Страница:
с этой историей как можно быстрее -- до того, как он выяснит, где я прячу
ту, кого он собирается взять в заложницы; до того, как сам убийца
заподозрит, что его выслеживает уже дневной охотник, и опять-таки займется
моими близкими; до того, наконец, как я сам увязну во всех этих делах
достаточно глубоко, чтобы потом из них выбраться. Но сделать это я смогу,
лишь владея информацией, которую мне Исидро не желает предоставить.
Некоторое время она рассматривала его, чуть склонив голову, словно под
тяжестью темной массы волос.
-- Он -- очень старый вампир, -- сказала она наконец. -- Он осторожен,
как змея в норе; может быть, излишне осторожен.
Было несколько странно слышать об Исидро, что он "стар", -- испанец
производил впечатление юноши, почти мальчика. Скорее уж стар был Эрнчестер с
его усталыми движениями и мертвыми глазами. Эшер оглянулся на кресло, где
только что сидел граф, но кресло было пустым. Трудно было сказать, когда
именно он ушел. Был ранний вечер, и хозяева, надо понимать, еще не
завтракали. Странно, что, разговаривая с этой тихой красивой женщиной,
умершей задолго до его рождения, Эшер совсем не испытывал страха -- то ли
потому, что она и впрямь не собиралась причинять ему вреда, то ли
спокойствие было ему просто внушено. Невольно вспомнились слова Исидро о
"других вампирах".
После долгой паузы Антея продолжила:
-- Я не знаю, кто из них старше: он или Гриппен. Они оба были сотворены
в одно время одним мастером. Это был Райс Белый, менестрель, хозяин вампиров
Лондона в... давние времена. Вы ведь понимаете, что в качестве вампира
весьма трудно выжить, если город недостаточно велик и смерть жертвы не может
остаться незамеченной. Разве что если у вас достаточно денег и вы владеете
имением, где можете спать днем в безопасности. Дон Симон рассказывал, что в
те времена Лондон был не более чем маленьким торговым городком. -- Легкая
улыбка тронула ее полные бескровные губы. -- Я представила, что бы вы
подумали о Лондоне моего детства -- там, где сейчас Ливерпульский вокзал,
приходилось искать тропки в болотах... Словом, безопасность себе могли
обеспечить лишь аристократы, имеющие возможность охотиться по ночам в поле.
Избежать подозрений можно было, питаясь кровью быков или оленей, но долго на
крови животных не протянешь. Вампир становится от этого тупым, усталым,
безразличным ко всему. В таком состоянии его довольно легко выследить и
убить.
Она подняла на него глаза, скрестив на груди большие мягкие руки
(достаточно сильные, чтобы в любой момент свернуть ему шею); холодно
блеснули кольца.
-- Звучит достаточно гнусно, не правда ли? Но притупление чувств,
утрата вечной настороженности -- это смерть для вампира, которого так легко
сжечь солнечным светом. Мы, наверное, омерзительны вам?
-- Совершенно верно, -- спокойно ответил Эшер. -- Это для вас
существенно?
Она опустила глаза, разглядывая жемчужины перстня.
-- Если бы это было существенно, я бы давно умерла. -- Другая бы
женщина пожала плечами перед тем, как снова взглянуть на него. -- Конечно, к
тому времени, когда Чарльз и я стали тем, что мы есть, Райса уже не было на
свете. Он обитал в усыпальнице Сент-Джайлза, охотясь ночью в порту. А деньги
зарабатывал, играя в тавернах Истчипа и Стил-Ярда, -- ганзейские купцы его
любили. Дон Симон рассказывал, ему достаточно было взять в руки лютню -- и
люди плакали. Маленький седой старик в старинных одеждах, проворный, как
хрупкий паучок, -- так его описывал дон Симон. Во времена старого короля
Джеймса вампиров преследовали особенно яростно, а те, что уцелели, погибли
потом при пожаре Лондона -- все, кроме Гриппена и дона Симона. Одному богу
известно, где им тогда посчастливилось найти укрытие.
-- Вы застали эти времена еще живой? -- Для Эшера это была древняя
история -- что падение Рима, что пламя, пожравшее Лондон в 1666 году.
-- Да, -- сказала она. -- Я помню себя маленькой девочкой, стоящей на
Харроу-Хилл; дымный рассвет, а город внизу -- как ковер из пламени; ветер
веет жаром в лицо. В те дни было ветрено. Ветрено, жарко и сухо... Помню,
как воздух потрескивал в моих волосах, и я боялась, что огонь охватит всю
землю. -- Она качнула головой, как бы удивляясь детской наивности. --
Говорили, что некоторые строения взрывались от жара, как бомбы, а по сточным
канавам тек свинец расплавившихся церковных кровель. Потом, спустя многие
годы... когда я стала тем, что я есть, мы впервые встретились с Исидро. Его
лицо еще было покрыто шрамами, и руки тоже.
-- А Гриппен?
Ее губы слегка покривились. -- Лайонел сотворил многих после пожара, --
сказала она. -- Чарльз был далеко не первым. Он нуждался в деньгах, нуждался
в протекции...
-- В протекции?
Ее голос был нарочито бесцветным. -- Вражда шла всегда. Весь его
выводок погиб в огне. Несколько лет я считала Чарльза мертвым. -- Она чуть
тряхнула головой, словно откладывая в сторону старое, случайно найденное
письмо; свет лампы янтарно мерцал в ее глазах. -- Но ведь вам нужны не такие
сведения.
-- Мне нужны любые сведения о вампирах, -- негромко сказал Эшер. -- Кто
вы такие, что вы такое, чем вы занимаетесь, чего хотите... Вы ведь сама
охотница, леди Фаррен. Вы знаете, что сначала нужно увидеть узор в целом, а
потом уже смотреть, что в нем не так.
-- Это довольно опасно, -- начала она, и Эшер почувствовал злость.
-- Исидро не оставил мне иного выхода!
Он стоял прямо перед ней на малом островке света, прилегавшем к резному
мрамору огромного камина. Выражение ее лица не изменилось, но Эшер видел,
как что-то дрогнуло в глубине светло-карих глаз. В следующий момент ее рука
схватила его за локоть и рванула к камину. Теряя равновесие, он все же успел
заметить возникшую из полумрака массивную тень и сверкнувшие алым огнем
глаза.
-- Гриппен, нет!.. -- вскрикнула Антея, и в тот же миг Эшер ударил,
пытаясь отбить в сторону чудовищную руку, тянущуюся к его горлу. Удар
пришелся как по дереву, но Эшера отбросило, и- мощная волосатая пятерня
Гриппена ухватила его не за горло, а за рукав возле плеча.
Эшер крутнулся, пытаясь вывернуться из одежды. Гриппен был массивен --
одного роста с Эшером, но широк, как дверь. Грязные черные волосы падали на
глаза; лицо, розовое от свежевыпитой крови, покрыто старыми шрамами.
Неуловимым движением он сгреб в горсть лацканы, и Эшер оказался пойман
собственным пиджаком. Мысленная хватка вампира, казалось, сейчас раздавит
мозг, и Эшер боролся с ней, боролся, как тогда в поезде против Исидро.
