С отвращением, Эш отпрянул назад; а то, что осталось от ее губ изогнулось: царапающий звук, который из них появился, мог быть его именем.
Она визгливо закричала, когда почерневшая сторона ее тела вспыхнула пламенем.
Полное исчезновение мыслей, белизна, вызванная ужасом, стерла его умственные способности. Он чисто машинально встал на ноги и побежал прочь от извивавшейся фигуры; пронзительный вопль агонии сопровождал его, будто находясь внутри его головы, как раз за тем экраном белизны. По мере его бега, этот белый лист начал распадаться, и ее крики становились громче, словно пробиваясь сквозь исчезавший барьер. Но был еще и смех, далекий язвительный звук, не более, чем эхо.
Дэвид поскользнулся на сырой траве, и боль из лодыжки прострелила ему в пах. Он поднялся, – жгучая мука не имела большого значения, – и заковылял по заброшенной цветочной клумбе, сквозь кустарники, направляясь к лесу, в поисках защиты; вопли и смех исчезли уже из его головы и остались в парке за спиной, чтобы постепенно ослабеть, но не исчезнуть совсем.
Дождь превратился в тяжелый ливень, и движения Дэвида сделались неверными. Очутившись в лесу, он выставил вперед свои руки и отбрасывал ими ветки, покрытые листьями. Они были его поводырем, потому что зрение помутилось – возможно, от дождя, а, может быть, от собственных слез. Дэвид был уверен, что с ним в лесу еще кто-то: он слышал их хихиканье, их насмешливые крики; время о времени, он замечал их мелькавшие очертания – они сопровождали его среди деревьев, хотя и на некотором расстоянии.
Эш не имел представления куда бежит, кроме того, что двигается прочь от имения. Как только он доберется до дороги, он двинется в поселок – назад в мир порядка, к привычным, земным стандартам. Из-за шелеста в кустах Эш отклонился влево. Неясное очертание в тени под деревом заставило его метнуться вправо. Насмешливый смех за спиной придал большую скорость его тяжелому бегу.
Вскоре он оказался на поляне, она была ему знакома. Эш споткнулся и упал на руки и на колени, так что дождь, которому не препятствовал больше навес деревьев, стучал по его спине. Дэвид осознал, где он находится: перед ним, такой прочный, что казался выросшим из самой земли, стоял каменный склеп семьи Мериэллов.
Он набрал полные легкие пропитанного влагой воздуха, его плечи поднимались и опускались, волосы облепили голову. Дождь стучал по серым плитам мавзолея, и сила его ударов создавала вокруг постройки мерцающий ореол. Камень медленно очищался от грязи и глубоко въевшейся пыли; лишайник в его трещинах приобрел более темный оттенок; трава возле фундамента склонилась под напором ливня. Пока он смотрел, смылась грязь с глубоко выгравированной надписи возле входа.
Дэвид не смог не прочесть имена, медленно появлявшиеся из под своей вуали:
...ТОМАС ЭДВАРД МЕРИЭЛЛ
1896 – 1938
ИЗАБЕЛЬ ИЛОЙС МЕРИЭЛЛ
1902 – 1938
Эш смахнул капли дождя с глаз, когда наслоения, проникшие в тиснение, начали сходить более обильно, соединяясь с остальной грязью в темном потоке. Когда он тихо читал остаток высеченной надписи, его губы шевелились, как у недоучки, и свежий ужас смешивался с тем, что уже пригвоздил его к этому месту.
...ЛЮБИМЫЕ ДЕТИ
РОБЕРТ
1919 – 1949
САЙМОН
1923 – 1949
КРИСТИНА
1929 – 1949
Последняя дата – год смерти – стала увеличиваться в его мозге, как будто она росла на камне.
...1949
Из темных внутренностей гробницы донесся резонировавший в пустоте смешок маленького ребенка.
