Хилл Сандра. Преступный викинг

   — Что ты улыбаешься? Опять хочешь сбить меня с толку?
   — Нет, — ответила Рейн со смешком. — Я просто представила тебя в трусах, какие носят мужчины в моем времени.
   И она попыталась объяснить Селику, что это такое. Ему не понравилось.
   — Делать что ли вашим мужчинам нечего, как только думать о том, шелковые на них трусы или льняные и есть ли на них отметка этого Кальвина? — усмехнулся он.
   — Они хотят произвести впечатление на женщин.
   — Гораздо важнее то, что в трусах, женщина, — заявил он, подмигивая ей с неподражаемо высокомерным видом.
   — Ладно, ладно. Все-таки ты смотрелся бы лучше Джима Палмера в жокейских штанах. А еще лучше, — проговорила она, делая трагическое лицо, — в съедобных.
   Селик перестал собирать вещи и смотрел на нее во все глаза.
   — Ты шутишь. Люди едят трусы?
   — Ну же, где твое воображение, Селик? Ты — сексуальный бог темных веков — не можешь придумать, как их использовать?
   По лицу Селика было видно, что он понял. Он не просто покраснел, он побагровел, и Рейн это понравилось! Потом его губы расплылись в мальчишеской улыбке.
   — Сексуальный бог! Никогда бы не подумал!
   — По правде говоря, я сама никогда не видела съедобных трусов, но думаю, у них должен быть запах, например клубники или лимона. На мой вкус, лучше — вишни. Ну, как у леденцов.
   — Правда?
   — Тебе нравится, верно? — спросила она со смехом.
   Селик покачал головой, поняв наконец, что она все придумала.
   — Ты изумляешь меня, женщина. Неужели ты не спишь ночами, чтобы потом смущать меня своими ужасными историями?
   — А ты смущаешься?
   — Нет. Ты отвлекаешь меня от дела. Но больше я не позволю меня отвлекать. Ты должна мне поклясться, что не убежишь, потому что ты не нарушишь клятву, я знаю. Ты останешься тут с Тайкиром.
   — А ты вернешься?
   Он хмуро посмотрел на нее и ничего не ответил.
   — Но где…
   — Где я буду и вернусь ли — это мое дело. Ты должна исполнять, что тебе велено. Не уходи далеко от замка. Кругом саксы, и я уверен, эти ублюдки в мгновение ока отрубят твою очаровательную головку, даже не спросив, почему ты путешествуешь с Изгоем. Им вполне достаточно знать, что мне нравится твое общество. Я прикажу Герву присмотреть за тобой…
   — Не смей. Не хочу, чтобы эта похотливая бочка приближалась ко мне.
   Его лицо окаменело.
   — Я приказал моим людям охранять тебя. Герв обидел тебя? Клянусь, я сдеру с негодяя кожу, если он тронет хотя бы один волос на твоем прекрасном лице.
   Прекрасном? Рейн порадовалась этому, вроде бы случайному, комплименту. Вчера он тоже говорил ей, что она прекрасна, но она тогда усомнилась в его искренности. Неужели он вправду так считает? Неужели она ему нравится? Неужели его теперешнее доброе отношение к ней результат настоящего чувства?
   Потом до сознания Рейн дошли другие его слова — я сдеру с него кожу.
   — Селик, пожалуйста, не надо сдирать с людей кожу.
   Он улыбнулся.
   — Дорогая, это просто такое выражение. Могу же я немножко преувеличить.
   Она неуверенно улыбнулась:
   — Можешь.
   Он бросил на нее взгляд, полный веселого недоумения:
   — А ты, оказывается, умеешь иногда признавать свои ошибки.
   Вскоре Рейн с тревогой смотрела, как Селик седлает Яростного. Это был уже другой Селик. Селик-воин, как на картине в музее, который многие годы являлся ей в ночных кошмарах и увлек ее в далекое прошлое.
