Страница:
Мужчины переглянулись, но ничего не ответили, продолжая его разглядывать.
— Кто-нибудь из вас понимает меня? — еще раз попробовал Акмед, борясь с волнением.
Ничего.
Он отошел от них и направился к лесам.
Женщина наверху с прежним усердием продолжала трудиться. Она обрабатывала край стекла каким-то маленьким инструментом, потом вновь принималась за полировку. Один из мужчин что-то нетерпеливо крикнул, но получил в ответ лишь короткую отповедь, произнесенную ледяным тоном. Акмед не узнал языка, на котором они говорили. Женщина, все еще остававшаяся на лесах, заметила его появление, но работу прерывать не стала.
Наконец, когда остальные панджери начали спускаться вниз, двое мужчин решительно направились к лесам. Тот, что был повыше, довольно сильно их потряс.
Женщина на мгновение потеряла равновесие, но не упала. Схватив маленький бронзовый сосуд, она швырнула его в голову мужчины. Окатив нетерпеливого панджери глазурью, «снаряд» просвистел совсем рядом с его носом. Потом она бросила оставшиеся инструменты во второго мужчину и начала спускаться вниз, свирепо поглядывая на того, кто тряс леса.
Акмед стоял неподалеку, пытаясь привлечь се внимание, пока она обменивалась короткими злыми фразами с ожидавшими ее мужчинами, а потом подбирала сосуд с остатками глазури и рассыпавшиеся инструменты. Мужчины в это время быстро разбирали леса и грузили доски и длинные металлические стержни в оставшийся фургон. Собрав свое имущество, женщина направилась следом за ними. Акмед встал у нее на пути.
— Привет, — с легким смущением проговорил он сквозь стиснутые зубы, жалея, что рядом нет Рапсодии, которая могла легко договориться с любой женщиной. Оп ненавидел разговоры, еще больше не любил их начинать с теми, кто не хотел с ним общаться. — Вы знаете единый язык?
Глаза женщины сузились.
— Нет, не знаю, мои извинения, — коротко ответила она, намереваясь его обойти.
Акмед вновь встал у нес на пути:
— Подождите, пожалуйста.
Он посмотрел на нее сверху вниз, чувствуя, как его охватывает возбуждение.
Женщина была ростом с Рапсодию или даже немного ниже. Как и Рапсодия, она одевалась в удобную одежду, не стесняющую движений, — штаны и батистовую рубашку. Она еще не успела отдышаться после тяжелой работы, щеки у нее раскраснелись; короткие черные прямые волосы обрамляли лицо, тонкие черты которого были скрыты под слоем грязи, песка и засохшего пота, большие темные глаза имели необычный разрез. И в глазах он увидел так хорошо знакомое ему презрение, столько раз виденное в зеркале.
Она разделяла его отношение к жизни: не любила иметь дело с дураками, не любила, когда кто-то вставал у нее на пути.
— Вы уже закончили эту работу? — спросил он. Женщина бросила сосуд одному из мужчин, ждавших ее возле фургона.
— Вас послали расплатиться с нами?
— Нет, — быстро ответил Акмед.
— Тогда уйдите с дороги.
Она решительно прошла мимо короля фирболгов и собралась залезть в фургон. Акмед схватил ее за руку.
Возникшая суматоха застала Акмеда врасплох, и он мысленно выругал себя.
Без малейших колебаний женщина толкнула его в плечо, пытаясь вырвать руку. При этом ее движении оставшиеся мастера, мужчины и женщины, вытащили короткие кинжалы или режущие инструменты. Акмед сразу же выпустил ее ладонь и поднял руки вверх.
— Приношу свои извинения, — проговорил он, продолжая проклинать собственную неловкость. — У меня плохо получаются подобные вещи. Я хотел нанять вас.
Женщина смерила его взглядом и кивнула своим спутникам, которые тут же занялись погрузкой фургона.
— Нанять нас? — пренебрежительно переспросила она. — Вам это не по карману.
— Я… я король Акмед из Илорка, — запинаясь, представился Акмед.
— Какая удача для вас. Мы стоим слишком дорого. А теперь я попрошу вас не мешать нам.
Женщина повернулась к нему спиной и пошла прочь. Акмеду показалось, что он тонет. Его покинуло обычное спокойствие, сердце наполнила необъяснимая тревога.
— Назовите свою цену, — почти униженно попросил он, обращаясь к ее спине.
Женщина повернулась и пристально на него посмотрела. Она обдумала его вопрос, несколько раз глубоко вздохнув, и недрогнувшим голосом сказала:
— Каждый из нас превосходный мастер. Двести тысяч золотых монет.
Акмед с трудом сглотнул.
— Договорились, — ответил он.
— В самоцветах. Мы не сможем унести столько золота.
— Как пожелаете.
— Сегодня.
Король болгов закашлялся.
— Сегодня?
Женщина кивнула, не спуская глаз с его лица:
— Сегодня до захода солнца.
— Это невозможно.
Она кивнула:
— Я же говорила, вам это не по карману.
Она вернулась к фургону и собралась забраться внутрь. Акмед поспешил за ней:
— Пожалуйста, подождите. Я сегодня же вечером составлю платежное обязательство…
Женщина рассмеялась. Она соскочила с подножки фургона и подошла к нему.
— Вы в первый раз видите панджери, не так ли?
Король болгов, от всего произошедшего лишившийся дара речи, молча кивнул.
— Значит, вы ничего не знаете о нашем ремесле и о торговле. И вам неизвестен наш язык. Панджери означает «сухие листья». Нас называют так потому, что мы улетаем вслед за ветром, мчимся из одного места в другое, нигде не задерживаясь дольше, чем упавший лист в пустыне, по которой гуляет ветер. Просить десять панджери прийти в определенное место все равно что предложить десятку листьев оставаться на земле, когда дует сильный ветер.
— Мне не потребуется десять панджери, — быстро сказал Акмед, стараясь говорить как можно мягче. — Мне нужен один, лучший, самый талантливый и умелый. Лист, который ветер не сможет унести. — Он приподнял брови, склонил голову набок и принялся рассматривать мастеров. На лице Акмеда появилась улыбка. — Кто же он?
Глаза женщины сузились.
— Лучший мастер — я, — надменно заявила она.
— И каким именем вас следует называть, величайшая из ианджери?
— Теофила.
— Понятно. Поскольку у меня нет возможности спросить у других панджери, — продолжал Акмед, поглядывая на остальных мастеров, стоявших у фургона, — мне будет трудно с ними договориться. Ладно, будем считать, что вы самый тяжелый лист.
