Страница:
— Пройдоха и негодяй, — с готовностью подтвердила Меган. — Но его репутация не сможет запятнать твою.
— Ты говоришь так лишь потому, что никогда его не видела.
— Проклятие, Брай, почему бы не взять то, что тебе дают? Ради чести семьи, если не ради себя? Когда-нибудь у тебя будут сыновья. — Меган увидела, как при этих словах у сына на скулах заходили желваки. — Если, конечно, шашни с прелестными француженками не отвратили тебя от женщин.
— Ты слишком далеко заходишь! — вскипел он.
— А ты вообще никуда не ходишь! Сидишь в этом прокопченном кресле, ничего не желаешь видеть и только пьешь! Ты должен подумать о будущем, сын!
— О каком будущем? — запальчиво возразил Брайан.
— Черт возьми, ведь ты лэрд! Ты прилично смотришься, у тебя есть земля и деньги. Неужели ты хочешь сказать, что на всех британских островах не найдется девушки, которая выйдет за тебя замуж, несмотря на ногу и прочее?
— Ни одна не стоит того, — сказал он, чуть помешкав. Что-то печальное и невысказанное почудилось в этом внезапном молчании.
— Брай… — Голос Меган сделался мягче. — Брай, мой храбрый мальчик! Может, ты разочаровался в любви и поэтому оказался здесь?
— Ну конечно же, нет! — отрезал Брайан, однако и эта резкость, и то, что он сказал эти слова по-шотландски, выдали его с головой. Он умолк, чувствуя, что мать тоже все поняла.
— Кто она, Брай?
— Я не знаю, о ком ты говоришь, — снова перешел он на английский. — Я приехал домой, чтобы найти здесь мир и покой, но я его никогда не найду, если ты будешь меня постоянно пилить.
Письма, которые она получала до его приезда, приходили из Кента. Но Кент рядом с Лондоном. Меган свистом подозвала Килтера и стала гладить его, не переставая напряженно думать. Сын не поедет в Лондон ради себя. Но может, поедет… ради нее?
Лондон! Господи, ну и перспектива! Что она там будет делать со своей своеобразной речью и манерами, не знающая ни единой души… Да и во что оденется? Откуда ей знать, как следует одеваться? Вдали от дома она будет чувствовать себя рыбой, выброшенной на берег.
Она посмотрела на сына из-под опущенных ресниц, увидела, что он допил виски и с вызовом звонит в колокольчик, чтобы попросить еще. Хочет вытравить из памяти то, что с ним произошло и заставило вернуться в Стратклайд. А что там все-таки произошло? Он никогда ей не скажет. Единственная надежда Меган заключается в том, чтобы отправиться в страну англичан и самостоятельно все выяснить.
Перспектива выглядела устрашающе. Однако она никогда не уклонялась от боя.
— Я вот о чем думаю, — медленно проговорила она. — Ты должен ехать туда, Брай. Должен принять этот орден. — Видя, что Брайан собирается что-то возразить, она поспешила добавить: — Этого хотел бы и твой отец.
— Отец? — Брайан рассмеялся. — Отец принес англичанам меньше пользы, чем даже ты!
— Да, и именно поэтому ты отправился туда, разве не так? И это сказалось на бедном твоем отце, ты знаешь, что он переживал, когда ты там торчал и когда мы получали известия о твоем участии в скачках, дуэлях и твоих амурных похождениях…
— Все очень сильно преувеличено, уверяю тебя.
— Разве? Я так не думаю, Брай. Ты забыл, что я знаю тебя с колыбели. У тебя всегда была склонность к буйным выходкам. Но дело даже не в том, чтобы твой отец спокойно спал в земле. Это касается меня.
Вошел Хейден и остановился в дверях.
— Еще, — сказал Брайан, протягивая бокал. — Мама, я, право же, не могу понять, каким образом…
— Ох, не понимаешь? Позволь мне в таком случае объяснить. Если служение этим чертовым англичанам стоило тебе твоего будущего, то я готова поехать и позаботиться о том, чтобы принц-регент сделал тебя рыцарем.
— Ты? В Лондон? — ошеломленно спросил Брайан.
— Да, именно я!
— Прошу прощения, миледи, — вмешался Хейден. — Однако врачи его светлости очень настаивали на том, чтобы он переехал сюда. Мир и покой, сказали они, — вот что ему требуется.
— Меня не слишком интересует, что ему требуется, — резко сказала Меган. — Ступай и принеси ему питье! Да закрой за собой дверь!
— Честное слово, мама, — запротестовал Брайан. — Он мой слуга, а не шпион.
— Не будем об этом. Ты мне скажи: возьмешь меня в Лондон посмотреть церемонию твоего награждения?
— Я не собираюсь ехать в Лондон.
Меган обвила руками Килтера и театрально запричитала:
— А кто носил его на руках, когда он был не больше блохи? Кто учил его ходить и говорить? Кто кормил его грудью?..
— Тебе не кажется это несколько мелодраматичным, бедная мама Меган?
— И вот благодарность за все, что я сделала для этого парня — он напрочь отказался выполнить мою предсмертную просьбу!
— Тебе еще далеко до смерти!
— Он не знает, как я страдаю, когда меняется погода, — зашептала Меган в ухо Килтеру. — Как ноют мои старые кости и как я молю об избавлении…
— Это так много значит для тебя? Честь, оказанная человеком, которого ты презираешь? — недоверчиво спросил Брайан.
— Это последний миг славы для меня, — пробормотала она, целуя пса во влажный нос. — Все, что мне хочется увидеть в этой жизни… а он мне отказывает.
Брайан поднял вверх руки:
— Проклятие, мама! Ладно, будь по-твоему! Я поеду в Лондон. Ты сможешь увидеть, как меня превратят в фатоватого рыцаря. Но зато после этого я не намерен обсуждать с тобой, как мне жить дальше.
— Да, Брай. Да, мой милый мальчик. — Меган подняла фартук и промокнула глаза. — Ты не можешь себе представить, какой счастливой ты меня сделал!
— А ты не можешь себе представить, каким несчастным ты сделала меня! — в сердцах ответил Брайан.
Меган похлопала его по ноге.
— Ты всегда был хорошим сыном, мой мальчик. Сбудется мечта моей жизни — я увижу тебя в рыцарской одежде и в венке. Благослови тебя Господь за проявленное милосердие.
— Будь я проклят за проявленный идиотизм! — в сердцах бросил Брайан.
Однако Меган не придала значения его словам. Он мог отказать ей, но даже не слишком долго сопротивлялся. Это подтверждало лишь одно: в Лондоне был кто-то, с кем он собирался встретиться.
— Я должна подумать о своем гардеробе! — воскликнула она, с трудом поднимаясь с низкого стула. — Восемнадцатое июля — остался всего месяц! Мы должны поторопиться, чтобы оказаться там вовремя!