Он увидел широко раскрытую железную решетку. Он услышал еще один звук – трение камня о камень. Внутри сумрачного объема произошло движение: каменная плита, которая была крышкой гроба отодвинулась в сторону. На другой полке каменная крышка приподнялась, словно на нее надавили изнутри.
Снова детский смех.
Глава 30
Он прорывался сквозь мелколесье, падая, поднимаясь, но ни на мгновенье не останавливаясь; ветки безжалостно хлестали по его лицу и рукам, цеплялись за одежду, невидимые препятствия хватали его за ноги; неистово звучал хриплый птичий хор. Эш продолжал свой бег, ни разу не оглянувшись, боясь того, что могло гнаться за ним по лесу. Он отталкивал барьеры из листьев, карабкался через поваленные стволы деревьев, – только вперед, проламываясь сквозь заросли, – пока, наконец, очень не скоро, он не увидел впереди просвет.
С диким криком облегчения, Дэвид шатаясь выбежал на дорогу. Позволил себе на несколько коротких мгновений перевести дыхание, одновременно прислушиваясь к звукам погони. Все сейчас казалось совершено спокойным. Тот, кто – то, что: он не остался, чтобы узнать это, – было внутри мавзолея, не последовало за ним. Тем не менее, он снова пустился в неуклюжий, медленный, подпрыгивающий бег; поврежденная левая нога тянула, горло болело от резкого дыхания. Утро просветлело; дождь потерял свою жестокость и превратился только в изморось.
Он не чувствовал приближения автомобиля за своей спиной, пока тот не оказался ярдах в ста. Эш услышал шум двигателя, мягкий треск веточек, упавших с нависших над дорогой деревьев, когда они оказывались под колесами, и, оглянувшись назад, увидел бледный свет фар, проникавший сквозь пелену дождя. Он в отчаянной попытке побежал быстрей, но сил не было – его ноги стали вялыми и отказывались двигаться.
Фары освещали мокрую дорогу. Эш продолжал перемещаться, но на него навалилась безысходность, шаги стали беспорядочными и вывели его на середину дороги.
«Уолсли» был совсем рядом, и Дэвид отпрянул в сторону, чтобы не очутиться под колесами. Окошко водителя было открыто, и из него торчала чья-то рука.
– Мистер Эш, садитесь, пожалуйста. Вы измотаны, самим вам ни за что не добраться, – позвала его няня Тесс.
Пошатываясь, он остановился и согнулся почти вдвое, изрыгая из себя воздух. Он был почти в истерике, когда, наконец, сумел заговорить.
– Что… что вы от меня хотите?
Лицо женщины было озабоченным, в глазах проглядывало сострадание.
– Я хочу вам только помочь, – сказала она. – Пожалуйста, залезайте, дайте я отвезу вас на станцию. Это ваш единственный шанс.
Эш знал, что она права: он слишком устал и умственно, и физически, чтобы попасть туда собственными силами. Он тяжело упал на капот машины.
– Только скажите мне: зачем? – умолял он. – Зачем они это со мной делают.
– Залезайте, мистер Эш. – Она показала на дверь. – Пока вы не рухнули на дорогу.
Опираясь на капот, он прохромал к другой стороне автомобиля, понимая, что у него нет выбора – только доверять ей, и тяжело упал на сиденье.
Машина снова двинулась вперед, постепенно набирая скорость. Эш, грудь которого все еще высоко вздымалась, а все руки и ноги дрожали, с подозрением рассматривал женщину. Няня Тесс значительно изменилась, но не тем сверхъестественным образом, как это произошло с ее племянниками и племянницей. Она выглядела изможденной, волосы были не причесаны. Морщины на лице не только углубились, их стало больше, они испещряли всю ее бледную кожу, и едва ли на всем ее лице было место, свободное от них.
– Зря они так с вами поступили. – Голос ее был недовольным. – Я предупреждала их, я умоляла.
– Я ничего из этого не понимаю, – нетвердым голосом, с придыханием произнес он.
Женщина бросила на него взгляд и нахмурилась, увидев его состояние.
