Страница:
Она наклонилась к стремени и произнесла нечто неразборчивое. Когда она выпрямилась, лицо ее было залито румянцем, но, может быть, причина была в том, что она слишком сильно наклонилась.
Глава 13
Глава 14
Глава 13
ВСТРЕЧА В УАЙТС-КЛУБЕ
Новый лорд Бэрхем отнюдь не был склонен искать уединения, которое, как можно было бы предположить, приличествует джентльмену, ожидающему исполнения больших надежд. Наоборот, он появлялся везде, где только представлялась к тому возможность. Никто из вращавшихся в изысканном обществе не мог долго оставаться в неведении в отношении существования сего блестящего джентльмена. Он везде оказывался в центре внимания. Возможно, ему не хватало роста, так как, в конце концов, он был отнюдь не великан, но это возмещалось магнетизмом его личности. Стоило ему только войти, и все глаза невольно обращались в его сторону. И дело тут не в нарядах, хотя они были великолепны, и не в осанке – всегда горделивой и внушительной. Многие говорили, что их притягивал сам его взор – стоило лишь ему взглянуть на кого-либо, и человек сразу чувствовал это.
О нем судачили все; его детям приходилось выслушивать всевозможные слухи и толки, из которых многие были забавны, хотя, впрочем, и тревожных было не меньше.
У лорда Бэрхема были свои сторонники, в особенности среди дам. Ну скажите, ради всего святого, кому мог нравиться этот неотесанный Ренсли? Дамы ничего не понимали в наследственных притязаниях и тому подобных тяжбах, но они были уверены, что у этого джентльмена – манеры истинного аристократа, и только он, а не этот противный Ренсли, годится в виконты.
Мнения мужчин разделились. Одни говорили, что в нем сразу видна кровь Тримейнов, другие не находили никакого сходства. Тон задавал старый мистер Фонтеной, который помнил пропавшего Тримейна еще мальчиком. Он сказал, что тот Тримейн, которого он знал, был открытым, пылким юношей и никоим образом не мог превратиться в того неисправимого комедианта, каким выказал себя приехавший джентльмен.
Мистеру Фонтеною возражал милорд Клеведейл, сей сангвинический пэр, который также утверждал, что помнит молодого Тримейна. Этот говорил, что юноша-забияка вполне мог с годами развиться в теперешнего джентльмена. Он напомнил лорду Бэрхему о старом знакомстве, которое было с восторгом возобновлено.
Правда, казалось, что виконт очень мало помнит о пролетевших днях юности, но следует признать, что и память милорда Клеведейла была тоже несколько затуманена. Как-никак прошло много лет – не меньше тридцати, как считал его лордство, ибо юный Тримейн убежал на континент, когда ему только-только исполнилось восемнадцать.
Никто не придавал особого значения тому, что Ренсли упорно отказывался признать своего предполагаемого кузена. В конце концов, было вполне естественно, что он вцепится в свое наследство зубами и когтями. Беда была в том, что теперь никто не знал, как к бедному Ренсли обращаться. Невозможно, чтобы существовали два виконта с одинаковыми именами, но пока стряпчие и судьи не перебрали все документы и не обсудили всех притязаний, новый лорд не имел никаких прав на титул, и Ренсли мог оставаться, как был, с поместьями и замками. Однако почему-то – видно, причина опять заключалась в магнетическом взоре – к пришельцу обращались повсюду как к лорду Бэрхему, тогда как его менее привлекательный родственник получил в свете ничем не примечательное звание эсквайра.
Все считали, что за милорда говорит тот факт, что он не требовал возвращения имущества. Обманщик, говорили все, первым делом попытался бы разжиться деньгами под будущее обеспечение. Но его лордство ничего такого не делал, равно как не выказывал и желания выкурить Ренсли из фамильного дома на Гровенор-сквер, пока все не будет улажено законным образом. Леди говорили, что в этом заметно величие души старого джентльмена; джентльмены торжественно качали головами и не знали, как к этому относиться.
Когда милорд величественно явился в святилище Уайтс-клуба, лишь один-два джентльмена пробормотали что-то о бесстыдстве. Но и эти слабые голоса умолкли; милорд стал членом. Собственно, никто не знал, кто рекомендовал его, а сэр Энтони Фэншо заявил, расхохотавшись, что милорда рекомендовал сам милорд. Несколько джентльменов возмутились, когда до них дошел смысл сказанного, однако никто не потребовал исключения его лордства. Волей-неволей он был принят, и обществу пришлось признать, что, несмотря на некую экстравагантность манер, его тон был образцовым, а в его обращении как нельзя лучше сочетались величественность и любезность.
Тем не менее нельзя было отрицать, что этот человек был загадкой. Никто не мог припомнить, чтобы он когда-либо прямо и открыто заявил, что он лорд Бэрхем. Впрочем, никто и не решался задать ему столь щекотливый вопрос, и считалось, что это служит ему оправданием. Но другие полагали, что честный претендент должен открыто заявлять о своих притязаниях. Вместо того чтобы предъявить Ренсли и обществу какие-нибудь доказательства своей личности, он, казалось, предпочитал оставаться загадкой, возложив все обязанности на адвокатов. Лорд Клеведейл считал такое поведение еще одним очком в пользу джентльмена, но мистер Фонтеной только качал головой и говорил, что это совсем не согласуется с характером молодого Тримейна.
Так же много обсуждали щекотливый пункт, касающийся социального положения милорда. В конце концов было решено – хотя никто не знает, кем и как, – что его следует принимать. Вероятно, здесь немалую роль сыграли дамы, потому что они все были откровенно помешаны на его лордстве. И так получилось, что старый джентльмен стал весьма заметной фигурой в столичной жизни и носился в вихре светских удовольствий. Дети встречали его чуть ли не каждый день то в одном доме, то в другом, и все стали замечать, что его лордство в полном восторге от юных гостей его старинной приятельницы леди Лоуестофт.
Сэр Энтони счел нужным поддразнить Прюденс – ее отношения с милордом становились все более близкими. Как-то днем они встретились в Уайте-клубе: сэр Энтони только что вошел в игорную комнату, а Прюденс только что встала от стола, где играли в фараон.
Она с готовностью ответила ему:
– О, но ведь он такой забавный старый rone[25]! – чем проявила поразительную непочтительность к столь близкому родственнику. – Он приходит с визитами к миледи и пожирает глазами мою бедную Кэйт.
– И как же мисс Мерриот воспринимает это? – спросил сэр Энтони, кивая через комнату мистеру Белфорту.
