Страница:
— Ну, теперь ты ведешь жизнь привилегированной великосветской дамы, — рассмеялся Анборн.
Пока солдаты разбивали лагерь, Шрайк помог генералу слезть с коня и усадил его на расстеленное одеяло неподалеку от костра. Рапсодия устроилась рядом с ним, ей тут же вручили чашку с сидром и тарелку с печеньем.
Она отстегнула Звездный Горн и вытащила клинок. Поляну наполнило низкое гудение, разнесшееся затем по притихшему сумрачному лесу.
Живущая в душе Рапсодии стихия огня отозвалась на зов меча, и ей стало легче.
Солдаты завороженно наблюдали, как Рапсодия приблизила пылающий клинок к сложенному в кучу хворосту, и через мгновение перед ними пылал жаркий костер, а во все стороны разлетались веселые искры, подобные светлячкам.
Рапсодия положила меч на колени, придерживая его локтями и не обращая внимания на волны пламени, пробегавшие по клинку. Она прислушивалась к болтовне четверки солдат, расположившихся у костра, чтобы перекусить. Еще четверо охраняли маленький лагерь.
«В этом ночном летнем лесу есть что-то освежающее и придающее силы», — подумала Рапсодия, глубоко вдыхая прохладный влажный воздух, так сильно отличающийся от сухого жара Ярима. Быть может, ей будет лучше среди чудесных лесных ароматов, под пологом листвы. Однако перед глазами у нее все еще стоял туман, и немного кружилась голова.
И хотя до Великого Белого Дерева оставалось много лиг, Рапсодия услышала его песню, таинственную мелодию, струящуюся в воздухе, исходящую от всех растений бескрайнего леса. Она закрыла глаза и зачарованно слушала, позволив музыке наполнить и очистить свое сознание.
Она начала тихо напевать песню о доме, которую слышала от своего отца-моряка, когда была совсем маленькой девочкой.
Родился я под этой самой ивой,
Отец мой был крестьянином простым.
У леса и реки я рос счастливо,
Играл в траве под небом голубым.
Но «Прочь отсюда!» ветер с запада воззвал,
И жажда приключений вдаль меня погнала.
Я бросил все, чем дорожил, и побежал,
Поверив в то, что солнце обещало.
Мне встретилась любовь под этой ивой,
И сердце встрепенулось, и в тиши
Я подарил колечко девушке красивой
И клятву верности принес ей от души.
Но «В бой! К победе!» ветер с запада воззвал,
И я послушно в путь пустился снова,
За короля и родину бесстрашно воевал
Под солнцем и луной, в жару и холод.
И семь морей под парусами бороздя,
Во сне я часто видел дорогую сердцу иву
И девушку, которая ждала, ждала, ждала…
Вот возвращусь, и заживем счастливо.
Но «Разворачивайся!» ветер с запада воззвал,
Когда корабль мой буря бросила на скалы
И ветер с мачты паруса срывал,
А солнце лишь бесстрастно наблюдало.
И вот я вновь лежу под нашей ивой,
Все позади: сраженья и далекие моря.
С невестой я навеки разлучен,
И крепко держит меня мать сыра земля.
Пусть «Прочь отсюда!» ветер с запада взывает,
Свободен навсегда мой дух теперь.
Он выше солнца, выше моря, выше неба,
Не ведает ни огорчений, ни потерь.
Едва лишь зазвучали первые слова, разговоры прекратились, Анборн, Шрайк и солдаты затихли. Всех увлекла грустная мелодия. Рапсодия закончила петь, и мужчины дружно вздохнули.
— А теперь еще одну песню, если ты в настроении, леди, — попросил Анборн, сделав большой глоток из своей кружки. — Ты можешь порадовать нас балладой под названием «Печальная и удивительная история о Симеоне Блоуфеллоу и туфельке любовницы»? Ты знаешь, это моя любимая.
Рапсодия рассмеялась, чувствуя, как тает комок у нее в горле и расслабляется ноющее тело.
— Песню гваддов? Ты хочешь послушать их песню?
Анборн состроил обиженную гримасу:
— Почему бы и нет? Хоть гвадды и маленький народ…
— Но они делают отличные скамеечки для ног, — добавил Шрайк:
— Из этого не следует, что они плохие певцы…
— Очень мягкие, если их сварить с картофелем…
— И создатели превосходных баллад…
— А также могут послужить отличной мишенью для арбалетчиков…
— Ладно! — Рапсодия так хохотала, что у нее заболели ребра. — Прекратите немедленно. — Она постаралась расправить плечи и откашлялась. — Мне нужна моя лютня, — добавила она, устраиваясь поудобнее. — Я была бы чрезвычайно признательна, если бы кто-нибудь принес мне ее из кареты.
Стражники вскочили на ноги, искоса посмотрев на своего командира и его адъютанта, которые умудрялись так нахально вести себя в присутствии леди, не вызывая у нее ни малейшего возмущения.
Анборн с комичным видом вздохнул, когда один из солдат побежал к карете за лютней.
— Конечно, она лучше звучит на концертине, — с умным видом заявил Анборн, повернувшись к Шрайку.
— Или на скрипке со струнами из жил гваддов.
Рапсодия поднесла руку ко рту, пытаясь подавить приступ тошноты и смеха.
— Еще одна такая реплика, Шрайк, и я не стану отворачиваться в сторону, когда меня начнет тошнить.
— Ничего себе, — разводя руками, проворчал Шрайк. — Никогда не видел, чтобы она была такой злой и раздражительной, правда, Анборн? Интересно, что на нее нашло? О, кажется, я понял. Твой племянник.
Анборн огрел старого друга по уху и бросил на него свирепый взгляд.
Рапсодия взяла из рук солдата лютню, настроила ее и заиграла мелодию душещипательной песенки гваддов Серендаира о герое Симеоне Блоуфеллоу и туфельке его потерянной любовницы.
— Другую! Спойте другую песню, леди, — попросил Шрайк, как только она закончила трагическую историю.
— Как насчет колыбельной? — спросила Рапсодия, поудобнее устраивая лютню на коленях. — И дело не только в том, что уже поздно, — мне пора начинать тренироваться.
Мужчины не стали отказываться, и Рапсодия запела старую песенку, происхождение которой давно забыла:
Спи, маленькая птичка, под моим крылом…
Анборн неожиданно побледнел и схватил Рапсодию за плечо.
— Спой что-нибудь другое, — прохрипел он. Рапсодия ошеломленно заморгала.
— Извини, — быстро ответила она, пытаясь разглядеть выражение лица генерала, но он опустил голову и отвернулся.
— Не нужно извиняться, лучше спой что-нибудь другое.
