Хилл Сандра. Преступный викинг

   — Нет. Я не буду продавать эту женщину. По крайней мере, пока. Придержу ее, вдруг король Ательстан расщедрится.
   Тайра весело хихикнула, словно Селик сказал что-то очень смешное.
   — Ой, Селик! Ты шутишь. Кому нужна такая гигантша?
   — Тут ты попала в точку, малышка, — сухо отозвался Селик, выразительно дернув Рейн за волосы.
   Грубиян!
   Гайда, закусив нижнюю губу, задумчиво смотрела то на обиженную Рейн, то на улыбающегося Селика.
   — Ты не отдашь дочь Торка торговцам рабами.
   — Она на редкость сварлива, Гайда.
   — Не понимаю, как она может быть дочерью Торка и Руби. Они были вместе двенадцать лет назад, а она, конечно же, намного старше.
   — Она утверждает, что пришла из будущего и что время там движется быстрее, ну и тому подобную чепуху.
   Гайда широко открыла рот и от души расхохоталась.
   — Но…
   Селик отмахнулся.
   — Это неважно. А что до торговцев, то даже если я решусь ее продать, кто купит женщину такого роста, да еще с таким длинным языком?
   Теперь уже и Гайда, и Тайра смотрели на него во все глаза, вероятно, понимая, что он намеренно провоцирует свою заложницу.
   — С другой стороны, — продолжал Селик, — Рейн умеет лечить. По правде говоря, это она спасла Тайкиру ногу после Бруненбурга.
   Рейн дернула головой, чтобы взглянуть на него, пораженная его добрыми словами.
   — Все знают, что король Уэссекса ценит хороших лекарей, — закончила Гайда за него.
   — Тайра, может быть, ты хочешь оставить ее при себе? Ну, постирать что-нибудь, причесать волосы? — предложил Селик.
   Рейн подняла руки и вонзила Селику ногти в запястье. Он отпустил ее, и, гордо выпрямившись, Рейн бросила Селику в лицо:
   — Да я скорее воткну тебе иголки в то, чем ты больше всего гордишься, проклятый варвар.
   — Тс… тс… тс… Для пацифистки просто здорово. Но для рабыни не слишком почтительно. Придется мне все-таки подумать о наказании.
   Тут Рейн вспомнила, как он говорил о точке «Г», и хотя она изо всех сил старалась забыть об этом, ей не удалось скрыть смущения, от которого у нее вспыхнули щеки.
   — Не смущайся, Рейн. Гайда и Тайра понимают, как необходима дисциплина среди слуг и рабов.
   — Ах ты!.. — выдохнула Рейн и потянулась к его горлу, сгорая от желания придушить его. — А они понимают, что женщинам необходимо время от времени убивать заносчивых мужчин?
   Селик со смехом подался в сторону, схватил ее за талию и вскинул себе на плечо, как мешок с картошкой.
   — Гайда, где мы будем сегодня спать? Мне необходимо поговорить с моей рабыней с глазу на глаз о ее болтливом языке.
   Тайра опять хихикнула, и если бы Рейн не висела беспомощно головой вниз, она бы придушила ее.
   — Иди наверх. В свою комнату, — со смехом скачала Гайда. — Я прикажу принести воды. Вам обоим, похоже, нужна хорошая баня.
   — Позаботься, чтобы лохань была достаточно большой, — сказал Селик, шлепая Рейн по заду, чтобы она поменьше крутилась, — для двоих. Ох! — воскликнул Селик, когда Рейн укусила его пониже спины. Он споткнулся и чуть не упал на деревянной лестнице.
   Селик вновь шлепнул ее, и Рейн, задыхаясь, проговорила:
   — Ах ты, животное.
   Она двинула его ногой и чуть не попала по самому чувствительному месту, после чего Селик положил руку ей между ног и средним пальцем нажал на известную Рейн точку.
   — Попробуй еще раз, — угрожающе произнес он, — и, клянусь, ты узнаешь еще одно значение слова «унижение».
   Рейн решила не сопротивляться.
