Хейер Джорджетт. Подкидыш

   Он поднялся с пола, взял чашку и фонарь и вышел, заперев за собой дверь. Герцог снова опустился на свою противную подушку и стал обдумывать возможность побега. Ибо он решил, что должен убежать и убежит.
   Но способ, как это осуществить, не являлся его мысленному взору, и он потратил немало времени, проклиная себя за то, что пошел на ярмарку безоружным. Его единственным оружием была темная трость из ротанга, которая была сейчас прислонена к сломанному стулу, и на ней висела его касторовая шляпа с загнутыми полями, но прогулочная трость не могла противостоять пистолету. Вероятность того, что ему удастся перехитрить этого разбойника была мала: он явно не переоценивал возможности герцога, но не был похож на человека, которого легко можно застигнуть врасплох. Кроме того, герцог все еще чувствовал себя совершенно разбитым и сомневался, хватит ли у него физической силы, чтобы оглушить разбойника. Он подумал, что самой настоятельной задачей сейчас было собраться с силами, и закрыл глаза, стараясь уснуть, и вскоре в самом деле заснул.
   Его разбудил звук шагов, но они не приблизились к двери. Тяжелая поступь миновала ее; он услышал, как поднимают скрипучий засов, а потом послышался звук, как будто деревянный сундук тащили по каменному полу. Вниз по ступеням спустились другие шаги, шаркающие. Герцог услышал гул голосов и тщетно напрягал слух, чтобы разобрать слова. Это ему не удалось, но, когда шаги снова прошли мимо его двери, грубый голос сказал:
   — Смотри, как ты несешь, растяпа!
   Герцог наморщил лоб, потому что голос оказался знакомым. Долгое время он не мог определить, кому он принадлежал, но сосредоточенно припоминая тех людей, которые встречались ему за последнюю неделю, он, наконец, сделал правильный вывод. Этот голос принадлежал мистеру Миммзу; и если это было так, то было более чем вероятно, что его тюрьма находилась под «Синицей в руках». И если это опять-таки было так, тогда не оставалось никаких сомнений, что мистер Ливерседж участвовал в похищении.
   Это показалось странным герцогу, и на мгновение он задумался о том, не был ли он похищен ради мести. Потом он подумал, что подобное предприятие было слишком безрассудным даже для мистера Ливерседжа, и предположил, что каким-то образом этот хитрый джентльмен установил личность своего посетителя. Почему мистер Ливерседж оставался на заднем плане, он не мог понять, — если только допустить, что его к этому вынуждала чувствительность, которая была настолько ранимой, что не позволяла ему открыто признать себя похитителем. Герцог решил, что подобные вопросы не требовали немедленного разрешения, и обратил свои мысли к более насущным вещам. Если он будет пытаться вырваться из этой камеры, и если она в самом деле находится в «Синице в руках», — самое лучшее время для такой попытки, несомненно, вечер, когда бар полон народу, а мистер Миммз и его помощники заняты приготовлениями напитков. По всей вероятности, в баре будет стоять шум от веселых голосов, что тоже было бы кстати. Герцог снова вернулся к своему единственному плану и подумал, что попробовать стоит. Раз его захватчики хотели только денег, вряд ли они станут убивать его; и если он потерпит неудачу, ему не будет хуже, чем сейчас.
   Никакой самый скучный день с наставником не казался герцогу таким длинным, как этот. Было темно, хоть глаз выколи, и ни один звук не достигал его темницы. Он подумал, что если ему не удастся сбежать, то не пройдет много времени, как он согласится заплатить любой выкуп. Когда он услышал быстрые шаги мистера Шифнела, приближающиеся по лестнице, он почти потерял надежду на то, что ему принесут обещанный ужин. Он знал, что должен поддерживать себя едой, как бы мало ни нравился ему вкус, потому что когда он попробовал встать и сделать несколько осторожных шагов в темноте, то почувствовал отвратительное головокружение и слабость в коленях. Его головная боль, однако, значительно уменьшилась. Он подумал, что будет лучше, если мистер Шифнел сочтет его по-прежнему страдающим от боли, так что он лег, закрыл глаза и артистично застонал, когда дверь отворилась.
   Мистер Шифнел принес ему тарелку холодной говядины, ломоть хлеба и кружку портера. Он поставил все это на пол и спросил, как он себя чувствует.
   — У меня болит голова, — капризно пожаловался герцог.
