Страница:
Панджери кивнула.
— Кузницы, которые имеются в нашем распоряжении, превосходят все, что вам доводилось видеть раньше. Четыре горна размером с три повозки, запряженных быками, мощная печь для плавления стекла, специальная печь для отжига и охлаждения, а также печь для производства листового стекла. Если вам потребуется еще одна печь, мы ее построим и сделаем все необходимые инструменты. Главная проблема состоит вот в чем, — продолжал Акмед. — Каждая секция должна иметь определенный цвет — я покажу вам образцы. Кроме того, стекло необходимо сделать достаточно прочным — оно не должно лопнуть под порывами ветра, гуляющего в горах, — а также безупречным, без пузырьков и неровностей. Лист такого стекла, пропуская свет, будет оставлять чистую тень на полу этого помещения. Разные цвета в разное время дня, в зависимости от положения солнца. Если все будет сделано правильно, в полдень на полу появится радуга.
— У вас есть план расположения каждого из цветов? — спросила Теофила.
— Да. Сейчас он у Рура. Шейн покачал головой:
— Нет, наверное, у Песочника.
Акмед вздохнул, вспомнив выражение беспокойства на лице Рапсодии, когда она неохотно копировала цвета на диаграмму.
— Я позабочусь о том, чтобы вы получили все чертежи, — сказал он Теофиле.
Акмед вытащил одну из обернутых в мешковину пластин. В его руках оказался маленький лист блестящего зеленого стекла толщиной с большой палец.
— Это образец нужного зеленого цвета, такой есть для каждого цвета, — добавил он, протягивая его Теофиле. — Кроме того, нужно будет произвести испытание на прозрачность в солнечных лучах. Если все сделано правильно, появится определенная руна, но только в том случае, если лист будет иметь необходимую толщину.
Теофила рассеянно водила рукой по осколкам стекла на столе.
— Насколько я понимаю, вам не доводилось видеть руну.
— Вы правы.
— Ничего удивительного. Вы используете совсем не те материалы.
— Да? А что нам следует использовать?
Она взяла один из осколков, тщательно осмотрела его, а потом поднесла к свету.
— Во-первых, для получения пепла нужно взять другое дерево. Какое соотношение пепла и песка вы берете?
— Полторы части пепла на одну часть песка.
Панджери покачала головой:
— Нет, два к одному. Кроме того, потребуется более тщательное просеивание. И другое дерево. В этом слишком высокое содержание поташа.
Акмед задумался. Они сжигали деревья, о которых упоминал Гвиллиам, — их рубили на лесных прогалинах к востоку от Канрифа, неподалеку от высохшего каньона.
— Когда строилась башня, использовали то же самое дерево, — возразил Акмед, взяв покрытый пятнами желтоватый кусок.
Теофила приподняла бровь.
— Вы уверены? — чуть язвительно поинтересовалась она, вновь посмотрев на осколок стекла. — Здесь растут самые разные деревья. Вы ведь брали мягкую древесину восточных лесов, не так ли?
— Да.
Она усмехнулась:
— Вам следовало обратить взгляд на запад, а не на восток. У подножия гор, на западном краю ваших владений, растет вишня или, что еще лучше, бук. В них больше натрия, а именно он необходим для производства стекла. Кроме того, в степях вы найдете полынь и крапиву — мы проезжали мимо зарослей по дороге сюда, этого нам хватит, чтобы украсить витражными стеклами все вершины Зубов, как вы того хотели! Наконец, мы можем собрать сексоз.
— Сексоз?
Панджери кивнула:
— Соляные корки, их можно найти на засушливых землях, которых немало между Илорком и Сорболдом. Во всяком случае, в степях отыскать их совсем не трудно. Вероятно, это все, что осталось от древних озер с соленой водой. Всякий раз, когда панджери натыкаются на них, они собирают сексоз. Из него получаются прекрасные добавки.
Акмед слушал Теофилу с благодарным восхищением. В ее голосе звучала такая уверенность, что после стольких месяцев сомнений и разочарований, ошибок и неудач у него в душе вновь затеплилась надежда на успех.
— Я доставил сюда бочки с минералами, неоходимыми для окраски стекла, — быстро проговорил он, переступая через осколки и кивая вошедшему в башню Руру. — Я предположил, что вам потребуется марганец для пурпура, медь для красного, железо для желтого, кобальт для синего…
— Возможно, — перебила короля Теофила. — Иногда я использую окиси металлов, но у меня есть и собственные рецепты. Различные виды пепла, а также разные температуры дают разные цвета.
— А каковы ингредиенты?
Панджери даже не улыбнулась.
— Ваши двести тысяч золотых купили мое время и труд, — напомнила она. — Но не секреты.
Рур поманил к себе короля. Акмед нетерпеливо дернул головой, и тогда фирболг откашлялся и заговорил. Он так редко открывал рот, что король болгов и Шейн с удивлением на него воззрились.
— Ваше величество, — произнес Рур и вновь поманил к себе короля.
Акмед отбросил осколок стекла и пересек комнату. Он взял кусочек промасленной ткани, протянутый ему Руром, — послание, принесенное почтовым голубем.
Акмед сразу узнал почерк Грунтора.
Он долго смотрел на письмо, пытаясь уловить смысл, а потом витиевато выругался на болгише.
— Я должен уехать, — повернулся он к Руру. — Когда я вернусь, не знаю. Позаботься о том, чтобы Теофила получила все, что ей потребуется, абсолютно все. Пусть литейщики начнут работу по ее заказам. Посели ее в покоях для послов. Однако не позволяйте ей разгуливать по коридорам Котелка, пока меня не будет.
Рур кивнул.
— Отправляйся к квартирмейстеру, пусть он приготовит все необходимое для моего путешествия. Я прямо сейчас еду в Сепульварту.
Потом Акмед вернулся к панджери и Шейну.
— Я должен немедленно уехать, Теофила. — Он быстро огляделся. — Рур позаботится обо всем, что вам потребуется. Я… как только вернусь, сразу же включусь в работу. Вы уже поняли, что требуется сделать, и сможете обойтись без моего присутствия?
— Мне нужны чертежи.
— Хорошо. Шейн, позаботься о том, чтобы Теофила получила чертежи.
И король болгов выскочил в коридор.
Он бежал по длинным туннелям, мимо удивленных стражников, рабочих, ремесленников и обычных болгов, молча уступавших ему дорогу. У короля было такое лицо, что никому не хотелось оказаться на его пути.
