Хилл Тобиас. Любовь к камням

   Общий вздох толпы, звук словно при запуске фейерверка.
   — Так, благодарю вас, леди… а здесь, где наконец сходятся своды, будут свешиваться четыре новые большие жемчужины. Над ними возвышение и большой crosses-pattees, целиком убранный бриллиантами, а на ближайшей к небу точке находится сапфир предка вашего величества, нашего девятнадцатого короля Эдуарда Исповедника.
   Голос Свежего Масла стал более оживленным.
   — В день коронации вашего величества, когда свет упадет вам на чело, он заиграет в этой призме из трех тысяч ста трех драгоценных камней. Само солнце примет цвета британского флага. Эта корона, ваше величество, будет самой драгоценной и, можно с уверенностью добавить, самой прекрасной на свете. Достойной правительницы, в чьих владениях не заходит солнце.
   Выжидательное молчание. Взгляд Виктории переместился от короны к Джону Бриджу, словно она только что заметила его.
   — Где хранитель регалий?
   — Здесь, ваше величество.
   Старик вышел вперед, сглатывая от волнения. Бородка его с внутренней стороны жирно лоснилась.
   Виктория придвинула макет короны к себе. Даниил осознал, что у нее что-то неладно с губами — какой-то изгиб, чуть ли не уродство. Об оконные стекла за ее спиной бился снег.
   — Как нравится вам эта корона, мистер Свифт?
   — Нравится? — На миг, словно в невольном подражании королеве, рот Эдмунда Свифта приоткрылся. — О, она несравненна, ваше величество. Несравненна.
   — Лорд Мельбурн?
   — Прекрасная работа. — Высокий кивнул. — Вне всякого сомнения.
   — Барон?
   Курильщик за мраморным столом приподнял голову и глянул на корону.
   — Я просто не нахожу слов, ваше величество.
   Джон Бридж стоял, застыв в полупоклоне после своих заключительных слов. Виктория подалась к нему и улыбнулась:
   — Корона очень красива, сэр. Очень впечатляюща.
   Начались аплодисменты, вялые, словно аплодирующие не ждали именно этой минуты. В футе перед собой Даниил увидел, что спина Джона Бриджа заметно расслабилась. Голоса звучали в его ушах декламацией: «ваше величество, ваше величество» — словно эти слова служили необходимой защитой от королевы. Виктория все еще трогала пальцем фальшивые бриллианты и сапфиры на ломберном столике. Когда она заговорила, голос ее был еле слышен, и она нахмурилась, повторяя слова:
   — Где эти евреи?
   Мельбурн поклонился.
   — Ваше величество, я понятия не имею…
   — Ах! — Свежее Масло выпрямился. — Простите меня, лорд Мельбурн, я должен объяснить. Этот новый сапфир, как сообщил королеве мой коллега мистер Ранделл, привезли в Англию двое месопотамских евреев. Полагаю, мистер Ранделл обещал, что один из этих братьев будет представлен ее величеству. И вот он перед вами. Этот человек — Даниил Леви, один из работающих у вас месопотамцев. Они называют себя вавилонскими евреями…
   — Где другой?
   — Трудится в поте лица над вашей короной, ваше величество. — Бридж смягчал факты. Он чувствовал себя здесь уверенно, как спаниель в одеянии с застегнутыми пряжками, как вышивающие женщины с цветами. — Так вот, по их рассказам, этим братьям подарили древний кувшин. Так или иначе, он оказался в их владении. Когда его открыли, оказалось, что там целое состояние в драгоценных камнях.
   — Кувшин драгоценных камней!
   Глаза девочки вспыхнули новым воодушевлением. На лбу у нее были прыщи. Даниил снова перестал ориентироваться в происходящем. Подумал, не развлечение ли это за его счет, не прячется ли в толпе королева, наблюдая за происходящим.
   — Так они говорят. С камнями у них хватило богатства добраться до Англии. Вот перед вами, ваше величество, старший. И мы сделали из него прекрасного продавца, а, Даниил?
