Хингстон Сэнди. Как поцеловать героя

   В этот момент карета резко свернула с дороги.
   — Приехали, — с удовлетворением сказал Терлингтон. — Кого предпочитаешь взять?
   — Возьму Уоллингфорда, с ним спокойнее. Да и весит он поменьше.
   Николь посмотрела в окно кареты и поняла, что они остановились у какой-то придорожной гостиницы. Это обнадежило ее. Вряд ли они смогут втащить ее внутрь потихоньку, она обязательно поднимет шум, и кто-то же должен прийти ей на помощь! Девушку схватили два пьяных негодяя! Николь набрала побольше воздуха в легкие, готовясь закричать, как только дверь откроется. Но стоило ей открыть рот, как Бодерингли сунул в него матерчатый кляп. Николь попыталась вытолкнуть кляп, но Бодерингли быстро примотал его куском веревки к голове.
   Когда она сделала попытку что-то крикнуть, послышалось лишь неразборчивое мычание.
   Бодерингли вынес Уоллингфорда из кареты на руках и, покачиваясь, направился с ним к дверям гостиницы. Терлингтон поставил Николь на ноги, попытался поднять ее, однако понял, что это ему не под силу, и вытащил ее из кареты волоком. Она отталкивалась пятками от гравия дорожки, беспомощно вращала глазами, а увидев возницу, с любопытством наблюдавшего за происходящим, промычала:
   — М-м-м-м… — Что должно было означать: помогите мне.
   Терлингтон с откровенным удовольствием наблюдал за ее потугами. Николь брыкалась все время, пока он тащил ее к гостинице, однако Терлингтон был намного сильнее Уоллингфорда. Они ввалились через заднюю дверь, и дородная женщина, мывшая посуду на кухне, похоже, нисколько не удивилась появлению гостей.
   — Налево вверх по лестнице, — коротко сказал она и передала Бодерингли, груз которого был полегче, ключ. Николь смогла лишь проводить женщину гневным взглядом, когда Терлингтон вытаскивал ее из кухни.
   Она подумала, что, возможно, ей удастся что-нибудь предпринять на лестнице. Однако Бодерингли отнес наверх Уоллингфорда, затем вернулся и помог своему приятелю, взяв ее за ноги. Добравшись до комнаты — маленькой жалкой конуры, в которой не было ничего, кроме кровати и стола, они бесцеремонно уложили ее на пол. На кровати, как она заметила, ворочался Уоллингфорд.
   — Кто пойдет за священником? — спросил Терлингтон, вытирая пот со лба.
   — Я должен выпить, а ты иди.
   — Я т-тоже должен освежиться. Д-давай попьем… пошлем возницу, — предложил Терлингтон.
   — Отлично придумано, старина. — Бодерингли похлопал приятеля по спине. Николь с удовлетворением увидела, как тот поморщился от боли. Должно быть, она основательно поддала ему под ребра.
   Оба вышли, захлопнули дверь и заперли ее снаружи. Николь немедленно стала испытывать прочность веревок, которыми были опутаны ее руки и ноги.
   — M-м… — Этот стон донесся с кровати. Уоллингфорд попытался сесть, прижимая при этом ладонь к носу. Отняв руку, он увидел на ней кровь, и лицо его посерело. Он диким взглядом обвел комнату, увидел Николь на полу и сделал гримасу.
   — Тебе не следовало этого делать, — пробормотал он.
   — М-м-м-м… — ответила она.
   — Они не сделали тебе больно? — участливо спросил Уоллингфорд. — У тебя синяк на лбу? Проклятие, я им ясно сказал, чтобы они обходились с тобой помягче. — Николь лишь сверкнула глазами. — Ты… ты сердишься на меня, да? — Николь энергично кивнула головой. — Я не собирался так поступать, но, черт возьми, ты не хотела прислушаться к разумным доводам, Николь!
   — Г-р-р, — сказала она.
   Он поднялся и осторожно приблизился к ней; так укротитель приближается к дикому зверю.
   — Ты должна доверять мне. Ты согласилась выйти за меня замуж. Я лишь приближаю эту дату. Все дело в том, что мне нестерпима мысль, что я могу тебя потерять. Однако я сожалею, что все так складывается.
   Николь решила задерживать дыхание до тех пор, пока не посинеет. Однако до этого не дошло. Уоллингфорд, взглянув на ее лицо, побледнел, опустился на колени и стал вытаскивать из ее рта кляп.
   — Ты не закричишь, если я его выну?
   Она покачала головой. Он вынул кляп.
   Николь завопила изо всех сил.