Акмед свернул в узкий туннель, служивший в качестве вентиляционного прохода для горячего воздуха, который зимой подавался в Котелок, чтобы обогревать помещения. Сейчас этот проход не использовался. Акмед быстро выбрался по нему на восточный скальный уступ, откуда открывался вид на Кревенсфилдскую равнину. Акмед постарался успокоить выпрыгивающее из груди сердце, он сделал несколько глубоких вздохов, пока не нашел внутренний центр, сфокусировавшись на собственных вибрациях.
Затем, не в силах сдержать дрожь, король закрыл глаза и отвел в сторону вуаль, позволив порывам теплого летнего ветра коснуться кожи. Он пытался отыскать знакомый ритм.
Лишь равнодушный свист ветра был ему ответом.
Он забросил более широкую сеть, максимально открыл разум, и от усилий у него тут же заболела голова. Акмед прочесывал самые укромные места, использовал каждый порыв ветра, отчаянно пытаясь поймать хотя бы отдаленный отголосок биения сердца Рапсодии, ритм которого был знаком ему не меньше, чем собственный. Он ждал долгие мгновения, пробуя воздух, вдыхая его как можно глубже, словно рассчитывая, что сумеет уловить частичку Рапсодии.
Ничего.
«Рапсодия», — беззвучно позвал он, бросая ее имя ветру, словно сеть, а потом вытаскивая его обратно силой разума, надеясь поймать хоть малый фрагмент, хоть что-нибудь.
Ничего.
Холодные волны страха поднимались и опадали, сжимая его сердце.
Он едва ли их чувствовал.
Акмед попробовал обнаружить биение сердца Грунтора и тут же ощутил его своей кожей — знакомый ритм жизненной силы друга. Он чувствовал голоса сердец тысяч других людей, спасшихся с Серендаира.
Только Рапсодии нигде не было.
Прекратив поиски, Акмед поспешил к конюшням, где квартирмейстер уже оседлал его лошадь, и помчался на запад в сторону Сепульварты, прежде чем большинство болгов успели осознать, что он вернулся.
Омет вернулся на свое рабочее место в башне, завершив очередную проверку образцов в печи для отжига, и почти сразу же обнаружил незнакомку там, куда попасть было так же трудно, как и в личные покои короля фирболгов.
Незнакомка беседовала с Шейном и Руром, опустившись на корточки возле груды древесного пепла и кусков стекла. Он не сразу сообразил, что это женщина, поскольку у нее была стройная фигура, короткие волосы и такой агрессивный взгляд, что поначалу он принял ее за мужчину.
Однако все сомнения разрешились, когда его заметил Шейн.
— О, Песочник! — воскликнул нескладный мастеровой, жестом приглашая Омета войти в комнату. — Ты должен познакомиться с панджери, мастером витражных стекол Теофилой. Ее нанял наш король. Теофила, это наш мастер стекольщик, Песочник.
Сидевшая на корточках женщина подняла взгляд и кивнула, ее бесстрастные глаза, на мгновение остановившись на Омете, вспыхнули, но она тут же отвернулась.
— Слушай, Песочник, чертежи у тебя? Король велел отдать их Теофиле.
Теофила и Рур вновь посмотрели на него. Когда их глаза встретились, Омет неожиданно побледнел и крепко стиснул челюсти, чтобы не выдать своего волнения.
— Ну? — нетерпеливо осведомился Шейн. — Так есть у тебя чертежи или нет?
— Э… с собой нет, — солгал он, стараясь держать спину прямо, чтобы никто не заметил холщовой сумки, которую он успел засунуть за пазуху. — Должно быть, я оставил их возле печей. Мне нужно за ними сходить.
— Ну, ради богов, не потеряй чертежи. Король засунет тебя в печь, если с ними что-нибудь случится.
Омет провел ладонью по вспотевшим волосам:
— А где… где король?
Шейн поднял взгляд от кучи пепла:
— Только что уехал по какому-то срочному делу. Сказал, что не знает, когда вернется. — Шейн заметил, куда устремлен взгляд побледневшего Омета, и рассмеялся. — Подтяни штаны, мальчик. Ты еще слишком для нее молод.
Женщина закатила глаза и резко бросила:
— Сегодня мне чертежи не нужны. Сначала я хочу посмотреть кузницу и печи, а также инструменты и материалы, которые у вас есть.
— Очень хорошо, мамочка.
Если бы у Шейна был хвост, он бы им вильнул.
— Прошу меня простить, — быстро произнес Омет и выскользнул из комнаты.
Завернув за угол, он оперся о стену, потому что у него внезапно закружилась голова.
Омет знал эту женщину, хотя она коротко остриглась и никогда раньше не носила такую одежду. Он молился всем богам, чтобы она его не узнала, ведь со времени их последней встречи он успел отрастить длинные волосы и бороду.
Они встречались в Яриме, в мастерских по изготовлению изразцов.
Мир вокруг него начал вращаться, его охватил панический страх, затопил душу и мозг.
Глава Гильдии Ворона пришла в Илорк.
ЗА МГНОВЕНИЕ ДО ТОГО, как спрыгнуть с обрыва, Рапсодия кое-что вспомнила.
Когда она в прошлый раз убежала от Майкла вместе с Акмедом и Грунтором, они попали на Широкие Луга Серендаира. Там они столкнулись с кочевниками-лиринами, которые называли себя лиринведами и путешествовали между лесами и полями, не зная, что такое дом. Она и двое болгов не имели враждебных намерений по отношению к лиринведам, однако были там чужаками. В те дни с незнакомцами могли обойтись самым жестоким образом. Акмед и Грунтор, прятавшиеся вместе с ней в высокой траве, бесшумно обнажили оружие и приготовились к сражению, которое никому не было нужно, но которое становилось неизбежным.
Именно тогда Рапсодия впервые поняла, какой силой обладает Дающая Имя и Певица. Это звание было получено ею незадолго до этого благодаря долгим мучительным тренировкам.
Она знала истинное имя высокой травы, в которой они прятались, — гимиалация. Рапсодия снова и снова шепотом повторяла это имя, вплетая в свое заклинание имена других предметов, отвлекающих внимание: облака у них над головой, теплый ветер, пригорки и впадины. Так на короткое время ей удалось изменить эманации, исходящие от каждого из ее спутников, и это позволило им раствориться среди травы, а потом, пока она продолжала петь, все трое действительно стали гимиалацией. Лиринведам казалось, будто ветер раскачивает траву, а солнце ее освещает, и они не видели теней двух фирболгов и женщины-лиринки. Лиринведы прошли мимо них настолько близко, что могли бы к ним прикоснуться, но так и не узнали, что здесь побывали чужаки.
Сейчас ее могла спасти только сила Дающей Имя.
В любом случае другого шанса у нее не будет, решила Рапсодия. Лучше умереть, разбившись о скалы, чем жить в зловонных объятиях человека-демона, который осквернит ее тело, измучит душу, а потом узнает о ребенке.
