Страница:
обнаружишь, что кто-то идет по тому же самому следу.
-- Короче говоря, убийца. -- Судя по ее голосу, Лидия и сама думала об
этом. Он кивнул. -- А потом начнешь их уничтожать?
Что-то в ее тоне заставило Эшера вскинуть глаза, и он был слегка
удивлен несколько опечаленным лицом жены. Та встряхнула головой, как бы беря
свои слова назад.
-- Просто хотелось бы исследовать их с медицинской точки зрения.
Это было настолько в ее духе, что Эшер чуть не расхохотался.
-- Да, начну, -- сказал он, и веселость его исчезла. -- На то есть
много причин, и самая незначительная из них заключается в том, что если я не
схвачу убийцу, то рано или поздно заподозрят, что это я убиваю их. Они дожны
быть уничтожены, Лидия, -- тихо продолжал он. ^- Но если... когда до этого
дойдет, уничтожить придется всех, потому что бог знает, что будет с нами,
если хотя бы один из них уцелеет.
Эшер добрался рэдингским поездом до Элинга и далее пересел на подземку
-- долгим кружным путем через Викторию и Сити, а затем назад, к Юстонской
станции, оставляя в стороне окрестности Паддингтона, где высадилась Лидия.
Было уже совсем темно. Глядя на летящие за окнами кирпичные стены и
мгновенные промельки газового света там, где состав выскакивал из тоннеля,
Эшер размышлял, охотятся ли вампиры в вагонах подземки третьего класса.
Могут ли они в крайних случаях использовать тоннели как укрытие от солнца?
Вообще, как много требуется солнечного света, чтобы испепелить их белую
хрупкую плоть?
"Наверное, немного", -- подумал он, пересекая платформу и поднимаясь по
лестнице к квадрату ночного неба. Даже если распахнуть дверь, много ли света
проникнет в усыпальницу Хайгэйтского кладбища с тенистой сумрачной аллеи!
Когда уже шел по мостовой, кольнуло беспокойство за Лидию, оставшуюся
на паддингтонском перроне. Конечно, она бы не пропала в вокзальной толпе --
шестеро, а то и семеро молодых джентльменов оспаривали бы право нести ее
багаж. Эшер боялся только Исидро.
Каким образом вампиры могут узнать, что кто-то собирает о них данные
днем? Может быть, Лидия права и его попросту пытались запугать. Их ведь,
наверное, было очень мало -- родственников и друзей, оказавшихся настолько
проницательными, что предпочли откровенное суеверие удобству "логических
объяснений", как это назвал Исидро. И тем не менее...
Двигаясь в тесной толпе по Юстон-роуд, Эшер успокаивал себя тем, что
Исидро никоим образом не мог узнать о его двойном возвращении в Оксфорд.
"Да, но он может это предположить..."
Эшер встряхнул головой. Кажется, усталость начала сказываться и на его
способностях оценивать ситуацию. Не спать в течение тридцати шести часов --
невольно начнешь шарахаться от собственной тени. Конечно, он нервничал не
потому, что за ним следили, но потому, что за ним могли следить.
Эшер замедлил шаги, рассеянно оглядывая спешащие экипажи и уличную
толчею в тусклом свете газовых фонарей. Служащие, продавщицы торопились в
направлении подземки, чтобы успеть на следующий поезд, который доставит их
домой -- в огромные трущобы окраин. Рабочие, жаждущие дешевого ужина и
нескольких кружек пива, проталкивались к дверям трактира. В этом обманчивом
освещении их лица казались бледнее обычного, но мертвенной белизны
неподвижных черт нигде видно не было.
Почему же тогда нарастает это странное чувство тревоги и такое
ощущение, что перед глазами маячит слепое пятно?
На перекрестке он перешел на другую сторону Гувер-crpirr и двинулся по
тротуару, все так же рассеянно озирая, грузовики, омнибусы, моторные кэбы,
вагончики конки с яркими рекламными плакатами. Однако большей частью улица
была запружена конными повозками всех видов. Здесь были фургоны, влекомые
мохноногими клячами, открытые викторианские экипажи, закрытые коляски, в
каких предпочитают ездить доктора, и высокие двухколесные кэбы. Бессонница
давала себя знать, острота зрения притупилась, вдобавок мешало это
мельтешение теней. И все же рискнуть стоило. Транспорт шел густо, но не
быстро -- иногда лишь какой-нибудь кэбмен, хлестнув лошадь, направлял ее в
открывшийся на минуту просвет. Что ж, можно попробовать...
Достигнув поворота, ведущего к Колоннаде Принца Уэльского, Эшер
внезапно сошел с тротуара и кинулся в самую, гущу транспорта. Чудом не был
сбит пронзительно заржавшей лошадью, вслед полетели проклятья на
экзотическом диалекте. "Как это йоркширца занесло в лондонские кэбмены?" --
поразился он, оскальзываясь на покрытой пометом влажной мостовой и ныряя
среди движущихся масс плоти, дерева и железа. Оказавшись на той стороне,
обернулся.
В самой середине потока экипажей шарахнулась, заржав, извозчичья
лошадь, с визгом затормозил моторный кэб, и Эшеру показалось на секунду, что
какая-то тень метнулась в электрическом свете фар.
"Понятно... -- подумал он и, отдышавшись, двинулся дальше. -- Рискуй и
дальше своим бессмертием, мой кровососущий друг..."
Войдя в комнату, он зажег газовый рожок, оставив окно незадернутым.
Сбросил пальто, котелок, шарф и открыл саквояж, привезенный еще днем на
мотоцикле, ныне надежно укрытом в сарае неподалеку. Полдюжины чистых
рубашек, смена белья, бритвенные принадлежности и книги -- что еще может
потребоваться в Лондоне охотнику за вампирами? Эшер представил на секунду
маленький магазинчик на темной улице, специализирующийся на серебряных
пулях, осиновых кольях, чесноке, -- и усмехнулся. Так, чтобы его было видно
через окно с улицы, Эшер подошел к платяному шкафу, нахмурился, как бы ища и
не находя чего-то, затем повернулся и вышел из комнаты.
Бесшумно сбежав по лестнице, проскочил кухню (хозяйка успела лишь
вздрогнуть и вскинуть глаза на странного жильца), и оказался в узком,
каменном испятнанном мхом колодце с ведущими наверх ступенями. Осторожно
выпрямившись, взглянул поверх мостовой.
Темная фигура на ночной улице все еще всматривалась в освещенное окно,
явно поверив обманному маневру Эшера. Соглядатай стоял неподвижно, почти
невидимый в густом мраке между двумя рядами высоких домов. Но даже в смутном
падающем из окон свете лицо его поражало мертвенной белизной. Всматриваясь,
Эшер затаил дыхание, помня, насколько чуток слух вампиров. Затем моргнул --
и темная фигура исчезла.
