По деревянному полу прогремели шаги, когда он быстро прошел к выходу из Эдбрука. Эш открыл половинку двойной двери, вышел наружу и, почти не замедляя шага, спустился по трем каменным ступенькам.
Он поднял воротник, запахнул на груди отвороты, чтобы защититься от холодного ветра, и его ноги захрустели по посыпанной гравием и покрытой рытвинами дороге.
Грузовик промчался так опасно близко с «Фиестой», и Эдит Фиппс испугалась, что ее вместе с автомобилем могло бы засосать под его огромные колеса. После этого машину ударила зона пониженного давления, создавшаяся в кильватере гиганта, и ей пришлось еще крепче сжать руль, чтобы не потерять управление.
Взглянув в зеркало бокового вида, она заметила, что у грузовика неподалеку были младшие братья – автомобили, водители которых, очевидно, отбросили все свое терпение, как только колеса их машин прикоснулись к бетону трехполосной магистрали. Она проверила свою собственную скорость: на пятнадцать ниже предела. Тогда, возможно, не права она. Но, однако, не только она одна шла на 55 км/ч. «И только посмотрите на нас, – пробормотала презрительно Эдит, – выстроились, как похоронная процессия». Угрюмая улыбка – и как она соответствовала ее настроению. Откуда такой отвратительный и подрывающий силы ужас, Эдит? Откуда такой нерациональный страх за Дэвида? Невозможно ответить. «Второй» взгляд не значит более «ясный» взгляд. Главным образом это были чувства, интуиция, но, ох, они были такие сильные, такие непреодолимо сильные! И они шли от самого Дэвида. Словно бедный мужчина посылал сигналы бедствия. Но эти сигналы были такими неясными, такими спутанными…
Нога прикоснулась к тормозу, когда она осознала, что находиться всего лишь в нескольких ярдах от машины впереди.
«Успокойся!» – приказала она себе. Что бы ни случилось, что бы ни происходило в этом доме, называемом Эдбрук, она не принесет Дэвиду никакой пользы, если ее тело будет размазано по шоссе. О, Боже, какие ужасные мысли! И неподходящие для тебя, Эдит, увещевала она. Очень, очень неподходящие.
Эдит отважилась посмотреть на атлас дорог, который лежал открытым на сиденье рядом. Она не хотела пропустить поворот с шоссе и дорогу, которая выведет ее на другую дорогу, которая выведет ее еще на одну дорогу, которая, в конце концов, выведет ее в район Рейвенмура.
Не отводя глаз с дороги, она отодвинула два письма, загораживавших нужную страницу, – письма, подписанные мисс Т. Уэбб, и затем быстро посмотрела точный номер поворота.
«Еще далеко», – пробормотала она сама себе, и вздрогнула, когда рядом прогрохотал еще один грузовик.
Войдя в телефонную будку, Эш, перед тем как позвонить в Институт, подождал, пока восстановится его дыхание. Прогулка от Эдбрука по проселочной дороге, по крайней мере, очистила ему голову. Несмотря на это путешествие, он чувствовал себя более бодрым и энергичным – возможно, все, что было ему нужно, для того чтобы сбросить умственную усталость, это свежий воздух и физические упражнения. В своем недавнем состоянии Дэвид обвинил сам дом, с его затхлостью и гнетущим освещением. «И потрясение пары предыдущих ночей», – напомнил он сам себе. Мериэллы играли с ним в игры, чтобы дискредитировать его, и он не знал зачем. А хотел знать? Не наплевать ли ему на все это? Странно, но нет. В чем он не был уверен, однако, достаточно ли сильно он этого хотел. Они причинили ему беспокойство, эти Мериэллы; но, странно, ему пришлось признаться, что они очаровали его. Особенно Кристина. Прошлой ночью…
Он остановил себя. Ему надо было внести в ситуацию немного здравого смысла, взять над ней контроль. Ему нужно поговорить с Мак-Керрик, твердой, благоразумной и логичной Кейт.
Он покопался в своем глубоком кармане и выругался, когда обнаружил монеты только в один пенс.
Открыв тяжелую дверь, Дэвид вышел на траву и посмотрел назад, на дорогу к Эдбруку.
Но пошел в другую сторону.
Вот он. Вот тот поворот, который ей нужен.
Эдит зажгла левый поворотник и вскоре почувствовала облегчение, от того что покинула скоростную магистраль и выехала на более спокойные сельские дороги. С гораздо более приятной скоростью она проезжала городки и поселки, получая удовольствие от простиравшихся сельских пейзажей и, на некотором удалении, видов пологих склонов.