Встревоженная Рапсодия вспомнила песню о ветерке, под которую засыпала она сама. Никто из присутствующих не мог ее слышать, ни у кого она не вызовет печальных воспоминаний. Она неуверенно начала петь, ее голос сливался с потрескиванием хвороста в костре, пульсировал вместе с пламенем, лизавшим Звездный Горн.
Спи, мое дитя, моя малышка,
На траве, где не смолкает звон ручья,
Где, посвистывая, ветер прочь уносит
Все волненья, и обиды, и печали дня.
Отдыхай, моя дочурка дорогая,
Где зуек в траве гнездо усердно вьет,
Где под головой так сладко пахнет клевер,
Где по небу в облаках луна плывет.
Пусть тебе приснится сон, моя родная,
С лунным светом, с лепетом ручья,
И не бойся улететь на крыльях ветра.
Я с тобой, моя любовь вернет тебя.
Анборн взглянул на Рапсодию только после того, как она закончила петь.
— Чудесная песенка, — тихо сказал он. — Где ты ее слышала?
— От матери, — ответила Рапсодия. — У нее имелись песни на все случаи жизни. У лиринов есть традиция: как только женщина узнает, что она ждет ребенка, она выбирает песню, которая будет сопровождать растущую в ее теле жизнь. Это ее первый дар своему малышу, его собственная песня. — Она посмотрела в темноту. — У каждого из моих братьев была своя песня, но эту мама пела, вынашивая меня. Матери лиринглас поют выбранную песню каждый день, когда остаются одни, перед утренними молитвами и после вечерних. По ней ребенок узнает свою мать, она становится его первой колыбельной, единственной и неповторимой для каждого малыша. Лирины живут под открытым небом, для них очень важно, чтобы дети вели себя тихо, если вдруг возникнет опасность. Песня быстро успокаивает ребенка. И он засыпает.
— Красивая традиция, — вздохнул Анборн. — Ты уже выбрала песню для моего племянника или племянницы?
Рапсодия улыбнулась:
— Еще нет. Я узнаю ее, когда придет время. Во всяком случае, так мне говорили. А теперь, если не возражаете, я хочу поспать. Спокойной вам ночи, господа.
И она устроилась возле костра.
Большую часть ночи Анборн с любовью смотрел на нее, хмурился, слыша, как Рапсодия стонет от боли, но стоило ее дыханию успокоиться, и лоб генерала разглаживался, а глаза наполнялись светом.
После смены караула Шрайк подошел к Анборну и присел рядом с ним на корточки.
— Отойдите ненадолго, — приказал он четверым солдатам, собравшимся лечь отдохнуть.
Они вопросительно посмотрели на генерала — Анборн кивнул.
Когда солдаты отошли в сторону, Шрайк вытащил тонкую саблю и протянул старому другу.
— Возьми оружие, — приказал Шрайк. Анборн отвернулся:
— Не сегодня. Шрайк не сдавался.
— Возьми клинок, — настаивал он на своем.
— Я не перенесу. Не сегодня, Шрайк, — проговорил Анборн, продолжая смотреть в другую сторону.
— Если ты намерен погрузиться в грустные мысли, пусть в твоих руках будет клинок, а не только воспоминания.
После долгого молчания генерал повернулся и посмотрел на своего друга, который, как всегда, стоял у него за спиной. Анборн вздохнул, взял саблю и клинком поймал отсветы пламени.
Шрайк застыл в неподвижности, наблюдая за сидящим Анборном: генерал погрузился в события прошлого, вновь переживая навсегда ушедшие мгновения. Когда-то Шрайк, благодаря могуществу слова Дающей Имя, получил способность даровать человеку его воспоминания.
Когда образ потускнел, Анборн вернул саблю Шрайку и обхватил руками свои бесполезные ноги.
— Наверное, я должен поблагодарить тебя, — едва слышно произнес он.
— Не нужно. Ты никогда меня не благодарил.
— И на то есть причина, — буркнул генерал, устраиваясь спать. — Есть вещи, которые мужчина не должен видеть, как бы сильно ему этого ни хотелось. А теперь верни солдат, пусть они отдохнут.
Утром путешествие к логову драконихи возобновилось. Отличная погода простояла еще три дня, и они спокойно ехали все дальше и дальше.
Пока не ударила первая арбалетная стрела.
РАННИМ УТРОМ четвертого дня, когда они находились в половине дня пути от удобного брода через реку Тара-фель, Шрайк зачем-то наклонился вперед в седле.
Адъютант Анборна всегда ехал в арьергарде, сразу за своим генералом, в буквальном смысле прикрывая его спину, как он это делал в течение долгих лет. Вот почему, когда была выпущена первая арбалетная стрела, ее направили в Шрайка, оказавшегося последним из стражей, следовавших за каретой, где спала Рапсодия.
Несмотря на свои годы, Шрайк обладал великолепной реакцией, поэтому он успел бросить взгляд на арбалетные стрелы, которые вонзились в спины ехавших перед ним солдат, когда они уже начали сползать со своих седел, перестав владеть ногами, как Анборн.
Направленная в Шрайка стрела попала в высокое седло, не причинив старому воину вреда, что позволило ему стремительно развернуться и выстрелить из своих арбалетов в лица двух появившихся из-за кустов врагов. Шрайк уловил шелест веток, в воздух поднялась пыль, обоих отбросило назад, но звука падения тел на землю так и не последовало.
Время словно замедлило свой бег, он слышал удары своего сердца, ржание вставшей на дыбы лошади, треск ломающихся сучьев. И в этот, последний момент перед тем, как вторая стрела ударила в него и горлом хлынула кровь, до Шрайка донесся его собственный голос, который, казалось, ему уже не принадлежал. Он выкрикнул слова тревоги:
— На нас напали! Езжайте вперед! Вперед!
Следующая стрела ударила ему в грудь, и он задохнулся. Шрайк отчаянно сражался с надвигающейся тьмой. Арбалет выпал из его левой руки, стрела вдавилась в лошадь, которая упала на бок, и он сосредоточил оставшиеся силы тела и души на последнем выстреле.
И выпустил стрелу.
Сначала он решил, что промахнулся, однако сквозь мрак, затопивший его сознание, старому солдату показалось, что еще одно тело врага ударилось о землю.
Падая с лошади, он успел подумать, что почти не чувствует боли, лишь в ушах стоит такой гул, словно гремят чудовищные барабаны. Кровь хлестала из его груди на зеленую траву.
Анборн выкрикнул его имя, но все звуки вдруг стихли, и Шрайк погрузился в пустоту.
— Скачите вперед! Окружите карету! — крикнул генерал, поворачивая лошадь назад — именно в этот момент Шрайк упал на траву, заливая кровью землю.