Полчаса у него ушло на то, чтобы неторопливо распаковать багаж,
переодеться и побриться. Это слегка освежило, но все равно спать хотелось
смертельно. Возникло даже легкое искушение: взять да и лечь в постель,
оставив Исидро стоять в сыром переулке. Однако в этом случае встреча
состоялась бы прямо в комнате -- вряд ли дон Симон был знаком с легендой,
согласно которой вампир может войти в новое жилье лишь с позволения хозяина.
"Хотя с другой стороны, -- подумал Эшер, открывая дверь и поднимаясь по
каменным ступенькам на улицу, -- есть ли вообще в Лондоне жилье, которое
можно было бы назвать новым?" Колоннада Шестого Принца Уэльса начала
застраиваться в последние дни правления Георга IV, а собственный дом Эшера в
Оксфорде -- во времена королевы Анны. Правда, дон Симон Исидро убивал
втихомолку на улицах Лондона задолго до возникновения многих пригородов.
На секунду в воображении Эшера возник древний Лондон -- тесное скопище
бревенчатых домов, крохотные церкви, жмущиеся к реке каменные монастыри,
дюжина враждующих отрядов блюстителей порядка, чьи офицеры не имели права
перейти на другую сторону улицы, чтобы схватить преступника; дешевый
театрик, где некий Шекспир обучался ремеслу актера и сочинителя пьес;
таверны, где плававшие с Френсисом Дрейком пили за здоровье рыжеволосой
королевы...
-- Мы не будем больше встречаться таким образом, -- промурлыкал рядом
тихий знакомый голос. -- Могут пойти нежелательные слухи.
Эшер резко обернулся, мысленно проклиная свою минутную рассеянность.
Даже будучи смертельно утомленным, бдительность утрачивать не стоило.
Исидро где-то уже насытился -- лицо его хотя и оставалось бледным, но
уже не отдавало той мертвенной белизной, как тогда, в переулке. Из-под
распахнутого плаща виднелся черный вечерний костюм, белый шелк рубашки
несколько скрадывал бледность лица. Как всегда, Исидро был с непокрытой
головой; свет газового фонаря положил смутные блики на его высокий лоб. Рука
в жемчужно-серой перчатке сжимала тонкую трость черного дерева.
-- У меня была мысль оставить вас ждать в том переулке, -- ответил
Эшер. -- Все равно я не могу доложить вам ничего сверх того, что вы уже
видели сами: я снял здесь комнату. -- Он кивнул в сторону дома номер шесть,
уже неразличимого среди других домов; смутный свет из окон ложился на ветви
деревьев. -- После того как мы переговорим, я намерен вернуться и лечь
спать.
-- В переулке? -- Вампир слегка склонил голову к Плечу.
-- Вы что, не ходили за мной по пятам сразу после наступления темноты?
Не следили, как я распаковываю багаж?
Исидро помолчал, просеивая возможные ответы и оставляя лишь
необходимое. Эшер в раздражении остановился и повернулся к нему лицом.
-- Послушайте. Вы не доверяете мне, и я был бы дураком, доверься я вам.
Но это вы, а не я попали в беду. И если вы не предоставите мне необходимой
информации, если мы будем продолжать эту бесконечную детскую игру в загадки
и отгадки, я просто не смогу вам помочь.
-- Вы искренне хотите помочь нам? -- В голосе вампира не было сарказма,
он в самом деле хотел услышать ответ.
-- Нет, -- резко сказал Эшер. -- Но и убивать вас я тоже не собираюсь.
Слишком дорого за это пришлось бы заплатить. Как вы сами должны были
догадаться, я принял кое-какие меры, чтобы Лидия была в безопасности, и,
поверьте, было весьма нелегко объяснить ей, почему она должна покинуть
Оксфорд. Но я не смогу ни к чему приступить, пока вы не соизволите дать
ответ на некоторые мои вопросы.
-- Хорошо. -- Вампир изучал его в течение нескольких секунд, причем с
таким видом, будто тихая площадь Блумсбери, где они сейчас находились, была
его частной квартирой. -- Я встречусь с вами завтра в это же время, и мы
отправимся, как вы выражаетесь, на место преступления. Что же касается того,
кто следил за вами из переулка... -- Снова короткая пауза, которую можно
было бы назвать колебанием, если бы не спокойствие черт дона Исидро. -- Это
был не я.
-- О боже, конечно! -- Судя по вывеске, хозяйка мастерской была
француженка и звали ее Минетта, хотя некоторые особенности произношения
подсказывали, что изначально женщина носила простое английское имя Минни. --
Волосы изумительные! Блондинки тaкoro типа не любят золотых тонов -- они их
делают желтыми, как сыр. Но тут другое дело -- у нее же зеленые глаза, да
еще и с темным ободком вокруг зрачка! Моя бабка говорила, что у кого есть
такой ободок -- тот ясновидец.
Она уставила на Эшера огромные нежно-голубые глаза без каких бы то ни
было признаков ясновидения, зато исполненные деловой сметки. Хотя он плотно
прикрыл за собой входную дверь, шум Грейт-Мальборо-стрит (цоканье копыт,
грохот железных ободьев по гранитным блокам мостовой и крики уличных
торговцев на углу) свободно проникал в помещение, подчас заглушая
приглушенный стрекот швейных машинок.
Эшер поправил сидящие на кончике носа очки с простыми стеклами вместо
линз, которые надевал, чтобы казаться еще более безобидным, и взглянул
поверх оправы на хозяйку. -- Вы слышали от нее самой, что она актриса?
Минетта (она сидела на табурете за выкрашенным белой краской прилавком)
кивнула, рассыпав черные грозди кудряшек по бежевому кружеву воротника.
-- А она, стало быть, не актриса? -- Сказано это было без удивления --
скорее хозяйку даже позабавило, что ее подозрения подтвердились.
Эшер скорбно поджал губы и вздохнул. Не дождавшись словесного ответа,
владелица мастерской вынуждена была продолжить:
-- Знаете, мне и самой как-то не очень верилось. Актрисы, конечно, спят
по утрам долго, но не до самого же вечера! И они все время зубрят роли. Я
подозреваю, что дни она проводила с этими молодыми модниками, потому и
являлась на примерку так поздно -- между спектаклями, как она уверяла.
-- С модниками, -- повторил Эшер, вновь вздохнул и, достав блокнот,
сделал в нем пометку. Голубые глаза уставились на посетителя. -- Вы шпик?
-- Нет, что вы! -- сказал Эшер. -- Я, фактически, адвокат мистера Гоби,
чей сын был... э-э-э... другом мисс Харшоу -- или мисс Бранхэйм, как она вам
представилась. Скажите, мистер Гоби -- мистер Томас Гоби -- покупал у вас
что-либо для мисс Лотты Харшоу? Или, скажем, оплачивал ее счета?
Имя Томаса Гоби то и дело попадалось среди относительно свежих
приглашений, найденных в ридикюле Лотты. Если он уже мертв, вряд ли это
известно владелице мастерской.