Разум отказывался представить, что произойдет дальше.
У нее не осталось выбора.
Но какое слово, какое имя спасет ее от падения с такой высоты? Она мучительно искала ответ на этот вопрос, пока лежала на земле, а Майкл давал указания своим людям. Ветер, с ревом налетавший со стороны моря, разметал ее распущенные волосы, играл лохмотьями разорванной рубашки.
На лицо Рапсодии упали капельки соленой влаги, принесенные ветром. Сначала ей показалось, что пошел дождь, но потом ее сознание сделало рывок, и она вспомнила, о чем думала несколько мгновений назад.
Дождь.
«Типта», — прошептала она голосом Дающей Имя и почувствовала, что верно подобрала ноту.
Потом Рапсодия сосредоточилась на собственной ноте, «эла», и приготовилась включить ее в коротенькую песенку с припевом.
В следующее мгновение Рапсодия вскочила и бросилась к краю утеса, продолжая повторять:
«Типта, типта, типта».
Она ощутила, как ветер подхватил ее, слегка приподняв вверх, словно каплю дождя, услышала крики у себя за спиной, но не стала обращать на них внимания, полностью сосредоточившись над разверзшейся перед ней пропастью.
«Типта, ти… »
Почувствовав, как стрела входит ей в бок, она потеряла равновесие и фокус. Потом нахлынула боль, и у нее перехватило дыхание.
От удара напряглись мышцы живота. Рапсодия согнулась, пытаясь втянуть хоть немного воздуха, и увидела стоящего возле солдат Майкла. На его лице застыло изумление, вокруг глаз появился пурпурный ободок, иссушенная временем кожа натянулась, как у мумии. Лицо было еще более ужасным, чем то, которое преследовало ее в кошмарах, и теперь ей окончательно стало ясно, что другого выхода у нее нет.
Перед прыжком Рапсодия зажмурилась, опасаясь, что острые скалы и вспененные волны заставят ее отступиться. Ее подхватил холодный северный ветер, привел в чувство, заставил открыть глаза — она летела к океанским волнам в равнодушных объятиях воздуха.
«Типта, — повторяла она снова и снова, пытаясь пошевелить связанными руками. — Типта, типта, типта… »
Неожиданно ей в лицо плеснула волна, наполнив рот соленой водой. В тот момент Рапсодия не ощутила силы удара. Она лишилась дыхания, ей никак не удавалось сделать вдох, и это помогло ей остаться в живых.
Вокруг ревела бело-зеленая стена, затем наступила тишина, Рапсодия погрузилась под воду и слышала лишь диковинный барабанный бой — ее подхватила волна. Глаза Рапсодии горели от соли, легкие требовали воздуха. Но прежде чем все вокруг стало зеленым, она успела разглядеть лица Майкла и его приспешников — они смотрели на нее сверху. Возможно, ей это только показалось. Однако она определенно слышала их голоса, хотя быстро погружалась в воду.
Они смотрели на нее сверху.
И не видели, хотя Рапсодия находилась прямо под ними.
Она стала дождем.
Рапсодию подхватило течение. Сначала она держалась на гребне волны, скользила по ее поверхности, легкая, словно капля дождя. Но как только она перестала повторять свое заклинание, ее рот тут же наполнился водой, и она почувствовала свой вес. Вокруг сердито ревело море.
Неожиданно, словно опустился огромный занавес, мир из зеленого стал черным.
«Не дыши», — приказала она себе, пытаясь во мраке выбраться на поверхность, но у нее ничего не получалось. Рокот волн заглушал все остальные звуки.
Затем мощный вал вынес ее вверх. Рапсодию закрутило, она попыталась найти опору там, где ее не могло быть. Отвратительное ощущение, будто куда-то падаешь, только сейчас было еще хуже, поскольку безумные волны по собственной воле швыряли ее из стороны в сторону.
Пока ее не ударило о скалу.
Рапсодия невольно вскрикнула и глотнула едкой морской воды. Но прежде чем ее легкие лопнули от напряжения, она вынырнула на поверхность, судорожно отплевываясь и безнадежно пытаясь ухватиться в темноте за гладкую скользкую поверхность камня. Отполированная морем вертикальная стена тянулась во все стороны и вверх.
Над ней оставалось достаточно свободного пространства, чтобы нос и часть лица находились над поверхностью воды, выше пальцы натыкались на горизонтальный участок скалы. Рапсодия равнодушно отметила, что у нее разбито лицо и идет кровь — очевидно, она ударилась о скалу. Ужасно болел бок, в который попала стрела.
Постепенно шум моря немного стих, он эхом разносился в темноте, но это был уже не тот несмолкаемый рев, который она слышала, стоя на вершине. Впрочем, после каждой новой волны ее накрывало с головой, и тогда шум стихал совсем.
Рапсодия не знала, сколько времени она так пробултыхалась в темноте. Ей казалось, что прошли часы, дни, годы — наказание вечностью. Кожу разъедала соль, ноги и руки начали уставать. Она расслабилась и сосредоточилась на том, чтобы оставаться на плаву, стараясь подавить панику, которая охватывала ее после того, как ее накрывала очередная волна.
Наконец ей показалось, что пространства, незаполненного водой, вокруг становится больше: она уже не доставала руками до потолка. Через некоторое время появился свет, маленькая полоска неба, ослепившего ее привыкшие к темноте глаза. С каждой новой волной эта полоска становилась все больше, пока Рапсодия не смогла осмотреться и понять, где находится.
Прибойная волна втащила ее в маленькую пещеру, вулканическую нишу в огромной скале, простиравшейся на многие мили от Северного Хинтерволда до ее собственного королевства — Тириана, находившегося в пяти сотнях миль от этого места. Рапсодия не могла не подивиться иронии судьбы: она оказалась в одной из тех пещер, что питали источник пресной воды в Яриме, Энтаденин.
На дальней стене пещеры она заметила небольшой выступ, высеченный в скале водой за тысячелетия медленной упорной работы. Рапсодия подождала, пока очередная волна поднесет ее к выступу, и изо всех сил вцепилась в него. Только с третьей попытки ей удалось удержаться возле него — в первые два раза волна смывала ее обратно. В результате она нахлебалась соленой воды, и ее вырвало.
Забравшись на выступ, Рапсодия нащупала висящий на груди медальон. Тонкая золотая цепочка выдержала. Продолжая кашлять, она расстегнула медальон, и на ладонь выкатилась маленькая медная тринадцатиугольная монета, которую Эши подарил ей в ту ночь, когда они познакомились, — Рапсодия пронесла ее через два мира. Она облегченно вздохнула, ей даже показалось, будто Эши теперь находится рядом с ней. Продолжая отплевываться соленой водой, Рапсодия быстро спрятала монету в медальон.