   — Ну, у тебя есть для нее отличная шляпа, — сказал насмешливо мистер Шифнел. — Что тебе нужно, так это славная постель, к которой ты привык, и глоток свежего воздуха. Ты мог бы иметь это, если бы не был таким тупоголовым.
   — Но как же я могу заплатить тридцать тысяч фунтов, находясь здесь?
   Мистер Шифнел заметил оттенок сомнения в его голосе и поздравил себя с тем, что поступил так благоразумно и оставил этого юнца одного на весь день Он объяснил герцогу, как можно получить эту сумму, а герцог слушал и выдвигал возражения, и сначала показалось, что он соглашается, а потом передумал Мистер Шифнел решил, что к следующему утру он уже не будет колебаться, и пожалел о том, что подкрепил его мясом и пивом. Он опасался, что такой изящный молодой джентльмен может серьезно заболеть от голода, а мертвый герцог был ему не нужен Он решил не давать ему завтрака, если он будет все так же упрямиться утром, и отказался оставить ему фонарь. Продолжительная темнота и одиночество, он был уверен, значительно улучшит состояние ума герцога. Он снова ушел, предупредив пленника, что кричать бесполезно, потому что никто его не услышит. Герцог рад был узнать это, но привередливо пожал плечами и повернулся лицом к стене.
   Он заставил себя ждать, пока не прошла, как ему показалось, целая вечность. Когда он рассудил, что должно быть около десяти часов, поднялся и нащупал в своем кармане устройство, которое он использовал, чтобы зажигать свои сигары. Под его пальцами послушно вспыхнуло небольшое пламя. Он зажег от него одну спичку и, осторожно держа ее на высоте, определил, где находится груда мусора. Герцог подошел к ней и подобрал щепку, пока не погасла спичка Дерево в его руке было сухое, и, когда он зажег вторую спичку и приблизил ее к щепке, она занялась огнем. Герцог нашел щепку подлиннее и воткнул ее в одну из бутылок, валявшихся на полу. Свет, который она отбрасывала, был слабым, и щепку приходилось несколько раз зажигать снова, но в мерцании огня герцог был способен найти то, что хотел, и поднести это к двери. Так он соорудил гору из деревянных стружек, клочьев старых мешков, сломанного стула, метлы и всего остального, что по его мнению, могло легко загореться. Его блокнот присоединился к остальному, тонкие листочки были вырваны, скомканы и засунуты под дерево. Герцог поднес огонь к этой груде и возблагодарил Бога за то, что комната не была сырой. Ему пришлось встать на колени и раздувать прерывистые языки пламени, но его усилия были вознаграждены: дерево начало потрескивать, и его охватило пламя. Он поднялся и осмотрел свою работу с удовлетворением. Если дым поднимется на верхние этажи, что и должно произойти, он мог надеяться на то, что не будет заметен в табачных клубах. Герцог подобрал свою шляпу и трость, застегнул пуговицы своего длинного коричневого пальто и подбросил старый башмак в костер. Становилось слишком жарко, и он был вынужден держаться от огня подальше, с тревогой ожидая, загорится ли дверь. Через некоторое время он понял, что загорится. Его сердце стало колотиться так сильно, что он почти слышал его биение. Он затаил дыхание, дым резал ему глаза. Дверь горела, и через несколько минут языки пламени будут лизать ее другую сторону. Герцог схватил попону и, используя ее как защиту, набросился на горящее дерево. Из-за этого он получил ожог, но ему удалось выбить середину двери. Он не обратил внимания на то, куда упали горящие обломки, но он потушил огонь по краям отверстия, которое проделал; а потом, бросил обугленную попону и быстро нырнул в дыру. Несколько мгновений он потратил на то, чтобы восстановить дыхание и неловко водрузить на голову шляпу, а потом, крепко сжав в руке трость, стал украдкой подниматься по лестнице.
   Дойдя до площадки первого этажа, он понял, что был прав в определении своей темницы: он оказался в «Синице в руках». Он вспомнил дверь, ведшую во двор, и направился к ней. Из бара доносились звуки застольных песен и смеха. Никого не было видно в слабо освещенном пространстве около двери во двор, и на мгновение он подумал, что ему удастся совершить побег незамеченным. А потом, когда ему оставалось лишь несколько шагов до свободы, справа от него отворилась дверь, и из нее вышел мистер Миммз с большим кувшином в руках.
