Страница:
Избавиться? Он хочет их продать? Рейн хотела спросить, не собирается ли он продать и ее тоже, но побоялась его ответа.
— И куда ты потом? Он пожал плечами.
— Может, на юг.
Рейн хотела было еще раз поговорить с ним о том, что мщение… Но в ноздри ей ударил отвратительный запах.
— О Господи, это еще что?
— Это Пейвмент — улица, которую не скоро забудешь. Узнаешь запах бойни и кожи? Смотри.
Селик показал на дома, на которых на огромных крючьях висели разные животные. Потроха валялись на земле. Кровь ручьями стекала в реку. Трудолюбивые ремесленники костяными ножами обдирали шкуры, после чего покрывали их толстым слоем куриного помета. Другие очищали шкуры, которые были положены одна на другую, от куриного помета и окунали их в перебродивший ягодный сок. Вскоре она увидела и конечный результат этих усилий — кожи, натянутые на деревянные рамы, и сшитые из них ботинки, куртки и пояса.
Дома были одновременно и мастерскими, и жилыми помещениями. На задних дворах сидели женщины, играли дети. Вонь, казалось, им вовсе не мешала. Гуси и куры свободно бродили где хотели, свиньи громко хрюкали в маленьких загончиках. Несколько детей играли на деревянных дудках.
Торговцы, ремесленники и их семьи казались вполне мирным народом. Их вид совершенно не соответствовал представлениям людей из времени Рейн о викингах и саксах мрачного средневековья.
Это было не то, что прежде возникало в ее воображении, она видела сцены из битвы под Бруненбургом или воинственного Селика. Она задумалась, пытаясь найти место для своего викинга-изгоя в этой мирной картине.
— Селик, а что бы ты делал, если бы не был воином?
— Что?
— Я хочу сказать, когда моя мать была здесь, ты ведь еще не… сражался, правда?
Он улыбнулся тому, как она выбирает слова.
— Я уже и тогда был викингом.
— Да-да, знаю. Но ты же не собирался быть им до конца жизни. Ты сам говорил мне, что перестал… до того, как…
— Я был купцом.
— Купцом? Таким же, как эти люди, которые сидят на улице?
— Нет. У меня было пять торговых кораблей. Я несколько раз в год ходил в Хедеби и даже в Миклгаард, продавая и покупая.
Ужасная мысль пришла Рейн в голову, и она испугалась.
О Боже, только не это.
— Чем ты торговал?
Он пожал плечами.
— Да всем подряд. — Он пристально посмотрел, на нее и понял. — Нет, недоверчивая женщина, рабами я не торговал.
Рейн с облегчением вздохнула.
— Так и вижу тебя на палубе корабля, плывущего из одного порта в другой.
— Очень рад, что тебе нравится, — проговорил он с шутовским поклоном. — Но я еще был ремесленником. Я делал…
Он замолчал и покраснел, сообразив, что сказал слишком много.
— Что? Ну же? Почему ты замолчал? Что ты делал?
— Зверей, — робко признался он. — Я вырезал из дерева разных, зверей, но почти никогда ими не торговал. Чаще всего просто отдавал их де… знакомым или друзьям, которым они нравились.
Детям. Он отдавал фигурки детям. Хм-м-м. Еще один ключик.
— Мне бы хотелось взглянуть. У тебя они есть?
Он помрачнел.
— Нет. У меня ничего нет. Я все уничтожил. Не хочу даже вспоминать о том безмятежном времени. — Он посмотрел ей прямо в глаза. — Мои руки слишком запачканы кровью.
Они проехали густонаселенную часть города и оказались в предместье, где дома были больше, добротнее и стояли не так скученно. Убби подъехал к Рейн, а Селик приотстал, чтобы поговорить с Гервом. Рейн видела, что Убби совсем измучен, так как из-за долгой дороги у него обострился артрит.
— Убби, я знаю, что в Пейвменте забивают скот. Ты можешь завтра свозить меня туда? Мне надо поговорить с мясниками.
— О чем? Ты голодная?
Рейн рассмеялась.
— Нет. Я возьму у них надпочечные железы и, наверное, сумею изготовить что-то вроде кортизона. Попробуем сотворить чудо с твоим артритом.
Его лицо мгновенно просветлело, но страх победил, когда Рейн объяснила, что такое надпочечные железы.
— Ты хочешь обложить меня коровьими внутренностями?
— Нет, глупый человек, ты будешь принимать это внутрь.
Он ненадолго задумался, взвешивая все за и против.
— Ты говоришь «внутрь», значит, я буду есть эти чертовы внутренности?
— Да, но…
— Никогда! Хозяйка, я позволял массировать мое тело в самых неподходящих местах. Ты сделала меня посмешищем всего Равеншира, вымазав горячей грязью, и я не протестовал. Но и это еще не все. Я плавал в ледяной воде, чтобы доставить тебе удовольствие, не говоря уж о горячих ваннах, в которые ты заставляла меня залезать. Но я отказываюсь есть коровьи внутренности. Даже для меня есть предел.
Рейн залилась смехом в ответ на длинную тираду Убби.
— Убби, я не предлагаю тебе есть их сырыми, потому что так они тебе не помогут. Хотя… х-м-м… надо подумать. А что, если смешать их… измельчив сначала… Можно сделать таблетки. Не знаю, что получится…
— Ха! Я тебе не свинья. Помнишь, ты сама говорила, что из меня получилась бы хорошая свинья?
— Не свинья, а морская свинка, — с улыбкой поправила его Рейн.
Она похлопала Убби по корявой руке. Он в самом деле отлично сотрудничал с ней в поисках средств, которые могли бы улучшить его здоровье. И кое-что ему очень помогло.
— Селик!
Рейн с Убби обернулись и увидели в дверях большого дома маленькую седовласую женщину с добрым лицом. Дом был отделен от соседних двором с деревянной оградой, но своей архитектурой не отличался от обычных домов, принадлежавших викингам. Разве только его богато украшали искусно вырезанные из дерева наличники и дверная рама. Несколько вооруженных воинов охраняли вход, и Рейн заметила других во дворе.
— Мать! — ласково отозвался Селик, спешиваясь и бросая поводья Герву.
— Мать? — спросила Рейн у Убби. — Вроде бы Селик говорил, что у него нет родителей.
— Это Гайда, мать Астрид. Он для нее как сын.
— Мы так беспокоились. Особенно когда узнали о Великой битве. Почему ты не послал нам весть, что жив и здоров, негодяй? — ругала его женщина, пока не оказалась в его объятиях.
Он по-медвежьи облапил ее и поднял в воздух, а она ласково обхватила его шею своими маленькими ручками.
— Селик, сын мой, — сказала она мягко, слегка отстранившись и ласковыми глазами вглядываясь в его лицо, по-видимому, ища новые шрамы. — Отпусти меня немедленно, здоровенный дурень, и дай я тебя покормлю. От тебя только кожа да кости и остались.