– С невозмутимостью, сэр. Я говорю, как бы она не влюбилась в старого джентльмена. Прошу вас, скажите, не женат ли он?
– Я бы сказал, что вы должны знать об этом лучше меня, – последовал неожиданный ответ.
– Я, сэр?
– Миледи Лоуестофт должна знать, – ответил с некоторым удивлением сэр Энтони.
Она закусила губу – такой глупый промах! Верный признак того, что ее нервы не так крепки, как раньше.
Она попыталась загладить свою ошибку:
– О, мы знаем, что он был женат. Но его жена давно умерла. Он ничего не говорит о новой женитьбе, но я полагаю, что он не все рассказывает миледи.
За спиной у них послышалось какое-то движение. Они слегка отступили от двери и, повернувшись, увидели милорда Бэрхема, входившего под руку с лордом Марчем.
– Ах, дорогой мой Фэншо! – воскликнул старый джентльмен. – И мой юный друг Питер Мерриот! Я только что избавился от утомительных забот моего парикмахера. – Он приложил ладонь к глазам, обозревая комнату. – А где же мой добрый друг Клеведейл?
Клеведейл не замедлил явиться.
– Ну, Бэрхем, что это такое? Вы опоздали на полчаса, а я вас жду.
Милорд воздел руки:
– Парикмахер! Тысяча извинений, мой дорогой Томас! Но требования парикмахера!.. Будь это что-либо другое, я бы бросил это ради пикета. Все, буквально все, мой дорогой Томас. Даже своего портного я бы послал к дьяволу. Но парикмахер!.. Отпустите мне этот грех, вы должны простить меня!
Клеведейл рассмеялся.
– Клянусь небом, какое щегольство! Дай Бог, чтобы я никогда не увидел вас лысым. Пойдемте к моему столу. Я уже полчаса держу его для вас, несмотря на все атаки Молиньюкса. – Он проводил милорда к столу у окна.
– Интересно, не находит ли он все это манерничанье утомительным? – задумался сэр Энтони.
– Клеведейл? – вопросительно взглянула на него Прюденс.
– Нет, святая наивность, – новый виконт. К ним подошел мистер Белфорт:
– Тони, Деверю желает составить партию в ландскнехт, а все играют в фараон. Не присоединитесь ли вы с Мерриотом? Деверю как будто бес обуял – хочет играть только в ландскнехт. Бедняга приуныл, у него плохие новости, знаете ли. – Мистер Белфорт с глубокомысленным видом закивал головой. – Нужно его как-то поддержать, вот я и обещал ему найти еще пару. Всегда играет в ландскнехт, когда у него неприятности, бедняга Деверю...
– В чем же состоят его неприятности? – заботливо осведомилась Прюденс.
– О, чертовски скверные новости, мальчик мой. Эта его старуха тетка, на деньги которой он так надеялся, стала выздоравливать, да к тому же говорят, что она еще лет десять протянет. Бедняга Деверю, сами понимаете! Нужно его ободрить.
С этим похвальным намерением они и отправились играть в ландскнехт.
Спустя несколько минут в комнате появился Ренсли в компании мистера Мэркхема. Мистер Мэркхем был разгорячен, мистер Ренсли нахмурен. Дело в том, что Ренсли начал раздражать его приспешник, и между ними произошла ссора. Мистер Ренсли отказался присоединиться к партии в фараон под предлогом, что он обещал играть с Мэркхемом. Парочка уселась за пикет недалеко от стола мистера Белфорта.
Мистеру Мэркхему выпало сдавать карты, а Ренсли в это время хмуро оглядывал комнату. Его взгляд упал на милорда Бэрхема, также играющего в пикет. Он пробормотал крепкое ругательство и в ярости уставился на виконта. Увидев его, милорд помахал ему своей белой ручкой, каковое приветствие мистер Ренсли ему не вернул.
– Черт бы побрал этого молодца! Он мне такой же кузен, как и вы! – сказал он, адресуясь к мистеру Мэркхему.
Мистер Мэркхем все еще чувствовал себя оскорбленным. Ренсли всегда был вспыльчив, и приходилось сносить приступы гнева богатого виконта. Но если Ренсли рискует лишиться богатства и титула, то его друг Мэркхем больше не собирается терпеливо сносить его выходки.
– Какого дьявола? Оставьте его в покое! – коротко сказал он. – Последний час я только и слышу что проклятия. Берете все пять карт?
Ренсли принялся сердито сортировать свои карты. Вдруг знакомый голос достиг ушей мистера Мэркхема:
– Не отчаивайтесь, Деверю! Она еще может умереть от удара!
Мистер Мэркхем вздрогнул как ужаленный и, оглянувшись, увидел сидевшего поблизости мистера Мерриота. Он поклонился ему учтиво, но когда повернулся к Ренсли, лицо его было багровым от ярости.
Ренсли заметил это и неприятно улыбнулся:
– Ага, молодой отпрыск из провинции, Грегори? Клянусь Богом, этот паренек поколотил вас как следует в свое время, не так ли? А? А теперь что он вам сделал, интересно?
– Щенок! – Мистер Мэркхем опять побагровел. – Да я его могу переломить как цепку!
– И что же вы этого не сделаете? – спросил Ренсли. – Больно много обещаете!..
Мэркхем бросил карты на стол.
– Предупреждаю: с вами говорить много не буду, сэр! – сказал он.
– Ладно, сэр, играйте, ваша очередь! Черт, но согласитесь, что с вами и у святого терпение лопнет! Вы все лопочете, что видели этого... этого обманщика раньше, и не помните где! Ну так старайтесь вспомнить!
Милорд Бэрхем в этот момент встал и некоторое время беседовал с Марчем. К ним подошли еще один-двое, взяли стаканчик с костями, и Марч бросил. Наклонились, послышался смех и говор, и милорд Бэрхем собрал кости.
Мистер Мэркхем взглянул на него. Он увидел, как милорд отряхнул кружевные манжеты и взял бокал. Глаза Мэркхема расширились – тот выбросил кости каким-то особым движением кисти.
Мистер Мэркхем сдавал карты, но его рука так и застыла в воздухе, и он, как завороженный, смотрел на милорда, приоткрыв рот.
– Ну а теперь в чем дело? – спросил Ренсли. – Черт, вы вспомнили?!
– Этот человек, ах ты, дьявол! Да ведь он профессиональный картежник! Конечно, я его узнал! Гром и молния! Никакой он не виконт! Он когда-то содержал игорный дом в Мюнхене! Я сразу вспомнил, когда увидел, как он бросает кости! Я играл в его доме раз двадцать.