– Ох, для вас это не предназначалось. Они хотели запутать вас. Это сильнее бы вас напугало.
– Зачем им нужно было меня пугать? – резко прервал он. – Что я им сделал?
Дворники стерли последние капли дождя с лобового стекла.
– Они хотели доказать, что вы не правы. Все ваши теории, ваше неверие в жизнь после смерти. Они хотели заставить вас понять… заставить вас отплатить…
Дэвид непонимающе уставился на нее.
– Не было близнеца, мистер Эш, – сказала она тихо.
Он издал звук недовольства.
– Это я понял. Кристина – шизофреник, так?
– Была. Разве вы до сих пор не поняли? После всего, что случилось? – Она снова на него посмотрела, но Эш отвел свои глаза. – Это было так, словно два разных человека жили в ее теле: один нормальный, красивый, милый, другой – нечто ужасное, злобное, недоброжелательное. Мы прятали эту ее половину – от глаз посторонних.
Покрытые коричневыми точками руки женщины еще крепче сжали руль.
– После смерти Изабель и Томаса, два мальчика и я сама должны были охранять Кристину, контролировать ее как только мы могли. Но, ох, как это раздирало душу, когда нам приходилось запирать ее для собственной безопасности, да и для нашей тоже.
Они приблизились к перекрестку, и женщина замедлила скорость машины. Эш едва удержался от соблазна побежать к телефонной будке на заросшей травой обочине. Но что бы это дало? Легче доехать до станции, а там – как можно дальше от этого проклятого места. Няня Тесс повернула на более широкую дорогу, и машина снова начала набирать скорость. Дворники громко скрипели по высохшему лобовому стеклу, но она, казалось, не замечала этого.
Тетя говорила печально, будто время совсем не ослабило этих воспоминаний. Уставший и избитый Дэвид слушал.
– Причиной окончательной трагедии был Саймон. Понимаете, их ребячество не исчезло, когда они стали взрослыми, хотя мальчиков предупреждали осторожно вести себя с Кристиной. Возможно, Саймон устал от ее раздвоенной личности: то она была полна веселья, а через мгновенье визжала и кусалась; а, может быть, в какой-то момент он просто испугался ее.
Она остановилась, внезапно осознав скрип дворников по сухому стеклу и, к облегчению Эша, выключила их.
– Роберт возвращался из Лондона после встречи со своим финансовым советником, и я уехала, чтобы забрать его со станции. Я… я думала, что Саймон способен справиться. Возможно, это была очередная игра, просто одна из его глупых выходок. – Она замолчала.
– Рассказывайте… – тихо настоял он.
Казалось, она собирала свою решительность.
– Саймон запер Кристину вместе с ее любимцем в винном погребе. Он знал, что она ненавидела находиться там, ненавидела темноту, запах сырости, когда вокруг нее были те твердые стены без окон. Каким-то образом ей удалось разжечь огонь. Мне часто приходилось обыскивать ее в поисках спичек: ее очаровывали их маленькие огоньки. Кристина обычно говорила мне, что когда умирает пламя, дым, который кружится в воздухе, – это его крошечная душа на пути к небесам.
Вспомнив это, няня Тесс горько улыбнулась. Выражение ее лица вскоре застыло и стало мрачным.
– Может быть, она играла, когда зажгла огонь в подвале, а может быть сделала это умышленно – теперь это не имеет значения. Возможно, она просто хотела испугать Саймона, чтобы он освободил ее. Но ситуация вышла из под контроля: огонь разошелся.
Когда мы с Робертом вернулись из поселка, подвал был объят пламенем. Саймон согнулся напротив открытой двери и плакал, просто показывал в огонь и плакал. Мы слышали доносившиеся снизу крики Кристины, мы слышали ужасный вой Искателя.
Роберт рванулся вниз, несмотря на жару, на пламя…
Колеса машины с треском сломали валявшуюся на дороге ветку, и этот, похожий на выстрел, звук испугал Эша.
Няня Тесс казалась рассеянной.