   Мистер Миммз издал удивленный возглас, уронил кувшин и ринулся вперед. Герцог умел орудовать палкой с рукояткой для фехтования, и припомнил один из хороших приемов. Уклонившись от бычьего броска мистера Миммза, он сделал точный выпад своей тростью по ногам и свалил его на землю. В следующее мгновение он добрался до двери, распахнул ее и побежал от постоялого двора, спотыкаясь о булыжники и отбросы.
   Была темная ночь, и двор, казалось, был переполнен препятствиями, но герцогу удалось перебраться через него, обогнуть сарай и, когда его глаза привыкли к темноте, выбежать на поле. Вдалеке, позади себя, он услышал голоса. Он возблагодарил Бога за то, что не было луны, и побежал, спасая свою жизнь, в направлении, как он надеялся, деревни Арсли.
   К тому времени, как он добрался до большой изгороди, которая отделяла поля от дороги, он еле дышал и едва не валился с ног. Он должен был несколько минут простоять на месте, чтобы отдышаться, и за это время оглянулся назад, стараясь разглядеть постоялый двор. Но двор был скрыт за деревьями, однако, ему удалось различить красные отсветы, и он понял, что его костер принялся за работу. Он довольно усмехнулся и перебрался через ограду на дорогу. Мистеру Миммзу в ближайшее время будет не до погони, подумал он; а если тот другой, в дорожном платье, посчитает возвращение пленника более важной задачей, чем тушение огня, глубокая канава по краю дороги предоставит превосходное временное убежище. Герцог пошел по дороге быстро, как только мог, напрягая слух, чтобы различить шаги позади себя. Он подумал, что его скорее будут искать в поле, чем на дороге.
   Показались первые домики Арсли. В некоторых светились окна. Герцог, шатаясь от слабости и усталости, наугад выбрал дом и постучался. Спустя минуту дверь открыл флегматичный мужчина в фланелевых брюках и бархатной куртке, который широко раскрыл глаза при виде своего растрепанного посетителя и воскликнул:
   — Господи помилуй! Что это с вами случилось, сэр?
   — Вы не позволите мне передохнуть здесь до рассвета? — спросил герцог, прислоняясь к дверной перемычке. — Я… попал в беду, и… кажется… какие-то головорезы идут за мной по пятам.
   Полная женщина, которая выглядывала из-за массивной фигуры своего мужа, воскликнула:
   — Бедный молодой господин! Клянусь своей жизнью, что это бандиты из «Синицы в руках»! Входите, сэр! Входите!
   — Спасибо! — сказал герцог и потерял сознание.

Глава 18

   Герцог оставил Арсли на следующее утро, без промедления. Его хозяева, после его драматического о6морока, принесли его во вторую спальню и не только сняли с него верхнюю одежду, но и привели его в чувство, используя все деревенские средства. Они были потрясены, особенно миссис Шоттери, — как его обожженным дорожным пальто, так и его тревожной бледностью; и по отличному качеству его белья они поняли, что он — человек благородного происхождения. К тому времени, как к нему вернулось сознание, достойные супруги убедили друг друга, что он пал жертвой разбойников, которыми кишела округа и которые использовали «Синицу в руках» в качестве своей штаб-квартиры. Герцог не чувствовал себя расположенным к разговору и просто лежал, устало улыбаясь и бормоча слова благодарности за их заботу. Миссис Шоттери суетилась, не покладая рук, принося горячие кирпичи к его ногам, посеет, чтобы смягчить горло, и уксус, чтобы уменьшить возможную головную боль, между тем ее муж, увидев зарево в отдалении, отправился на разведку. Он вернулся в то время, когда герцог начал засыпать, и рассказал ему, размахивая руками и восклицая, что вся «Синица в руках» в пламени и там творится такой переполох, какого он не помнит в Арсли.
   Утром герцог был тронут, обнаружив, что миссис Шоттери выстирала и выгладила его рубашку и даже отутюжила складки на его оливковом пальто. Он сказал, что ни за что на свете не позволил бы ей так беспокоиться, но хозяйка отмахнулась и даже не стала выслушивать этих глупостей. Вместо этого она показала ему следы огня на его коричневом дорожном пальто, сетуя на невозможность избавиться от них. Ее муж с уважением смотрел на него и его вещи, приговаривая, что джентльмена сразу видно.
   — Что случилось с постоялым двором? — спросил герцог. — Он выгорел? Право, я этого не предполагал!
