Страница:
Шли годы, и его начало охватывать отчаяние. Он продолжал искать хоть какое-нибудь объяснение, пусть даже самый призрачный ключ, позволивший бы ему хотя бы чуть-чуть приблизиться к отгадке, но не смог даже обнаружить образцов таинственного письма и расшифровать значение руны.
И вот однажды, по чистой случайности, он оказался в намерьенском музее, маленьком хранилище покрытых пылью экспонатов, который редко открывали и где еще реже бывали посетители. Музей находился в небольшой крепости, известной под названием Хагфорт и расположенной в орланданской провинции Наварн.
Хранителем музея был симпатичный молодой человек по имени Стивен Наварнский, герцог провинции, страстный собиратель реликвий ушедшего намерьенского века и знаток истории. Он унаследовал свою любовь и уважение к дням минувшим от отца, который, как и многие историки до него, тщательно сберегал все памятники культуры. Впрочем, на протяжении столетий они делали это тайно, стыдясь своих предков — те пришли сюда, спасаясь с приговоренного к смерти Острова, захватили континент, а потом развязали страшную войну. Потомки тех беженцев редко об этом говорили, они постарались предать забвению позорную историю чудовищного насилия и разрушительного высокомерия первых поселенцев.
Однако Стивен Наварнский от них отличался. Его не переставало удивлять, каких высот достигла творческая и инженерная мысль предков перед Войной. Строительство новых дорог, морских гаваней и маяков, возведение замков и соборов — он гордился этим наследием, хотя и не слишком открыто. Он с любовью создал маленький, скромный музей древних сокровищ, сохранившихся с тех времен, в надежде сберечь их для будущих поколений, чтобы изучать и показывать чудом уцелевшие экспонаты с восхищением и стыдом одновременно. Стивен всегда с удовольствием отдавал свое время и силы тем, кто хотел побольше узнать о том веке и тех людях, представителях самых разных народов, которые спаслись от вулканического огня, поглотившего их родной Остров, принесли высокую культуру, а затем разрушения и войну на приютившие их земли и в конце концов растворились в истории.
Именно в этом крошечном музее, среди старательно сберегаемых реликвий прошлого человек, стоявший сейчас под солнцем Сорболда, окутанный туманом Побережья Скелетов, нашел на потрепанных, съежившихся от воды страницах найденного на одном из погибших кораблей древнего фолианта — даже не целого, а всего лишь фрагмента — часть ответов, которые так долго искал.
Книга, судя по внешнему виду, когда-то была толстым томом с кожаным переплетом, записи в ней сделал какой-то ученый четким, каллиграфическим почерком. Сейчас от нее остались лишь обрывки страниц с размытыми строчками, которые лежали под стеклянным колпаком. Впрочем, кое-что сохранилось вполне прилично, но в целом прочитать ее не представлялось возможным.
Единственное, что осталось в целости и сохранности, это название, рельефно выступающее на обложке:
«Книга знаний всего человечества».
Он пропустил большую часть рассказа лорда Стивена Наварнского, посвященного книге, изо всех сил стараясь скрыть охватившее его возбуждение. Несмотря на рвущееся наружу ликование, он пытался казаться спокойным и равнодушным. Это было первым опытом лицедейства, за которым последовало множество представлений, когда ему удавалось обмануть собеседника, нацепить на себя маску, скрывающую его истинные чувства.
То немногое, что он в тот раз услышал, он успел забыть — какие-то бесконечные рассуждения о рожденном в старом мире исследователе-наине по имени Вен Полифем, который собрал огромное количество легенд и научных знаний во время своих путешествий вокруг света.
Ему пришлось спросить про пару абсолютно неинтересных пассажей в книге, чтобы лорд Стивен не понял, какой именно кусок его действительно интересует, и потому огромное количество исторических фактов безвозвратно перепуталось у него в голове.
Однако несколько деталей все-таки проникло в сознание и осталось там навсегда.
Предмет, который он нашел, являлся не просто талисманом, предсказывающим судьбу, но еще и одной из карт, которые наин называл Колодой. Колода принадлежала предсказательнице из древних сереннов по имени Шарра, и потому время от времени Вен Полифем говорил об этих картах как о Колоде Шарры. Провидица, по словам исследователя, обладала способностью призывать на помощь какую-то из стихий, и карты рассказывали ей о важных событиях, хотя о какой стихии шла речь и как Шарра раскладывала карты, осталось тайной, которую поглотили Время и море.
Картинки с других карт, имеющихся в колоде, были перерисованы в книгу не слишком аккуратно; по правде говоря, если бы он не узнал знак трона на одной из целых страниц, он бы и вовсе не связал свою находку с древней Колодой. К счастью, каким-то чудом сохранился и рисунок, и надпись под ним. Не узнать ее было невозможно.
Изо всех сил стараясь сохранять спокойствие, он показал на руны под изображением трона, руны, очертания которых он видел даже во сне, хотя и не понимал их значения.
— Какой это язык? — с равнодушным видом спросил он молодого герцога.
— Древнесереннский, — ответил Стивен, и его голубые глаза загорелись исследовательским азартом. — Он скорее напоминает волшебный шифр или нотную грамоту, чем язык. Вот, смотрите, у меня есть маленькая книжечка, посвященная сереннскому языку. Хотите взглянуть?
Стараясь сохранять спокойствие, он взял вожделенную книжечку из рук Стивена, быстро пролистал ее и дрожащими пальцами начал выписывать из нее слова и символы, как вдруг наткнулся на фразу. Перевод рун, которые он столько лет пытался расшифровать.
«Новое Начало», — гласили руны.
Из жалких останков книги ему удалось узнать еще одну интересную деталь: Вен Полифем считал, будто карты были сделаны из чешуи дракона, хотя ученый признавал, что не видел ничего подобного у тех многочисленных драконов, с которыми ему довелось встречаться во время своих путешествий.
А поскольку драконы рождены стихией земли, сорболдцу казалось, будто он знает, что придает силу их чешуе.
Время проверить его теорию почти пришло.
Он уже предпринял все необходимые шаги, и весы Ярима показали, что они за него. С того самого момента, как он положил кусочек Живого Камня на одну чашу, а фиолетовую чешуйку Нового Начала — на другую, весы пришли в равновесие, и он почувствовал, как его наполняет сила, равной которой он еще не знал.