   В отличной кольчуге поверх вязаной шерстяной рубашки и узких штанов, Селик восседал на своем коне-великане, который нервно пританцовывал, в окружении полудюжины воинов, отправлявшихся куда-то вместе с Селиком, не забывшим взять с собой свой смертоносный «Гнев» и еще пику и шлем.
   Рейн посмотрела ему прямо в глаза, уже как будто не замечавшие ее, и поняла, что он опять во власти войны.
   — Будь осторожен, — дрогнув, прошептала Рейн.
   Казалось, Селик не слышит ее и не видит, но у него вдруг дернулось на шее адамово яблоко, словно он хотел что-то сказать, но не смог. А потом он совсем удивил ее, когда кивнул ей на прощание. Все так же не говоря ни слова, он направил коня к воротам.
   Рейн глядела ему вслед и думала о том, что он увозит с собой часть ее души. Она сама не понимала, как человек, которого она встретила всего несколько недель назад, сумел настолько прочно засесть в ее сердце, и неожиданно для самой себя подумала, что вряд ли ей захочется вернуться в свое время, если это будет грозить ей разлукой с Селиком.
   Едва Селик скрылся с глаз, Рейн отправилась разыскивать Тайкира с твердым намерением получить у него ответы на свои вопросы. Ей ни за что не помочь Селику, если она ничего не будет о нем знать.
   Тайкира она нашла в спальне вместе с Убби, который помогал ему разрабатывать раненую ногу. Они занимались примитивной лечебной гимнастикой, для чего привязывали мешочек с мукой к лодыжке Тайкира, и тот, лежа на кровати, медленно поднимал и опускал ногу.
   — Плавание может неплохо тебе помочь, Тайкир. И массаж. Я могу позаниматься твоей ногой, когда ты закончишь с этими упражнениями.
   Тайкир и Убби недоверчиво смотрели на нее, пока она шла к кровати.
   — В это время года? Ну уж нет, сестричка. Не буду плавать. А то ногу сведет судорогой.
   — От этого дела у тебя только пошли бы быстрее. И тебе бы не мешало, Убби, — сказала она, поворачиваясь к маленькому человеку. — Я давно хотела поговорить с тобой о твоем артрите. Заканчивай с Тайкиром, а потом я займусь тобой. Думается, я смогу тебе помочь.
   Убби попятился.
   — Ар… трит…тит?
   Он с вызовом расправил сгорбленные плечи.
   — Займешься мной? Ну нет. Я не позволю тебе прикоснуться к моему телу. Девушке непристойно даже думать о таком.
   — Ох, Убби, я видела сотни голых мужчин, и ты ничем от них не отличаешься, поверь мне.
   — Сотни голых мужчин! — воскликнули в один голос Тайкир и Убби.
   — Хозяйка, как не стыдно! Это неправда. У такой добродетельной женщины, как ты, не могло быть ста мужчин.
   Тайкир только улыбнулся, отвязывая мешочек с мукой от своей ноги. Мысль о подобной распутности сестры позабавила его.
   — Не будь глупым, Убби. Я же врач и поэтому осматривала мужчин в моей больнице.
   — Хм-м. В Йорвике есть больница. Твоя такая же? — поинтересовался Убби.
   — В Йорвике есть больница? — взволнованно переспросила Рейн.
   — Да. При соборе святого Петра. Жрецы… Я хотел сказать, священники… Они там заботятся о больных и умирающих.
   — Вот здорово! А мы там будем? Это далеко?
   — День пути отсюда. Но ты не можешь уехать, пока не вернется Селик, — напомнил ей Тайкир.
   Длинные светлые волосы упали ему на лицо, когда он наклонился поднять свой деревянный посох. Ему во что бы то ни стало хотелось без посторонней помощи поднятья с кровати.
   — Селик так приказал, и он оторвет мне голову и тебе тоже, если ты ослушаешься его.
   — Не вставай, — сказала она Тайкиру, усаживая его обратно.
   Она начала разминать его ногу прямо через штаны. Сначала ее осторожные прикосновения смущали его. Но когда она добралась до больного сухожилия, он начал ругаться.
   — О святая мать Тора! Ты спасла мне жизнь для того, чтобы отправить меня в могилу?