Женщина скрестила руки на груди.
— Ну а если они со мной не согласятся, как вы поймете, что они скажут?
Акмед кивнул и шутливо поклонился:
— Да, вы правы. Итак, Теофила, раз уж вы лучший витражный мастер среди панджери, назовите вашу цену?
Она задумалась.
— Какова продолжительность работ?
— Я не знаю, сколько времени займет мой проект. Если вы не согласитесь довести его до конца, я не стану вас нанимать.
Женщина нахмурилась.
— Я никогда не бросаю свою работу, если она не закончена. Даже если все остальные уже собрались уезжать, — сердито проговорила она. — Мне кажется, вы это только что видели.
— Верно. И я снова прошу: назовите вашу цену. Теофила внимательно посмотрела на короля болгов, опираясь спиной на стенку фургона.
— Причина? — спросила она.
— Причина? — не понял Акмед.
— Да. Причина, по которой я должна прервать свое путешествие, расстаться с родственниками, остаться в незнакомом месте на неопределенно долгое время. Вы можете назвать причину, которая могла бы меня убедить?
Акмед задумался.
— Да, — наконец ответил он, — я могу обещать вам, ччо стекло, которое мне требуется, да и весь проект, над которым вам предстоит работать, не похож ни на один заказ, выполненный вами ранее.
Теофила пожала плечами.
— Нет, вы меня не убедили, — качнула она головой. — Подобные слова можно сказать практически о любом из проектов, в которых мы принимали участие. И хотя сама работа может показаться мне интересной, она не накормит мою семью и не купит мне новых инструментов.
Она вновь поставила ногу на ступеньку и собралась сесть в фургон.
Король болгов слегка улыбнулся.
— Инструменты? Да, я заметил, что ваши клещи заржавели, а напильники и надфили плохо сбалансированы. Если ваша цена будет измеряться не в самоцветах, возможно, я заплачу превосходными инструментами.
Панджери застыла на месте, а потом пристально посмотрела на Акмеда своими темными глазами. Один из мужчин начал нетерпеливо жестикулировать, заговорила какая-то женщина, но Теофила лишь махнула на них рукой.
— Возможно, вам кое-что известно о нашем ремесле, — сказала она. — Но что вы знаете о балансе и инструментах?
— Все, — резко ответил Акмед, чувствуя, что его затащили за карточный стол и теперь он делает чрезвычайно высокие ставки.
Король болгов наклонился, вытащил из сапога сварду, смертоносный нож, и уравновесил на затянутой в перчатку руке, демонстрируя его идеальную форму и балансировку.
Сидевшие в фургоне панджери не сводили глаз с ножа, лежащего на указательном пальце Акмеда. Лишь на Теофилу ему не удалось произвести должного впечатления.
— Мы не нуждаемся в метательных ножах, — презрительно бросила она, но Акмед заметил, что ее голос дрогнул.
Она вступила в игру.
— Мои мастера в состоянии сделать любое оружие или инструмент, а наши материалы таковы, что получившиеся изделия прослужат вам до конца жизни, и более того, ими смогут пользоваться ваши внуки. Инструменты останутся острыми, а их размеры будут зависеть только от вашего желания.
— Неужели? Ваши инструменты лучше режущей кромки алмаза?
— Лучше.
Женщина тряхнула головой и провела ладонью по коротким волосам, взмокшим от пота.
— Я вам не верю.
Акмед протянул ей диск квеллана.
— Посмотрите сами. Только будьте осторожны: если у вас дрогнет рука, вы изуродуете себе пальцы. У диска нет рукояти — это не инструмент, а оружие.
Он рассмеялся, поймав брошенный на него свирепый взгляд, однако лицо женщины не дрогнуло.
Теофила осторожно взяла диск и повернула в руке так, чтобы на его поверхность упали косые лучи заходящего солнца. Через мгновение она наклонилась и ударила диском о камень, а затем провела по нему режущей кромкой. Закончив испытание, она выпрямилась и вернула диск Акмеду.
— Мы покинем Сорболд вскоре после того, как с нами расплатятся, — предупредила она на ходу.
— Как скоро? — успел спросить он.
Теофила между тем уже вскочила в фургон и уселась рядом с одной из женщин. Мужчина, который разбирал леса, издал неприятный горловой звук, и фургон покатился по дороге.
Она крикнула, чтобы король фирболгов услышал ее сквозь стук колес:
— Как только переменится ветер.
Король болгов остался далеко позади, и одна из женщин решила нарушить молчание:
— Теофила, чего хотел этот странный человек?
Ответ последовал далеко не сразу. Теофила довольно долго смотрела на скалы. Она все еще видела высокую худощавую фигуру, почти черную на фоне заходящего солнца, и длинную тонкую тень, словно паук, бегущую по неровной каменной поверхности.
— Я не уверена, — наконец заговорила Теофила. — Но кажется, он хочет нанять меня в качестве специалиста по стеклу.
Панджери переглянулись.
— И ты пойдешь с ним?
— Может быть. Посмотрим. Если он вернется до того, как мы уедем утром, то да. Впрочем, я сомневаюсь, что он придет. Но я должна посоветоваться с вождем.
— Ты сама можешь сделать выбор, — напомнил один из мужчин.
Она поднесла к глазам руку, пытаясь разглядеть движение длинной тени, но у нее ничего не получилось. Тогда Теофила опустила руку и перевела взгляд на расстилавшуюся далеко под ними пустыню, красную в лучах заходящего солнца.
— Я знаю.
Акмед смотрел вслед фургону, пока тот не достиг равнины и не покатил вдоль горной гряды. Он проследил за тем, как фургон доехал до лагеря и встал рядом с тремя другими повозками. Панджери уже успели поставить палатки и по случаю окончания работ развели праздничные костры.
Он постарался запомнить расположение лагеря, после чего начал поспешно спускаться к замку Джерна Тал. Сумерки стремительно сгущались, покрывая купол неба над Сорболдом чернильной чернотой, сквозь которую проглядывали первые звезды.
НАЙЛЭШ МОУСА уже начал уставать от «кулаков», весов, песка и взвешиваний.
Он рассчитывал по завершении погребальной церемонии в храме Терреанфор и часовне с витражными окнами снаружи перейти к обсуждению важных и трудных проблем, заняться будущим Сорболда. Они обеспечили императрице Лейте место в вечности, отправив ее костлявое тело на покой. Ее роскошная усыпальница всегда будет залита ярким светом, проникающим сквозь витражи. Да, она наверняка посчитала бы это делом первостепенной важности, однако Моуса знал, что мертвые могут подождать, а у живых такая возможность есть далеко не всегда.