Когда поднялось солнце и туман над Побережьем Скелетов снова сгустился настолько, что человек превратился в невидимку, он решил, что пришло время проверить, сможет ли он воспользоваться своим могуществом.
НАПОЛНЕННЫЙ сладкими ароматами утренний воздух оглашался радостным рыком, эхо которого разгуливало между Зубов.
Подтверждения своей правоты долго ждать ему не пришлось.
Как раз в тот момент, когда болги хором начали сравнивать кольцо в носу любимой Грунтора с кольцом самого знаменитого быка производителя — в ее пользу, разумеется, — вдалеке появились всадники, растянувшиеся в длинную тонкую линию.
Пение в тот же миг оборвалось.
— Гляньте-ка, нас торжественно встречают, — фыркнул сержант. — Уж как я ждал королевских почестей, вот дождался. — Он повернулся к двум десяткам рабочих-фирболгов и знаком велел фургонам ехать медленнее. — Не забывайте, что вы должны пользоваться платками и футлярами для когтей, как Ой вас учил. Давайте, пора.
Еще около полутора десятков болгов, охранявших караван, совершенно спокойно направили свои арбалеты на ноги лошадей, несших на себе стражников из Ярима, а сержант и король неторопливо поехали им навстречу.
Один из всадников, темнокожий, со светлыми глазами, отделился от отряда и тоже поехал вперед.
— Здравствуйте, сир, — поклонился офицер, обращаясь к болгам на орланданском наречии. — Добро пожаловать в Ярим. Меня зовут Тариз, я буду сопровождать вас и всячески помогать вам, пока вы находитесь на территории нашей провинции.
Акмед даже не посмотрел на него.
— Показывайте дорогу.
Офицер развернул лошадь и поскакал к своим солдатам, при этом у него была такая напряженная спина, словно он ждал, что в нее вот-вот вопьется град стрел.
Во все времена года, кроме лета, Ярим-Паар представлял собой засушливое, холодное место. Бедные, не знающие, что такое хороший урожай, земли раскинулись между плодородными полями Кандерра, расположенного на западе, и высокими пиками Зубов на востоке. Это был один из самых старых городов на континенте и самая древняя столица провинции, поскольку Ярим-Паар построили не менее чем за тысячу лет до начала Намерьенского века. Однако точные сведения о том, как долго он простоял среди пустыни, поглотили Время и ветер, свободно разгуливающий над огромными просторами, где, насколько хватало глаз, не было ничего, кроме холмов.
Летом, как сейчас, обожженная поверхность земли запекалась и растрескивалась, а пыль, в которую превратилась сухая красная глина, висела в горячем воздухе, не давая дышать, и красными облаками вылетала из-под копыт коней, жалила глаза, соревнуясь с жарким солнцем.
Прежде всего Акмед увидел ослепительно-белые шатры, возведенные на площади около Энтаденина, и только потом обратил внимание на медленно разрушающиеся каменные здания в центре столицы Ярима. Посреди умирающего города, который когда-то по праву считался жемчужиной пустыни, белая ткань на фоне красной глины казалась особенно яркой. Акмед кивнул в сторону шатров, и Грунтор взглядом показал ему, что все понял.
Тариз заметил это. Он нервно переложил поводья в правую руку и левой показал на шатры.
— Вот здесь расположен Энтаденин, сир, — смущаясь, проговорил он.
— В таком случае почему мы едем в противоположную сторону? — спросил Акмед, уже зная, каким будет ответ.
Ощущение у него, наверное, было такое же, как у кошки, играющей с пойманной мышью. Подобные развлечения вызывали у него головную боль, и это ему совсем не нравилось.
— Э-э-э… понимаете, я получил особое распоряжение от герцога Яримского сначала доставить вас и ваш отряд в лагерь, специально для вас устроенный к северо-востоку от города. Вам там будет очень удобно. Мы приготовили дома для людей и животных, а также специальные помещения для вашего оборудования.
— И для людей тоже? — с деланным удивлением уточнил Грунтор. — Здорово! Значит, нам не придется спать на голой земле, где ползают змеи? Ваше гостеприимство не знает границ!
— Герцог намерен позаботиться обо всех ваших нуждах, пока вы являетесь нашими гостями, — заикаясь, ответил Тариз.
— Насколько я понимаю, в наши нужды входит необходимость обеспечить нас постоянной охраной? — заметил Акмед.
— Да, конечно. Разумеется, сир, — с облегчением выдохнул Тариз.
Король болгов остановил своего коня и жестом велел молодому человеку сделать то же самое. Затем наклонился поближе и посмотрел ему в глаза.
— Давайте с самого начала проясним один вопрос, Тариз, — тихо проговорил он. — Какие бы приказы вы ни получили, ни я, ни мои люди не являемся вашими пленниками. Ради определенных удобств я готов сносить ваше присутствие, постоянный надзор и стражу, которая будет следить за нами, пока мы работаем, — столько, сколько буду считать это возможным. Но запомните: вы должны надзирать за живущими в вашей провинции опасными глупцами, чье дурацкое любопытство может причинить вред вашему герцогу, а не за нанятыми им мастерами-болгами. Если хотя бы на одну долю секунды мне покажется, что вы думаете иначе, если с моими рабочими будут обращаться без должного уважения, которое следует оказывать специалистам, приехавшим в вашу провинцию, чтобы спасти ее от голода и жажды, мы уедем еще до того, как вы успеете произнести хотя бы слово, и оставим вас умирать под вашим безжалостным солнцем. Вы меня поняли?
Солдат кивнул, глаза у него слезились от жестокого ветра, в котором было больше песка, чем воздуха.
— Хорошо. Тогда давайте прибавим шагу. Моим людям необходимо отдохнуть от этого пекла, прежде чем мы начнем работать с наступлением ночи.
Стоя на великолепном мраморном балконе комнаты для гостей во Дворце Правосудия, резиденции герцога Яримского, Рапсодия наблюдала за вереницей фургонов и лошадей, направившейся на восток. Она повернулась, чтобы посмотреть вслед каравану, и ее платье из зеленого яримского шелка, дар Ирмана Карскрика, начало переливаться в лучах солнца.
— Куда это они? — спросила она, прикрыв глаза от ослепительного света, отражавшегося от перил балкона, украшенных опалами и лазуритом, которые добывали рудокопы на знаменитых Яримских приисках.
— Я решил поселить их в Биссаль-Кресенте, в нескольких милях от города, — откашлявшись, сказал Ирман Карскрик. — Там нам будет легче их защитить.