Теперь она снова могла нормально дышать. Обрадованная этим, Рапсодия посмотрела в сторону выхода из пещеры — свет, проникающий внутрь, окрашивал воду в розовые тона.
«Рассвет, — с тоской подумала он. — Я пробыла здесь всю ночь».
Начался отлив, вода уходила, однако дна все еще не было видно.
— Риса хилуе, — прошептала она на языке народа своей матери — лиринглас, Певцов Неба, которые встречали восход солнца и провожали его закат песней. — Добро пожаловать, солнце.
Неспокойное море продолжало свою вечную, никогда не умолкающую песню.
Пока отлив нес баркасы к «Баскелле», Фергус, щурясь от косых, красных лучей восходящего солнца, оглядывался по сторонам, стараясь не выпускать хозяина из виду.
С того самого момента как баркасы опустили на воду, сенешаль молчал, глядя назад, на медленно поднимающееся солнце и все дальше и дальше удаляющийся пляж. Шум утреннего моря — крики чаек, музыка ветра — проходили мимо его сознания. Небесно-голубые глаза министра правосудия словно остекленели, он не сводил их с берега. Фергус знал, что сенешаля не следует раздражать пустыми разговорами или, еще того хуже, привлекать его внимание к собственной персоне, поэтому он просто покрикивал на гребцов, сильными ударами весел направлявших баркас к кораблю.
Когда баркас подошел к борту, Фергус жестом приказал команде подняться на борт, давая возможность сенешалю еще немного подумать, прежде чем он окончательно откажется от надежды найти беглянку. Он молча стоял за спиной хозяина, крепко держась за ванты и глядя на далекие туманные утесы.
Фергус давно узнал, что настроения сенешаля подобны ветру, непредсказуемы и яростны: он мог бушевать часами, как ураган, но если наблюдать за ним внимательно, всегда можно заметить приближение затишья.
Он пришел к выводу, что такой момент настал — разочарование и усталость сделали свое дело.
— Ваша честь?
Сначала сенешаль ничего не сказал, но потом повернул к нему голову.
— Да?
Фергус сглотнул и решил рискнуть.
— Вы готовы взойти на корабль, сэр?
Сенешаль, не говоря ни слова и даже не двигаясь, сидел до тех пор, пока солнце полностью не поднялось над утесами, заставив засверкать гребни волн, после чего кивнул, так резко опустив голову, словно у него была сломана шея.
Он стоял, пока баркас поднимался на корабль, а как только подъем был закончен, соскочил на палубу. Матросы старались держаться от него подальше.
Сенешаль сразу направился к ведущей в трюм лестнице, его грудь высоко вздымалась от еле сдерживаемого отчаяния.
Он ощупью добрался до зеленого бассейна.
— Фарон? — прошептал он со слезами в голосе. Поверхность мутной воды всколыхнулась, и появилась уродливая голова. Тусклые глаза выражали беспокойство из-за боли, переполнявшей его отца.
Сенешаль опустился на колени на влажный пол, обнял лишенное костей тело своего ребенка и глухо разрыдался.
— Она мертва, Фарон, мертва, — стонал он, выплескивая свое отчаяние единственному на свете существу, которому доверял. — Она бросилась с обрыва, чтобы не пойти со мной.
Он завыл, его слова превратились в неразборчивое, невнятное бормотание.
Глаза Фарона широко раскрылись от ужаса, затем он прикрыл веки и положил шишковатую левую руку на голову своего отца. Он молча гладил его по волосам, прислушиваясь к звукам ярости и боли, срывавшимся с губ сенешаля.
Наконец Фарона посетила новая мысль. Не переставая гладить рыдающего отца, он опустил правую руку вниз и вытащил зеленый диск и локон волос, который ему давным-давно вручил сенешаль.
Продолжая поглаживать тихонько всхлипывающего отца, Фарон провел диском и волосами по воде, а потом вытащил на поверхность, чтобы изучить начертанную на диске руну.
Тусклые глаза заморгали.
Потом существо отчаянно заверещало, постукивая отца по плечу кривыми пальцами.
Майкл поднял на него тоскливый взгляд.
— Что, Фарон? Что случилось?
Уродливый рот существа исказила судорога, дряблая кожа на щеках натянулась. Он поднял диск.
— Что случилось? — вновь спросил сенешаль, начиная понимать, в чем состояла новость Фарона.
Существо убрало руку с головы отца, подхватило локон и затрясло головой.
Сенешаль взял лицо Фарона двумя руками:
— Ты посмотрел через диск смерти? Фарон кивнул.
— И ты ее не увидел?
Существо вновь возбужденно кивнуло. Сенешаль разглядывал Фарона.
— Ты хочешь сказать, что она жива?
Фарон радостно извивался, продолжая энергично кивать.
— Ты уверен, Фарон?
Ребенок-мутант вновь кивнул.
— Где?!
Фарон покачал головой.
Глаза сенешаля загорелись безумным огнем, но он постарался говорить спокойно, чтобы не напугать свое дитя.
— Ты можешь ее поискать, Фарон? Попытайся найти хоть какую-нибудь подсказку.
Он поцеловал монстра в лоб и вздохнул.
Существо кивнуло и погрузилось под воду.
Воодушевленный сенешаль вскочил на ноги и зашагал к лестнице.
«Остановись. Больше ни шагу».
Демон, уважительно молчавший, пока Майкл переживал свое горе, заговорил довольно резко.
«Ты смотрел, — продолжал демон, в голосе которого потрескивал черный огонь. — Ты искал повсюду, твои люди прочесали пляж в темноте и при свете. И вам ничего не удалось найти».
— Она жива, — возразил сенешаль, продолжая шагать к лестнице. — Мы должны повернуть назад.
«Хватит глупостей. Мы возвращаемся в Аргот». Майкл засмеялся и начал подниматься наверх.
— Что? И отказаться от чудесного пожара? «Пожара?»
— Да, — тепло ответил сенешаль, открывая дверь. — Теперь мы начнем по-настоящему.
Наварн
УТРОМ ТОГО ДНЯ, когда Эши возвратился в Хагфорт, дым от пожаров, бушующих на западном побережье, начал двигаться в сторону Наварна. Он висел в летнем небе, окрашивая его в мутный серый цвет, наполняя воздух тяжелым запахом сгоревших деревьев.
Весь день запах пожара преследовал Джеральда Оуэна, дым ел глаза. Он щурился, глядя сквозь серую пелену на дорогу. Наконец издалека донесся топот копыт — лошади скакали из последних сил.