   Даниил почувствовал, что все глаза устремлены на него. «Вот во что я превратился, — подумал он, — после всех этих лет. В ярмарочную диковинку. Вроде силача, сарацина, живого скелета».
   — Ваше величество, он онемел от такой чести.
   — Да ведь этот кувшин что-то вроде волшебной лампы Аладдина. — Виктория широко улыбнулась, Даниил осознал, что видит ее десны. — Где его брат? Мы хотим поговорить с ними обоими.
   — К сожалению, младший…
   — С обоими. Мы хотели видеть тех, кто будет работать над короной. Устройте это.
   — Да. — Свежее Масло был застигнут врасплох. — Непременно, ваше величество. Мы с гофмаршалом назначим день. Превосходно. Так. Кроме того, нам нужно обсудить другое дело, которое не имеет касательства к мистеру Леви и мистеру Беннету. Если они могут…
   Виктория отпустила их взмахом руки. Ей уже наскучили все они, стеклянная корона, история с кувшином этих евреев. Подойдя к двери, Даниил оглянулся. Карточная игра возобновилась, курильщик сидел за своим столом, словно ничего не прерывалось. Только с животными как будто произошли перемены: борзая поднялась и с жадностью наклонилась к тарелке с овощами, спаниель исчез, обезьяну поймали. Хранитель регалий держал ее на тонкой цепочке, королева улыбалась ей, та в ответ оскалила зубы.
   Дверь за ними закрылась. Даниил повернулся лицом к полутемному коридору. Уильям подле него согнулся, держа руки на бедрах, и тяжело задышал.
   — Уильям? — Даниил положил ладонь на плечо молодого человека. Его фрак был темным от пота. — Давай руку.
   — Не нужно, я смогу идти сам. О, Господи.
   Послышался негромкий звук рвоты. Лакей подошел к ним, его бледное лицо вытянулось.
   — Вечно одно и то же. Вот держите. Утритесь.
   Он вложил Уильяму в руку платок и стоял над ним, пока продавец вытирал рот и пол у своих нот. «Держит себя так, — подумал Даниил, — словно Уильям не совсем низкого положения, не совсем высокого. Драгоценности ставят нас в какое-то промежуточное положение».
   Он достал из кармана шиллинг, свой дневной заработок. Протянул его над головой Уильяма.
   — Извините за беспокойство.
   — Ничего. С мужчинами вечно так. Наступает облегчение, вот они и облегчаются, — раздался холодный, насмешливый женский голос. — Мистер Леви, не нужно извиняться. Уильям Беннет не первый джентльмен, которому после встречи с королевой становится дурно.
   Даниил оглянулся. У двери утренних покоев стояла одна из фрейлин. Ум придавал ее некрасивому лицу привлекательности. Он поклонился, пытаясь вспомнить ее фамилию.
   — Я мисс Райе, мистер Леви.
   — Бриллиант.
   — Ступенька.
   Она скупо улыбнулась. Уильям распрямился, скомкал грязный платок, сунул его в карман своего лучшего одеяния. Сделал глубокий вздох и слабо улыбнулся.
   — Мисс Райе. Польщен, что вижу вас снова.
   — Мистер Беннет, меня послали вывести вас наружу. Думаю, чем быстрее, тем лучше для вас.
   — Это любезно с вашей стороны, мадам. Очень.
   Фрейлина пошла вперед, не оглядываясь. Снаружи снегопад прекратился. Слабый дневной свет проникал в залы и коридоры, самый яркий, какой может быть в Лондоне в декабре.
   — Значит, все сделано, — сказал Уильям. Говорил он быстро, чтобы только не молчать. «Облегчается», — подумал Даниил. — Дело завершено. Как я держался?
   — Отлично. Настоящим джентльменом.
   — Я почти ничего не помню. Честно говоря, я слегка ее испугался. — Он улыбнулся робко, стыдливо. Даниил уловил в его дыхании запах рвоты. — Корона ей понравилась?