День клонился к сумеркам, и замигали первые огоньки.
К тому времени, когда Эш добрался до окраины поселка, его шаги потеряли всякую бодрость, плечи опустились, а глаза смотрели под ноги; двухмильная прогулка закончилась, но истощила его вновь обретенные (и быстро убывавшие) силы.
Дома стояли более плотно, некоторые прикасались своими стенами и скоро превратились в сплошной ряд вдоль главной улицы. Внутри их горел свет, и то там, то здесь он замечал теплый огонь каминов. Для одинокого путника в этих домах было что-то чрезвычайно уютное и успокаивающее; но сам этот комфорт усиливал для постороннего чувство изоляции. Эш ощущал себя совершенно одиноким.
Клубы белого пара, вырывавшиеся изо рта при его дыхании, растворялись вокруг лица и были такими же неосновательными, как и быстро проносящиеся мысли; его тело противостояло плотным объятиям вечера. Когда Дэвид проходил мимо магазинов, яркость их витрин резала глаза, но вдалеке он видел более гостеприимный свет.
Стук его шагов участился, и горло, казалось, пересохло от предвкушения.
Эдит стояла возле своей «Фиесты», а пожилой работник бензоколонки заправлял бак, жалуясь ей на приближение длинных ночей, наступление зимы, недостаток нормальной погоды летом и цены на мясо (это был маленький гараж, стоявший на проселочной дороге, и заправка топлива не была самым интересным делом на свете, хотя, по крайней мере, давала шанс поговорить с клиентами-путешественниками).
Да, Рейвенмур не далеко, совсем не далеко; да, он знал место, которое называется Эдбрук, – большой, старый дом, полно земли кругом; нет, он тоже недалеко, меньше трех миль туда дальше, до поселка; нет, он не был уверен, кто там живет, даже имена, это место – что оно есть, что его нету, «если вы понимаете о чем я говорю», просто дом далеко от дороги, соседей нет, и люди – кто они такие? – живут между собой, да и не должен он их знать все равно (здесь он хохотнул), потому что он здесь парень новый, только сюда приехал, вместе со второй женой – потом снова через два года овдовел – десять, а может и одиннадцать лет минуло, и все равно у него нет причины общаться с людьми, которые живут в таких больших местах, как это, хотя леди, которая там жила заезжала за бензином частенько, на такой хорошенькой старенькой машинке, в хорошем виде, как будто не часто выезжала, и он знал, что она оттуда, потому что однажды у нее не было наличных, и ей пришлось платить ему чеком, и ему пришлось попросить у нее начеркать свой адрес, «провалиться, не могу вспомнить, как ее звать», но, когда пригласила, много не говорила, не до болтовни, не то что ему, он любит хорошо потрепаться, и «если вы поедете дальше по дороге, миссис, второй направо, потом следите: первая маленькая дорога налево, и по ней, по кругу, до дороги побольше, но не такой большой, там вешаете налево» – это шестилетний внук в Плимуте научил его этому, – «и Эдбрук немного впереди».
Он остановился, чтобы вдохнуть и еще раз хохотнуть.
«Знал об этом месте, да, но оно меня сильно не волновало. Проходил несколько раз мимо и чувствовал плохие флюиды (этому его тоже научил внук). Когда тебе за семьдесят – ну, семьдесят два и все еще работаешь, и днем, а случается и по вечерам, но все еще работаешь, не нужно никаких изменений – когда тебе за семьдесят ты чувствуешь такие вещи, понимаете, о чем я говорю, миссис? Вы понимаете. Ну вот теперь езжайте, полный бак и готов на старт, нужен счет для сборщика налогов? нет? сейчас дам вам сдачу, как начет масла? у вас насчет масла? нет, эта маленькая консервная банка никогда не ест много масла, как крупные твари, все же это прогресс, как любят говорить, но я считаю, что некоторые вещи регрессировали, если вы понимаете, что я имею в виду, вещи изменились, но времена меняются и…»
К облегчению Эдит, работник направился в свою контору из побеленного камня, и она крикнула ему вслед, чтобы оставил сдачу. Она успела влезть в машину и потянулась за ремнем безопасности, пока он развернулся и поблагодарил ее, помахав рукой.
