вампир
начинал понимать.
-- Никаких следов лапки на косяке, -- сказал он, и Эшер отметил, что
Исидро употребил название гаечного ключа елизаветинских времен.
-- Да, -- сказал Эшер. -- Точно так же, как и следов лома. Петля была
вырвана простым рывком. И опять-таки, если не ошибаюсь, это лежит за
пределами человеческих возможностей.
В наступившей тишине Эшер слышал отдаленный стук дождинок по стеклам.
Затем Исидро сказал:
-- Но это не мог быть вампир. Даже если он был в перчатках, чтобы не
обжечься об осиновый кол, его бы сожгло дневным светом.
-- Вы в этом уверены? -- Эшер вернулся в освещенную газовым рожком
кухню. Пустой гроб зиял на изношенном грязном линолеуме пола. В свечном
ящике у плиты Эшер нашел огарок, зажег от лампы и двинулся к двери, ведущей
в жилую половину дома.
-- Кальвар рассказывал когда-нибудь о Париже? О причинах отъезда?
-- Нет. -- Исидро скользнул вслед за ним -- бесшумный призрак в сером
костюме. Вспыхнул газ. На полу в передней лежал ровный нетронутый слой пыли.
-- Он никогда не говорил о прошлом, даже об относительно недавнем. Может
быть, у него были на то причины, как и у многих из нас.
-- Вы говорили, когда он "наносил визиты", то воздерживался от убийства
людей, пока не встретился с Гриппеном, не присягнул ему на верность и не
получил разрешения охотиться. Но, как выясняется, даже необученный птенец
мог какое-то время скрываться от двух старейших вампиров Европы.
Исидро молчал.
-- Случалось ли вам когда-либо слышать толки о вампирах старше вас?
Скажем, старше на сто лет? На двести?
Странное выражение мелькнуло в глубине бледных глаз дона Симона. Он как
раз начал подниматься по лестнице на второй этаж; бесцветные волосы мерцали
подобно нимбу в свете лампы.
-- Куда вы клоните, Джеймс?
-- Я думаю о вампиризме, -- тихо сказал Эшер. -- О медленном
перерождении тела -- клетка за клеткой -- в нечто иное, нежели смертная
плоть. И о росте возможностей вампира. Моя жена медик, и я знаю, что такие
болезни, как сифилис, чума, оспа часто ведут к перерождению организма, даже
если не убивают его при этом.
-- Вы рассматриваете вампиризм как болезнь?
-- Да. Передаваемую через кровь, разве не так?
-- Дело не только в этом.
-- Алкоголизм перестраивает мозг, приводя к сумасшествию, -- сказал
Эшер. -- Некоторые болезни разрушают мозг или часть мозга; наконец сам мозг
способен влиять на работу всего организма. Это было известно еще до
опубликования работ Фрейда об истерии. Если вы бывали в Индии, то должны
были видеть, что делают факиры с собственным телом исключительно силой воли.
А версия моя такова: что, если вампиризм имеет особенности, проявляющиеся
лишь с возрастом? С возрастом, которого не достиг еще ни один из живущих
ныне вампиров. И одна из таких особенностей -- иммунитет к солнечному свету.
Но вы так и не ответили на мой предыдущий вопрос.
Вместо ответа Исидро двинулся дальше, вверх по лестнице. Эшер
последовал за ним со свечой. Он зажег газовый рожок в верхнем холле и открыл
две двери. Одна вела в прихожую, другая -- в спальню. Оба помещения имели
нежилой вид.
-- Странная вещь, -- медленно проговорил Исидро, -- но весьма немногие
вампиры Европы и, насколько мне известно, Америки достигли возраста двести
пятьдесят -- триста лет. Сегодня вампиризм -- это явление, скорее
свойственное городам: здесь больше неимущих, и смерть может быть практически
незаметна. Правда, города втягивают вампиров в свои катаклизмы...
Он открыл дверь в конце холла. За ней оказалась чердачная лестница.
Эшер задержался, осматривая скобы и петли, привинченные с внутренней
стороны. Они были целы; замок висел, аккуратно повешенный на вбитый в косяк
крюк.
Эшер проверил ключи. Два из них подошли к замку. В отличие от
подвальной, дверь на чердак была снабжена еще и наружной петлей, но ясно
было, что никто никогда не пытался ее сорвать.
Они обменялись взглядами, и Эшер пожал плечами:
-- Не удивлюсь, если здесь окажутся бумаги.
-- Доктор Гриппен и я были единственными уцелевшими после лондонского
пожара, -- продолжил Исидро, когда они ступили на лестницу.-- Причем я
уцелел лишь чудом. Насколько мне известно, из мюнхенских вампиров никто не
пережил тревожных сороковых годов, как никто из вампиров России не пережил
вторжения Наполеона, оккупации и пожара Москвы. Рим всегда был опасным для
вампиров городом, особенно со времен воцарения инквизиции.
Дверь наверху тоже была открыта. В слабо различимый квадрат окна лился
смутный желтоватый свет с улицы.
-- Que va? -- шепнул в темноте Исидро. -- Если бы он спал здесь, окно
было бы замуровано...
В следующий момент Эшер различил в полутьме за кругом дрожащего света
свечи что-то лежащее на полу между дверью и левой от входа стеной.
-- Кальвар? -- спросил он тихо, когда Исидро скользнул мимо него к этой
груде костей, пепла и обожженных металлических побрякушек. Пуговицы,
браслеты, наконечники шнурков от ботинок и обугленный цилиндрик
автоматической ручки -- все блеснуло в желтоватом неярком свете, когда Эшер
нагнулся над останками рядом ео вставшим на колени вампиром. Потом взглянул