Выяснилось, что мистер Гоби действительно два года назад заплатил
Минетте ля Тур семьдесят пять фунтов за костюм коричневого шелка и
отделанный мехом жакет, сшитый на заказ, как и все, что приобреталось
Лоттой.
Осмотрительно заглядывая через плечо мадемуазель Минетты, склонившейся
над гроссбухом, Эшер заметил еще несколько знакомых фамилий. Бедняга Берти
Уэстморленд потратил по самым скромным подсчетам несколько сотен фунтов,
чтобы купить своей убийце платье и оперный плащ из янтарного бархата,
расшитый агатом.
Шесть месяцев назад, и это следовало отметить особо, Лотта приобрела
голубую "морскую шляпу" -- у Лидии тоже была такая, хотя ничего подобного
Эшер на моряках в жизни не видел. Покупка была оплачена Валентином
Кальваром, проживающим по Бэйсуотер-роуд. Эшер захлопнул блокнот.
-- Проблема, дорогая моя мадемуазель ля Тур, вот в чем. Молодой мистер
Гоби исчез неделю назад. Его семейство пустилось в розыски, и выяснилось,
что мисс Харшоу, выдающая себя за актрису, тоже пропала. В данный момент мы
просто выясняем, куда они могли скрыться. Приходила ли когда-либо мисс
Харшоу сюда с подругами?
-- О господи, сэр, да конечно же, как же иначе! Какая же примерка без
подруг? Раза два с ней приходила миссис Рэн -- это леди, которая меня с ней
и познакомила. Честно говоря, в моих интересах, если примерку приходится
делать вечером при газовом освещении. За это причитается добавочная плата...
-- Вы можете сообщить мне адрес миссис Рэн? -- спросил Эшер, снова
открывая блокнот.
Хозяйка покачала черными кудряшками. Она была еще молода -- лет
тридцать, не старше, и еще только подбирала клиентов. Магазинчик, довольно
тесный и удаленный от фешенебельных улиц, был выкрашен изнутри в белый и
лимонный цвета, чтобы хоть как-то компенсировать недостаток света из
единственного окна. Нужно быть действительно состоятельной модисткой, чтобы
платить жалованье швеям и вышивальщицам в межсезонье, когда клиенты уезжают
в Брайтон или в загородные имения. В августе Минетта, надо полагать,
согласилась бы проводить примерки и в полночь.
-- И я сомневаюсь, что они и вправду были подруги. Бог знает, как они
вообще сошлись. Даже слепой увидел бы, что миссис Рэн -- женщина не ее
круга. Готова держать пари, что Рэн -- не настоящая ее фамилия. Муж --
пьяница, не выпускал ее из дому, чтобы купить новую юбку, ей приходилось
уходить тайком, когда он отправлялся в свой клуб. Я думаю, вас больше
заинтересует другая ее подруга -- мисс Селестина дю Бо, хотя, сказать по
правде... -- Модистка дерзко подмигнула. -- Мисс дю Бо -- такая же
француженка, как и я.
Весьма позабавленный этим признанием, Эшер все же счел нужным выразить
неодобрение такого рода уловкам и вскоре покинул заведение мадемуазель ля
Тур.
По адресу, оставленному Селестиной дю Бо на тот случай, если счета
будут пересылаться ей, а не какому-либо ее поклоннику, располагалась
табачная лавка, кстати, в двух шагах от станции подземки, то есть добраться
сюда можно было из любого конца Лондона. Валентин Кальвар оставил модистке
адрес пивной на Бэйсуотер-роуд -- оба вампира предпочитали получать
корреспонденцию лично.
-- Получала ли мисс дю Бо письма для кого-нибудь еще? -- спросил Эшер,
выкладывая полкроны на прилавок красного дерева. Юный клерк бросил нервный
взгляд в глубь лавки, где хозяин смешивал высшие сорта табака -- для
джентльменов.
-- Для мисс Хлои Уотермид и мисс Хлои Уинтердон, -- понизив голос,
ответил юноша и вытер остренький нос. -- Она заходила... иногда два раза в
неделю и всегда перед самым закрытием.
-- Хорошенькая? -- рискнул Эшер.
-- Что-то сногсшибательное. Ростик маленький -- этакая карманная
Венера. Светлая, как шведка, а глаза, по-моему, карие, и одета всегда как
куколка. Но никто к ней никогда не приставал, хотя она часто приходила с
таким кавалером... Суровый малый и всегда в накрахмаленной рубашке.
-- Имя? -- Эшер выложил на прилавок еще полкроны.
Юноша снова бросил быстрый взгляд на громоздкую фигуру хозяина.
-- Никогда не слышал, -- шепнул он, отодвигая монету Эшеру.
-- Возьмите себе, -- шепнул Эшер, беря с прилавка пачку русских
сигарет, приобретение которой, собственно, и было поводом для разговора, и
покинул табачную лавку под аккомпанемент дверного колокольчика.
Дальнейшее изучение могилы Лотты мало что дало. Проникнуть днем на
территорию кладбища оказалось обескураживающе легко. Узкая аллея между
рядами гробниц была абсолютно пуста и тонула во влажном мраке. Кто угодно
мог войти и беспрепятственно расчленить любой труп, не говоря уже о таких
мелочах, как пронзить сердце или отрезать голову.
Сквозь открытую дверь в усыпальницу просеивался зеленоватый полусвет,
но Эшер счел нужным осмотреть каждый квадратный дюйм гроба и ниши с помощью
электрической лампы на сухой батарее -- неуклюжего устройства, пронесенного
им под широким пальто. Ему удалось отыскать то, что вполне могло оказаться
остатками осинового колышка, и, завернув находку в ткань, он спрятал ее в
карман для более подробного изучения. В дальнем углу усыпальницы Эшер
обнаружил мерзкую груду костей, волос и деталей корсета в остатках истлевшей
пурпурной материи -- надо полагать, бывшую хозяйку гроба, перешедшего затем
во владение Лотты.
Остаток первой половины дня он провел в приемной "Дейли мейл", изучая
некрологи, полицейские сообщения и светскую хронику, сравнивая встречающиеся
имена с теми, что были извлечены из бумажного хлама в комнате Лотты и из
гроссбуха мадемуазель ля Тур. Как выяснилось, бедный Томас Гоби был "унесен
болезнью" всего два месяца спустя после того, как оплатил шелковый
коричневый костюм. Эшер записал адрес -- Олбани, а также имена братьев,
сестры, родителей и невесты покойного. Поражало совпадение имен -- во всяком
случае, за последние семь-восемь лет. Бедный Берти Уэстморленд был не
единственным из беспутной компании дружков Лотты, посылавших приглашения и
покупавших ей безделушки, хотя расплатиться в полной мере, кажется, пришлось
только ему.
Другие оказались удачливее. Альберт Уэстморленд умер в 1900 году, а
достопочтенный Фрэнк Эллис (еще один поклонник Лидии, так ни разу и не
встреченный Эшером) приобрел для Лотты зеленый вечерний костюм в 1904-м. Кто
знает, сколько еще молодых людей поддерживали связь с вампиршей!