   Уоллингфорд тут же зажал ей рот рукой.
   — Но ведь ты обещала! — обиженно воскликнул он.
   — Подлец и негодяй! — Николь плюнула ему в ладонь. А затем, осознав, что лежит беспомощная, опутанная по рукам и ногам, разрыдалась.
   — Ой, Николь, — пробормотал Уоллингфорд. — Прошу тебя, не надо. Ты не должна плакать. — Он приподнял ее за плечи, стал баюкать. Она была настолько потрясена проявлением подобной нежности, что внезапно перестала рыдать. — Вот так-то лучше, — бодро заявил он. — Теперь ты та Николь, которую я люблю.
   — Как ты… — Николь яростно тряхнула головой, чтобы сбросить со рта его пальцы. — Как ты можешь говорить о любви? После того, что сделал? Позвал двух пьянчуг, чтобы похитить меня…
   — Я действовал исключительно в наших интересах.
   — Это для моего блага меня тянут, как мешок, связанную, с кляпом во рту, к алтарю?! К твоему сведению, Энтони Уоллингфорд, никакие силы ни на небе, ни на земле не заставят меня теперь выйти за тебя замуж!
   — Ты сейчас очень расстроена.
   — Черт возьми, в этом ты совершенно прав! И как ты можешь жениться на девушке, которая тебя не любит?
   — Ты нужна мне, — ответил он.
   — Нужна? Для чего?
   — Ты нужна мне, чтобы у меня были дети.
   Меньше всего Николь ожидала подобного ответа. Она буквально раскрыла рот от удивления:
   — Почему?
   Он отвел взгляд.
   — Ты же видишь, какой я хилый… Неумелый… Низкорослый.
   Николь вдруг почувствовала к нему жалость.
   — Ну как ты можешь так говорить? — возразила она. — Да ведь ты самый завидный жених в Англии! Томми говорит мне об этом по три раза на дню!
   — Я жалкое подобие мужчины, — тихо возразил Уоллингфорд.
   — Да ничего подобного!
   — Но ведь ты не хочешь выйти за меня замуж! — с укором произнес он.
   — Но не потому… это не имеет никакого отношения к тебе. — Хотя, конечно же, это имело к нему прямое отношение. Николь почувствовала, что запуталась. — То есть ты можешь стать великолепным мужем для любой девушки!
   — Для малорослой. — Он поморщился. — И каких сыновей она мне подарит? Лилипутов вроде меня.
   Только теперь Николь начала кое-что понимать.
   — Ты хочешь жениться на мне, чтобы иметь рослых, крепких сыновей?
   Уоллингфорд кивнул.
   — И они будут такими же блестящими фехтовальщиками, — сказал он, воодушевляясь. — Они будут, как ты, Николь.
   — Энтони, но я все время боюсь!
   — Чего?
   — Разбить фарфоровую посуду! Столкнуться с кем-нибудь! Всякий раз, когда ты помогаешь мне выйти из кареты, меня охватывает ужас — я боюсь раздавить тебя!
   — Ну вот видишь? — с горечью сказал Уоллингфорд. — Ты презираешь меня точно так же, как мой отец. Он постоянно меня пилит: «Когда ты перестанешь быть щеголем и станешь мужчиной? Когда ты сможешь не только пируэты исполнять да галстуки завязывать?» И он не позволил мне быть солдатом. Когда я упрашивал его об этом, он сказал, что меня убьет первое же ядро.
   — Однако пируэты ты исполняешь совсем неплохо.
   — Ты, конечно же, права. Вот почему ты и должна быть при мне. Ты всегда знаешь, что сказать, что сделать. Ты преуспела там, где мне всегда очень хотелось быть на высоте — в стрельбе, езде верхом, охоте. Ты — львица.
   — Ты бы сказал это моей матери, — грустно проговорила Николь. — По ее мнению, я совершенно безнадежна. И выйти за тебя я согласилась лишь для того, чтобы ее порадовать. Она никак не ожидала, что я буду так высоко котироваться на рынке невест. Это было так, словно сбылась заветная мечта, когда ты пригласил меня танцевать в первый раз. Я почувствовала себя… красивой. И грациозной. — При воспоминании об этом Николь улыбнулась.
   — Я могу сделать так, что ты будешь чувствовать себя красивой и грациозной всю жизнь, — пообещал Уоллингфорд.
   Николь снова улыбнулась:
   — Дорогой Энтони! Я верю, что ты постараешься сделать все возможное. Но скажи мне честно — и это будет платой за то, что ты до смерти напугал меня сегодня. Ты любишь охотиться?