В армии появились первые признаки волнений.
Императрица пользовалась в армии непререкаемым авторитетом. В суровом краю, где пустыни сменялись неприступными горами, а горы — пустынями, монарх лишь номинально владел землей. В Роланде человек мог выбрать себе место на Кревенсфилдской равнине или в речной долине, построить ферму, передать ее детям — иными словами, соединить с землей и свою душу, и души своих потомков. Правители приходят и уходят, люди с большим или меньшим недовольством платят налоги, но земля принадлежит тем, кто полил ее своим потом и кровью и продолжает ее возделывать.
Такое же положение было и в крупных городах Орландана. Каждый дворец и базилика являлись воплощением вдохновения и труда множества людей, а не только герцога, владеющего дворцом, или Благословенного, совершавшего в базилике религиозные обряды. То была ожившая мечта архитектора, труд плотника и каменщика, возведенные в тысячную степень; каждая лавка, гильдия или корабль отражали понятие собственности, подкрепленной личной властью правителя.
Неблагоприятное положение с землей в Сорболде, где было мало мест, пригодных для возведения городов, не говоря уже о значительных расстояниях между ними, привело к противоположному результату. Пустыня презирала жалкие попытки человека покорить ее; в этом отношении она походила на море. Да и горы вели себя точно так же. В результате единственной властью стало слово правителя Темных Земель, чистой стихии Живого Камня.
На протяжении пяти поколений власть оставалась в железных руках императорской семьи Сорболда. Каждое поколение производило на свет одного наследника: Лейта была единственной дочерью своего отца, как и он сам — единственным сыном. Да и у Вишлы не осталось братьев или сестер. Такая концентрация власти делала семью могущественнее.
Армия всегда уважала силу.
Но кронпринц умер за несколько часов до кончины императрицы, так и не успев произвести на свет наследника. Не осталось никого, кто обладал бы Божественным Правом. Связь множества претендентов с королевской семьей была весьма сомнительной. Уже прошел слух, что командующий западным крылом войск не станет подчиняться тому, чьи претензии на трон Лейты менее убедительны, чем его собственные.
Тем не менее множество претендентов на Солнечный Трон, в жилах которых текла хотя бы капля императорской крови, предъявили на него свои права. Их влекла не столько императорская мантия — тяготы власти известны многим, — сколько желание сохранить свои привилегии. Без Лейты, с которой их связывало дальнее родство, они могли потерять и все остальное, а им совсем не хотелось лишиться титулов и остаться на обочине жизни.
Почти весь день Моуса простоял на жаре возле места Взвешивания, пока кандидаты по очереди поднимались по ступеням, ведущим к весам, чтобы те оценили правомочность их притязаний на трон — на другой чаше лежало Кольцо Власти.
Один за другим претенденты нервно вставали на золотую чашу, посматривая на овал из гематита, окруженный красными рубинами.
Один за другим они уходили — весы вновь и вновь не признавали правомочность притязаний.
Многочисленные зрители принесли с собой одеяла и еду и разбили лагерь на площади, чтобы посмотреть бесплатный спектакль. Их терпение было вознаграждено: некоторых кандидатов весы сбрасывали так энергично, что они летели кувырком, и зрители веселились, как в цирке.
Наконец остался лишь один претендент, какой-то дальний родственник императрицы. Он неуверенно поднялся по ступенькам, его свободная рубашка промокла от пота. Найлэш Моуса заставил себя доброжелательно улыбнуться.
— Назовите свое имя.
— Карис из Илвендара.
Благословенный кивнул, повернулся к толпе и громко повторил его имя.
— Хотите ли вы обратиться к весам, чтобы доказать свое право на Солнечный Трон Темных Земель, место хранителя Терреанфора и всего Сорболда, от темных глубин до далекого солнца над нами?
— Хочу, — неуверенно ответил мужчина и оглядел площадь.
Очень хорошо, Карис из Илвендара. Встаньте на западную чашу, и пусть вашим судьей будет богиня Льюк, ветер правосудия.
Мужчина замер на месте. Благословенный покачал головой:
— Так вы хотите узнать, не вы ли новый император Сорболда, или нет?
Карис оглянулся через плечо и, дрожа, точно лист на ветру, посмотрел на Моусу.
— Хочу.
— Тогда встаньте на весы, предложил Благословенный, изо всех сил стараясь говорить спокойно.
Он не хотел, чтобы его запомнили как духовное лицо, оскорбившее нового императора перед тем, как весы подтвердили его права, хотя вероятность подобного исхода была невелика.
Карие шагнул на весы.
Едва его вторая нога коснулась чаши, с запада подул горячий ветер, чаша принялась раскачиваться, точно корабль в бурю, и претендент полетел с весов, словно камень, выпущенный из гигантской пращи.
Несчастный промчался над головами веселящейся толпы и рухнул прямо на тележку продавца рыбы, рассыпая во все стороны куски сушеной селедки и соленой макрели. Зрители приветствовали неудачника громкими возгласами.
Моуса постарался сохранить серьезное выражение лица.
— Кто-нибудь еще желает предъявить свои притязания на трон?
Ответом ему послужила тишина.
Благословенный Сорболда откашлялся и заговорил, понимая, что должен произнести эти неутешительные слова. Хорошо. Совершив ритуал Взвешивания всех людей, заявивших о наличии королевской крови в их жилах, и не обнаружив достойных претендентов, я объявляю, что династия больше не имеет права на трон Темных Земель. Будет немедленно созван совет, который назначит временного правителя. Любые новые кандидаты, которые появятся в процессе обсуждения, будут проверены при помощи весов. Вы узнаете о новом Взвешивании, услышав голос колоколов Джерна Тал. А до тех пор я приказываю колоколам молчать.
Он жестом подозвал свою охрану и спустился по ступенькам, чувствуя, что его бремя стало еще тяжелее.
В Джерна'сиде царила тишина.
Она наступила и возле Места Взвешивания, где застыли в неподвижности огромные чаши весов, которые даже в сгущающихся сумерках испускали золотое сияние. Толпу заставили разойтись, и на площади застыли шеренги смуглых солдат с непроницаемыми лицами, одетых в цвета прекратившей свое существование династии. В солдатах ощущалось напряжение, и толпа это сразу поняла. Горожане быстро подхватили свои одеяла, недоеденную пищу и покинули площадь. На смену карнавальному веселью пришло зловещее молчание.