– Несколько минут спустя из той топки появились две фигуры. Первая – Кристина. Ее одежда была в огне, одна сторона тела горела.
Старая женщина задумчиво закрыла глаза, и Эш с волнением посмотрел на дорогу, потом снова на нее. Она опять смотрела вперед, спокойно держа руль.
– Мы не успели ее задержать. Она промчалась мимо, а мы смотрели на другую… на другую фигуру. Роберт весь горел. Я… я не знаю, как он поднялся по лестнице… он рухнул у наших ног… в таких муках, ох, он был в таких муках…
– Мы пытались спасти его, пытались сбить пламя. Но все было тщетно: все его тело было огненным шаром. Он кричал… Я до сих пор по ночам слышу, как звенят в доме его крики. Даже когда я принимаю таблетку, чтобы заснуть, я все равно слышу те ужасные крики страданий.
– Вы нашли Кристину…
– Да, мистер Эш. Она бросилась в пруд и утонула там. Как я вам уже говорила, она, наверное, была слишком изранена, слишком слаба, чтобы вылезти обратно.
Эш откинул голову назад; локоть лежал на окне, а ладонь закрывала глаза.
– О, Господи… – вздохнул он.
– В те дни у нас были садовники – они вбежали в дом и сумели сдержать пламя до прибытия пожарной службы. В противном случае, я полагаю, дом сгорел бы до основания. Может быть, это было бы благом.
Снова эта призрачная, отсутствующая улыбка. Скоро она растворилась.
– Саймон потерял рассудок, он был безутешен. Он винил себя в смерти брата и сестры. Вы понимаете, несмотря на то, что они надоедали друг другу, они были очень близки, особенно, после того как погибли их мать и отец. Несколько недель спустя Саймон повесился на лестнице.
Несмотря на все через что он прошел, Эш с недоверием глядел на старую женщину. Он думал, нормальна ли она.
– Это невозможно, – сказал он. – Это все невозможно. Я их всех видел, я говорил с ними. Ради бога, я ел с ними, Кристина возила меня в машине!
Няня Тесс качала головой.
– Кристина… – настаивал Эш, – …я прикасался к ней! Мы… это было теплое, живое тело! – Но он вспомнил холод постели, на которой она лежала.
– Вы видели и разговаривали с неживыми существами. Мы были в доме одни, мистер Эш, только вы и я. Но в действительности не одни. С нами были Роберт, Саймон и Кристина, но не как живые люди. Искатель тоже – его бедная, невинная душа в таком замешательстве.
– Вы сумасшедшая, – сказал Эш невыразительно.
На этот раз за ее улыбкой было нечто большее, чем печаль.
– Вы чувствовали слабость внутри дома, мистер Эш? Со всеми вашими знаниями парапсихологии, вы что же не поняли, что использовалась ваша собственная психическая энергия, что они высасывали ее из вас, так же как и мою все эти годы? Вот как они существовали, вы не поняли?
– Раз за разом они возвращались в Эдбрук, существуя из меня – дорогой няни Тесс, хранительницы Эдбрука, попечительницы детей в жизни и в смерти – продолжая свои игры, как будто именно это каким-то образом держало вместе их духи, связывало их одного с другим. Я думаю, что они считают игру, которую с вами сыграли, как самую лучшую. Я только надеюсь – я молюсь – чтобы она была их последней игрой.
– Они были реальны… – в его словах не было никакой убежденности.
– Только в вашем разуме. Ведь человеческий разум – это таинственное место, возможно, такое же необычное, как и тот мир, в котором их души на самом деле существуют. Они использовали ваш разум, они видели самые его глубины, читали мысли, спрятанные там.
Он с неверием покачал головой.
– У вас с собой тот крошечный магнитофон? – спросила она.
Словно в оцепенении, с мыслями, блуждавшими где-то в другом месте, Эш, в поисках кармана куртки, погрузил руку под плащ и извлек оттуда диктофон.