Глава 24
Глава 25
— Ты говоришь так лишь потому, что никогда его не видела.
— Проклятие, Брай, почему бы не взять то, что тебе дают? Ради чести семьи, если не ради себя? Когда-нибудь у тебя будут сыновья. — Меган увидела, как при этих словах у сына на скулах заходили желваки. — Если, конечно, шашни с прелестными француженками не отвратили тебя от женщин.
— Ты слишком далеко заходишь! — вскипел он.
— А ты вообще никуда не ходишь! Сидишь в этом прокопченном кресле, ничего не желаешь видеть и только пьешь! Ты должен подумать о будущем, сын!
— О каком будущем? — запальчиво возразил Брайан.
— Черт возьми, ведь ты лэрд! Ты прилично смотришься, у тебя есть земля и деньги. Неужели ты хочешь сказать, что на всех британских островах не найдется девушки, которая выйдет за тебя замуж, несмотря на ногу и прочее?
— Ни одна не стоит того, — сказал он, чуть помешкав. Что-то печальное и невысказанное почудилось в этом внезапном молчании.
— Брай… — Голос Меган сделался мягче. — Брай, мой храбрый мальчик! Может, ты разочаровался в любви и поэтому оказался здесь?
— Ну конечно же, нет! — отрезал Брайан, однако и эта резкость, и то, что он сказал эти слова по-шотландски, выдали его с головой. Он умолк, чувствуя, что мать тоже все поняла.
— Кто она, Брай?
— Я не знаю, о ком ты говоришь, — снова перешел он на английский. — Я приехал домой, чтобы найти здесь мир и покой, но я его никогда не найду, если ты будешь меня постоянно пилить.
Письма, которые она получала до его приезда, приходили из Кента. Но Кент рядом с Лондоном. Меган свистом подозвала Килтера и стала гладить его, не переставая напряженно думать. Сын не поедет в Лондон ради себя. Но может, поедет… ради нее?
Лондон! Господи, ну и перспектива! Что она там будет делать со своей своеобразной речью и манерами, не знающая ни единой души… Да и во что оденется? Откуда ей знать, как следует одеваться? Вдали от дома она будет чувствовать себя рыбой, выброшенной на берег.
Она посмотрела на сына из-под опущенных ресниц, увидела, что он допил виски и с вызовом звонит в колокольчик, чтобы попросить еще. Хочет вытравить из памяти то, что с ним произошло и заставило вернуться в Стратклайд. А что там все-таки произошло? Он никогда ей не скажет. Единственная надежда Меган заключается в том, чтобы отправиться в страну англичан и самостоятельно все выяснить.
Перспектива выглядела устрашающе. Однако она никогда не уклонялась от боя.
— Я вот о чем думаю, — медленно проговорила она. — Ты должен ехать туда, Брай. Должен принять этот орден. — Видя, что Брайан собирается что-то возразить, она поспешила добавить: — Этого хотел бы и твой отец.
— Отец? — Брайан рассмеялся. — Отец принес англичанам меньше пользы, чем даже ты!
— Да, и именно поэтому ты отправился туда, разве не так? И это сказалось на бедном твоем отце, ты знаешь, что он переживал, когда ты там торчал и когда мы получали известия о твоем участии в скачках, дуэлях и твоих амурных похождениях…
— Все очень сильно преувеличено, уверяю тебя.
— Разве? Я так не думаю, Брай. Ты забыл, что я знаю тебя с колыбели. У тебя всегда была склонность к буйным выходкам. Но дело даже не в том, чтобы твой отец спокойно спал в земле. Это касается меня.
Вошел Хейден и остановился в дверях.
— Еще, — сказал Брайан, протягивая бокал. — Мама, я, право же, не могу понять, каким образом…
— Ох, не понимаешь? Позволь мне в таком случае объяснить. Если служение этим чертовым англичанам стоило тебе твоего будущего, то я готова поехать и позаботиться о том, чтобы принц-регент сделал тебя рыцарем.
— Ты? В Лондон? — ошеломленно спросил Брайан.
— Да, именно я!
— Прошу прощения, миледи, — вмешался Хейден. — Однако врачи его светлости очень настаивали на том, чтобы он переехал сюда. Мир и покой, сказали они, — вот что ему требуется.
— Меня не слишком интересует, что ему требуется, — резко сказала Меган. — Ступай и принеси ему питье! Да закрой за собой дверь!
— Честное слово, мама, — запротестовал Брайан. — Он мой слуга, а не шпион.
— Не будем об этом. Ты мне скажи: возьмешь меня в Лондон посмотреть церемонию твоего награждения?
— Я не собираюсь ехать в Лондон.
Меган обвила руками Килтера и театрально запричитала:
— А кто носил его на руках, когда он был не больше блохи? Кто учил его ходить и говорить? Кто кормил его грудью?..
— Тебе не кажется это несколько мелодраматичным, бедная мама Меган?
— И вот благодарность за все, что я сделала для этого парня — он напрочь отказался выполнить мою предсмертную просьбу!
— Тебе еще далеко до смерти!
— Он не знает, как я страдаю, когда меняется погода, — зашептала Меган в ухо Килтеру. — Как ноют мои старые кости и как я молю об избавлении…
— Это так много значит для тебя? Честь, оказанная человеком, которого ты презираешь? — недоверчиво спросил Брайан.
— Это последний миг славы для меня, — пробормотала она, целуя пса во влажный нос. — Все, что мне хочется увидеть в этой жизни… а он мне отказывает.
Брайан поднял вверх руки:
— Проклятие, мама! Ладно, будь по-твоему! Я поеду в Лондон. Ты сможешь увидеть, как меня превратят в фатоватого рыцаря. Но зато после этого я не намерен обсуждать с тобой, как мне жить дальше.
— Да, Брай. Да, мой милый мальчик. — Меган подняла фартук и промокнула глаза. — Ты не можешь себе представить, какой счастливой ты меня сделал!
— А ты не можешь себе представить, каким несчастным ты сделала меня! — в сердцах ответил Брайан.
Меган похлопала его по ноге.
— Ты всегда был хорошим сыном, мой мальчик. Сбудется мечта моей жизни — я увижу тебя в рыцарской одежде и в венке. Благослови тебя Господь за проявленное милосердие.
— Будь я проклят за проявленный идиотизм! — в сердцах бросил Брайан.
Однако Меган не придала значения его словам. Он мог отказать ей, но даже не слишком долго сопротивлялся. Это подтверждало лишь одно: в Лондоне был кто-то, с кем он собирался встретиться.
— Я должна подумать о своем гардеробе! — воскликнула она, с трудом поднимаясь с низкого стула. — Восемнадцатое июля — остался всего месяц! Мы должны поторопиться, чтобы оказаться там вовремя!