— Кузницы, которые имеются в нашем распоряжении, превосходят все, что вам доводилось видеть раньше. Четыре горна размером с три повозки, запряженных быками, мощная печь для плавления стекла, специальная печь для отжига и охлаждения, а также печь для производства листового стекла. Если вам потребуется еще одна печь, мы ее построим и сделаем все необходимые инструменты. Главная проблема состоит вот в чем, — продолжал Акмед. — Каждая секция должна иметь определенный цвет — я покажу вам образцы. Кроме того, стекло необходимо сделать достаточно прочным — оно не должно лопнуть под порывами ветра, гуляющего в горах, — а также безупречным, без пузырьков и неровностей. Лист такого стекла, пропуская свет, будет оставлять чистую тень на полу этого помещения. Разные цвета в разное время дня, в зависимости от положения солнца. Если все будет сделано правильно, в полдень на полу появится радуга.
— У вас есть план расположения каждого из цветов? — спросила Теофила.
— Да. Сейчас он у Рура. Шейн покачал головой:
— Нет, наверное, у Песочника.
Акмед вздохнул, вспомнив выражение беспокойства на лице Рапсодии, когда она неохотно копировала цвета на диаграмму.
— Я позабочусь о том, чтобы вы получили все чертежи, — сказал он Теофиле.
Акмед вытащил одну из обернутых в мешковину пластин. В его руках оказался маленький лист блестящего зеленого стекла толщиной с большой палец.
— Это образец нужного зеленого цвета, такой есть для каждого цвета, — добавил он, протягивая его Теофиле. — Кроме того, нужно будет произвести испытание на прозрачность в солнечных лучах. Если все сделано правильно, появится определенная руна, но только в том случае, если лист будет иметь необходимую толщину.
Теофила рассеянно водила рукой по осколкам стекла на столе.
— Насколько я понимаю, вам не доводилось видеть руну.
— Вы правы.
— Ничего удивительного. Вы используете совсем не те материалы.
— Да? А что нам следует использовать?
Она взяла один из осколков, тщательно осмотрела его, а потом поднесла к свету.
— Во-первых, для получения пепла нужно взять другое дерево. Какое соотношение пепла и песка вы берете?
— Полторы части пепла на одну часть песка.
Панджери покачала головой:
— Нет, два к одному. Кроме того, потребуется более тщательное просеивание. И другое дерево. В этом слишком высокое содержание поташа.
Акмед задумался. Они сжигали деревья, о которых упоминал Гвиллиам, — их рубили на лесных прогалинах к востоку от Канрифа, неподалеку от высохшего каньона.
— Когда строилась башня, использовали то же самое дерево, — возразил Акмед, взяв покрытый пятнами желтоватый кусок.
Теофила приподняла бровь.
— Вы уверены? — чуть язвительно поинтересовалась она, вновь посмотрев на осколок стекла. — Здесь растут самые разные деревья. Вы ведь брали мягкую древесину восточных лесов, не так ли?
— Да.
Она усмехнулась:
— Вам следовало обратить взгляд на запад, а не на восток. У подножия гор, на западном краю ваших владений, растет вишня или, что еще лучше, бук. В них больше натрия, а именно он необходим для производства стекла. Кроме того, в степях вы найдете полынь и крапиву — мы проезжали мимо зарослей по дороге сюда, этого нам хватит, чтобы украсить витражными стеклами все вершины Зубов, как вы того хотели! Наконец, мы можем собрать сексоз.
— Сексоз?
Панджери кивнула:
— Соляные корки, их можно найти на засушливых землях, которых немало между Илорком и Сорболдом. Во всяком случае, в степях отыскать их совсем не трудно. Вероятно, это все, что осталось от древних озер с соленой водой. Всякий раз, когда панджери натыкаются на них, они собирают сексоз. Из него получаются прекрасные добавки.
Акмед слушал Теофилу с благодарным восхищением. В ее голосе звучала такая уверенность, что после стольких месяцев сомнений и разочарований, ошибок и неудач у него в душе вновь затеплилась надежда на успех.
— Я доставил сюда бочки с минералами, неоходимыми для окраски стекла, — быстро проговорил он, переступая через осколки и кивая вошедшему в башню Руру. — Я предположил, что вам потребуется марганец для пурпура, медь для красного, железо для желтого, кобальт для синего…
— Возможно, — перебила короля Теофила. — Иногда я использую окиси металлов, но у меня есть и собственные рецепты. Различные виды пепла, а также разные температуры дают разные цвета.
— А каковы ингредиенты?
Панджери даже не улыбнулась.
— Ваши двести тысяч золотых купили мое время и труд, — напомнила она. — Но не секреты.
Рур поманил к себе короля. Акмед нетерпеливо дернул головой, и тогда фирболг откашлялся и заговорил. Он так редко открывал рот, что король болгов и Шейн с удивлением на него воззрились.
— Ваше величество, — произнес Рур и вновь поманил к себе короля.
Акмед отбросил осколок стекла и пересек комнату. Он взял кусочек промасленной ткани, протянутый ему Руром, — послание, принесенное почтовым голубем.
Акмед сразу узнал почерк Грунтора.
Он долго смотрел на письмо, пытаясь уловить смысл, а потом витиевато выругался на болгише.
— Я должен уехать, — повернулся он к Руру. — Когда я вернусь, не знаю. Позаботься о том, чтобы Теофила получила все, что ей потребуется, абсолютно все. Пусть литейщики начнут работу по ее заказам. Посели ее в покоях для послов. Однако не позволяйте ей разгуливать по коридорам Котелка, пока меня не будет.
Рур кивнул.
— Отправляйся к квартирмейстеру, пусть он приготовит все необходимое для моего путешествия. Я прямо сейчас еду в Сепульварту.
Потом Акмед вернулся к панджери и Шейну.
— Я должен немедленно уехать, Теофила. — Он быстро огляделся. — Рур позаботится обо всем, что вам потребуется. Я… как только вернусь, сразу же включусь в работу. Вы уже поняли, что требуется сделать, и сможете обойтись без моего присутствия?
— Мне нужны чертежи.
— Хорошо. Шейн, позаботься о том, чтобы Теофила получила чертежи.
И король болгов выскочил в коридор.
Он бежал по длинным туннелям, мимо удивленных стражников, рабочих, ремесленников и обычных болгов, молча уступавших ему дорогу. У короля было такое лицо, что никому не хотелось оказаться на его пути.