Казалось, что кости бросали ради какого-то особого розыгрыша. Милорд медленно пошел через комнату вместе с Марчем и Клеведейлом, посмеиваясь над тем, что говорил ему на ухо Марч. Он задержался у стола с ландскнехтом и сделал комплимент сэру Энтони по поводу его игры:
– Нынче немногие владеют этим искусством. – Он вздохнул. Его улыбающийся взор упал на лицо Ренсли.
Он подошел к его столу, все еще под руку с Клеведейлом.
– Кузен, приветствую вас! – сказал он. Стул мистера Ренсли загремел по полу, когда он вскочил.
– Черт побери, не называйте меня кузеном! – громко сказал он. – Вы всего-навсего окаянный картежник!
В наступившей тишине его голос прогремел на всю комнату. Головы повернулись к ним, послышались голоса. Один из спутников милорда слегка отодвинулся. Милорд продолжал улыбаться:
– Кто вам сказал это?
Мэркхем шлепнул на стол колоду карт:
– Я бывал в игорном доме, который вы когда-то держали в Мюнхене, – сказал он.
Милорд с интересом вгляделся в его лицо. Вся комната затаила дыхание, ожидая его ответа. Он оказался совершенно неожиданным.
– Так вот где я вас встречал! – сказал он тоном приятного открытия. – С самого начала лицо ваше показалось мне знакомым.
За ландскнехтом негромко засмеялся сэр Энтони.
– В самом деле, мне начинает нравиться старый джентльмен! – произнес он.
– Вы это признаете, а? – Мистер Ренсли чувствовал, что слушатели ждут от него каких-то других слов.
– Признаю – что? – спросил удивленный милорд.
– Да, черт возьми, то, что вы держали самый обыкновенный игорный дом!
Милорд поднял руку.
– Нет! – выразительно сказал он, и по комнате прошелестел вздох облегчения. Его следующие слова вновь вызвали ступор: – Никогда в жизни я не держал ничего, что было бы обыкновенным. Вы оскорбляете меня своим предположением!
Послышался тихий смех. Люди стали подходить ближе, ожидая, как развернутся события.
– Нечего играть словами. Не поможет! – сердито выкрикнул Ренсли. – Держали вы игорный дом или нет?
Старый джентльмен понюхал табаку.
– Я держал их не менее дюжины, дорогой мой Ренсли, – ответил он с полным самообладанием. Он снова взглянул на мистера Мэркхема. – Но я все-таки не вполне удовлетворен, – задумчиво сказал он. – А вы уверены, что я вас никогда не учил фехтованию, сэр?
Все чуть не ахнули. Все побросали карты и слушали. Милорд Марч разразился хохотом.
– Черт возьми, Бэрхем, неужто вы были и учителем фехтования? – воскликнул он.
Старый джентльмен с треском захлопнул свою золотую табакерку.
– Мой милый Марч, – надменно произнес он, – кем я только не был! – Он снова взглянул на мистера Мэркхема. – Вы совершенно уверены, что я не давал вам уроков фехтования? Дайте-ка вспомнить... Да! Один раз я держал заведение в Риме и... еще одно, в Турине!
– Весьма возможно, не сомневаюсь! – издевательски произнес мистер Мэркхем. – Я не даю себе труда запомнить всех моих учителей фехтования!
– Тогда, без всяких сомнений, вы не мой ученик, – сказал Милорд. – Меня бы вы никогда не забыли! Ибо те, кого я учил, – непревзойденные мастера рапиры. Это само собой разумеется. В этом искусстве мне нет равных!
Снова вмешался Марч.
– Я бы немало дал, чтобы услышать историю вашей жизни, Бэрхем! – сказал он, крайне забавляясь.
Ренсли покраснел.
– Его имя не Бэрхем! – с бешенством крикнул он. – Он обманщик, я всегда это говорил!
Марч произнес с ледяным высокомерием:
– По крайней мере он имеет перед вами преимущество в воспитании, Ренсли!
Общественное мнение склонилось в пользу старого джентльмена.
– Это очень, очень печально, – сказал мистер Деверю, скорбно тряся головой. – Но он мог заниматься всеми этими проклятыми буржуазными занятиями и все-таки оставаться Тримейном-оф-Бэрхем.
– Вы поддерживаете его из любезности, милорд, – отрезал Ренсли, – но увидите, он будет разоблачен!
– Ну разоблачите меня! – вскричал старый джентльмен, разведя руками. – Вот я здесь, могу ответить вам на все вопросы. И кто же я?
– Да Боже мой, откуда мне знать, кто вы? – воскликнул Ренсли. – Но вы не Тримейн! Вы не сказали о нашей семье ничего, кроме того, что известно всем!
– Да, это довод! Он должен ответить! – прошептал сэр Раймонд Ортон.
– Я могу по меньшей мере сказать вам, кузен, что в Бэрхеме, в розовом салоне, висит мой портрет. Чертовски похож, и я там вместе с моим бедным покойным братом, – негромко ответил милорд.
– Удар! – шепнул мистер Белфорт Прюденс. – И хороший!
Она сидела в позе снисходительного внимания, положив руку на спинку кресла, с непроницаемым выражением на лице. Она кивнула, почувствовав на себе взгляд Фэншо.
Ренсли грохнул кулаком об стол.
– Ни в каком розовом салоне он не висит! – вскричал он. – Нет там никакого розового салона!
Мистер Белфорт счел это сильнейшим ответным ходом.
– В мое время, – невозмутимо произнес милорд, – он был розовым.
– Э, да что вы знаете об этом! Вы пытаетесь одурачить нас всех при помощи самой наглой лжи!
Мистер Фонтеной нехотя заговорил.
– Был розовый салон, – произнес он. – Леди Бэрхем обычно сидела в нем.
Милорд резко повернулся к нему.
– А, вы помните, значит? – весело заговорил он. – Розовый салон в восточном крыле дома! Там еще был застекленный фонарь, где стояли пяльцы моей матери! – Воспоминания воодушевили его.
Это вызвало сенсацию. Мистер Белфорт сказал, что старый джентльмен получил десять очков.
Ренсли на мгновение опешил, но затем оправился:
– Ну, значит, в юности вы бывали в доме, только и всего! Небось были там грумом!
Мистер Белфорт торжественно покачал головой.
– Да, это возможно, знаете ли...
Глаза милорда блеснули. В его голосе звучала ласка, опасная ласка.