   — Ну… Я не очень люблю стрелять из ружья.
   — А ездить верхом?
   — Я никогда не любил лошадей — эдакие громадины.
   — Ты плаваешь? — Он покачал головой. — Любишь фехтование?
   Энтони потупился:
   — Ты видела, я несилен в этом.
   Своими связанными руками Николь взяла его за руки.
   — Энтони, ты можешь хотя бы приблизительно представить, чем мы будем заниматься вместе всю жизнь?
   Он упрямо выставил вперед подбородок.
   — Я намерен жениться на тебе, Николь, и воспитать сыновей — таких же сильных, крепких и здоровых, как ты. Они будут настоящими мужчинами, такими, каким мечтал быть я сам.
   — Ты не можешь жениться на девушке только из-за ее красивой внешности!
   — Почему же? Мужчины всегда так поступают.
   — Ну и дураки. Жена должна разделять интересы мужа, любить то, что любит он. — Уоллингфорд хотел было возразить, но Николь энергично замотала головой: — Ты лучше скажи мне вот что. Если бы не твоя идея — дать жизнь целому выводку здоровых, крепких сыновей, кто из девушек мог бы тебя привлечь?
   — Ну… — Он поднял на нее глаза. — Ты знаешь Сесилию Фарнуэдер?
   Николь одобрительно кивнула:
   — Очень симпатичная малыш… милая девушка. Всегда доброжелательна, ты не находишь? Одевается по последней моде. Великолепно танцует. И красива как картинка.
   — О, — горячо воскликнул Уоллингфорд, — я думаю, что она красивейшее создание на земле! — И после паузы добавил: — После тебя.
   — Я видела, как она смотрела на тебя сегодня в Вестминстере. Думаю, она любит тебя, Энтони. И наверняка не раздумывая выйдет за тебя замуж.
   — Но она такая маленькая!
   — Знаешь, — сморщила нос Николь, — жизнь полна неожиданностей. Что, если у нас с тобой будут одни дочери? Рослые, неуклюжие дочери?
   — О Господи… Я как-то не подумал о дочерях… Сесилия может подарить мне славных дочерей. — Энтони просветлел, но затем снова нахмурился: — Но тут, однако, вопрос. А какие у нас будут сыновья?
   — Я надеюсь, что они вырастут такими же добрыми и чудесными, как ты.
   — Если я такой добрый и чудесный, то почему ты не хочешь выйти за меня замуж?
   — Потому что я не люблю тебя, — ответила Николь. — И не верю, что ты любишь меня. Ты любишь тот образ, который сам придумал, а меня ты даже толком не знаешь.
   — Но мы можем получше узнать друг друга! — в отчаянии воскликнул он. — И полюбить!
   — Возможно, — согласилась Николь. — Но этого может и не произойти. Скорее всего мы убедимся, что совершенно не подходим друг другу. Как мои родители. У них нет ничего общего. Есть два одиночества, которые движутся сами по себе. Ах, Энтони! — Слезы блеснули в ее глазах. — У нас один шанс в жизни. Ты и в самом деле считаешь, что я — это то, чего ты хочешь?
   — Ты… ты… Я… — Уоллингфорд не поднимал глаз; зато издал прерывистый вздох, похожий на рыдание: — Я никогда бы не причинил тебе боли, Николь. Ты должна мне верить.
   — Я верю, — ответила она. — Именно поэтому ты сейчас развяжешь мне руки и ноги и позволишь уйти домой.
   — Развязать тебя? Да, конечно. Я страшно сожалею. Я не знаю, о чем я думал. — Уоллингфорд занялся веревками и с большим трудом развязал их. Николь принялась энергично растирать затекшие запястья и щиколотки, чтобы восстановить кровообращение. Наконец Энтони посмотрел на нее: — Боже мой, должно быть, ты меня теперь ненавидишь.
   — Вовсе нет, — заверила его Николь. — Вот если бы ты не развязал меня, тогда другое дело. А сейчас нет. Я думаю, редкий человек может прислушаться к своему сердцу вопреки тому, что говорит свет.
   Он казался таким печальным и отчаявшимся, что Николь встала на колени, чтобы обнять его. Уоллингфорд прикоснулся губами к ее лбу.
   — Сесилия примет меня? — поколебавшись, спросил он. — Ты в самом деле так думаешь?
   — Я это знаю, — ответила Николь и поцеловала его в щеку.
   — Нет прощения мужчине, способному погубить твою репутацию, — сказал Энтони в раздумье.
   И в этот момент послышался страшный грохот. Можно было подумать, что началось землетрясение. Оба в ужасе прильнули друг к другу.