   Когда они добрались до крошечной комнатки в конце коридора, Селик опустил ее на единственный тюфяк у стены и немедленно устроился рядом. Смеясь, он лег на нее всем телом, прижав ее к тонкому матрацу и не давая воли ни ее рукам, ни ногам.
   — Уйди, увалень. Мне нечем дышать.
   — Вот и хорошо. Может быть, твой сварливый язык хоть теперь даст тебе отдых.
   — Если я умру, ты не получишь выкуп.
   — Правильно. Зато я наконец-то получу немного благословенного покоя.
   — Ха! Тебе не будет покоя, и ты это знаешь. Потому-то меня и послали сюда, тупоголовый дурак.
   — Так ты говоришь. А я думаю, Бог — если он есть, а я в этом сомневаюсь, — хотел покарать меня за мои прегрешения. Лучше кары не найти! Настоящий ад на земле — это вздорная, самодовольная, кичливая бабенка.
   — Ты все сказал?
   Рейн решила не обижаться. Она попробовала столкнуть его, но сразу поняла, что совершила ошибку, потому что он еще крепче прижался к ней и она чувствовала его, словно они оба лежали голые.
   Селик заскрежетал зубами, и Рейн увидела, как зажегся в его серебристых глазах огонь страсти, который он торопливо спрятал за длинными ресницами. Мышцы у него на руках стали как железные, и он даже не думал отпускать ее.
   Рейн ощутила радость и страх одновременно, и Селик тотчас откликнулся на изменение в ее чувствах. Так было с самой первой минуты. Одним взглядом они могли разжечь друг в друге пожар страсти. Если честно, то надо признать, что Рейн начало тянуть к Селику задолго до их встречи. Годами он являлся ей в снах, зовя ее к себе через океан времени.
   — Селик, что ты хочешь от меня?
   — Верности. Но сегодня я понял, что тебе нельзя доверять. Твое слово — пустой звук, коли ты посмела нарушить клятву.
   — Я сказала, почему…
   — Не надо. Когда ты давала клятву, то не оговаривала условий. А теперь что? Поздно.
   Он долго не сводил с нее глаз, словно искал что-то в выражении ее лица, в ее глазах.
   — Интересно…
   Поколебавшись, он не стал продолжать, лишь, приподняв голову, вопросительно посмотрел на нее.
   — Что?
   — Интересно, кто ты на самом деле.
   — Я не обманывала тебя, Селик. — Она выдержала его взгляд, думая только о том, что он должен ей поверить. — Ни в чем.
   Это относилось к ее признанию в любви, и, хотя она не сказала это вслух, Селик ее понял, и его лицо смягчилось. В первый раз Рейн заметила в его серых глазах синие крапинки.
   — Я не могу тебе верить и не могу позволить тебе уйти… пока.
   — Из-за короля Ательстана и выкупа?
   Едва заметная улыбка приподняла уголки его губ и так украсила его, что у Рейн перехватило дыхание. Странно, подумала она, я сосем не обращаю внимание на шрам и на сломанный нос. Она потрясла головой, сама удивляясь тому, что всегда видит Селика в розовом свете.
   — Женщина, до сих пор я, обходился без тебя. Обойдусь и дальше без твоей помощи.
   Рейн как-то не думала о его прежней жизни. Она нахмурилась.
   — Теперь о деньгах. Я могу отдать тебе все, что выручу у короля за лекарку.
   Селик рассмеялся, показывая два ряда ровных, совершенно белых зубов.
   — Ах, дорогая, груды золота и сокровищ спрятаны здесь, у Гайды, и в скандинавских землях. То, что ты мне принесешь, ничего не изменит в моей жизни.
   — Ты богат? — удивилась Рейн.
   — Я же говорил тебе, что одно время очень удачно торговал.
   — А я-то думала… Дурак! — воскликнула она, вновь принимаясь сталкивать его с себя. — Я думала, у тебя ничего нет. Я думала, у тебя нет дома, потому что ты бедный. И одежда у тебя… Только браслеты дорогие. Наверное, тебе нравилось внушать мне, будто ты почти нищий.
   Селик гневно сверкнул глазами.
   — А в твоей стране мужчину выбирают по его богатству?