Глава 24
Темнота и смятые простыни. И снова беспокойные сны — о Брайане Бору. Проснувшись до восхода солнца, Николь продолжала переживать сладостные мгновения сна. Он целовал ее — в то место. Она натянула задравшуюся ночную рубашку на бедра. Она находится в Лондоне. Сейчас июль. День за окном обещал быть влажным и жарким. В конце концов Николь вновь заснула. Проснувшись, она попросила прохладную ванну, и горничная по имени Донлеви понимающе кивнула.
— Сейчас самое лучшее — освежиться, — бодро заявила она, — поскольку у вас сегодня напряженный день, мисс. Завтрак у герцога и герцогини, затем музыкальное представление у леди Принтон, ужин и опера, а потом вы куда-то идете вместе с лордом Уоллингфордом.
— Да, в самом деле напряженный.
— Какие духи добавить в воду, мисс?
— Не знаю. Что у тебя есть?
— Лаванда, розовая вода, жасмин, сандаловое дерево, — перечислила горничная, перебрав флаконы. — А вот что-то новенькое, это я недавно купила для вас. Вереск. Растет в Шотландии, как мне сказали.
Шотландия…
— Дай-ка мне понюхать. Пожалуй, подойдет. — Николь наблюдала, как жидкость из флакона медленно капала в ванну. В Шотландию уехал Брайан Бору. Сейчас он на высокогорье. Николь закрыла глаза, пытаясь представить его в этой дикой стране.
— Какое сегодня число? — неожиданно спросила Николь.
— Дайте подумать. В воскресенье был день рождения моей мамы, это было тринадцатое. Значит, сегодня пятнадцатое.
Всего три дня остается до торжественной церемонии в Вестминстере. Он не появился, как она и уверяла Томми. Однако ей хотелось, чтобы она ошиблась. Хотя, пожалуй, нет. Ему будет дьявольски трудно идти по проходу в соборе на этих проклятых костылях…
Горничная сполоснула ей волосы и потерла спину. Ни-коль продолжила мытье сама, и делала это настолько медленно, что Донлеви нервно посмотрела на часы:
— Надо бы поторопиться, мисс. Уже почти полдень.
Полдень, а она еще не одета! А в академии она вставала на рассвете… Разумнее не предаваться этим воспоминаниям. Николь обрадовалась, когда Донлеви спросила:
— Что вы наденете к завтраку?
Доспехи и маски. Звон клинков в морозном воздухе. Его рука ложится на ее талию, когда он показывает, как выполнять удар, из его рта идет пар…
Донлеви вздохнула:
— Лорд Уоллингфорд приедет за вами менее чем через час, мисс. Что бы вы хотели надеть?
Ничего из того, что нравится Энтони. Он становится дьявольски уверенным в себе. Вчера вечером он стал целовать ее в парке, где их мог видеть любой. Ей нелегко было удержать его нескромные руки. Как они не похожи на руки Брайана!
— Мисс?
— Бледно-желтое муслиновое платье. — В нем маленький вырез, может, это удержит его пальцы.
— Шляпу?
Вот задача.
— Плетеную. — Впрочем, нет. Он говорил, что ему она особенно нравится. — Лучше с желтыми лентами. — Николь открыла глаза и увидела, что Донлеви собирается задать ей еще несколько вопросов. — И синие шевровые сапожки. И еще голубой шелковый зонтик. Все?
— Жакет, — быстро подсказала горничная.
— Тоже какой-нибудь голубой. И легкий. — Она вышла из ванны. Донлеви обмотала ее толстым турецким полотенцем, другое накинула ей на голову.
— Вряд ли волосы вовремя высохнут, — пробормотала она и положила одежду на кровать. Раздался стук в дверь.
— Николь! — воскликнула, появляясь на пороге, мать. — Лорд Уоллингфорд приехал.
Донлеви испуганно вытаращила глаза. Она до смерти боялась баронессу.
— Угости его чаем, мама, — отозвалась Николь. — Я только что приняла ванну.
— О Господи! Так поторапливайся же! — раздраженно проговорила Эмилия Хейнесуорт.
Однако несмотря на все старания Донлеви, Николь не спешила. Прошло более часа, прежде чем она спустилась в гостиную.
Уоллингфорд был, как всегда, неотразимо красив в своем элегантном в обтяжку сюртуке и панталонах. Николь заметила, что на нем новые ботфорты с золотистыми кисточками. Довольно легкомысленно для мужчины. Брайан Бору ни за что бы себе такое не позволил…
— Николь! — Он вскочил, чтобы поприветствовать ее. — На вас шляпка, которая мне очень нравится!
Проклятие! Она была уверена, что ему нравится та, которую она отвергла, тем не менее улыбнулась, когда Уоллингфорд поцеловал ее в щеку. То же самое сделала мать, хотя несколько неуверенно. Баронесса удивлялась, почему официально не объявляли о помолвке, которая для всех была очевидна.
— Тебе следует взять накидку поплотнее, — посоветовала она дочери. — Я готова поклясться, что будет дождь.
— Я позабочусь о ней, миледи, — пообещал Уоллингфорд, крепко сжав руку Николь.
Баронесса жеманно захихикала:
— Я смотрю на вас, и мне вспоминается то время, когда барон и я были молоды и он ухаживал за мной.
— Его светлость дома? — осведомился Уоллингфорд. — Я хотел бы засвидетельствовать ему свое почтение.
— Как всегда, в парламенте, — сказала баронесса, изящно махнув рукой. — Государственные дела, как вы понимаете.
«А скорее всего играет в карты в клубе», — мрачно подумала Николь. На какое-то мгновение ей вдруг стало жаль мать, которая всю жизнь проводит в одиночестве. Однако мать тут же все испортила. Поведя носом, она спросила:
— Что это за запах?
Донлеви побледнела.
— У меня новые духи для ванны, — спокойно ответила Николь.
— Что это — спирт?
Николь от неожиданности закусила губу. Неудивительно, что ей нравился вереск — по запаху он напоминал шотландское виски.
— Я нахожу запах очаровательным, как и саму носительницу, — заметил Уоллингфорд.
— Ну, в таком случае бегите, голубки! — пропела баронесса. — Да не забывайте про дождь!
К этому времени уже застучали первые капли.
— Хотите зонт? — заботливо спросил Уоллингфорд. — Он у меня под сиденьем.
— Я думаю, дождь скоро пройдет. Давайте быстренько проскочим, хорошо? — Николь забралась на сиденье. За ней последовал Уоллингфорд. Николь откинулась назад на обитую бархатом спинку и взглянула на руки, державшие вожжи. Они были изящные и бледные — в полном соответствии с модой, которой следовали светские денди, вымачивая пальцы в миндальном молоке и пряча их в шелковые перчатки при малейших признаках простуды. У Бору ладони были грубые, мозолистые и широкие, а вот его прикосновения тем не менее нежными…
Уоллингфорд держал вожжи весьма небрежно, как и рапиру. Зато прохожие могли наверняка обратить внимание на элегантность его позы. Эта небрежность несколько беспокоила Николь. Красавцы гнедые были очень горячие лошади, имели привычку шарахаться от других экипажей. На месте Уоллингфорда она держала бы вожжи покрепче.