Изогнувшись, он попытался обеими руками отогнуть хотя бы один палец. С тем
же успехом он мог разжимать пальцы статуи.
Антея тоже схватила Гриппена за кисти, пытаясь освободить Эшера. "Не
смей!.." -- услышал он ее крик. Затем чудовищная рука сорвала с него
воротник, и Эшер успел подумать со странной отрешенностью: "А теперь
маленький эксперимент, касающийся некоторых положений фольклора..."
-- Божья смерть! -- Рука Гриппена отдернулась от серебряной цепи, смрад
крови на выдохе вызвал тошноту. Взбешенный вампир отшвырнул Эшера, и тот
влепился в стену, как тряпичная кукла. Все равно что врезаться в стену на
мотоцикле. Сползая по стене, он все же успел отметить, что архаичность речи
у Гриппена выражена куда сильнее, чем у Исидро.
-- Я тебе покажу серебро, сукин ты сын! -- ревел вампир.
Зрение прояснилось, явив бурное единоборство в центре комнаты. Антея
держала Гриппена за руки, стараясь оттащить его от Эшера; заколки она
растеряла, обильные волосы рассыпались по плечам. Чувствуя сильнейшее
головокружение, Эшер кое-как поднялся на ноги и, спотыкаясь, заторопился
прочь. "Бесславный исход", -- машинально отметил он, минуя арку. Конечно,
джентльмену надлежало бы остаться и не бросать леди в разгар потасовки, но
вряд ли он мог ей сейчас чем-либо помочь.
На Савой-Уок было пусто, тихо, туманно. Если он сумеет добраться до
освещенной Флит-стрит, то, может быть, уцелеет...
На нетвердых ногах он спустился с высокого крыльца; влажный холод
туманной ночи полез под рубашку сквозь разорванный ворот. "Опасное занятие
для смертного..." -- подумал он, шлепая через мелкую лужу во вдавлине
мостовой. Сам того не заметив он постепенно перешел на бег.
Черная щель переулка, выводящего со двора, была уже совсем близко,
когда из темноты навстречу Эшеру выступила, словно слепившись из тумана,
человеческая фигурка. Миниатюрная девушка, этакая карманная Венера; светлые
волосы уложены в высокую сложную прическу; темные глаза мерцают отраженным
светом. Эшер обернулся, ища другую лазейку, и увидел бледное, изможденное
лицо третьего графа Эрнчестерского.
Их пальцы обожгли ледяным холодом, когда они взяли его за руки.
-- Я прошу прощения, -- мягко сказал Эрнчестер, -- но вы должны пойти с
нами.
-- Семь лет -- это долгий срок. -- Почтенный Эвелайн, уставясь в черные
бездны кофе, пошевелил их крохотной ложечкой. Лидия сидела напротив,
искренне надеясь, что срок был и впрямь достаточно долгий.
-- Я знаю, -- мягко сказала она, легким движением давая понять, что, не
будь она замужем, Эвелайну было бы позволено взять ее руку в свою. Перья на
ее шляпке, похожие на розовое закатное облачко, качнулись, когда она слегка
подалась вперед, доверчиво раскрыв карие глаза. Почтенный состоял из мягких
размытых мазков, но Лидия перед встречей решила, что в данном случае важнее
смотреть, чем видеть. Кроме того, близорукость научила ее безошибочно
истолковывать любое движение размытых цветных пятен. -- Поверьте, я бы сама
хотела предать все это забвению.
-- Вы бы хотели... -- В голосе его отчетливо прозвучало отвращение. --
Зря вы интересуетесь такими вещами... миссис Эшер.
Мягкие мясистые губы, заставляющие вспомнить римлян времен упадка
империи, поджались. За плечом почтенного Эвелайна возник черно-красный
нечеткий силуэт вышколенного официанта. Хотя чаепития уже прекращали
обслуживать, он беззвучно долил кипятка в чайник возле локтя Лидии и сменил
тарелочку с кексами и сандвичами. В ресторане все отчетливее пахло обедом.
По-иному звучали голоса входящих в зал, размытые женские силуэты были уже
окрашены в цвета, более приемлемые вечером, нежели днем; посверкивали
бриллианты. За окнами свинцовые сумерки заливали Странд.
Походя Лидия отметила, что упомянутые семь лет не пошли на пользу
почтенному Эвелайну. По-прежнему такой же большой и дородный, как в те
беззаботные годы отчаянных матчей с Королевским колледжем, он (это было
заметно и без очков) излишне располнел. Когда Эвелайн предложил ей руку,
чтобы провести ее к этому маленькому столику, Лидия видела, что, хотя
почтенному еще не исполнилось и тридцати, лицо его -- все в мешочках и
морщинках, а серо-голубые глаза хранят горькую усталость человека, не
понимающего, где именно он ошибся, выбирая жизненный путь. Одет он, однако,
был безукоризненно и благоухал дорогой помадой. Даже в юности, когда Лидия
была куда более впечатлительной, она находила его речи безумно ходульными и
утомительными, и прошедшие годы его не исправили. Ей пришлось потратить
добрых полчаса на застольную болтовню, чтобы подвести наконец разговор к
главной теме.
Лидия потупила глазки, трогая изящную ручку фарфоровой чашки и точно
зная, что он пристально следит за выражением ее лица. -- Как он умер,
Эвелайн?
-- Это было дорожное происшествие. -- Голос его стал враждебным и
несколько испуганным.
-- О, -- сказала она мягко. -- Я думала... Я слышала...
-- Что бы вы там ни слышали, -- сказал Эвелайн, -- и от кого бы вы это
ни слышали, но погиб он в дорожной катастрофе. И я бы не...
-- Пожалуйста... -- Она вскинула глаза. -- Мне необходимо поговорить с
вами, Эвелайн. Я не знаю, к кому бы еще я могла обратиться. Я попросила вас
о встрече, потому что... Я слышала, здесь замешана женщина.
Теперь в его голосе послышалось раздражение.
-- Она здесь ни при чем. Он погиб в...
-- Мне кажется, с ней связался один мой знаковый.
-- И кто же? -- Глаза почтенного Эвелайна сузились, и он очень напомнил
Лидии ее отца в те минуты, когда тот собирался сделать ей очередное
внушение.
-- Вы его не знаете. -- Лидия запнулась. Эвелайн замолчал, усиленно
соображая. Картина, хорошо ей знакомая. Даже почтенный Берти, известный
тугодум, и тот был поживее своего братца. Наконец Эвелайн заговорил:
-- Не беспокойтесь об этом, Лидия... миссис Эшер. Право, -- поспешил он
смягчить свои слова, видя тревожную морщинку, залегшую меж ее темно-медных
бровей, -- я... Видите ли, я слышал недавно, что... что некто, кого я знаю,
когда-то встречался с нею. Конечно, вы только-только окончили школу, когда
Берти был найден... когда Берти умер, и мы просто многое не могли сказать
вам. Но это была гибельная женщина, Лидия, воплощенное зло. А неделю назад
или около того я... э... встретил ее и предупредил ее... заплатил ей...