   Даниил вспомнил, как Виктория сжимала и разжимала руки.
   — Да. Я думаю, она любит все камни.
   — Тем лучше для нее. У меня бывают дни, когда я терпеть их не могу. Мне нужно выпить. Устроим обед с устрицами, чтобы отпраздновать, а? Еда и выпивка за мой счет.
   — Меня ждут на Лудгейт-Хилл.
   — Ничего, подождут. Если поспешим, успеем на Хеймаркет еще засветло.
   — Мне…
   — Я знаю там одну еврейку, если предпочитаешь своих. Если нет, выбор там широкий…
   Он замолчал, когда они нагнали мисс Райе. Та стояла, глядя на них с улыбкой, без нетерпения. Позади нее простиралась заставленная ящиками мраморная колоннада. Окна были изнутри заколочены досками.
   — Ну и ну.
   Уильям пошел вперед, в полумрак. Даниил наблюдал, как он сосредоточенно осматривается по сторонам. Между ними высилось что-то темное, высотой в их рост и вдвое шире обоих. Даниил разглядел, что это колокол. Глаза его привыкли к полумраку. На массивных боках колокола была надпись, загадочная, состоящая из вертикальных линий. Уильям протянул руку, затем другую, ощупал материал.
   — Литое серебро. — Теперь, в своей стихии, он говорил безапелляционно. Свежий подражатель Свежего Уксуса. — Готов держать пари. Куда вы нас привели, мисс Райе, в сокровищницу Поднебесной империи?
   — Это Букингемский дворец, мистер Беннет. Мне больно думать, что вы очень скоро нас забудете. — Она снова двинулась вперед. — Все, что вы здесь видите, — дары ее величеству. Возникает проблема, куда их девать.
   Даниил следовал за ее голосом. Дорожки вели между полуоткрытыми ящиками, где находились экзотические вещи. Трон на слоновых ногах. Оттоманские часы с разбитым стеклянным куполом. Где-то здесь, подумал он, должны быть дары из Ирака. Ржавые котлы с хамкуном. Золотом, откопанным в древних городах.
   — Сановники везут их из всех уголков земного шара. Уже нет ни места для них, ни времени у королевы, чтобы им радоваться.
   Уильям шел следом за мисс Райе. В слабом свете там, куда он падал, Даниил разглядел следы на полу. Нагнулся. Они были старыми, почти затоптанными другими. Вот только их очертания говорили о босых ногах.
   — Это цена королевской власти. Расплата за нее. — Голос фрейлины доносился издалека. — Очень маленькая расплата в очень приятном греческом аду.
   — Да ведь она и сама очень маленькая.
   — Только не говорите этого в ее присутствии.
   — И далеко не такая красавица, как вы.
   — О!
   Даниил приложил ладонь к полу. Длина ближайшего следа — от запястья до средних суставов пальцев. Полфута. Он коснулся пальцем отпечатка ступни. На кончике осталось черное пятнышко, от которого шел сладковатый запах сажи.
   — Уильям, иди посмотри.
   Ответа не последовало. Даниил встал. Окликнул снова:
   — Уильям. Уильям! Мисс Райе!
   К нему вернулось только многократное эхо собственного голоса. Даниил быстро зашагал между ящиками к концу колоннады. За последней колонной шла винтовая лестница, ведущая вниз, в которую проникал свет из грязных окон, и два обшитых панелями коридора уходили в темноту. Он спустился по лестнице, пошел по коридору с покрытым слоем пыли ковром мимо огражденного веревками лестничного колодца и комнаты с каминами из красного железняка; стены были в пятнах от сырости, половицы скрипели под ногами. Даниил понял, что заблудился.
   Он остановился, прислушался. Со всех сторон доносились далекие звуки. Эхо шорохов, стук посуды. Подумал, долго ли Уильям и мисс Райе будут его искать или они скрылись умышленно. Может быть, Уильям решил отложить Хеймаркет на следующий раз.