Он содрогнулся при мысли о том, как близко была Лидия к этой невидимой
чуме, и мысленно поблагодарил чопорных дам высшего света за четкую границу,
проведенную ими между девушками из хороших семей и женщинами, с которыми
юноши из тех же хороших семей развлекались в промежутках между галантными
ухаживаниями за будущими невестами.
Лидии было тогда восемнадцать. В ту пору она жила в оксфордском доме
отца и слушала лекции вместе с маленькой группой самервильских студентов,
интересующихся медициной. Другие девушки, болезненно реагировали на вечные
комментарии и шуточки старшекурсников и деканов. Лидию в этом смысле всегда
выручали ее незлобивость и рассеянность. Она была искренне удивлена яростью
отца, когда предпочла обучение поездке в Лондон на ярмарку благородных
невест. Имей она брата или сестру, отец бы, наверное, лишил ее наследства.
Даже ее дядя, декан Нового колледжа, обычно ее поддерживавший, был
скандализирован выбором специальности. Женское образование -- это, конечно,
хорошо, но он-то имел в виду словесность, классическую литературу, но уж
никак не вскрытие трупов и изучение работы органов размножения.
Эшер слегка усмехнулся, вспомнив, как старый женоненавистник Хорис
Блейдон встал в конце концов на ее сторону. "Даже распроклятая девчонка
способна понять, что я сейчас делаю!" -- обрушивался он на смущенных
студентов на лекции по патологии крови... Хотя нет, распроклятой девчонкой
он называл Лидию где угодно, только не на лекциях. И старик бы все равно
относился к ней именно так, даже если бы его собственный сын не был безумно
влюблен в Лидию.
Эшер изучал некрологи, развернутые на мрачном, испятнанном чернилами
столе, сверял их со списком знакомых Лотты и думал о Деннисе Блейдоне.
Кто бы мог предположить, что Лидия вызовет интерес в молодом Блейдоне,
не говоря уже о таком чувстве, как любовь! Грубоватый, золотоволосый,
сложенный как бог, Деннис придерживался мысли, что любая женщина должна
сомлеть от счастья, услышав его предложение, -- качество, особенно
раздражавшее Лидию. Увидев ее впервые без очков и сообразив, что она
обладает хрупким изяществом и неплохим состоянием, молодой Блейдон обрушил
на нее весь свой шарм и галантность -- к тихому отчаянию Эшера. Все в
Оксфорде -- от деканов до последнего клерка -- считали свадьбу свершившимся
фактом. Отец Лидии, полагая, что одного умного человека в семье вполне
достаточно, также отнесся к предстоящему браку благосклонно. На вопрос
Хориса Блейдона, что его сын намерен делать с женщиной, которая половину
своего времени проводит в анатомичке, Деннис ответил со свойственной ему
блистательной серьезностью: "О, это ей совсем не нравится, отец".
Предположительно он знал лучше, чем она сама, что ей нравится, а что нет. А
втоптанный в прах неприметный и немолодой коллега ее отца с тоской наблюдал
за будущей четой и гадал, сколько еще пройдет времени, прежде чем его
надежда развеется окончательно.
Однажды Эшер упомянул о своем изумлении при вести, что она отказала
такому блестящему искателю ее руки. Услышав это, Лидия была оскорблена до
глубины души: как ему вообще пришло в голову, что она может выйти замуж за
этого самодовольного дурака в лейб-гвардейском мундире!
Эшер усмехнулся и отогнал воспоминание прочь. Как выяснялось, Деннис и
его друзья -- Фрэнк Эллис, печальный Найджел Таверсток и братец почтенного
Берти столь же почтенный Эвелайн -- выкрутились чудом. Лотта знала их всех.
Все они принадлежали к ее излюбленному типу молодых людей -- богатые,
симпатичные и чувствительные. Кого бы из них она выбрала в качестве новой
жертвы, когда гибель бедного Берти изгладилась окончательно из их памяти?
"Что за старые счеты сводила Лотта с состоятельными юношами?" --
размышлял Эшер, складывая в несколько раз свой краткий список. Накинул шарф,
нахлобучил котелок и двинулся вниз по узкой лестнице мимо дверей, за
которыми слышался обычный редакционный гам. Заглянул в одну из них и
поблагодарил друга репортера, многозначительно помянув при этом "короля и
страну".
Спускаясь по длинному пологому скату Флит-стрит вдоль бесконечного
потока кэбов, трамваев, омнибусов, кажущихся крохотными рядом с огромным
куполом собора Святого Павла, он размышлял, с чего все началось. Что было
причиной: насилие или сердечная рана? Или просто бешеная обида норовистой
девчонки, ненавидящей нищету, в которой выросла, и еще сильнее ненавидящей
всех этих разодетых в шелка мужчин, чьи слуги толкали ее на мостовой, а
экипажи обдавали грязью?
Судя по записям мадемуазель ля Тур, Селестина -- или Хлоя -- оплачивала
свои счета сама гораздо чаще, и мужчины, делавшие ей подарки, не входили в
круг знакомых Лотты. Имена были все разные; видимо, немногие из поклонников
жили достаточно долго, чтобы купить ей две шляпы. Либо Хлоя была более
практичной, либо менее терпеливой.
Интересно, была ли она тоже "хорошим вампиром"? Играла ли она со своими
жертвами? Занималась ли с ними любовью?
Вообще -- способны ли вампиры заниматься любовью физически?
"Женщины, во всяком случае, могут притвориться", -- предположил Эшер.
Когда он спускался в подземку, на лестнице с ним заговорила женщина. Платье
на ней было темно-красное, как запекшаяся кровь, и, судя по произнесению
гласных, родом она была из Уайтчепела. Эшер приподнял шляпу и, вежливо
кивнув, двинулся дальше, размышляя. "И они должны предварительно напиться
крови, прежде чем лечь с кем-нибудь в постель, -- это хоть немного поднимет
температуру тела".
Вернувшись к себе, Эшер вновь взялся изучать расходы Лотты. Сидя
по-портновски на кровати, он раскладывал письма и счета в хронологическом
порядке. Мадемуазель ля Тур обслуживала вампиршу лишь последние несколько
лет -- знакомство через миссис Антею Рэн состоялось в 1899-м. Разумеется,
женщина не может шить платья у одной и той же модистки в течение семидесяти
пяти лет, даже если сама она бессмертна.
Только четыре мужских имени на пригласительных карточках и счетах ни
разу не встретились Эшеру ни в некрологах, ни в хронике светской жизни.
Это были Людвиг фон Эссель, покупавший Лотте вещи между апрелем и
декабрем 1905 года, после чего о нем ничего уже не было слышно; Валентин
Кальвар, купивший Лотте платье с корсажем цвета спелой пшеницы -- не далее
как в марте этого года; затем Кретьен Санглот, приславший приглашение на
-- Короче говоря, убийца. -- Судя по ее голосу, Лидия и сама думала об
этом. Он кивнул. -- А потом начнешь их уничтожать?