Приготовления к совету закончились одновременно с наступлением ночи. По всему периметру площади перед Джерна Талом, от входа во дворец до Места Взвешивания, были расставлены пылающие светильники на высоких столбах, и в них заправили побольше масла, чтобы они могли разгонять мрак вплоть до самого рассвета.
Для всех участников совета возле Места Взвешивания поставили два широких кольца столов, один внутри другого. Вечер выдался теплым, в нем ощущался жар летнего дня, но ветер, хотя и оставался горячим, освежал по сравнению с влажным, застоявшимся воздухом дворца, где веяло запахами смерти, мешавшимися с тяжелыми ароматами благовоний.
Во внутреннем круге сидели представители тех слоев населения Сорболда, от кого зависело принятие решения относительно будущего их страны: Фремус, верховный командующий императорской армии; Ивар и Талквист, главы восточных и западных торговых гильдий, вместе контролировавшие почти всю промышленность и торговлю Сорболда; двадцать семь графов, наместников двадцати семи городов-государств империи. Это сочетание военных сил, торговли и аристократии было весьма взрывоопасным, вот почему Благословенный решил поместить их в центр, чтобы внешнее кольцо, состоящее из приглашенных советников, послужило буфером и помогло потушить пожар, если он действительно разгорится.
Приглашенных сановников было меньше, и их столы стояли па приличном расстоянии друг от друга. Кроме того, с ними сидели представители духовенства. Эти присутствовал в качестве главы Союза, с которым Сорболд связывали мирные и торговые договоры. Неподалеку расположились правители стран, входящих в Союз. Ахмед представлял земли болгов, Тристан Стюард — Роланд, Риал — Тириан. Помимо этого, здесь находились монархи королевств, расположенных за Внутренним Континентом: Мираз, прорицатель Хинтерволда; Белиак, король восточной части Голгарна; Вайдекам, вождь Пензаса, крупнейшего из южных Неприсоединившихся городов-государств. Все они, не скрывая своего недоверия, оглядывались по сторонам.
Эши пытался сохранять на лице спокойное, доброжелательное выражение, хотя внутри у него все кипело. Воздух вокруг столов был полон невысказанных слов и незаданных вопросов. Он ощущал напряжение восприятием дракона и понимал, что тревога стала почти ощутимой.
Найлэш Моуса стоял возле входа во дворец вместе с Лазарисом, главным священником, который записывал на свитках вес императрицы н наследника после их смерти. Лазарис нес ответственность за Терреанфор — за содержание и охрану базилики Земли, а также занимал пост таниста, то есть его избрали официальным наследником Верховного Жреца Гвинвуда, возглавлявшего орден филидов, которым прежде являлся Ллаурон, отец Эши. Лазарис, тихий книжный человек, большую часть времени проводивший под землей, с любовью ухаживая за удивительным храмом, выглядел не лучшим образом: ему явно было не по себе под открытым небом, среди такого количества недовольных людей. Эши даже стало его жаль; впрочем, он бы и сам с удовольствием оказался подальше отсюда, чтобы не видеть того, что здесь произойдет.
Он пересек темную площадь и, вежливо поклонившись, остановился рядом с Благословенным.
— Ваша милость, как вы держитесь?
Благословенный Сорболда улыбнулся:
— Буду счастлив, когда эта ночь закончится.
Эши кивнул:
— Патриарх участвует в совете? Я не вижу для него места.
Моуса покачал головой:
— Он намерен благословить совет, но затем сразу его покинет. Ему необходимо вернуться в Сепульварту, чтобы успеть к ночи летнего солнцестояния и совершить обряд освящения.
— Вы правы, — послышался за их спинами низкий голос Патриарха.
Лазарис вздрогнул, почтительно поклонился и быстро ушел к своему столу. Люди увидели Патриарха, и на площади воцарилась тишина.
Я рассчитывал поговорить с вами до начала совета, — обратился Эши к Константину, с поклоном принимая благословение Патриарха. — Как вы себя чувствуете, ваша милость? Моя жена просила меня узнать, как идут ваши дела.
Высокий мужчина улыбнулся, и его голубые глаза сверкнули.
— Пожалуйста, передайте Рапсодии, что со мной все в порядке и ей уже давно следует перестать тревожиться обо мне.
— Вы не можете задержаться еще на один день? — попросил король намерьенов, наблюдая за собравшимися на площади людьми. — Нам всем потребуется мудрость вашего кольца и ваш опыт. Слова, сказанные Патриархом, могут оказать положительное воздействие на спорящих. Уверен, у вас есть что сказать.
Эши улыбнулся: он знал, где родился и провел молодость Константин, но, кроме него и Рапсодии, об этом никто не подозревал.
Патриарх рассмеялся и покачал головой:
— У меня есть мнение по любому вопросу, сын мой, но бремя Кольца Мудрости таково, что оно всегда дает знать, когда следует оставить его при себе. Мне представляется, что в данном случае вмешательство церкви не требуется. Будущее Сорболда должно быть решено без ее участия. Он бросил быстрый взгляд в сторону внутреннего круга столов и слегка наклонился к своему собеседнику, чтобы никто, кроме Эши, не услышал его слов. Каким бы трудным ни оказалось решение.
Потом он поднял руку и повернулся к присутствующим. Все почтительно склонили головы. Лишь прорицатель Хинтерволда, Акмед, Риал и король Голгарна остались стоять прямо, в вежливом молчании. Патриарх слегка поклонился Эши, который, будучи королем намерьенов, носил титул главы церкви Сепульварты и ордена филидов, жрецов Гвинвуда.
— Найлэш Моуса достойно представляет нашу веру, негромко проговорил Константин. — Я не хочу подрывать его авторитет.
— Понимаю.
— Хорошо. Ну, лорд Гвидион, передавайте мои наилучшие пожелания жене. Мне пора.
Эши нервно откашлялся.
— Если в ночь летнего солнцестояния вы будете говорить с Единым Богом, замолвите за нее словечко. Я буду вам очень благодарен.
Проницательные голубые глаза Патриарха сузились.
— Она больна?
Король намерьенов покачал головой:
— Она ждет ребенка.
Константин задумался и потрепал Эши по плечу.
— Я буду молиться за нее каждый день, до самого рождения ребенка, — серьезно пообещал он. — И если она заболеет, пошлите за мной. В прошлом я научился вещам, которые могут ей помочь.