— Там же ничего нет, пыльная яма — и все, — заметил Эши, скрестив на груди руки. — Вы построили новое поселение и разместили там гарнизон?
— Нет, милорд. По крайней мере, постоянного гарнизона в Биссаль-Кресенте нет. Но мы выстроили настоящий лагерь, который по всему периметру охраняют опытные стражники.
Рапсодия повернулась к герцогу:
— Так, давайте посмотрим, правильно ли я вас поняла. Вы пригласили короля Акмеда с целью воспользоваться его опытом в надежде, что он поможет вам спасти жителей провинции от голода, а вашу сокровищницу от истощения. И вы рассчитываете, что он и его люди будут жить за городом, спать на походных койках, в палатках, установленных посреди голой пустыни, и все это под постоянным надзором ваших стражников, — кажется, именно так вы однажды поступили с убийцами, пойманными вами на Рынке Воров?
— Ничего подобного, миледи. — Карскрик сердито поджал губы. — Убийцам с Рынка Воров выдали спальные мешки, а не койки. А как вы себе представляете, где я должен был разместить болгов?
Королева намерьенов повернулась и сердито подошла к двери:
— Я думала, вы разместите их как самых обычных гостей вашей провинции, Ирман, и мне стыдно за вас, и за себя тоже, что вам это даже не пришло в голову. Что же касается короля болгов, который является главой государства, а также членом Намерьенского Совета и прибыл к вам с визитом, я рассчитывала, что вы выделите ему свою собственную спальню, если у вас нет ничего получше, а сами отправитесь спать в буфетную, повернувшись своим жирным задом к камину, а не опозорите себя и меня столь очевидным отсутствием гостеприимства.
Ставший пунцовым от ярости герцог повернулся к ее мужу, но король намерьенов только пожал плечами.
— Дающие Имя говорят правду в том виде, в каком ее видят, Ирман, — спокойно проговорил он, следуя за Рапсодией к двери. — Если же они ее умалчивают, их сила убывает. Поэтому, возможно, я поступил бы более мудро, если бы сам сказал вам, какой вы невоспитанный, бессовестный идиот, еще до того, как Рапсодия подняла этот вопрос.
Уже в дверях комнаты он успел поймать Рапсодию за руку.
— Ты, разумеется, права, Ариа, — тихо сказал он. — Но с другой стороны, тебе не кажется, что болги чувствовали бы себя не слишком уютно здесь, во дворце? Скорее всего, если бы у них спросили, они и сами выбрали бы лагерь, который построил для них Ирман.
— Естественно, — ответила Рапсодия и поцеловала его в щеку. — Но их ведь не спросили. Иногда этикет соблюдается, когда задают вопросы, а не когда отвечают. Я вернусь к ужину.
Эши ласково погладил ее по щеке, а затем вернулся на балкон вместе с Карскриком, где молча наблюдал, как дворцовая стража бросилась выполнять ее приказ привести лошадь и открыть ворота.
— Проследите, чтобы королеву охраняли всю дорогу до Биссаль-Кресента, — распорядился король намерьенов.
Карскрик сердито кивнул и вышел из комнаты. Оставшись в одиночестве, Эши стоял на балконе и смотрел, как его жена уезжает, чтобы встретиться со своими друзьями, которые провели ее сквозь Время по Корню Великого Дерева — Сагии и, сами того не ведая, вернули ее в его жизнь и мир.
Он сглотнул, заставив себя почувствовать благодарность.
— Вы только взгляните на это.
Грунтор громко рассмеялся, увидев, как с запада к ним приближается облако пыли, впереди которого мчится лиринская чалая лошадь. На лошади сидела женщина в зеленом шелковом платье, ее голые ноги были прижаты к бокам кобылы, роскошные юбки и золотые локоны развевались на ветру, ножны ритмично ударяли о бедро. А за ней спешил отряд стражников, изо всех сил пытавшихся ее догнать.
— Похоже, наша крошка решила от них оторваться, как ты думаешь, сэр? Наверное, ужасно соскучилась без нас.
Акмед, лицо которого, как всегда, скрывала вуаль, тоже улыбнулся. Он знал, что через несколько мгновений Рапсодия будет с ними, он слышал ее сердце все утро. Оно билось в унисон с топотом копыт ее лошади.
— Точно, соскучилась, — кивнул он.
Оказавшись в лагере, лошадь замедлила шаг и грациозно остановилась, окутанная облаками пыли. Рапсодия спрыгнула на землю и, улыбаясь, побежала к ним, не обращая внимания на свои босые ноги.
Сначала она бросилась на грудь великану сержанту, тот подхватил ее на руки и прижал к себе, точно маленького ребенка.
— Грунтор! Как же я рада тебя видеть! Спасибо, что приехал!
— А уж я как рад, мисси, — ухмыльнулся ей в ответ великан. — Я тебя сто лет не видел.
— Твоя правда, — улыбнулась она, и Грунтор осторожно поставил ее на землю. Рапсодия повернулась к королю болгов и обняла его. — Привет, Акмед.
— Привет. Ну и зрелище предстало нашим глазам! Намерьенская королева, верхом на лошади, с голыми ногами, юбки развевает ветер — просто потрясающе. Если ты решишь отказаться от придворной жизни и вернуться к своей прежней профессии, лучшего способа привлечь клиентов не придумать.
— Спасибо, я тоже рада тебя видеть, — мягко сказала Рапсодия, не обращая внимания на его слова, и взяла своих друзей за руки. — Я приехала, чтобы доставить вас во Дворец Правосудия в Ярим-Пааре.
— Это еще зачем? — удивился Грунтор.
— Ну, там вам будет удобнее, чем в палатках посреди пустыни.
— Не-е-е, все нормально, мисси. Ребятам здесь гораздо лучше. По крайней мере, тут не так много уродов, которые на них пялятся. Они хорошенько отдохнут, перекусят и будут готовы начать работу. Ой предпочитает остаться с ними, если ты не против.
— А ты, Акмед? Ты тоже хочешь остаться здесь?
— Твой муж тоже приехал с тобой в Ярим? — Да.
— Тогда я, пожалуй, откажусь от твоего приглашения. — Увидев, как расстроилась Рапсодия, он быстро добавил: — Будет лучше, если я останусь с моими «людьми», как ты любишь их называть. — Он остановился на вершине небольшого песчаного холма и посмотрел, как яримские стражники дисциплинированно занимают свои посты по периметру лагеря. — Но раз уж ты здесь, я бы хотел тебе кое-что показать.