Селик от души рассмеялся и, осторожно поставив ее на ноги, положил правую руку ей на плечо. Она прижалась к его груди.
— Я хочу тебя кое с кем познакомить.
Он подал Рейн знак, чтобы она спешилась и подошла к ним.
Когда Рейн приблизилась, Селик спросил маленькую женщину:
— Помнишь Руби Джордан? Жену Торка?
— Конечно, — удивившись странному вопросу, ответила Гайда.
— Эта… заложница… их дочь Торейн. По-другому ее зовут Слякоть… то есть я хотел сказать Дождь. Короче, она — Рейн.
Рейн рассердилась на шутку, которая вовсе не показалась ей смешной.
— Тогда тебя зовут ничтожество, — прошипела она, стараясь, чтобы Гайда не услышала.
Но Гайда услышала, и ее лицо повеселело.
— Я знаю это слово. Ничтожество. Твоя мать говорила. — Она повернулась к Селику и погрозила ему пальцем. — Что ж, очень вовремя сказано. Кстати, надоели мне все твои стражники. Господи Боже мой! Я шагу не могу ступить, чтобы не наткнуться на кого-нибудь из них. Надо же! Дочь Руби! Она родилась после гибели Торка? Какая же она взрослая! Просто не верится! И высокая!
Рейн внимательно вслушивалась в то, что говорила Гайда, но не все понимала в ее скороговорке.
— Что она говорит? — спросила Рейн, повернувшись к Убби.
— Вроде, твоя мать объяснила ей значение слова «ничтожество». Еще она говорит, что Селик поставил тут слишком много стражников, о которых она все время спотыкается, и еще ей не верится, что твоя мать родила дитя Торка после его смерти.
— И она назвала меня высокой? — спросила Рейн, понимая, что Убби старается пощадить ее чувства.
— Да, и это, — признал Убби. — Но любой, кто чуть больше теленка, для нее гигант.
Гайда подошла ближе и, ласково протянув руки к Рейн, заговорила гораздо медленнее:
— Приветствую тебя, Рейн. Дети Торка и Руби — желанные гости в моем доме.
Рейн от души пожала руки маленькой женщине, ни на мгновение не усомнившись в ее искренности.
— Селик сказал, что ты заложница, но в моем доме ты равная среди равных.
Рейн метнула злой взгляд в Селика, который делал вид, будто не замечает ее. Она уже хотела сказать ему пару слов, как вдруг появилась самая прекрасная девушка, какую она когда-либо видела.
— Селик! — закричала огненноволосая семнадцатилетняя красавица, бросаясь в раскрытые объятия Селика.
Он с нескрываемой радостью подхватил ее и закружил по двору. Ничтожество!
— Тайра! — восхищенно воскликнул он, наконец отпустив ее.
Он, не стесняясь, оглядывал девушку с головы до ног. Земляничные волосы, крепкие округлые груди, тонкая талия, узкие бедра, отвратительно маленькие туфельки на ножках.
— Ты стала совсем взрослой, пока меня не было. И очень красивой.
Тайра положила нежную ручку ему на грудь и посмотрела на него знойным взглядом сквозь возмутительно длинные ресницы:
— Значит, пора играть свадьбу.
ГЛАВА 10
— И куда ты потом? Он пожал плечами.
— Может, на юг.
Рейн хотела было еще раз поговорить с ним о том, что мщение… Но в ноздри ей ударил отвратительный запах.
— О Господи, это еще что?
— Это Пейвмент — улица, которую не скоро забудешь. Узнаешь запах бойни и кожи? Смотри.
Селик показал на дома, на которых на огромных крючьях висели разные животные. Потроха валялись на земле. Кровь ручьями стекала в реку. Трудолюбивые ремесленники костяными ножами обдирали шкуры, после чего покрывали их толстым слоем куриного помета. Другие очищали шкуры, которые были положены одна на другую, от куриного помета и окунали их в перебродивший ягодный сок. Вскоре она увидела и конечный результат этих усилий — кожи, натянутые на деревянные рамы, и сшитые из них ботинки, куртки и пояса.
Дома были одновременно и мастерскими, и жилыми помещениями. На задних дворах сидели женщины, играли дети. Вонь, казалось, им вовсе не мешала. Гуси и куры свободно бродили где хотели, свиньи громко хрюкали в маленьких загончиках. Несколько детей играли на деревянных дудках.
Торговцы, ремесленники и их семьи казались вполне мирным народом. Их вид совершенно не соответствовал представлениям людей из времени Рейн о викингах и саксах мрачного средневековья.
Это было не то, что прежде возникало в ее воображении, она видела сцены из битвы под Бруненбургом или воинственного Селика. Она задумалась, пытаясь найти место для своего викинга-изгоя в этой мирной картине.
— Селик, а что бы ты делал, если бы не был воином?
— Что?
— Я хочу сказать, когда моя мать была здесь, ты ведь еще не… сражался, правда?
Он улыбнулся тому, как она выбирает слова.
— Я уже и тогда был викингом.
— Да-да, знаю. Но ты же не собирался быть им до конца жизни. Ты сам говорил мне, что перестал… до того, как…
— Я был купцом.
— Купцом? Таким же, как эти люди, которые сидят на улице?
— Нет. У меня было пять торговых кораблей. Я несколько раз в год ходил в Хедеби и даже в Миклгаард, продавая и покупая.
Ужасная мысль пришла Рейн в голову, и она испугалась.
О Боже, только не это.
— Чем ты торговал?
Он пожал плечами.
— Да всем подряд. — Он пристально посмотрел, на нее и понял. — Нет, недоверчивая женщина, рабами я не торговал.
Рейн с облегчением вздохнула.
— Так и вижу тебя на палубе корабля, плывущего из одного порта в другой.
— Очень рад, что тебе нравится, — проговорил он с шутовским поклоном. — Но я еще был ремесленником. Я делал…
Он замолчал и покраснел, сообразив, что сказал слишком много.
— Что? Ну же? Почему ты замолчал? Что ты делал?
— Зверей, — робко признался он. — Я вырезал из дерева разных, зверей, но почти никогда ими не торговал. Чаще всего просто отдавал их де… знакомым или друзьям, которым они нравились.
Детям. Он отдавал фигурки детям. Хм-м-м. Еще один ключик.
— Мне бы хотелось взглянуть. У тебя они есть?
Он помрачнел.
— Нет. У меня ничего нет. Я все уничтожил. Не хочу даже вспоминать о том безмятежном времени. — Он посмотрел ей прямо в глаза. — Мои руки слишком запачканы кровью.
Они проехали густонаселенную часть города и оказались в предместье, где дома были больше, добротнее и стояли не так скученно. Убби подъехал к Рейн, а Селик приотстал, чтобы поговорить с Гервом. Рейн видела, что Убби совсем измучен, так как из-за долгой дороги у него обострился артрит.