   Даниил догадывался, что спустился на цокольный этаж, но казалось, что он находится в подземелье. Половицы впереди кончались, ковер свисал с них. Дальше было совсем темно, Даниил не мог ничего разглядеть. Он повернул обратно, пытаясь вспомнить, как шел. И почти сразу же увидел поджидавшую его фигурку.
   Находилась она не больше чем в десяти ярдах. Темная одежда и кожа делали ее почти невидимой в полумраке. Она казалась ниже человеческого роста. Даниил подумал о Виктории, словно королева могла последовать за ним. Лишь когда фигурка направилась к нему, он разглядел у нее в руках какую-то продолговатую металлическую вещь.
   Фигурка остановилась перед ним, и Даниил увидел, что это ребенок. До того грязный, что даже трубочисты бывают чище. Сажа въелась в ноздри, в уши, только белки глаз виднелись в темноте.
   — Вы заблудились. Я видела, как это случилось. Вы искали меня.
   — Следы.
   — Угу.
   Даниил заколебался, не зная, что сказать. Заметил, что ноги ребенка босые, видны были только светлые полумесяцы ногтей.
   — Ты живешь здесь? Во дворце?
   — Последние два года.
   Ребенок переложил металлическую вещь из одной руки в другую. Даниил увидел, что это подсвечник, старый, потускневший.
   — И никто тебя не находит?
   Фигурка харкнула и плюнула, блеснули зубы.
   — Они знают, что я здесь, но не видят меня. Я вас узнала, иначе бы вы меня тоже не увидели. И следила за вами.
   — Говоришь, ты знаешь меня?
   — Видела раньше. В другой одежде.
   Даниил протянул руку, и фигурка отступила. В хриплом голосе слышался какой-то акцент. Провинциальный, похожий на ирландский, он показался знакомым Даниилу.
   — Я подумала, вы Иосиф и Мария.
   Он вгляделся в чумазое лицо.
   — Марта?
   — Я не ожидала, что увижу вас снова.
   Даниил присел на корточки, глядя на девочку. Попытался определить, сколько ей лет. Но с тех пор, как он видел ее, прошли годы, а она была слишком низкорослой от недоедания. Он покачал головой.
   — У тебя была мать. Братья.
   Марта снова отступила.
   — Теперь я пробавляюсь сама.
   — Как же ты кормишься?
   — Пробавляюсь. Я забыла ваше имя.
   — Даниил Леви.
   — Вывести вас отсюда, мистер Леви? — спросила девочка.
   — Это было бы огромной любезностью.
   Они пошли. Фигурка впереди Даниила виднелась силуэтом. Она была щуплой, как то существо под потолком в утренних покоях.
   — Я рад видеть тебя, Марта. Как ты оказалась здесь?
   — Меня провел Фергал. Это мой брат. Был в прислуге у лакеев. Не знаю, где он теперь. Может, в работном доме. Потом я обходилась без него. Том показал мне свои входы и выходы.
   — Том?
   — Его тоже уже нет. Он жил здесь. Его поймали около года назад. Что сделали с ним, не знаю. — Марта обернулась с улыбкой на испитом лице. — Я видела корону. Она понравилась королеве, так ведь?
   — Ты была там сегодня утром?
   Они подошли к огражденному веревками лестничному колодцу. Марта поднырнула под них.
   — Смотрела из камина. Я сплю в дымоходах, места там хватает. Есть полки и ниши величиной с комнату. Ребята-трубочисты знают мои места и помалкивают. Я подумала, что корона красивая.
   Когда Даниил поднял взгляд, Марта ждала его. Выражение ее лица оставалось прежним, осознал он, только посуровело. Оно было взволнованным, словно она хотела что-то сказать и не имела на это времени.
   — Вас было двое.
   — Да. Я и Залман, мой брат.
   Марта повернулась и снова пошла вперед.
   — Вы королевские ювелиры?
   — Работаем в фирме королевских ювелиров.
   Они поднялись по лестнице. Коридор освещали огарки свечей. В конце его Даниил увидел лучше освещенный, заставленный пустыми пьедесталами зал.