   — Ну, он не сгорел дотла, но больше в нем никто уже не сможет жить, — с удовлетворением ответил мистер Шоттери. — И один только Господь Бог знает, куда убрался этот негодяй Миммз! Говорят, что он вместе с барменом и еще одним типом уехал в повозке, а в ней было сложено столько вещей, что это было настоящее чудо, когда старая кляча тащила ее. Скатертью дорога, вот что я скажу!
   — Если только они не вернутся, а это вполне возможно! — пессимистично заметила его жена.
   — Думаю, они не вернутся, — сказал герцог. — Вы можете положиться на то, что у меня есть сведения против них, и я о них сообщу.
   — И я верю, что вы так и сделаете, сэр! — с надеждой произнесла миссис Шоттери.
   Герцог ответил уклончиво. Он определенно намеревался так поступить, но поразмыслив, увидел невыгоды этого правильного поступка. Его личность будет тотчас установлена, а ему так же мало хотелось, чтобы стало известно, что герцога Сейлского похитили, как и то, чтобы о его местонахождении узнала вся округа. После спокойной ночи и освежающего сна он обнаружил также, что, перехитрив своих врагов, он не так уж на них злится. Его самым настоятельным желанием было вернуться в Хитчин, где двое его протеже уже воображали себя покинутыми.
   И он спешно отправился туда, как только нашелся человек с двуколкой, у которого были дела в городе, и он согласился подвезти герцога. Семья Шоттери нежно с ним простилась, с негодованием отвергнув предложение заплатить им за ночлег. Он сказал, краснея, как мальчишка, что доставил им много беспокойства, но они уверили его, что многим обязаны человеку, который смог выкурить разбойников из притона.
   День был чудесный, и ночной отдых вернул герцога к наслаждению его обычным здоровьем. Он склонялся к тому, чтобы быть довольным собой и думать, что для новичка он вел себя похвально. Было не похоже, что мистер Ливерседж со своими приспешниками еще раз посмеет покуситься на его жизнь или свободу, и было разумно предположить, что его приключения завершились. Теперь ничего не оставалось кроме того, чтобы отвезти Тома и Белинду в Бат и перепоручить Белинду Хэриет в то время, как он займется поисками мистера Мадгли.
   Когда он сошел с двуколки у постоялого двора «Солнце» и вошел в него, его встретили там вытаращенные глаза и раскрытые рты, а владелец сообщил ему, что никто не чаял увидеть его снова здесь.
   При этих словах герцог поднял брови, потому что ему не понравился тон хозяина.
   — Почему же? Раз я не оплатил мой счет, вы должны были быть уверены в моем возвращении.
   Было ясно, что владелец не имел подобной уверенности.
   — Я чрезвычайно рад видеть вашу честь, но с тех пор, как вы уехали, произошли такие вещи, что я уже ничему не удивляюсь, сэр, и это чистая правда!
   У герцога засосало под ложечкой.
   — Что-то не так? — спросил он.
   — О, нет! — с сарказмом сказал владелец. — О, нет, сэр! Здесь просто были констебли, и моя репутация подмочена, потому что снующих вокруг гостиницы констеблей достаточно, чтобы погубить мое доброе имя, а мой постоялый двор, который предоставлял ночлег благородным людям и дворянам, ни разу не был замешан ни в одном скандале за все годы, что я его содержу!
   Теперь герцог понял, что его приключения еще не кончились. Он вздохнул и сказал:
   — Что ж, я полагаю, это мистер Том? В каких же проделках он участвовал, пока меня не было?
   Грудь хозяина выгнулась.
   — Если вы называете проделками, сэр, бесчинства опасного жулика, то я так не считаю! Грабеж на Королевской дороге, вот в чем его обвиняют! Стрельба в честных граждан — в старого мистера Стейлибриджа, которого так уважают в городе! Его отправят на каторгу, если не повесят, и это тоже неплохо, вот что я вам скажу!
   Герцог был совершенно ошарашен этим сообщением.
   — Ерунда! У него нет оружия, и он не может…
   — Прошу прощения, сэр, но у него был прекрасный пистолет, и только по Божьей милости он не убил кучера мистера Стейлибриджа из него, потому что пуля прошла так близко, что опалила ухо!
   — Боже милостивый! — воскликнул герцог, внезапно вспоминая о дуэльных пистолетах.
   — Да уж, это верно! — кивнул владелец. — А одной только черной тряпки на лице с парой дыр, как у маски, хватило бы, чтобы до смерти напугать любого! Сейчас он в тюрьме, молодой негодяй!