– Во всяком случае, вы не можете сказать этого о себе, – мягко произнес он. – Я могу поклясться, что вы не входили в этот дом, пока мой брат был жив!
У Ренсли отвисла челюсть, и он побагровел.
– Будь проклята ваша наглость! – забормотал он.
Вмешался лорд Марч:
– Довольно! Вы бывали в этом доме, Ренсли? Старый джентльмен возмутился.
– Конечно не бывал, – перебил он, не дав Ренсли ответить. – Да ни один Ренсли не осмеливался и появляться на наших землях! Зачем они были нам нужны? – Он чуть не фыркал от негодования.
Глаза его дочери расширились; мистер Бел-форт хихикнул.
Ренсли едва удержался от брани. В его лице появилось коварство.
– Так вы никогда не встречали меня, когда мы были мальчиками, лорд Бэрхем? – спросил он.
– Только раз, – ответил милорд. Он растроганно улыбнулся при этом воспоминании. – Как я тогда расквасил вам нос!.. – мечтательно произнес он.
Раздался взрыв хохота, который, впрочем, тут же смолк. Мистер Ренсли большими шагами двинулся к двери.
– Не думайте, что с этим покончено, мой прекрасный джентльмен! – свирепо крикнул он и хлопнул дверью за собой.
Старый джентльмен очаровательно улыбнулся.
– Очень напоминает ссору, которая как-то была у меня с маркграфом, – задумчиво сказал он. – В тот момент я служил у него лакеем.
– Как... лакеем?! – ахнул Клеведейл.
– Разумеется, – не без надменности сказал милорд. – А почему бы и нет? В деле была замешана дама. – Он разгладил складочку на атласном рукаве. – Она была любовницей маркграфа.
Все подошли поближе. Марч взял милорда под руку и отвел в сторону.
– Ну-ка расскажите об этом, Бэрхем, – сказал он. – Какой маркграф?
О нем судачили все; его детям приходилось выслушивать всевозможные слухи и толки, из которых многие были забавны, хотя, впрочем, и тревожных было не меньше.
У лорда Бэрхема были свои сторонники, в особенности среди дам. Ну скажите, ради всего святого, кому мог нравиться этот неотесанный Ренсли? Дамы ничего не понимали в наследственных притязаниях и тому подобных тяжбах, но они были уверены, что у этого джентльмена – манеры истинного аристократа, и только он, а не этот противный Ренсли, годится в виконты.
Мнения мужчин разделились. Одни говорили, что в нем сразу видна кровь Тримейнов, другие не находили никакого сходства. Тон задавал старый мистер Фонтеной, который помнил пропавшего Тримейна еще мальчиком. Он сказал, что тот Тримейн, которого он знал, был открытым, пылким юношей и никоим образом не мог превратиться в того неисправимого комедианта, каким выказал себя приехавший джентльмен.
Мистеру Фонтеною возражал милорд Клеведейл, сей сангвинический пэр, который также утверждал, что помнит молодого Тримейна. Этот говорил, что юноша-забияка вполне мог с годами развиться в теперешнего джентльмена. Он напомнил лорду Бэрхему о старом знакомстве, которое было с восторгом возобновлено.
Правда, казалось, что виконт очень мало помнит о пролетевших днях юности, но следует признать, что и память милорда Клеведейла была тоже несколько затуманена. Как-никак прошло много лет – не меньше тридцати, как считал его лордство, ибо юный Тримейн убежал на континент, когда ему только-только исполнилось восемнадцать.
Никто не придавал особого значения тому, что Ренсли упорно отказывался признать своего предполагаемого кузена. В конце концов, было вполне естественно, что он вцепится в свое наследство зубами и когтями. Беда была в том, что теперь никто не знал, как к бедному Ренсли обращаться. Невозможно, чтобы существовали два виконта с одинаковыми именами, но пока стряпчие и судьи не перебрали все документы и не обсудили всех притязаний, новый лорд не имел никаких прав на титул, и Ренсли мог оставаться, как был, с поместьями и замками. Однако почему-то – видно, причина опять заключалась в магнетическом взоре – к пришельцу обращались повсюду как к лорду Бэрхему, тогда как его менее привлекательный родственник получил в свете ничем не примечательное звание эсквайра.
Все считали, что за милорда говорит тот факт, что он не требовал возвращения имущества. Обманщик, говорили все, первым делом попытался бы разжиться деньгами под будущее обеспечение. Но его лордство ничего такого не делал, равно как не выказывал и желания выкурить Ренсли из фамильного дома на Гровенор-сквер, пока все не будет улажено законным образом. Леди говорили, что в этом заметно величие души старого джентльмена; джентльмены торжественно качали головами и не знали, как к этому относиться.
Когда милорд величественно явился в святилище Уайтс-клуба, лишь один-два джентльмена пробормотали что-то о бесстыдстве. Но и эти слабые голоса умолкли; милорд стал членом. Собственно, никто не знал, кто рекомендовал его, а сэр Энтони Фэншо заявил, расхохотавшись, что милорда рекомендовал сам милорд. Несколько джентльменов возмутились, когда до них дошел смысл сказанного, однако никто не потребовал исключения его лордства. Волей-неволей он был принят, и обществу пришлось признать, что, несмотря на некую экстравагантность манер, его тон был образцовым, а в его обращении как нельзя лучше сочетались величественность и любезность.
Тем не менее нельзя было отрицать, что этот человек был загадкой. Никто не мог припомнить, чтобы он когда-либо прямо и открыто заявил, что он лорд Бэрхем. Впрочем, никто и не решался задать ему столь щекотливый вопрос, и считалось, что это служит ему оправданием. Но другие полагали, что честный претендент должен открыто заявлять о своих притязаниях. Вместо того чтобы предъявить Ренсли и обществу какие-нибудь доказательства своей личности, он, казалось, предпочитал оставаться загадкой, возложив все обязанности на адвокатов. Лорд Клеведейл считал такое поведение еще одним очком в пользу джентльмена, но мистер Фонтеной только качал головой и говорил, что это совсем не согласуется с характером молодого Тримейна.
Так же много обсуждали щекотливый пункт, касающийся социального положения милорда. В конце концов было решено – хотя никто не знает, кем и как, – что его следует принимать. Вероятно, здесь немалую роль сыграли дамы, потому что они все были откровенно помешаны на его лордстве. И так получилось, что старый джентльмен стал весьма заметной фигурой в столичной жизни и носился в вихре светских удовольствий. Дети встречали его чуть ли не каждый день то в одном доме, то в другом, и все стали замечать, что его лордство в полном восторге от юных гостей его старинной приятельницы леди Лоуестофт.