Анборн шлепнул рукой лошадь, направляя ее поперек дороги, в одной руке он держал пращу, а другой вытаскивал меч. Глаза генерала горели яростным огнем.
Под градом арбалетных стрел лошадь поскакала в обратном направлении. Анборн приник к шее скакуна и услышал стук колес кареты — возницы принялись нахлестывать лошадей, оставшиеся в живых солдаты выполняли приказ своего генерала. Анборн помчался прямо в лес, туда, откуда летели стрелы. Исчез холодный практицизм, с которым лорд-маршал направлял свои войска в бой во время самых кровавых кампаний в истории континента. Анборн не мог сдержать свой гнев, он нанес шесть быстрых ударов клинком арбалетчику, превратив его тело в кровавое месиво.
В следующее мгновение ему показалось, что стук копыт прекратился, он остановил своего скакуна и, охваченный ужасом, обернулся.
Последовал новый арбалетный залп по карете. Один из возниц, не успев выпустить поводьев из рук, на всем скаку рухнул на землю — стрела угодила ему прямо в лоб.
Поводья оказались под колесами, и карета резко накренилась. Солдаты пока еще скакали рядом, стреляя в сторону кустов.
Двое солдат, не останавливая лошадей, попытались перебраться на козлы кареты, чтобы вытащить поводья. Одному сопутствовал успех, другой получил стрелу в спину.
— Скачите изо всех сил! — закричал Анборн, но они его уже не слышали.
Он вновь развернул лошадь и помчался вдоль лесной опушки, преследуя двух пеших арбалетчиков, которые бежали в сторону дороги. Через несколько мгновений он догнал первого, сбил его с ног и с удовлетворением услышал, как раскололся его череп под копытами лошади. После чего одним ударом клинка снес голову второму.
Впереди Анборн разглядел еще два десятка врагов, возможно больше, и понял, что видит лишь фланг сил противника, устроившего засаду. Охваченный отчаянием, он вновь пригнулся к шее своего коня, понимая, что к этому моменту карета уже окружена, а солдаты почти наверняка перебиты.
Он не думал о Шрайке.
Рапсодия проснулась, когда карету начало трясти.
Она попыталась избавиться от тумана, часто окружавшего ее сознание с тех пор, как она забеременела. Карету бросало из стороны в сторону, и у нее тут же закружилась голова. Рапсодия не сразу сообразила, что происходит, она еще не до конца выбралась из цепких объятий странного сна.
Затем она услышала крики солдат охраны и приглушенные голоса на незнакомом языке.
Дрожащей рукой она нащупала рукоять меча.
«Этого просто не может быть», — подумала она, пытаясь избавиться от тумана в голове и приступа тошноты, но тут карету так резко тряхнуло, что она упала на пол.
Когда ее ухо оказалось прижатым к полу кареты, она услышала жуткий крик, и кровь у нее похолодела.
Это был клич, возвещающий неминуемую победу.
Сенешаль ждал в полу лиге от дороги.
Ветер донес до него стук колес приближающейся кареты, потом он услышал крики. Обернувшись через плечо, он позвал Фергуса, возглавлявшего резерв. Эта часть отряда была на лошадях, которых им удалось раздобыть на прошлой неделе.
— Она приближается. Заберите ее с дороги.
Фергус коротко кивнул, пришпорил лошадь и вместе с отрядом помчался вперед.
Сенешаль поднес руку к небольшой металлической бочке, наполовину заполненной нефтью. Он открыл свой разум, приглашая демона войти.
«Крив», — прошептали они одновременно.
Нефть загорелась, пламя с ревом устремилось ввысь. В небо поднялись клубы черного дыма, во все стороны полетели искры, обжигая зеленую листву над дорогой. Очень скоро огонь уже пылал вовсю.
Отряд, возглавляемый Фергусом, ускакал, и позицию заняли лучники Кайюса, вооруженные большими луками со стрелами, смазанными смолой.
Пока карета, петляя, мчалась вперед по лесной дороге, оставшиеся шесть солдат прикрывали возницу, отчаянно пришпоривая своих коней, чтобы не отстать: лошади, запряженные в карету, от страха понесли.
Их атаковали еще дважды, один раз слева, другой — справа, оба раза пытаясь попасть в возницу.
Теперь врагов было так много, что возница и солдаты уже не отбивались, они лишь старались удержать карету на дороге. Враги пытались заставить их съехать на обочину. Руки возницы, из последних сил удерживавшего лошадей, были все в крови, но он не давал колесам соскользнуть с колеи.
Поднявшись на небольшой холм, они увидели троих всадников, мчавшихся им наперерез. Нападавшие тут же подстрелили возницу и одного из солдат, заставив карету свернуть на север, в низину.
Оставшиеся солдаты остановились и окружили карету.
С тем же успехом можно было попытаться остановить море при помощи щита.
Атакующие набросились на солдат Анборна, оттеснили их в лес, и вскоре с ними было покончено.
Между тем трое всадников сопровождали лишившуюся возницы карету в низину, потом двое приблизились к ней и ловко перерубили постромки. Лошади тут же умчались в лес.
Одинокая карета по инерции проехала еще немного и повалилась на бок. Так она и осталась беспомощно лежать в канаве с продолжавшими вращаться колесами.
Стоявший на холме сенешаль удовлетворенно кивнул.
— Подожгите карету, — приказал он побледневшему Кайюсу. — И будьте готовы схватить ее, когда она выскочит наружу.
Лучники тотчас запалили кончики стрел и по сигналу сенешаля выстрелили в указанную цель.
Стрелы по огненной дуге полетели к карете и глубоко вонзились в дверцы и крышу.
Сенешаль вновь взмахнул рукой, и поднялся ветер, взметая вверх палую листву.
Через мгновение карета запылала.
></emphasis>
Анборн, находившийся чуть дальше на лесной дороге, увидел столб густого черного дыма. Он выругался, рассек клинком грудь очередного врага и вновь пустил лошадь галопом.
Одинокий всадник мчался сквозь лес навстречу пожару.
Некоторое время ничего не происходило, карета разгоралась все сильнее.
Затем в дыму появились руки — Рапсодия распахнула дверцу кареты, которая оказалась над ней. В руках она держала Звездный Горн. Сейчас он больше всего походил на головню, сливаясь с окружающим пламенем. Она положила меч на стенку кареты и вылезла наверх, прижимая к лицу платок.
Казалось, вокруг пылает весь лес, но благодаря связи со стихией огня Рапсодия знала, что загорелась лишь карета и сухая трава вокруг. На границе огня она разглядела фигуры людей. Среди них не было ее охраны.