словом, заставил покинуть страну. Она уехала.
Произнося все это, на Лидию он не смотрел.
"Смущение? -- предположила она. -- Или что-то еще?"
-- В самом деле? -- Она чуть подалась вперед, чтобы уловить малейшее
изменение его лица.
-- В самом деле, -- произнес он с усталым отвращением. Помолчав, она
спросила:
-- Что она из себя представляет? У меня есть основания спрашивать, --
добавила она, поскольку почтенный Эвелайн готов был выразить негодование:
объект любопытства не был достоин внимания светской дамы. -- Вы же знаете: я
-- врач.
-- Знаю, -- недовольно сказал он -- так, словно имел право это
оспорить. -- Хотя, честно говоря, я не понимаю, как профессор Эшер -- да и
любой муж -- мог позволить своей жене...
-- Словом, -- продолжила она, обрывая излишне фамильярную тираду, -- в
моей практике два или три раза встречались случаи довольно редкого нервного
расстройства, симптомы которого весьма напоминают то, что Дж... мой знакомый
рассказывал об этой женщине, Карлотте. Я подозреваю, что она сумасшедшая.
Это заинтересовало Эвелайна, как заинтересовало бы любого мужчину,
сколь бы решительно он ни осуждал вторжение женщин в исконно мужские
профессии. Он наклонился к ней через стол с огромным любопытством в
водянистых голубых глазах, и она сжала обеими руками его массивную кисть.
-- Но я не встречала ее, а вы... Расскажите мне о ней. Пожалуйста,
Эвелайн. Мне нужна ваша помощь.
В кэбе по пути домой, на Брутон-Плейс, она записала главные моменты
этого разговора -- вряд ли бы Эвелайну понравилось, начни она
конспектировать его ответы прямо в ресторане. Вышколенный официант, видя,
что беседа, кажется, интимная, тактично оставил их за столиком одних, чего
опять-таки не случилось бы, начни она вести записи.
Разговор получился сложный, поскольку Эвелайн, ранее интересовавшийся
только спортом, а теперь только фондовым рынком (подобно тому, как брат его
Берти интересовался лишь нарядами и модами), мало что замечал вокруг. Все же
искусными наводящими вопросами из него кое-что выжать удалось.
Во-первых, Лотта появлялась сразу после заката, когда небо оставалось
еще совсем светлым. Эвелайн полагал, что было это весной, впрочем, с
уверенностью он сказать не мог.
Во-вторых, цвет лица у нее был то белым, то розовым (насколько можно
было судить при газовом освещении) -- иными словами, питалась она
непосредственно перед встречами с Берти и его друзьями. К сожалению, Эвелайн
не смог вспомнить, был ли у нее румянец, когда она приходила раньше
обычного, а то бы можно было считать доказанным, что охотилась она сразу
после захода солнца.
В-третьих, от нее временами как-то странно пахло. Джеймс ничего не
говорил о том, что от вампиров пахнет иначе, чем от людей, хотя,
предположительно, иная диета -- иные выделения... Лидия старалась не
вспоминать о том ужасном запахе, что коснулся ее ноздрей вчера в темном
дворе на Ковент-Гарден.
Еще Эвелайн заметил, что у Лотты что-то не так с ногтями -- что именно,
он сказать не мог. Относительно глаз он лишь повторил свои слова о "злом
выражении", что, конечно, диагнозу никак помочь не могло.
О смерти брата он отказался говорить вообще, но Лидия предполагала,
исходя из рассказов Джеймса о технике шпионажа, что Лотта заботилась о том,
чтобы тела ее кавалеров были найдены при обстоятельствах либо позорных, либо
компрометирующих -- скажем, в женской одежде, или на задворках опиумного
притона, или еще что-нибудь в этом роде.
И наконец Эвелайн сообщил, что Берти одно время носил талисман из
рыже-золотых волос Лотты. Локон этот и сейчас должен быть среди вещей Берти.
Эвелайн мог бы выслать его утренней почтой по указанному Лидией адресу...
Откинувшись на сиденье тряского кэба, Лидия отрешенно смотрела на
расплывающиеся желтые нимбы уличных фонарей, за которыми вырисовывались
однотонные силуэты домов Гувер-стрит. Поднимающийся туман приглушал звуки,
превращал людей в призраки. Омнибусы возникали из дымки, как движущиеся
башни; яркие щиты на их бортах, рекламирующие покрышки Клинкера, казались
мрачными пророчествами.
Когда кэб достиг Брутон-Плейс, 109, Лидия как можно быстрее
расплатилась с возницей и поспешила в дом, неприятно пораженная собственной
нервозностью. Ей было просто страшно оставаться на улице хотя бы на
несколько мгновений после наступления темноты.
Вампиры привели Эшера не к Эрнчестерам, а в подвал пустынного магазина,
узкая дверь которого вела в черноту проулка. Достав из жилетного кармана
ключи, Эрнчестер отомкнул два висячих замка, и они оказались в тесной
комнатке, уставленной до потолка пыльными ящиками. В рассеянном полусвете,
падающем из окна, в углу можно было рассмотреть старую мойку для посуды, чья
ржавая помпа вырисовывалась во мраке, напоминая огромное искалеченное
насекомое. Эрнчестер зажег керосиновую лампу и двинулся к следующей двери,
наполовину скрытой ящиками. Замок с нее был сорван ломом вместе с петлей,
причем, судя по царапинам, совсем недавно. Запах сырости и гниения стеснил
грудь, когда они спустились по винтовой лестнице в подвал, который был,
насколько мог судить Эшер, куда шире, чем само строение, и несомненно
старше. Арки из тесаного камня поддерживали закопченный потолок; в дальнем
конце помещения обнаружились две пары ставней, скрывающих, надо полагать,
окна, целиком утопленные в грунт.
-- С той стороны окна забраны решетками, -- заметил граф, снимая с
гвоздя у двери старомодный ключ с длинным стволом. -- Даже если сорвать
замки, это ничего не даст. Хлоя, милая, будь любезна, принеси пальто доктора
Эшера. И мое заодно.
Белокурая вампирша бросила на него сердитый взгляд, отчего ее
ангельское личико стало почти детским.
-- Боишься оставлять меня с ним наедине, голубчик? -- насмешливо
спросила она с акцентом, свойственным обитателям примерно дюжины улиц в
районе церкви Сент-Мэри-ле-Боу. Оглянулась на Эшера, освещенная керосиновой
лампой, которую они прихватили с собой этажом выше. -- И не думай, что эта
побрякушка на твоей глотке тебя выручит, профессор. Кровь можно пить и из
вен, сам понимаешь.
Издевательски поцеловала руку, обожгла ледяными губами. Затем
повернулась, прошелестев шелковыми юбками, и канула в темноту.
Эшер обнаружил, что его давно уже знобит. В подвале было сухо, но
дьявольски холодно. Эрнчестер стоял рядом с лампой в руке и хмурился на
черную щель входа, в которой, надо понимать, исчезла девушка, хотя Эшер так
и не увидел, как она ушла. Движения ее были практически неуловимы -- как у
Исидро.