— Вам лучше намотать вожжи на запястья, — посоветовала Николь. — Кожа становится скользкой, когда намокает.
— Я справлюсь с упряжкой, — возразил он с усмешкой. — Вот только вас я никак не могу подчинить своей воле. Вчера я разговаривал с отцом. — Уоллингфорд наклонился и небрежно поцеловал Николь. — Он предлагает построить для нас новый дом в Лондоне, когда мы поженимся. Дом станет соперничать с королевской резиденцией.
— Значит, придется заботиться о том, чтобы огромное количество белья оставалось белым.
— У вас будет для этого достаточно слуг.
Николь не нравилось, что он говорит об их женитьбе, как о решенном деле. Дождь усилился. Уоллингфорд потянулся за зонтом.
— Я достану! — резко сказала Николь.
— Вздор! Он здесь. — Уоллингфорд стал шарить под сиденьем. — Или был здесь… проклятие, куда он подевался?
— Энтони! — крикнула Николь. Уоллингфорд, должно быть, не заметил, что дорога круто сворачивает вправо.
Он распрямился, улыбаясь.
— Вы так мало верите в меня, любовь моя? — Николь раскрыла зонт. Дождь хлестал все сильнее. Внезапным порывом ветра его рвануло вверх. — Проклятие! — раздраженно воскликнул Уоллингфорд. — Только что купил эту штуку!
На дороге метались пешеходы, ища укрытия от дождя.
— Следите за дорогой, — сквозь зубы сказала Николь.
Слева их нагонял экипаж, которым правил извозчик явно с более твердой рукой. Николь не знала, видел ли его Уоллингфорд. Пока она колебалась, сказать ему или нет, он направил лошадей в ту самую сторону, пытаясь объехать лужу.
— Энтони! — закричала она.
— Что? — озабоченно спросил он как раз в тот момент, когда в поле зрения появилась другая упряжка. В одно мгновение Николь представила себе, что может произойти.
— Осторожнее! — крикнула Николь. — Вожжи! Намотайте их вокруг…
Слишком поздно. Гнедые решили, что их не должны обогнать. Они рванулись вперед с такой силой, что содрогнулся весь экипаж. Николь ухватилась за планку, ее промокшая шляпа слетела с головы и, удерживаемая лентами, затрепыхалась за спиной. Лошади бешено понесли по размокшей от дождя дороге. На пути экипажа возник продавец яблок, который пытался оттащить свою тележку к обочине.
— С дороги! — что есть силы крикнула Николь. Продавец поднял голову и успел отпрыгнуть. Экипаж краем зацепил оставленную хозяином тележку, она перевернулась и из нее посыпались мокрые блестящие яблоки, еще сильнее напугав лошадей.
— Я бы удержал их, — оправдываясь, сказал Уоллингфорд, — если бы вы не закричали.
— Они вышли из-под контроля, — сквозь зубы возразила Николь.
— Вздор! Им просто захотелось размять ноги!
Дорога делала крутой поворот, в который с трудом вписался экипаж. Впереди показалась отара овец. Николь выпрямилась. Глупо умирать или покалечить животных только из-за того, что она не решается поставить Уоллингфорда в неловкое положение.
— Дайте мне вожжи! — потребовала она.
— Я не сделаю такой… — Не слушая возражений, Николь наклонилась и вырвала вожжи из рук Уоллингфорда. — Проклятие, что вы затеяли…
Николь энергично намотала вожжи на руку, уперлась в подножку и потянула их на себя. Гнедые, не привыкшие к подобному обращению, раздули ноздри, как бы взвешивая свои возможности. Николь потянула сильнее.
— Тпру! — истошно закричала Николь.
И гнедые признали свое поражение, сделав несколько шагов, они остановились.
«Ну вот, я смогла, я это сделала», — подумала Николь, хотя еще продолжала злиться на Уоллингфорда за его беспечность. Она повернулась, чтобы выговорить ему за неосмотрительность, однако слова застряли у нее в горле. Он смотрел на нее широко раскрытыми глазами, в которых застыло благоговение. Дождь стекал по его волосам, но он не обращал на это никакого внимания.
— О Диана, — пробормотал он. — Вы великолепны! — И потянулся к ней, чтобы снова поцеловать ее, не смущаясь тем, что к ним подбежал пастух, выкрикивая проклятия.
— Я прошу прощения, — извинился Уоллингфорд, не отпуская из объятий Николь. — Это должно покрыть ушерб.
Справа снова появилась упряжка, спугнувшая гнедых. На сей раз она ехала гораздо спокойнее. Крупные в яблоках жеребцы, отметила про себя Николь, и к тому же весьма ухоженные.
— Никто не пострадал? — донесся голос возницы, показавшийся Николь удивительно знакомым. Она повернулась и увидела перед собой суровое лицо Хейдена. Их взгляды встретились.
— Нет, добрый человек! Никто не пострадал! — Раздался веселый возглас Уоллингфорда.
Слуга лорда Бору готов был умчаться галопом; он явно сожалел, что остановился.
Однако в этот момент открылось окошко экипажа, и в нем появилось лицо, которого Николь никогда не видела, но которое почему-то узнала.
— Добрый лэрд, вы заставили нас поволноваться! — крикнула женщина с сильным шотландским акцентом. — Хейден, болван! Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты не гнал лошадей в этом сумасшедшем городе, как привык делать дома! — После этого женщина улыбнулась Николь, отчего у той перехватило дыхание. Она узнала эту улыбку, широкую и светлую, как высокогорное озеро, и глаза — голубые, как небо в ясный летний день.
— Лорд Бору? — удивленным высоким голосом произнес Уоллингфорд, пытаясь из-за Николь заглянуть в фаэтон. — Да неужто это в самом деле вы?
Похоже, сидевший рядом с женщиной человек некоторое время колебался. Его взгляд был устремлен на вожжи, которые Николь держала в руках. Она сидела совершенно спокойно, дождь стекал по ее лицу. Она не сомневалась, что он видел, что произошло и по какой причине.
— Это твои друзья, Брай? — с удивлением спросила голубоглазая женщина.
Он подался вперед.
— Мама, — медленно, с натугой произнес он, — имею честь представить тебе мисс Николь Хейнесуорт и Энтони, лорда Уоллингфорда.
— Вы приехали, — выдохнула Николь, сразу забыв обо всем на свете при виде Брайана. — Я думала, вы не приедете. — Они смотрели друг на друга, их разделяла завеса дождя. — Я рада за вас.