Акмед свернул в узкий туннель, служивший в качестве вентиляционного прохода для горячего воздуха, который зимой подавался в Котелок, чтобы обогревать помещения. Сейчас этот проход не использовался. Акмед быстро выбрался по нему на восточный скальный уступ, откуда открывался вид на Кревенсфилдскую равнину. Акмед постарался успокоить выпрыгивающее из груди сердце, он сделал несколько глубоких вздохов, пока не нашел внутренний центр, сфокусировавшись на собственных вибрациях.
Затем, не в силах сдержать дрожь, король закрыл глаза и отвел в сторону вуаль, позволив порывам теплого летнего ветра коснуться кожи. Он пытался отыскать знакомый ритм.
Лишь равнодушный свист ветра был ему ответом.
Он забросил более широкую сеть, максимально открыл разум, и от усилий у него тут же заболела голова. Акмед прочесывал самые укромные места, использовал каждый порыв ветра, отчаянно пытаясь поймать хотя бы отдаленный отголосок биения сердца Рапсодии, ритм которого был знаком ему не меньше, чем собственный. Он ждал долгие мгновения, пробуя воздух, вдыхая его как можно глубже, словно рассчитывая, что сумеет уловить частичку Рапсодии.
Ничего.
«Рапсодия», — беззвучно позвал он, бросая ее имя ветру, словно сеть, а потом вытаскивая его обратно силой разума, надеясь поймать хоть малый фрагмент, хоть что-нибудь.
Ничего.
Холодные волны страха поднимались и опадали, сжимая его сердце.
Он едва ли их чувствовал.
Акмед попробовал обнаружить биение сердца Грунтора и тут же ощутил его своей кожей — знакомый ритм жизненной силы друга. Он чувствовал голоса сердец тысяч других людей, спасшихся с Серендаира.
Только Рапсодии нигде не было.
Прекратив поиски, Акмед поспешил к конюшням, где квартирмейстер уже оседлал его лошадь, и помчался на запад в сторону Сепульварты, прежде чем большинство болгов успели осознать, что он вернулся.
Омет вернулся на свое рабочее место в башне, завершив очередную проверку образцов в печи для отжига, и почти сразу же обнаружил незнакомку там, куда попасть было так же трудно, как и в личные покои короля фирболгов.
Незнакомка беседовала с Шейном и Руром, опустившись на корточки возле груды древесного пепла и кусков стекла. Он не сразу сообразил, что это женщина, поскольку у нее была стройная фигура, короткие волосы и такой агрессивный взгляд, что поначалу он принял ее за мужчину.
Однако все сомнения разрешились, когда его заметил Шейн.
— О, Песочник! — воскликнул нескладный мастеровой, жестом приглашая Омета войти в комнату. — Ты должен познакомиться с панджери, мастером витражных стекол Теофилой. Ее нанял наш король. Теофила, это наш мастер стекольщик, Песочник.
Сидевшая на корточках женщина подняла взгляд и кивнула, ее бесстрастные глаза, на мгновение остановившись на Омете, вспыхнули, но она тут же отвернулась.
— Слушай, Песочник, чертежи у тебя? Король велел отдать их Теофиле.
Теофила и Рур вновь посмотрели на него. Когда их глаза встретились, Омет неожиданно побледнел и крепко стиснул челюсти, чтобы не выдать своего волнения.
— Ну? — нетерпеливо осведомился Шейн. — Так есть у тебя чертежи или нет?
— Э… с собой нет, — солгал он, стараясь держать спину прямо, чтобы никто не заметил холщовой сумки, которую он успел засунуть за пазуху. — Должно быть, я оставил их возле печей. Мне нужно за ними сходить.
— Ну, ради богов, не потеряй чертежи. Король засунет тебя в печь, если с ними что-нибудь случится.
Омет провел ладонью по вспотевшим волосам:
— А где… где король?
Шейн поднял взгляд от кучи пепла:
— Только что уехал по какому-то срочному делу. Сказал, что не знает, когда вернется. — Шейн заметил, куда устремлен взгляд побледневшего Омета, и рассмеялся. — Подтяни штаны, мальчик. Ты еще слишком для нее молод.
Женщина закатила глаза и резко бросила:
— Сегодня мне чертежи не нужны. Сначала я хочу посмотреть кузницу и печи, а также инструменты и материалы, которые у вас есть.
— Очень хорошо, мамочка.
Если бы у Шейна был хвост, он бы им вильнул.
— Прошу меня простить, — быстро произнес Омет и выскользнул из комнаты.
Завернув за угол, он оперся о стену, потому что у него внезапно закружилась голова.
Омет знал эту женщину, хотя она коротко остриглась и никогда раньше не носила такую одежду. Он молился всем богам, чтобы она его не узнала, ведь со времени их последней встречи он успел отрастить длинные волосы и бороду.
Они встречались в Яриме, в мастерских по изготовлению изразцов.
Мир вокруг него начал вращаться, его охватил панический страх, затопил душу и мозг.
Глава Гильдии Ворона пришла в Илорк.
34
ЗА МГНОВЕНИЕ ДО ТОГО, как спрыгнуть с обрыва, Рапсодия кое-что вспомнила.
Когда она в прошлый раз убежала от Майкла вместе с Акмедом и Грунтором, они попали на Широкие Луга Серендаира. Там они столкнулись с кочевниками-лиринами, которые называли себя лиринведами и путешествовали между лесами и полями, не зная, что такое дом. Она и двое болгов не имели враждебных намерений по отношению к лиринведам, однако были там чужаками. В те дни с незнакомцами могли обойтись самым жестоким образом. Акмед и Грунтор, прятавшиеся вместе с ней в высокой траве, бесшумно обнажили оружие и приготовились к сражению, которое никому не было нужно, но которое становилось неизбежным.
Именно тогда Рапсодия впервые поняла, какой силой обладает Дающая Имя и Певица. Это звание было получено ею незадолго до этого благодаря долгим мучительным тренировкам.
Она знала истинное имя высокой травы, в которой они прятались, — гимиалация. Рапсодия снова и снова шепотом повторяла это имя, вплетая в свое заклинание имена других предметов, отвлекающих внимание: облака у них над головой, теплый ветер, пригорки и впадины. Так на короткое время ей удалось изменить эманации, исходящие от каждого из ее спутников, и это позволило им раствориться среди травы, а потом, пока она продолжала петь, все трое действительно стали гимиалацией. Лиринведам казалось, будто ветер раскачивает траву, а солнце ее освещает, и они не видели теней двух фирболгов и женщины-лиринки. Лиринведы прошли мимо них настолько близко, что могли бы к ним прикоснуться, но так и не узнали, что здесь побывали чужаки.
Сейчас ее могла спасти только сила Дающей Имя.
В любом случае другого шанса у нее не будет, решила Рапсодия. Лучше умереть, разбившись о скалы, чем жить в зловонных объятиях человека-демона, который осквернит ее тело, измучит душу, а потом узнает о ребенке.
