Страница:
Процессия медленно двигалась вперед по городской площади, колокола продолжили свой погребальный перезвон. Акмед прикрыл глаза — от звона колоколов у него ломило зубы, по спине прошла судорога боли.
Неожиданно он почувствовал, как кто-то прикоснулся к его локтю. Эши пробился к нему через толпу аристократов и глав государств и встал рядом.
— Акмед, рад встрече.
Король болгов едва заметно кивнул.
— Где Рапсодия?
— В Наварне, — ответил король намерьенов, наклонившись вперед, чтобы получше разглядеть процессию, поднимающуюся на помост, где находилось Место Взвешивания. — Впрочем, сейчас она отправилась к Элинсинос.
Раздался последний удар колоколов, и наступила тишина, даже в толпе перестали перешептываться.
Воины с носилками с превеликой осторожностью поднялись но ступенькам, ведущим к весам, за ними проследовал Благословенный. Другие духовные лица остались внизу, окружив огромный помост, на котором была установлена священная реликвия. Одному из священников, шедших во главе процессии, вручили два свитка и перо. Он развернул тот из них, что выглядел более древним.
На верхней площадке Благословенного встретили два солдата, державшие укрепленный на длинных шестах резной сундук размером с гроб. Вместе с Благословенным они встали возле одной из чаш весов и застыли, глядя в сторону солнца.
Глаза Акмеда сузились, когда под руководством Найлэша Моусы завернутое в полотно тело осторожно положили на одну из золотых чаш. Они с Эши продолжали внимательно наблюдать за тем, как Благословенный начал вытаскивать из резного сундука маленькие мешочки с песком, носящие название «кулаки» — мера веса, которая использовалась в Сорболде и среди купцов, заключавших здесь сделки. Благословенный принялся тщательно укладывать «кулаки» на свободную чашу весов, следя за тем, чтобы чаши пришли в равновесие.
Это продолжалось довольно долго, и наконец Благословенный Сорболда подал сигнал священнику, державшему свитки. Тот быстро подошел к помосту и записал то, что ему сказал Благословенный, после чего повернулся к Патриарху:
— Ее величество, вдовствующая императрица, при рождении весила двадцать три кулака и один палец. После коронации ее вес составил пятьсот пятьдесят один кулак и один палец. После свадьбы он достиг шестисот шестидесяти шести кулаков и шести пальцев. После рождения сына, наследного принца Вишлы, — семисот семидесяти пяти кулаков и двух пальцев. Во время празднования пятидесятилетнего юбилея она весила пятьсот четырнадцать кулаков и восемь пальцев. Когда императрице исполнилось семьдесят пять лет, ее вес составлял триста шестьдесят шесть кулаков и три пальца.
Некоторое время священник изучал пергамент, и у него на лице появилось недоуменное выражение, затем он объявил слегка дрожащим голосом:
— В день смерти императрица весила сто два кулака и три пальца.
Толпа недоуменно загудела. Эши и Акмед переглянулись.
— Этого просто не может быть, — пробормотал король намерьенов. — Получается, что после смерти она весила лишь немногим больше, чем при рождении, — это вес трехлетнего ребенка.
— Очевидно, весы допустили ошибку.
Со всех сторон послышались сдавленные восклицания. Король болгов оглянулся и увидел, что расслышавшие его реплику горожане смотрят на него с ужасом и смятением. Эши наклонился к уху Акмеда и прошептал:
— Не слишком разумное замечание в этих местах. Весы уже много лет считаются безошибочным инструментом при решении всех серьезных вопросов. Как ты только что слышал, жителей Сорболда взвешивают во время самых важных событий в их жизни, но лишь членов императорской семьи допускают до весов правосудия.
Акмед покачал головой, но ничего не ответил. Он видел чаши этих весов, установленных в другом месте — еще в прошлой жизни, в Серендаире, и знал их историю лучше, чем Эши.
— Повтори еще раз вес императрицы после смерти.
— Сто два кулака и три пальца.
Благословенный и Патриарх переглянулись. Найлэш Моуса подошел к краю помоста и обратился к толпе.
— Всю свою жизнь ее величество жила и дышала ради Сорболда. Стоит ли удивляться, что даже ее бренное тело улетучилось и растворилось в воздухе, — проговорил он своим скрипучим голосом. — Она отдала все, что имела, своему народу. Такой маленький вес после смерти доказывает чистоту и силу ее духа. Теперь императрицу ждет достойная ее свершений загробная жизнь.
Охваченная сомнениями толпа молчала.
Благословенный подал сигнал солдатам, они быстро сняли завернутый в саван труп и положили на носилки, а «кулаки» вернули в сундук. Теперь пришел черед солдат, державших тело принца. Они с видимым трудом положили его на чашу весов.
И вновь Благословенный Сорболда начал церемонию взвешивания, выставляя на свободную чашу мешочки с песком. Минута проходила за минутой, толпа начала роптать, но Благословенный не торопясь продолжал свое дело, аккуратно добавляя все новые и новые маленькие мешочки. Наконец он сообщил результат главному священнику, который повернулся к Патриарху и толпе.
— Его высочество, наследный принц Вишла, весил при рождении двадцать восемь кулаков, восемь пальцев, — монотонно принялся читать священник. — Когда ему исполнилось одиннадцать лет, его вес составил шестьсот девяносто три кулака. — Здесь он откашлялся. Очевидно, больше при жизни принца не взвешивали. — После смерти его вес составил тысячу триста пятьдесят шесть кулаков и три пальца.
По толпе прокатился изумленный шепот, потом воцарилась тишина.
— В отличие от ее величества, — вновь заговорил Найлэш Моуса, — которая отдала всю себя людям, мы с горечью отмечаем, что наследный принц Вишла, так хорошо подготовившийся к служению, умер, не получив возможности использовать свой потенциал. Вне всякого сомнения, он бы внес весомый вклад в процветание Сорболда.
Благословенный Сорболда немного постоял и, поняв, что ему нечего добавить, дал сигнал солдатам, которые с трудом подняли тело принца и уложили его на носилки.
Благословенный кивнул священнику, стоявшему во главе процессии, и тот неспешным шагом начал долгий путь к Терреанфору.