Сэр Энтони счел нужным поддразнить Прюденс – ее отношения с милордом становились все более близкими. Как-то днем они встретились в Уайте-клубе: сэр Энтони только что вошел в игорную комнату, а Прюденс только что встала от стола, где играли в фараон.
Она с готовностью ответила ему:
– О, но ведь он такой забавный старый rone[25]! – чем проявила поразительную непочтительность к столь близкому родственнику. – Он приходит с визитами к миледи и пожирает глазами мою бедную Кэйт.
– И как же мисс Мерриот воспринимает это? – спросил сэр Энтони, кивая через комнату мистеру Белфорту.
– С невозмутимостью, сэр. Я говорю, как бы она не влюбилась в старого джентльмена. Прошу вас, скажите, не женат ли он?
– Я бы сказал, что вы должны знать об этом лучше меня, – последовал неожиданный ответ.
– Я, сэр?
– Миледи Лоуестофт должна знать, – ответил с некоторым удивлением сэр Энтони.
Она закусила губу – такой глупый промах! Верный признак того, что ее нервы не так крепки, как раньше.
Она попыталась загладить свою ошибку:
– О, мы знаем, что он был женат. Но его жена давно умерла. Он ничего не говорит о новой женитьбе, но я полагаю, что он не все рассказывает миледи.
За спиной у них послышалось какое-то движение. Они слегка отступили от двери и, повернувшись, увидели милорда Бэрхема, входившего под руку с лордом Марчем.
– Ах, дорогой мой Фэншо! – воскликнул старый джентльмен. – И мой юный друг Питер Мерриот! Я только что избавился от утомительных забот моего парикмахера. – Он приложил ладонь к глазам, обозревая комнату. – А где же мой добрый друг Клеведейл?
Клеведейл не замедлил явиться.
– Ну, Бэрхем, что это такое? Вы опоздали на полчаса, а я вас жду.
Милорд воздел руки:
– Парикмахер! Тысяча извинений, мой дорогой Томас! Но требования парикмахера!.. Будь это что-либо другое, я бы бросил это ради пикета. Все, буквально все, мой дорогой Томас. Даже своего портного я бы послал к дьяволу. Но парикмахер!.. Отпустите мне этот грех, вы должны простить меня!
Клеведейл рассмеялся.
– Клянусь небом, какое щегольство! Дай Бог, чтобы я никогда не увидел вас лысым. Пойдемте к моему столу. Я уже полчаса держу его для вас, несмотря на все атаки Молиньюкса. – Он проводил милорда к столу у окна.
– Интересно, не находит ли он все это манерничанье утомительным? – задумался сэр Энтони.
– Клеведейл? – вопросительно взглянула на него Прюденс.
– Нет, святая наивность, – новый виконт. К ним подошел мистер Белфорт:
– Тони, Деверю желает составить партию в ландскнехт, а все играют в фараон. Не присоединитесь ли вы с Мерриотом? Деверю как будто бес обуял – хочет играть только в ландскнехт. Бедняга приуныл, у него плохие новости, знаете ли. – Мистер Белфорт с глубокомысленным видом закивал головой. – Нужно его как-то поддержать, вот я и обещал ему найти еще пару. Всегда играет в ландскнехт, когда у него неприятности, бедняга Деверю...
– В чем же состоят его неприятности? – заботливо осведомилась Прюденс.
– О, чертовски скверные новости, мальчик мой. Эта его старуха тетка, на деньги которой он так надеялся, стала выздоравливать, да к тому же говорят, что она еще лет десять протянет. Бедняга Деверю, сами понимаете! Нужно его ободрить.
С этим похвальным намерением они и отправились играть в ландскнехт.
Спустя несколько минут в комнате появился Ренсли в компании мистера Мэркхема. Мистер Мэркхем был разгорячен, мистер Ренсли нахмурен. Дело в том, что Ренсли начал раздражать его приспешник, и между ними произошла ссора. Мистер Ренсли отказался присоединиться к партии в фараон под предлогом, что он обещал играть с Мэркхемом. Парочка уселась за пикет недалеко от стола мистера Белфорта.
Мистеру Мэркхему выпало сдавать карты, а Ренсли в это время хмуро оглядывал комнату. Его взгляд упал на милорда Бэрхема, также играющего в пикет. Он пробормотал крепкое ругательство и в ярости уставился на виконта. Увидев его, милорд помахал ему своей белой ручкой, каковое приветствие мистер Ренсли ему не вернул.
– Черт бы побрал этого молодца! Он мне такой же кузен, как и вы! – сказал он, адресуясь к мистеру Мэркхему.
Мистер Мэркхем все еще чувствовал себя оскорбленным. Ренсли всегда был вспыльчив, и приходилось сносить приступы гнева богатого виконта. Но если Ренсли рискует лишиться богатства и титула, то его друг Мэркхем больше не собирается терпеливо сносить его выходки.
– Какого дьявола? Оставьте его в покое! – коротко сказал он. – Последний час я только и слышу что проклятия. Берете все пять карт?
Ренсли принялся сердито сортировать свои карты. Вдруг знакомый голос достиг ушей мистера Мэркхема:
– Не отчаивайтесь, Деверю! Она еще может умереть от удара!
Мистер Мэркхем вздрогнул как ужаленный и, оглянувшись, увидел сидевшего поблизости мистера Мерриота. Он поклонился ему учтиво, но когда повернулся к Ренсли, лицо его было багровым от ярости.
Ренсли заметил это и неприятно улыбнулся:
– Ага, молодой отпрыск из провинции, Грегори? Клянусь Богом, этот паренек поколотил вас как следует в свое время, не так ли? А? А теперь что он вам сделал, интересно?
– Щенок! – Мистер Мэркхем опять побагровел. – Да я его могу переломить как цепку!
– И что же вы этого не сделаете? – спросил Ренсли. – Больно много обещаете!..
Мэркхем бросил карты на стол.
– Предупреждаю: с вами говорить много не буду, сэр! – сказал он.
– Ладно, сэр, играйте, ваша очередь! Черт, но согласитесь, что с вами и у святого терпение лопнет! Вы все лопочете, что видели этого... этого обманщика раньше, и не помните где! Ну так старайтесь вспомнить!
Милорд Бэрхем в этот момент встал и некоторое время беседовал с Марчем. К ним подошли еще один-двое, взяли стаканчик с костями, и Марч бросил. Наклонились, послышался смех и говор, и милорд Бэрхем собрал кости.