   — Вы сказали, он промахнулся? — спросил герцог.
   Домовладелец снова кивнул, и герцог, не теряя больше на него времени, поднялся в свою комнату, чтобы проверить свои пистолеты. Как он и подозревал, один исчез из футляра. Торопливая проверка показала, что Том взял пистолет, который никогда не заряжался. Ящик с порохом был не тронут, и это казалось скорее странным. Герцог собрал свой быстро уменьшающийся капитал из запертого ящика в туалетном столике и отправился выяснять, что можно сделать, чтобы выручить Тома из этого затруднительного положения. Уже собираясь уходить из гостиницы, он вспомнил о другой своей подопечной и спросил у владельца, где она.
   — Она уехала с мистером Клитро, — просто ответил хозяин.
   Герцогу понадобилось время, чтобы обдумать этот малопонятный факт. Ничто в бесхитростном лепете Белинды не позволяло ему предвидеть вторжение мистера Клитро в ее жизнь. Наконец кое-что в его голове прояснилось, и он поспешно спросил:
   — Мистер Клитро не так давно женился на некой мисс Стрит?
   — Мистер Клитро совсем не женат и не собирается, — ответил домовладелец. — Это пожилой джентльмен, квакер, живет со своей сестрой на Иклфорде.
   Ему показалось совершенно невероятным, чтобы пожилой джентльмен, квакер, предложил Белинде кольцо на палец или платье из пурпурного шелка, и герцог ощутил полную растерянность. Владелец, уставившись в одну точку над его головой, добавил невыразительным голосом:
   — Мистер Клитро никоим образом не одобряет городских денди, соблазняющих невинных молодых девиц, так он мне сказал.
   Герцог оставил эту клевету на свою личность без возражений. Казалось разумным предположить, что Белинда попала в хорошие руки; и слабая надежда, что одна из его подопечных устроена, затеплилась в его груди. Он отправился на поиски местной тюрьмы.
   Один из жизненных принципов лорда Лайонела был тот, что каждый человек, независимо от его состояния, должен уметь в любом случае позаботиться о себе, и он приобщил своего племянника к таким полезным вещам, как, например, умение подковать лошадь или чистить оружие. К сожалению, он не предвидел, что Джилли может понадобиться наставление в том, как правильно держаться с констеблями и мировыми судьями. Кроме смутного представления о том, что нужно обратиться за поручительством, у герцога не было никакого понятия, что необходимо сделать, чтобы освободить Тома. Но хотя все это серьезно удручило бы его неделей раньше, с недавнего времени кругозор Джилли настолько расширился, что он пустился в это предприятие с удивительной уверенностью. Эта уверенность пригодилась ему с констеблем, который занимал должность коменданта тюрьмы. Констебль, пожилой человек внушительных размеров, отнесся к нему с инстинктивным почтением, которое лишь немного поколебалось, когда обнаружилось, что молодой шалопай, запертый в камере номер 2, находился под покровительством герцога. Он укоризненно взглянул на герцога и сказал, что это серьезное дело, которое кончится для Тома судебным разбирательством, но он добавил при этом, что никогда не знаешь, в какую чертовщину влезут эти сорванцы, и у герцога появилась надежда, что он достаточно знал о мальчишках, чтобы не рассматривать подвиг Тома в слишком мрачном свете. Герцог сел на одну из скамеек и положил свою шляпу на стол.
   — Ну что же, — улыбнулся он констеблю, — не скажете ли вы мне, что все-таки произошло? Я слышал какую-то чепуху от владельца гостиницы «Солнце». Я предпочел бы получить сведения от более здравомыслящего человека.
   — Так вот, — сказал констебль, оживляясь, — вы правильно сделали, сэр! То, что этот сорванец отважился на уголовное преступление, не вызывает сомнений. Утром мне придется отвести его к мистеру Ору, мировому судье, и мистер Стейлибридж предъявит ему обвинение, на что имеет полное право.
   Герцог подумал, что если Том еще не представал перед мировым судьей, его задача — склонить мистера Стейлибриджа забрать свое обвинение.
   — Где все это случилось?