Что-то в ее тоне заставило Эшера вскинуть глаза, и он был слегка
удивлен несколько опечаленным лицом жены. Та встряхнула головой, как бы беря
свои слова назад.
-- Просто хотелось бы исследовать их с медицинской точки зрения.
Это было настолько в ее духе, что Эшер чуть не расхохотался.
-- Да, начну, -- сказал он, и веселость его исчезла. -- На то есть
много причин, и самая незначительная из них заключается в том, что если я не
схвачу убийцу, то рано или поздно заподозрят, что это я убиваю их. Они дожны
быть уничтожены, Лидия, -- тихо продолжал он. ^- Но если... когда до этого
дойдет, уничтожить придется всех, потому что бог знает, что будет с нами,
если хотя бы один из них уцелеет.
Эшер добрался рэдингским поездом до Элинга и далее пересел на подземку
-- долгим кружным путем через Викторию и Сити, а затем назад, к Юстонской
станции, оставляя в стороне окрестности Паддингтона, где высадилась Лидия.
Было уже совсем темно. Глядя на летящие за окнами кирпичные стены и
мгновенные промельки газового света там, где состав выскакивал из тоннеля,
Эшер размышлял, охотятся ли вампиры в вагонах подземки третьего класса.
Могут ли они в крайних случаях использовать тоннели как укрытие от солнца?
Вообще, как много требуется солнечного света, чтобы испепелить их белую
хрупкую плоть?
"Наверное, немного", -- подумал он, пересекая платформу и поднимаясь по
лестнице к квадрату ночного неба. Даже если распахнуть дверь, много ли света
проникнет в усыпальницу Хайгэйтского кладбища с тенистой сумрачной аллеи!
Когда уже шел по мостовой, кольнуло беспокойство за Лидию, оставшуюся
на паддингтонском перроне. Конечно, она бы не пропала в вокзальной толпе --
шестеро, а то и семеро молодых джентльменов оспаривали бы право нести ее
багаж. Эшер боялся только Исидро.
Каким образом вампиры могут узнать, что кто-то собирает о них данные
днем? Может быть, Лидия права и его попросту пытались запугать. Их ведь,
наверное, было очень мало -- родственников и друзей, оказавшихся настолько
проницательными, что предпочли откровенное суеверие удобству "логических
объяснений", как это назвал Исидро. И тем не менее...
Двигаясь в тесной толпе по Юстон-роуд, Эшер успокаивал себя тем, что
Исидро никоим образом не мог узнать о его двойном возвращении в Оксфорд.
"Да, но он может это предположить..."
Эшер встряхнул головой. Кажется, усталость начала сказываться и на его
способностях оценивать ситуацию. Не спать в течение тридцати шести часов --
невольно начнешь шарахаться от собственной тени. Конечно, он нервничал не
потому, что за ним следили, но потому, что за ним могли следить.
Эшер замедлил шаги, рассеянно оглядывая спешащие экипажи и уличную
толчею в тусклом свете газовых фонарей. Служащие, продавщицы торопились в
направлении подземки, чтобы успеть на следующий поезд, который доставит их
домой -- в огромные трущобы окраин. Рабочие, жаждущие дешевого ужина и
нескольких кружек пива, проталкивались к дверям трактира. В этом обманчивом
освещении их лица казались бледнее обычного, но мертвенной белизны
неподвижных черт нигде видно не было.
Почему же тогда нарастает это странное чувство тревоги и такое
ощущение, что перед глазами маячит слепое пятно?
На перекрестке он перешел на другую сторону Гувер-crpirr и двинулся по
тротуару, все так же рассеянно озирая, грузовики, омнибусы, моторные кэбы,
вагончики конки с яркими рекламными плакатами. Однако большей частью улица
была запружена конными повозками всех видов. Здесь были фургоны, влекомые
мохноногими клячами, открытые викторианские экипажи, закрытые коляски, в
каких предпочитают ездить доктора, и высокие двухколесные кэбы. Бессонница
давала себя знать, острота зрения притупилась, вдобавок мешало это
мельтешение теней. И все же рискнуть стоило. Транспорт шел густо, но не
быстро -- иногда лишь какой-нибудь кэбмен, хлестнув лошадь, направлял ее в
открывшийся на минуту просвет. Что ж, можно попробовать...
Достигнув поворота, ведущего к Колоннаде Принца Уэльского, Эшер
внезапно сошел с тротуара и кинулся в самую, гущу транспорта. Чудом не был
сбит пронзительно заржавшей лошадью, вслед полетели проклятья на
экзотическом диалекте. "Как это йоркширца занесло в лондонские кэбмены?" --
поразился он, оскальзываясь на покрытой пометом влажной мостовой и ныряя
среди движущихся масс плоти, дерева и железа. Оказавшись на той стороне,
обернулся.
В самой середине потока экипажей шарахнулась, заржав, извозчичья
лошадь, с визгом затормозил моторный кэб, и Эшеру показалось на секунду, что
какая-то тень метнулась в электрическом свете фар.
"Понятно... -- подумал он и, отдышавшись, двинулся дальше. -- Рискуй и
дальше своим бессмертием, мой кровососущий друг..."
Войдя в комнату, он зажег газовый рожок, оставив окно незадернутым.
Сбросил пальто, котелок, шарф и открыл саквояж, привезенный еще днем на
мотоцикле, ныне надежно укрытом в сарае неподалеку. Полдюжины чистых
рубашек, смена белья, бритвенные принадлежности и книги -- что еще может
потребоваться в Лондоне охотнику за вампирами? Эшер представил на секунду
маленький магазинчик на темной улице, специализирующийся на серебряных
пулях, осиновых кольях, чесноке, -- и усмехнулся. Так, чтобы его было видно
через окно с улицы, Эшер подошел к платяному шкафу, нахмурился, как бы ища и
не находя чего-то, затем повернулся и вышел из комнаты.
Бесшумно сбежав по лестнице, проскочил кухню (хозяйка успела лишь
вздрогнуть и вскинуть глаза на странного жильца), и оказался в узком,
каменном испятнанном мхом колодце с ведущими наверх ступенями. Осторожно
выпрямившись, взглянул поверх мостовой.
Темная фигура на ночной улице все еще всматривалась в освещенное окно,
явно поверив обманному маневру Эшера. Соглядатай стоял неподвижно, почти
невидимый в густом мраке между двумя рядами высоких домов. Но даже в смутном
падающем из окон свете лицо его поражало мертвенной белизной. Всматриваясь,
Эшер затаил дыхание, помня, насколько чуток слух вампиров. Затем моргнул --
и темная фигура исчезла.