Хозяин трактира «Рейвенмур» слегка приоткрыл дверь, чтобы попробовать вечернюю погоду (холод, да и сильный мороз были не проблемой, но дождь заставлял клиентов, кроме самых стойких, сидеть дома), когда на него буквально натолкнулся мужчина в черном плаще. Парень не из местных и немного неопрятный. Хорошее бритье не повредило бы его внешности. Мужчина отошел назад, чтобы позволить посетителю переступить через порог.
Проскальзывая мимо, Эш пробормотал извинения и, пройдя через вестибюль, зашел в бар, а хозяин, немного помешкав, последовал за ним.
– Холодный вечер, – попытался он завести с Эшем беседу, когда обошел вокруг стойки.
Эш выразил согласие простым кивком и указал на ряд спиртного за спиной мужчины. Он выбрал бутылку водки.
– Большую, – сказал он. – Самую большую.
Эдит притормозила машину и приблизила лицо к ветровому стеклу, всматриваясь в воротный столб впереди себя. Чтобы лучше видеть, она переключила фары на дальний свет.
Да, это то самое место. Она с трудом смогла разобрать выгравированную на кирпичных столбах по обеим сторонам дороги надпись ЭДБРУК, лишь когда подъехала еще ближе. Ворота были открыты, и, остановив за ними «Фиесту», она закончила свой путь. В конце длинной, прямой аллеи она смогла в сумеречном свете различить тень огромного дома. Внутри не было ни огонька.
Эдит ничего не чувствовала.
Это могли бы быть пустые стены.
– Дэвид… – сказала она тихо, словно он мог на таком расстоянии услышать этот шепот.
Нет, она ничего не чувствовала. Но у нее не было никакого желания входить в этот загадочно унылый дом. Если только Дэвид…
Эдит сняла ногу с тормоза и поехала вперед.
Скоро по обеим сторонам дороги раскинулись лужайки, за которыми стоял лес, а потом появился сад. В этом полумраке ей было тяжело определить насколько хорошо он был ухожен. У нее перехватило дыхание: на мгновение ей почудилось, что в саду были люди, но она быстро осознала, что их зловещая неподвижность принадлежала холодным камням. Она проигнорировала впечатление, что эти статуи следят за ее приближением.
Дом рос в лобовом стекле и скоро полностью заполнил собою весь обзор; лучи фар осветили его фасад и показали лишь его мрачность.
Она припарковала автомобиль под деревом, ветви которого нависали над посыпанным гравием двориком перед Эдбруком, на некотором расстоянии от ступеней, которые вели ко входу в дом. «Безопасное расстояние», – поддразнила она саму себя, обеспокоенная недостатком собственного хладнокровия. С чувством тревожного любопытства она смотрела на это величественное здание и удивлялась, почему оно вызывало у нее такие эмоции, если она до сих пор ничего не чувствовала: никакого намека на его историю или на то, что находилось внутри этих грязных стен.
Тогда почему страх? Он был, был глубоко внутри нее, подобно какому-то маленькому гниющему зернышку, зараженной раком клетке, которая с почти усыпляющей медлительностью, тайком, заражала вокруг себя остальные, и этот процесс распространялся на весь организм, приближался к полному его захвату, вдохновляемый силами извне… извне, но внутри этого мрачного дома…
«Ну же, Эдит, – сказала она себе. – Чувствуй же что-нибудь». Внушающая страх, сжимающая пустота, чья коренная причина была очень реальной. Здесь было что-то ужасное, и Дэвид Эш стал частью этого.
Эдит предприняла эту поездку с достаточной решительностью, чтобы противостоять своим беспокойствам; ее целью было предупредить Дэвида об окружавшей его опасности, об угрозе, которая была невидима для него из-за того, что он сам отрицал собственный дар. Это было подобно тому, что чувства, неспособные преодолеть психологическую блокаду, которую он, сам, наложил, эту тонкую, но непреодолимую преграду между сознанием и подсознанием, выбрали другой путь. Нет, не совсем верно. Та часть его, которая была связующим звеном между тем, во что он верил и тем, что он, посредством логики, отрицал, этот присущий всем нам (или почти всем, пришлось ей смягчить формулировку) внутренний судья – которого можно было бы назвать способность восприятия – был вынужден послать эти мысли в другом направлении. Как и надеялся судья, Эдит была тем человеком, который принял их. Дэвид передал свой сигнал бедствия и, вероятно, даже не осознавал этого. Теперь же беспокойство серьезно подавило ее решительность.