   — Нет. Впрочем, выбирают и по богатству, но не я. О, не смотри на меня так! Я сказала тебе о своей любви, когда думала, что у тебя ничего нет, кроме твоего злого коня и меча с глупым именем.
   — Да, это так, — вдруг охрипнув, отозвался Селик. — Хотя, насколько мне помнится, я приказал тебе больше никогда не произносить таких слов. Теперь я должен придумать для тебя наказание. За все сразу. — Он наклонил голову.
   — О, я чую запах твоей страсти.
   — Но я не душилась сегодня «Страстью».
   — Знаю.
   Кончиком языка он провел по ее шее и прошептал: — Это другая страсть, сладкая моя. Рейн застонала.
   — Тебе понравилось?
   Селик приподнялся над ней и, вытянув руки, сплел свои пальцы с ее.
   Она кивнула, облизывая пересохшие губы, и засмотрелась, как Селик делает то же самое, неотрывно глядя ей в глаза.
   — Пожалуй, я придумал тебе… наказание. Одним ловким движением он раздвинул ей ноги, после чего несколько раз прижимался к ней, пока не нашел самое удачное положение…
   Рейн тихонько застонала.
   Селик самодовольно улыбнулся.
   — Ну нет, твои жалобные стоны тебе не помогут, — самодовольно улыбнулся он. — Я не собираюсь идти дальше, сладкая колдунья. И не надейся. И не хмурься. Что бы ты там ни говорила, это не будет наказанием.
   Рейн попыталась выскользнуть из его рук, не повторяя прежнюю глупость, но из этого ничего не вышло. Ее груди, несмотря на лифчик, шелковую блузку и шерстяную тунику, едва коснувшись его доспехов из кожи, тотчас встали торчком и томительно заныли.
   У Селика перехватило дыхание, но она не успела воспользоваться удобным моментом, потому что он в мгновение ока скинул с себя все, кроме штанов, и вновь прижал ее к тюфяку.
   Голой грудью он легонько касался ее груди, дразня и мучая ее, и возбуждая сверх всякой меры.
   — О…
   — Ты говоришь «О» сейчас, а что же ты скажешь потом, глупая женщина?
   — О чем ты?
   Селик хмыкнул:
   — Хочешь знать, какое наказание тебя ждет?
   Рейн неуверенно кивнула.
   — Помнишь, еще в начале мы разговаривали, и ты болтала всякие глупости по вашему обычаю?
   Рейн замерла и вся напряглась в ожидании.
   — Ты говорила, что нет ничего лучше, как целоваться и целоваться часами. Будто бы это мечта всякой женщины, которой вовсе не надо…
   Рейн застонала.
   — Ты будешь повторять каждое слово, которое я когда-либо произносила?
   Он улыбнулся в ответ.
   — Наверное, так и надо сделать… Я буду целовать тебя, как умею, до тех пор, пока ты не запросишь большего… А потом начну сначала…
   — Хватит, — перебила его Рейн, чувствуя, как горячая краска стыда заливает ей шею и щеки. — Можешь не продолжать. Я знаю, о чем ты.
   — Ну и как, радость моя? — спросил Селик и насмешливо изогнул губы. — По-моему, наказание подходящее. Ты ведь этого хотела? Ничего, ты убедишься, что была неправа. Уж я-то знаю.
   Рейн перестала дышать.
   — Дыши, дыши глубже, мой ангел. У нас вся ночь впереди.

ГЛАВА 11

   — Ты думаешь, поцелуи могут быть наказанием? — недоверчиво спросила Рейн и рассмеялась. — Ты не очень внимательно меня слушал. Я говорила тебе, что лю…
   Селик зажал ей рот одной рукой, а другой захватил обе ее руки в свою над ее головой. Он не дал ей договорить. И глупо. Неужели он в самом деле думает, если она не будет говорить о любви, то можно и не думать о ней?
   — В последнее время я только и делал, что слушал твою трескотню обо всем на свете.
   — Мм-м! Вот как! Ах ты!
   Ты считаешь, я слишком много говорю? Ну подожди, я тебе еще кое-что скажу.