— Кто-нибудь из вас понимает меня? — еще раз попробовал Акмед, борясь с волнением.
Ничего.
Он отошел от них и направился к лесам.
Женщина наверху с прежним усердием продолжала трудиться. Она обрабатывала край стекла каким-то маленьким инструментом, потом вновь принималась за полировку. Один из мужчин что-то нетерпеливо крикнул, но получил в ответ лишь короткую отповедь, произнесенную ледяным тоном. Акмед не узнал языка, на котором они говорили. Женщина, все еще остававшаяся на лесах, заметила его появление, но работу прерывать не стала.
Наконец, когда остальные панджери начали спускаться вниз, двое мужчин решительно направились к лесам. Тот, что был повыше, довольно сильно их потряс.
Женщина на мгновение потеряла равновесие, но не упала. Схватив маленький бронзовый сосуд, она швырнула его в голову мужчины. Окатив нетерпеливого панджери глазурью, «снаряд» просвистел совсем рядом с его носом. Потом она бросила оставшиеся инструменты во второго мужчину и начала спускаться вниз, свирепо поглядывая на того, кто тряс леса.
Акмед стоял неподалеку, пытаясь привлечь се внимание, пока она обменивалась короткими злыми фразами с ожидавшими ее мужчинами, а потом подбирала сосуд с остатками глазури и рассыпавшиеся инструменты. Мужчины в это время быстро разбирали леса и грузили доски и длинные металлические стержни в оставшийся фургон. Собрав свое имущество, женщина направилась следом за ними. Акмед встал у нее на пути.
— Привет, — с легким смущением проговорил он сквозь стиснутые зубы, жалея, что рядом нет Рапсодии, которая могла легко договориться с любой женщиной. Оп ненавидел разговоры, еще больше не любил их начинать с теми, кто не хотел с ним общаться. — Вы знаете единый язык?
Глаза женщины сузились.
— Нет, не знаю, мои извинения, — коротко ответила она, намереваясь его обойти.
Акмед вновь встал у нес на пути:
— Подождите, пожалуйста.
Он посмотрел на нее сверху вниз, чувствуя, как его охватывает возбуждение.
Женщина была ростом с Рапсодию или даже немного ниже. Как и Рапсодия, она одевалась в удобную одежду, не стесняющую движений, — штаны и батистовую рубашку. Она еще не успела отдышаться после тяжелой работы, щеки у нее раскраснелись; короткие черные прямые волосы обрамляли лицо, тонкие черты которого были скрыты под слоем грязи, песка и засохшего пота, большие темные глаза имели необычный разрез. И в глазах он увидел так хорошо знакомое ему презрение, столько раз виденное в зеркале.
Она разделяла его отношение к жизни: не любила иметь дело с дураками, не любила, когда кто-то вставал у нее на пути.
— Вы уже закончили эту работу? — спросил он. Женщина бросила сосуд одному из мужчин, ждавших ее возле фургона.
— Вас послали расплатиться с нами?
— Нет, — быстро ответил Акмед.
— Тогда уйдите с дороги.
Она решительно прошла мимо короля фирболгов и собралась залезть в фургон. Акмед схватил ее за руку.
Возникшая суматоха застала Акмеда врасплох, и он мысленно выругал себя.
Без малейших колебаний женщина толкнула его в плечо, пытаясь вырвать руку. При этом ее движении оставшиеся мастера, мужчины и женщины, вытащили короткие кинжалы или режущие инструменты. Акмед сразу же выпустил ее ладонь и поднял руки вверх.
— Приношу свои извинения, — проговорил он, продолжая проклинать собственную неловкость. — У меня плохо получаются подобные вещи. Я хотел нанять вас.
Женщина смерила его взглядом и кивнула своим спутникам, которые тут же занялись погрузкой фургона.
— Нанять нас? — пренебрежительно переспросила она. — Вам это не по карману.
— Я… я король Акмед из Илорка, — запинаясь, представился Акмед.
— Какая удача для вас. Мы стоим слишком дорого. А теперь я попрошу вас не мешать нам.
Женщина повернулась к нему спиной и пошла прочь. Акмеду показалось, что он тонет. Его покинуло обычное спокойствие, сердце наполнила необъяснимая тревога.
— Назовите свою цену, — почти униженно попросил он, обращаясь к ее спине.
Женщина повернулась и пристально на него посмотрела. Она обдумала его вопрос, несколько раз глубоко вздохнув, и недрогнувшим голосом сказала:
— Каждый из нас превосходный мастер. Двести тысяч золотых монет.
Акмед с трудом сглотнул.
— Договорились, — ответил он.
— В самоцветах. Мы не сможем унести столько золота.
— Как пожелаете.
— Сегодня.
Король болгов закашлялся.
— Сегодня?
Женщина кивнула, не спуская глаз с его лица:
— Сегодня до захода солнца.
— Это невозможно.
Она кивнула:
— Я же говорила, вам это не по карману.
Она вернулась к фургону и собралась забраться внутрь. Акмед поспешил за ней:
— Пожалуйста, подождите. Я сегодня же вечером составлю платежное обязательство…
Женщина рассмеялась. Она соскочила с подножки фургона и подошла к нему.
— Вы в первый раз видите панджери, не так ли?
Король болгов, от всего произошедшего лишившийся дара речи, молча кивнул.
— Значит, вы ничего не знаете о нашем ремесле и о торговле. И вам неизвестен наш язык. Панджери означает «сухие листья». Нас называют так потому, что мы улетаем вслед за ветром, мчимся из одного места в другое, нигде не задерживаясь дольше, чем упавший лист в пустыне, по которой гуляет ветер. Просить десять панджери прийти в определенное место все равно что предложить десятку листьев оставаться на земле, когда дует сильный ветер.
— Мне не потребуется десять панджери, — быстро сказал Акмед, стараясь говорить как можно мягче. — Мне нужен один, лучший, самый талантливый и умелый. Лист, который ветер не сможет унести. — Он приподнял брови, склонил голову набок и принялся рассматривать мастеров. На лице Акмеда появилась улыбка. — Кто же он?
Глаза женщины сузились.
— Лучший мастер — я, — надменно заявила она.
— И каким именем вас следует называть, величайшая из ианджери?
— Теофила.
— Понятно. Поскольку у меня нет возможности спросить у других панджери, — продолжал Акмед, поглядывая на остальных мастеров, стоявших у фургона, — мне будет трудно с ними договориться. Ладно, будем считать, что вы самый тяжелый лист.