— Это поистине великая честь! — вмешался в их диалог Уоллингфорд. — Шотландский рыцарский орден! Поздравляю! Вы должны быть горды сыном, леди Бору!
Леди Бору неотрывно смотрела на Николь, которая почувствовала себя незащищенной под взглядом проницательных голубых глаз.
— А я и горжусь, — ответила женщина. — А вы что же, помолвлены?
Уоллингфорд засмеялся, обнял промокшие плечи Николь.
— Да, это так, миледи, о чем я счастлив сообщить.
Женщина задумчиво кивнула. Ее сын постучал в стенку экипажа.
— Поскольку все целы и невредимы, — заявил он, — я думаю, что пора ехать. Рад был снова повидать вас, Ни… мисс Хейнесуорт, Уоллингфорд. Хейден, погоняй.
Карета проехала мимо них. Николь смотрела ей вслед, сжимая вожжи с такой силой, что кожа впилась ей в руку.
Уоллингфорд осторожно забрал их у Николь.
— Дальше я сам стану править, — сказал он с невозмутимым видом. — Должен сказать, вы не перестаете меня поражать, Николь, любовь моя. Вот это была езда!
Он присвистнул, и напуганные лошади послушно двинулись вперед.
— Сейчас самое лучшее — освежиться, — бодро заявила она, — поскольку у вас сегодня напряженный день, мисс. Завтрак у герцога и герцогини, затем музыкальное представление у леди Принтон, ужин и опера, а потом вы куда-то идете вместе с лордом Уоллингфордом.
— Да, в самом деле напряженный.
— Какие духи добавить в воду, мисс?
— Не знаю. Что у тебя есть?
— Лаванда, розовая вода, жасмин, сандаловое дерево, — перечислила горничная, перебрав флаконы. — А вот что-то новенькое, это я недавно купила для вас. Вереск. Растет в Шотландии, как мне сказали.
Шотландия…
— Дай-ка мне понюхать. Пожалуй, подойдет. — Николь наблюдала, как жидкость из флакона медленно капала в ванну. В Шотландию уехал Брайан Бору. Сейчас он на высокогорье. Николь закрыла глаза, пытаясь представить его в этой дикой стране.
— Какое сегодня число? — неожиданно спросила Николь.
— Дайте подумать. В воскресенье был день рождения моей мамы, это было тринадцатое. Значит, сегодня пятнадцатое.
Всего три дня остается до торжественной церемонии в Вестминстере. Он не появился, как она и уверяла Томми. Однако ей хотелось, чтобы она ошиблась. Хотя, пожалуй, нет. Ему будет дьявольски трудно идти по проходу в соборе на этих проклятых костылях…
Горничная сполоснула ей волосы и потерла спину. Ни-коль продолжила мытье сама, и делала это настолько медленно, что Донлеви нервно посмотрела на часы:
— Надо бы поторопиться, мисс. Уже почти полдень.
Полдень, а она еще не одета! А в академии она вставала на рассвете… Разумнее не предаваться этим воспоминаниям. Николь обрадовалась, когда Донлеви спросила:
— Что вы наденете к завтраку?
Доспехи и маски. Звон клинков в морозном воздухе. Его рука ложится на ее талию, когда он показывает, как выполнять удар, из его рта идет пар…
Донлеви вздохнула:
— Лорд Уоллингфорд приедет за вами менее чем через час, мисс. Что бы вы хотели надеть?
Ничего из того, что нравится Энтони. Он становится дьявольски уверенным в себе. Вчера вечером он стал целовать ее в парке, где их мог видеть любой. Ей нелегко было удержать его нескромные руки. Как они не похожи на руки Брайана!
— Мисс?
— Бледно-желтое муслиновое платье. — В нем маленький вырез, может, это удержит его пальцы.
— Шляпу?
Вот задача.
— Плетеную. — Впрочем, нет. Он говорил, что ему она особенно нравится. — Лучше с желтыми лентами. — Николь открыла глаза и увидела, что Донлеви собирается задать ей еще несколько вопросов. — И синие шевровые сапожки. И еще голубой шелковый зонтик. Все?
— Жакет, — быстро подсказала горничная.
— Тоже какой-нибудь голубой. И легкий. — Она вышла из ванны. Донлеви обмотала ее толстым турецким полотенцем, другое накинула ей на голову.
— Вряд ли волосы вовремя высохнут, — пробормотала она и положила одежду на кровать. Раздался стук в дверь.
— Николь! — воскликнула, появляясь на пороге, мать. — Лорд Уоллингфорд приехал.
Донлеви испуганно вытаращила глаза. Она до смерти боялась баронессу.
— Угости его чаем, мама, — отозвалась Николь. — Я только что приняла ванну.
— О Господи! Так поторапливайся же! — раздраженно проговорила Эмилия Хейнесуорт.
Однако несмотря на все старания Донлеви, Николь не спешила. Прошло более часа, прежде чем она спустилась в гостиную.
Уоллингфорд был, как всегда, неотразимо красив в своем элегантном в обтяжку сюртуке и панталонах. Николь заметила, что на нем новые ботфорты с золотистыми кисточками. Довольно легкомысленно для мужчины. Брайан Бору ни за что бы себе такое не позволил…
— Николь! — Он вскочил, чтобы поприветствовать ее. — На вас шляпка, которая мне очень нравится!
Проклятие! Она была уверена, что ему нравится та, которую она отвергла, тем не менее улыбнулась, когда Уоллингфорд поцеловал ее в щеку. То же самое сделала мать, хотя несколько неуверенно. Баронесса удивлялась, почему официально не объявляли о помолвке, которая для всех была очевидна.
— Тебе следует взять накидку поплотнее, — посоветовала она дочери. — Я готова поклясться, что будет дождь.
— Я позабочусь о ней, миледи, — пообещал Уоллингфорд, крепко сжав руку Николь.
Баронесса жеманно захихикала:
— Я смотрю на вас, и мне вспоминается то время, когда барон и я были молоды и он ухаживал за мной.
— Его светлость дома? — осведомился Уоллингфорд. — Я хотел бы засвидетельствовать ему свое почтение.
— Как всегда, в парламенте, — сказала баронесса, изящно махнув рукой. — Государственные дела, как вы понимаете.
«А скорее всего играет в карты в клубе», — мрачно подумала Николь. На какое-то мгновение ей вдруг стало жаль мать, которая всю жизнь проводит в одиночестве. Однако мать тут же все испортила. Поведя носом, она спросила:
— Что это за запах?
Донлеви побледнела.
— У меня новые духи для ванны, — спокойно ответила Николь.
— Что это — спирт?
Николь от неожиданности закусила губу. Неудивительно, что ей нравился вереск — по запаху он напоминал шотландское виски.
— Я нахожу запах очаровательным, как и саму носительницу, — заметил Уоллингфорд.