Эдит размышляла о том, чтобы развернуться и уехать подальше от этого неприятного места. Казалось, что в доме никого не было: свет не горел. По-видимому Дэвид уже вернулся в Лондон, а его исследование закончилось. Возможно ее страхи были ошибочными. Нет, нет, сопротивлялась она. Можно спорить с предположениями, но не с чувствами. Если Дэвид действительно уехал, то все хорошо и отлично. Если нет никого дома, то, может быть, еще лучше; по крайней мере она будет знать, что проявила волю.
Однако, она ничего не чувствовала от самого дома. Словно под его крышей был только лишь вакуум, сжимающая пустота, которая непонятна для нее. Но если там на самом деле ничего нет, тогда нет надобности бояться. Там где нет ничего, нет ничего страшного, правда, Эдит?
Эдит открыла дверь автомобиля. Она дрожала. Пересекла дворик. Поднялась по трем широким каменным ступеням.
Одна половинка двойной двери была приоткрыта, клин темноты в этой щели был таким же черным, как бархат.
Эдит тыкнула кнопку звонка, которая была укреплена на стене рядом со входом. Когда изнутри не послышалось никакого звука, она нажала сильнее, оставив свои напрягшиеся пальцы на кнопке несколько секунд. Но никакого звонка.
Она постучала по закрытой половинке двери, и от силы которую она использовала, костяшки ее пальцев мгновенно покраснели. Снова не получив ответа, она протянула руку и открыла пошире другую половинку. Черный вельвет совсем не отступил.
– Эй! – позвала она, просунув голову внутрь. – Эй, меня кто-нибудь слышит? Эдит почти улыбнулась: она чуть не спросила: – Эй, кто-нибудь есть там?
Голова ее вздрогнула, когда в ноздри ударило зловоние, мерзкий запах старости, сырости и… и других вещей. Странно, но одной из тех вещей был уголь.
Заинтересованная, Эдит боком проскользнула через открытую дверь.
Из-за сумерек на улице ее глазам не потребовалось много времени, чтобы приспособиться к чернильной темноте внутри Эдбрука. Теперь казалось, что черный бархат местами вытерся.
– О, Боже мой… – вымолвила она еле слышно.
Впереди, на другом конце просторного холла, словно вызванная ее тихим вскриком, из дверного проема под лестницей выросла тень.
Глава 26
Эш опустил оба локтя на стойку и показал хозяину свой пустой стакан.
– Еще одну большую, – сказал он.
Мужчина взял стакан и осторожно взглянул на Дэвида. Выпивка для этого типа не приравнивалась дружеской вечеринке, для него она имела более серьезное значение. Он повернулся и налил двойную водку.
– И пиво тоже? – спросил он через плечо.
– Почему нет? Я не за рулем, – ответил Эш, гася в пепельнице сигарету.
Трактир в это время был более многолюдным, но далеко не заполненным: вечер был слишком холодным, чтобы шляться вдали от домашнего уюта. Разговоры были негромкими, и общий приглушенный шум голосов нарушался только сдавленными криками разочарования или восторга игроков в дартс, доносившимися из соседней двери, которая вела в меньший и более пустынный общественный бар.
Перед Эшем появилась водка, а пустая пивная кружка исчезла. Глядя на растрепанного человека, хозяин потянул пивной насос.
– Ты сказал, что остановился поблизости… – рискнул он.
Эш погрузил руку в ведерко со льдом.
– Достаточно близко. Однако чертовски длинная прогулка. – Он бросил лед в стакан.
– Значит не в поселке, да? – хозяин медленно ослабил насос.
– Да, миль сто. – Эш выдавил усталую улыбку, чтобы показать, что он шутил. – Нет, пара миль, я думаю. Просто кажется, как сто. В Эдбруке. Знаешь?
– Эдбрук? – произнес хозяин со спокойным интересом. – Да, знаю это место.
– С семьей Мериэллов. – Он покачал головой, улыбаясь сам себе.
Хозяин поместил пинту на подставку и облокотился на стойку.
– Небольшое уединенное местечко, понятно. Надолго?
– Нет, если я могу этому способствовать. – Он передал две однофунтовые монеты. Я думаю сесть на поезд сегодня вечером, как только он будет. Если он не ушел… – Эш пожал плечами и выпил водки.
– Значит визит не удался, – сказал разговорчивый бармен и был удивлен раздавшимся в ответ мрачным смехом.
Эш покачал головой и пьяно ухмыльнулся.