— Убби, я знаю, что в Пейвменте забивают скот. Ты можешь завтра свозить меня туда? Мне надо поговорить с мясниками.
— О чем? Ты голодная?
Рейн рассмеялась.
— Нет. Я возьму у них надпочечные железы и, наверное, сумею изготовить что-то вроде кортизона. Попробуем сотворить чудо с твоим артритом.
Его лицо мгновенно просветлело, но страх победил, когда Рейн объяснила, что такое надпочечные железы.
— Ты хочешь обложить меня коровьими внутренностями?
— Нет, глупый человек, ты будешь принимать это внутрь.
Он ненадолго задумался, взвешивая все за и против.
— Ты говоришь «внутрь», значит, я буду есть эти чертовы внутренности?
— Да, но…
— Никогда! Хозяйка, я позволял массировать мое тело в самых неподходящих местах. Ты сделала меня посмешищем всего Равеншира, вымазав горячей грязью, и я не протестовал. Но и это еще не все. Я плавал в ледяной воде, чтобы доставить тебе удовольствие, не говоря уж о горячих ваннах, в которые ты заставляла меня залезать. Но я отказываюсь есть коровьи внутренности. Даже для меня есть предел.
Рейн залилась смехом в ответ на длинную тираду Убби.
— Убби, я не предлагаю тебе есть их сырыми, потому что так они тебе не помогут. Хотя… х-м-м… надо подумать. А что, если смешать их… измельчив сначала… Можно сделать таблетки. Не знаю, что получится…
— Ха! Я тебе не свинья. Помнишь, ты сама говорила, что из меня получилась бы хорошая свинья?
— Не свинья, а морская свинка, — с улыбкой поправила его Рейн.
Она похлопала Убби по корявой руке. Он в самом деле отлично сотрудничал с ней в поисках средств, которые могли бы улучшить его здоровье. И кое-что ему очень помогло.
— Селик!
Рейн с Убби обернулись и увидели в дверях большого дома маленькую седовласую женщину с добрым лицом. Дом был отделен от соседних двором с деревянной оградой, но своей архитектурой не отличался от обычных домов, принадлежавших викингам. Разве только его богато украшали искусно вырезанные из дерева наличники и дверная рама. Несколько вооруженных воинов охраняли вход, и Рейн заметила других во дворе.
— Мать! — ласково отозвался Селик, спешиваясь и бросая поводья Герву.
— Мать? — спросила Рейн у Убби. — Вроде бы Селик говорил, что у него нет родителей.
— Это Гайда, мать Астрид. Он для нее как сын.
— Мы так беспокоились. Особенно когда узнали о Великой битве. Почему ты не послал нам весть, что жив и здоров, негодяй? — ругала его женщина, пока не оказалась в его объятиях.
Он по-медвежьи облапил ее и поднял в воздух, а она ласково обхватила его шею своими маленькими ручками.
— Селик, сын мой, — сказала она мягко, слегка отстранившись и ласковыми глазами вглядываясь в его лицо, по-видимому, ища новые шрамы. — Отпусти меня немедленно, здоровенный дурень, и дай я тебя покормлю. От тебя только кожа да кости и остались.
Селик от души рассмеялся и, осторожно поставив ее на ноги, положил правую руку ей на плечо. Она прижалась к его груди.
— Я хочу тебя кое с кем познакомить.
Он подал Рейн знак, чтобы она спешилась и подошла к ним.
Когда Рейн приблизилась, Селик спросил маленькую женщину:
— Помнишь Руби Джордан? Жену Торка?
— Конечно, — удивившись странному вопросу, ответила Гайда.
— Эта… заложница… их дочь Торейн. По-другому ее зовут Слякоть… то есть я хотел сказать Дождь. Короче, она — Рейн.
Рейн рассердилась на шутку, которая вовсе не показалась ей смешной.
— Тогда тебя зовут ничтожество, — прошипела она, стараясь, чтобы Гайда не услышала.
Но Гайда услышала, и ее лицо повеселело.
— Я знаю это слово. Ничтожество. Твоя мать говорила. — Она повернулась к Селику и погрозила ему пальцем. — Что ж, очень вовремя сказано. Кстати, надоели мне все твои стражники. Господи Боже мой! Я шагу не могу ступить, чтобы не наткнуться на кого-нибудь из них. Надо же! Дочь Руби! Она родилась после гибели Торка? Какая же она взрослая! Просто не верится! И высокая!
Рейн внимательно вслушивалась в то, что говорила Гайда, но не все понимала в ее скороговорке.
— Что она говорит? — спросила Рейн, повернувшись к Убби.
— Вроде, твоя мать объяснила ей значение слова «ничтожество». Еще она говорит, что Селик поставил тут слишком много стражников, о которых она все время спотыкается, и еще ей не верится, что твоя мать родила дитя Торка после его смерти.
— И она назвала меня высокой? — спросила Рейн, понимая, что Убби старается пощадить ее чувства.
— Да, и это, — признал Убби. — Но любой, кто чуть больше теленка, для нее гигант.
Гайда подошла ближе и, ласково протянув руки к Рейн, заговорила гораздо медленнее:
— Приветствую тебя, Рейн. Дети Торка и Руби — желанные гости в моем доме.
Рейн от души пожала руки маленькой женщине, ни на мгновение не усомнившись в ее искренности.
— Селик сказал, что ты заложница, но в моем доме ты равная среди равных.
Рейн метнула злой взгляд в Селика, который делал вид, будто не замечает ее. Она уже хотела сказать ему пару слов, как вдруг появилась самая прекрасная девушка, какую она когда-либо видела.
— Селик! — закричала огненноволосая семнадцатилетняя красавица, бросаясь в раскрытые объятия Селика.
Он с нескрываемой радостью подхватил ее и закружил по двору. Ничтожество!
— Тайра! — восхищенно воскликнул он, наконец отпустив ее.
Он, не стесняясь, оглядывал девушку с головы до ног. Земляничные волосы, крепкие округлые груди, тонкая талия, узкие бедра, отвратительно маленькие туфельки на ножках.
— Ты стала совсем взрослой, пока меня не было. И очень красивой.
Тайра положила нежную ручку ему на грудь и посмотрела на него знойным взглядом сквозь возмутительно длинные ресницы:
— Значит, пора играть свадьбу.
ГЛАВА 10
— Ах ты, маленькая шалунья! — воскликнул Селик, с наслаждением вдыхая аромат великолепных волос Тайры.
Смеясь, он легонько шлепнул ее по соблазнительной попке.
Когда он наконец оторвался от прелестной милашки, то с изумлением заметил страдальческое выражение на лице Рейн. Сначала он ничего не понял, а потом до него дошло, что Рейн, наверняка, слышала слова Тайры и решила, будто он помолвлен с этим младенцем. Святой Тор! Да Тайра ему как сестра. Только слепой может это не видеть. И Рейн, мгновенно сообразил он. Она закусила дрогнувшую нижнюю губу и округлила золотистые глаза, не давая пролиться выступившим на них слезам.