Они прошли сквозь толпу, глядя прямо перед собой. Но даже если бы они внимательно смотрели по сторонам, едва ли кто-нибудь из них заметил бы мужчину, наблюдавшего за процессией с довольным выражением лица.
И лицо его было вовсе не таким прозрачным, как в тот день, когда он в последний раз стоял возле весов в свете полной луны.
КОГДА ПОХОРОННАЯ ПРОЦЕССИЯ и приглашенные сановники добрались до базилики, расположенной внутри Ночной Горы, толпа совсем притихла.
Всем гостям было предложено оставить свиту у горного перевала, охранявшегося стражниками, — именно здесь находился вход в базилику Земли. Двадцать отрядов армии Сорболда следили за выполнением этого распоряжения.
Король фирболгов и король намерьенов, вместе спустившиеся с помоста на площади, так и прошли весь путь рядом, следуя за шеренгами священников в разноцветных одеяниях.
— Почему она не приехала? — спросил Акмед, когда они спустились в горное ущелье и вошли в туннель, где над их головами вздымались неприступные скалы.
Эши улыбнулся, глядя на усыпанную мелкими камешками тропу.
— У нее появились более важные дела.
Шедший впереди священник обернулся и сердито посмотрел на них, но ничего не сказал. Монархам пришлось прервать разговор.
У входа в пещеру, в которой находилась базилика, процессия остановилась.
Два золотых знака были установлены в том месте ущелья, куда могли попасть солнечные лучи. Знаки уложили на огромную церемониальную плиту и налили на нее масло.
Гостям пришлось ждать, пока солнце зажжет огонь, перенесенный затем в четыре маленьких светильника, которые должны были разогнать мрак по пути в подземный храм Земли.
Процессия медленно двинулась по проходу к базилике, и Акмед с интересом оглядел темные стены. Земля, высохшая и каменистая у входа в туннель, становилась прохладной и влажной по мере того, как они спускались все ниже. Далекий тусклый свет озарял им путь, на гладких чистых стенах метались тени. Акмед подумал, что разноцветные стены, должно быть, удивительно красивы, но свет здесь был слишком тусклым.
Траурная процессия спускалась все ниже, и звуки внешнего мира постепенно исчезали, им на смену пришла медленная мелодичная песнь Земли. Обычное ухо с трудом различало низкие звуки, и многие гости ничего не слышали. Акмед был в этом уверен, поскольку его сердце — в отличие от сердец всех остальных — стало биться в одном ритме с мелодией Земли. Эши тоже ощутил ее ритм.
Впереди на стенах играли блики света. Духовные лица, солдаты с носилками, скорбящие и гости замедлили шаг, приближаясь к танцующим теням. Сановники и вовсе остановились, дожидаясь момента, когда они наконец смогут войти в базилику.
После долгих томительных мгновений они прошли под высокой аркой и оказались в огромном круглом помещении.
Отраженный свет терялся в трех полукруглых нишах, расположенных в трех четвертях круга. Напротив процессии располагалась самая большая ниша, вход в нее украшала арка, из которой лился яркий мерцающий свет — такой Акмед видел лишь в самом сердце Земли. Ослепительные отсветы метались по стенам.
Из другой ниши доносился ровный плеск воды. Неверный свет, то ярко вспыхивающий, то исчезающий, отражался в журчащем подземном потоке, который превращался в фонтан, периодически меняющий свою высоту.
Из последней ниши вдруг подул ветер, несущий ароматы влажной земли.
«Хвалебная песнь остальных стихий», — отметил Акмед, оглядываясь в поисках четвертой ниши, посвященной эфиру, и не находя ее.
По чьей-то беззвучной команде четыре светильника одновременно погасли.
Пришло время войти в базилику.
Похоронная процессия медленно прошла под высокой аркой. Найлэш Моуса, как Благословенный Терреанфора, шел впереди, за ним следовали священники, Патриарх, носилки с телами, скорбящие и сановники. Почти все они, за исключением Благословенного и Патриарха, впервые попали внутрь базилики.
Как только они оказались внутри огромной базилики, песнь Земли зазвучала громче, стала отчетливее. Она немного напоминала звуки, которые можно услышать на руднике: звон далеких молотов, свист ветра, гуляющего в бесчисленных пещерах, шуршание растущих в земле корней. Внутри Терреанфора песнь обрела голос — низкую медленную мелодию, похожую на хор монахов в окутанном мраком монастыре.
От этой мысли Акмед невольно содрогнулся.
Однако неприятные воспоминания моментально исчезли, разрушенные всепоглощающим ощущением торжественности, возникшим в полнейшей темноте.
Хотя свет давали лишь слабые отблески огня, горевшего в пещере перед входом, Акмед видел, что громадный собор заполнен множеством статуй, созданных из самой земли. За колоннами, поднимающимися к невидимому потолку, высоту которого было невозможно оценить, располагался целый зверинец: выполненные в натуральную величину скульптуры слонов и львов, газелей и волков, казалось, двигаются в тени, хотя их глаза оставались устремленными в одну точку. Затем Акмед разглядел, что колонны имеют форму деревьев, на которых сидят птицы из Живого Камня, окрашенные в глубокие великолепные цвета земли.
Проходя мимо гигантского изваяния, удивительно похожего на живое существо, Акмед вспомнил о том, как они с Грунтором и Рапсодией вышли из чрева Земли в этот незнакомый мир, где нашли приют люди, покинувшие Серендаир. Люди, которые сначала покорили новый мир, а потом опустошили своей дурацкой войной и глупыми обидами. Многое из истории своей исчезнувшей родины они потом обнаружили в музее, созданном Стивеном Наварнским, одним из немногих намерьенов, к кому Акмед относился с искренней симпатией.