   — Наконец-то! Отсюда дорогу я знаю. Без тебя блуждал бы здесь несколько дней.
   Он вынул кошелек, нащупал в нем полсоверена, достал увесистую золотую монету и протянул Марте. Та попробовала ее на зуб, жадно, словно золото было съедобным.
   — Можно, я буду работать у вас, мистер Леви?
   — Я… — На стенах коридора были зеркала. Подыскивая слова, Даниил увидел свое отражение. Очки в свете пламени свечей казались матовыми. — Я один из продавцов. Компания не моя, Марта. У меня нет работы, чтобы тебе предложить…
   — Я могу бегать с поручениями. Убирать. Находить в газетах то, что нужно. Если дадите иголку, могу шить двумя способами, — торопливо заговорила девочка. — Жить стала бы по-прежнему здесь. Я хочу работать у вас, мистер Леви.
   Даниил почувствовал, что у него защемило сердце. Прислонился спиной к дворцовой стене.
   — Говоришь, ты умеешь читать?
   Марта потупилась.
   — Немного.
   — Знаешь Лудгейт-Хилл?
   — Хорошо знаю.
   — Над моей мастерской вывеска, золотой лосось. Золотая рыба. Приходи в воскресенье в полдень к задней двери. Крид-лейн. Полшиллинга в неделю за полдня работы тебя устроит?
   Марта подняла подсвечник.
   — Я могу раздобыть белья, свечей и еще кое-чего.
   — Не нужно.
   — Ладно. Тогда что?
   — Тогда будешь учиться писать.
   Полночь. Лондон в чистом снегу. Облаков нет, небо зияет огромной черной пустотой.
   — Рассказывай, что еще?
   — Больше нечего рассказывать. Королева, ребенок.
   — К черту ребенка, Даниил!
   — Но это и все. Бридж сказал, что назначит день в будущем месяце. Мы с Уильямом пошли назад.
   Он приглашал меня на Хеймаркет.
   — Чего ради?
   — Был рад, что увидел королеву.
   — А ты — нет. За четыре года это у нас лучшая новость.
   — Я больше не поеду туда.
   — Почему?
   — Мне было стыдно.
   — Чего?.
   — Тебя там не было.
   — Того, что все на тебя пялились? Эх, Даниил. Стыдишься благоприятной возможности? В нашей профессии самое весомое слово принадлежит королеве. Если во дворце будет сказано то, что нужно, наше будущее обеспечено на всю жизнь. Проснись!
   — Я не сплю.
   — Лжешь. Помнишь, как было, когда мы приплыли в доки? Англичане глазели на нас так, будто мы Али-Баба и его последний разбойник. И с тех пор ничего не изменилось, кроме нашей одежды. В душе мы никогда не станем такими, как эти люди. Ты стыдишься этого?
   — Нет.
   — Мы всегда будем дхимми.
   — Залман, мы здесь уже четыре года.
   — Да, четыре, и пока что никто не развернул перед нами кроваво-красного ковра. Так ведь? Перед нами впервые открывается блестящая возможность. Нас желает видеть королева Англии. Чего еще тебе нужно?
   — Не знаю.
   — Почему не хочешь ехать туда?
   — Не знаю.
   — Даниил, скажи, что поедешь со мной.
   На подоконнике — три опорожненных бутылки эля, недоеденная горбушка хлеба, пузырек с чернилами, сквозь который синеет луна. Двое людей лежат без сна на матрацах. В их глазах отражается свет.
   — Даниил. Фрат. Прошу тебя.
   — Раз ты этого хочешь, поеду.
 
   «А» было большим Арбалетом;
   Стрелок всегда в цель попадал;
   Стрелял он лисиц и дразнящихся птиц,
   И злой змей от него уползал.
   — Хорошо. Переписала первую строчку?
   — Да.
   — Покажи.
   Январь, первое солнечное воскресенье. Двое сидят на ступенях перед дверью, выходящей на Крид-лейн. Девочка читает медленно, еле-еле, каждое слово — трудный шаг вперед. Почерк ее похож на какой-то шифр.