Рапсодия огляделась по сторонам. Далеко на востоке, почти у самого горизонта, высились Зубы. Расстояние приглушило тона, и их разноцветные пики, обрамленные облаками, казались скучно-серыми. Там шел дождь, дарующий земле жизнь, — милость, в которой Природа отказала провинции Ярим.
На север и запад от Биссаль-Кресента пустыню тут и там прорезали красные скалистые образования, некоторые из них достигали в высоту ста ярдов. Их форма и неровная поверхность свидетельствовали о том, что они, как и все в Яриме, были из глины, но ветер и жара превратили их в жесткие высохшие скелеты, обожженные солнцем.
В этом месте было нечто такое, что вызывало у Рапсодии смутное беспокойство. Открытое пространство, с двух сторон ограниченное мертвыми красными скалами, и яримские стражники. Ей казалось, будто на них со всех сторон смотрят чьи-то глаза, наблюдают за каждым движением, а их обладатели прячутся в каком-то невидимом укрытии.
Она тряхнула головой, прогоняя неприятные мысли.
— Хорошо, давай показывай.
Она махнула рукой стражникам, отпуская их. Те беспомощно переглянулись, а потом встали по стойке «вольно».
Оглядевшись по сторонам, Акмед взял Рапсодию за локоть и отвел ее в тень с подветренной стороны скалы, где стояла небольшая палатка. Он завел Рапсодию внутрь, затем снял плащ и бросил к ногам Рапсодии:
— Садись.
Рапсодия повиновалась, не обращая внимания на мелкую пыль, которая тут же покрыла ее шелковое платье.
Король болгов сбросил со спины дорожную сумку и вынул из нее небольшую, плотно закрытую коробочку из стали, запечатанную по краям пчелиным воском. Акмед провел по ним пальцем, чтобы снять воск, потом вытащил тонкую проволочку, при помощи которой открыл замок. Он с величайшей осторожностью вынул из коробочки завернутые в несколько слоев промасленной ткани листы старого пергамента. Рапсодия сообразила, что это один из древних манускриптов, найденных Акмедом в библиотеке Гвиллиама в Канрифе.
Очень осторожно, чтобы не испортить хрупкие листы, Акмед передал ей чертежи, и Рапсодия так же осторожно взяла их у него из рук. Планы были сделаны с поразительным количеством точных и мелких деталей, старательно выведенных опытной рукой, что всегда отличало работы Гвиллиама, — древний король намерьенов, который увел свой народ с приговоренного к смерти Острова, получил специальное образование и был строителем и архитектором.
На рисунке была изображена башня, стоящая на каких-то специальных опорах или трубах, ее потолок куполообразной формы украшали расположенные веером мозаичные панно, в которых сияли все цвета радуги. Слово, обозначавшее каждый цвет, было написано на древненамерьенском языке, принятом на Острове. Для Рапсодии, Акмеда и Грунтора он был родным, они разговаривали на нем, когда жили на Серендаире. Здесь же его считали мертвым, в ходу было орланданское наречие, общее для всех провинций Роланда, или свои собственные диалекты. На отдельном чертеже также очень подробно изображалось что-то вроде колеса, отделанного стеклянными панелями, только на сей раз не цветными, а прозрачными.
Рапсодия показала на подпись внизу страницы.
— Гургус, — прочитала она. — По-моему, это тот горный пик в Центральном коридоре Зубов, который силы Энвин разнесли на куски в самом начале осады Канрифа.
— Точно.
— Хмм. — Рапсодия осторожно повернула листы так, чтобы на них падал рассеянный свет, пробивающийся сквозь ткань палатки. — Очень интересно, но зачем ты мне их показал? Ты же и сам можешь прочитать все, что здесь написано.
— Эту часть могу, — кивнул Акмед и провел пальцем в перчатке по краю верхней страницы. — А вот дальше мне никак не удается, и я надеялся, ты мне поможешь.
— Тебе известно, что это за прибор? — спросила Рапсодия, но прежде, чем король болгов успел ответить, она быстро вернула ему листы пергамента и приложила палец к губам. — Подожди минутку, Акмед.
Рапсодия встала с земляного пола палатки, откинула полог и вышла на яркий полуденный свет. Горячий ветер тут же ударил ей в лицо и разметал волосы. Она повернулась так, чтобы они не попадали ей в глаза, и достала свой меч.
Звездный Горн, меч, рожденный стихией огня и звездным светом тысячи лет назад, вырвался из ножен с радостной песней, однако его голос, зовущий к бою, звучал приглушенно. Рапсодия достала его не для того, чтобы сражаться, и потому он тихонько звенел в унисон с безжалостным ветром пустыни, но во время сражения его голос можно было услышать на другом конце света, его могучий зов сокрушал горы.
Рапсодия подставила клинок обжигающему ветру и сосредоточилась на своей связи с мечом. Она почувствовала, как он ей ответил, пропел ту же ноту, начал пульсировать в унисон с биением ее сердца и дыханием стихии огня, жившей у нее в душе. Она быстро нарисовала в воздухе круг, в центре которого находилась палатка, и, когда она убрала меч, тонкая линия света повисла над их временным пристанищем. Защитная сфера, музыкальная фраза, которая отвлечет воздушные потоки от палатки, не позволит вездесущему ветру разнести по свету то, что будет сказано внутри.
Серебряная сфера висела в воздухе, слегка покачиваясь в зависимости от порывов ветра, она надежно защищала их непрочный домик, и Рапсодия, довольная своей работой, вернулась внутрь.
— В последнее время у меня все чаще стало возникать ощущение, будто за мной кто-то наблюдает. Не знаю, имеет ли это отношение к тому, что мы собираемся сделать здесь, в Яриме, но, думаю, дополнительные меры предосторожности не помешают. То, что мы сейчас друг другу скажем, никто не сможет подслушать, — пояснила она, снова усаживаясь на пол рядом со своим другом.
И вот однажды, по чистой случайности, он оказался в намерьенском музее, маленьком хранилище покрытых пылью экспонатов, который редко открывали и где еще реже бывали посетители. Музей находился в небольшой крепости, известной под названием Хагфорт и расположенной в орланданской провинции Наварн.