Ему захотелось немедленно подойти к ней и успокоить, но он остановил себя. Может быть, ошибка Рейн ему на пользу? Он позволил им зайти слишком далеко в их взаимном влечении. Господи! Он и так уже никого и ничего не замечает вокруг. Сколько еще он выдержит? Сколько надо, подумал Селик. Тем более, теперь он знает, что может ее обрюхатить. Лучше маленькая беда сейчас, чем большая потом, когда ему придется уйти от нее.
Он заставил себя отвернуться от Рейн и наклонился к Тайре, которая едва доставала ему до подбородка, прошептав, чтобы только она одна могла его слышать:
— Осторожней, девочка. Ты говорила это, когда тебе было пять, а мне восемнадцать. А ведь теперь я и впрямь могу сделать тебе предложение. Что тогда скажешь?
Она сверкнула улыбкой и не замедлила с ответом:
— Да, конечно.
— Ха! Это ты сейчас так говоришь. А как быть со всеми твоими поклонниками, которые просят твоей руки?
Селик знал, что Рейн ничего не слышала из их разговора с того места, где она стояла, застыв от жестокой боли, но зато она видела их улыбки и вполне могла предположить любовную, игру. Даже Убби сердито смотрел на него и молча осуждал.
Тайра отлично вошла в роль. Избалованная шалунья мило надула губки и прижала пальчик к подбородку, словно размышляя, стоит или не стоит давать отставку всем поклонникам сразу.
— Хм-м-м. Надо подумать.
— Тайра, стыдись! — вмешалась Гайда, после чего пригласила всех в дом.
Селик заставил себя смотреть прямо перед собой и не оглядываться на Рейн. Он боялся, что не выдержит и признается в своей шутке, чтобы она не мучилась из-за его выдуманного предательства.
Предательство!
Почему вдруг предательство? Селик сам не понимал себя. Он ничем не обязан колдунье из неведомой страны.
Она спасла тебе жизнь.
— Ага. Но я дорого заплатил за это, выслушивая ее бесконечные проповеди, разве нет? — спросил Селик, поворачиваясь к Убби.
— Что?
Убби посмотрел на него так, словно у него неожиданно вырос второй нос.
Тогда он проговорил с нарочитой бесстрастностью:
— Ты напомнил, что Рейн спасла мне жизнь, и…
— Я?
— Ну, конечно, ты.
— Когда?
— Только что.
Убби возвел глаза к небу и улыбнулся, а потом с любопытством посмотрел на Селика.
— Что я еще сказал?
Селик сразу же остановился, упер руки в бока и выругал себя за то, что позволил втянуть себя в безнадежный спор с Убби. В конце концов он махнул рукой и со злостью проговорил:
— Что ты лошадь, а я — лошадиный зад.
— Не может быть!
Селик холодно посмотрел на него.
— Не говорил, так думал.
К его удивлению, Убби энергично кивнул головой:
— Да. Потому что ты обращаешься с хозяйкой, словно… Позволь мне иметь смелость выразить мое смиренное мнение. Ты вел себя хуже, чем лошадиная задница.
Селик удивился так, что даже забыл рассердиться. Его верный слуга редко говорил с ним подобным тоном.
— Разве ее морили голодом или били? Никто не угрожал ей телесным наказанием? Нет. Я думаю, ты забываешь, Убби, что она просто заложница, как все остальные.
— Ага! Так я и поверил. И вообще, хотел бы я знать, где бродят твои мысли. Может быть, они застряли в палке, которую ты давно не кормишь? — Убби многозначительно посмотрел на штаны Селика и, фыркнув, пошел прочь.
Селик чувствовал присутствие Рейн, возможно, благодаря ее «Страсти», но, когда он повернулся в ее сторону, то увидел, что она не отрывает глаз от Тайры, которая помогала Гайде готовить угощение для неожиданных гостей.
Черт бы ее побрал! Неужели она в самом деле думает, будто мне нужна Тайра? Ну как можно быть такой слепой? Ох. Надо с ней поговорить. Разубедить ее… Нет. Нельзя.
Селик решительно шагнул к очагу в центре просторной комнаты и, положив руку на плечо Тайры, наклонился к ней и зашептал на ухо первое, что пришло ему на ум, отчего она звонко, от души расхохоталась.
Он слышал тяжелое дыхание Рейн за своей спиной, и ему пришлось крепко держать себя в руках, чтобы не броситься к ней.
Рейн в своей другой жизни и не подозревала, что может ощущать такую боль из-за мужчины. Двуличный обманщик, ничтожество.
«Он любит Тайру.» — думала она.
Нет, надо быть честной. Селик не давал ей никаких обещаний. Она сама призналась ему в любви, а он более чем ясно показал, что ему ее любовь не нужна. В лучшем случае, он хочет с ней спать.
Он любит Тайру.
Да, приходится признать, выглядит она сейчас дура-дурой.
Надо же было придумать такое. Прекрасная спасительница из будущего приходит к варвару. Ха! Слава Богу, что она сама-то уцелела пока.
Он любит Тайру.
О Боже, как ей жить без него? До сих пор она по-настоящему не осознавала, как тесно переплелись их жизни. Хотя она понимала, что все больше и больше привязывается к Селику, но думала, что может себя контролировать, как контролировала все в своей жизни в двадцатом веке — образование, карьеру, семью, чувства, привязанности. Ее маленькое хозяйство полностью подчинялось ее воле.
Он любит Тайру.
Рейн ссутулилась и отошла подальше от радостных болтунов, столпившихся в большой комнате. Селик и Убби стояли посередине, распределяя обязанности среди воинов. Гайда разговаривала со слугами возле очага, пока Тайра уставляла длинные столы деревянными блюдами и кубками.
С трудом сдерживая слезы, Рейн направилась к двери, не в силах сопротивляться настойчивому желанию покинуть дом, где сияли счастьем Селик и его невеста. Никто даже не заметил ее ухода.
Идя той же дорогой, какой они приехали, Рейн вначале ничего не замечала кругом. Но потом в голове у нее засела отчаянная мысль.
Коппергейт.
Если она вернется в Коппергейт, на место будущего Музея викингов, возможно, ей удастся найти ключ к двери, что ведет в ее время.
Он любит Тайру.
Рейн никак не могла сосредоточиться, по крайней мере, не на своей миссии в прошлом времени. Она, вечно носившаяся с идеей совершенства, должна была сейчас признать свою неудачу. Горькую пилюлю припасла для нее судьба.
Еще ей не хотелось думать о Селике. Как он воспримет ее исчезновение? Наверное, с радостью. Хочешь не хочешь, а она действительно в последнее время стала чересчур сварливой и самодовольной.