Если еще совсем недавно в голове у Рапсодии клубился туман, то сейчас она мыслила холодно и расчетливо. Ей не следует бояться пламени, она — илиаченва'ар, она владеет мечом стихии огня, несущего жизнь. Поэтому ей лучше дожидаться врага в кольце огня.
Она ошибалась.
В стене огня, повинуясь чьей-то команде, открылось некое подобие дверцы. Вооруженные враги осторожно приближались к ней.
«О боги! — подумала она, пытаясь найти хоть какое-то объяснение. — Должно быть, в них вселился ф'дор или они находятся во власти демона. О боги! »
Рапсодия оглянулась через плечо.
Сзади осторожно приближалось еще восемь или девять человек, их туманные очертания сливались друг с другом.
Пытаясь подавить панику, Рапсодия откашлялась, чтобы очистить легкие от дыма, взяла в руки Звездный Горн и сосредоточилась на своей связи с клинком, черпая у него силу. Рапсодия вспомнила тренировки с Элендрой, прежней илиаченва'ар. Древняя лиринская воительница заставляла ее сражаться с завязанными глазами, используя внутренние вибрации противников, улавливаемые Звездным Горном.
Рапсодия закрыла глаза и полностью сосредоточилась на мече.
Теперь, мысленным взором, она видела врагов достаточно ясно: фигуры цвета радуги держали в руках голубые клинки, красные сердца и лица полыхали жаром. Всего их было четырнадцать. Они медленно окружали ее, приближаясь к пламени, распространявшемуся по траве от горящей кареты. Она бросила платок, отвела меч в сторону, а другую руку подняла ладонью вверх.
— Оставайтесь на месте, иначе вы умрете, — произнесла она как можно громче, стараясь вложить в свой голос уверенность Дающей Имя.
Все, как один, замерли на месте.
Рапсодия медленно развернулась, держа наготове меч и не открывая глаз, чтобы надежнее контролировать движения врага. Наступила тишина, лишь потрескивала горящая карета.
В ста пятидесяти ярдах от дороги, возле пылающей бочки, стоял какой-то человек в длинном плаще с капюшоном. Он взмахнул рукой и что-то прокричал на незнакомом Рапсодии языке.
Мужчины заморгали, встряхнулись, словно избавляясь от действия ее слов, и устремились к Рапсодии.
— Ну, тогда идите сюда! — крикнула охваченная гневом Рапсодия. — Умрите, если вам так хочется.
Тошнота и головокружение растворились в обжигающей ярости. Теперь каждое движение Рапсодии было продиктовано холодным расчетом.
Она сразу же поняла, что солдатам запрещено ее убивать. Они намеревались взять ее в плен.
А вот у нее такого запрета не было.
Рапсодия подняла меч над головой и быстро нарисовала защитный круг, пропев звенящую ноту своего клинка.
В тот же миг тонкая линия, засверкав в пламени пожара, обрела собственную жизнь. Теперь для противника Рапсодия превратилась в туманный силуэт.
С небольшого холма, где стояли человек в плаще и несколько его спутников, послышался сердитый крик, и от этого голоса у Рапсодии почему-то похолодело сердце.
Четверо бандитов перед ней замедлили шаг, стараясь отвлечь ее внимание от двух других, подкрадывающихся сзади. Она подождала, когда эта парочка подойдет достаточно близко, резко развернулась и нанесла серию ударов.
Меч запел песнь мщения, пламя стекало по лезвию, и Рапсодия двумя руками нанесла удар первому бандиту в глаз, а обратным взмахом перерезала горло второму. С закрытыми глазами она не могла видеть удивления, появившегося на их лицах перед тем, как они захлебнулись собственной кровью. Рапсодия уже повернулась, чтобы встретить четверку новых врагов.
Она сражалась очень аккуратно, берегла руки, вовремя убирала ноги, когда нападавшие при помощи длинных посохов пытались сделать ей подножку и уронить на землю. Рапсодия полностью вошла в ритм боя, слившись в единое целое со своим клинком. И тут к горящей карете примчался Анборн.
Громкий щелчок арбалета на мгновение отвлек нападающих, и Рапсодия спокойно вонзила клинок в живот врага, набросившегося на нее сзади. Анборн выстрелил еще раз, стрела с такой силой вошла в тело всадника, что он вылетел из седла, а затем генерал повернулся и обезглавил пехотинца, пытавшегося при помощи секиры сбить Рапсодию с ног.
С быстротой и синхронностью, рожденными тренировками у одного наставника, они моментально поделили врагов. Анборн перезарядил арбалет и выстрелил, прикончив еще одного всадника, а потом со всего размаха опустил рукоять меча на череп оказавшегося перед ним бандита. Рапсодия увернулась и побежала в сторону, наводя своих врагов на линию стрельбы Анборна.
Со стороны холма раздались новые приказы, и человек в плаще начал спускаться вниз.
У него из-за спины выехало семеро всадников, а лучники вновь опустили кончики стрел в огонь.
Между тем Анборн прикончил последнего из четырнадцати пеших врагов и, наклонившись в седле, протянул Рапсодии руку.
— Рапсодия! Сюда!
Она перепрыгнула через корчившееся на земле тело и побежала к Анборну, приготовившись вскочить на его скакуна.
— Лучники, стреляйте в лошадь, — приказал сенешаль. — Кайюс, убей всадника.
Рапсодии оставалось сделать не больше пяти шагов, когда прекрасный черный жеребец споткнулся и рухнул на бок, сбросив генерала, успевшего наклониться в противоположную сторону.
Забыв обо всем, Рапсодия закричала от ужаса и в долю секунды оказалась возле друга. Упав на колени, она прикрыла его своим телом, пытаясь понять, жив ли он. Его одежда горела. Рапсодия заставила пламя погаснуть, но не смогла сдержать слез.
Генерал лежал на спине, его стекленеющие глаза смотрели на Рапсодию. Он попытался улыбнуться и дрожащей рукой погладил ее по плечу.
— Уходи отсюда, хорошенькая дурочка, — хрипло прошептал он. — Их слишком много.
Сенешаль, издали сквозь пламя следивший за развитием событий, заметил, что Рапсодия склонилась над телом всадника.
«Шлюха, — взвыл он про себя. — Жалкая, блудливая шлюха».
Ярость пылала в его мозгу, собственная ненависть, не имеющая отношения к ф'дору.
Он сжал рукоять Тайстериска и, не замедляя шага, вытащил его из ножен.
Едва меч стихии воздуха покинул ножны, как поднялся ветер, который тут же подхватил искры с горящей травы и понес их вперед, к лесной прогалине. Зеленые листья, сопротивлявшиеся огню, вспыхнули под его обжигающим дыханием, пламя ярче солнечного света взметнулось к небу.