   — Не будь ребенком.
   Прошло еще немного времени, и он уже с удовольствием вздохнул, отдаваясь на волю ее опытных рук и закрывая черными пушистыми ресницами огромные карие глаза, как у ее брата Дейва.
   — Честное слово, сестричка, у тебя волшебные руки.
   Тут Рейн заметила, что Убби потихоньку отходит к открытой двери.
   — Еще не хватало! Куда это ты? Тайкиру на сегодня хватит. Теперь твоя очередь.
   Убби жалобно посмотрел на Тайкира, но тот только рассмеялся.
   — Пусть колдунья попробует свои хитрости на тебе, Убби. Кто знает? Может быть, ее руки сотворят чудо и с тобой.
   Тайкир заковылял вон из комнаты, опираясь на самодельный костыль и хихикая над смущенным Убби.
   Рейн просила, приказывала, грозила Убби, но так и не смогла заставить его расстаться с набедренной повязкой. Она еле сдержала крик, увидев, в каком он ужасном состоянии.
   — Убби, давно ты страдаешь артритом? — Увидев его сконфуженное лицо, она изменила голос. — Сколько лет тебе было, когда у тебя начали болеть руки и ноги? Бывает, что тебе становится хуже или лучше?
   Задавая вопросы, она ощупывала его тело своими чувствительными пальцами, исключая, конечно, интимные области. Она знала, что Убби ни за что ей не позволит такое.
   В конце концов она уложила его на кровать лицом вниз, несмотря на все его протесты. То сильно нажимая, то нежно поглаживая, она все же добилась того, что самые напряженные мышцы поддались ее напору.
   — Ох, хозяйка, уже и не припомню, когда себя так хорошо чувствовал, — со вздохом облегчения проговорил Убби, с обожанием глядя на нее через плечо.
   Рейн улыбнулась. Приятно помогать хорошим людям.
   — С завтрашнего дня я буду делать тебе массаж два раза в день. Хорошо бы найти немного масла. Еще я покажу тебе упражнения, которые ты будешь делать сам. И мы можем поискать кое-какие травы, снимающие боль. Да… Вот еще… Надо попробовать горячие грязевые ванны.
   Убби застонал, но в его глазах она прочитала сердечное «спасибо».
   — Ты, правда, думаешь, что мне будет лучше?
   — Я не смогу тебя вылечить, Убби, — сказала Рейн, ласково погладив его по плечу. — Артрит не вылечивается. Но ты станешь подвижен и избавишься от ужасных болей.
   — Это волшебство, — заявил Убби, и Рейн поняла, что его мнение о ней как об ангеле еще больше укрепилось.
   Он чуть ли не бегом покинул комнату.
   Внезапно Рейн сообразила, что она отвлеклась от дела, из-за которого искала Тайкира. Она ведь хотела поспрашивать его насчет Селика. Тогда она вновь отправилась на поиски и нашла его в большой зале, где он отдавал распоряжения пленникам.
   — Тайкир, я хотела тебя кое о чем спросить. Куда поехал Се лик?
   — Он тебе не сказал?
   — Это тайна?
   — Нет, — ответил он, не смущаясь от ее пристального взгляда. — Он поехал на север в Олбен, где правит король Константин.
   — В Шотландию? Но Убби говорил мне, что его там не любят.
   Тайкир пожал плечами:
   — Это правда. Шотландцы предпочли бы, чтобы он был где-нибудь подальше, но он надежный друг. У них есть совесть, и они не закроют перед ним двери.
   — Зачем он туда поехал?
   — Защитить меня и Равеншир.
   — Что?
   Рейн не приходило в голову, что у Селика может быть достойная причина для того или иного поступка. И как ей теперь быть с собой? И со своим представлением, о человеке, которого она, вроде бы, послана спасать? Рейн очень не нравилась себе сейчас.
   Тайкир сел на ближайшую скамью и вытянул раненую ногу. Рейн устроилась рядом.
   — Рассказывай, — потребовала она.