-- Дерзкая девчонка. -- Редкие брови Эрнчестера странным образом
топорщились в прыгающем свете. -- Конечно, дело тут не только в воспитании
-- весь мир изменился. Такое впечатление, что теперь никто не знает, как
себя вести. -- Он поставил лампу на пол и подержал руки над столбиком
горячего воздуха, поднимающегося из ее стеклянного горла.
-- Антея пошла искать Исидро, -- продолжил он момент спустя. -- Никто
из нас не одобрял его плана поимки убийцы (о причинах вы, видимо,
догадываетесь). Но теперь, коль скоро он вас нанял, я согласен с ней, что
убить вас было бы просто нечестно, не говоря уже о том, что вы, фактически,
мой гость. -- Усталые голубые глаза сосредоточенно разглядывали Эшера,
словно подыскивая хотя бы еще один довод.
-- Я полагаю, Гриппен тоже был против? -- сухо спросил Эшер.
-- О, никакого подсчета голосов здесь быть не могло. -- Сказано это
было без иронии. -- Дон Симон всегда жил по своим законам. Он был
единственный, кому пришло в голову нанять человека. Но он весьма высоко себя
ценит и просто не замечает какую-либо оппозицию.
Эшер потер плечо, ноющее после удара о стену.
-- Он мог бы и упомянуть об этом. Каменный пол под ногами задрожал,
стекло лампы задребезжало в жестяном гнезде.
-- Здесь неподалеку проходит подземная железная дорога, -- объяснил
Эрнчестер, когда грохот стих. -- Когда ее строили, мы боялись, что тоннель
пройдет через это укрытие, как это случилось с подвалом на соседней улице.
Правда, он был глубже, чем этот, и без окон -- там когда-то находился винный
погреб таверны, сгоревшей во время пожара. Потом это место замостили, а о
подвале забыли. Таких укрытий довольно много в старом Сити, некоторые
восходят еще ко временам римского владычества. В том подвале, о котором я
говорю, было ужасно сыро и неудобно, так что, когда рабочие на него
наткнулись, спящих там не оказалось.
Эшер задумчиво огладил усы и направился по вымощенному плитами полу к
стене, возле которой стоял гроб. Открыв его, он обнаружил лишь выгоревшую
обивку да прилипшие к кромкам обугленные клочки материи. Дно было покрыто
тонким слоем пепла.
Интересно, в какой усыпальнице они похоронили останки? В Сент-Брайдзе,
вне всякого сомнения. Странно, что после стольких лет они еще придерживаются
этого обычая... Или не так уж и странно... Он установил крышку на место и
обернулся.
-- Значит, замки на ставнях были открыты, когда вы нашли тело Дэнни?
Эрнчестер коротко взглянул на закрытые ставни, затем снова на пустой
гроб. Секунду он, казалось, решал для себя, может ли он говорить откровенно
с человеком.
-- Да, -- проговорил он наконец. -- Ключ лежал на подоконнике.
Эшер подошел к ставням, потрогал замок и взглянул через плечо на
вампира.
-- Но сами засовы не потревожены?
-- Нет. Но если кто-нибудь -- бродяга или грабитель -- проник бы в
подвал, он бы первым делом открыл ставни, чтобы осмотреться.
-- А что, где-нибудь в здании были замечены следы грабежа? Открытые
шкафы, выдвинутые ящики?
-- Нет, -- согласился Эрнчестер. -- Я думаю, что нет. В точности я вам
этого сказать не могу. Можно спросить Антею. -- Будь это живой человек, он
бы обязательно вздохнул после этих слов. -- Я знаю, что вести расследование
-- это чисто мужское дело, но... мир так изменился... Одна только фабричная
копоть и шум на улицах чего стоят! Я иногда подозреваю, что живые страдают
от этого не меньше нас. Впрочем, и люди теперь совсем другие.
Эшер внимательно следил за входом и на этот раз не пропустил появления
Хлои. Девушка вошла в подвал, неся на согнутой руке его пальто и поношенный
плащ Эрнчестера. Сама она была одета роскошно -- темно-зеленый бархат, густо
расшитый гагатом; руки и лицо белели, как цветы, на фоне пышной материи.
Сняв пальто с ее руки, Эшер сказал:
-- Спасибо.
Она удивленно вскинула глаза.
-- Вы охотились вместе с Лоттой Харшоу?
Она вновь улыбнулась, но на этот раз насмешливость не могла скрыть
некую тревогу, чтобы не сказать -- испуг.
-- Все разнюхиваешь? А видал, к чему это приводит? -- Она хотела
погладить его горло, но блеск серебряной цепочки заставил ее убрать руку. --
Знаешь, что, говорят, сделали с кошкой за любопытство?
-- Еще говорят, что у кошки девять жизней, -- негромко ответил он. --
Так вы охотились с Лоттой?
Она пожала плечами (старательно выполненное кокетливое движение) и
посмотрела в сторону.
-- Я знаю, что ты являлась вместе с ней на примерку к модистке. Может
быть, и в другие магазины тоже. Надо полагать, вы хорошо подходили друг
другу. Лично я нахожу утомительным обедать в одиночестве, а ты?
Дружеский небрежный тон фразы заставил ее взглянуть на Эшера с
насмешливым кокетством.
-- Иногда. Но, знаешь, в полном одиночестве мы никогда не обедаем. --
Зубы ее снова блеснули в улыбке.
-- Тебе нравилась Лотта?
Длинные ресницы вновь затенили карие глаза. -- Она показывала мне, что
и как, -- сообщила наконец Хлоя, и Эшеру тут же вспомнились слова Забияки
Джо Дэвиса: "Я не желаю знать, как убивают другие, как это у них
положено..." Видимо, способности вампира еще нуждались в долгой шлифовке. --
Мы -- я имею в виду, пташки -- охотимся не совсем так, как джентльмены.
Правда, эта... -- Она запнулась и бросила быстрый взгляд на Эрнчестера,
неподвижно стоящего позади лампы. Не продолжила фразы и просто заключила: --
Лотта и я подходили друг другу. Есть вещи, в которых одна леди должна
помогать другой.
"Эта..." Что -- эта? Как, интересно, фарфоровая куколка Хлоя оценивает
античную леди Антею? "Как благородную заносчивую суку, -- подумал Эшер, --
вне всякого сомнения". Мадемуазель ля Тур с первого взгляда определила, что
Хлоя и Лотта -- одного поля ягоды, а вот Антея (несомненно, это она
скрывалась под именем миссис Рэн) -- совсем другое дело.
-- Вы знали ее кавалеров? -- спросил он. -- Альберта Уэстморленда? Тома
Гоби? Пола Фаррингтона?