Стивен с гордостью продемонстрировал им пять гравюр с изображением пяти замечательных базилик, построенных в честь каждой из стихий. Он терпеливо перечислил их названия, хотя во многих случаях его перевод с древненамерьенского на орланданское наречие не отличался точностью: Аббат Митлннис, собор в виде огромного, потерпевшего крушение корабля, возведенный на песке на морском побережье Авондерра, — Единый Бог, Повелитель Моря; Вракна, круглая базилика в Бетани, имевшая форму солнца, окружающая огненный колодец, пылающий в земной коре, — Единый Бог, Огонь Вселенной; Райлс Седелиан, базилика ветра, чьи восемьсот семьдесят шесть колоколов, звонивших на колокольне, освящали землю своей воздушной музыкой, — Единый Бог, Дух Воздуха (хотя Акмед знал, что буквальный перевод звучал иначе — Дыхание Жизни); наконец, Лиантаар, самая крупная базилика с невероятно высоким шпилем, расположенная в священном городе-государстве Сепульварта, где проводил службу Патриарх, — Единый Бог, Свет Мира.
Акмед вспомнил, как Стивен рассказывал о Терреанфоре, как с восторгом описывал пики Ночной Горы, показывал единственный офорт, на котором не было изображения здания собора, поскольку сама базилика находилась под землей.
«Это церковь Единого Бога, Короля Земли, пли Терреанфора. Базилика высечена внутри Ночной Горы, и даже в полдень свет не может до нее добраться. Сорболд — бесплодное пыльное место, царство солнца. В сорболдианской религии нетрудно найти остатки язычества, хотя и ее сторонники поклоняются Единому Богу. Они верят, что часть Земли все еще жива с тех самых времен, когда родился наш мир, и Ночная Гора — одно из мест, где находится Живой Камень. Так что вращение самой Земли освящает землю, на которой стоит базилика. Поскольку я бывал там, могу сказать, что жители Сорболда правы. Те места исполнены магии».
Теперь, шагая под уходящими ввысь каменными деревьями, мимо огромных статуй существ, высеченных из Живого Камня, Акмед понял, что погибший герцог был прав.
К тому моменту когда процессия углубилась в Терреанфор, миновав сад животных и внутреннее святилище, появились статуи солдат, и Акмед заметил новый источник света, только на сей раз он был холодным. Присмотревшись, он обнаружил, что часть скал, в которых вырублен собор, испускает внутреннее сияние — подобное явление он наблюдал только во время путешествия под Землей.
«Стихия эфира», — подумал Акмед.
Когда они с Эши прошли под двумя скрещенными клинками каменных воинов, процессия остановилась.
Впереди Акмед с трудом различал движения солдат, они перекладывали закутанные в белые саваны тела на алтарь из Живого Камня, из глубины которого лилась песнь Земли. Ее отзвуки, успокаивающие, но наполненные болью, убаюкивали его, когда сначала Патриарх, а потом и Благословенный начали обряд погребения на древненамерьенском языке. Раньше на нем говорили все жители Серендаира, а теперь он превратился в мертвый язык, используемый только во время религиозных церемоний.
«О, наша мать Земля, поджидающая нас под вечным небом, укрой нас, поддержи, дай отдых».
Акмед не знал, сколько длилась церемония. Могли пройти мгновения или же целая вечность, прежде чем процессия продолжила свое движение.
Благословенный все дальше уводил духовных лиц, солдат с носилками и гостей Сорболда в непроглядную темноту, мимо алтарей из Живого Камня, окутанных все той же сладостной, полнозвучной и торжественной песнью.
В глубине души Акмед вдруг ощутил болезненный укол, ему захотелось остаться в этих темных стенах, которые при свете будут источать зеленый, пурпурный и синий цвета, полные чистой незамутненной жизни. Здесь присутствовала сила, глубокая сущность стихии, и она обращалась к нему от имени его родителей: Акмед почувствовал любовь своей матери-дракианки к земле и родство его неизвестного отца с пещерами, в которых он обитал. Он настолько погрузился в свои мысли, что едва не затерялся в темноте, и ему пришлось ускорить шаг, чтобы догнать Эши.
Процессия вышла к высокой прямой лестнице, уходящей в темноту над алтарями. По мере того как они поднимались по ступенькам, воздух становился теплее и легче, перед ними заклубился серый туман.
— Видимо, лестница ведет в склеп, — пробормотал Эши, когда темнота начала рассеиваться.
Акмед проворчал в ответ что-то невразумительное, ему хотелось, чтобы длинный ритуал поскорее подошел к концу и они смогли обсудить то, ради чего прибыли сюда, — будущее Сорболда.
Лестница привела их в большое помещение с низким куполообразным потолком, освещенное мерцающими скалами, на которые Акмед еще раньше обратил внимание.
В центре помещения находились два помоста, привязанные веревками к блокам, вставленным в прямоугольные отверстия в потолке.
Благословенный произнес заключительные слова погребального обряда, похожего на ритуал, проводимый священниками Роланда, только здесь было больше древних элементов, о которых так давно рассказывал Акмеду Стивен. Когда обряд завершился, Благословенный повернулся к собравшимся:
— Дети мои, церемония воссоединения с нашей матерью Землей закончена. Осталось лишь погребение тел умерших, они будут положены в склепы королевской усыпальницы. Если вы пожелаете уйти сейчас, прислужники проводят вас в Джерна Тал, где состоится поминальный пир, после которого начнется совет. Если же вы хотите взглянуть на склепы, вам придется подняться по Лестнице Истинно Верующих, — добавил он, указывая на узкий дверной проем в стене, расположенный неподалеку от тел, которые уже начали поднимать к потолку. — Там вы сможете наблюдать погребение. Прошу вас учесть, что лестница очень крутая и узкая. Если ваше здоровье оставляет желать лучшего или вы боитесь замкнутых пространств, я советую вам вернуться в Джерна Тал.
Сановники, которым хотелось поскорее выбраться на свежий воздух, толпой последовали за уходящими прислужниками.
Все, за исключением короля намерьенов и короля фирболгов. Они переглянулись, а потом быстро зашагали к лестнице, на которую показал Благословенный.
Найлэш Моуса не преувеличивал, говоря о трудном подъеме. Плечо Акмеда и правый бок Эши постоянно задевали за высеченные в скале стены. По мере того как они поднимались вверх, воздух становился все теплее, а земля суше.
— Не слишком разумное решение, — проворчал Акмед, сделав тринадцатый оборот вокруг оси лестницы. — На самом деле меня склепы совсем не интересуют, просто захотелось узнать, удастся ли им поднять наследного принца.
— Возможно, на верхних этажах есть пара ломовых лошадей или слон, — предположил Эши, прижимая правую руку к телу.