Женщина скрестила руки на груди.
— Ну а если они со мной не согласятся, как вы поймете, что они скажут?
Акмед кивнул и шутливо поклонился:
— Да, вы правы. Итак, Теофила, раз уж вы лучший витражный мастер среди панджери, назовите вашу цену?
Она задумалась.
— Какова продолжительность работ?
— Я не знаю, сколько времени займет мой проект. Если вы не согласитесь довести его до конца, я не стану вас нанимать.
Женщина нахмурилась.
— Я никогда не бросаю свою работу, если она не закончена. Даже если все остальные уже собрались уезжать, — сердито проговорила она. — Мне кажется, вы это только что видели.
— Верно. И я снова прошу: назовите вашу цену. Теофила внимательно посмотрела на короля болгов, опираясь спиной на стенку фургона.
— Причина? — спросила она.
— Причина? — не понял Акмед.
— Да. Причина, по которой я должна прервать свое путешествие, расстаться с родственниками, остаться в незнакомом месте на неопределенно долгое время. Вы можете назвать причину, которая могла бы меня убедить?
Акмед задумался.
— Да, — наконец ответил он, — я могу обещать вам, ччо стекло, которое мне требуется, да и весь проект, над которым вам предстоит работать, не похож ни на один заказ, выполненный вами ранее.
Теофила пожала плечами.
— Нет, вы меня не убедили, — качнула она головой. — Подобные слова можно сказать практически о любом из проектов, в которых мы принимали участие. И хотя сама работа может показаться мне интересной, она не накормит мою семью и не купит мне новых инструментов.
Она вновь поставила ногу на ступеньку и собралась сесть в фургон.
Король болгов слегка улыбнулся.
— Инструменты? Да, я заметил, что ваши клещи заржавели, а напильники и надфили плохо сбалансированы. Если ваша цена будет измеряться не в самоцветах, возможно, я заплачу превосходными инструментами.
Панджери застыла на месте, а потом пристально посмотрела на Акмеда своими темными глазами. Один из мужчин начал нетерпеливо жестикулировать, заговорила какая-то женщина, но Теофила лишь махнула на них рукой.
— Возможно, вам кое-что известно о нашем ремесле, — сказала она. — Но что вы знаете о балансе и инструментах?
— Все, — резко ответил Акмед, чувствуя, что его затащили за карточный стол и теперь он делает чрезвычайно высокие ставки.
Король болгов наклонился, вытащил из сапога сварду, смертоносный нож, и уравновесил на затянутой в перчатку руке, демонстрируя его идеальную форму и балансировку.
Сидевшие в фургоне панджери не сводили глаз с ножа, лежащего на указательном пальце Акмеда. Лишь на Теофилу ему не удалось произвести должного впечатления.
— Мы не нуждаемся в метательных ножах, — презрительно бросила она, но Акмед заметил, что ее голос дрогнул.
Она вступила в игру.
— Мои мастера в состоянии сделать любое оружие или инструмент, а наши материалы таковы, что получившиеся изделия прослужат вам до конца жизни, и более того, ими смогут пользоваться ваши внуки. Инструменты останутся острыми, а их размеры будут зависеть только от вашего желания.
— Неужели? Ваши инструменты лучше режущей кромки алмаза?
— Лучше.
Женщина тряхнула головой и провела ладонью по коротким волосам, взмокшим от пота.
— Я вам не верю.
Акмед протянул ей диск квеллана.
— Посмотрите сами. Только будьте осторожны: если у вас дрогнет рука, вы изуродуете себе пальцы. У диска нет рукояти — это не инструмент, а оружие.
Он рассмеялся, поймав брошенный на него свирепый взгляд, однако лицо женщины не дрогнуло.
Теофила осторожно взяла диск и повернула в руке так, чтобы на его поверхность упали косые лучи заходящего солнца. Через мгновение она наклонилась и ударила диском о камень, а затем провела по нему режущей кромкой. Закончив испытание, она выпрямилась и вернула диск Акмеду.
— Мы покинем Сорболд вскоре после того, как с нами расплатятся, — предупредила она на ходу.
— Как скоро? — успел спросить он.
Теофила между тем уже вскочила в фургон и уселась рядом с одной из женщин. Мужчина, который разбирал леса, издал неприятный горловой звук, и фургон покатился по дороге.
Она крикнула, чтобы король фирболгов услышал ее сквозь стук колес:
— Как только переменится ветер.
Король болгов остался далеко позади, и одна из женщин решила нарушить молчание:
— Теофила, чего хотел этот странный человек?
Ответ последовал далеко не сразу. Теофила довольно долго смотрела на скалы. Она все еще видела высокую худощавую фигуру, почти черную на фоне заходящего солнца, и длинную тонкую тень, словно паук, бегущую по неровной каменной поверхности.
— Я не уверена, — наконец заговорила Теофила. — Но кажется, он хочет нанять меня в качестве специалиста по стеклу.
Панджери переглянулись.
— И ты пойдешь с ним?
— Может быть. Посмотрим. Если он вернется до того, как мы уедем утром, то да. Впрочем, я сомневаюсь, что он придет. Но я должна посоветоваться с вождем.
— Ты сама можешь сделать выбор, — напомнил один из мужчин.
Она поднесла к глазам руку, пытаясь разглядеть движение длинной тени, но у нее ничего не получилось. Тогда Теофила опустила руку и перевела взгляд на расстилавшуюся далеко под ними пустыню, красную в лучах заходящего солнца.
— Я знаю.
Акмед смотрел вслед фургону, пока тот не достиг равнины и не покатил вдоль горной гряды. Он проследил за тем, как фургон доехал до лагеря и встал рядом с тремя другими повозками. Панджери уже успели поставить палатки и по случаю окончания работ развели праздничные костры.
Он постарался запомнить расположение лагеря, после чего начал поспешно спускаться к замку Джерна Тал. Сумерки стремительно сгущались, покрывая купол неба над Сорболдом чернильной чернотой, сквозь которую проглядывали первые звезды.
23
НАЙЛЭШ МОУСА уже начал уставать от «кулаков», весов, песка и взвешиваний.
Он рассчитывал по завершении погребальной церемонии в храме Терреанфор и часовне с витражными окнами снаружи перейти к обсуждению важных и трудных проблем, заняться будущим Сорболда. Они обеспечили императрице Лейте место в вечности, отправив ее костлявое тело на покой. Ее роскошная усыпальница всегда будет залита ярким светом, проникающим сквозь витражи. Да, она наверняка посчитала бы это делом первостепенной важности, однако Моуса знал, что мертвые могут подождать, а у живых такая возможность есть далеко не всегда.