И она совершенно запретила себе думать о своей прежней жизни в удобном чистеньком мирке, где была когда-то счастлива… нет… довольна своей судьбой уважаемого врача. Почему она приходит в ужас от одной мысли о возвращении в эту жизнь? Чего ей тогда не хватало?
«Любви», — ответил голос.
«Но Селик не любит меня», — кричала ее душа.
А если любит? Ты останешься с ним?
Да… нет… не знаю.
Несмотря на слезы, туманившие глаза Рейн, найти дорогу в путаных уличках Йорвика оказалось совсем нетрудно. Она легко узнавала лавки ремесленников, которые ей показывал Селик.
Замедлив шаг, Рейн крутила головой во все стороны, стараясь определить место будущего музея. Внезапно она почувствовала, как волосы у нее встали дыбом, словно наэлектризованные. Заброшенный дом неподалеку притягивал ее, и она в своем смятенном состоянии была не в силах сопротивляться. Да и не хотела…
Ей казалось, что, подхваченная торнадо, она уже не владеет собой. Почему-то она точно знала, что если шагнет за скрипучую дверь, то вихрь унесет ее обратно в двадцатый век.
Рейн ходила вокруг дома, и слезы текли у нее по лицу. Она то приближалась к нему, то отходила подальше: у нее было чувство, будто неодолимый магнит затягивает ее внутрь. Ей хотелось сделать последний шаг, и что-то удерживало ее от этого. Она хмурилась, сама не понимая, почему она колеблется.
— Не уходи. Не сейчас.
Рейн вздрогнула от неожиданности и обернулась.
Селик стоял в нескольких футах от нее. Его загорелое лицо побледнело от страха. Из-за меня? Рейн судорожно проглотила застрявший в горле комок. Слезы мешали ей видеть.
Он молча протянул к ней руку, и его серебристые глаза умоляли ее вернуться. Сам он не мог сделать ни шагу, чувствуя необычность этого места. Она ведь была совсем близко к временному туннелю…
Рейн попыталась напомнить себе, что Селик любит другую женщину и ей нечего тут делать. Ее разум говорил ей, что надо осмысленно подходить ко всему, и в первую очередь необходимо решить, что же правильно и что неправильно в сложившейся ситуации. Зато ее женская душа торжествовала победу, когда она сделала один-другой неуверенный шаг подальше от будущего и поближе к ее сверкающей путеводной звезде в когда-то немыслимо далеком прошлом.
Селик крепко обнял ее, и Рейн показалось, что она вернулась домой. Он прижал ее к себе и принялся лихорадочно гладить ей плечи, спину, бедра, ягодицы. Потом он еще крепче прижал ее к себе, как будто боясь, как бы она в самом деле не исчезла.
Держа ее за плечи, он отошел подальше от заброшенного дома, и его лицо из бледного стало багровым от гнева.
— Ты солгала, Рейн. Разве не ты обещала, если я не буду снимать скальпы, то ты не убежишь?
Гневно сверкавшие, прекрасные глаза Селика были похожи на льдинки. Шрам резко выделялся на его лице. Стиснув зубы, он не говорил, а шипел, бросая ей в лицо обвинения.
— Мне было трудно нарушить обещание, Селик, но я так расстроилась, увидев тебя с Тайрой.
— Тайра, Бланш, пусть хоть сто женщин, это не причина нарушать клятву. Мы обсудим это потом, когда вернемся к Гайде.
С этими словами он потянул ее за собой к Яростному, который с удовольствием пощипывал траву возле дороги. Одним резким движением он вскинул ее на спину Яростному, потом сам вскочил в седло позади нее.
Рейн была поражена его горячностью.
— Селик, я думала, ты обрадуешься, если я уйду, ведь ты злился на меня. Почему? Почему ты не дал мне уйти? Неужели я в самом деле нужна тебе как заложница?
Селик прищурился, нагло оглядывая ее и как бы оценивая ее достоинства. По-видимому, она не так уж много стоит, решила Рейн, когда он отвел глаза и отгрызнулся:
— С какой стати я должен тебе что-то объяснять? Еще не хватало. Слишком я нянчился с тобой до сих пор. Теперь все будет по-другому, раз твоему слову нельзя верить.
Рейн внимательно поглядела на него, пытаясь сопоставить его гнев с тем страхом, который она читала на его лице, когда он решил, что она собралась покинуть его.
Когда конь пошел быстрее, Рейн ухватила Селика за талию для равновесия. Он коротко вздохнул. Она решила посмотреть, что будет дальше, и прижалась к нему, мгновенно ощутив, как напряглось его тело.
Он даже дернулся, словно его ошпарили кипятком. И внезапно она подумала, что, похоже, он влюблен не в прекрасную Тайру, а в нее.
— Отодвинься.
Рейн услышала, как Селик заскрипел зубами.
— Что…
— Отодвинься сейчас же, или, клянусь всеми скандинавскими и христианскими богами, я разверну тебя в седле и возьму здесь и сейчас… Прямо на коне и посреди Коппергейта.
Рейн представила это и совсем не испугалась, но все же отодвинулась.
— Зачем ты притащил меня в Йорвик, если знал, что тебя ждет Тайра? — холодно спросила она.
— Я достаточно отвечал на твои вопросы. Знай, женщина, тебе придется заплатить за неприятности, которые ты причинила мне сегодня.
— Выпорешь меня? — поддразнила она его, тыкаясь щекой в его теплую грудь и не обращая внимания ни на его тон, ни на затвердевшие мышцы.
— Может быть.
— А почему бы тебе тоже не нарушить клятву и не снять с меня скальп.
Он хмыкнул.
— Да нет, думаю, ты это не сделаешь. Ты как-то сказал мне, что мои волосы похожи на золотую пряжу. Никто не говорил мне такие красивые слова, Селик. Ты знаешь это?
Она по-кошачьи потерлась щекой о его шерстяную тунику и с удовольствием убедилась, что его сердце застучало быстрее.
— Не будь так уверена в себе, женщина, — проворчал он.
— Ладно. Наверное, викинги сами знают, как пытать. Ну, например… О, можно защекотать до смерти. Но я не боюсь щекотки, так что не имеет смысла. К тому же, я буду голой… и ты… и…
Селик, хрипло вскрикнув, закрыл ей рот рукой.
— Хватит, женщина. Не думай, что можешь крутить мной, как хочешь. Если ты не прекратишь, я найду проклятую точку «Г», откопаю ее и прибью гвоздями к твоему лбу, чтобы все видели, какая ты.
Рейн подождала, пока он уберет руку, и проговорила с невинным видом:
— Думаешь, ты знаешь, где она находится?
— Что?
— Моя точка «Г».
Рейн услышала сдавленный смешок и несказанно удивилась, когда Селик положил ладонь на ее лоно и нажал большим пальцем немного повыше.
— Здесь. Внутри, конечно.