   — Молодчина. Что за дразнящиеся птицы, как думаешь?
   — Не знаю.
   — И я не знаю. Читай дальше.
   «Ј» было Бульдог в мясной лавке;
   Был песик хоть мал, да удал;
   Хозяин кормил его мясом,
   Пока он рычать не кончал.
   Смех. Девочка согнулась и закашлялась. Даниил взял у нее книгу.
   — Все, на сегодня хватит. Ты делаешь успехи.
   — Я не устала.
   Лицо ее выглядело изможденным от кашля. Даниил протянул ей пять пенсов.
   — Слишком холодно.
   — Для меня нет.
   Девочка взяла монеты и спрятала их.
   — А для меня да. Я простужусь до смерти. Зимой будем заниматься подольше.
   Даниил подумал, был ли у Марты когда-нибудь учитель. «Существуют школы, — подумал он, — куда ее могут принять. Надо будет заняться этим».
   Послышался звук отодвигаемого засова. Оба подняли взгляд на вышедшего Залмана. Он рассеянно улыбнулся девочке и поплотнее запахнул черный сюртук.
   — Доброе утро, Марта. Как успехи в чтении?
   — Так себе.
   Даниил подвинулся, и Залман сел.
   — Я и сам не так уж давно учился. Мой брат превосходный учитель, а? — Он повернулся к Даниилу.
   — Холодновато заниматься на воздухе.
   Даниил, засовывая азбуку в карман, понизил голос:
   — Джордж не пускает ее внутрь.
   — По-прежнему? Да она чище его. Она никогда не бывала такой отвратной, как Джордж Лис, правда, Марта?
   Девочка хихикнула, зубы у нее стучали на ветру.
   — Бывала, когда рылась в канализации.
   — В канализации?
   — Еще до дворца. Нас мать заставляла.
   Даниил смотрел на них, сидящих рядом. Лицо Марты было чистым, но серым, словно сажа навсегда въелась в него. Залман рядом с ней выглядел отмытым. Кожа его посветлела, будто бы от жара тиглей изменился ее химический состав. На зимнем солнце зрачки его глаз были все еще расширены.
   — Разгребать грязь, лазать по трубам. Там были веревки, кости, железки. Я знаю места, где вы с головой утонули бы в грязи.
   — Из канализации во дворец. Знаешь, через две недели мы тоже будем под кровлей ее величества.
   — Мистер Леви говорил.
   — О, а я не мистер Леви? Как ты называешь меня?
   Девочка искоса глянула на Залмана.
   — Маленький мистер Леви.
   Даниил откинулся назад.
   — Как спал, Залман?
   — Без сновидений. — Он снова повернулся к девочке. — Марта, ты можешь сбегать для меня по одному делу? К Джеймсу Райдеру на другой стороне холма. Ищи аптекарскую вывеску. Вот тебе пенни и пять шиллингов для расчета с ним. Принесешь то, что он тебе даст.
   Девочка встала и взяла монеты. Перестала улыбаться, словно деньги требовали серьезности. Не радуется, подумал Даниил. Детской беззаботности в ней нет. Однако довольна, и это уже кое-что.
   Марта кивнула ему на прощание и пошла, не оглядываясь. Залман поднялся и вошел внутрь, продолжая говорить, хотя Даниил уже не слушал. Оставшись один, он ссутулился, руки и ноги у него мерзли. Улочка была тихой, даже крысы попрятались от холода.
   «Я стыжусь драгоценностей», — подумал он. Эта мысль пришла к нему ни с того ни с сего, без всякой причины, или словно бы таилась до тех пор, пока он не останется в одиночестве. Вот что он должен был сказать три недели назад в мансардной комнате. «Чего ты стыдишься?» — спросил Залман. И он не знал, что ответить.
   «Я стыжусь драгоценностей». Казалось, эта мысль всегда коренилась в глубине сознания. То, чего Залман хотел больше всего, ему было совсем не нужно. Он вспомнил Джейн Лимпус, свечу между ними. Его участь была решена желанием, брата.