— Если впереди еще один пролет, я поворачиваю назад, — заявил король болгов, неторопливо продвигаясь вперед. — Меня не удивит, если лепнина выведет нас на вершину одного из этих горных пиков…
Эши услышал, как Акмед ахнул.
— Что такое? — спросил он, когда король болгов остановился.
Акмед ничего не ответил, лишь сделал несколько неуверенных шаюв вперед и огляделся по сторонам.
Они оказались в верхней погребальной часовне Терреанфора, где находились личные склепы монархов Сорболда. По Акмеду и Эшп показалось, будто они попали внутрь живой радуги.
Часовня быта узкой, но очень высокой. Каменные колонны, поддерживавшие потолок, были украшены статуями людей, по-видимому, героев Сорболда если судить по их строгим и мужественным лицам. Статуи отмечали границы между гробницами, почти невидимыми в стенах.
А стены практически полностью были сделаны из изысканного витражного стекла.
Король болгов сделал еще шаг, и его залило розовое мерцающее сияние, соседствующее с голубыми потоками света. Когда на солнце набежало облачко, свет начал пульсировать.
Акмед не мог отвести глаз от изумительного пиршества красок, наслаждаясь их чистотой и мастерством скульпторов и ремесленников, создавших все это. Базилика была возведена более тысячи лет назад, в нее вложили свой труд десятки поколений строителей. И создали настоящий шедевр, залитый лучами полуденного солнца.
— Чудесный последний вид.
Приглушенный голос Эши прозвучал у самого уха Акмеда. Однако он без всяких усилий отмахнулся от этих слов и погрузился в созерцание радужного великолепия.
Впрочем, сознание Акмеда, затуманенное чувственным восприятием мира, отметило две вещи.
Во-первых, усыпальница каждого императора имела собственное безукоризненно выполненное окно, украшенное символическим изображением сути правления монарха. Лейта была увековечена в виде красивой полной женщины в роскошных одеяниях, одной рукой раздающей хлеб бедным, а другой твердо держащей меч. Не вызывало сомнений, что окно сделали много лет назад, вероятно, сразу после рождения Лейты. Удивительное искусство художников поражало воображение.
Во-вторых, Акмед видел, что возле окон, за которыми найдут свой последний приют императрица и ее сын, двигаются какие-то тени. Мастера занимались окончательной подгонкой витражей… последние штрихи перед тем, как усопшие обретут бессмертие в великолепном многоцветий стекла. Теперь их будут вспоминать, глядя на эти произведения искусства.
Люди за окнами…
Мастера витражей.
ВЗБИРАЯСЬ по западному склону горы, Акмед пересмотрел свое отношение к наличию свиты. Да, ему удалось произвести впечатление на других правителей, и это наверняка сыграет свою роль, поскольку во время совета непременно возникнут конфликты, но он понял, что хотя бы один помощник ему совсем не помешал бы: тогда бы не пришлось все делать самому и он бы не опоздал на столь важное мероприятие.
К тому моменту когда он взобрался на вершину, солнце уже клонилось к закату, окрашивая землю в цвета крови. Акмед прикрыл глаза, пытаясь разглядеть мастеров, работавших со стеклом.
Большинство из них уже ушли.
Оставшиеся собирали свои инструменты и материалы и относили их в разноцветные фургоны, собираясь спуститься вниз еще до захода солнца. Акмед отметил, что почти все мастера — мужчины и женщины — смуглые, с черными волосами и темными глазами. Свою одежду кочевников они подпоясывали шарфами или ремнями, соответствующими цветам клана, к которому они принадлежали. Большинство оказались худощавыми и стройными и в этом смысле походили на него самого. Все мужчины были чисто выбриты и коротко подстрижены. Как и мужчины, женщины не отращивали волос, поэтому поначалу Акмед не слишком их различал. Складывая вещи в три разноцветных фургона, мастера витражей разговаривали на незнакомом языке.
Король болгов большими неровными прыжками помчался туда, где мастера накладывали последний глянец на новые окна, а также очищали старые, однако его остановили солдаты армии Сорболда.
— Что вы здесь делаете? — спросил его командир, а остальные взяли пики наизготовку. — Поворачивайте обратно.
Акмед остановился и опустил руки. Его разноцветные глаза впились в лицо сорболдца. После нескольких мгновений мертвой тишины один из солдат наклонился к соседу, стоявшему за спиной командира, и что-то прошептал ему на ухо. Акмеду показалось, что он услышал слова «король фирболгов». Очевидно, он не ошибся, поскольку командир молча отошел в сторону, давая ему пройти.
Получалось, что титул имеет свои преимущества, как и его знаменитое уродство.
— Я хочу поговорить с мастерами, — спокойно сказал он, делая шаг к солдатам, но стараясь двигаться так, чтобы им не померещилась в его действиях скрытая угроза.
Солдаты переглянулись, а потом посмотрели на командира.
Большинство из них не говорят на едином языке, — пояснил командир. — Ваше величество, — добавил он после короткой паузы.
— Кто они?
Солдат покачал головой:
— Кочевники. Странствующие ремесленники с юго-востока. Они называют себя панджери. Наверное, их наняла императрица. Раз в несколько лет они приходят, чтобы заняться стеклом. Правда, одна женщина сказала, что они скоро уедут.
В его голосе послышались неприятные нотки, когда он произносил слово «женщина».
Акмед посмотрел мимо солдат на четверку оставшихся мастеров.
— Какая женщина?
Командир пожал плечами, повернулся и некоторое время наблюдал за работающими людьми.
— Они все так похожи, — неуверенно проговорил он. — Советую обратиться к этой, ваше величество.
И он указал на леса, выстроенные от подножия скалы до самых окон часовни.
Наверху остался всего один мастер, остальные продолжали собирать вещи. Женщина стояла на коленях и, не обращая внимания на косые лучи заходящего солнца и крики товарищей, упорно полировала какой-то участок только что установленного стекла в склепе наследного принца.
Акмед коротко кивнул. В голове у него стучали сердитые молоточки: совет либо ждал появления короля фирболгов, либо — еще того хуже — начался в его отсутствие. Он быстро преодолел последнюю часть подъема. Несколько панджери остановились и вопросительно посмотрели на него.