Рейн с удивлением поглядела на него, пораженная его знанием женской анатомии и тем, что из ее разговоров о сексуальных руководствах и женском оргазме Селик не пропустил ни слова, все правильно поняв и запомнив. Несмотря на свой все еще мрачный вид, он подмигнул ей с обычным мужским самодовольством.
— Некоторые вещи мужчины знают и без книг.
Теперь хмыкнула Рейн.
Когда они вернулись в дом Гайды, все уже обедали. Гайда и ее семья сидели во главе стола, дальше — воины Селика и еще дальше пленники, ставшие воинами. Селик грубо схватил Рейн за шиворот и, как бы показывая свою власть над беглянкой, подтолкнул ее к почетному столу.
Сам он уселся на стул с высокой спинкой, на который ему указала Гайда, а потом приказал слугам принести табуретку для Рейн и усадил ее рядом с собой. «Обращается, как с собачкой», — подумала она, скрипя зубами.
Однако стоило ей открыть рот, чтобы сказать ему все, что она о нем думает, как он сунул в него кусок жареной оленины. Тогда Рейн попыталась встать, но он, положив ладонь ей на голову, вернул ее на место.
Рейн поглотил красный туман гнева и унижения, и она ничего не видела и не слышала из того, о чем беседовали за столом.
Гайда с осуждением посмотрела на Селика, но выговора ему не сделала. Вместо этого, она спросила:
— Когда наступит конец сражением, Селик? В городе только и говорят, что о Великой битве. Там было много убитых и раненых?
— Никогда не наступит, мать, и ты это знаешь, — устало ответил Селик. — Пока все скандинавы не уйдут из Нортумбрии.
Рейн ощутила боль Селика по тому, как он непроизвольно сжал ей голову.
Убедившись, что всем хватает еды и эля, Гайда вновь обратилась к Селику:
— Тогда тебе небезопасно находиться в Йорвике. Сегодня я видела воинов из свиты короля Ательстана возле гавани.
— Они ищут Анлафа, а он уже давно у себя в Дублине. Но ты права. Мне стоит позаботиться об охране.
— А что делать с пленниками?
Гайда махнула головой в сторону Бланш, которая помогала ее слугам готовить еду.
Идифу, которая, как предполагалось, должна была чистить горшки, болтала с мужчинами.
Селик пожал плечами:
— Оставь себе, сколько хочешь. Остальных я продам.
У Рейн кровь застыла в жилах. Откуда ей было знать, как Селик намеревался поступить с ней самой? Однако прежде, чем она успела вымолвить хоть слово, Селик приложил ей палец к губам.
— Пожалуй, Бланш, сгодится помогать в доме, а другие пусть убираются, — решила Гайда. — По правде говоря, ты оставляешь так много людей, чтобы охранять меня и Тайру, что мы шагу ступить не можем, чтобы на наткнуться на кого-нибудь. К тому же мне приходится кормить много лишних ртов.
Словно только что вспомнив о Рейн, Гайда спросила:
— А что будет с дочерью Руби и Торка? Ты ее тоже продашь?
Он так долго молчал, что Рейн не выдержала и уже собралась встать, чтобы высказать свое мнение о его умственных способностях, но Селик вновь запустил пальцы в ее волосы и не позволил ей выйти из его воли.
Смеясь, он легонько шлепнул ее по соблазнительной попке.
Когда он наконец оторвался от прелестной милашки, то с изумлением заметил страдальческое выражение на лице Рейн. Сначала он ничего не понял, а потом до него дошло, что Рейн, наверняка, слышала слова Тайры и решила, будто он помолвлен с этим младенцем. Святой Тор! Да Тайра ему как сестра. Только слепой может это не видеть. И Рейн, мгновенно сообразил он. Она закусила дрогнувшую нижнюю губу и округлила золотистые глаза, не давая пролиться выступившим на них слезам.
Ему захотелось немедленно подойти к ней и успокоить, но он остановил себя. Может быть, ошибка Рейн ему на пользу? Он позволил им зайти слишком далеко в их взаимном влечении. Господи! Он и так уже никого и ничего не замечает вокруг. Сколько еще он выдержит? Сколько надо, подумал Селик. Тем более, теперь он знает, что может ее обрюхатить. Лучше маленькая беда сейчас, чем большая потом, когда ему придется уйти от нее.
Он заставил себя отвернуться от Рейн и наклонился к Тайре, которая едва доставала ему до подбородка, прошептав, чтобы только она одна могла его слышать:
— Осторожней, девочка. Ты говорила это, когда тебе было пять, а мне восемнадцать. А ведь теперь я и впрямь могу сделать тебе предложение. Что тогда скажешь?
Она сверкнула улыбкой и не замедлила с ответом:
— Да, конечно.
— Ха! Это ты сейчас так говоришь. А как быть со всеми твоими поклонниками, которые просят твоей руки?
Селик знал, что Рейн ничего не слышала из их разговора с того места, где она стояла, застыв от жестокой боли, но зато она видела их улыбки и вполне могла предположить любовную, игру. Даже Убби сердито смотрел на него и молча осуждал.
Тайра отлично вошла в роль. Избалованная шалунья мило надула губки и прижала пальчик к подбородку, словно размышляя, стоит или не стоит давать отставку всем поклонникам сразу.
— Хм-м-м. Надо подумать.
— Тайра, стыдись! — вмешалась Гайда, после чего пригласила всех в дом.
Селик заставил себя смотреть прямо перед собой и не оглядываться на Рейн. Он боялся, что не выдержит и признается в своей шутке, чтобы она не мучилась из-за его выдуманного предательства.
Предательство!
Почему вдруг предательство? Селик сам не понимал себя. Он ничем не обязан колдунье из неведомой страны.
Она спасла тебе жизнь.
— Ага. Но я дорого заплатил за это, выслушивая ее бесконечные проповеди, разве нет? — спросил Селик, поворачиваясь к Убби.
— Что?
Убби посмотрел на него так, словно у него неожиданно вырос второй нос.
Тогда он проговорил с нарочитой бесстрастностью:
— Ты напомнил, что Рейн спасла мне жизнь, и…
— Я?
— Ну, конечно, ты.
— Когда?
— Только что.
Убби возвел глаза к небу и улыбнулся, а потом с любопытством посмотрел на Селика.
— Что я еще сказал?
Селик сразу же остановился, упер руки в бока и выругал себя за то, что позволил втянуть себя в безнадежный спор с Убби. В конце концов он махнул рукой и со злостью проговорил:
— Что ты лошадь, а я — лошадиный зад.
— Не может быть!
Селик холодно посмотрел на него.
— Не говорил, так думал.
К его удивлению, Убби энергично кивнул головой:
— Да. Потому что ты обращаешься с хозяйкой, словно… Позволь мне иметь смелость выразить мое смиренное мнение. Ты вел себя хуже, чем лошадиная задница.