-- О, почти со всеми с ними знакома, -- сказала она, поигрывая густым
светлым локоном. -- Ягнята. Все, даже этот Берти Уэстморлэнд, такой весь из
себя чопорный, а так и расстилался, лишь бы она на него разок посмотрела. Мы
ту, кого он собирается взять в заложницы; до того, как сам убийца
заподозрит, что его выслеживает уже дневной охотник, и опять-таки займется
моими близкими; до того, наконец, как я сам увязну во всех этих делах
достаточно глубоко, чтобы потом из них выбраться. Но сделать это я смогу,
лишь владея информацией, которую мне Исидро не желает предоставить.
Некоторое время она рассматривала его, чуть склонив голову, словно под
тяжестью темной массы волос.
-- Он -- очень старый вампир, -- сказала она наконец. -- Он осторожен,
как змея в норе; может быть, излишне осторожен.
Было несколько странно слышать об Исидро, что он "стар", -- испанец
производил впечатление юноши, почти мальчика. Скорее уж стар был Эрнчестер с
его усталыми движениями и мертвыми глазами. Эшер оглянулся на кресло, где
только что сидел граф, но кресло было пустым. Трудно было сказать, когда
именно он ушел. Был ранний вечер, и хозяева, надо понимать, еще не
завтракали. Странно, что, разговаривая с этой тихой красивой женщиной,
умершей задолго до его рождения, Эшер совсем не испытывал страха -- то ли
потому, что она и впрямь не собиралась причинять ему вреда, то ли
спокойствие было ему просто внушено. Невольно вспомнились слова Исидро о
"других вампирах".
После долгой паузы Антея продолжила:
-- Я не знаю, кто из них старше: он или Гриппен. Они оба были сотворены
в одно время одним мастером. Это был Райс Белый, менестрель, хозяин вампиров
Лондона в... давние времена. Вы ведь понимаете, что в качестве вампира
весьма трудно выжить, если город недостаточно велик и смерть жертвы не может
остаться незамеченной. Разве что если у вас достаточно денег и вы владеете
имением, где можете спать днем в безопасности. Дон Симон рассказывал, что в
те времена Лондон был не более чем маленьким торговым городком. -- Легкая
улыбка тронула ее полные бескровные губы. -- Я представила, что бы вы
подумали о Лондоне моего детства -- там, где сейчас Ливерпульский вокзал,
приходилось искать тропки в болотах... Словом, безопасность себе могли
обеспечить лишь аристократы, имеющие возможность охотиться по ночам в поле.
Избежать подозрений можно было, питаясь кровью быков или оленей, но долго на
крови животных не протянешь. Вампир становится от этого тупым, усталым,
безразличным ко всему. В таком состоянии его довольно легко выследить и
убить.
Она подняла на него глаза, скрестив на груди большие мягкие руки
(достаточно сильные, чтобы в любой момент свернуть ему шею); холодно
блеснули кольца.
-- Звучит достаточно гнусно, не правда ли? Но притупление чувств,
утрата вечной настороженности -- это смерть для вампира, которого так легко
сжечь солнечным светом. Мы, наверное, омерзительны вам?
-- Совершенно верно, -- спокойно ответил Эшер. -- Это для вас
существенно?
Она опустила глаза, разглядывая жемчужины перстня.
-- Если бы это было существенно, я бы давно умерла. -- Другая бы
женщина пожала плечами перед тем, как снова взглянуть на него. -- Конечно, к
тому времени, когда Чарльз и я стали тем, что мы есть, Райса уже не было на
свете. Он обитал в усыпальнице Сент-Джайлза, охотясь ночью в порту. А деньги
зарабатывал, играя в тавернах Истчипа и Стил-Ярда, -- ганзейские купцы его
любили. Дон Симон рассказывал, ему достаточно было взять в руки лютню -- и
люди плакали. Маленький седой старик в старинных одеждах, проворный, как
хрупкий паучок, -- так его описывал дон Симон. Во времена старого короля
Джеймса вампиров преследовали особенно яростно, а те, что уцелели, погибли
потом при пожаре Лондона -- все, кроме Гриппена и дона Симона. Одному богу
известно, где им тогда посчастливилось найти укрытие.
-- Вы застали эти времена еще живой? -- Для Эшера это была древняя
история -- что падение Рима, что пламя, пожравшее Лондон в 1666 году.
-- Да, -- сказала она. -- Я помню себя маленькой девочкой, стоящей на
Харроу-Хилл; дымный рассвет, а город внизу -- как ковер из пламени; ветер
веет жаром в лицо. В те дни было ветрено. Ветрено, жарко и сухо... Помню,
как воздух потрескивал в моих волосах, и я боялась, что огонь охватит всю
землю. -- Она качнула головой, как бы удивляясь детской наивности. --
Говорили, что некоторые строения взрывались от жара, как бомбы, а по сточным
канавам тек свинец расплавившихся церковных кровель. Потом, спустя многие
годы... когда я стала тем, что я есть, мы впервые встретились с Исидро. Его
лицо еще было покрыто шрамами, и руки тоже.
-- А Гриппен?
Ее губы слегка покривились. -- Лайонел сотворил многих после пожара, --
сказала она. -- Чарльз был далеко не первым. Он нуждался в деньгах, нуждался
в протекции...
-- В протекции?
Ее голос был нарочито бесцветным. -- Вражда шла всегда. Весь его
выводок погиб в огне. Несколько лет я считала Чарльза мертвым. -- Она чуть
тряхнула головой, словно откладывая в сторону старое, случайно найденное
письмо; свет лампы янтарно мерцал в ее глазах. -- Но ведь вам нужны не такие
сведения.
-- Мне нужны любые сведения о вампирах, -- негромко сказал Эшер. -- Кто
вы такие, что вы такое, чем вы занимаетесь, чего хотите... Вы ведь сама
охотница, леди Фаррен. Вы знаете, что сначала нужно увидеть узор в целом, а
потом уже смотреть, что в нем не так.
-- Это довольно опасно, -- начала она, и Эшер почувствовал злость.
-- Исидро не оставил мне иного выхода!
Он стоял прямо перед ней на малом островке света, прилегавшем к резному
мрамору огромного камина. Выражение ее лица не изменилось, но Эшер видел,
как что-то дрогнуло в глубине светло-карих глаз. В следующий момент ее рука
схватила его за локоть и рванула к камину. Теряя равновесие, он все же успел
заметить возникшую из полумрака массивную тень и сверкнувшие алым огнем
глаза.
-- Гриппен, нет!.. -- вскрикнула Антея, и в тот же миг Эшер ударил,
пытаясь отбить в сторону чудовищную руку, тянущуюся к его горлу. Удар
пришелся как по дереву, но Эшера отбросило, и- мощная волосатая пятерня
Гриппена ухватила его не за горло, а за рукав возле плеча.
Эшер крутнулся, пытаясь вывернуться из одежды. Гриппен был массивен --
одного роста с Эшером, но широк, как дверь. Грязные черные волосы падали на
глаза; лицо, розовое от свежевыпитой крови, покрыто старыми шрамами.
Неуловимым движением он сгреб в горсть лацканы, и Эшер оказался пойман
собственным пиджаком. Мысленная хватка вампира, казалось, сейчас раздавит
мозг, и Эшер боролся с ней, боролся, как тогда в поезде против Исидро.