Пока солдаты разбивали лагерь, Шрайк помог генералу слезть с коня и усадил его на расстеленное одеяло неподалеку от костра. Рапсодия устроилась рядом с ним, ей тут же вручили чашку с сидром и тарелку с печеньем.
Она отстегнула Звездный Горн и вытащила клинок. Поляну наполнило низкое гудение, разнесшееся затем по притихшему сумрачному лесу.
Живущая в душе Рапсодии стихия огня отозвалась на зов меча, и ей стало легче.
Солдаты завороженно наблюдали, как Рапсодия приблизила пылающий клинок к сложенному в кучу хворосту, и через мгновение перед ними пылал жаркий костер, а во все стороны разлетались веселые искры, подобные светлячкам.
Рапсодия положила меч на колени, придерживая его локтями и не обращая внимания на волны пламени, пробегавшие по клинку. Она прислушивалась к болтовне четверки солдат, расположившихся у костра, чтобы перекусить. Еще четверо охраняли маленький лагерь.
«В этом ночном летнем лесу есть что-то освежающее и придающее силы», — подумала Рапсодия, глубоко вдыхая прохладный влажный воздух, так сильно отличающийся от сухого жара Ярима. Быть может, ей будет лучше среди чудесных лесных ароматов, под пологом листвы. Однако перед глазами у нее все еще стоял туман, и немного кружилась голова.
И хотя до Великого Белого Дерева оставалось много лиг, Рапсодия услышала его песню, таинственную мелодию, струящуюся в воздухе, исходящую от всех растений бескрайнего леса. Она закрыла глаза и зачарованно слушала, позволив музыке наполнить и очистить свое сознание.
Она начала тихо напевать песню о доме, которую слышала от своего отца-моряка, когда была совсем маленькой девочкой.
Родился я под этой самой ивой,
Отец мой был крестьянином простым.
У леса и реки я рос счастливо,
Играл в траве под небом голубым.
Но «Прочь отсюда!» ветер с запада воззвал,
И жажда приключений вдаль меня погнала.
Я бросил все, чем дорожил, и побежал,
Поверив в то, что солнце обещало.
Мне встретилась любовь под этой ивой,
И сердце встрепенулось, и в тиши
Я подарил колечко девушке красивой
И клятву верности принес ей от души.
Но «В бой! К победе!» ветер с запада воззвал,
И я послушно в путь пустился снова,
За короля и родину бесстрашно воевал
Под солнцем и луной, в жару и холод.
И семь морей под парусами бороздя,
Во сне я часто видел дорогую сердцу иву
И девушку, которая ждала, ждала, ждала…
Вот возвращусь, и заживем счастливо.
Но «Разворачивайся!» ветер с запада воззвал,
Когда корабль мой буря бросила на скалы
И ветер с мачты паруса срывал,
А солнце лишь бесстрастно наблюдало.
И вот я вновь лежу под нашей ивой,
Все позади: сраженья и далекие моря.
С невестой я навеки разлучен,
И крепко держит меня мать сыра земля.
Пусть «Прочь отсюда!» ветер с запада взывает,
Свободен навсегда мой дух теперь.
Он выше солнца, выше моря, выше неба,
Не ведает ни огорчений, ни потерь.
Едва лишь зазвучали первые слова, разговоры прекратились, Анборн, Шрайк и солдаты затихли. Всех увлекла грустная мелодия. Рапсодия закончила петь, и мужчины дружно вздохнули.
— А теперь еще одну песню, если ты в настроении, леди, — попросил Анборн, сделав большой глоток из своей кружки. — Ты можешь порадовать нас балладой под названием «Печальная и удивительная история о Симеоне Блоуфеллоу и туфельке любовницы»? Ты знаешь, это моя любимая.
Рапсодия рассмеялась, чувствуя, как тает комок у нее в горле и расслабляется ноющее тело.
— Песню гваддов? Ты хочешь послушать их песню?
Анборн состроил обиженную гримасу:
— Почему бы и нет? Хоть гвадды и маленький народ…
— Но они делают отличные скамеечки для ног, — добавил Шрайк:
— Из этого не следует, что они плохие певцы…
— Очень мягкие, если их сварить с картофелем…
— И создатели превосходных баллад…
— А также могут послужить отличной мишенью для арбалетчиков…
— Ладно! — Рапсодия так хохотала, что у нее заболели ребра. — Прекратите немедленно. — Она постаралась расправить плечи и откашлялась. — Мне нужна моя лютня, — добавила она, устраиваясь поудобнее. — Я была бы чрезвычайно признательна, если бы кто-нибудь принес мне ее из кареты.
Стражники вскочили на ноги, искоса посмотрев на своего командира и его адъютанта, которые умудрялись так нахально вести себя в присутствии леди, не вызывая у нее ни малейшего возмущения.
Анборн с комичным видом вздохнул, когда один из солдат побежал к карете за лютней.
— Конечно, она лучше звучит на концертине, — с умным видом заявил Анборн, повернувшись к Шрайку.
— Или на скрипке со струнами из жил гваддов.
Рапсодия поднесла руку ко рту, пытаясь подавить приступ тошноты и смеха.
— Еще одна такая реплика, Шрайк, и я не стану отворачиваться в сторону, когда меня начнет тошнить.
— Ничего себе, — разводя руками, проворчал Шрайк. — Никогда не видел, чтобы она была такой злой и раздражительной, правда, Анборн? Интересно, что на нее нашло? О, кажется, я понял. Твой племянник.
Анборн огрел старого друга по уху и бросил на него свирепый взгляд.
Рапсодия взяла из рук солдата лютню, настроила ее и заиграла мелодию душещипательной песенки гваддов Серендаира о герое Симеоне Блоуфеллоу и туфельке его потерянной любовницы.
— Другую! Спойте другую песню, леди, — попросил Шрайк, как только она закончила трагическую историю.
— Как насчет колыбельной? — спросила Рапсодия, поудобнее устраивая лютню на коленях. — И дело не только в том, что уже поздно, — мне пора начинать тренироваться.
Мужчины не стали отказываться, и Рапсодия запела старую песенку, происхождение которой давно забыла:
Спи, маленькая птичка, под моим крылом…
Анборн неожиданно побледнел и схватил Рапсодию за плечо.
— Спой что-нибудь другое, — прохрипел он. Рапсодия ошеломленно заморгала.
— Извини, — быстро ответила она, пытаясь разглядеть выражение лица генерала, но он опустил голову и отвернулся.
— Не нужно извиняться, лучше спой что-нибудь другое.