   — Когда мы вчера приехали, я нашел послание Эйрика в нашем детском тайнике. Он предупреждает меня, что король Ательстан хочет устроить большую охоту на Селика и сравняет Равеншир с землей, если найдет Селика поблизости.
   У Рейн кровь застыла в жилах, а сердце готово было выскочить из груди и устремиться вслед Изгою, у которого в самом деле не было дома и которого никто нигде не ждал.
   — Продолжай, пожалуйста, — дрожащим голосом попросила Рейн.
   — Селик решил, что если он покажется в стране скоттов, то король Ательстан направит свое войско туда. Саксам нет смысла захватывать Равеншир. Я не такая важная добыча, чтобы посылать за мной целое войско.
   — Значит, он машет собой как флагом ради твоего спасения? — испугавшись, спросила Рейн.
   — Ради нашего спасения, — поправил ее Тайкир, покраснев от неожиданного оскорбления. — Если саксы найдут его здесь, они не только разрушат замок, но и убьют всех. Тебя, меня, Убби, всех.
   — Но мы ведь могли уехать с ним вместе, — возразила Рейн. — Почему он ничего не сказал?
   Тайкир печально покачал головой.
   — Я хотел его остановить. Я ему говорил. Думаешь, мне важнее кучка камней и клочок земли? Но Селик всегда умеет настоять на своем.
   — А я-то считала его жестоким зверем, которому на всех наплевать и который только и любит, что насилие.
   Рейн подумала, что ей надо еще хорошенько разобраться, что в этом мире правильно, а что нет. Возможно, варвары могут научить ее — совсем ее высшим образованием — тому, о чем она напрочь забыла в своем двадцатом веке.
   — Он и есть зверь. Ты права. Но ведь он и не может быть другим, постоянно сражаясь в битвах. И все-таки у него доброе сердце.
   — Почему он такой, Тайкир? Пожалуйста, расскажи мне, как случилось, что из беззаботного юноши, о котором мне говорила мама, он превратился в измученное подобие человека?
   У Тайкира потемнело лицо. Он словно закрылся от нее.
   — Нет. Не хочу обсуждать прошлое Селика. Это его дело — позволит он тебе заглянуть в его душу или нет.
   — Но если я не остановлю его… Если ему никто не поможет, он обязательно погибнет.
   — Да, ты права. Уже давно Селик ищет дорогу в Валгаллу, заботясь лишь о том, чтобы прихватить с собой побольше саксов.
   — Ужасно, когда насилие — смысл жизни!
   Тайкир пожал плечами и, опираясь на палку, встал со скамьи.
   — Послушай, это для саксов Селик всего-навсего берсерк. Демон, обезумевший от рек крови, пролитой им в Нортумбрии, где саксы убивают всех норвежцев без разбора. А для других Селик — доблестный воин, жаждущий благородной мести. Тебе стоит хорошенько это запомнить.
   — Но…
   Тайкир поднял руку, призывая ее к молчанию.
   — Нет. Хватит об этом. Вернется Селик — его и спрашивай.
   Вернется ли? Проходили дни, недели, а от Селика не было никаких вестей. Рейн все больше тревожилась. Вновь и вновь, пока она с пленниками и остававшимися воинами приводила в порядок развалины замка — в общем-то, бесполезное занятие без денег и нужного количества людей, — она вспоминала их последнюю ночь. Если он погибнет — Господи, помоги, не допусти, чтоб это случилось! — она никогда не простит себе того, что эта ночь не стала ночью любви.
   Через месяц Рейн совсем потеряла голову. Она начала грызть ногти, а ей казалось, что она давно справилась с этой дурной привычкой. Ее вдруг стало тошнить, и она потеряла аппетит и добрых десять фунтов веса. Тайкир и Убби, даже Бланш и Берта начали избегать ее, устав от ее бесконечных вопросов, как там Селик и когда он вернется.
   — Господи! Меня вывернет наизнанку, если ты еще хоть раз спросишь меня, когда вернется чертов Изгой, — простонала Берта, помогавшая Бланш разделывать тушу только что убитого оленя.