   — Святой Тор! На белом свете еще не было женщины, которая так похвалялась бы, что она все обо всем знает. Да еще говорила всем и каждому, что делать, как делать, когда делать и где. Ради всех святых! Пора положить этому конец. Пора преподать тебе урок, чтоб ты знала, что хорошо, а что плохо:
   Еще закрывая ей рот рукой, он наклонился и несколько раз прижался губами к ее лбу.
   — Вот так, прелестная мегера. Успокойся и не хмурь брови.
   Она посмотрела на него еще более негодующим взглядом, и он довольно хмыкнул.
   — Давай, давай! Ты недолго продержишься, если с самого начала так расходуешь себя. Любой воин знает, что надо сохранять силы для главного сражения.
   — Чрт б тбя пбрл!
   Черт бы тебя побрал! Отпусти меня.
   — Что такое, дорогая? Ты просишь не останавливаться? Ну конечно же, я еще никогда ни в чем не отказывал женщине, тем более если ее требования законны.
   Его губы скользнули по ее векам, потом по щеке к подбородку…
   Рейн приоткрыла рот под ладонью Селика. Неужели те же самые губы, которые произносят все эти слова, так нежно целуют ее? Она попыталась думать о другом, чтобы не возбуждаться еще больше. Кубики льда… удаление миндалин… деревья… операция на сосудах… Но она не могла заставить себя не радоваться восхитительному прикосновению влажных теплых губ к прохладной коже. Или это у него прохладные губы, а ее тело горит огнем? Она уже ничего не понимала и лишь вздрагивала каждый раз, когда он прижимался к ней губами.
   — Если я уберу руку, ты обещаешь молчать? — шепотом спросил Селик, и от его дыхания шевелились у нее на шее волосы, выбившиеся из косы.
   — Тсвсмсшлсм?
   Ты совсем сошел с ума?
   — Нет? Что ж, тогда продолжим.
   Селик скользнул легкими, как перышко, поцелуями по ее шее, то нежно покусывая ее, то едва касаясь. За правым ухом, где у нее билась жилка, он помедлил, давая волю своей страсти и оставляя на ее коже мету любви, а потом тихонько подул, остужая словно обожженное место.
   Его горячее дыхание коснулось ее уха, у Рейн округлились глаза от страха, как бы он не узнал о сверхчувствительности ее ушей, а тело напряглось в напрасном сопротивлении неизбежному. Он ни в коем случае не должен был узнать, что ее уши все равно что пятка у Ахилла, и ее броня из здравого смысла ей не поможет, едва он догадается…
   Селик догадался. Рейн поняла это по его затуманившимся глазам и медовой улыбке, изогнувшей его губы.
   — Итак, уши, милая. Наверное, здесь одна из тех самых пятидесяти семи эрогенных зон, знанием которых ты однажды хвасталась. Ну же, кивни головой, если я прав.
   Рейн неистово затрясла головой.
   Господи Иисусе! Неужели этот человек помнит все глупости, которыми она его заговаривала?
   Селик искренне развеселился, ни на минуту ей не поверя.
   — Интересно. У некоторых женщин точка наслаждения за коленками. У других — между ног. Еще соски. Бывает, даже на ступнях. Ну, а я начну, пожалуй, с ушей, радость моя. Что скажешь?
   Она застонала.
   — Ну конечно, ты не должна ничего говорить. Я буду целовать тебя всю, пока не найду пятьдесят семь точек.
   — Чртбтбпбрл…
   — И я так думаю, — сказал Селик и нежно куснул ее за мочку уха, после чего медленно, мучительно медленно провел кончиком языка по краю уха. — Ну просто морская ракушка, сладкая моя, вся беленькая и розовая, — прошептал он едва слышно между легкими покусываниями. — Интересно, тебе это тоже по вкусу?
   Рейн застонала и попыталась отодвинуться, но у нее ничего не вышло. Его язык прошелся по всем внутренним завиткам, и эти прикосновения эхом откликнулись глубоко в ее теле.
   — Ага! Вот она, точка номер один из твоих пятидесяти семи! — проговорил Селик со смешком.