Изогнувшись, он попытался обеими руками отогнуть хотя бы один палец. С тем
же успехом он мог разжимать пальцы статуи.
Антея тоже схватила Гриппена за кисти, пытаясь освободить Эшера. "Не
смей!.." -- услышал он ее крик. Затем чудовищная рука сорвала с него
воротник, и Эшер успел подумать со странной отрешенностью: "А теперь
маленький эксперимент, касающийся некоторых положений фольклора..."
-- Божья смерть! -- Рука Гриппена отдернулась от серебряной цепи, смрад
крови на выдохе вызвал тошноту. Взбешенный вампир отшвырнул Эшера, и тот
влепился в стену, как тряпичная кукла. Все равно что врезаться в стену на
мотоцикле. Сползая по стене, он все же успел отметить, что архаичность речи
у Гриппена выражена куда сильнее, чем у Исидро.
-- Я тебе покажу серебро, сукин ты сын! -- ревел вампир.
Зрение прояснилось, явив бурное единоборство в центре комнаты. Антея
держала Гриппена за руки, стараясь оттащить его от Эшера; заколки она
растеряла, обильные волосы рассыпались по плечам. Чувствуя сильнейшее
головокружение, Эшер кое-как поднялся на ноги и, спотыкаясь, заторопился
прочь. "Бесславный исход", -- машинально отметил он, минуя арку. Конечно,
джентльмену надлежало бы остаться и не бросать леди в разгар потасовки, но
вряд ли он мог ей сейчас чем-либо помочь.
На Савой-Уок было пусто, тихо, туманно. Если он сумеет добраться до
освещенной Флит-стрит, то, может быть, уцелеет...
На нетвердых ногах он спустился с высокого крыльца; влажный холод
туманной ночи полез под рубашку сквозь разорванный ворот. "Опасное занятие
для смертного..." -- подумал он, шлепая через мелкую лужу во вдавлине
мостовой. Сам того не заметив он постепенно перешел на бег.
Черная щель переулка, выводящего со двора, была уже совсем близко,
когда из темноты навстречу Эшеру выступила, словно слепившись из тумана,
человеческая фигурка. Миниатюрная девушка, этакая карманная Венера; светлые
волосы уложены в высокую сложную прическу; темные глаза мерцают отраженным
светом. Эшер обернулся, ища другую лазейку, и увидел бледное, изможденное
лицо третьего графа Эрнчестерского.
Их пальцы обожгли ледяным холодом, когда они взяли его за руки.
-- Я прошу прощения, -- мягко сказал Эрнчестер, -- но вы должны пойти с
нами.
-- Семь лет -- это долгий срок. -- Почтенный Эвелайн, уставясь в черные
бездны кофе, пошевелил их крохотной ложечкой. Лидия сидела напротив,
искренне надеясь, что срок был и впрямь достаточно долгий.
-- Я знаю, -- мягко сказала она, легким движением давая понять, что, не
будь она замужем, Эвелайну было бы позволено взять ее руку в свою. Перья на
ее шляпке, похожие на розовое закатное облачко, качнулись, когда она слегка
подалась вперед, доверчиво раскрыв карие глаза. Почтенный состоял из мягких
размытых мазков, но Лидия перед встречей решила, что в данном случае важнее
смотреть, чем видеть. Кроме того, близорукость научила ее безошибочно
истолковывать любое движение размытых цветных пятен. -- Поверьте, я бы сама
хотела предать все это забвению.
-- Вы бы хотели... -- В голосе его отчетливо прозвучало отвращение. --
Зря вы интересуетесь такими вещами... миссис Эшер.
Мягкие мясистые губы, заставляющие вспомнить римлян времен упадка
империи, поджались. За плечом почтенного Эвелайна возник черно-красный
нечеткий силуэт вышколенного официанта. Хотя чаепития уже прекращали
обслуживать, он беззвучно долил кипятка в чайник возле локтя Лидии и сменил
тарелочку с кексами и сандвичами. В ресторане все отчетливее пахло обедом.
По-иному звучали голоса входящих в зал, размытые женские силуэты были уже
окрашены в цвета, более приемлемые вечером, нежели днем; посверкивали
бриллианты. За окнами свинцовые сумерки заливали Странд.
Походя Лидия отметила, что упомянутые семь лет не пошли на пользу
почтенному Эвелайну. По-прежнему такой же большой и дородный, как в те
беззаботные годы отчаянных матчей с Королевским колледжем, он (это было
заметно и без очков) излишне располнел. Когда Эвелайн предложил ей руку,
чтобы провести ее к этому маленькому столику, Лидия видела, что, хотя
почтенному еще не исполнилось и тридцати, лицо его -- все в мешочках и
морщинках, а серо-голубые глаза хранят горькую усталость человека, не
понимающего, где именно он ошибся, выбирая жизненный путь. Одет он, однако,
был безукоризненно и благоухал дорогой помадой. Даже в юности, когда Лидия
была куда более впечатлительной, она находила его речи безумно ходульными и
утомительными, и прошедшие годы его не исправили. Ей пришлось потратить
добрых полчаса на застольную болтовню, чтобы подвести наконец разговор к
главной теме.
Лидия потупила глазки, трогая изящную ручку фарфоровой чашки и точно
зная, что он пристально следит за выражением ее лица. -- Как он умер,
Эвелайн?
-- Это было дорожное происшествие. -- Голос его стал враждебным и
несколько испуганным.
-- О, -- сказала она мягко. -- Я думала... Я слышала...
-- Что бы вы там ни слышали, -- сказал Эвелайн, -- и от кого бы вы это
ни слышали, но погиб он в дорожной катастрофе. И я бы не...
-- Пожалуйста... -- Она вскинула глаза. -- Мне необходимо поговорить с
вами, Эвелайн. Я не знаю, к кому бы еще я могла обратиться. Я попросила вас
о встрече, потому что... Я слышала, здесь замешана женщина.
Теперь в его голосе послышалось раздражение.
-- Она здесь ни при чем. Он погиб в...
-- Мне кажется, с ней связался один мой знаковый.
-- И кто же? -- Глаза почтенного Эвелайна сузились, и он очень напомнил
Лидии ее отца в те минуты, когда тот собирался сделать ей очередное
внушение.
-- Вы его не знаете. -- Лидия запнулась. Эвелайн замолчал, усиленно
соображая. Картина, хорошо ей знакомая. Даже почтенный Берти, известный
тугодум, и тот был поживее своего братца. Наконец Эвелайн заговорил:
-- Не беспокойтесь об этом, Лидия... миссис Эшер. Право, -- поспешил он
смягчить свои слова, видя тревожную морщинку, залегшую меж ее темно-медных
бровей, -- я... Видите ли, я слышал недавно, что... что некто, кого я знаю,
когда-то встречался с нею. Конечно, вы только-только окончили школу, когда
Берти был найден... когда Берти умер, и мы просто многое не могли сказать
вам. Но это была гибельная женщина, Лидия, воплощенное зло. А неделю назад
или около того я... э... встретил ее и предупредил ее... заплатил ей...