– Включите его, мистер Эш, – произнесла она. Дэвид был озадачен ноткой самоуверенности в этом указании. – Прослушайте записи, которые вы сделали в Эдбруке.
Он без возражений нажал кнопку перемотки и подождал, пока на левую катушку намоталась пленка. Когда Дэвид нажал пуск, из аппарата послышалось тихое шипение, а затем его высокий металлический голос:
– Как умерли твои родители, Кристина?
Тихое шипение двигавшейся пленки и атмосферных помех.
– Вы были всего лишь детьми, когда это случилось? – снова его голос.
Ответа нет.
Нахмурившись, он перемотал еще дальше и снова нажал на пуск.
– …кого вы знаете? Знали? – услышал он сам себя. Эш вспомнил, что это была часть вопроса, который он задал Саймону.
Тишина, кроме звука, работающего магнитофона.
Встревоженный, он нажал перемотку.
– …известно, что они воздействуют даже на электричество. – Его слова.
Никакого отклика.
Снова его собственный голос:
– Нет, я говорю всего лишь о необъясненных феноменах. Пожалуйста, продолжайте то, о чем вы мне рассказывали.
Лишь недолго послушав шипение, он с яростью выключил аппарат. Когда Дэвид запихнул магнитофон обратно в карман, он заметил, что показались первые дома поселка.
С забавной смесью отчужденности и растерянности он спросил:
– Почему? Почему меня?
Она вздохнула так же устало, как и Эш задал свой вопрос, и он понял, что няня Тесс едва ли похожа на того человека, которого он впервые встретил в Эдбруке – сдержанную старую деву, почтенную незамужнюю тетку.
– Союз, – сказала она в ответ.
Дэвид непонимающе покачал головой.
– Союз духов, – продолжала она, внимательно ведя машину по пустой улице. – Общая игра, их и кого-то еще, с кем они сговорились с той стороны. С кем-то близким вам, мистер Эш.
Мускулы на его шее напряглись, внутри пробежал холодок. Новый, еще более глубокий страх зародился внутри него. Его желанием было вернуться в мир естественности – и теперь он там; это состояние сразу за окном автомобиля, с домами и магазинами, которые они проезжали, дорожными знаками, фонарными столбами, каждодневным порядком понятных вещей; но аномальность сопровождала его, была вместе с ним внутри автомобиля.
Голос няни Тесс был монотонным, но каждое слово улавливалось; одна часть Эша постигала, а другая отвергала все, что она говорила. И медленно страх начал преобладать над рассудком.
– Вы распалили эту игру, своим собственным полным отрицанием существования духов после смерти, верой, которую всегда прятали за спиной для своей собственной защиты. Разве это не правда? Разве не вина, которую вы чувствовали за смерть вашей собственной сестры, заставила вас воздвигнуть стену неверия? – Она продолжала не ожидая ответа. – Разве вы не боитесь до сих пор, даже спустя столько лет, что она вернется и потребует возмездия, заставит вас отплатить за то, что вы с ней сделали? Я говорила вам, что разум – таинственное место…
Машина остановилась возле маленькой железнодорожной станции, и через вход Эш увидел ожидавший у платформы поезд. Но он все-таки сидел в машине, его чувства были в полном беспорядке. Он дрожал; легкие, резкие движения головы отвергали то, что она ему говорила.
Няня Тесс стала тоже взволнованной, в ее, блестевших от слез глазах, показалось страдание.
– Но это зашло слишком далеко. Я пыталась сдержать это, пыталась отчаянно, но, как всегда, я позволила им войти. Моя вина так же велика, как и ваша: я пообещала Изабель, что позабочусь о них – и допустила, что все они умерли. Все. Все. Как меня можно простить?
Спрятав лицо между ладоней, она уперлась лбом о руль. Из-за своих страданий она так растягивала слова, что Эш едва мог понимать, что она говорила.
– Теперь случилось худшее. Теперь появятся вопросы об Эдбруке, о Мериэллах.