   И сколько возможно глубоко засунул влажный язык ей в ухо. Потом вытащил его. Потом опять засунул. Вытащил. Опять. Внутрь — наружу. Рейн не могла сопротивляться, и вся потянулась к нему, правда, тотчас отпрянула, но что было, то было, и прикосновение к его не менее возбужденной плоти вызвало в ней такой шквал желания, что она уже больше ни о чем не могла думать, кроме как об еще одном прикосновении. Тогда она зажмурилась, не желая показывать, как легко ему свести ее с ума.
   Он же взялся за другое ухо и принялся проделывать с ним все то же самое. Это тянулось долго, очень долго, а когда наступила очередь заключительных движений внутрь-наружу, Рейн вся замерла, стараясь побороть неодолимое желание соединиться с этим мужчиной, который ласкал ее и мучил своими ласками.
   Тело предавало Рейн, и она чувствовала себя униженной оттого, что ему почти не потребовалось ни труда, ни времени дабы довести ее почти до невменяемого состояния. Она напоминала себе соломенную вдову, изголодавшуюся по мужской ласке.
   — Открой глаза, — требовательно прошептал Селик.
   Даже его дыхание словно било ее электрическим током, вызывая уже не трепет, а самые настоящие конвульсии.
   Рейн не открыла глаза.
   Тогда Селик вновь прижался к ней всем телом, через одежду соединяя свою мужскую плоть с ее возбужденной плотью…
   И она проиграла битву.
   Рейн открыла глаза, и когда их взгляды встретились, она уже не могла удержаться и задвигала бедрами, стараясь и не в силах принять его в себя и чувствуя, как внутри разгорается всепожирающее пламя.
   Селик хрипло вскрикнул, отнял руку ото рта Рейн и, подложив ее ей под ягодицы, приподнял, отзываясь на ее немой призыв. Рейн не могла сдержать торжествующий стон.
   Когда она расслабилась, удовлетворив жгучее, неистовое желание, Селик с нежностью вытер ей слезы.
   — Почему ты плачешь? — спросил он тихо.
   — От обиды.
   — Ты шутишь. Ты получила удовольствие и еще чувствуешь себя униженной?
   — Ты сделал это, чтобы меня унизить.
   — Да? Ты, как всегда, отлично читаешь мысли, мой милый ангел-хранитель.
   Рейн вгляделась в его лицо, лишь теперь заметив огонь страсти в его глазах и потемневшие губы.
   — Не хочу наслаждаться одна… Я не… дешевая… Я не распутница.
   — Наслаждаться… Красиво сказано, правда, красиво. — Он подвигал бровями, но быстро посерьезнел. — Не думай, что я уж совсем ничего не получил. Удовлетворение, доставленное женщине, — самое большое счастье для настоящего мужчины в любовных играх. Кроме того, мы только начали, и я берегу силы.
   — Селик, нет. Я не хочу.
   — И я не хочу, — грубовато бросил он, глядя на нее жадными глазами и выгибая ей шею, чтобы удобнее было ее поцеловать.
   Его другая рука все так же удерживала ее руки над головой.
   Мучительно медленно, дюйм за дюймом его губы приближались к ее губам, и она слышала гулкое биение его сердца.
   — Я играю в опасную игру и знаю это. Но я не могу остановиться.
   — И я не могу, — в отчаянии прошептала Рерн, лаская дыханием его губы. — И я не могу.
   Он провел кончиком языка по ее губам и вздохнул с упоением, а потом тихонько подул на нее, осушая упавшие ей на лицо капли его пота.
   — У тебя ужасно стучит сердце, мой ангел.
   — И у тебя тоже.
   — Ты боишься, милая?
   — Боюсь.
   Он кивнул.
   — А ты, Селик? Почему ты так спокоен?
   Он тихо засмеялся, не отрываясь от ее губ, а потом приложил к ним большой палец.
   — Моя госпожа Рейн, я совсем не спокоен, и ты отлично это знаешь, — пробурчал он. — И боюсь я, как никогда в жизни не боялся.
   — Ты? Боишься? Не может быть!