   Герв, один из самых горячих поклонников Бланш, принес с охоты олениху и бросил тушу к ее ногам, словно это был букет роз. В ответ Бланш, как опытная соблазнительница, поступила весьма предусмотрительно, обласкав Герва взглядом, обещавшим блаженство в будущем.
   Рейн неодобрительно посмотрела на нее, помня, что она предпочла бы заарканить Селика, но девушка лишь пожала плечами и без всякого смущения заявила:
   — Ничего не поделаешь. Тебе тоже неплохо бы подумать о будущем, ведь Изгой может и не вернуться.
   Рейн переключила внимание на Берту, очень довольная тем, как она стала выглядеть. Диета пошла ей на пользу. Слава Богу, желтая кожа у нее была из-за нехватки витамина К, а не из-за опухоли или какой-то другой болезни.
   — Ты отложила для себя печенку? Смотри, тебе еще необходимо получать железо.
   Берта кивнула, давно перестав спорить с Рейн, так как убедилась, что ее здоровье улучшается день ото дня.
   — Хочешь, я помогу тебе ее разделать? — спросила Рейн, с отвращением сглотнув слюну при одной мысли о прикосновении к окровавленной туше.
   Она не была вегетарианкой и много раз участвовала в хирургических операциях, но тем не менее очень неохотно прикасалась к убитым животным. Наверное, детские ассоциации с Бэмби, решила она.
   — Нет. Уходи. Топчи крепостную стену и жди своего любовника, — с ласковой насмешкой отказалась от ее услуг Берта.
   Рейн улыбнулась, услыхав дерзкий ответ, служанки.
   — Селик — не любовник.
   — Спорю, не потому, что ты не хочешь. Ты бы не прочь, — с мудростью бывалой женщины заметила Берта.
   — Не груби!
   — Не надо со мной так, хозяйка, — заявила вконец обнаглевшая пленница. — Я, может, и служанка, но этого не спрячешь, как не спрячешь бородавку на носу у ведьмы. Ты вроде охочей кобылы. А Изгой… Он, как жеребец, крутится вокруг тебя и только ждет подходящего момента.
   — Берта! — воскликнули Рейн и Бланш одновременно.
   Рейн не смогла сдержать смех, представив себе впечатляющую картину.
   — Неужели я вправду похожа? И это всем заметно? Господь с тобой! Такого не может быть.
   — Да нет, — смягчилась Берта. — Просто я по опытнее и лучше понимаю людей. Мне видно многое, что другим не видно, это уж точно.
   Рейн покачала головой, удивляясь сама себе. Неужели это она стоит и слушает, как толстуха заговаривает ей зубы?
   — Честное слово, не понимаю, почему бы тебе не расправить крылья и не полететь к своему возлюбленному, если ты так горюешь? — проговорила Берта и расхохоталась над собственной шуткой.
   Бланш тоже не удержалась и добавила насмешливо:
   — Кстати, попроси Бога послать нам дойную корову и куриц-несушек. Был бы к обеду пудинг.
   Все Убби. Наверняка, опять рассказывал свои ангельские истории, в которые уже никто не верит.
   Рейн обиделась и ушла, зная, что ее сомнительные кулинарные способности вряд ли пригодятся. Она и в самом деле отправилась на крепостную стену, откуда хорошо просматривались окрестности. «Ох, Селик, где ты? Господи, пожалуйста, верни его мне живым и здоровым. Обещаю, что буду заботиться о нем лучше, чем раньше».
   В ответ на ее мольбу вдалеке послышался стук копыт, и на холме примерно в миле от замка показались какие-то всадники. Рейн подняла глаза к небу, молча благодаря Бога за то, что услышал ее, и мигом скатилась по деревянным ступеням во двор.
   Селик увидел женщину, которая сначала стояла на крепостной стене и глядела в его сторону, а потом бросилась вниз, едва узнала его флаг. Сердце беспокойно заворочалось у него в груди, дыхание стеснилось, и он чуть было не застонал, но взял себя в руки… Проклятье! Последние четыре дня он укреплял свой дух, стараясь защитить себя в будущем от пения сирен и сосредоточиться на одной-единственной цели — беспощадно убивать всех саксов и добраться наконец до своего смертельного врага Стивена из Грейвли.