— Кто ваш вождь? — спросил он у трех мужчин и женщины, не спускавших с него глаз.
Неожиданно он почувствовал, как кто-то прикоснулся к его локтю. Эши пробился к нему через толпу аристократов и глав государств и встал рядом.
— Акмед, рад встрече.
Король болгов едва заметно кивнул.
— Где Рапсодия?
— В Наварне, — ответил король намерьенов, наклонившись вперед, чтобы получше разглядеть процессию, поднимающуюся на помост, где находилось Место Взвешивания. — Впрочем, сейчас она отправилась к Элинсинос.
Раздался последний удар колоколов, и наступила тишина, даже в толпе перестали перешептываться.
Воины с носилками с превеликой осторожностью поднялись но ступенькам, ведущим к весам, за ними проследовал Благословенный. Другие духовные лица остались внизу, окружив огромный помост, на котором была установлена священная реликвия. Одному из священников, шедших во главе процессии, вручили два свитка и перо. Он развернул тот из них, что выглядел более древним.
На верхней площадке Благословенного встретили два солдата, державшие укрепленный на длинных шестах резной сундук размером с гроб. Вместе с Благословенным они встали возле одной из чаш весов и застыли, глядя в сторону солнца.
Глаза Акмеда сузились, когда под руководством Найлэша Моусы завернутое в полотно тело осторожно положили на одну из золотых чаш. Они с Эши продолжали внимательно наблюдать за тем, как Благословенный начал вытаскивать из резного сундука маленькие мешочки с песком, носящие название «кулаки» — мера веса, которая использовалась в Сорболде и среди купцов, заключавших здесь сделки. Благословенный принялся тщательно укладывать «кулаки» на свободную чашу весов, следя за тем, чтобы чаши пришли в равновесие.
Это продолжалось довольно долго, и наконец Благословенный Сорболда подал сигнал священнику, державшему свитки. Тот быстро подошел к помосту и записал то, что ему сказал Благословенный, после чего повернулся к Патриарху:
— Ее величество, вдовствующая императрица, при рождении весила двадцать три кулака и один палец. После коронации ее вес составил пятьсот пятьдесят один кулак и один палец. После свадьбы он достиг шестисот шестидесяти шести кулаков и шести пальцев. После рождения сына, наследного принца Вишлы, — семисот семидесяти пяти кулаков и двух пальцев. Во время празднования пятидесятилетнего юбилея она весила пятьсот четырнадцать кулаков и восемь пальцев. Когда императрице исполнилось семьдесят пять лет, ее вес составлял триста шестьдесят шесть кулаков и три пальца.
Некоторое время священник изучал пергамент, и у него на лице появилось недоуменное выражение, затем он объявил слегка дрожащим голосом:
— В день смерти императрица весила сто два кулака и три пальца.
Толпа недоуменно загудела. Эши и Акмед переглянулись.
— Этого просто не может быть, — пробормотал король намерьенов. — Получается, что после смерти она весила лишь немногим больше, чем при рождении, — это вес трехлетнего ребенка.
— Очевидно, весы допустили ошибку.
Со всех сторон послышались сдавленные восклицания. Король болгов оглянулся и увидел, что расслышавшие его реплику горожане смотрят на него с ужасом и смятением. Эши наклонился к уху Акмеда и прошептал:
— Не слишком разумное замечание в этих местах. Весы уже много лет считаются безошибочным инструментом при решении всех серьезных вопросов. Как ты только что слышал, жителей Сорболда взвешивают во время самых важных событий в их жизни, но лишь членов императорской семьи допускают до весов правосудия.
Акмед покачал головой, но ничего не ответил. Он видел чаши этих весов, установленных в другом месте — еще в прошлой жизни, в Серендаире, и знал их историю лучше, чем Эши.
— Повтори еще раз вес императрицы после смерти.
— Сто два кулака и три пальца.
Благословенный и Патриарх переглянулись. Найлэш Моуса подошел к краю помоста и обратился к толпе.
— Всю свою жизнь ее величество жила и дышала ради Сорболда. Стоит ли удивляться, что даже ее бренное тело улетучилось и растворилось в воздухе, — проговорил он своим скрипучим голосом. — Она отдала все, что имела, своему народу. Такой маленький вес после смерти доказывает чистоту и силу ее духа. Теперь императрицу ждет достойная ее свершений загробная жизнь.
Охваченная сомнениями толпа молчала.
Благословенный подал сигнал солдатам, они быстро сняли завернутый в саван труп и положили на носилки, а «кулаки» вернули в сундук. Теперь пришел черед солдат, державших тело принца. Они с видимым трудом положили его на чашу весов.
И вновь Благословенный Сорболда начал церемонию взвешивания, выставляя на свободную чашу мешочки с песком. Минута проходила за минутой, толпа начала роптать, но Благословенный не торопясь продолжал свое дело, аккуратно добавляя все новые и новые маленькие мешочки. Наконец он сообщил результат главному священнику, который повернулся к Патриарху и толпе.
— Его высочество, наследный принц Вишла, весил при рождении двадцать восемь кулаков, восемь пальцев, — монотонно принялся читать священник. — Когда ему исполнилось одиннадцать лет, его вес составил шестьсот девяносто три кулака. — Здесь он откашлялся. Очевидно, больше при жизни принца не взвешивали. — После смерти его вес составил тысячу триста пятьдесят шесть кулаков и три пальца.
По толпе прокатился изумленный шепот, потом воцарилась тишина.
— В отличие от ее величества, — вновь заговорил Найлэш Моуса, — которая отдала всю себя людям, мы с горечью отмечаем, что наследный принц Вишла, так хорошо подготовившийся к служению, умер, не получив возможности использовать свой потенциал. Вне всякого сомнения, он бы внес весомый вклад в процветание Сорболда.
Благословенный Сорболда немного постоял и, поняв, что ему нечего добавить, дал сигнал солдатам, которые с трудом подняли тело принца и уложили его на носилки.
Благословенный кивнул священнику, стоявшему во главе процессии, и тот неспешным шагом начал долгий путь к Терреанфору.
Они прошли сквозь толпу, глядя прямо перед собой. Но даже если бы они внимательно смотрели по сторонам, едва ли кто-нибудь из них заметил бы мужчину, наблюдавшего за процессией с довольным выражением лица.