   Селик зарычал в ответ и принялся давить и гладить губами ее губы, пока они не стали мягкими и податливыми, как ему хотелось, и тогда он жадно впился в них…
   Рейн застонала и с готовностью ответила на его поцелуй. Селик пустил в ход зубы и язык, терзая ее послушный рот и давая волю долго сдерживаемому желанию.
   Когда он наконец оторвался от нее, чтобы набрать в грудь воздуха, она вскрикнула:
   — Нет! Еще! — И глухо всхлипнула, смущаясь своего нетерпения.
   Он попросил:
   — Открой рот.
   Она подчинилась.
   Он опалил ее своим языком, погрузив его в бездну ее рта, а потом покинул ее и оставил мучиться пустотой.
   — Ты вся страсть и вечная женственность, — хрипло прошептал он и вновь раздвинул ей языком губы.
   Тотчас она взяла его в плен и долго не отпускала.
   — Ты сжигаешь меня заживо.
   Его огненным поцелуям не было конца. Он длил и длил наслаждение, какого она не знала прежде, безраздельно властвуя над ее ртом, а когда она заметалась, пытаясь перехватить инициативу, не тут-то было. Он крепко прижал ее к ложу, и она окончательно потеряла представление о том, где она и сколько прошло времени. Но себя она не забыла. Она точно помнила, кто она и кто ее возлюбленный. Селик. Ее любовь. Ее возлюбленный.
   Рейн одновременно и стонала от удовольствия и не переставала сопротивляться ласкам Селика, отчего он почти терял голову. В его серебристых глазах пылал огонь желания.
   — Ты меня околдовала, сладкая ведьма.
   Ласковый смех, родившийся из ее собственного удовольствия и торжества над любимым мужчиной, сорвался с ее губ.
   — Отныне я везде и всегда буду с тобой, любовь моя.
   Страстное всепоглощающее желание охватило Рейн. Она вся трепетала, отдаваясь поцелуям Селика и сама целуя его. Он запрокинул ей голову, и Рейн уже не понимала, где его губы, а где ее. Кровь клокотала у нее в жилах. И в то же время она инстинктивно сопротивлялась надвигавшемуся на нее безумию.
   — Рейн! Рейн, ты слышишь меня?
   Она открыла глаза и была ошеломлена красотой Селика, словно выпущенной на волю и очищенной его страстью.
   — Рейн, милая, посмотри на меня. Перестань сопротивляться. Отпусти себя. О Господи… Так лучше, да, только так… сейчас… ты слушаешь?
   Она кивнула, едва дыша под напором чувств, терзавших ее тело, а он продолжал говорить голосом, сводившим ее с ума:
   — Так легко дойти до конца. Не надо стонать. Ты меня погубишь. Сегодня я обещал тебе только поцелуи.
   Она опять застонала, а потом рассмеялась.
   — Если ты это считаешь «только целоваться», то избави меня Бог от всего остального.
   — Я же тебе говорил, что мне нет равных в любовных играх, — заявил он с довольным смешком. — А теперь слушай меня, женщина, потому что ты должна исполнять мои приказания.
   — Да, господин.
   Он довольно усмехнулся.
   — Правильно, женщина. Сейчас я вложу язык тебе в рот, а ты представь, что мы с тобой соединились по-настоящему. Бог ты мой! Мне нравится смотреть, как ты раздвигаешь губы, внимая моим словам.
   Рейн провела языком по внезапно пересохшим губам.
   — Когда я вложу язык… ты представь…
   — Пожалуйста, Селик, — простонала Рейн. — У меня богатое воображение.
   — Да? — ласково переспросил Селик, еще крепче прижимаясь к ней, и вдруг заметил упрямо вздернутый подбородок. — Ну и что?
   — Ну, мне, например, интересно, что ты будешь представлять?
   — Когда?
   — Когда я верну тебе твою ласку и вложу свой язык в твой рот… Когда я буду…
   Селик присвистнул от удовольствия, обрывая поток ее слов, и впился губами ей в губы, показывая без лишних слов, кто учитель и кто ученица.