Селик удивился так, что даже забыл рассердиться. Его верный слуга редко говорил с ним подобным тоном.
— Разве ее морили голодом или били? Никто не угрожал ей телесным наказанием? Нет. Я думаю, ты забываешь, Убби, что она просто заложница, как все остальные.
— Ага! Так я и поверил. И вообще, хотел бы я знать, где бродят твои мысли. Может быть, они застряли в палке, которую ты давно не кормишь? — Убби многозначительно посмотрел на штаны Селика и, фыркнув, пошел прочь.
Селик чувствовал присутствие Рейн, возможно, благодаря ее «Страсти», но, когда он повернулся в ее сторону, то увидел, что она не отрывает глаз от Тайры, которая помогала Гайде готовить угощение для неожиданных гостей.
Черт бы ее побрал! Неужели она в самом деле думает, будто мне нужна Тайра? Ну как можно быть такой слепой? Ох. Надо с ней поговорить. Разубедить ее… Нет. Нельзя.
Селик решительно шагнул к очагу в центре просторной комнаты и, положив руку на плечо Тайры, наклонился к ней и зашептал на ухо первое, что пришло ему на ум, отчего она звонко, от души расхохоталась.
Он слышал тяжелое дыхание Рейн за своей спиной, и ему пришлось крепко держать себя в руках, чтобы не броситься к ней.
Рейн в своей другой жизни и не подозревала, что может ощущать такую боль из-за мужчины. Двуличный обманщик, ничтожество.
«Он любит Тайру.» — думала она.
Нет, надо быть честной. Селик не давал ей никаких обещаний. Она сама призналась ему в любви, а он более чем ясно показал, что ему ее любовь не нужна. В лучшем случае, он хочет с ней спать.
Он любит Тайру.
Да, приходится признать, выглядит она сейчас дура-дурой.
Надо же было придумать такое. Прекрасная спасительница из будущего приходит к варвару. Ха! Слава Богу, что она сама-то уцелела пока.
Он любит Тайру.
О Боже, как ей жить без него? До сих пор она по-настоящему не осознавала, как тесно переплелись их жизни. Хотя она понимала, что все больше и больше привязывается к Селику, но думала, что может себя контролировать, как контролировала все в своей жизни в двадцатом веке — образование, карьеру, семью, чувства, привязанности. Ее маленькое хозяйство полностью подчинялось ее воле.
Он любит Тайру.
Рейн ссутулилась и отошла подальше от радостных болтунов, столпившихся в большой комнате. Селик и Убби стояли посередине, распределяя обязанности среди воинов. Гайда разговаривала со слугами возле очага, пока Тайра уставляла длинные столы деревянными блюдами и кубками.
С трудом сдерживая слезы, Рейн направилась к двери, не в силах сопротивляться настойчивому желанию покинуть дом, где сияли счастьем Селик и его невеста. Никто даже не заметил ее ухода.
Идя той же дорогой, какой они приехали, Рейн вначале ничего не замечала кругом. Но потом в голове у нее засела отчаянная мысль.
Коппергейт.
Если она вернется в Коппергейт, на место будущего Музея викингов, возможно, ей удастся найти ключ к двери, что ведет в ее время.
Он любит Тайру.
Рейн никак не могла сосредоточиться, по крайней мере, не на своей миссии в прошлом времени. Она, вечно носившаяся с идеей совершенства, должна была сейчас признать свою неудачу. Горькую пилюлю припасла для нее судьба.
Еще ей не хотелось думать о Селике. Как он воспримет ее исчезновение? Наверное, с радостью. Хочешь не хочешь, а она действительно в последнее время стала чересчур сварливой и самодовольной.
И она совершенно запретила себе думать о своей прежней жизни в удобном чистеньком мирке, где была когда-то счастлива… нет… довольна своей судьбой уважаемого врача. Почему она приходит в ужас от одной мысли о возвращении в эту жизнь? Чего ей тогда не хватало?
«Любви», — ответил голос.
«Но Селик не любит меня», — кричала ее душа.
А если любит? Ты останешься с ним?
Да… нет… не знаю.
Несмотря на слезы, туманившие глаза Рейн, найти дорогу в путаных уличках Йорвика оказалось совсем нетрудно. Она легко узнавала лавки ремесленников, которые ей показывал Селик.
Замедлив шаг, Рейн крутила головой во все стороны, стараясь определить место будущего музея. Внезапно она почувствовала, как волосы у нее встали дыбом, словно наэлектризованные. Заброшенный дом неподалеку притягивал ее, и она в своем смятенном состоянии была не в силах сопротивляться. Да и не хотела…
Ей казалось, что, подхваченная торнадо, она уже не владеет собой. Почему-то она точно знала, что если шагнет за скрипучую дверь, то вихрь унесет ее обратно в двадцатый век.
Рейн ходила вокруг дома, и слезы текли у нее по лицу. Она то приближалась к нему, то отходила подальше: у нее было чувство, будто неодолимый магнит затягивает ее внутрь. Ей хотелось сделать последний шаг, и что-то удерживало ее от этого. Она хмурилась, сама не понимая, почему она колеблется.
— Не уходи. Не сейчас.
Рейн вздрогнула от неожиданности и обернулась.
Селик стоял в нескольких футах от нее. Его загорелое лицо побледнело от страха. Из-за меня? Рейн судорожно проглотила застрявший в горле комок. Слезы мешали ей видеть.
Он молча протянул к ней руку, и его серебристые глаза умоляли ее вернуться. Сам он не мог сделать ни шагу, чувствуя необычность этого места. Она ведь была совсем близко к временному туннелю…
Рейн попыталась напомнить себе, что Селик любит другую женщину и ей нечего тут делать. Ее разум говорил ей, что надо осмысленно подходить ко всему, и в первую очередь необходимо решить, что же правильно и что неправильно в сложившейся ситуации. Зато ее женская душа торжествовала победу, когда она сделала один-другой неуверенный шаг подальше от будущего и поближе к ее сверкающей путеводной звезде в когда-то немыслимо далеком прошлом.
Селик крепко обнял ее, и Рейн показалось, что она вернулась домой. Он прижал ее к себе и принялся лихорадочно гладить ей плечи, спину, бедра, ягодицы. Потом он еще крепче прижал ее к себе, как будто боясь, как бы она в самом деле не исчезла.
Держа ее за плечи, он отошел подальше от заброшенного дома, и его лицо из бледного стало багровым от гнева.
— Ты солгала, Рейн. Разве не ты обещала, если я не буду снимать скальпы, то ты не убежишь?
Гневно сверкавшие, прекрасные глаза Селика были похожи на льдинки. Шрам резко выделялся на его лице. Стиснув зубы, он не говорил, а шипел, бросая ей в лицо обвинения.
— Мне было трудно нарушить обещание, Селик, но я так расстроилась, увидев тебя с Тайрой.