Встревоженная Рапсодия вспомнила песню о ветерке, под которую засыпала она сама. Никто из присутствующих не мог ее слышать, ни у кого она не вызовет печальных воспоминаний. Она неуверенно начала петь, ее голос сливался с потрескиванием хвороста в костре, пульсировал вместе с пламенем, лизавшим Звездный Горн.
Спи, мое дитя, моя малышка,
На траве, где не смолкает звон ручья,
Где, посвистывая, ветер прочь уносит
Все волненья, и обиды, и печали дня.
Отдыхай, моя дочурка дорогая,
Где зуек в траве гнездо усердно вьет,
Где под головой так сладко пахнет клевер,
Где по небу в облаках луна плывет.
Пусть тебе приснится сон, моя родная,
С лунным светом, с лепетом ручья,
И не бойся улететь на крыльях ветра.
Я с тобой, моя любовь вернет тебя.
Анборн взглянул на Рапсодию только после того, как она закончила петь.
— Чудесная песенка, — тихо сказал он. — Где ты ее слышала?
— От матери, — ответила Рапсодия. — У нее имелись песни на все случаи жизни. У лиринов есть традиция: как только женщина узнает, что она ждет ребенка, она выбирает песню, которая будет сопровождать растущую в ее теле жизнь. Это ее первый дар своему малышу, его собственная песня. — Она посмотрела в темноту. — У каждого из моих братьев была своя песня, но эту мама пела, вынашивая меня. Матери лиринглас поют выбранную песню каждый день, когда остаются одни, перед утренними молитвами и после вечерних. По ней ребенок узнает свою мать, она становится его первой колыбельной, единственной и неповторимой для каждого малыша. Лирины живут под открытым небом, для них очень важно, чтобы дети вели себя тихо, если вдруг возникнет опасность. Песня быстро успокаивает ребенка. И он засыпает.
— Красивая традиция, — вздохнул Анборн. — Ты уже выбрала песню для моего племянника или племянницы?
Рапсодия улыбнулась:
— Еще нет. Я узнаю ее, когда придет время. Во всяком случае, так мне говорили. А теперь, если не возражаете, я хочу поспать. Спокойной вам ночи, господа.
И она устроилась возле костра.
Большую часть ночи Анборн с любовью смотрел на нее, хмурился, слыша, как Рапсодия стонет от боли, но стоило ее дыханию успокоиться, и лоб генерала разглаживался, а глаза наполнялись светом.
После смены караула Шрайк подошел к Анборну и присел рядом с ним на корточки.
— Отойдите ненадолго, — приказал он четверым солдатам, собравшимся лечь отдохнуть.
Они вопросительно посмотрели на генерала — Анборн кивнул.
Когда солдаты отошли в сторону, Шрайк вытащил тонкую саблю и протянул старому другу.
— Возьми оружие, — приказал Шрайк. Анборн отвернулся:
— Не сегодня. Шрайк не сдавался.
— Возьми клинок, — настаивал он на своем.
— Я не перенесу. Не сегодня, Шрайк, — проговорил Анборн, продолжая смотреть в другую сторону.
— Если ты намерен погрузиться в грустные мысли, пусть в твоих руках будет клинок, а не только воспоминания.
После долгого молчания генерал повернулся и посмотрел на своего друга, который, как всегда, стоял у него за спиной. Анборн вздохнул, взял саблю и клинком поймал отсветы пламени.
Шрайк застыл в неподвижности, наблюдая за сидящим Анборном: генерал погрузился в события прошлого, вновь переживая навсегда ушедшие мгновения. Когда-то Шрайк, благодаря могуществу слова Дающей Имя, получил способность даровать человеку его воспоминания.
Когда образ потускнел, Анборн вернул саблю Шрайку и обхватил руками свои бесполезные ноги.
— Наверное, я должен поблагодарить тебя, — едва слышно произнес он.
— Не нужно. Ты никогда меня не благодарил.
— И на то есть причина, — буркнул генерал, устраиваясь спать. — Есть вещи, которые мужчина не должен видеть, как бы сильно ему этого ни хотелось. А теперь верни солдат, пусть они отдохнут.
Утром путешествие к логову драконихи возобновилось. Отличная погода простояла еще три дня, и они спокойно ехали все дальше и дальше.
Пока не ударила первая арбалетная стрела.
27
РАННИМ УТРОМ четвертого дня, когда они находились в половине дня пути от удобного брода через реку Тара-фель, Шрайк зачем-то наклонился вперед в седле.
Адъютант Анборна всегда ехал в арьергарде, сразу за своим генералом, в буквальном смысле прикрывая его спину, как он это делал в течение долгих лет. Вот почему, когда была выпущена первая арбалетная стрела, ее направили в Шрайка, оказавшегося последним из стражей, следовавших за каретой, где спала Рапсодия.
Несмотря на свои годы, Шрайк обладал великолепной реакцией, поэтому он успел бросить взгляд на арбалетные стрелы, которые вонзились в спины ехавших перед ним солдат, когда они уже начали сползать со своих седел, перестав владеть ногами, как Анборн.
Направленная в Шрайка стрела попала в высокое седло, не причинив старому воину вреда, что позволило ему стремительно развернуться и выстрелить из своих арбалетов в лица двух появившихся из-за кустов врагов. Шрайк уловил шелест веток, в воздух поднялась пыль, обоих отбросило назад, но звука падения тел на землю так и не последовало.
Время словно замедлило свой бег, он слышал удары своего сердца, ржание вставшей на дыбы лошади, треск ломающихся сучьев. И в этот, последний момент перед тем, как вторая стрела ударила в него и горлом хлынула кровь, до Шрайка донесся его собственный голос, который, казалось, ему уже не принадлежал. Он выкрикнул слова тревоги:
— На нас напали! Езжайте вперед! Вперед!
Следующая стрела ударила ему в грудь, и он задохнулся. Шрайк отчаянно сражался с надвигающейся тьмой. Арбалет выпал из его левой руки, стрела вдавилась в лошадь, которая упала на бок, и он сосредоточил оставшиеся силы тела и души на последнем выстреле.
И выпустил стрелу.
Сначала он решил, что промахнулся, однако сквозь мрак, затопивший его сознание, старому солдату показалось, что еще одно тело врага ударилось о землю.
Падая с лошади, он успел подумать, что почти не чувствует боли, лишь в ушах стоит такой гул, словно гремят чудовищные барабаны. Кровь хлестала из его груди на зеленую траву.
Анборн выкрикнул его имя, но все звуки вдруг стихли, и Шрайк погрузился в пустоту.
— Скачите вперед! Окружите карету! — крикнул генерал, поворачивая лошадь назад — именно в этот момент Шрайк упал на траву, заливая кровью землю.