В армии появились первые признаки волнений.
Императрица пользовалась в армии непререкаемым авторитетом. В суровом краю, где пустыни сменялись неприступными горами, а горы — пустынями, монарх лишь номинально владел землей. В Роланде человек мог выбрать себе место на Кревенсфилдской равнине или в речной долине, построить ферму, передать ее детям — иными словами, соединить с землей и свою душу, и души своих потомков. Правители приходят и уходят, люди с большим или меньшим недовольством платят налоги, но земля принадлежит тем, кто полил ее своим потом и кровью и продолжает ее возделывать.
Такое же положение было и в крупных городах Орландана. Каждый дворец и базилика являлись воплощением вдохновения и труда множества людей, а не только герцога, владеющего дворцом, или Благословенного, совершавшего в базилике религиозные обряды. То была ожившая мечта архитектора, труд плотника и каменщика, возведенные в тысячную степень; каждая лавка, гильдия или корабль отражали понятие собственности, подкрепленной личной властью правителя.
Неблагоприятное положение с землей в Сорболде, где было мало мест, пригодных для возведения городов, не говоря уже о значительных расстояниях между ними, привело к противоположному результату. Пустыня презирала жалкие попытки человека покорить ее; в этом отношении она походила на море. Да и горы вели себя точно так же. В результате единственной властью стало слово правителя Темных Земель, чистой стихии Живого Камня.
На протяжении пяти поколений власть оставалась в железных руках императорской семьи Сорболда. Каждое поколение производило на свет одного наследника: Лейта была единственной дочерью своего отца, как и он сам — единственным сыном. Да и у Вишлы не осталось братьев или сестер. Такая концентрация власти делала семью могущественнее.
Армия всегда уважала силу.
Но кронпринц умер за несколько часов до кончины императрицы, так и не успев произвести на свет наследника. Не осталось никого, кто обладал бы Божественным Правом. Связь множества претендентов с королевской семьей была весьма сомнительной. Уже прошел слух, что командующий западным крылом войск не станет подчиняться тому, чьи претензии на трон Лейты менее убедительны, чем его собственные.
Тем не менее множество претендентов на Солнечный Трон, в жилах которых текла хотя бы капля императорской крови, предъявили на него свои права. Их влекла не столько императорская мантия — тяготы власти известны многим, — сколько желание сохранить свои привилегии. Без Лейты, с которой их связывало дальнее родство, они могли потерять и все остальное, а им совсем не хотелось лишиться титулов и остаться на обочине жизни.
Почти весь день Моуса простоял на жаре возле места Взвешивания, пока кандидаты по очереди поднимались по ступеням, ведущим к весам, чтобы те оценили правомочность их притязаний на трон — на другой чаше лежало Кольцо Власти.
Один за другим претенденты нервно вставали на золотую чашу, посматривая на овал из гематита, окруженный красными рубинами.
Один за другим они уходили — весы вновь и вновь не признавали правомочность притязаний.
Многочисленные зрители принесли с собой одеяла и еду и разбили лагерь на площади, чтобы посмотреть бесплатный спектакль. Их терпение было вознаграждено: некоторых кандидатов весы сбрасывали так энергично, что они летели кувырком, и зрители веселились, как в цирке.
Наконец остался лишь один претендент, какой-то дальний родственник императрицы. Он неуверенно поднялся по ступенькам, его свободная рубашка промокла от пота. Найлэш Моуса заставил себя доброжелательно улыбнуться.
— Назовите свое имя.
— Карис из Илвендара.
Благословенный кивнул, повернулся к толпе и громко повторил его имя.
— Хотите ли вы обратиться к весам, чтобы доказать свое право на Солнечный Трон Темных Земель, место хранителя Терреанфора и всего Сорболда, от темных глубин до далекого солнца над нами?
— Хочу, — неуверенно ответил мужчина и оглядел площадь.
Очень хорошо, Карис из Илвендара. Встаньте на западную чашу, и пусть вашим судьей будет богиня Льюк, ветер правосудия.
Мужчина замер на месте. Благословенный покачал головой:
— Так вы хотите узнать, не вы ли новый император Сорболда, или нет?
Карис оглянулся через плечо и, дрожа, точно лист на ветру, посмотрел на Моусу.
— Хочу.
— Тогда встаньте на весы, предложил Благословенный, изо всех сил стараясь говорить спокойно.
Он не хотел, чтобы его запомнили как духовное лицо, оскорбившее нового императора перед тем, как весы подтвердили его права, хотя вероятность подобного исхода была невелика.
Карие шагнул на весы.
Едва его вторая нога коснулась чаши, с запада подул горячий ветер, чаша принялась раскачиваться, точно корабль в бурю, и претендент полетел с весов, словно камень, выпущенный из гигантской пращи.
Несчастный промчался над головами веселящейся толпы и рухнул прямо на тележку продавца рыбы, рассыпая во все стороны куски сушеной селедки и соленой макрели. Зрители приветствовали неудачника громкими возгласами.
Моуса постарался сохранить серьезное выражение лица.
— Кто-нибудь еще желает предъявить свои притязания на трон?
Ответом ему послужила тишина.
Благословенный Сорболда откашлялся и заговорил, понимая, что должен произнести эти неутешительные слова. Хорошо. Совершив ритуал Взвешивания всех людей, заявивших о наличии королевской крови в их жилах, и не обнаружив достойных претендентов, я объявляю, что династия больше не имеет права на трон Темных Земель. Будет немедленно созван совет, который назначит временного правителя. Любые новые кандидаты, которые появятся в процессе обсуждения, будут проверены при помощи весов. Вы узнаете о новом Взвешивании, услышав голос колоколов Джерна Тал. А до тех пор я приказываю колоколам молчать.
Он жестом подозвал свою охрану и спустился по ступенькам, чувствуя, что его бремя стало еще тяжелее.
В Джерна'сиде царила тишина.
Она наступила и возле Места Взвешивания, где застыли в неподвижности огромные чаши весов, которые даже в сгущающихся сумерках испускали золотое сияние. Толпу заставили разойтись, и на площади застыли шеренги смуглых солдат с непроницаемыми лицами, одетых в цвета прекратившей свое существование династии. В солдатах ощущалось напряжение, и толпа это сразу поняла. Горожане быстро подхватили свои одеяла, недоеденную пищу и покинули площадь. На смену карнавальному веселью пришло зловещее молчание.