словом, заставил покинуть страну. Она уехала.
Произнося все это, на Лидию он не смотрел.
"Смущение? -- предположила она. -- Или что-то еще?"
-- В самом деле? -- Она чуть подалась вперед, чтобы уловить малейшее
изменение его лица.
-- В самом деле, -- произнес он с усталым отвращением. Помолчав, она
спросила:
-- Что она из себя представляет? У меня есть основания спрашивать, --
добавила она, поскольку почтенный Эвелайн готов был выразить негодование:
объект любопытства не был достоин внимания светской дамы. -- Вы же знаете: я
-- врач.
-- Знаю, -- недовольно сказал он -- так, словно имел право это
оспорить. -- Хотя, честно говоря, я не понимаю, как профессор Эшер -- да и
любой муж -- мог позволить своей жене...
-- Словом, -- продолжила она, обрывая излишне фамильярную тираду, -- в
моей практике два или три раза встречались случаи довольно редкого нервного
расстройства, симптомы которого весьма напоминают то, что Дж... мой знакомый
рассказывал об этой женщине, Карлотте. Я подозреваю, что она сумасшедшая.
Это заинтересовало Эвелайна, как заинтересовало бы любого мужчину,
сколь бы решительно он ни осуждал вторжение женщин в исконно мужские
профессии. Он наклонился к ней через стол с огромным любопытством в
водянистых голубых глазах, и она сжала обеими руками его массивную кисть.
-- Но я не встречала ее, а вы... Расскажите мне о ней. Пожалуйста,
Эвелайн. Мне нужна ваша помощь.
В кэбе по пути домой, на Брутон-Плейс, она записала главные моменты
этого разговора -- вряд ли бы Эвелайну понравилось, начни она
конспектировать его ответы прямо в ресторане. Вышколенный официант, видя,
что беседа, кажется, интимная, тактично оставил их за столиком одних, чего
опять-таки не случилось бы, начни она вести записи.
Разговор получился сложный, поскольку Эвелайн, ранее интересовавшийся
только спортом, а теперь только фондовым рынком (подобно тому, как брат его
Берти интересовался лишь нарядами и модами), мало что замечал вокруг. Все же
искусными наводящими вопросами из него кое-что выжать удалось.
Во-первых, Лотта появлялась сразу после заката, когда небо оставалось
еще совсем светлым. Эвелайн полагал, что было это весной, впрочем, с
уверенностью он сказать не мог.
Во-вторых, цвет лица у нее был то белым, то розовым (насколько можно
было судить при газовом освещении) -- иными словами, питалась она
непосредственно перед встречами с Берти и его друзьями. К сожалению, Эвелайн
не смог вспомнить, был ли у нее румянец, когда она приходила раньше
обычного, а то бы можно было считать доказанным, что охотилась она сразу
после захода солнца.
В-третьих, от нее временами как-то странно пахло. Джеймс ничего не
говорил о том, что от вампиров пахнет иначе, чем от людей, хотя,
предположительно, иная диета -- иные выделения... Лидия старалась не
вспоминать о том ужасном запахе, что коснулся ее ноздрей вчера в темном
дворе на Ковент-Гарден.
Еще Эвелайн заметил, что у Лотты что-то не так с ногтями -- что именно,
он сказать не мог. Относительно глаз он лишь повторил свои слова о "злом
выражении", что, конечно, диагнозу никак помочь не могло.
О смерти брата он отказался говорить вообще, но Лидия предполагала,
исходя из рассказов Джеймса о технике шпионажа, что Лотта заботилась о том,
чтобы тела ее кавалеров были найдены при обстоятельствах либо позорных, либо
компрометирующих -- скажем, в женской одежде, или на задворках опиумного
притона, или еще что-нибудь в этом роде.
И наконец Эвелайн сообщил, что Берти одно время носил талисман из
рыже-золотых волос Лотты. Локон этот и сейчас должен быть среди вещей Берти.
Эвелайн мог бы выслать его утренней почтой по указанному Лидией адресу...
Откинувшись на сиденье тряского кэба, Лидия отрешенно смотрела на
расплывающиеся желтые нимбы уличных фонарей, за которыми вырисовывались
однотонные силуэты домов Гувер-стрит. Поднимающийся туман приглушал звуки,
превращал людей в призраки. Омнибусы возникали из дымки, как движущиеся
башни; яркие щиты на их бортах, рекламирующие покрышки Клинкера, казались
мрачными пророчествами.
Когда кэб достиг Брутон-Плейс, 109, Лидия как можно быстрее
расплатилась с возницей и поспешила в дом, неприятно пораженная собственной
нервозностью. Ей было просто страшно оставаться на улице хотя бы на
несколько мгновений после наступления темноты.
Вампиры привели Эшера не к Эрнчестерам, а в подвал пустынного магазина,
узкая дверь которого вела в черноту проулка. Достав из жилетного кармана
ключи, Эрнчестер отомкнул два висячих замка, и они оказались в тесной
комнатке, уставленной до потолка пыльными ящиками. В рассеянном полусвете,
падающем из окна, в углу можно было рассмотреть старую мойку для посуды, чья
ржавая помпа вырисовывалась во мраке, напоминая огромное искалеченное
насекомое. Эрнчестер зажег керосиновую лампу и двинулся к следующей двери,
наполовину скрытой ящиками. Замок с нее был сорван ломом вместе с петлей,
причем, судя по царапинам, совсем недавно. Запах сырости и гниения стеснил
грудь, когда они спустились по винтовой лестнице в подвал, который был,
насколько мог судить Эшер, куда шире, чем само строение, и несомненно
старше. Арки из тесаного камня поддерживали закопченный потолок; в дальнем
конце помещения обнаружились две пары ставней, скрывающих, надо полагать,
окна, целиком утопленные в грунт.
-- С той стороны окна забраны решетками, -- заметил граф, снимая с
гвоздя у двери старомодный ключ с длинным стволом. -- Даже если сорвать
замки, это ничего не даст. Хлоя, милая, будь любезна, принеси пальто доктора
Эшера. И мое заодно.
Белокурая вампирша бросила на него сердитый взгляд, отчего ее
ангельское личико стало почти детским.
-- Боишься оставлять меня с ним наедине, голубчик? -- насмешливо
спросила она с акцентом, свойственным обитателям примерно дюжины улиц в
районе церкви Сент-Мэри-ле-Боу. Оглянулась на Эшера, освещенная керосиновой
лампой, которую они прихватили с собой этажом выше. -- И не думай, что эта
побрякушка на твоей глотке тебя выручит, профессор. Кровь можно пить и из
вен, сам понимаешь.
Издевательски поцеловала руку, обожгла ледяными губами. Затем
повернулась, прошелестев шелковыми юбками, и канула в темноту.
Эшер обнаружил, что его давно уже знобит. В подвале было сухо, но
дьявольски холодно. Эрнчестер стоял рядом с лампой в руке и хмурился на
черную щель входа, в которой, надо понимать, исчезла девушка, хотя Эшер так
и не увидел, как она ушла. Движения ее были практически неуловимы -- как у
Исидро.