И лицо его было вовсе не таким прозрачным, как в тот день, когда он в последний раз стоял возле весов в свете полной луны.
21
КОГДА ПОХОРОННАЯ ПРОЦЕССИЯ и приглашенные сановники добрались до базилики, расположенной внутри Ночной Горы, толпа совсем притихла.
Всем гостям было предложено оставить свиту у горного перевала, охранявшегося стражниками, — именно здесь находился вход в базилику Земли. Двадцать отрядов армии Сорболда следили за выполнением этого распоряжения.
Король фирболгов и король намерьенов, вместе спустившиеся с помоста на площади, так и прошли весь путь рядом, следуя за шеренгами священников в разноцветных одеяниях.
— Почему она не приехала? — спросил Акмед, когда они спустились в горное ущелье и вошли в туннель, где над их головами вздымались неприступные скалы.
Эши улыбнулся, глядя на усыпанную мелкими камешками тропу.
— У нее появились более важные дела.
Шедший впереди священник обернулся и сердито посмотрел на них, но ничего не сказал. Монархам пришлось прервать разговор.
У входа в пещеру, в которой находилась базилика, процессия остановилась.
Два золотых знака были установлены в том месте ущелья, куда могли попасть солнечные лучи. Знаки уложили на огромную церемониальную плиту и налили на нее масло.
Гостям пришлось ждать, пока солнце зажжет огонь, перенесенный затем в четыре маленьких светильника, которые должны были разогнать мрак по пути в подземный храм Земли.
Процессия медленно двинулась по проходу к базилике, и Акмед с интересом оглядел темные стены. Земля, высохшая и каменистая у входа в туннель, становилась прохладной и влажной по мере того, как они спускались все ниже. Далекий тусклый свет озарял им путь, на гладких чистых стенах метались тени. Акмед подумал, что разноцветные стены, должно быть, удивительно красивы, но свет здесь был слишком тусклым.
Траурная процессия спускалась все ниже, и звуки внешнего мира постепенно исчезали, им на смену пришла медленная мелодичная песнь Земли. Обычное ухо с трудом различало низкие звуки, и многие гости ничего не слышали. Акмед был в этом уверен, поскольку его сердце — в отличие от сердец всех остальных — стало биться в одном ритме с мелодией Земли. Эши тоже ощутил ее ритм.
Впереди на стенах играли блики света. Духовные лица, солдаты с носилками, скорбящие и гости замедлили шаг, приближаясь к танцующим теням. Сановники и вовсе остановились, дожидаясь момента, когда они наконец смогут войти в базилику.
После долгих томительных мгновений они прошли под высокой аркой и оказались в огромном круглом помещении.
Отраженный свет терялся в трех полукруглых нишах, расположенных в трех четвертях круга. Напротив процессии располагалась самая большая ниша, вход в нее украшала арка, из которой лился яркий мерцающий свет — такой Акмед видел лишь в самом сердце Земли. Ослепительные отсветы метались по стенам.
Из другой ниши доносился ровный плеск воды. Неверный свет, то ярко вспыхивающий, то исчезающий, отражался в журчащем подземном потоке, который превращался в фонтан, периодически меняющий свою высоту.
Из последней ниши вдруг подул ветер, несущий ароматы влажной земли.
«Хвалебная песнь остальных стихий», — отметил Акмед, оглядываясь в поисках четвертой ниши, посвященной эфиру, и не находя ее.
По чьей-то беззвучной команде четыре светильника одновременно погасли.
Пришло время войти в базилику.
Похоронная процессия медленно прошла под высокой аркой. Найлэш Моуса, как Благословенный Терреанфора, шел впереди, за ним следовали священники, Патриарх, носилки с телами, скорбящие и сановники. Почти все они, за исключением Благословенного и Патриарха, впервые попали внутрь базилики.
Как только они оказались внутри огромной базилики, песнь Земли зазвучала громче, стала отчетливее. Она немного напоминала звуки, которые можно услышать на руднике: звон далеких молотов, свист ветра, гуляющего в бесчисленных пещерах, шуршание растущих в земле корней. Внутри Терреанфора песнь обрела голос — низкую медленную мелодию, похожую на хор монахов в окутанном мраком монастыре.
От этой мысли Акмед невольно содрогнулся.
Однако неприятные воспоминания моментально исчезли, разрушенные всепоглощающим ощущением торжественности, возникшим в полнейшей темноте.
Хотя свет давали лишь слабые отблески огня, горевшего в пещере перед входом, Акмед видел, что громадный собор заполнен множеством статуй, созданных из самой земли. За колоннами, поднимающимися к невидимому потолку, высоту которого было невозможно оценить, располагался целый зверинец: выполненные в натуральную величину скульптуры слонов и львов, газелей и волков, казалось, двигаются в тени, хотя их глаза оставались устремленными в одну точку. Затем Акмед разглядел, что колонны имеют форму деревьев, на которых сидят птицы из Живого Камня, окрашенные в глубокие великолепные цвета земли.
Проходя мимо гигантского изваяния, удивительно похожего на живое существо, Акмед вспомнил о том, как они с Грунтором и Рапсодией вышли из чрева Земли в этот незнакомый мир, где нашли приют люди, покинувшие Серендаир. Люди, которые сначала покорили новый мир, а потом опустошили своей дурацкой войной и глупыми обидами. Многое из истории своей исчезнувшей родины они потом обнаружили в музее, созданном Стивеном Наварнским, одним из немногих намерьенов, к кому Акмед относился с искренней симпатией.
Стивен с гордостью продемонстрировал им пять гравюр с изображением пяти замечательных базилик, построенных в честь каждой из стихий. Он терпеливо перечислил их названия, хотя во многих случаях его перевод с древненамерьенского на орланданское наречие не отличался точностью: Аббат Митлннис, собор в виде огромного, потерпевшего крушение корабля, возведенный на песке на морском побережье Авондерра, — Единый Бог, Повелитель Моря; Вракна, круглая базилика в Бетани, имевшая форму солнца, окружающая огненный колодец, пылающий в земной коре, — Единый Бог, Огонь Вселенной; Райлс Седелиан, базилика ветра, чьи восемьсот семьдесят шесть колоколов, звонивших на колокольне, освящали землю своей воздушной музыкой, — Единый Бог, Дух Воздуха (хотя Акмед знал, что буквальный перевод звучал иначе — Дыхание Жизни); наконец, Лиантаар, самая крупная базилика с невероятно высоким шпилем, расположенная в священном городе-государстве Сепульварта, где проводил службу Патриарх, — Единый Бог, Свет Мира.