Разум отказывался представить, что произойдет дальше.
У нее не осталось выбора.
Но какое слово, какое имя спасет ее от падения с такой высоты? Она мучительно искала ответ на этот вопрос, пока лежала на земле, а Майкл давал указания своим людям. Ветер, с ревом налетавший со стороны моря, разметал ее распущенные волосы, играл лохмотьями разорванной рубашки.
На лицо Рапсодии упали капельки соленой влаги, принесенные ветром. Сначала ей показалось, что пошел дождь, но потом ее сознание сделало рывок, и она вспомнила, о чем думала несколько мгновений назад.
Дождь.
«Типта», — прошептала она голосом Дающей Имя и почувствовала, что верно подобрала ноту.
Потом Рапсодия сосредоточилась на собственной ноте, «эла», и приготовилась включить ее в коротенькую песенку с припевом.
В следующее мгновение Рапсодия вскочила и бросилась к краю утеса, продолжая повторять:
«Типта, типта, типта».
Она ощутила, как ветер подхватил ее, слегка приподняв вверх, словно каплю дождя, услышала крики у себя за спиной, но не стала обращать на них внимания, полностью сосредоточившись над разверзшейся перед ней пропастью.
«Типта, ти… »
Почувствовав, как стрела входит ей в бок, она потеряла равновесие и фокус. Потом нахлынула боль, и у нее перехватило дыхание.
От удара напряглись мышцы живота. Рапсодия согнулась, пытаясь втянуть хоть немного воздуха, и увидела стоящего возле солдат Майкла. На его лице застыло изумление, вокруг глаз появился пурпурный ободок, иссушенная временем кожа натянулась, как у мумии. Лицо было еще более ужасным, чем то, которое преследовало ее в кошмарах, и теперь ей окончательно стало ясно, что другого выхода у нее нет.
Перед прыжком Рапсодия зажмурилась, опасаясь, что острые скалы и вспененные волны заставят ее отступиться. Ее подхватил холодный северный ветер, привел в чувство, заставил открыть глаза — она летела к океанским волнам в равнодушных объятиях воздуха.
«Типта, — повторяла она снова и снова, пытаясь пошевелить связанными руками. — Типта, типта, типта… »
Неожиданно ей в лицо плеснула волна, наполнив рот соленой водой. В тот момент Рапсодия не ощутила силы удара. Она лишилась дыхания, ей никак не удавалось сделать вдох, и это помогло ей остаться в живых.
Вокруг ревела бело-зеленая стена, затем наступила тишина, Рапсодия погрузилась под воду и слышала лишь диковинный барабанный бой — ее подхватила волна. Глаза Рапсодии горели от соли, легкие требовали воздуха. Но прежде чем все вокруг стало зеленым, она успела разглядеть лица Майкла и его приспешников — они смотрели на нее сверху. Возможно, ей это только показалось. Однако она определенно слышала их голоса, хотя быстро погружалась в воду.
Они смотрели на нее сверху.
И не видели, хотя Рапсодия находилась прямо под ними.
Она стала дождем.
Рапсодию подхватило течение. Сначала она держалась на гребне волны, скользила по ее поверхности, легкая, словно капля дождя. Но как только она перестала повторять свое заклинание, ее рот тут же наполнился водой, и она почувствовала свой вес. Вокруг сердито ревело море.
Неожиданно, словно опустился огромный занавес, мир из зеленого стал черным.
«Не дыши», — приказала она себе, пытаясь во мраке выбраться на поверхность, но у нее ничего не получалось. Рокот волн заглушал все остальные звуки.
Затем мощный вал вынес ее вверх. Рапсодию закрутило, она попыталась найти опору там, где ее не могло быть. Отвратительное ощущение, будто куда-то падаешь, только сейчас было еще хуже, поскольку безумные волны по собственной воле швыряли ее из стороны в сторону.
Пока ее не ударило о скалу.
Рапсодия невольно вскрикнула и глотнула едкой морской воды. Но прежде чем ее легкие лопнули от напряжения, она вынырнула на поверхность, судорожно отплевываясь и безнадежно пытаясь ухватиться в темноте за гладкую скользкую поверхность камня. Отполированная морем вертикальная стена тянулась во все стороны и вверх.
Над ней оставалось достаточно свободного пространства, чтобы нос и часть лица находились над поверхностью воды, выше пальцы натыкались на горизонтальный участок скалы. Рапсодия равнодушно отметила, что у нее разбито лицо и идет кровь — очевидно, она ударилась о скалу. Ужасно болел бок, в который попала стрела.
Постепенно шум моря немного стих, он эхом разносился в темноте, но это был уже не тот несмолкаемый рев, который она слышала, стоя на вершине. Впрочем, после каждой новой волны ее накрывало с головой, и тогда шум стихал совсем.
Рапсодия не знала, сколько времени она так пробултыхалась в темноте. Ей казалось, что прошли часы, дни, годы — наказание вечностью. Кожу разъедала соль, ноги и руки начали уставать. Она расслабилась и сосредоточилась на том, чтобы оставаться на плаву, стараясь подавить панику, которая охватывала ее после того, как ее накрывала очередная волна.
Наконец ей показалось, что пространства, незаполненного водой, вокруг становится больше: она уже не доставала руками до потолка. Через некоторое время появился свет, маленькая полоска неба, ослепившего ее привыкшие к темноте глаза. С каждой новой волной эта полоска становилась все больше, пока Рапсодия не смогла осмотреться и понять, где находится.
Прибойная волна втащила ее в маленькую пещеру, вулканическую нишу в огромной скале, простиравшейся на многие мили от Северного Хинтерволда до ее собственного королевства — Тириана, находившегося в пяти сотнях миль от этого места. Рапсодия не могла не подивиться иронии судьбы: она оказалась в одной из тех пещер, что питали источник пресной воды в Яриме, Энтаденин.
На дальней стене пещеры она заметила небольшой выступ, высеченный в скале водой за тысячелетия медленной упорной работы. Рапсодия подождала, пока очередная волна поднесет ее к выступу, и изо всех сил вцепилась в него. Только с третьей попытки ей удалось удержаться возле него — в первые два раза волна смывала ее обратно. В результате она нахлебалась соленой воды, и ее вырвало.
Забравшись на выступ, Рапсодия нащупала висящий на груди медальон. Тонкая золотая цепочка выдержала. Продолжая кашлять, она расстегнула медальон, и на ладонь выкатилась маленькая медная тринадцатиугольная монета, которую Эши подарил ей в ту ночь, когда они познакомились, — Рапсодия пронесла ее через два мира. Она облегченно вздохнула, ей даже показалось, будто Эши теперь находится рядом с ней. Продолжая отплевываться соленой водой, Рапсодия быстро спрятала монету в медальон.