   Даниил потряс головой, встал и вошел в мастерскую, закрыв за собой дверь на засов. Станки и колеса были неподвижны по случаю праздничного дня христиан. Пошел в демонстрационный зал, где шторы оставались задернутыми. Он стоял в полумраке, ощущая вокруг себя серебро и карбункулы под стеклянными куполами витрин. К горлу подступала желчь.
   Даниил думал о том, что делали люди ради драгоценностей и какие чувства испытывали к ним. О том, что все эти дела были продиктованы чувствами, но сами чувств не вызывали. Он думал о том, как сжимались руки Виктории Вельф, об одиночестве Рахили. Думал об этом он много дней; глаза у него болели от очков, спина немела, пока он ждал покупателей. Но мысли эти пришли с запозданием на несколько лет.
   У Павлова странное представление о днях. Я жду в Ураве, а тем временем долгая японская осень становится холодной, Мел с Никола укладывают вещи и возвращаются в Новую Зеландию. Проходят недели, хотя время я могу измерить лишь по тому, как медленно тают деньги. Как-то я прохожу несколько мрачных миль до дома Бехтерева, воздух большого города жжет мне горло, но в квартире никого нет и на оставленную записку никто не отвечает. Как-то звоню сестре. Она говорит, что я нахожусь очень близко, почему бы мне не заглянуть к ней. «Приезжай и оставайся, — говорит Энн. — Почему тебе не приехать и не остаться?» Мне уже нечего ответить. О «Трех братьях» она не спрашивает, и я бы поблагодарила ее за это, если б могла.
   В ноябре погода окончательно становится холодной. В тот день, когда Павлов звонит, идет первый снег. Я еду поездом через Токио и иду пешком от вокзала, слушая, как снежные комья осыпаются с вишен.
   Павлов открывает дверь и улыбается. За ухом у него тонкая отвертка.
   — Шах и мат, Кэтрин! Развлечения и игры. Входите-входите.
   — У меня нет времени для шахмат.
   Я иду за ним. В квартире наверху кто-то стряпает. Запах жареного мяса и сои заполняет неосвещенные комнаты. В темноте лишь голубеет экран компьютера. Я с запозданием задаюсь вопросом, сколько же времени потратил на меня Павлов, ища то, что, как мне уже кажется, невозможно найти. От сознания вины у меня сводит живот.
   — Как дела? Как торговля зонтиками?
   Павлов жестом приглашает меня к компьютеру, свет на экране отражается в его глазах.
   — Ну вот, теперь увидите нечто, способное вас обрадовать.
   Его пальцы быстро бегают по клавиатуре. В спальне запах плесени заглушает аромат стряпни. Возле компьютера стоят чашки и тарелки. Меня вновь охватывает беспокойство.
   — А где Анна с детьми?
   — О, — Павлов, погруженный в свои мысли, качает головой, — смотрите, прошу вас.
   Когда поворачиваюсь к экрану, оттуда мне улыбается женщина. Худощавое, загорелое лицо. Беспечный взгляд. Это фотография для паспорта, за вьющимися волосами складки оранжевой занавески.
   — Кто это?
   Павлов указывает на японский текст.
   — Джун Патриция Льюис. Она пять лет работала на острове Сикоку, в школе разговорного английского языка в Такамацу. Ее рабочая виза кончилась, когда она уволилась оттуда десять месяцев назад. Но, видите ли, она до сих пор находится в Японии. Нелегально работала преподавательницей, официанткой и занималась чем-то еще — возможно, танцами. Полицейские очень сердиты на нее и скоро вышлют на родину. Ей двадцать восемь лет, разведена. Американская гражданка, окончила университет в Сан-Диего по специальности «испанский язык». Каждую неделю звонит кому-то в Окленд.
   — Павлов, — я смотрю на женщину на экране, все тайны жизни которой раскрыты, — как долго вы работали над этим?