— Ну, в таком случае бегите, голубки! — пропела баронесса. — Да не забывайте про дождь!
К этому времени уже застучали первые капли.
— Хотите зонт? — заботливо спросил Уоллингфорд. — Он у меня под сиденьем.
— Я думаю, дождь скоро пройдет. Давайте быстренько проскочим, хорошо? — Николь забралась на сиденье. За ней последовал Уоллингфорд. Николь откинулась назад на обитую бархатом спинку и взглянула на руки, державшие вожжи. Они были изящные и бледные — в полном соответствии с модой, которой следовали светские денди, вымачивая пальцы в миндальном молоке и пряча их в шелковые перчатки при малейших признаках простуды. У Бору ладони были грубые, мозолистые и широкие, а вот его прикосновения тем не менее нежными…
Уоллингфорд держал вожжи весьма небрежно, как и рапиру. Зато прохожие могли наверняка обратить внимание на элегантность его позы. Эта небрежность несколько беспокоила Николь. Красавцы гнедые были очень горячие лошади, имели привычку шарахаться от других экипажей. На месте Уоллингфорда она держала бы вожжи покрепче.
— Вам лучше намотать вожжи на запястья, — посоветовала Николь. — Кожа становится скользкой, когда намокает.
— Я справлюсь с упряжкой, — возразил он с усмешкой. — Вот только вас я никак не могу подчинить своей воле. Вчера я разговаривал с отцом. — Уоллингфорд наклонился и небрежно поцеловал Николь. — Он предлагает построить для нас новый дом в Лондоне, когда мы поженимся. Дом станет соперничать с королевской резиденцией.
— Значит, придется заботиться о том, чтобы огромное количество белья оставалось белым.
— У вас будет для этого достаточно слуг.
Николь не нравилось, что он говорит об их женитьбе, как о решенном деле. Дождь усилился. Уоллингфорд потянулся за зонтом.
— Я достану! — резко сказала Николь.
— Вздор! Он здесь. — Уоллингфорд стал шарить под сиденьем. — Или был здесь… проклятие, куда он подевался?
— Энтони! — крикнула Николь. Уоллингфорд, должно быть, не заметил, что дорога круто сворачивает вправо.
Он распрямился, улыбаясь.
— Вы так мало верите в меня, любовь моя? — Николь раскрыла зонт. Дождь хлестал все сильнее. Внезапным порывом ветра его рвануло вверх. — Проклятие! — раздраженно воскликнул Уоллингфорд. — Только что купил эту штуку!
На дороге метались пешеходы, ища укрытия от дождя.
— Следите за дорогой, — сквозь зубы сказала Николь.
Слева их нагонял экипаж, которым правил извозчик явно с более твердой рукой. Николь не знала, видел ли его Уоллингфорд. Пока она колебалась, сказать ему или нет, он направил лошадей в ту самую сторону, пытаясь объехать лужу.
— Энтони! — закричала она.
— Что? — озабоченно спросил он как раз в тот момент, когда в поле зрения появилась другая упряжка. В одно мгновение Николь представила себе, что может произойти.
— Осторожнее! — крикнула Николь. — Вожжи! Намотайте их вокруг…
Слишком поздно. Гнедые решили, что их не должны обогнать. Они рванулись вперед с такой силой, что содрогнулся весь экипаж. Николь ухватилась за планку, ее промокшая шляпа слетела с головы и, удерживаемая лентами, затрепыхалась за спиной. Лошади бешено понесли по размокшей от дождя дороге. На пути экипажа возник продавец яблок, который пытался оттащить свою тележку к обочине.
— С дороги! — что есть силы крикнула Николь. Продавец поднял голову и успел отпрыгнуть. Экипаж краем зацепил оставленную хозяином тележку, она перевернулась и из нее посыпались мокрые блестящие яблоки, еще сильнее напугав лошадей.
— Я бы удержал их, — оправдываясь, сказал Уоллингфорд, — если бы вы не закричали.
— Они вышли из-под контроля, — сквозь зубы возразила Николь.
— Вздор! Им просто захотелось размять ноги!
Дорога делала крутой поворот, в который с трудом вписался экипаж. Впереди показалась отара овец. Николь выпрямилась. Глупо умирать или покалечить животных только из-за того, что она не решается поставить Уоллингфорда в неловкое положение.
— Дайте мне вожжи! — потребовала она.
— Я не сделаю такой… — Не слушая возражений, Николь наклонилась и вырвала вожжи из рук Уоллингфорда. — Проклятие, что вы затеяли…
Николь энергично намотала вожжи на руку, уперлась в подножку и потянула их на себя. Гнедые, не привыкшие к подобному обращению, раздули ноздри, как бы взвешивая свои возможности. Николь потянула сильнее.
— Тпру! — истошно закричала Николь.
И гнедые признали свое поражение, сделав несколько шагов, они остановились.
«Ну вот, я смогла, я это сделала», — подумала Николь, хотя еще продолжала злиться на Уоллингфорда за его беспечность. Она повернулась, чтобы выговорить ему за неосмотрительность, однако слова застряли у нее в горле. Он смотрел на нее широко раскрытыми глазами, в которых застыло благоговение. Дождь стекал по его волосам, но он не обращал на это никакого внимания.
— О Диана, — пробормотал он. — Вы великолепны! — И потянулся к ней, чтобы снова поцеловать ее, не смущаясь тем, что к ним подбежал пастух, выкрикивая проклятия.
— Я прошу прощения, — извинился Уоллингфорд, не отпуская из объятий Николь. — Это должно покрыть ушерб.
Справа снова появилась упряжка, спугнувшая гнедых. На сей раз она ехала гораздо спокойнее. Крупные в яблоках жеребцы, отметила про себя Николь, и к тому же весьма ухоженные.
— Никто не пострадал? — донесся голос возницы, показавшийся Николь удивительно знакомым. Она повернулась и увидела перед собой суровое лицо Хейдена. Их взгляды встретились.
— Нет, добрый человек! Никто не пострадал! — Раздался веселый возглас Уоллингфорда.
Слуга лорда Бору готов был умчаться галопом; он явно сожалел, что остановился.
Однако в этот момент открылось окошко экипажа, и в нем появилось лицо, которого Николь никогда не видела, но которое почему-то узнала.
— Добрый лэрд, вы заставили нас поволноваться! — крикнула женщина с сильным шотландским акцентом. — Хейден, болван! Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты не гнал лошадей в этом сумасшедшем городе, как привык делать дома! — После этого женщина улыбнулась Николь, отчего у той перехватило дыхание. Она узнала эту улыбку, широкую и светлую, как высокогорное озеро, и глаза — голубые, как небо в ясный летний день.
— Лорд Бору? — удивленным высоким голосом произнес Уоллингфорд, пытаясь из-за Николь заглянуть в фаэтон. — Да неужто это в самом деле вы?