– Я полагаю, что Мериэллов можно назвать эксцентричными.
– Мериэллов?
– Да, всех их, Роберта, Саймона, дорогую старушку няню Тесс. Даже Кристину.
Хозяин выпрямился и его тон стал совсем недружелюбным.
– Может, тебе не стоит так налегать на водку? Если ты сегодня должен туда вернуться… – Он оставил фразу незаконченной и двинулся к кассе. Положив на стойку сдачу, он добавил: – Конечно, если ты остановился там.
С этими словами бармен ушел, оставив за спиной нахмурившегося исследователя. Он снова пожал плечами и отхлебнул пива. Затем подвигал пальцем лежавшие перед ним монеты и, взяв десятипенсовик, осушил водку и покинул стойку. Его движение через бар может быть и не было нетвердым, но его лицо было сосредоточенным.
Снаружи, в вестибюле, он подошел к общественному телефону, положил монету в соответствующую щель и поднял трубку. Он набрал номер и ждал.
– Давай, Кейт, – пробормотал Дэвид спустя некоторое время. – Где ты есть, когда ты мне нужна.
Но ответа на другом конце все не было. Дэвид нетерпеливо вздохнул и прислонился к стене, чувствуя, что его шатает.
Дверь нельзя было открыть. Она была не заперта, ее не зажало – ее просто нельзя было открыть!
Однако, Эдит не паниковала, хотя ее дыхание было неглубоким и неритмичным, а пальцы дрожали возле замка. В тот момент ее мысли были ясными, и они говорили ей, что в этом гнусном, отвратительном доме для нее не было места. Ни для нее, ни для любого другого нормального человека. И теперь, когда она поняла, что дверь перед ней не откроется, что ее держала какая-то злая сила, внутри Эдит начал подниматься страх; ее чувства притупились, здравомыслие исчезло.
Она повернулась лицом к той темной массе, которая появилась из дверного проема под лестницей, и осознала, будто кто-то прошептал ей это, ужасный секрет этого места.
Ее тело казалось невероятно тяжелым. Стоять было так трудно, так трудно было удержать свой вес. Она припала к двери. Ее охватила агония, она с трудом дышала. Нет, нет… о, боже мой, нет… только не это…
Руки Эдит были сложены на груди, как будто в мольбе, но на самом деле от боли, которую она таким образом сдерживала. Она хотела кричать, чтобы выразить свой страх, свое негодование, но для этого не было сил. Как и не было сил, чтобы стоять. Она медленно сползала вниз; ее плащ цеплялся за шершавую деревянную дверь. Медленное, медленное опускание, пока она не села. Ее руки все так же были прижаты к сердцу, глаза широко раскрыты и полны ужаса. Когда ее атаковал очередной приступ агонии, они закрылись.
Но Эдит не удержала их закрытыми. Она не смогла. Ужас, находившийся перед ее глазами, не хотел этого допустить.
В квартире Кейт Мак-Керрик издавал свои пронзительные двойные сигналы телефон, а в замке вращался ключ. Дверь открылась и внутрь ворвалась Кейт. Она бросила дипломат в прихожей и направилась к телефону.
Схватив трубку, она произнесла запыхавшимся голосом:
– Алло?
Щелчок – на другом конце повесили трубку.
Кейт нахмурилась.
– Дерь…
– …мо! – выругался Эш, бросив трубку.
Он тяжело откинулся назад, прикоснулся головой к стене и поднял лицо к потолку. Потерев пальцами лоб и веки, еще несколько секунд постоял неподвижно. В висках стучало от усталости и выпитого алкоголя. «Брось их к черту, Эш, – сказал он себе. – Пусть себе играют в свои проклятые игры с кем-нибудь еще. Какое, к черту, это имеет значение для тебя?»
– Да уж, какое, к черту, – пробурчал он вслух.
Переутомился? Просто рассердился на Кристину, за то что покинула Эдбрук, не оставив ему никакой записки, никакой признательности за близость прошлой ночью? Он вспомнил, как она его хотела, еще более неистово, чем он хотел ее, ту страсть, которую она выплеснула на его тело. И как, в конце концов, он отплатил ей тем же, сначала почти ошеломленный, но скоро горячий и равный партнер в их сексе, соблазненный ее сладострастием и быстро сам его с ней разделивший. Даже воспоминание об этом возбуждало.