   — Это было прошлым вечером, когда сгустились сумерки, — сказал констебль. — Дело было в миле от города на дороге к Стивенеджу. Мистер Стейлибридж ехал в своей карете, рядом с кучером сидел его человек, они возвращались после визита. Вдруг откуда ни возьмись выскакивает этот ваш юнец на лошади, которую он нанял у Джема Дэтчета — и я должен сказать, что он честно заплатил Джему, потому что иначе Джем ни за что бы не дал ему клячу. И кричит: «Жизнь или кошелек!», — как будто привык к этому с пеленок, и разряжает свою игрушку, которая задевает ухо кучера мистера Стейлибриджа, согласно его показаниям. Мистер Стейлибридж испугался до смерти и достал и кошелек, и золотые часы, и всякие безделушки, чтобы отдать этому мерзавцу. Его человек, который совсем не дурак, незаметно соскользнул с козел и сбросил вашего молодца с лошади Джема Дэтчета как раз, когда тот собирался взять кошелек мистера Стейлибриджа. Я вам скажу, что малый — настоящий драчун, и он задал им немало работы, но они его скрутили и привели сюда, передали мне, как следует. Всем им хорошенько досталось, у человека мистера Стейлибриджа из носу хлестала кровь, а у малого оба глаза подбиты! А когда он оказался под замком, вы думаете, он раскрыл рот? Как же! Надулся, как сыч, вот он какой, и не говорит ни имени, ни где живет, вообще ничего!
   — Осмелюсь сказать, он напуган, — произнес герцог. — Ему только пятнадцать, вы знаете?
   — Что вы говорите! — изумился констебль. — Ну, я думал, мои мальчишки — разбойники, однако, это уж слишком!
   — Значит, у вас есть свои сорванцы, — тихо сказал герцог. — Тоже, наверное, вытворяют разное, осмелюсь спросить?
   Он задел верную струну. Констебль ему лучезарно улыбнулся.
   — Четверо отличных парней, сэр, и все — настоящие разбойники!
   Герцог устроился поудобнее, чтобы в течение двадцати минут с сочувствием выслушивать подробный отчет об удали четверых сыновей констебля, об их великолепном росте, юношеских проказах и выдающихся качествах. Время не прошло даром. Когда перечень кончился, герцог включил служителя закона в число своих друзей и доброжелателей; а констебль позволил ему навестить узника.
   Тогда герцог попросил осмотреть пистолет. Констебль сразу же достал его, и самого поверхностного осмотра оказалось достаточно, чтобы убедиться в том, что его никогда не заряжали, уж тем более — не стреляли из него.
   Это известие застигло констебля врасплох. Он признал, что не позаботился о том, чтобы осмотреть это оружие, так как оно показалось ему похожим на один из тех убийственных дуэльных пистолетов, которые стреляют, — стоит человеку только поднять их.
   — Ну, он не выстрелит, если не заряжен, — сказал герцог. — Взгляните на него сейчас!
   Констебль робко принял пистолет в свои руки и проверил его. Потом он почесал затылок.
   — Должен признать, что из него никогда не стреляли, — подтвердил он. — Но мистер Стейлибридж и его люди, все они говорят, что этот шалопай чуть не отстрелил ухо кучеру!
   — Но что говорит мальчик? — спросил герцог.
   — В этом-то все дело, сэр. Он ничего не говорит. Надулся и молчит, вот так!
   Герцог поднялся.
   — Он будет говорить со мной. Вы проводите меня к нему?
   Когда дверь в камеру Тома отворилась, этот юный джентльмен сидел на скамье в угнетенном состоянии духа, положив голову на руки. Он поднял глаза, открывая лицо в синяках, но когда увидел герцога, его угрюмый взгляд пропал, и мальчик вскочил, восклицая со слезами в голосе:
   — О, сэр! О, мистер Руффорд! В самом деле, мне очень жаль! Но я не делал этого!
   — Нет, я не думаю, что ты это сделал, — ответил герцог спокойным голосом. — Но ты вел себя очень плохо, ты знаешь, и вполне заслужил быть запертым!
   Том всхлипнул.
   — Ну, когда вы уехали, я не знал, что делать, потому что у меня совсем не было денег, а нужно было уплатить по счету, и я уж начал думать, что вы нас бросили! Почему вы уехали, сэр? Где вы были?
   — Говоря по правде, я ничего не мог поделать, и мне пришлось уехать, — уныло сказал герцог. — Мне очень жаль, что я доставил вам такие неудобства, но я думаю, вы должны были знать, что я вас не брошу. Теперь скажи-ка мне вот что, Том! Что ты сделал, чтобы заставить трех человек поклясться, что ты стрелял в одного из них?