Сквозь смятение, Эш смог изобразить какой-то гнев.
– Чего я не собираюсь делать, так это кому-нибудь рассказывать о том, что произошло со мной там. Кто, черт побери, мне поверит?
– Вы все еще не понимаете, да? Игра зашла слишком далеко! Кто-то еще оказался впутан, кто-то еще, чье сердце было не таким сильным, как ваше.
Она оторвала лицо от своих рук – оно было искаженным от страдания; на морщинистых щеках были беспорядочно разбросаны волосы. Няня Тесс раскованно повернулась, но ее глаза, наполненные страхом, развеяли всякую иллюзию бесстрастия; ее шея вытянулась и изогнулась, так что она могла смотреть через свое плечо на заднее сиденье.
Даже хотя Эш отчаянно не хотел следовать ее взгляду, он был вынужден это сделать.
С заднего сиденья на него пристально глядела Эдит Фиппс. Но глаза ее были тусклыми и синевато-серыми, рот был неподвижно открыт, а верхний ряд зубов касался нижней губы – сместившийся протез смеялся над ее смертью. Но не было никакой расслабленности в ее чертах, никакой вялости трупа – если бы мертвые имели голос, то Эдит бы кричала.
Эш отпрянул к приборной доске. То что он чувствовал, не было ужасом, потому что и у этого чрезвычайного чувства есть свой предел; в те несколько застывших мгновений, что он смотрел на окоченевший труп Эдит, его восприимчивость была уничтожена предельным отчаянием, так что он остался опустошенным и почти безразличным.
Но когда он услышал смешок, донесшийся от няни Тесс, и увидел безумие, прыгавшее в ее старых испуганных глазах, действительность толкнула его к действиям.
Эш бросился из машины.
Глава 31
Он промчался мимо испуганного носильщика, как раз входившего в билетную кассу с платформы. Эш услышал его ругательство и, не останавливаясь, крикнул ему в ответ. Поезд тронулся, медленно громыхая, словно его ноша была слишком тяжела.
Дэвид схватился за ручку и, хромая, побежал рядом с вагоном, потом открыл дверь. Вскарабкиваясь внутрь, он чуть не потерял опору, но сумел схватиться за дверную раму и подтянулся вверх. Он растянулся без сил на сиденье, но быстро выпрямился, когда от толчка поезда закрылась дверь купе; Эш откинул голову на высокую спинку кресла, и она свалилась набок, как у пьяного. Он слушал свои бормотания: отрицания, опровержения всего того, что случилось; руки растягивали незастегнутый воротник рубашки, как будто было тяжело дышать. Холодный пот струился в ямку на его шее.
Стук колес становился ровным, но движение поезда было все еще неторопливым; Эш благодарил господа, за то что наконец покинул это адское место, – покинул Эдбрук с теми ужасами, которые тот хранил для него, Мериэллов, чье существование зависело целиком от угрызений совести и страхов живых, тетю-попечительницу, чье страдание, связанное с искуплением вины, в конце концов помутило ее рассудок. Покинул их всех, покинул Кристину…
Смятение, впечатления, чувства насмехались над ним. Слишком много случилось с ним в Эдбруке за такой короткий срок, чтобы принять это, – или даже признать. Он страдал от ужасного страха, но еще он не устоял перед чувством любви. И занимался любовью. Но с кем? С видением? Это было невозможно. Конечно, это было невозможно.
Он в отчаянии покачал головой: он знал правду.
Роберт и Симон, и Кристина были призраками, и все вместе они сговорились еще с одним, кто был ему когда-то близок – сестрой, которая презирала его даже после смерти, плела против него козни из могилы. И тот сговор вызвал появление ее призрака, которое извратило реальность.
Эш застыл. Сидя спиной к локомотиву, он видел длинную пустую платформу, плавно ускользавшую от него прочь. Но вот появилась фигура: голова мужчина поворачивалась, когда он смотрел на проходивший поезд.
Эшу улыбался Роберт Мериэлл.