Хранителем музея был симпатичный молодой человек по имени Стивен Наварнский, герцог провинции, страстный собиратель реликвий ушедшего намерьенского века и знаток истории. Он унаследовал свою любовь и уважение к дням минувшим от отца, который, как и многие историки до него, тщательно сберегал все памятники культуры. Впрочем, на протяжении столетий они делали это тайно, стыдясь своих предков — те пришли сюда, спасаясь с приговоренного к смерти Острова, захватили континент, а потом развязали страшную войну. Потомки тех беженцев редко об этом говорили, они постарались предать забвению позорную историю чудовищного насилия и разрушительного высокомерия первых поселенцев.
Однако Стивен Наварнский от них отличался. Его не переставало удивлять, каких высот достигла творческая и инженерная мысль предков перед Войной. Строительство новых дорог, морских гаваней и маяков, возведение замков и соборов — он гордился этим наследием, хотя и не слишком открыто. Он с любовью создал маленький, скромный музей древних сокровищ, сохранившихся с тех времен, в надежде сберечь их для будущих поколений, чтобы изучать и показывать чудом уцелевшие экспонаты с восхищением и стыдом одновременно. Стивен всегда с удовольствием отдавал свое время и силы тем, кто хотел побольше узнать о том веке и тех людях, представителях самых разных народов, которые спаслись от вулканического огня, поглотившего их родной Остров, принесли высокую культуру, а затем разрушения и войну на приютившие их земли и в конце концов растворились в истории.
Именно в этом крошечном музее, среди старательно сберегаемых реликвий прошлого человек, стоявший сейчас под солнцем Сорболда, окутанный туманом Побережья Скелетов, нашел на потрепанных, съежившихся от воды страницах найденного на одном из погибших кораблей древнего фолианта — даже не целого, а всего лишь фрагмента — часть ответов, которые так долго искал.
Книга, судя по внешнему виду, когда-то была толстым томом с кожаным переплетом, записи в ней сделал какой-то ученый четким, каллиграфическим почерком. Сейчас от нее остались лишь обрывки страниц с размытыми строчками, которые лежали под стеклянным колпаком. Впрочем, кое-что сохранилось вполне прилично, но в целом прочитать ее не представлялось возможным.
Единственное, что осталось в целости и сохранности, это название, рельефно выступающее на обложке:
«Книга знаний всего человечества».
Он пропустил большую часть рассказа лорда Стивена Наварнского, посвященного книге, изо всех сил стараясь скрыть охватившее его возбуждение. Несмотря на рвущееся наружу ликование, он пытался казаться спокойным и равнодушным. Это было первым опытом лицедейства, за которым последовало множество представлений, когда ему удавалось обмануть собеседника, нацепить на себя маску, скрывающую его истинные чувства.
То немногое, что он в тот раз услышал, он успел забыть — какие-то бесконечные рассуждения о рожденном в старом мире исследователе-наине по имени Вен Полифем, который собрал огромное количество легенд и научных знаний во время своих путешествий вокруг света.
Ему пришлось спросить про пару абсолютно неинтересных пассажей в книге, чтобы лорд Стивен не понял, какой именно кусок его действительно интересует, и потому огромное количество исторических фактов безвозвратно перепуталось у него в голове.
Однако несколько деталей все-таки проникло в сознание и осталось там навсегда.
Предмет, который он нашел, являлся не просто талисманом, предсказывающим судьбу, но еще и одной из карт, которые наин называл Колодой. Колода принадлежала предсказательнице из древних сереннов по имени Шарра, и потому время от времени Вен Полифем говорил об этих картах как о Колоде Шарры. Провидица, по словам исследователя, обладала способностью призывать на помощь какую-то из стихий, и карты рассказывали ей о важных событиях, хотя о какой стихии шла речь и как Шарра раскладывала карты, осталось тайной, которую поглотили Время и море.
Картинки с других карт, имеющихся в колоде, были перерисованы в книгу не слишком аккуратно; по правде говоря, если бы он не узнал знак трона на одной из целых страниц, он бы и вовсе не связал свою находку с древней Колодой. К счастью, каким-то чудом сохранился и рисунок, и надпись под ним. Не узнать ее было невозможно.
Изо всех сил стараясь сохранять спокойствие, он показал на руны под изображением трона, руны, очертания которых он видел даже во сне, хотя и не понимал их значения.
— Какой это язык? — с равнодушным видом спросил он молодого герцога.
— Древнесереннский, — ответил Стивен, и его голубые глаза загорелись исследовательским азартом. — Он скорее напоминает волшебный шифр или нотную грамоту, чем язык. Вот, смотрите, у меня есть маленькая книжечка, посвященная сереннскому языку. Хотите взглянуть?
Стараясь сохранять спокойствие, он взял вожделенную книжечку из рук Стивена, быстро пролистал ее и дрожащими пальцами начал выписывать из нее слова и символы, как вдруг наткнулся на фразу. Перевод рун, которые он столько лет пытался расшифровать.
«Новое Начало», — гласили руны.
Из жалких останков книги ему удалось узнать еще одну интересную деталь: Вен Полифем считал, будто карты были сделаны из чешуи дракона, хотя ученый признавал, что не видел ничего подобного у тех многочисленных драконов, с которыми ему довелось встречаться во время своих путешествий.
А поскольку драконы рождены стихией земли, сорболдцу казалось, будто он знает, что придает силу их чешуе.
Время проверить его теорию почти пришло.
Он уже предпринял все необходимые шаги, и весы Ярима показали, что они за него. С того самого момента, как он положил кусочек Живого Камня на одну чашу, а фиолетовую чешуйку Нового Начала — на другую, весы пришли в равновесие, и он почувствовал, как его наполняет сила, равной которой он еще не знал.
Когда поднялось солнце и туман над Побережьем Скелетов снова сгустился настолько, что человек превратился в невидимку, он решил, что пришло время проверить, сможет ли он воспользоваться своим могуществом.
10
На дороге в Ярим-ПаарНАПОЛНЕННЫЙ сладкими ароматами утренний воздух оглашался радостным рыком, эхо которого разгуливало между Зубов.
Десяток болгов хриплыми голосами подхватили песню:
Любовь моя в берлоге теплой,
Влечет меня твой храп и вонь,
Ты — как свинья, вся в течке потной,
А я — как быстрый, гордый конь.
Нет сил с тобою разлучиться,
Кто б ни позвал, ни друг, ни долг,
В походе пыл не охладится,
К тебе вернется страстный болг.