-- Дерзкая девчонка. -- Редкие брови Эрнчестера странным образом
топорщились в прыгающем свете. -- Конечно, дело тут не только в воспитании
-- весь мир изменился. Такое впечатление, что теперь никто не знает, как
себя вести. -- Он поставил лампу на пол и подержал руки над столбиком
горячего воздуха, поднимающегося из ее стеклянного горла.
-- Антея пошла искать Исидро, -- продолжил он момент спустя. -- Никто
из нас не одобрял его плана поимки убийцы (о причинах вы, видимо,
догадываетесь). Но теперь, коль скоро он вас нанял, я согласен с ней, что
убить вас было бы просто нечестно, не говоря уже о том, что вы, фактически,
мой гость. -- Усталые голубые глаза сосредоточенно разглядывали Эшера,
словно подыскивая хотя бы еще один довод.
-- Я полагаю, Гриппен тоже был против? -- сухо спросил Эшер.
-- О, никакого подсчета голосов здесь быть не могло. -- Сказано это
было без иронии. -- Дон Симон всегда жил по своим законам. Он был
единственный, кому пришло в голову нанять человека. Но он весьма высоко себя
ценит и просто не замечает какую-либо оппозицию.
Эшер потер плечо, ноющее после удара о стену.
-- Он мог бы и упомянуть об этом. Каменный пол под ногами задрожал,
стекло лампы задребезжало в жестяном гнезде.
-- Здесь неподалеку проходит подземная железная дорога, -- объяснил
Эрнчестер, когда грохот стих. -- Когда ее строили, мы боялись, что тоннель
пройдет через это укрытие, как это случилось с подвалом на соседней улице.
Правда, он был глубже, чем этот, и без окон -- там когда-то находился винный
погреб таверны, сгоревшей во время пожара. Потом это место замостили, а о
подвале забыли. Таких укрытий довольно много в старом Сити, некоторые
восходят еще ко временам римского владычества. В том подвале, о котором я
говорю, было ужасно сыро и неудобно, так что, когда рабочие на него
наткнулись, спящих там не оказалось.
Эшер задумчиво огладил усы и направился по вымощенному плитами полу к
стене, возле которой стоял гроб. Открыв его, он обнаружил лишь выгоревшую
обивку да прилипшие к кромкам обугленные клочки материи. Дно было покрыто
тонким слоем пепла.
Интересно, в какой усыпальнице они похоронили останки? В Сент-Брайдзе,
вне всякого сомнения. Странно, что после стольких лет они еще придерживаются
этого обычая... Или не так уж и странно... Он установил крышку на место и
обернулся.
-- Значит, замки на ставнях были открыты, когда вы нашли тело Дэнни?
Эрнчестер коротко взглянул на закрытые ставни, затем снова на пустой
гроб. Секунду он, казалось, решал для себя, может ли он говорить откровенно
с человеком.
-- Да, -- проговорил он наконец. -- Ключ лежал на подоконнике.
Эшер подошел к ставням, потрогал замок и взглянул через плечо на
вампира.
-- Но сами засовы не потревожены?
-- Нет. Но если кто-нибудь -- бродяга или грабитель -- проник бы в
подвал, он бы первым делом открыл ставни, чтобы осмотреться.
-- А что, где-нибудь в здании были замечены следы грабежа? Открытые
шкафы, выдвинутые ящики?
-- Нет, -- согласился Эрнчестер. -- Я думаю, что нет. В точности я вам
этого сказать не могу. Можно спросить Антею. -- Будь это живой человек, он
бы обязательно вздохнул после этих слов. -- Я знаю, что вести расследование
-- это чисто мужское дело, но... мир так изменился... Одна только фабричная
копоть и шум на улицах чего стоят! Я иногда подозреваю, что живые страдают
от этого не меньше нас. Впрочем, и люди теперь совсем другие.
Эшер внимательно следил за входом и на этот раз не пропустил появления
Хлои. Девушка вошла в подвал, неся на согнутой руке его пальто и поношенный
плащ Эрнчестера. Сама она была одета роскошно -- темно-зеленый бархат, густо
расшитый гагатом; руки и лицо белели, как цветы, на фоне пышной материи.
Сняв пальто с ее руки, Эшер сказал:
-- Спасибо.
Она удивленно вскинула глаза.
-- Вы охотились вместе с Лоттой Харшоу?
Она вновь улыбнулась, но на этот раз насмешливость не могла скрыть
некую тревогу, чтобы не сказать -- испуг.
-- Все разнюхиваешь? А видал, к чему это приводит? -- Она хотела
погладить его горло, но блеск серебряной цепочки заставил ее убрать руку. --
Знаешь, что, говорят, сделали с кошкой за любопытство?
-- Еще говорят, что у кошки девять жизней, -- негромко ответил он. --
Так вы охотились с Лоттой?
Она пожала плечами (старательно выполненное кокетливое движение) и
посмотрела в сторону.
-- Я знаю, что ты являлась вместе с ней на примерку к модистке. Может
быть, и в другие магазины тоже. Надо полагать, вы хорошо подходили друг
другу. Лично я нахожу утомительным обедать в одиночестве, а ты?
Дружеский небрежный тон фразы заставил ее взглянуть на Эшера с
насмешливым кокетством.
-- Иногда. Но, знаешь, в полном одиночестве мы никогда не обедаем. --
Зубы ее снова блеснули в улыбке.
-- Тебе нравилась Лотта?
Длинные ресницы вновь затенили карие глаза. -- Она показывала мне, что
и как, -- сообщила наконец Хлоя, и Эшеру тут же вспомнились слова Забияки
Джо Дэвиса: "Я не желаю знать, как убивают другие, как это у них
положено..." Видимо, способности вампира еще нуждались в долгой шлифовке. --
Мы -- я имею в виду, пташки -- охотимся не совсем так, как джентльмены.
Правда, эта... -- Она запнулась и бросила быстрый взгляд на Эрнчестера,
неподвижно стоящего позади лампы. Не продолжила фразы и просто заключила: --
Лотта и я подходили друг другу. Есть вещи, в которых одна леди должна
помогать другой.
"Эта..." Что -- эта? Как, интересно, фарфоровая куколка Хлоя оценивает
античную леди Антею? "Как благородную заносчивую суку, -- подумал Эшер, --
вне всякого сомнения". Мадемуазель ля Тур с первого взгляда определила, что
Хлоя и Лотта -- одного поля ягоды, а вот Антея (несомненно, это она
скрывалась под именем миссис Рэн) -- совсем другое дело.
-- Вы знали ее кавалеров? -- спросил он. -- Альберта Уэстморленда? Тома
Гоби? Пола Фаррингтона?
-- О, почти со всеми с ними знакома, -- сказала она, поигрывая густым
светлым локоном. -- Ягнята. Все, даже этот Берти Уэстморлэнд, такой весь из
себя чопорный, а так и расстилался, лишь бы она на него разок посмотрела. Мы