Но огонь! Эта мысль вцепилась в его разум, будто для того, чтобы укорить Эша. Но огонь был не более, чем плод его воображения. Этого не могло быть. Конечно же, этого не могло быть! Он не мог вообразить жару, ужасный, обволакивающий запах дыма. Боже, что с ним произошло в том подвале? Теперь уезжай, настаивал голос. Пусть барахтаются в собственной мерзости.
Эш оттолкнулся от стены и с упрямым видом двинулся к двери, которая должна вывести его в резкую свежесть ночи. Когда он схватился за ручку, она открылась, и вошла молодая парочка; рука парня обвивала талию девушки. Эш стоял в стороне, и парень, едва взглянув, кивнул ему. Они исчезли за дверями бара, и было слышно, как девушка захихикала над чем-то, что прошептал ей кавалер.
Дэвид вышел на главную улицу и закрыл воротником шею от кусавшего холода. Дверь трактира медленно закрылась, скрыв за собой тепло его света.
Он замер, увидев припаркованный у обочины старый «Уолсли». Через лобовое стекло на него смотрело закрытое тенью лицо Кристины.
Он замешкался в нерешительности. Потом быстро подошел и открыл левую дверь, скрипнули металлические петли. Эш нагнулся и посмотрел внутрь.
– Почему ты ушел? – В голосе Кристины было раздражение.
– Почему я?.. – Дэвид отшатнулся. – О, боже, я не верю своим ушам.
– Ты никому не сказал, куда ты собрался.
Он сел в машину, его раздражение было таким же сильным, как у Кристины.
– Некому было говорить! Что случилось Кристина? Почему в доме никого не было?
Она вытянула руку и завела мотор.
– Я задал тебе вопрос, – спокойно произнес Дэвид.
– Я дала тебе поспать. Ты был измотан, я понимала это.
– Я спросил тебя, где ты была? – настаивал он.
Она включила передачу, и «Уолсли» откатил от обочины.
– Эй, погоди минутку. Куда ты собралась?
– В Эдбрук, конечно, – ответила она, не отводя глаз от дороги.
– Я не уверен…
Она мельком взглянула на него.
– Но ты же не уезжаешь? После прошлой ночи?
Виски стучали, и он сжал их кончиками пальцев.
– Что между нами случилось…
– Было хорошо. Ты не забыл, как хорошо это было?
– Это тяжело… Я запутался, Кристина. Я чертовски устал и я запутался.
Машина пронеслась по поселку и быстро достигла его окраин; под деревьями, куда не проникал лунный свет, лежала плотная темнота.
Эш согнулся на сиденье так, чтобы можно было на смотреть на девушку.
– Что совершается в Эдбруке, Кристина? Я не понимаю, что там происходит. Ты и твои братья разыгрываете какой-то сумасшедший трюк?
Она молчала, полностью сконцентрировавшись на управлении машиной, чья скорость постепенно увеличивалась. Теперь Эш чувствовал запах старости «Уолсли», металлическую сырость, которая говорила, что в шарнирах и рулевых дугах скрывалась ржавчина.
– Там же нет призрака? – продолжал он. – Все это вы выдумали. По какой-то нездоровой причине вы хотели до меня добраться. Скажи мне зачем? Скажи мне, пожалуйста.
Не снижая скорости, машина вошла в изгиб дороги, и шины заскрипели от повышенной нагрузки.
– Ради бога, ответь мне. Что ты хочешь, Кристина?
Ее нога еще глубже вдавила педаль акселератора.
– У тебя никогда не было близнеца, да? Это все было ложью, частью спектакля.
– Ты хотел уехать, не закончив исследования, – сказала Кристина.
– Ты слушаешь меня? Ты слышала мои слова? У тебя никогда не было близнеца, который умер, когда вы были детьми. Не было такой сестры. Однако, вот, что я думаю: среди Мериэллов есть шизофреник. – Он схватился за спинку сиденья, так как машина накренилась в очередном повороте. – Это ты, правда, Кристина?
Она была напряжена, глядела точно вперед; ее профиль в лунном свете, проникавшем сквозь лобовое стекло, кроме находившегося в тени лба, был чист и безупречен.
Расстроенный ее нежеланием говорить, Эш залез в карман за сигаретами и зажигалкой. Ему удалось выдавить улыбку, но она получилась злобной.
– Я должен был понять. Весь этот разговор о Мериэллах, об обособленности их семейных дел шел во всех поколениях. Безумие не из тех вещей, в которых вы сознаетесь, – так? Вопрос, лежащий вне обсуждений?