Вполуха слушая Грунтора и солдат, восхвалявших прелести его подружки для постельных утех, Акмед следил за дорогой, ожидая появления стражников из Ярима. Он подозревал, что герцог Яримский, Ирман Карскрик, старый козел, страдающий паранойей, сделает все от себя зависящее, чтобы посильнее унизить их всех: приставит охрану, неохотно эскортирует в район проведения работ, возможно под покровом темноты, в надежде защитить своих подданных от каннибалов, как люди часто называли болгов.
Ай-а-а, ай-а-а, сказочное зрелище.
Ай-а-а, ай-а-а, моя подружка в Тер-И-ли-и-и.
Подтверждения своей правоты долго ждать ему не пришлось.
Как раз в тот момент, когда болги хором начали сравнивать кольцо в носу любимой Грунтора с кольцом самого знаменитого быка производителя — в ее пользу, разумеется, — вдалеке появились всадники, растянувшиеся в длинную тонкую линию.
Пение в тот же миг оборвалось.
— Гляньте-ка, нас торжественно встречают, — фыркнул сержант. — Уж как я ждал королевских почестей, вот дождался. — Он повернулся к двум десяткам рабочих-фирболгов и знаком велел фургонам ехать медленнее. — Не забывайте, что вы должны пользоваться платками и футлярами для когтей, как Ой вас учил. Давайте, пора.
Еще около полутора десятков болгов, охранявших караван, совершенно спокойно направили свои арбалеты на ноги лошадей, несших на себе стражников из Ярима, а сержант и король неторопливо поехали им навстречу.
Один из всадников, темнокожий, со светлыми глазами, отделился от отряда и тоже поехал вперед.
— Здравствуйте, сир, — поклонился офицер, обращаясь к болгам на орланданском наречии. — Добро пожаловать в Ярим. Меня зовут Тариз, я буду сопровождать вас и всячески помогать вам, пока вы находитесь на территории нашей провинции.
Акмед даже не посмотрел на него.
— Показывайте дорогу.
Офицер развернул лошадь и поскакал к своим солдатам, при этом у него была такая напряженная спина, словно он ждал, что в нее вот-вот вопьется град стрел.
Во все времена года, кроме лета, Ярим-Паар представлял собой засушливое, холодное место. Бедные, не знающие, что такое хороший урожай, земли раскинулись между плодородными полями Кандерра, расположенного на западе, и высокими пиками Зубов на востоке. Это был один из самых старых городов на континенте и самая древняя столица провинции, поскольку Ярим-Паар построили не менее чем за тысячу лет до начала Намерьенского века. Однако точные сведения о том, как долго он простоял среди пустыни, поглотили Время и ветер, свободно разгуливающий над огромными просторами, где, насколько хватало глаз, не было ничего, кроме холмов.
Летом, как сейчас, обожженная поверхность земли запекалась и растрескивалась, а пыль, в которую превратилась сухая красная глина, висела в горячем воздухе, не давая дышать, и красными облаками вылетала из-под копыт коней, жалила глаза, соревнуясь с жарким солнцем.
Прежде всего Акмед увидел ослепительно-белые шатры, возведенные на площади около Энтаденина, и только потом обратил внимание на медленно разрушающиеся каменные здания в центре столицы Ярима. Посреди умирающего города, который когда-то по праву считался жемчужиной пустыни, белая ткань на фоне красной глины казалась особенно яркой. Акмед кивнул в сторону шатров, и Грунтор взглядом показал ему, что все понял.
Тариз заметил это. Он нервно переложил поводья в правую руку и левой показал на шатры.
— Вот здесь расположен Энтаденин, сир, — смущаясь, проговорил он.
— В таком случае почему мы едем в противоположную сторону? — спросил Акмед, уже зная, каким будет ответ.
Ощущение у него, наверное, было такое же, как у кошки, играющей с пойманной мышью. Подобные развлечения вызывали у него головную боль, и это ему совсем не нравилось.
— Э-э-э… понимаете, я получил особое распоряжение от герцога Яримского сначала доставить вас и ваш отряд в лагерь, специально для вас устроенный к северо-востоку от города. Вам там будет очень удобно. Мы приготовили дома для людей и животных, а также специальные помещения для вашего оборудования.
— И для людей тоже? — с деланным удивлением уточнил Грунтор. — Здорово! Значит, нам не придется спать на голой земле, где ползают змеи? Ваше гостеприимство не знает границ!
— Герцог намерен позаботиться обо всех ваших нуждах, пока вы являетесь нашими гостями, — заикаясь, ответил Тариз.
— Насколько я понимаю, в наши нужды входит необходимость обеспечить нас постоянной охраной? — заметил Акмед.
— Да, конечно. Разумеется, сир, — с облегчением выдохнул Тариз.
Король болгов остановил своего коня и жестом велел молодому человеку сделать то же самое. Затем наклонился поближе и посмотрел ему в глаза.
— Давайте с самого начала проясним один вопрос, Тариз, — тихо проговорил он. — Какие бы приказы вы ни получили, ни я, ни мои люди не являемся вашими пленниками. Ради определенных удобств я готов сносить ваше присутствие, постоянный надзор и стражу, которая будет следить за нами, пока мы работаем, — столько, сколько буду считать это возможным. Но запомните: вы должны надзирать за живущими в вашей провинции опасными глупцами, чье дурацкое любопытство может причинить вред вашему герцогу, а не за нанятыми им мастерами-болгами. Если хотя бы на одну долю секунды мне покажется, что вы думаете иначе, если с моими рабочими будут обращаться без должного уважения, которое следует оказывать специалистам, приехавшим в вашу провинцию, чтобы спасти ее от голода и жажды, мы уедем еще до того, как вы успеете произнести хотя бы слово, и оставим вас умирать под вашим безжалостным солнцем. Вы меня поняли?
Солдат кивнул, глаза у него слезились от жестокого ветра, в котором было больше песка, чем воздуха.
— Хорошо. Тогда давайте прибавим шагу. Моим людям необходимо отдохнуть от этого пекла, прежде чем мы начнем работать с наступлением ночи.
Стоя на великолепном мраморном балконе комнаты для гостей во Дворце Правосудия, резиденции герцога Яримского, Рапсодия наблюдала за вереницей фургонов и лошадей, направившейся на восток. Она повернулась, чтобы посмотреть вслед каравану, и ее платье из зеленого яримского шелка, дар Ирмана Карскрика, начало переливаться в лучах солнца.