Полчаса у него ушло на то, чтобы неторопливо распаковать багаж,
переодеться и побриться. Это слегка освежило, но все равно спать хотелось
смертельно. Возникло даже легкое искушение: взять да и лечь в постель,
оставив Исидро стоять в сыром переулке. Однако в этом случае встреча
состоялась бы прямо в комнате -- вряд ли дон Симон был знаком с легендой,
согласно которой вампир может войти в новое жилье лишь с позволения хозяина.
"Хотя с другой стороны, -- подумал Эшер, открывая дверь и поднимаясь по
каменным ступенькам на улицу, -- есть ли вообще в Лондоне жилье, которое
можно было бы назвать новым?" Колоннада Шестого Принца Уэльса начала
застраиваться в последние дни правления Георга IV, а собственный дом Эшера в
Оксфорде -- во времена королевы Анны. Правда, дон Симон Исидро убивал
втихомолку на улицах Лондона задолго до возникновения многих пригородов.
На секунду в воображении Эшера возник древний Лондон -- тесное скопище
бревенчатых домов, крохотные церкви, жмущиеся к реке каменные монастыри,
дюжина враждующих отрядов блюстителей порядка, чьи офицеры не имели права
перейти на другую сторону улицы, чтобы схватить преступника; дешевый
театрик, где некий Шекспир обучался ремеслу актера и сочинителя пьес;
таверны, где плававшие с Френсисом Дрейком пили за здоровье рыжеволосой
королевы...
-- Мы не будем больше встречаться таким образом, -- промурлыкал рядом
тихий знакомый голос. -- Могут пойти нежелательные слухи.
Эшер резко обернулся, мысленно проклиная свою минутную рассеянность.
Даже будучи смертельно утомленным, бдительность утрачивать не стоило.
Исидро где-то уже насытился -- лицо его хотя и оставалось бледным, но
уже не отдавало той мертвенной белизной, как тогда, в переулке. Из-под
распахнутого плаща виднелся черный вечерний костюм, белый шелк рубашки
несколько скрадывал бледность лица. Как всегда, Исидро был с непокрытой
головой; свет газового фонаря положил смутные блики на его высокий лоб. Рука
в жемчужно-серой перчатке сжимала тонкую трость черного дерева.
-- У меня была мысль оставить вас ждать в том переулке, -- ответил
Эшер. -- Все равно я не могу доложить вам ничего сверх того, что вы уже
видели сами: я снял здесь комнату. -- Он кивнул в сторону дома номер шесть,
уже неразличимого среди других домов; смутный свет из окон ложился на ветви
деревьев. -- После того как мы переговорим, я намерен вернуться и лечь
спать.
-- В переулке? -- Вампир слегка склонил голову к Плечу.
-- Вы что, не ходили за мной по пятам сразу после наступления темноты?
Не следили, как я распаковываю багаж?
Исидро помолчал, просеивая возможные ответы и оставляя лишь
необходимое. Эшер в раздражении остановился и повернулся к нему лицом.
-- Послушайте. Вы не доверяете мне, и я был бы дураком, доверься я вам.
Но это вы, а не я попали в беду. И если вы не предоставите мне необходимой
информации, если мы будем продолжать эту бесконечную детскую игру в загадки
и отгадки, я просто не смогу вам помочь.
-- Вы искренне хотите помочь нам? -- В голосе вампира не было сарказма,
он в самом деле хотел услышать ответ.
-- Нет, -- резко сказал Эшер. -- Но и убивать вас я тоже не собираюсь.
Слишком дорого за это пришлось бы заплатить. Как вы сами должны были
догадаться, я принял кое-какие меры, чтобы Лидия была в безопасности, и,
поверьте, было весьма нелегко объяснить ей, почему она должна покинуть
Оксфорд. Но я не смогу ни к чему приступить, пока вы не соизволите дать
ответ на некоторые мои вопросы.
-- Хорошо. -- Вампир изучал его в течение нескольких секунд, причем с
таким видом, будто тихая площадь Блумсбери, где они сейчас находились, была
его частной квартирой. -- Я встречусь с вами завтра в это же время, и мы
отправимся, как вы выражаетесь, на место преступления. Что же касается того,
кто следил за вами из переулка... -- Снова короткая пауза, которую можно
было бы назвать колебанием, если бы не спокойствие черт дона Исидро. -- Это
был не я.
-- О боже, конечно! -- Судя по вывеске, хозяйка мастерской была
француженка и звали ее Минетта, хотя некоторые особенности произношения
подсказывали, что изначально женщина носила простое английское имя Минни. --
Волосы изумительные! Блондинки тaкoro типа не любят золотых тонов -- они их
делают желтыми, как сыр. Но тут другое дело -- у нее же зеленые глаза, да
еще и с темным ободком вокруг зрачка! Моя бабка говорила, что у кого есть
такой ободок -- тот ясновидец.
Она уставила на Эшера огромные нежно-голубые глаза без каких бы то ни
было признаков ясновидения, зато исполненные деловой сметки. Хотя он плотно
прикрыл за собой входную дверь, шум Грейт-Мальборо-стрит (цоканье копыт,
грохот железных ободьев по гранитным блокам мостовой и крики уличных
торговцев на углу) свободно проникал в помещение, подчас заглушая
приглушенный стрекот швейных машинок.
Эшер поправил сидящие на кончике носа очки с простыми стеклами вместо
линз, которые надевал, чтобы казаться еще более безобидным, и взглянул
поверх оправы на хозяйку. -- Вы слышали от нее самой, что она актриса?
Минетта (она сидела на табурете за выкрашенным белой краской прилавком)
кивнула, рассыпав черные грозди кудряшек по бежевому кружеву воротника.
-- А она, стало быть, не актриса? -- Сказано это было без удивления --
скорее хозяйку даже позабавило, что ее подозрения подтвердились.
Эшер скорбно поджал губы и вздохнул. Не дождавшись словесного ответа,
владелица мастерской вынуждена была продолжить:
-- Знаете, мне и самой как-то не очень верилось. Актрисы, конечно, спят
по утрам долго, но не до самого же вечера! И они все время зубрят роли. Я
подозреваю, что дни она проводила с этими молодыми модниками, потому и
являлась на примерку так поздно -- между спектаклями, как она уверяла.
-- С модниками, -- повторил Эшер, вновь вздохнул и, достав блокнот,
сделал в нем пометку. Голубые глаза уставились на посетителя. -- Вы шпик?
-- Нет, что вы! -- сказал Эшер. -- Я, фактически, адвокат мистера Гоби,
чей сын был... э-э-э... другом мисс Харшоу -- или мисс Бранхэйм, как она вам
представилась. Скажите, мистер Гоби -- мистер Томас Гоби -- покупал у вас
что-либо для мисс Лотты Харшоу? Или, скажем, оплачивал ее счета?
Имя Томаса Гоби то и дело попадалось среди относительно свежих
приглашений, найденных в ридикюле Лотты. Если он уже мертв, вряд ли это
известно владелице мастерской.