   Когда его жаркие поцелуи вновь довели ее почти до бессознательного состояния, в глубине ее тела опять стало нарастать неодолимое желание. Рейн было совершенно безразлично, что Селик из другого времени. Ей было плевать, что временами он ведет себя как грубое животное. Она забыла, что он часто раздражает и обижает ее. Он был прекрасен. И он был ее возлюбленным отныне и навеки. Даже если впереди ее больше ничего не ждет.
   — Ты сводишь меня с ума. Никогда, никогда я не чувствовал… О прекрасная Фрея… святой Тор…
   Все тело Селика содрогалось, покорное движению его языка.
   Красные огоньки разгорались в закрытых глазах Рейн и наконец вспыхнули миллионом самых невероятных цветов, и в то же время она ощутила нечто совершенно немыслимое и нестерпимое в самом низу живота, отчего, не помня себя, потянулась к Селику…
   Словно сквозь туман Рейн видела, как Селик, раздвинув ей ноги, поднял голову и закричал в восторге удовлетворенной страсти.
   Должно быть, Рейн ненадолго потеряла сознание, потому что, когда она вновь открыла глаза, Селик лежал рядом и как будто спал, уткнувшись носом ей в шею и глубоко, спокойно дыша.
   — Вы могли бы подождать, пока вам принесут помыться.
   — Что ты сказала? — хрипло спросил Селик, целуя Рейн в шею.
   — Ничего.
   — Я сказала.
   Они увидели Гайду, стоявшую в дверях с чистым бельем, и нескольких слуг за ее спиной с большой лоханью и ведрами с водой, разглядывавших их с откровенным любопытством.
   Селик вскочил. Рейн с сожалением отметила, что его настроение резко изменилось. Наверное, вспомнил о своей невесте. Он показал слугам, куда поставить лохань, и Рейн заметила, как он зло посмотрел на них и как вздулись мышцы у него на руках. Гайда и слуги ушли.
   Из огромной лохани валил пар. Селик повернулся к ней.
   — Будешь мыться первая?
   Рейн возмущенно задрала нос. Лицо у нее горело.
   — А ты будешь стоять и смотреть. Тоже мне, извращенец! Ну, уж нет!
   — Ладно! Тогда я первый, — не стал спорить Селик и погрозил ей пальцем. — Но не двигайся с места. Не то окажешься со мной в лохани. И тогда, клянусь кровью всех богов, я тебя так накормлю мылом, что оно полезет у тебя из всех дыр.
   — Дурак, — пробормотала Рейн.
   — Что ты сказала? — угрожающе переспросил Селик и шагнул к ней.
   — Хорошо. Я сказала «хорошо».
   Селик печально усмехнулся.
   — Кажется, со мной случилось самое плохое, что только может быть. Я начинаю понимать твои словечки.
   Селик снял штаны, собираясь нырнуть в лохань. Несмотря на самые лучшие намерения, Рейн не могла оторвать глаз от его широких плеч и крепких мускулов. Потом она еще раз прочитала слово «М-Е-С-Т-Ь», вырезанное на его предплечье, и медленно перевела взгляд на узкую талию и выпуклые ягодицы. Он начал было поворачиваться, и Рейн затаила дыхание… Неожиданно она закашлялась.
   Ухмыляясь, Селик шагнул в горячую воду, получая великое удовольствие от впечатления, которое на нее производило его тело, и еще оттого, что он смывает с себя дорожную пыль, а она сидит грязная после целого дня дороги.
   Не желая признаваться в своем унижении, Рейн подняла с пола большую сумку, стараясь не делать резких движений под прищуренным и внимательным, как у ястреба, взглядом Селика. С ребяческим нетерпением она вытащила неначатую упаковку леденцов, достала один и положила себе в рот.
   От изумления Селик открыл рот.
   — Ты соврала. Ты сказала, что у тебя больше нет.
   — Да, тех уже нет, но я нашла еще одну упаковку в заднем кармане штанов.
   — Ах ты, лживая ведьма. Сначала ты нарушаешь клятву, потом врешь.
   — Отстань, Селик, Это всего лишь жалкий леденец.
   И Рейн принялась громко его сосать, делая вид, что получает несказанное удовольствие.
   — Смотри не подавись.
   — Не груби.