— Тайра, Бланш, пусть хоть сто женщин, это не причина нарушать клятву. Мы обсудим это потом, когда вернемся к Гайде.
С этими словами он потянул ее за собой к Яростному, который с удовольствием пощипывал траву возле дороги. Одним резким движением он вскинул ее на спину Яростному, потом сам вскочил в седло позади нее.
Рейн была поражена его горячностью.
— Селик, я думала, ты обрадуешься, если я уйду, ведь ты злился на меня. Почему? Почему ты не дал мне уйти? Неужели я в самом деле нужна тебе как заложница?
Селик прищурился, нагло оглядывая ее и как бы оценивая ее достоинства. По-видимому, она не так уж много стоит, решила Рейн, когда он отвел глаза и отгрызнулся:
— С какой стати я должен тебе что-то объяснять? Еще не хватало. Слишком я нянчился с тобой до сих пор. Теперь все будет по-другому, раз твоему слову нельзя верить.
Рейн внимательно поглядела на него, пытаясь сопоставить его гнев с тем страхом, который она читала на его лице, когда он решил, что она собралась покинуть его.
Когда конь пошел быстрее, Рейн ухватила Селика за талию для равновесия. Он коротко вздохнул. Она решила посмотреть, что будет дальше, и прижалась к нему, мгновенно ощутив, как напряглось его тело.
Он даже дернулся, словно его ошпарили кипятком. И внезапно она подумала, что, похоже, он влюблен не в прекрасную Тайру, а в нее.
— Отодвинься.
Рейн услышала, как Селик заскрипел зубами.
— Что…
— Отодвинься сейчас же, или, клянусь всеми скандинавскими и христианскими богами, я разверну тебя в седле и возьму здесь и сейчас… Прямо на коне и посреди Коппергейта.
Рейн представила это и совсем не испугалась, но все же отодвинулась.
— Зачем ты притащил меня в Йорвик, если знал, что тебя ждет Тайра? — холодно спросила она.
— Я достаточно отвечал на твои вопросы. Знай, женщина, тебе придется заплатить за неприятности, которые ты причинила мне сегодня.
— Выпорешь меня? — поддразнила она его, тыкаясь щекой в его теплую грудь и не обращая внимания ни на его тон, ни на затвердевшие мышцы.
— Может быть.
— А почему бы тебе тоже не нарушить клятву и не снять с меня скальп.
Он хмыкнул.
— Да нет, думаю, ты это не сделаешь. Ты как-то сказал мне, что мои волосы похожи на золотую пряжу. Никто не говорил мне такие красивые слова, Селик. Ты знаешь это?
Она по-кошачьи потерлась щекой о его шерстяную тунику и с удовольствием убедилась, что его сердце застучало быстрее.
— Не будь так уверена в себе, женщина, — проворчал он.
— Ладно. Наверное, викинги сами знают, как пытать. Ну, например… О, можно защекотать до смерти. Но я не боюсь щекотки, так что не имеет смысла. К тому же, я буду голой… и ты… и…
Селик, хрипло вскрикнув, закрыл ей рот рукой.
— Хватит, женщина. Не думай, что можешь крутить мной, как хочешь. Если ты не прекратишь, я найду проклятую точку «Г», откопаю ее и прибью гвоздями к твоему лбу, чтобы все видели, какая ты.
Рейн подождала, пока он уберет руку, и проговорила с невинным видом:
— Думаешь, ты знаешь, где она находится?
— Что?
— Моя точка «Г».
Рейн услышала сдавленный смешок и несказанно удивилась, когда Селик положил ладонь на ее лоно и нажал большим пальцем немного повыше.
— Здесь. Внутри, конечно.
Рейн с удивлением поглядела на него, пораженная его знанием женской анатомии и тем, что из ее разговоров о сексуальных руководствах и женском оргазме Селик не пропустил ни слова, все правильно поняв и запомнив. Несмотря на свой все еще мрачный вид, он подмигнул ей с обычным мужским самодовольством.
— Некоторые вещи мужчины знают и без книг.
Теперь хмыкнула Рейн.
Когда они вернулись в дом Гайды, все уже обедали. Гайда и ее семья сидели во главе стола, дальше — воины Селика и еще дальше пленники, ставшие воинами. Селик грубо схватил Рейн за шиворот и, как бы показывая свою власть над беглянкой, подтолкнул ее к почетному столу.
Сам он уселся на стул с высокой спинкой, на который ему указала Гайда, а потом приказал слугам принести табуретку для Рейн и усадил ее рядом с собой. «Обращается, как с собачкой», — подумала она, скрипя зубами.
Однако стоило ей открыть рот, чтобы сказать ему все, что она о нем думает, как он сунул в него кусок жареной оленины. Тогда Рейн попыталась встать, но он, положив ладонь ей на голову, вернул ее на место.
Рейн поглотил красный туман гнева и унижения, и она ничего не видела и не слышала из того, о чем беседовали за столом.
Гайда с осуждением посмотрела на Селика, но выговора ему не сделала. Вместо этого, она спросила:
— Когда наступит конец сражением, Селик? В городе только и говорят, что о Великой битве. Там было много убитых и раненых?
— Никогда не наступит, мать, и ты это знаешь, — устало ответил Селик. — Пока все скандинавы не уйдут из Нортумбрии.
Рейн ощутила боль Селика по тому, как он непроизвольно сжал ей голову.
Убедившись, что всем хватает еды и эля, Гайда вновь обратилась к Селику:
— Тогда тебе небезопасно находиться в Йорвике. Сегодня я видела воинов из свиты короля Ательстана возле гавани.
— Они ищут Анлафа, а он уже давно у себя в Дублине. Но ты права. Мне стоит позаботиться об охране.
— А что делать с пленниками?
Гайда махнула головой в сторону Бланш, которая помогала ее слугам готовить еду.
Идифу, которая, как предполагалось, должна была чистить горшки, болтала с мужчинами.
Селик пожал плечами:
— Оставь себе, сколько хочешь. Остальных я продам.
У Рейн кровь застыла в жилах. Откуда ей было знать, как Селик намеревался поступить с ней самой? Однако прежде, чем она успела вымолвить хоть слово, Селик приложил ей палец к губам.
— Пожалуй, Бланш, сгодится помогать в доме, а другие пусть убираются, — решила Гайда. — По правде говоря, ты оставляешь так много людей, чтобы охранять меня и Тайру, что мы шагу ступить не можем, чтобы на наткнуться на кого-нибудь. К тому же мне приходится кормить много лишних ртов.
Словно только что вспомнив о Рейн, Гайда спросила:
— А что будет с дочерью Руби и Торка? Ты ее тоже продашь?
Он так долго молчал, что Рейн не выдержала и уже собралась встать, чтобы высказать свое мнение о его умственных способностях, но Селик вновь запустил пальцы в ее волосы и не позволил ей выйти из его воли.