Похоже, сидевший рядом с женщиной человек некоторое время колебался. Его взгляд был устремлен на вожжи, которые Николь держала в руках. Она сидела совершенно спокойно, дождь стекал по ее лицу. Она не сомневалась, что он видел, что произошло и по какой причине.
— Это твои друзья, Брай? — с удивлением спросила голубоглазая женщина.
Он подался вперед.
— Мама, — медленно, с натугой произнес он, — имею честь представить тебе мисс Николь Хейнесуорт и Энтони, лорда Уоллингфорда.
— Вы приехали, — выдохнула Николь, сразу забыв обо всем на свете при виде Брайана. — Я думала, вы не приедете. — Они смотрели друг на друга, их разделяла завеса дождя. — Я рада за вас.
— Это поистине великая честь! — вмешался в их диалог Уоллингфорд. — Шотландский рыцарский орден! Поздравляю! Вы должны быть горды сыном, леди Бору!
Леди Бору неотрывно смотрела на Николь, которая почувствовала себя незащищенной под взглядом проницательных голубых глаз.
— А я и горжусь, — ответила женщина. — А вы что же, помолвлены?
Уоллингфорд засмеялся, обнял промокшие плечи Николь.
— Да, это так, миледи, о чем я счастлив сообщить.
Женщина задумчиво кивнула. Ее сын постучал в стенку экипажа.
— Поскольку все целы и невредимы, — заявил он, — я думаю, что пора ехать. Рад был снова повидать вас, Ни… мисс Хейнесуорт, Уоллингфорд. Хейден, погоняй.
Карета проехала мимо них. Николь смотрела ей вслед, сжимая вожжи с такой силой, что кожа впилась ей в руку.
Уоллингфорд осторожно забрал их у Николь.
— Дальше я сам стану править, — сказал он с невозмутимым видом. — Должен сказать, вы не перестаете меня поражать, Николь, любовь моя. Вот это была езда!
Он присвистнул, и напуганные лошади послушно двинулись вперед.
Глава 25
«Этот идиот мог ее угробить»!
Брайан Бору сидел в номере отеля «Савой» — почему бы не показать матери самое лучшее в ее единственную поездку в Лондон? — и продолжал переживать и переживать, возвращаясь мысленно на дорогу. Такие быстрые и горячие лошади, способные испугаться и понести… Следовало бы запретить человеку со столь изнеженными руками управлять такой упряжкой! Брайан был настолько сердит, что даже забыл про виски. И опять же: почему этот идиот в дождь не догадался взять закрытый экипаж? Любому болвану ясно, что погода очень ненадежна. Что, если она промокла насквозь и простудилась?
Брайан представил себе, как ее голубой жакет и желтое платье, промокшие под дождем, плотно облегали ее фигуру, бедра. Он покачал головой, пытаясь освободиться от видения. О Господи, ему не следовало приезжать сюда, не следовало уступать прихоти матери! Он сделал большой глоток виски. И ради чего? Ради какого-то рыцарского звания! Что это изменит?
Дверь, ведущая в соседнюю комнату, скрипнула, и на пороге показалась леди Бору.
— Брай, мы идем на обед или нет? Уже половина… Боже мой, да ты еще не одет. — Она вошла в его комнату с недовольным видом. — А я уже вырядилась в новое платье, рассчитывая, что мой сын даст мне возможность отведать изысканных блюд…
— Ты славно выглядишь, — машинально проговорил Брайан и лишь потом отдал себе отчет в том, что мать в самом деле оделась для выхода. Будет жаль ее разочаровывать. И все-таки… — Я полагал, что мы закажем обед в номер. Еда будет соответствовать той, что подают внизу, зато нам не будут надоедать всякие глупые и шумные типы. Думаю, для тебя так будет спокойнее. Сегодня был очень напряженный день.
Леди Бору опустила голову в красивой плетеной шляпке.
— Ну что ж, мне все понятно. — Она стала задумчиво разглаживать ладонями свои нарядные юбки. — Стесняешься меня. Я не могу осуждать тебя. Я всегда говорила твоему дорогому покойному отцу, что ты не посчитаешь для себя зазорным иметь дело с мужланом и деревенщиной, но ты не можешь…
— Господи, да откуда ты это взяла? Я нисколько не стесняюсь тебя! — возмутился Брайан.
Меган подняла вверх один палец, призывая сына замолчать.
— Больше ничего не говори. Я все отлично понимаю. Ты не хочешь, чтобы твои городские друзья видели, из каких слоев ты вышел. Да, я всего лишь отсталая шотландка…
— Ты с ума сошла, мама! Да разве не от тебя я слышал, что шотландка стоит десяти английских принцесс?
— Это было до того, как я увидела Лондон, такой огромный и величественный. Заказывай обед, какой пожелаешь. Мне все равно, где мы будем есть. По правде говоря, это избавит меня от пересудов по поводу моих ошибок за столом.
— У тебя манеры лучше, чем у многих светских хозяек домов, и ты это прекрасно знаешь! — Брайан был изрядно раздосадован. — С чего ты вбила себе в голову, будто я тебя стыжусь?
— Ты сегодня не хотел представлять меня своим друзьям.
— Каким друзьям?
— Ну как же… Той приятной молодой паре в двухколесном экипаже. Лорд Уоллингфорд и мисс… мисс…
— Хейнесуорт. — Черт побери, он не думал, что мать это заметила. — Но тут причина вовсе не в тебе, мама!
— Это ты так говоришь. Я же своими глазами видела, что тебе не хотелось знакомить меня. Ты даже не хотел, чтобы они видели, что ты рядом со мной в карете. А потом мы умчались так, словно у тебя дом загорелся!
— Да ведь дождь лил как из ведра! А мы еще не добрались до отеля.
Казалось бы, велики ли шансы встретить ее сразу по приезде в Лондон? Судьба оказалась большой затейницей. Брайан глотнул виски.
— А сейчас ты хочешь, чтобы мы ели свой ужин в наших комнатах, словно пара бедных мышек, которые грызут жалкие остатки на чердаке, пока в обеденном зале идет пир…
— Ладно! Я одеваюсь! — Какой бы непривлекательной ни казалась перспектива обеда в ресторане, еще меньше ему нравился вариант, когда мать и в самом деле утвердится в ложной идее, будто он ее стыдится. — Мы спустимся вниз, и я закажу тебе омаров, бифштекс и бордо, а еще — шампанское и ромовую бабу! А потом я повезу тебя на танцы в Воксхолл. Конечно, я не смогу лично потанцевать с тобой, однако ты найдешь там достаточно партнеров. Тебя это устраивает?
— Это гораздо лучше, чем жевать пищу, когда рядом никого, кроме тебя, — откровенно сказала леди Бору. — И не мешкай с одеванием, иначе я умру от голода.