Мистер Мэркхем взглянул на него. Он увидел, как милорд отряхнул кружевные манжеты и взял бокал. Глаза Мэркхема расширились – тот выбросил кости каким-то особым движением кисти.
Мистер Мэркхем сдавал карты, но его рука так и застыла в воздухе, и он, как завороженный, смотрел на милорда, приоткрыв рот.
– Ну а теперь в чем дело? – спросил Ренсли. – Черт, вы вспомнили?!
– Этот человек, ах ты, дьявол! Да ведь он профессиональный картежник! Конечно, я его узнал! Гром и молния! Никакой он не виконт! Он когда-то содержал игорный дом в Мюнхене! Я сразу вспомнил, когда увидел, как он бросает кости! Я играл в его доме раз двадцать.
Казалось, что кости бросали ради какого-то особого розыгрыша. Милорд медленно пошел через комнату вместе с Марчем и Клеведейлом, посмеиваясь над тем, что говорил ему на ухо Марч. Он задержался у стола с ландскнехтом и сделал комплимент сэру Энтони по поводу его игры:
– Нынче немногие владеют этим искусством. – Он вздохнул. Его улыбающийся взор упал на лицо Ренсли.
Он подошел к его столу, все еще под руку с Клеведейлом.
– Кузен, приветствую вас! – сказал он. Стул мистера Ренсли загремел по полу, когда он вскочил.
– Черт побери, не называйте меня кузеном! – громко сказал он. – Вы всего-навсего окаянный картежник!
В наступившей тишине его голос прогремел на всю комнату. Головы повернулись к ним, послышались голоса. Один из спутников милорда слегка отодвинулся. Милорд продолжал улыбаться:
– Кто вам сказал это?
Мэркхем шлепнул на стол колоду карт:
– Я бывал в игорном доме, который вы когда-то держали в Мюнхене, – сказал он.
Милорд с интересом вгляделся в его лицо. Вся комната затаила дыхание, ожидая его ответа. Он оказался совершенно неожиданным.
– Так вот где я вас встречал! – сказал он тоном приятного открытия. – С самого начала лицо ваше показалось мне знакомым.
За ландскнехтом негромко засмеялся сэр Энтони.
– В самом деле, мне начинает нравиться старый джентльмен! – произнес он.
– Вы это признаете, а? – Мистер Ренсли чувствовал, что слушатели ждут от него каких-то других слов.
– Признаю – что? – спросил удивленный милорд.
– Да, черт возьми, то, что вы держали самый обыкновенный игорный дом!
Милорд поднял руку.
– Нет! – выразительно сказал он, и по комнате прошелестел вздох облегчения. Его следующие слова вновь вызвали ступор: – Никогда в жизни я не держал ничего, что было бы обыкновенным. Вы оскорбляете меня своим предположением!
Послышался тихий смех. Люди стали подходить ближе, ожидая, как развернутся события.
– Нечего играть словами. Не поможет! – сердито выкрикнул Ренсли. – Держали вы игорный дом или нет?
Старый джентльмен понюхал табаку.
– Я держал их не менее дюжины, дорогой мой Ренсли, – ответил он с полным самообладанием. Он снова взглянул на мистера Мэркхема. – Но я все-таки не вполне удовлетворен, – задумчиво сказал он. – А вы уверены, что я вас никогда не учил фехтованию, сэр?
Все чуть не ахнули. Все побросали карты и слушали. Милорд Марч разразился хохотом.
– Черт возьми, Бэрхем, неужто вы были и учителем фехтования? – воскликнул он.
Старый джентльмен с треском захлопнул свою золотую табакерку.
– Мой милый Марч, – надменно произнес он, – кем я только не был! – Он снова взглянул на мистера Мэркхема. – Вы совершенно уверены, что я не давал вам уроков фехтования? Дайте-ка вспомнить... Да! Один раз я держал заведение в Риме и... еще одно, в Турине!
– Весьма возможно, не сомневаюсь! – издевательски произнес мистер Мэркхем. – Я не даю себе труда запомнить всех моих учителей фехтования!
– Тогда, без всяких сомнений, вы не мой ученик, – сказал Милорд. – Меня бы вы никогда не забыли! Ибо те, кого я учил, – непревзойденные мастера рапиры. Это само собой разумеется. В этом искусстве мне нет равных!
Снова вмешался Марч.
– Я бы немало дал, чтобы услышать историю вашей жизни, Бэрхем! – сказал он, крайне забавляясь.
Ренсли покраснел.
– Его имя не Бэрхем! – с бешенством крикнул он. – Он обманщик, я всегда это говорил!
Марч произнес с ледяным высокомерием:
– По крайней мере он имеет перед вами преимущество в воспитании, Ренсли!
Общественное мнение склонилось в пользу старого джентльмена.
– Это очень, очень печально, – сказал мистер Деверю, скорбно тряся головой. – Но он мог заниматься всеми этими проклятыми буржуазными занятиями и все-таки оставаться Тримейном-оф-Бэрхем.
– Вы поддерживаете его из любезности, милорд, – отрезал Ренсли, – но увидите, он будет разоблачен!
– Ну разоблачите меня! – вскричал старый джентльмен, разведя руками. – Вот я здесь, могу ответить вам на все вопросы. И кто же я?
– Да Боже мой, откуда мне знать, кто вы? – воскликнул Ренсли. – Но вы не Тримейн! Вы не сказали о нашей семье ничего, кроме того, что известно всем!
– Да, это довод! Он должен ответить! – прошептал сэр Раймонд Ортон.
– Я могу по меньшей мере сказать вам, кузен, что в Бэрхеме, в розовом салоне, висит мой портрет. Чертовски похож, и я там вместе с моим бедным покойным братом, – негромко ответил милорд.
– Удар! – шепнул мистер Белфорт Прюденс. – И хороший!
Она сидела в позе снисходительного внимания, положив руку на спинку кресла, с непроницаемым выражением на лице. Она кивнула, почувствовав на себе взгляд Фэншо.
Ренсли грохнул кулаком об стол.
– Ни в каком розовом салоне он не висит! – вскричал он. – Нет там никакого розового салона!
Мистер Белфорт счел это сильнейшим ответным ходом.
– В мое время, – невозмутимо произнес милорд, – он был розовым.
– Э, да что вы знаете об этом! Вы пытаетесь одурачить нас всех при помощи самой наглой лжи!
Мистер Фонтеной нехотя заговорил.
– Был розовый салон, – произнес он. – Леди Бэрхем обычно сидела в нем.
Милорд резко повернулся к нему.