Вскоре, сквозь запыленные окна купе, он увидел еще одну. Саймон стоял без пальто, руки в карманах брюк; на его шее больше не было шрамов, и голова больше не наклонялась в сторону. С беззаботной ухмылкой, он смотрел на проезжавшего мимо Дэвида.
Пустое пространство бетона. Потом еще фигура, смотревшая на поезд невинным взглядом ребенка. После смерти нет старения – она до сих пор была маленькой девочкой. Белое платье, в котором она утонула, белые гольфы. Рядом с ней, терпеливый и неподвижный, стоял Искатель.
Эш наклонился к окну двери и рывком опустил его вниз с глухим ударом гильотины. Он высунулся наружу и протянул к ней руку.
– Джульет! – закричал он.
Теперь он мог ясно видеть ее лицо, различать симпатичные черты, которые его разум, непреклонный, нежелавший узнавать, а значит и признавать ее сверхъестественное существование всегда до этого стирал. Он абсолютно отчетливо видел ее губы, искривившиеся в улыбке, и так же отчетливо была видна злобность этой улыбки.
С продвижением поезда, эта картина отступала, собака превратилась в застывшую возле девочки черную точку.
Крик Дэвида был наполнен ноющей тоской. Он отчаянно тянулся к ее уменьшавшейся фигуре и снова кричал. Слезы оставляли полоски на его грязном лице.
В руках, сжавших сзади его плечи, чувствовалась жестокость и сила. Он прилип к дверной раме, боясь, что его выбросят на проносившуюся внизу землю. Эш напрягся, и ему удалось медленно развернуться лицом к нападавшему. Острые ногти безжалостно проскребли по его лицу.
Глаза Кристины угрожающе сузились. На ее лице не было никаких отметин, тело было не тронуто огнем, но это была другая Кристина, не та которую он знал. Перед ним неистовствовала темная сторона ее земной натуры, больное создание, которое семья Мериэллов стремилась скрыть от посторонних. Ее волосы разметались вокруг лица, рот исказился в насмешливой гримасе. Блеск глаз был световым эффектом ее безумия, красота была спрятана под маской старой ведьмы.
Она жестоко наскакивала на него, ее белоснежный халат развевался, как будто под порывами ветра; она так яростно царапалась и шипела, что Эшу пришлось отступить в угол. Слишком ошеломленный, чтобы сопротивляться, он поднял руки, защищая свое лицо, позволив Кристине бить себя. Но когда боль стала нестерпимой, когда обида и гнев возобладали над страхом, он начал реагировать, начал, выкрикивая ее имя, отбиваться от нее.
И хотя, когда очнулся, обнаружил, что разбивает пустоту, он не смог остановить свою битву с воздухом.
Прошло некоторое время, когда он, измотанный, дал своим рукам опуститься. И еще несколько мгновений осторожно изучал купе в ее поисках. Наконец выпрямился, тело его покачивалось от движения поезда. Он почувствовал, как по его щеке струилась влага и поднял руку, чтобы прикоснуться к ней.
И еще долго он не отрывая глаз смотрел на кровь на кончиках пальцев.
Эдбрук
Спускается ночь; вдоль покрытой выбоинами аллее, ведущей к большому, заброшенному дому, вздыхает ветер. Под ступенями, которые поднимаются ко входу в дом, стоит старая машина.
Дом кажется необитаемым, пространство внутри него окутано сумраком.
Но кто-то движется в этой темноте, ходит из комнаты в комнату, – преклонных лет женщина, которая мурлыкает печальную песню, мотив, с которым она когда-то баюкала детей; но это было давно, и детей больше нет.
Женщина несет коробок спичек. Она по очереди зажигает их и оставляет горящими, там где ей понравиться.
Каменная скорлупа, которая называется Эдбрук, темнеет с наступлением ночи. Но в окне поднимается мерцающий оранжевый свет. Вскоре этот теплый свет соединится еще с одним.
А потом еще с одним.