Приготовления к совету закончились одновременно с наступлением ночи. По всему периметру площади перед Джерна Талом, от входа во дворец до Места Взвешивания, были расставлены пылающие светильники на высоких столбах, и в них заправили побольше масла, чтобы они могли разгонять мрак вплоть до самого рассвета.
Для всех участников совета возле Места Взвешивания поставили два широких кольца столов, один внутри другого. Вечер выдался теплым, в нем ощущался жар летнего дня, но ветер, хотя и оставался горячим, освежал по сравнению с влажным, застоявшимся воздухом дворца, где веяло запахами смерти, мешавшимися с тяжелыми ароматами благовоний.
Во внутреннем круге сидели представители тех слоев населения Сорболда, от кого зависело принятие решения относительно будущего их страны: Фремус, верховный командующий императорской армии; Ивар и Талквист, главы восточных и западных торговых гильдий, вместе контролировавшие почти всю промышленность и торговлю Сорболда; двадцать семь графов, наместников двадцати семи городов-государств империи. Это сочетание военных сил, торговли и аристократии было весьма взрывоопасным, вот почему Благословенный решил поместить их в центр, чтобы внешнее кольцо, состоящее из приглашенных советников, послужило буфером и помогло потушить пожар, если он действительно разгорится.
Приглашенных сановников было меньше, и их столы стояли па приличном расстоянии друг от друга. Кроме того, с ними сидели представители духовенства. Эти присутствовал в качестве главы Союза, с которым Сорболд связывали мирные и торговые договоры. Неподалеку расположились правители стран, входящих в Союз. Ахмед представлял земли болгов, Тристан Стюард — Роланд, Риал — Тириан. Помимо этого, здесь находились монархи королевств, расположенных за Внутренним Континентом: Мираз, прорицатель Хинтерволда; Белиак, король восточной части Голгарна; Вайдекам, вождь Пензаса, крупнейшего из южных Неприсоединившихся городов-государств. Все они, не скрывая своего недоверия, оглядывались по сторонам.
Эши пытался сохранять на лице спокойное, доброжелательное выражение, хотя внутри у него все кипело. Воздух вокруг столов был полон невысказанных слов и незаданных вопросов. Он ощущал напряжение восприятием дракона и понимал, что тревога стала почти ощутимой.
Найлэш Моуса стоял возле входа во дворец вместе с Лазарисом, главным священником, который записывал на свитках вес императрицы н наследника после их смерти. Лазарис нес ответственность за Терреанфор — за содержание и охрану базилики Земли, а также занимал пост таниста, то есть его избрали официальным наследником Верховного Жреца Гвинвуда, возглавлявшего орден филидов, которым прежде являлся Ллаурон, отец Эши. Лазарис, тихий книжный человек, большую часть времени проводивший под землей, с любовью ухаживая за удивительным храмом, выглядел не лучшим образом: ему явно было не по себе под открытым небом, среди такого количества недовольных людей. Эши даже стало его жаль; впрочем, он бы и сам с удовольствием оказался подальше отсюда, чтобы не видеть того, что здесь произойдет.
Он пересек темную площадь и, вежливо поклонившись, остановился рядом с Благословенным.
— Ваша милость, как вы держитесь?
Благословенный Сорболда улыбнулся:
— Буду счастлив, когда эта ночь закончится.
Эши кивнул:
— Патриарх участвует в совете? Я не вижу для него места.
Моуса покачал головой:
— Он намерен благословить совет, но затем сразу его покинет. Ему необходимо вернуться в Сепульварту, чтобы успеть к ночи летнего солнцестояния и совершить обряд освящения.
— Вы правы, — послышался за их спинами низкий голос Патриарха.
Лазарис вздрогнул, почтительно поклонился и быстро ушел к своему столу. Люди увидели Патриарха, и на площади воцарилась тишина.
Я рассчитывал поговорить с вами до начала совета, — обратился Эши к Константину, с поклоном принимая благословение Патриарха. — Как вы себя чувствуете, ваша милость? Моя жена просила меня узнать, как идут ваши дела.
Высокий мужчина улыбнулся, и его голубые глаза сверкнули.
— Пожалуйста, передайте Рапсодии, что со мной все в порядке и ей уже давно следует перестать тревожиться обо мне.
— Вы не можете задержаться еще на один день? — попросил король намерьенов, наблюдая за собравшимися на площади людьми. — Нам всем потребуется мудрость вашего кольца и ваш опыт. Слова, сказанные Патриархом, могут оказать положительное воздействие на спорящих. Уверен, у вас есть что сказать.
Эши улыбнулся: он знал, где родился и провел молодость Константин, но, кроме него и Рапсодии, об этом никто не подозревал.
Патриарх рассмеялся и покачал головой:
— У меня есть мнение по любому вопросу, сын мой, но бремя Кольца Мудрости таково, что оно всегда дает знать, когда следует оставить его при себе. Мне представляется, что в данном случае вмешательство церкви не требуется. Будущее Сорболда должно быть решено без ее участия. Он бросил быстрый взгляд в сторону внутреннего круга столов и слегка наклонился к своему собеседнику, чтобы никто, кроме Эши, не услышал его слов. Каким бы трудным ни оказалось решение.
Потом он поднял руку и повернулся к присутствующим. Все почтительно склонили головы. Лишь прорицатель Хинтерволда, Акмед, Риал и король Голгарна остались стоять прямо, в вежливом молчании. Патриарх слегка поклонился Эши, который, будучи королем намерьенов, носил титул главы церкви Сепульварты и ордена филидов, жрецов Гвинвуда.
— Найлэш Моуса достойно представляет нашу веру, негромко проговорил Константин. — Я не хочу подрывать его авторитет.
— Понимаю.
— Хорошо. Ну, лорд Гвидион, передавайте мои наилучшие пожелания жене. Мне пора.
Эши нервно откашлялся.
— Если в ночь летнего солнцестояния вы будете говорить с Единым Богом, замолвите за нее словечко. Я буду вам очень благодарен.
Проницательные голубые глаза Патриарха сузились.
— Она больна?
Король намерьенов покачал головой:
— Она ждет ребенка.
Константин задумался и потрепал Эши по плечу.
— Я буду молиться за нее каждый день, до самого рождения ребенка, — серьезно пообещал он. — И если она заболеет, пошлите за мной. В прошлом я научился вещам, которые могут ей помочь.