– А, вы помните, значит? – весело заговорил он. – Розовый салон в восточном крыле дома! Там еще был застекленный фонарь, где стояли пяльцы моей матери! – Воспоминания воодушевили его.
Это вызвало сенсацию. Мистер Белфорт сказал, что старый джентльмен получил десять очков.
Ренсли на мгновение опешил, но затем оправился:
– Ну, значит, в юности вы бывали в доме, только и всего! Небось были там грумом!
Мистер Белфорт торжественно покачал головой.
– Да, это возможно, знаете ли...
Глаза милорда блеснули. В его голосе звучала ласка, опасная ласка.
– Во всяком случае, вы не можете сказать этого о себе, – мягко произнес он. – Я могу поклясться, что вы не входили в этот дом, пока мой брат был жив!
У Ренсли отвисла челюсть, и он побагровел.
– Будь проклята ваша наглость! – забормотал он.
Вмешался лорд Марч:
– Довольно! Вы бывали в этом доме, Ренсли? Старый джентльмен возмутился.
– Конечно не бывал, – перебил он, не дав Ренсли ответить. – Да ни один Ренсли не осмеливался и появляться на наших землях! Зачем они были нам нужны? – Он чуть не фыркал от негодования.
Глаза его дочери расширились; мистер Бел-форт хихикнул.
Ренсли едва удержался от брани. В его лице появилось коварство.
– Так вы никогда не встречали меня, когда мы были мальчиками, лорд Бэрхем? – спросил он.
– Только раз, – ответил милорд. Он растроганно улыбнулся при этом воспоминании. – Как я тогда расквасил вам нос!.. – мечтательно произнес он.
Раздался взрыв хохота, который, впрочем, тут же смолк. Мистер Ренсли большими шагами двинулся к двери.
– Не думайте, что с этим покончено, мой прекрасный джентльмен! – свирепо крикнул он и хлопнул дверью за собой.
Старый джентльмен очаровательно улыбнулся.
– Очень напоминает ссору, которая как-то была у меня с маркграфом, – задумчиво сказал он. – В тот момент я служил у него лакеем.
– Как... лакеем?! – ахнул Клеведейл.
– Разумеется, – не без надменности сказал милорд. – А почему бы и нет? В деле была замешана дама. – Он разгладил складочку на атласном рукаве. – Она была любовницей маркграфа.
Все подошли поближе. Марч взял милорда под руку и отвел в сторону.
– Ну-ка расскажите об этом, Бэрхем, – сказал он. – Какой маркграф?
Глава 14
МИЛОРД БЭРХЕМ НАПУСКАЕТ НА СЕБЯ ТАИНСТВЕННОСТЬ
Старый джентльмен, несомненно, вышел победителем, это было невозможно отрицать. Бедному Ренсли не повезло в этой схватке умов. Общество печально качало головой над шокирующими открытиями из прошлой жизни милорда, но оно было готово снисходительно отнестись к его проступкам. Стоило только его милости проявить хоть малейшее смущение, малейшее колебание – и общество могло бы отвернуться от него. Но милорд не проявлял ни стыда, ни смущения. Собственно, его поведение до сих пор, скорее, говорило о том, что он гордится своей пестрой карьерой. Он провел всю сцену с этой уверенностью, величественно заявив, что едва ли есть на свете дело, которым ему бы не пришлось заниматься, и такова была магнетическая сила его взгляда, что все начали совершенно ясно осознавать, что милорду было совершенно нечего стыдиться.
Нужно было считаться и с позицией лорда Марча. Казалось, что у Марча нет никаких сомнений насчет личности старого джентльмена, а очень немногие рискнули бы перечить его светлости. Если пришелец был хорош для Марча, он был, безусловно, хорош и для всех. Хотя нашлись один-два прозорливых человека, которые начали понимать, что новый виконт настолько ловко втерся в доверие к обществу и сделал это с таким изяществом, что было бы крайне трудно выставить его вон, не теряя при этом собственного достоинства.
Его светлость не сделал ни малейшей попытки скрыть свое предосудительное прошлое: такое его отношение как бы говорило, что, каким бы делом ему ни приходилось заниматься, оно само собой превращалось в достойное. В сущности, получилось так, что даже самое презренное занятие не могло бы унизить этого аристократичного джентльмена.
И тогда все стали думать, что коли человеку повезло родиться Тримейном, ему можно безнаказанно делать практически все. Конечно, прискорбно, что ему пришлось вытаскивать свое благородное имя из грязи, но, в конце концов, нужно вспомнить, что старого джентльмена оставили без единого пенни в кармане, когда он был еще совсем мальчиком. Это вполне извиняет его.
Что касается Ренсли, то он и вел себя дурно, и получил больше ударов, чем нанес сам.
Нельзя было усомниться, как сказал Марч, что старый джентльмен одерживает над ним верх благодаря одним хорошим манерам. Немало людей вспоминали, что они с самого начала говорили, что Ренсли дурно воспитан, хотя он, может быть, и является кузеном Тримейнов. Виконт ли, нет ли, но в старом джентльмене чувствуется порода, и он словно рожден для светского общества.
Милорд и сам был не прочь поговорить на эту тему, когда на следующий день приехал к миледи Лоуестофт пить чай. Откинувшись на спинку дивана, он благосклонно улыбнулся дочери и сказал торжествующе:
– Ты видела меня! Ты, моя дочь, имела счастливый случай видеть, как работает гениальный ум! Я поздравляю тебя!
Прюденс негромко фыркнула:
– Признаюсь, сэр, были мгновения, когда у меня душа уходила в пятки.
Он отмахнулся:
– Никогда не поддавайся этой слабости! Я непобедим. Изучай мои методы! С их помощью я творю чудеса.
Миледи подала кусочек бисквита обезьянке, прижавшейся к ее ногам.
– Так вы все рассказали им, топ cher? Вы не скрыли подробностей вашего прошлого?
– Они не могли отвести от меня глаз, – драматически сказал милорд. – Затаив дыхание, они ждали моих слов. Как всегда, я стал центром, главной личностью.
Миледи засмеялась.
– И вы сказали?.. – продолжила она.
– Я сказал, Тереза, что содержал чуть ли не дюжину игорных домов. Ни один человек на свете не осмелился бы на это. Но я их потряс, я – Тримейн-оф-Бэрхем! – Его восхищение от самого себя заставило его умолкнуть на мгновение, затем он продолжил: – Они поняли, что я мог играть лакея и все же оставаться аристократом. Это верно! Это очень верно!