— Куда это они? — спросила она, прикрыв глаза от ослепительного света, отражавшегося от перил балкона, украшенных опалами и лазуритом, которые добывали рудокопы на знаменитых Яримских приисках.
— Я решил поселить их в Биссаль-Кресенте, в нескольких милях от города, — откашлявшись, сказал Ирман Карскрик. — Там нам будет легче их защитить.
— Там же ничего нет, пыльная яма — и все, — заметил Эши, скрестив на груди руки. — Вы построили новое поселение и разместили там гарнизон?
— Нет, милорд. По крайней мере, постоянного гарнизона в Биссаль-Кресенте нет. Но мы выстроили настоящий лагерь, который по всему периметру охраняют опытные стражники.
Рапсодия повернулась к герцогу:
— Так, давайте посмотрим, правильно ли я вас поняла. Вы пригласили короля Акмеда с целью воспользоваться его опытом в надежде, что он поможет вам спасти жителей провинции от голода, а вашу сокровищницу от истощения. И вы рассчитываете, что он и его люди будут жить за городом, спать на походных койках, в палатках, установленных посреди голой пустыни, и все это под постоянным надзором ваших стражников, — кажется, именно так вы однажды поступили с убийцами, пойманными вами на Рынке Воров?
— Ничего подобного, миледи. — Карскрик сердито поджал губы. — Убийцам с Рынка Воров выдали спальные мешки, а не койки. А как вы себе представляете, где я должен был разместить болгов?
Королева намерьенов повернулась и сердито подошла к двери:
— Я думала, вы разместите их как самых обычных гостей вашей провинции, Ирман, и мне стыдно за вас, и за себя тоже, что вам это даже не пришло в голову. Что же касается короля болгов, который является главой государства, а также членом Намерьенского Совета и прибыл к вам с визитом, я рассчитывала, что вы выделите ему свою собственную спальню, если у вас нет ничего получше, а сами отправитесь спать в буфетную, повернувшись своим жирным задом к камину, а не опозорите себя и меня столь очевидным отсутствием гостеприимства.
Ставший пунцовым от ярости герцог повернулся к ее мужу, но король намерьенов только пожал плечами.
— Дающие Имя говорят правду в том виде, в каком ее видят, Ирман, — спокойно проговорил он, следуя за Рапсодией к двери. — Если же они ее умалчивают, их сила убывает. Поэтому, возможно, я поступил бы более мудро, если бы сам сказал вам, какой вы невоспитанный, бессовестный идиот, еще до того, как Рапсодия подняла этот вопрос.
Уже в дверях комнаты он успел поймать Рапсодию за руку.
— Ты, разумеется, права, Ариа, — тихо сказал он. — Но с другой стороны, тебе не кажется, что болги чувствовали бы себя не слишком уютно здесь, во дворце? Скорее всего, если бы у них спросили, они и сами выбрали бы лагерь, который построил для них Ирман.
— Естественно, — ответила Рапсодия и поцеловала его в щеку. — Но их ведь не спросили. Иногда этикет соблюдается, когда задают вопросы, а не когда отвечают. Я вернусь к ужину.
Эши ласково погладил ее по щеке, а затем вернулся на балкон вместе с Карскриком, где молча наблюдал, как дворцовая стража бросилась выполнять ее приказ привести лошадь и открыть ворота.
— Проследите, чтобы королеву охраняли всю дорогу до Биссаль-Кресента, — распорядился король намерьенов.
Карскрик сердито кивнул и вышел из комнаты. Оставшись в одиночестве, Эши стоял на балконе и смотрел, как его жена уезжает, чтобы встретиться со своими друзьями, которые провели ее сквозь Время по Корню Великого Дерева — Сагии и, сами того не ведая, вернули ее в его жизнь и мир.
Он сглотнул, заставив себя почувствовать благодарность.
— Вы только взгляните на это.
Грунтор громко рассмеялся, увидев, как с запада к ним приближается облако пыли, впереди которого мчится лиринская чалая лошадь. На лошади сидела женщина в зеленом шелковом платье, ее голые ноги были прижаты к бокам кобылы, роскошные юбки и золотые локоны развевались на ветру, ножны ритмично ударяли о бедро. А за ней спешил отряд стражников, изо всех сил пытавшихся ее догнать.
— Похоже, наша крошка решила от них оторваться, как ты думаешь, сэр? Наверное, ужасно соскучилась без нас.
Акмед, лицо которого, как всегда, скрывала вуаль, тоже улыбнулся. Он знал, что через несколько мгновений Рапсодия будет с ними, он слышал ее сердце все утро. Оно билось в унисон с топотом копыт ее лошади.
— Точно, соскучилась, — кивнул он.
Оказавшись в лагере, лошадь замедлила шаг и грациозно остановилась, окутанная облаками пыли. Рапсодия спрыгнула на землю и, улыбаясь, побежала к ним, не обращая внимания на свои босые ноги.
Сначала она бросилась на грудь великану сержанту, тот подхватил ее на руки и прижал к себе, точно маленького ребенка.
— Грунтор! Как же я рада тебя видеть! Спасибо, что приехал!
— А уж я как рад, мисси, — ухмыльнулся ей в ответ великан. — Я тебя сто лет не видел.
— Твоя правда, — улыбнулась она, и Грунтор осторожно поставил ее на землю. Рапсодия повернулась к королю болгов и обняла его. — Привет, Акмед.
— Привет. Ну и зрелище предстало нашим глазам! Намерьенская королева, верхом на лошади, с голыми ногами, юбки развевает ветер — просто потрясающе. Если ты решишь отказаться от придворной жизни и вернуться к своей прежней профессии, лучшего способа привлечь клиентов не придумать.
— Спасибо, я тоже рада тебя видеть, — мягко сказала Рапсодия, не обращая внимания на его слова, и взяла своих друзей за руки. — Я приехала, чтобы доставить вас во Дворец Правосудия в Ярим-Пааре.
— Это еще зачем? — удивился Грунтор.
— Ну, там вам будет удобнее, чем в палатках посреди пустыни.
— Не-е-е, все нормально, мисси. Ребятам здесь гораздо лучше. По крайней мере, тут не так много уродов, которые на них пялятся. Они хорошенько отдохнут, перекусят и будут готовы начать работу. Ой предпочитает остаться с ними, если ты не против.
— А ты, Акмед? Ты тоже хочешь остаться здесь?