Выяснилось, что мистер Гоби действительно два года назад заплатил
Минетте ля Тур семьдесят пять фунтов за костюм коричневого шелка и
отделанный мехом жакет, сшитый на заказ, как и все, что приобреталось
Лоттой.
Осмотрительно заглядывая через плечо мадемуазель Минетты, склонившейся
над гроссбухом, Эшер заметил еще несколько знакомых фамилий. Бедняга Берти
Уэстморленд потратил по самым скромным подсчетам несколько сотен фунтов,
чтобы купить своей убийце платье и оперный плащ из янтарного бархата,
расшитый агатом.
Шесть месяцев назад, и это следовало отметить особо, Лотта приобрела
голубую "морскую шляпу" -- у Лидии тоже была такая, хотя ничего подобного
Эшер на моряках в жизни не видел. Покупка была оплачена Валентином
Кальваром, проживающим по Бэйсуотер-роуд. Эшер захлопнул блокнот.
-- Проблема, дорогая моя мадемуазель ля Тур, вот в чем. Молодой мистер
Гоби исчез неделю назад. Его семейство пустилось в розыски, и выяснилось,
что мисс Харшоу, выдающая себя за актрису, тоже пропала. В данный момент мы
просто выясняем, куда они могли скрыться. Приходила ли когда-либо мисс
Харшоу сюда с подругами?
-- О господи, сэр, да конечно же, как же иначе! Какая же примерка без
подруг? Раза два с ней приходила миссис Рэн -- это леди, которая меня с ней
и познакомила. Честно говоря, в моих интересах, если примерку приходится
делать вечером при газовом освещении. За это причитается добавочная плата...
-- Вы можете сообщить мне адрес миссис Рэн? -- спросил Эшер, снова
открывая блокнот.
Хозяйка покачала черными кудряшками. Она была еще молода -- лет
тридцать, не старше, и еще только подбирала клиентов. Магазинчик, довольно
тесный и удаленный от фешенебельных улиц, был выкрашен изнутри в белый и
лимонный цвета, чтобы хоть как-то компенсировать недостаток света из
единственного окна. Нужно быть действительно состоятельной модисткой, чтобы
платить жалованье швеям и вышивальщицам в межсезонье, когда клиенты уезжают
в Брайтон или в загородные имения. В августе Минетта, надо полагать,
согласилась бы проводить примерки и в полночь.
-- И я сомневаюсь, что они и вправду были подруги. Бог знает, как они
вообще сошлись. Даже слепой увидел бы, что миссис Рэн -- женщина не ее
круга. Готова держать пари, что Рэн -- не настоящая ее фамилия. Муж --
пьяница, не выпускал ее из дому, чтобы купить новую юбку, ей приходилось
уходить тайком, когда он отправлялся в свой клуб. Я думаю, вас больше
заинтересует другая ее подруга -- мисс Селестина дю Бо, хотя, сказать по
правде... -- Модистка дерзко подмигнула. -- Мисс дю Бо -- такая же
француженка, как и я.
Весьма позабавленный этим признанием, Эшер все же счел нужным выразить
неодобрение такого рода уловкам и вскоре покинул заведение мадемуазель ля
Тур.
По адресу, оставленному Селестиной дю Бо на тот случай, если счета
будут пересылаться ей, а не какому-либо ее поклоннику, располагалась
табачная лавка, кстати, в двух шагах от станции подземки, то есть добраться
сюда можно было из любого конца Лондона. Валентин Кальвар оставил модистке
адрес пивной на Бэйсуотер-роуд -- оба вампира предпочитали получать
корреспонденцию лично.
-- Получала ли мисс дю Бо письма для кого-нибудь еще? -- спросил Эшер,
выкладывая полкроны на прилавок красного дерева. Юный клерк бросил нервный
взгляд в глубь лавки, где хозяин смешивал высшие сорта табака -- для
джентльменов.
-- Для мисс Хлои Уотермид и мисс Хлои Уинтердон, -- понизив голос,
ответил юноша и вытер остренький нос. -- Она заходила... иногда два раза в
неделю и всегда перед самым закрытием.
-- Хорошенькая? -- рискнул Эшер.
-- Что-то сногсшибательное. Ростик маленький -- этакая карманная
Венера. Светлая, как шведка, а глаза, по-моему, карие, и одета всегда как
куколка. Но никто к ней никогда не приставал, хотя она часто приходила с
таким кавалером... Суровый малый и всегда в накрахмаленной рубашке.
-- Имя? -- Эшер выложил на прилавок еще полкроны.
Юноша снова бросил быстрый взгляд на громоздкую фигуру хозяина.
-- Никогда не слышал, -- шепнул он, отодвигая монету Эшеру.
-- Возьмите себе, -- шепнул Эшер, беря с прилавка пачку русских
сигарет, приобретение которой, собственно, и было поводом для разговора, и
покинул табачную лавку под аккомпанемент дверного колокольчика.
Дальнейшее изучение могилы Лотты мало что дало. Проникнуть днем на
территорию кладбища оказалось обескураживающе легко. Узкая аллея между
рядами гробниц была абсолютно пуста и тонула во влажном мраке. Кто угодно
мог войти и беспрепятственно расчленить любой труп, не говоря уже о таких
мелочах, как пронзить сердце или отрезать голову.
Сквозь открытую дверь в усыпальницу просеивался зеленоватый полусвет,
но Эшер счел нужным осмотреть каждый квадратный дюйм гроба и ниши с помощью
электрической лампы на сухой батарее -- неуклюжего устройства, пронесенного
им под широким пальто. Ему удалось отыскать то, что вполне могло оказаться
остатками осинового колышка, и, завернув находку в ткань, он спрятал ее в
карман для более подробного изучения. В дальнем углу усыпальницы Эшер
обнаружил мерзкую груду костей, волос и деталей корсета в остатках истлевшей
пурпурной материи -- надо полагать, бывшую хозяйку гроба, перешедшего затем
во владение Лотты.
Остаток первой половины дня он провел в приемной "Дейли мейл", изучая
некрологи, полицейские сообщения и светскую хронику, сравнивая встречающиеся
имена с теми, что были извлечены из бумажного хлама в комнате Лотты и из
гроссбуха мадемуазель ля Тур. Как выяснилось, бедный Томас Гоби был "унесен
болезнью" всего два месяца спустя после того, как оплатил шелковый
коричневый костюм. Эшер записал адрес -- Олбани, а также имена братьев,
сестры, родителей и невесты покойного. Поражало совпадение имен -- во всяком
случае, за последние семь-восемь лет. Бедный Берти Уэстморленд был не
единственным из беспутной компании дружков Лотты, посылавших приглашения и
покупавших ей безделушки, хотя расплатиться в полной мере, кажется, пришлось
только ему.
Другие оказались удачливее. Альберт Уэстморленд умер в 1900 году, а
достопочтенный Фрэнк Эллис (еще один поклонник Лидии, так ни разу и не
встреченный Эшером) приобрел для Лотты зеленый вечерний костюм в 1904-м. Кто
знает, сколько еще молодых людей поддерживали связь с вампиршей!