Миледи ахнула:
– И они согласились с этим? Они поддержали вас?
– Они не могли не поддержать Тримейна, – надменно сказал милорд. – Теперь они мне аплодируют. Я достиг невозможного.
– Он и в самом деле великий человек, – сказала миледи, обращаясь к Прюденс. – Ты должна это признать.
Милорд постучал по крышке табакерки полированным ногтем.
– Даже тот большой джентльмен, тот увесистый баронет с сонными глазами, который вначале косился на меня, – даже он был в восхищении мной. Я завоевываю всех. Иначе и быть не может.
– В самом деле, сэр, он сказал, что вы начинаете ему нравиться, – кивнула Прюденс.
Милорд принял это известие, изящно склонив голову.
Его дочь продолжала с нотой серьезности в голосе:
– Все же, я думаю, что вы поступите мудро, сэр, если не будете искать слишком близкого знакомства с этим большим джентльменом.
– Моя Прюденс, да это он, как и все остальные, будет искать близкого знакомства со мной, – величественно провозгласил его светлость.
– Может быть, и так, сэр, но я состою в дружбе с сэром Энтони, и я говорю: берегитесь!
Он потряс головой скорее с грустью, чем с гневом.
– Все-таки ты еще недостаточно ценишь меня, – сказал он.
– Возможно, сэр, это вы недостаточно оценили большого джентльмена.
Миледи улыбнулась:
– Ах, милочка моя, у тебя слишком уж высокое мнение об этом сэре Энтони! Да он видит не дальше своего носа.
– Вы ошибаетесь, мэм. Он видит больше, чем все остальные, вместе взятые. – Она колебалась, но продолжила: – Он наблюдает за мной. Я это точно знаю. Он что-то подозревает – не так много, но...
Нужно было считаться и с позицией лорда Марча. Казалось, что у Марча нет никаких сомнений насчет личности старого джентльмена, а очень немногие рискнули бы перечить его светлости. Если пришелец был хорош для Марча, он был, безусловно, хорош и для всех. Хотя нашлись один-два прозорливых человека, которые начали понимать, что новый виконт настолько ловко втерся в доверие к обществу и сделал это с таким изяществом, что было бы крайне трудно выставить его вон, не теряя при этом собственного достоинства.
Его светлость не сделал ни малейшей попытки скрыть свое предосудительное прошлое: такое его отношение как бы говорило, что, каким бы делом ему ни приходилось заниматься, оно само собой превращалось в достойное. В сущности, получилось так, что даже самое презренное занятие не могло бы унизить этого аристократичного джентльмена.
И тогда все стали думать, что коли человеку повезло родиться Тримейном, ему можно безнаказанно делать практически все. Конечно, прискорбно, что ему пришлось вытаскивать свое благородное имя из грязи, но, в конце концов, нужно вспомнить, что старого джентльмена оставили без единого пенни в кармане, когда он был еще совсем мальчиком. Это вполне извиняет его.
Что касается Ренсли, то он и вел себя дурно, и получил больше ударов, чем нанес сам.
Нельзя было усомниться, как сказал Марч, что старый джентльмен одерживает над ним верх благодаря одним хорошим манерам. Немало людей вспоминали, что они с самого начала говорили, что Ренсли дурно воспитан, хотя он, может быть, и является кузеном Тримейнов. Виконт ли, нет ли, но в старом джентльмене чувствуется порода, и он словно рожден для светского общества.
Милорд и сам был не прочь поговорить на эту тему, когда на следующий день приехал к миледи Лоуестофт пить чай. Откинувшись на спинку дивана, он благосклонно улыбнулся дочери и сказал торжествующе:
– Ты видела меня! Ты, моя дочь, имела счастливый случай видеть, как работает гениальный ум! Я поздравляю тебя!
Прюденс негромко фыркнула:
– Признаюсь, сэр, были мгновения, когда у меня душа уходила в пятки.
Он отмахнулся:
– Никогда не поддавайся этой слабости! Я непобедим. Изучай мои методы! С их помощью я творю чудеса.
Миледи подала кусочек бисквита обезьянке, прижавшейся к ее ногам.
– Так вы все рассказали им, топ cher? Вы не скрыли подробностей вашего прошлого?
– Они не могли отвести от меня глаз, – драматически сказал милорд. – Затаив дыхание, они ждали моих слов. Как всегда, я стал центром, главной личностью.
Миледи засмеялась.
– И вы сказали?.. – продолжила она.
– Я сказал, Тереза, что содержал чуть ли не дюжину игорных домов. Ни один человек на свете не осмелился бы на это. Но я их потряс, я – Тримейн-оф-Бэрхем! – Его восхищение от самого себя заставило его умолкнуть на мгновение, затем он продолжил: – Они поняли, что я мог играть лакея и все же оставаться аристократом. Это верно! Это очень верно!
Миледи ахнула:
– И они согласились с этим? Они поддержали вас?
– Они не могли не поддержать Тримейна, – надменно сказал милорд. – Теперь они мне аплодируют. Я достиг невозможного.
– Он и в самом деле великий человек, – сказала миледи, обращаясь к Прюденс. – Ты должна это признать.
Милорд постучал по крышке табакерки полированным ногтем.
– Даже тот большой джентльмен, тот увесистый баронет с сонными глазами, который вначале косился на меня, – даже он был в восхищении мной. Я завоевываю всех. Иначе и быть не может.
– В самом деле, сэр, он сказал, что вы начинаете ему нравиться, – кивнула Прюденс.
Милорд принял это известие, изящно склонив голову.
Его дочь продолжала с нотой серьезности в голосе:
– Все же, я думаю, что вы поступите мудро, сэр, если не будете искать слишком близкого знакомства с этим большим джентльменом.
– Моя Прюденс, да это он, как и все остальные, будет искать близкого знакомства со мной, – величественно провозгласил его светлость.
– Может быть, и так, сэр, но я состою в дружбе с сэром Энтони, и я говорю: берегитесь!
Он потряс головой скорее с грустью, чем с гневом.
– Все-таки ты еще недостаточно ценишь меня, – сказал он.
– Возможно, сэр, это вы недостаточно оценили большого джентльмена.
Миледи улыбнулась:
– Ах, милочка моя, у тебя слишком уж высокое мнение об этом сэре Энтони! Да он видит не дальше своего носа.
– Вы ошибаетесь, мэм. Он видит больше, чем все остальные, вместе взятые. – Она колебалась, но продолжила: – Он наблюдает за мной. Я это точно знаю. Он что-то подозревает – не так много, но...