Теперь она снова могла нормально дышать. Обрадованная этим, Рапсодия посмотрела в сторону выхода из пещеры — свет, проникающий внутрь, окрашивал воду в розовые тона.
«Рассвет, — с тоской подумала он. — Я пробыла здесь всю ночь».
Начался отлив, вода уходила, однако дна все еще не было видно.
— Риса хилуе, — прошептала она на языке народа своей матери — лиринглас, Певцов Неба, которые встречали восход солнца и провожали его закат песней. — Добро пожаловать, солнце.
Неспокойное море продолжало свою вечную, никогда не умолкающую песню.
Пока отлив нес баркасы к «Баскелле», Фергус, щурясь от косых, красных лучей восходящего солнца, оглядывался по сторонам, стараясь не выпускать хозяина из виду.
С того самого момента как баркасы опустили на воду, сенешаль молчал, глядя назад, на медленно поднимающееся солнце и все дальше и дальше удаляющийся пляж. Шум утреннего моря — крики чаек, музыка ветра — проходили мимо его сознания. Небесно-голубые глаза министра правосудия словно остекленели, он не сводил их с берега. Фергус знал, что сенешаля не следует раздражать пустыми разговорами или, еще того хуже, привлекать его внимание к собственной персоне, поэтому он просто покрикивал на гребцов, сильными ударами весел направлявших баркас к кораблю.
Когда баркас подошел к борту, Фергус жестом приказал команде подняться на борт, давая возможность сенешалю еще немного подумать, прежде чем он окончательно откажется от надежды найти беглянку. Он молча стоял за спиной хозяина, крепко держась за ванты и глядя на далекие туманные утесы.
Фергус давно узнал, что настроения сенешаля подобны ветру, непредсказуемы и яростны: он мог бушевать часами, как ураган, но если наблюдать за ним внимательно, всегда можно заметить приближение затишья.
Он пришел к выводу, что такой момент настал — разочарование и усталость сделали свое дело.
— Ваша честь?
Сначала сенешаль ничего не сказал, но потом повернул к нему голову.
— Да?
Фергус сглотнул и решил рискнуть.
— Вы готовы взойти на корабль, сэр?
Сенешаль, не говоря ни слова и даже не двигаясь, сидел до тех пор, пока солнце полностью не поднялось над утесами, заставив засверкать гребни волн, после чего кивнул, так резко опустив голову, словно у него была сломана шея.
Он стоял, пока баркас поднимался на корабль, а как только подъем был закончен, соскочил на палубу. Матросы старались держаться от него подальше.
Сенешаль сразу направился к ведущей в трюм лестнице, его грудь высоко вздымалась от еле сдерживаемого отчаяния.
Он ощупью добрался до зеленого бассейна.
— Фарон? — прошептал он со слезами в голосе. Поверхность мутной воды всколыхнулась, и появилась уродливая голова. Тусклые глаза выражали беспокойство из-за боли, переполнявшей его отца.
Сенешаль опустился на колени на влажный пол, обнял лишенное костей тело своего ребенка и глухо разрыдался.
— Она мертва, Фарон, мертва, — стонал он, выплескивая свое отчаяние единственному на свете существу, которому доверял. — Она бросилась с обрыва, чтобы не пойти со мной.
Он завыл, его слова превратились в неразборчивое, невнятное бормотание.
Глаза Фарона широко раскрылись от ужаса, затем он прикрыл веки и положил шишковатую левую руку на голову своего отца. Он молча гладил его по волосам, прислушиваясь к звукам ярости и боли, срывавшимся с губ сенешаля.
Наконец Фарона посетила новая мысль. Не переставая гладить рыдающего отца, он опустил правую руку вниз и вытащил зеленый диск и локон волос, который ему давным-давно вручил сенешаль.
Продолжая поглаживать тихонько всхлипывающего отца, Фарон провел диском и волосами по воде, а потом вытащил на поверхность, чтобы изучить начертанную на диске руну.
Тусклые глаза заморгали.
Потом существо отчаянно заверещало, постукивая отца по плечу кривыми пальцами.
Майкл поднял на него тоскливый взгляд.
— Что, Фарон? Что случилось?
Уродливый рот существа исказила судорога, дряблая кожа на щеках натянулась. Он поднял диск.
— Что случилось? — вновь спросил сенешаль, начиная понимать, в чем состояла новость Фарона.
Существо убрало руку с головы отца, подхватило локон и затрясло головой.
Сенешаль взял лицо Фарона двумя руками:
— Ты посмотрел через диск смерти? Фарон кивнул.
— И ты ее не увидел?
Существо вновь возбужденно кивнуло. Сенешаль разглядывал Фарона.
— Ты хочешь сказать, что она жива?
Фарон радостно извивался, продолжая энергично кивать.
— Ты уверен, Фарон?
Ребенок-мутант вновь кивнул.
— Где?!
Фарон покачал головой.
Глаза сенешаля загорелись безумным огнем, но он постарался говорить спокойно, чтобы не напугать свое дитя.
— Ты можешь ее поискать, Фарон? Попытайся найти хоть какую-нибудь подсказку.
Он поцеловал монстра в лоб и вздохнул.
Существо кивнуло и погрузилось под воду.
Воодушевленный сенешаль вскочил на ноги и зашагал к лестнице.
«Остановись. Больше ни шагу».
Демон, уважительно молчавший, пока Майкл переживал свое горе, заговорил довольно резко.
«Ты смотрел, — продолжал демон, в голосе которого потрескивал черный огонь. — Ты искал повсюду, твои люди прочесали пляж в темноте и при свете. И вам ничего не удалось найти».
— Она жива, — возразил сенешаль, продолжая шагать к лестнице. — Мы должны повернуть назад.
«Хватит глупостей. Мы возвращаемся в Аргот». Майкл засмеялся и начал подниматься наверх.
— Что? И отказаться от чудесного пожара? «Пожара?»
— Да, — тепло ответил сенешаль, открывая дверь. — Теперь мы начнем по-настоящему.
35
Наварн
УТРОМ ТОГО ДНЯ, когда Эши возвратился в Хагфорт, дым от пожаров, бушующих на западном побережье, начал двигаться в сторону Наварна. Он висел в летнем небе, окрашивая его в мутный серый цвет, наполняя воздух тяжелым запахом сгоревших деревьев.
Весь день запах пожара преследовал Джеральда Оуэна, дым ел глаза. Он щурился, глядя сквозь серую пелену на дорогу. Наконец издалека донесся топот копыт — лошади скакали из последних сил.