   Однако все было тщетно. Нет, с тех пор как он уехал из Равеншира, он убил более чем достаточно саксов, удовлетворяя свою жажду мести, и все же, подъехав к замку, Селик не мог не признаться самому себе, что ему приятно видеть радость на лице Рейн, которая с нетерпением ждала его на крыльце.
   Селик опустил забрало, чтобы никто не увидел, как у него изменилось лицо. Может быть, ему лучше развернуть Яростного и уехать обратно на север.
   Неужели он в самом деле думал, будто сможет жить с женщиной? Нет, сразу же ответил он сам себе. Это невозможно.
   Но неужели он этого хочет? Да, с испугом подумал Селик. Он позволил себе поддаться ее очарованию и свернул на дорогу, по которой не должен был, не мог идти.
   Селик увидел, как золотистый взгляд Рейн остановился на его седле, а потом виновато скользнул в сторону. Ищет скальпы, догадался он. Черт бы побрал ее глаза! Она не доверяет ему, хотя он ей обещал. Почему-то, Селик сам не понял почему, это недоверие задело и обидело его.
   Он мгновенно ожесточился душой. Ничего для него не осталось в Равеншире. Для него вообще нигде ничего не было, кроме уничтожения и смерти. Его смерти, в конце концов. Такова его судьба. Ладно, ночь он все же проведет тут, а утром уедет. И не возьмет с собой никого, даже Убби. Так лучше.
   Приняв решение, Селик направил Яростного мимо Рейн, Тайкира, Убби и остававшихся в замке воинов в другой конец двора, где соскочил с тяжело дышавшего коня и повел его в конюшню. Он заставил себя не заметить боль, появившуюся в золотистых глазах Рейн, и сделал вид, будто ему нет никакого дела до ее поднятой в робком приветствии руки.
   Он снял с Яростного седло и принес ему воды и сена, когда услышал за спиной легкие шаги Рейн.
   — Селик, что не так?
   — А что так?
   Он услышал раздражение в ее голосе.
   — Ты знаешь, о чем я. Почему ты меня избегаешь?
   Селик повернулся к ней, стараясь придать своему лицу безразличное выражение, хотя это было очень трудно сделать под ее молящим взглядом.
   — Избегаю? Нет. Наверное, ты уже не волнуешь мое воображение. Ты мне больше неинтересна.
   Господи! Ну зачем мне эта ложь ко всем другим моим грехам?
   Рейн, тяжело, со стоном вздохнула, словно он ударил ее и ей было больно и унизительно терпеть от него подобное оскорбление.
   — Я беспокоилась за тебя.
   — Госпожа, десять лет я обхожусь без докучливой женской заботы. И не думай, что мне нравится, как ты лезешь в мои дела сейчас.
   Рейн вопросительно посмотрела на него.
   — Кто же эта женщина, которая так надоела тебе?
   Ее вопрос изумил Селика, и он понял, что, забыв о маске на лице, выдал себя с потрохами.
   — Уйди, Рейн, — устало проговорил он. — Ты мне не нужна.
   — Тайкир сказал, почему ты уехал, и я хотела извиниться перед тобой за то, что называла тебя зверем. Я стараюсь понять тебя, честное слово, но…
   — Тайкир не имел права вмешиваться в мою жизнь, и я скажу ему об этом. А понимание… Этого я и не жду от тебя.
   — Чего же ты ждешь от меня?
   Он безразлично посмотрел на нее.
   — Ничего.
   Рейн покраснела, но решила не сдаваться:
   — Я много думала после твоего отъезда и поняла, что в каждом человеке есть что-то хорошее.
   — Кто назвал тебя Богом, что ты берешься судить меня и остальных?