Анборн шлепнул рукой лошадь, направляя ее поперек дороги, в одной руке он держал пращу, а другой вытаскивал меч. Глаза генерала горели яростным огнем.
Под градом арбалетных стрел лошадь поскакала в обратном направлении. Анборн приник к шее скакуна и услышал стук колес кареты — возницы принялись нахлестывать лошадей, оставшиеся в живых солдаты выполняли приказ своего генерала. Анборн помчался прямо в лес, туда, откуда летели стрелы. Исчез холодный практицизм, с которым лорд-маршал направлял свои войска в бой во время самых кровавых кампаний в истории континента. Анборн не мог сдержать свой гнев, он нанес шесть быстрых ударов клинком арбалетчику, превратив его тело в кровавое месиво.
В следующее мгновение ему показалось, что стук копыт прекратился, он остановил своего скакуна и, охваченный ужасом, обернулся.
Последовал новый арбалетный залп по карете. Один из возниц, не успев выпустить поводьев из рук, на всем скаку рухнул на землю — стрела угодила ему прямо в лоб.
Поводья оказались под колесами, и карета резко накренилась. Солдаты пока еще скакали рядом, стреляя в сторону кустов.
Двое солдат, не останавливая лошадей, попытались перебраться на козлы кареты, чтобы вытащить поводья. Одному сопутствовал успех, другой получил стрелу в спину.
— Скачите изо всех сил! — закричал Анборн, но они его уже не слышали.
Он вновь развернул лошадь и помчался вдоль лесной опушки, преследуя двух пеших арбалетчиков, которые бежали в сторону дороги. Через несколько мгновений он догнал первого, сбил его с ног и с удовлетворением услышал, как раскололся его череп под копытами лошади. После чего одним ударом клинка снес голову второму.
Впереди Анборн разглядел еще два десятка врагов, возможно больше, и понял, что видит лишь фланг сил противника, устроившего засаду. Охваченный отчаянием, он вновь пригнулся к шее своего коня, понимая, что к этому моменту карета уже окружена, а солдаты почти наверняка перебиты.
Он не думал о Шрайке.
Рапсодия проснулась, когда карету начало трясти.
Она попыталась избавиться от тумана, часто окружавшего ее сознание с тех пор, как она забеременела. Карету бросало из стороны в сторону, и у нее тут же закружилась голова. Рапсодия не сразу сообразила, что происходит, она еще не до конца выбралась из цепких объятий странного сна.
Затем она услышала крики солдат охраны и приглушенные голоса на незнакомом языке.
Дрожащей рукой она нащупала рукоять меча.
«Этого просто не может быть», — подумала она, пытаясь избавиться от тумана в голове и приступа тошноты, но тут карету так резко тряхнуло, что она упала на пол.
Когда ее ухо оказалось прижатым к полу кареты, она услышала жуткий крик, и кровь у нее похолодела.
Это был клич, возвещающий неминуемую победу.
Сенешаль ждал в полу лиге от дороги.
Ветер донес до него стук колес приближающейся кареты, потом он услышал крики. Обернувшись через плечо, он позвал Фергуса, возглавлявшего резерв. Эта часть отряда была на лошадях, которых им удалось раздобыть на прошлой неделе.
— Она приближается. Заберите ее с дороги.
Фергус коротко кивнул, пришпорил лошадь и вместе с отрядом помчался вперед.
Сенешаль поднес руку к небольшой металлической бочке, наполовину заполненной нефтью. Он открыл свой разум, приглашая демона войти.
«Крив», — прошептали они одновременно.
Нефть загорелась, пламя с ревом устремилось ввысь. В небо поднялись клубы черного дыма, во все стороны полетели искры, обжигая зеленую листву над дорогой. Очень скоро огонь уже пылал вовсю.
Отряд, возглавляемый Фергусом, ускакал, и позицию заняли лучники Кайюса, вооруженные большими луками со стрелами, смазанными смолой.
Пока карета, петляя, мчалась вперед по лесной дороге, оставшиеся шесть солдат прикрывали возницу, отчаянно пришпоривая своих коней, чтобы не отстать: лошади, запряженные в карету, от страха понесли.
Их атаковали еще дважды, один раз слева, другой — справа, оба раза пытаясь попасть в возницу.
Теперь врагов было так много, что возница и солдаты уже не отбивались, они лишь старались удержать карету на дороге. Враги пытались заставить их съехать на обочину. Руки возницы, из последних сил удерживавшего лошадей, были все в крови, но он не давал колесам соскользнуть с колеи.
Поднявшись на небольшой холм, они увидели троих всадников, мчавшихся им наперерез. Нападавшие тут же подстрелили возницу и одного из солдат, заставив карету свернуть на север, в низину.
Оставшиеся солдаты остановились и окружили карету.
С тем же успехом можно было попытаться остановить море при помощи щита.
Атакующие набросились на солдат Анборна, оттеснили их в лес, и вскоре с ними было покончено.
Между тем трое всадников сопровождали лишившуюся возницы карету в низину, потом двое приблизились к ней и ловко перерубили постромки. Лошади тут же умчались в лес.
Одинокая карета по инерции проехала еще немного и повалилась на бок. Так она и осталась беспомощно лежать в канаве с продолжавшими вращаться колесами.
Стоявший на холме сенешаль удовлетворенно кивнул.
— Подожгите карету, — приказал он побледневшему Кайюсу. — И будьте готовы схватить ее, когда она выскочит наружу.
Лучники тотчас запалили кончики стрел и по сигналу сенешаля выстрелили в указанную цель.
Стрелы по огненной дуге полетели к карете и глубоко вонзились в дверцы и крышу.
Сенешаль вновь взмахнул рукой, и поднялся ветер, взметая вверх палую листву.
Через мгновение карета запылала.
></emphasis>
Анборн, находившийся чуть дальше на лесной дороге, увидел столб густого черного дыма. Он выругался, рассек клинком грудь очередного врага и вновь пустил лошадь галопом.
Одинокий всадник мчался сквозь лес навстречу пожару.
Некоторое время ничего не происходило, карета разгоралась все сильнее.
Затем в дыму появились руки — Рапсодия распахнула дверцу кареты, которая оказалась над ней. В руках она держала Звездный Горн. Сейчас он больше всего походил на головню, сливаясь с окружающим пламенем. Она положила меч на стенку кареты и вылезла наверх, прижимая к лицу платок.
Казалось, вокруг пылает весь лес, но благодаря связи со стихией огня Рапсодия знала, что загорелась лишь карета и сухая трава вокруг. На границе огня она разглядела фигуры людей. Среди них не было ее охраны.