Бодро махнув рукой, она вышла.
Брайан вздохнул и позвал Хейдена.
— Еще виски, милорд? — спросил слуга.
— Я должен одеться для обеда.
— Простите, милорд, у вас был такой утомительный день. Разве не лучше было бы поесть в номере?
— Лучше, но это не устраивает мою мать. — Брайан пошевелился в кресле. — Темно-синий костюм и свежую рубашку. Надеюсь, ты почистил мои сапоги.
Хейден побледнел:
— Ах, милорд, нет! Ведь мне даже в голову не могло прийти, что вы снова выйдете после такого тяжелого дня!
— Ну какой же ты адъютант, — устало сказал Брайан и вздохнул. — Ладно, не имеет значения. Я надену нечищеные.
Что из того, что глаза всех людей в ресторане будут устремлены на его ноги, когда он будет ковылять на костылях? Уж лучше это, чем выслушивать стенания матери, которая вбила себе в упрямую шотландскую голову, будто он не хочет появиться с ней на публике.
Брайан Бору сидел в номере отеля «Савой» — почему бы не показать матери самое лучшее в ее единственную поездку в Лондон? — и продолжал переживать и переживать, возвращаясь мысленно на дорогу. Такие быстрые и горячие лошади, способные испугаться и понести… Следовало бы запретить человеку со столь изнеженными руками управлять такой упряжкой! Брайан был настолько сердит, что даже забыл про виски. И опять же: почему этот идиот в дождь не догадался взять закрытый экипаж? Любому болвану ясно, что погода очень ненадежна. Что, если она промокла насквозь и простудилась?
Брайан представил себе, как ее голубой жакет и желтое платье, промокшие под дождем, плотно облегали ее фигуру, бедра. Он покачал головой, пытаясь освободиться от видения. О Господи, ему не следовало приезжать сюда, не следовало уступать прихоти матери! Он сделал большой глоток виски. И ради чего? Ради какого-то рыцарского звания! Что это изменит?
Дверь, ведущая в соседнюю комнату, скрипнула, и на пороге показалась леди Бору.
— Брай, мы идем на обед или нет? Уже половина… Боже мой, да ты еще не одет. — Она вошла в его комнату с недовольным видом. — А я уже вырядилась в новое платье, рассчитывая, что мой сын даст мне возможность отведать изысканных блюд…
— Ты славно выглядишь, — машинально проговорил Брайан и лишь потом отдал себе отчет в том, что мать в самом деле оделась для выхода. Будет жаль ее разочаровывать. И все-таки… — Я полагал, что мы закажем обед в номер. Еда будет соответствовать той, что подают внизу, зато нам не будут надоедать всякие глупые и шумные типы. Думаю, для тебя так будет спокойнее. Сегодня был очень напряженный день.
Леди Бору опустила голову в красивой плетеной шляпке.
— Ну что ж, мне все понятно. — Она стала задумчиво разглаживать ладонями свои нарядные юбки. — Стесняешься меня. Я не могу осуждать тебя. Я всегда говорила твоему дорогому покойному отцу, что ты не посчитаешь для себя зазорным иметь дело с мужланом и деревенщиной, но ты не можешь…
— Господи, да откуда ты это взяла? Я нисколько не стесняюсь тебя! — возмутился Брайан.
Меган подняла вверх один палец, призывая сына замолчать.
— Больше ничего не говори. Я все отлично понимаю. Ты не хочешь, чтобы твои городские друзья видели, из каких слоев ты вышел. Да, я всего лишь отсталая шотландка…
— Ты с ума сошла, мама! Да разве не от тебя я слышал, что шотландка стоит десяти английских принцесс?
— Это было до того, как я увидела Лондон, такой огромный и величественный. Заказывай обед, какой пожелаешь. Мне все равно, где мы будем есть. По правде говоря, это избавит меня от пересудов по поводу моих ошибок за столом.
— У тебя манеры лучше, чем у многих светских хозяек домов, и ты это прекрасно знаешь! — Брайан был изрядно раздосадован. — С чего ты вбила себе в голову, будто я тебя стыжусь?
— Ты сегодня не хотел представлять меня своим друзьям.
— Каким друзьям?
— Ну как же… Той приятной молодой паре в двухколесном экипаже. Лорд Уоллингфорд и мисс… мисс…
— Хейнесуорт. — Черт побери, он не думал, что мать это заметила. — Но тут причина вовсе не в тебе, мама!
— Это ты так говоришь. Я же своими глазами видела, что тебе не хотелось знакомить меня. Ты даже не хотел, чтобы они видели, что ты рядом со мной в карете. А потом мы умчались так, словно у тебя дом загорелся!
— Да ведь дождь лил как из ведра! А мы еще не добрались до отеля.
Казалось бы, велики ли шансы встретить ее сразу по приезде в Лондон? Судьба оказалась большой затейницей. Брайан глотнул виски.
— А сейчас ты хочешь, чтобы мы ели свой ужин в наших комнатах, словно пара бедных мышек, которые грызут жалкие остатки на чердаке, пока в обеденном зале идет пир…
— Ладно! Я одеваюсь! — Какой бы непривлекательной ни казалась перспектива обеда в ресторане, еще меньше ему нравился вариант, когда мать и в самом деле утвердится в ложной идее, будто он ее стыдится. — Мы спустимся вниз, и я закажу тебе омаров, бифштекс и бордо, а еще — шампанское и ромовую бабу! А потом я повезу тебя на танцы в Воксхолл. Конечно, я не смогу лично потанцевать с тобой, однако ты найдешь там достаточно партнеров. Тебя это устраивает?
— Это гораздо лучше, чем жевать пищу, когда рядом никого, кроме тебя, — откровенно сказала леди Бору. — И не мешкай с одеванием, иначе я умру от голода.
Бодро махнув рукой, она вышла.
Брайан вздохнул и позвал Хейдена.
— Еще виски, милорд? — спросил слуга.
— Я должен одеться для обеда.
— Простите, милорд, у вас был такой утомительный день. Разве не лучше было бы поесть в номере?
— Лучше, но это не устраивает мою мать. — Брайан пошевелился в кресле. — Темно-синий костюм и свежую рубашку. Надеюсь, ты почистил мои сапоги.
Хейден побледнел:
— Ах, милорд, нет! Ведь мне даже в голову не могло прийти, что вы снова выйдете после такого тяжелого дня!
— Ну какой же ты адъютант, — устало сказал Брайан и вздохнул. — Ладно, не имеет значения. Я надену нечищеные.
Что из того, что глаза всех людей в ресторане будут устремлены на его ноги, когда он будет ковылять на костылях? Уж лучше это, чем выслушивать стенания матери, которая вбила себе в упрямую шотландскую голову, будто он не хочет появиться с ней на публике.