   Рейн внутренне съежилась от его беспощадных слов, но продолжала упорствовать:
   — Мне не надо забывать: какое бы зло ты ни совершал, оно оправдано преступлениями, совершенными против тебя в прошлом.
   — У Тайкира стал уж очень болтливый язык, — холодно заметил он.
   — Тайкир мне ничего не сказал. Посоветовал спросить у тебя.
   Селик прислонился к столбу и с презрением посмотрел на Рейн. Глупая женщина злила его, не понимая, как он может быть страшен в ярости.
   — Скальпов у меня на сей раз нет. Ты сама видела.
   Она неохотно кивнула, несомненно, услышав легкую угрозу в его голосе.
   — Небось, подумала, что я стал пацифистом?
   — Нет, конечно. Но это может быть знаком…
   — Знаком? Ты ищешь знаки? Господи, да ты опасна в своем безумии! — Он схватил ее за руки и встряхнул, словно это могло добавить мыслей в ее глупую голову. — Как ты думаешь, сколько людей я убил за это время? Десять? Двадцать? Сорок? Сто?
   С каждым названным им числом ее золотистые глаза все больше округлялись от ужаса, потом в них появились слезы и закапали ему на руки, словно жидкий огонь.
   — Селик, думаю, я тебя люблю, — всхлипнула она. — Помоги мне Господь, но я люблю тебя.
   Селик вздрогнул от такого неожиданного признания, и ему потребовалось все его самообладание, чтобы не сжать ее в объятиях и не насладиться минутой… и такими драгоценными словами. Я тебя люблю.
   Неправда.
   Я тебя люблю.
   Зачем она его дразнит? Зачем Бог мучает его? Ярость охватила его. Он не испытывал такой бури чувств с того самого дня, когда нашел свою жену изнасилованной, убитой и обезображенной. С того дня, когда увидел голову своего первенца на острие вражеской пики.
   Я тебя люблю.
   Селик отпихнул ее от себя и ударил кулаком по деревянной перегородке между стойлами. Гнилое дерево рассыпалось от удара, и он со злостью отшвырнул обломки ногой. Зарычав от беспомощности, он отвернулся от Рейн.
   Я тебя люблю.
   «Нет!» — мысленно крикнул Селик. Ему не надо ее любви. Еще раз ему не вынести этой боли.
   Голова у него раскалывалась и, схватившись за нее, Селик промчался через двор, не обращая внимания на попытки Убби и Тайкира остановить его. Не разбирая дороги он обежал замок и направился в лес к ближайшему озеру, в котором обычно мылись обитатели Равеншира. Ничего не видя вокруг себя, он сбросил одежду на землю и с берега бросился в ледяную воду, напрочь забыв о мостках. Ища в физической усталости отдыха от мучительных переживаний, он плавал и плавал взад-вперед по зеркально-чистой воде.
   Но он не мог не думать. Поэтому он думал о прошлом. И о настоящем. Вспоминал неумышленно жестокие слова Рейн, от которых у него едва не останавливалось сердце. И самое главное, о безнадежном будущем.
   Это случилось десять лет назад. С тех пор прошло десять долгих и мучительных лет, но видения прошлого все еще стояли у него перед глазами, словно все случилось вчера.
   Селик яростно затряс головой, не прекращая изнурительного плавания и безуспешно стараясь изгнать ужасные воспоминания. Но память об Астрид и маленьком сыне не оставляла его ни на миг.
   Все десять лет он мстил саксам за то, что произошло тогда. Неуловимый Грейвли пока избегнул его мести, но Селик убил уже сотни саксов на пути к главной цели. Проклятый Грейвли должен получить свое. Его не остановит даже миролюбивый ангел из будущего. Нет. Селик не свернет со своего пути. Однако слова Рейн все еще звучали у него в голове.
   Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я тебя люблю.
   А Рейн стояла в конюшне и, не сводя глаз с дверного проема, в котором исчез Селик, вспоминала его невнятное бормотание. Она была уверена, что он не заметил, как произнес вслух все, о чем думал.
   Его жена была изнасилована, убита и обезображена. Голову его сына саксы насадили на острие пики.