Акмед вспомнил, как Стивен рассказывал о Терреанфоре, как с восторгом описывал пики Ночной Горы, показывал единственный офорт, на котором не было изображения здания собора, поскольку сама базилика находилась под землей.
«Это церковь Единого Бога, Короля Земли, пли Терреанфора. Базилика высечена внутри Ночной Горы, и даже в полдень свет не может до нее добраться. Сорболд — бесплодное пыльное место, царство солнца. В сорболдианской религии нетрудно найти остатки язычества, хотя и ее сторонники поклоняются Единому Богу. Они верят, что часть Земли все еще жива с тех самых времен, когда родился наш мир, и Ночная Гора — одно из мест, где находится Живой Камень. Так что вращение самой Земли освящает землю, на которой стоит базилика. Поскольку я бывал там, могу сказать, что жители Сорболда правы. Те места исполнены магии».
Теперь, шагая под уходящими ввысь каменными деревьями, мимо огромных статуй существ, высеченных из Живого Камня, Акмед понял, что погибший герцог был прав.
К тому моменту когда процессия углубилась в Терреанфор, миновав сад животных и внутреннее святилище, появились статуи солдат, и Акмед заметил новый источник света, только на сей раз он был холодным. Присмотревшись, он обнаружил, что часть скал, в которых вырублен собор, испускает внутреннее сияние — подобное явление он наблюдал только во время путешествия под Землей.
«Стихия эфира», — подумал Акмед.
Когда они с Эши прошли под двумя скрещенными клинками каменных воинов, процессия остановилась.
Впереди Акмед с трудом различал движения солдат, они перекладывали закутанные в белые саваны тела на алтарь из Живого Камня, из глубины которого лилась песнь Земли. Ее отзвуки, успокаивающие, но наполненные болью, убаюкивали его, когда сначала Патриарх, а потом и Благословенный начали обряд погребения на древненамерьенском языке. Раньше на нем говорили все жители Серендаира, а теперь он превратился в мертвый язык, используемый только во время религиозных церемоний.
«О, наша мать Земля, поджидающая нас под вечным небом, укрой нас, поддержи, дай отдых».
Акмед не знал, сколько длилась церемония. Могли пройти мгновения или же целая вечность, прежде чем процессия продолжила свое движение.
Благословенный все дальше уводил духовных лиц, солдат с носилками и гостей Сорболда в непроглядную темноту, мимо алтарей из Живого Камня, окутанных все той же сладостной, полнозвучной и торжественной песнью.
В глубине души Акмед вдруг ощутил болезненный укол, ему захотелось остаться в этих темных стенах, которые при свете будут источать зеленый, пурпурный и синий цвета, полные чистой незамутненной жизни. Здесь присутствовала сила, глубокая сущность стихии, и она обращалась к нему от имени его родителей: Акмед почувствовал любовь своей матери-дракианки к земле и родство его неизвестного отца с пещерами, в которых он обитал. Он настолько погрузился в свои мысли, что едва не затерялся в темноте, и ему пришлось ускорить шаг, чтобы догнать Эши.
Процессия вышла к высокой прямой лестнице, уходящей в темноту над алтарями. По мере того как они поднимались по ступенькам, воздух становился теплее и легче, перед ними заклубился серый туман.
— Видимо, лестница ведет в склеп, — пробормотал Эши, когда темнота начала рассеиваться.
Акмед проворчал в ответ что-то невразумительное, ему хотелось, чтобы длинный ритуал поскорее подошел к концу и они смогли обсудить то, ради чего прибыли сюда, — будущее Сорболда.
Лестница привела их в большое помещение с низким куполообразным потолком, освещенное мерцающими скалами, на которые Акмед еще раньше обратил внимание.
В центре помещения находились два помоста, привязанные веревками к блокам, вставленным в прямоугольные отверстия в потолке.
Благословенный произнес заключительные слова погребального обряда, похожего на ритуал, проводимый священниками Роланда, только здесь было больше древних элементов, о которых так давно рассказывал Акмеду Стивен. Когда обряд завершился, Благословенный повернулся к собравшимся:
— Дети мои, церемония воссоединения с нашей матерью Землей закончена. Осталось лишь погребение тел умерших, они будут положены в склепы королевской усыпальницы. Если вы пожелаете уйти сейчас, прислужники проводят вас в Джерна Тал, где состоится поминальный пир, после которого начнется совет. Если же вы хотите взглянуть на склепы, вам придется подняться по Лестнице Истинно Верующих, — добавил он, указывая на узкий дверной проем в стене, расположенный неподалеку от тел, которые уже начали поднимать к потолку. — Там вы сможете наблюдать погребение. Прошу вас учесть, что лестница очень крутая и узкая. Если ваше здоровье оставляет желать лучшего или вы боитесь замкнутых пространств, я советую вам вернуться в Джерна Тал.
Сановники, которым хотелось поскорее выбраться на свежий воздух, толпой последовали за уходящими прислужниками.
Все, за исключением короля намерьенов и короля фирболгов. Они переглянулись, а потом быстро зашагали к лестнице, на которую показал Благословенный.
Найлэш Моуса не преувеличивал, говоря о трудном подъеме. Плечо Акмеда и правый бок Эши постоянно задевали за высеченные в скале стены. По мере того как они поднимались вверх, воздух становился все теплее, а земля суше.
— Не слишком разумное решение, — проворчал Акмед, сделав тринадцатый оборот вокруг оси лестницы. — На самом деле меня склепы совсем не интересуют, просто захотелось узнать, удастся ли им поднять наследного принца.
— Возможно, на верхних этажах есть пара ломовых лошадей или слон, — предположил Эши, прижимая правую руку к телу.