Если еще совсем недавно в голове у Рапсодии клубился туман, то сейчас она мыслила холодно и расчетливо. Ей не следует бояться пламени, она — илиаченва'ар, она владеет мечом стихии огня, несущего жизнь. Поэтому ей лучше дожидаться врага в кольце огня.
Она ошибалась.
В стене огня, повинуясь чьей-то команде, открылось некое подобие дверцы. Вооруженные враги осторожно приближались к ней.
«О боги! — подумала она, пытаясь найти хоть какое-то объяснение. — Должно быть, в них вселился ф'дор или они находятся во власти демона. О боги! »
Рапсодия оглянулась через плечо.
Сзади осторожно приближалось еще восемь или девять человек, их туманные очертания сливались друг с другом.
Пытаясь подавить панику, Рапсодия откашлялась, чтобы очистить легкие от дыма, взяла в руки Звездный Горн и сосредоточилась на своей связи с клинком, черпая у него силу. Рапсодия вспомнила тренировки с Элендрой, прежней илиаченва'ар. Древняя лиринская воительница заставляла ее сражаться с завязанными глазами, используя внутренние вибрации противников, улавливаемые Звездным Горном.
Рапсодия закрыла глаза и полностью сосредоточилась на мече.
Теперь, мысленным взором, она видела врагов достаточно ясно: фигуры цвета радуги держали в руках голубые клинки, красные сердца и лица полыхали жаром. Всего их было четырнадцать. Они медленно окружали ее, приближаясь к пламени, распространявшемуся по траве от горящей кареты. Она бросила платок, отвела меч в сторону, а другую руку подняла ладонью вверх.
— Оставайтесь на месте, иначе вы умрете, — произнесла она как можно громче, стараясь вложить в свой голос уверенность Дающей Имя.
Все, как один, замерли на месте.
Рапсодия медленно развернулась, держа наготове меч и не открывая глаз, чтобы надежнее контролировать движения врага. Наступила тишина, лишь потрескивала горящая карета.
В ста пятидесяти ярдах от дороги, возле пылающей бочки, стоял какой-то человек в длинном плаще с капюшоном. Он взмахнул рукой и что-то прокричал на незнакомом Рапсодии языке.
Мужчины заморгали, встряхнулись, словно избавляясь от действия ее слов, и устремились к Рапсодии.
— Ну, тогда идите сюда! — крикнула охваченная гневом Рапсодия. — Умрите, если вам так хочется.
Тошнота и головокружение растворились в обжигающей ярости. Теперь каждое движение Рапсодии было продиктовано холодным расчетом.
Она сразу же поняла, что солдатам запрещено ее убивать. Они намеревались взять ее в плен.
А вот у нее такого запрета не было.
Рапсодия подняла меч над головой и быстро нарисовала защитный круг, пропев звенящую ноту своего клинка.
В тот же миг тонкая линия, засверкав в пламени пожара, обрела собственную жизнь. Теперь для противника Рапсодия превратилась в туманный силуэт.
С небольшого холма, где стояли человек в плаще и несколько его спутников, послышался сердитый крик, и от этого голоса у Рапсодии почему-то похолодело сердце.
Четверо бандитов перед ней замедлили шаг, стараясь отвлечь ее внимание от двух других, подкрадывающихся сзади. Она подождала, когда эта парочка подойдет достаточно близко, резко развернулась и нанесла серию ударов.
Меч запел песнь мщения, пламя стекало по лезвию, и Рапсодия двумя руками нанесла удар первому бандиту в глаз, а обратным взмахом перерезала горло второму. С закрытыми глазами она не могла видеть удивления, появившегося на их лицах перед тем, как они захлебнулись собственной кровью. Рапсодия уже повернулась, чтобы встретить четверку новых врагов.
Она сражалась очень аккуратно, берегла руки, вовремя убирала ноги, когда нападавшие при помощи длинных посохов пытались сделать ей подножку и уронить на землю. Рапсодия полностью вошла в ритм боя, слившись в единое целое со своим клинком. И тут к горящей карете примчался Анборн.
Громкий щелчок арбалета на мгновение отвлек нападающих, и Рапсодия спокойно вонзила клинок в живот врага, набросившегося на нее сзади. Анборн выстрелил еще раз, стрела с такой силой вошла в тело всадника, что он вылетел из седла, а затем генерал повернулся и обезглавил пехотинца, пытавшегося при помощи секиры сбить Рапсодию с ног.
С быстротой и синхронностью, рожденными тренировками у одного наставника, они моментально поделили врагов. Анборн перезарядил арбалет и выстрелил, прикончив еще одного всадника, а потом со всего размаха опустил рукоять меча на череп оказавшегося перед ним бандита. Рапсодия увернулась и побежала в сторону, наводя своих врагов на линию стрельбы Анборна.
Со стороны холма раздались новые приказы, и человек в плаще начал спускаться вниз.
У него из-за спины выехало семеро всадников, а лучники вновь опустили кончики стрел в огонь.
Между тем Анборн прикончил последнего из четырнадцати пеших врагов и, наклонившись в седле, протянул Рапсодии руку.
— Рапсодия! Сюда!
Она перепрыгнула через корчившееся на земле тело и побежала к Анборну, приготовившись вскочить на его скакуна.
— Лучники, стреляйте в лошадь, — приказал сенешаль. — Кайюс, убей всадника.
Рапсодии оставалось сделать не больше пяти шагов, когда прекрасный черный жеребец споткнулся и рухнул на бок, сбросив генерала, успевшего наклониться в противоположную сторону.
Забыв обо всем, Рапсодия закричала от ужаса и в долю секунды оказалась возле друга. Упав на колени, она прикрыла его своим телом, пытаясь понять, жив ли он. Его одежда горела. Рапсодия заставила пламя погаснуть, но не смогла сдержать слез.
Генерал лежал на спине, его стекленеющие глаза смотрели на Рапсодию. Он попытался улыбнуться и дрожащей рукой погладил ее по плечу.
— Уходи отсюда, хорошенькая дурочка, — хрипло прошептал он. — Их слишком много.
Сенешаль, издали сквозь пламя следивший за развитием событий, заметил, что Рапсодия склонилась над телом всадника.
«Шлюха, — взвыл он про себя. — Жалкая, блудливая шлюха».
Ярость пылала в его мозгу, собственная ненависть, не имеющая отношения к ф'дору.
Он сжал рукоять Тайстериска и, не замедляя шага, вытащил его из ножен.
Едва меч стихии воздуха покинул ножны, как поднялся ветер, который тут же подхватил искры с горящей травы и понес их вперед, к лесной прогалине. Зеленые листья, сопротивлявшиеся огню, вспыхнули под его обжигающим дыханием, пламя ярче солнечного света взметнулось к небу.