Он содрогнулся при мысли о том, как близко была Лидия к этой невидимой
чуме, и мысленно поблагодарил чопорных дам высшего света за четкую границу,
проведенную ими между девушками из хороших семей и женщинами, с которыми
юноши из тех же хороших семей развлекались в промежутках между галантными
ухаживаниями за будущими невестами.
Лидии было тогда восемнадцать. В ту пору она жила в оксфордском доме
отца и слушала лекции вместе с маленькой группой самервильских студентов,
интересующихся медициной. Другие девушки, болезненно реагировали на вечные
комментарии и шуточки старшекурсников и деканов. Лидию в этом смысле всегда
выручали ее незлобивость и рассеянность. Она была искренне удивлена яростью
отца, когда предпочла обучение поездке в Лондон на ярмарку благородных
невест. Имей она брата или сестру, отец бы, наверное, лишил ее наследства.
Даже ее дядя, декан Нового колледжа, обычно ее поддерживавший, был
скандализирован выбором специальности. Женское образование -- это, конечно,
хорошо, но он-то имел в виду словесность, классическую литературу, но уж
никак не вскрытие трупов и изучение работы органов размножения.
Эшер слегка усмехнулся, вспомнив, как старый женоненавистник Хорис
Блейдон встал в конце концов на ее сторону. "Даже распроклятая девчонка
способна понять, что я сейчас делаю!" -- обрушивался он на смущенных
студентов на лекции по патологии крови... Хотя нет, распроклятой девчонкой
он называл Лидию где угодно, только не на лекциях. И старик бы все равно
относился к ней именно так, даже если бы его собственный сын не был безумно
влюблен в Лидию.
Эшер изучал некрологи, развернутые на мрачном, испятнанном чернилами
столе, сверял их со списком знакомых Лотты и думал о Деннисе Блейдоне.
Кто бы мог предположить, что Лидия вызовет интерес в молодом Блейдоне,
не говоря уже о таком чувстве, как любовь! Грубоватый, золотоволосый,
сложенный как бог, Деннис придерживался мысли, что любая женщина должна
сомлеть от счастья, услышав его предложение, -- качество, особенно
раздражавшее Лидию. Увидев ее впервые без очков и сообразив, что она
обладает хрупким изяществом и неплохим состоянием, молодой Блейдон обрушил
на нее весь свой шарм и галантность -- к тихому отчаянию Эшера. Все в
Оксфорде -- от деканов до последнего клерка -- считали свадьбу свершившимся
фактом. Отец Лидии, полагая, что одного умного человека в семье вполне
достаточно, также отнесся к предстоящему браку благосклонно. На вопрос
Хориса Блейдона, что его сын намерен делать с женщиной, которая половину
своего времени проводит в анатомичке, Деннис ответил со свойственной ему
блистательной серьезностью: "О, это ей совсем не нравится, отец".
Предположительно он знал лучше, чем она сама, что ей нравится, а что нет. А
втоптанный в прах неприметный и немолодой коллега ее отца с тоской наблюдал
за будущей четой и гадал, сколько еще пройдет времени, прежде чем его
надежда развеется окончательно.
Однажды Эшер упомянул о своем изумлении при вести, что она отказала
такому блестящему искателю ее руки. Услышав это, Лидия была оскорблена до
глубины души: как ему вообще пришло в голову, что она может выйти замуж за
этого самодовольного дурака в лейб-гвардейском мундире!
Эшер усмехнулся и отогнал воспоминание прочь. Как выяснялось, Деннис и
его друзья -- Фрэнк Эллис, печальный Найджел Таверсток и братец почтенного
Берти столь же почтенный Эвелайн -- выкрутились чудом. Лотта знала их всех.
Все они принадлежали к ее излюбленному типу молодых людей -- богатые,
симпатичные и чувствительные. Кого бы из них она выбрала в качестве новой
жертвы, когда гибель бедного Берти изгладилась окончательно из их памяти?
"Что за старые счеты сводила Лотта с состоятельными юношами?" --
размышлял Эшер, складывая в несколько раз свой краткий список. Накинул шарф,
нахлобучил котелок и двинулся вниз по узкой лестнице мимо дверей, за
которыми слышался обычный редакционный гам. Заглянул в одну из них и
поблагодарил друга репортера, многозначительно помянув при этом "короля и
страну".
Спускаясь по длинному пологому скату Флит-стрит вдоль бесконечного
потока кэбов, трамваев, омнибусов, кажущихся крохотными рядом с огромным
куполом собора Святого Павла, он размышлял, с чего все началось. Что было
причиной: насилие или сердечная рана? Или просто бешеная обида норовистой
девчонки, ненавидящей нищету, в которой выросла, и еще сильнее ненавидящей
всех этих разодетых в шелка мужчин, чьи слуги толкали ее на мостовой, а
экипажи обдавали грязью?
Судя по записям мадемуазель ля Тур, Селестина -- или Хлоя -- оплачивала
свои счета сама гораздо чаще, и мужчины, делавшие ей подарки, не входили в
круг знакомых Лотты. Имена были все разные; видимо, немногие из поклонников
жили достаточно долго, чтобы купить ей две шляпы. Либо Хлоя была более
практичной, либо менее терпеливой.
Интересно, была ли она тоже "хорошим вампиром"? Играла ли она со своими
жертвами? Занималась ли с ними любовью?
Вообще -- способны ли вампиры заниматься любовью физически?
"Женщины, во всяком случае, могут притвориться", -- предположил Эшер.
Когда он спускался в подземку, на лестнице с ним заговорила женщина. Платье
на ней было темно-красное, как запекшаяся кровь, и, судя по произнесению
гласных, родом она была из Уайтчепела. Эшер приподнял шляпу и, вежливо
кивнув, двинулся дальше, размышляя. "И они должны предварительно напиться
крови, прежде чем лечь с кем-нибудь в постель, -- это хоть немного поднимет
температуру тела".
Вернувшись к себе, Эшер вновь взялся изучать расходы Лотты. Сидя
по-портновски на кровати, он раскладывал письма и счета в хронологическом
порядке. Мадемуазель ля Тур обслуживала вампиршу лишь последние несколько
лет -- знакомство через миссис Антею Рэн состоялось в 1899-м. Разумеется,
женщина не может шить платья у одной и той же модистки в течение семидесяти
пяти лет, даже если сама она бессмертна.
Только четыре мужских имени на пригласительных карточках и счетах ни
разу не встретились Эшеру ни в некрологах, ни в хронике светской жизни.
Это были Людвиг фон Эссель, покупавший Лотте вещи между апрелем и
декабрем 1905 года, после чего о нем ничего уже не было слышно; Валентин
Кальвар, купивший Лотте платье с корсажем цвета спелой пшеницы -- не далее
как в марте этого года; затем Кретьен Санглот, приславший приглашение на