— Твой муж тоже приехал с тобой в Ярим? — Да.
— Тогда я, пожалуй, откажусь от твоего приглашения. — Увидев, как расстроилась Рапсодия, он быстро добавил: — Будет лучше, если я останусь с моими «людьми», как ты любишь их называть. — Он остановился на вершине небольшого песчаного холма и посмотрел, как яримские стражники дисциплинированно занимают свои посты по периметру лагеря. — Но раз уж ты здесь, я бы хотел тебе кое-что показать.
Рапсодия огляделась по сторонам. Далеко на востоке, почти у самого горизонта, высились Зубы. Расстояние приглушило тона, и их разноцветные пики, обрамленные облаками, казались скучно-серыми. Там шел дождь, дарующий земле жизнь, — милость, в которой Природа отказала провинции Ярим.
На север и запад от Биссаль-Кресента пустыню тут и там прорезали красные скалистые образования, некоторые из них достигали в высоту ста ярдов. Их форма и неровная поверхность свидетельствовали о том, что они, как и все в Яриме, были из глины, но ветер и жара превратили их в жесткие высохшие скелеты, обожженные солнцем.
В этом месте было нечто такое, что вызывало у Рапсодии смутное беспокойство. Открытое пространство, с двух сторон ограниченное мертвыми красными скалами, и яримские стражники. Ей казалось, будто на них со всех сторон смотрят чьи-то глаза, наблюдают за каждым движением, а их обладатели прячутся в каком-то невидимом укрытии.
Она тряхнула головой, прогоняя неприятные мысли.
— Хорошо, давай показывай.
Она махнула рукой стражникам, отпуская их. Те беспомощно переглянулись, а потом встали по стойке «вольно».
Оглядевшись по сторонам, Акмед взял Рапсодию за локоть и отвел ее в тень с подветренной стороны скалы, где стояла небольшая палатка. Он завел Рапсодию внутрь, затем снял плащ и бросил к ногам Рапсодии:
— Садись.
Рапсодия повиновалась, не обращая внимания на мелкую пыль, которая тут же покрыла ее шелковое платье.
Король болгов сбросил со спины дорожную сумку и вынул из нее небольшую, плотно закрытую коробочку из стали, запечатанную по краям пчелиным воском. Акмед провел по ним пальцем, чтобы снять воск, потом вытащил тонкую проволочку, при помощи которой открыл замок. Он с величайшей осторожностью вынул из коробочки завернутые в несколько слоев промасленной ткани листы старого пергамента. Рапсодия сообразила, что это один из древних манускриптов, найденных Акмедом в библиотеке Гвиллиама в Канрифе.
Очень осторожно, чтобы не испортить хрупкие листы, Акмед передал ей чертежи, и Рапсодия так же осторожно взяла их у него из рук. Планы были сделаны с поразительным количеством точных и мелких деталей, старательно выведенных опытной рукой, что всегда отличало работы Гвиллиама, — древний король намерьенов, который увел свой народ с приговоренного к смерти Острова, получил специальное образование и был строителем и архитектором.
На рисунке была изображена башня, стоящая на каких-то специальных опорах или трубах, ее потолок куполообразной формы украшали расположенные веером мозаичные панно, в которых сияли все цвета радуги. Слово, обозначавшее каждый цвет, было написано на древненамерьенском языке, принятом на Острове. Для Рапсодии, Акмеда и Грунтора он был родным, они разговаривали на нем, когда жили на Серендаире. Здесь же его считали мертвым, в ходу было орланданское наречие, общее для всех провинций Роланда, или свои собственные диалекты. На отдельном чертеже также очень подробно изображалось что-то вроде колеса, отделанного стеклянными панелями, только на сей раз не цветными, а прозрачными.
Рапсодия показала на подпись внизу страницы.
— Гургус, — прочитала она. — По-моему, это тот горный пик в Центральном коридоре Зубов, который силы Энвин разнесли на куски в самом начале осады Канрифа.
— Точно.
— Хмм. — Рапсодия осторожно повернула листы так, чтобы на них падал рассеянный свет, пробивающийся сквозь ткань палатки. — Очень интересно, но зачем ты мне их показал? Ты же и сам можешь прочитать все, что здесь написано.
— Эту часть могу, — кивнул Акмед и провел пальцем в перчатке по краю верхней страницы. — А вот дальше мне никак не удается, и я надеялся, ты мне поможешь.
— Тебе известно, что это за прибор? — спросила Рапсодия, но прежде, чем король болгов успел ответить, она быстро вернула ему листы пергамента и приложила палец к губам. — Подожди минутку, Акмед.
Рапсодия встала с земляного пола палатки, откинула полог и вышла на яркий полуденный свет. Горячий ветер тут же ударил ей в лицо и разметал волосы. Она повернулась так, чтобы они не попадали ей в глаза, и достала свой меч.
Звездный Горн, меч, рожденный стихией огня и звездным светом тысячи лет назад, вырвался из ножен с радостной песней, однако его голос, зовущий к бою, звучал приглушенно. Рапсодия достала его не для того, чтобы сражаться, и потому он тихонько звенел в унисон с безжалостным ветром пустыни, но во время сражения его голос можно было услышать на другом конце света, его могучий зов сокрушал горы.
Рапсодия подставила клинок обжигающему ветру и сосредоточилась на своей связи с мечом. Она почувствовала, как он ей ответил, пропел ту же ноту, начал пульсировать в унисон с биением ее сердца и дыханием стихии огня, жившей у нее в душе. Она быстро нарисовала в воздухе круг, в центре которого находилась палатка, и, когда она убрала меч, тонкая линия света повисла над их временным пристанищем. Защитная сфера, музыкальная фраза, которая отвлечет воздушные потоки от палатки, не позволит вездесущему ветру разнести по свету то, что будет сказано внутри.
Серебряная сфера висела в воздухе, слегка покачиваясь в зависимости от порывов ветра, она надежно защищала их непрочный домик, и Рапсодия, довольная своей работой, вернулась внутрь.
— В последнее время у меня все чаще стало возникать ощущение, будто за мной кто-то наблюдает. Не знаю, имеет ли это отношение к тому, что мы собираемся сделать здесь, в Яриме, но, думаю, дополнительные меры предосторожности не помешают. То, что мы сейчас друг другу скажем, никто не сможет подслушать, — пояснила она, снова усаживаясь на пол рядом со своим другом.