— Если впереди еще один пролет, я поворачиваю назад, — заявил король болгов, неторопливо продвигаясь вперед. — Меня не удивит, если лепнина выведет нас на вершину одного из этих горных пиков…
Эши услышал, как Акмед ахнул.
— Что такое? — спросил он, когда король болгов остановился.
Акмед ничего не ответил, лишь сделал несколько неуверенных шаюв вперед и огляделся по сторонам.
Они оказались в верхней погребальной часовне Терреанфора, где находились личные склепы монархов Сорболда. По Акмеду и Эшп показалось, будто они попали внутрь живой радуги.
Часовня быта узкой, но очень высокой. Каменные колонны, поддерживавшие потолок, были украшены статуями людей, по-видимому, героев Сорболда если судить по их строгим и мужественным лицам. Статуи отмечали границы между гробницами, почти невидимыми в стенах.
А стены практически полностью были сделаны из изысканного витражного стекла.
Король болгов сделал еще шаг, и его залило розовое мерцающее сияние, соседствующее с голубыми потоками света. Когда на солнце набежало облачко, свет начал пульсировать.
Акмед не мог отвести глаз от изумительного пиршества красок, наслаждаясь их чистотой и мастерством скульпторов и ремесленников, создавших все это. Базилика была возведена более тысячи лет назад, в нее вложили свой труд десятки поколений строителей. И создали настоящий шедевр, залитый лучами полуденного солнца.
— Чудесный последний вид.
Приглушенный голос Эши прозвучал у самого уха Акмеда. Однако он без всяких усилий отмахнулся от этих слов и погрузился в созерцание радужного великолепия.
Впрочем, сознание Акмеда, затуманенное чувственным восприятием мира, отметило две вещи.
Во-первых, усыпальница каждого императора имела собственное безукоризненно выполненное окно, украшенное символическим изображением сути правления монарха. Лейта была увековечена в виде красивой полной женщины в роскошных одеяниях, одной рукой раздающей хлеб бедным, а другой твердо держащей меч. Не вызывало сомнений, что окно сделали много лет назад, вероятно, сразу после рождения Лейты. Удивительное искусство художников поражало воображение.
Во-вторых, Акмед видел, что возле окон, за которыми найдут свой последний приют императрица и ее сын, двигаются какие-то тени. Мастера занимались окончательной подгонкой витражей… последние штрихи перед тем, как усопшие обретут бессмертие в великолепном многоцветий стекла. Теперь их будут вспоминать, глядя на эти произведения искусства.
Люди за окнами…
Мастера витражей.
22
ВЗБИРАЯСЬ по западному склону горы, Акмед пересмотрел свое отношение к наличию свиты. Да, ему удалось произвести впечатление на других правителей, и это наверняка сыграет свою роль, поскольку во время совета непременно возникнут конфликты, но он понял, что хотя бы один помощник ему совсем не помешал бы: тогда бы не пришлось все делать самому и он бы не опоздал на столь важное мероприятие.
К тому моменту когда он взобрался на вершину, солнце уже клонилось к закату, окрашивая землю в цвета крови. Акмед прикрыл глаза, пытаясь разглядеть мастеров, работавших со стеклом.
Большинство из них уже ушли.
Оставшиеся собирали свои инструменты и материалы и относили их в разноцветные фургоны, собираясь спуститься вниз еще до захода солнца. Акмед отметил, что почти все мастера — мужчины и женщины — смуглые, с черными волосами и темными глазами. Свою одежду кочевников они подпоясывали шарфами или ремнями, соответствующими цветам клана, к которому они принадлежали. Большинство оказались худощавыми и стройными и в этом смысле походили на него самого. Все мужчины были чисто выбриты и коротко подстрижены. Как и мужчины, женщины не отращивали волос, поэтому поначалу Акмед не слишком их различал. Складывая вещи в три разноцветных фургона, мастера витражей разговаривали на незнакомом языке.
Король болгов большими неровными прыжками помчался туда, где мастера накладывали последний глянец на новые окна, а также очищали старые, однако его остановили солдаты армии Сорболда.
— Что вы здесь делаете? — спросил его командир, а остальные взяли пики наизготовку. — Поворачивайте обратно.
Акмед остановился и опустил руки. Его разноцветные глаза впились в лицо сорболдца. После нескольких мгновений мертвой тишины один из солдат наклонился к соседу, стоявшему за спиной командира, и что-то прошептал ему на ухо. Акмеду показалось, что он услышал слова «король фирболгов». Очевидно, он не ошибся, поскольку командир молча отошел в сторону, давая ему пройти.
Получалось, что титул имеет свои преимущества, как и его знаменитое уродство.
— Я хочу поговорить с мастерами, — спокойно сказал он, делая шаг к солдатам, но стараясь двигаться так, чтобы им не померещилась в его действиях скрытая угроза.
Солдаты переглянулись, а потом посмотрели на командира.
Большинство из них не говорят на едином языке, — пояснил командир. — Ваше величество, — добавил он после короткой паузы.
— Кто они?
Солдат покачал головой:
— Кочевники. Странствующие ремесленники с юго-востока. Они называют себя панджери. Наверное, их наняла императрица. Раз в несколько лет они приходят, чтобы заняться стеклом. Правда, одна женщина сказала, что они скоро уедут.
В его голосе послышались неприятные нотки, когда он произносил слово «женщина».
Акмед посмотрел мимо солдат на четверку оставшихся мастеров.
— Какая женщина?
Командир пожал плечами, повернулся и некоторое время наблюдал за работающими людьми.
— Они все так похожи, — неуверенно проговорил он. — Советую обратиться к этой, ваше величество.
И он указал на леса, выстроенные от подножия скалы до самых окон часовни.
Наверху остался всего один мастер, остальные продолжали собирать вещи. Женщина стояла на коленях и, не обращая внимания на косые лучи заходящего солнца и крики товарищей, упорно полировала какой-то участок только что установленного стекла в склепе наследного принца.
Акмед коротко кивнул. В голове у него стучали сердитые молоточки: совет либо ждал появления короля фирболгов, либо — еще того хуже — начался в его отсутствие. Он быстро преодолел последнюю часть подъема. Несколько панджери остановились и вопросительно посмотрели на него.
— Кто ваш вождь? — спросил он у трех мужчин и женщины, не спускавших с него глаз.