   — Боже милосердный! — воскликнул Уоллингфорд. Николь закричала.
   Последовала короткая пауза, затем раздался второй удар. Дверь распахнулась, слетела с петель и с грохотом упала на пол. Уоллингфорд отполз от нее и закрыл Николь. На пороге появились две мужские фигуры с пистолетами в руках. Николь мгновенно узнала их: это был ее брат Томми, а рядом с ним — лорд Брайан Бору собственной персоной.
   Брайан бросился в комнату и приставил пистолет к голове Уоллингфорда.
   — Я не трогал ее! — воскликнул организатор похищения. — Клянусь жизнью! — И поспешно убрал руки от Николь.
   — Мерзкий лжец! — прорычал Брайан.
   — Произошла ужасная ошибка! — выкрикнул Уоллингфорд.
   — Да, это была ошибка, за которую ты сейчас заплатишь!
   — Брайан! — громко и решительно позвала Николь. — Перестань паясничать! И ты, Томми! Спрячьте к черту свои железки! Нет никакой нужды применять силу! Энтони и я провели вечер, обмениваясь весьма полезными сведениями.
   — Вечер вопросов и ответов? — взорвался Брайан. — Да он похитил тебя!
   — Вообще-то, — то ли икнул, то ли хихикнул Уоллингфорд, — это, как видите, совсем не так.
   — Хотя и не потому, что ты не пытался, — сказала Николь, дружелюбно похлопав его по плечу.
   Брови Брайана взметнулись вверх.
   — Ты пришла сюда с ним по доброй воле?
   — Если не считать того, что во рту у меня был кляп, а руки и ноги связаны, — пояснила Николь. — Томми, да убери ты свой пистолет! Ты меня нервируешь!
   — Ты вышла за него замуж или нет? — без обиняков спросил брат.
   — Я отныне даже не помолвлена с ним. По крайней мере я так думаю. Правда, Энтони?
   — Да, конечно. Ты убедила меня, дорогая!
   Брайан положил руку на спинку кровати, чтобы не упасть. Он почувствовал себя так, будто из него выпустили воздух. Что бы ни произошло в этой комнате, было ясно, что Николь не нуждалась в том, чтобы ее спасали. Она сумела сделать это самостоятельно. Она не нуждалась в герое — и конечно же, не нуждалась в нем. Он молча смотрел на Николь. Ее золотистые волосы разметались по плечам, небесно-голубое платье было измято, на правом виске темнел синяк. И тем не менее она еще никогда не была такой красивой.
   Томми, похоже, пребывал в недоумении.
   — Но ведь тебе грозила опасность, Никки! Я это чувствовал!
   Николь поднялась с пола, отряхнула от пыли руки.
   — Ты прав. В Карлтоне, когда я сказала Энтони, что никогда не выйду за него замуж, он… очень разволновался.
   — Да говори уж прямо! — бодро посоветовал Уоллингфорд. — Я совершил величайшую глупость. Попытался похитить ее. Но конечно, я не мог это сделать один, понимая, что она сильнее меня вдвое, а может, и втрое.
   — Ну, ты и в самом деле не самый сильный мужчина в Англии, — согласилась Николь и захихикала, вспомнив сцену в саду. — Однако спланировал ты все очень хорошо, пригласив Терлингтона и Бодерингли помочь тебе.
   — Джентльмен всегда знает пределы своих возможностей, — скромно заметил Уоллингфорд. — Должен сказать, что меня страшно рассердило то, что кто-то стукнул тебя. Впредь я не буду с ними разговаривать. — Он поправил свои измятые кружевные манжеты. — Кстати, куда это они запропастились? Они должны были пойти и привести священника.
   — Твои сообщники внизу, в пивном зале, — проинформировал его Томми. — Вряд ли они уже пришли в себя. Брайан съездил каждому по физиономии. Но по-моему, они даже не поняли, что произошло.
   — Правда? — На Уоллингфорда сказанное произвело впечатление. — Большое спасибо, старина! — Он сделал шаг, словно собираясь пожать руку Брайана, но, увидев выражение его лица, передумал. — Однако, как говорится, все хорошо, что хорошо кончается. Который час? Сейчас уже, наверное, очень поздно. Или, скорее, рано. Мне лучше вернуться в город. Я очень-очень сожалею, Николь, за… за причиненные неудобства. Я буду…
   — Не надо так торопиться. — Брайан схватил Уоллингфорда за сюртук, когда тот проходил мимо. — У меня есть кое-что и для тебя. Как память о вечере. — Он занес было кулак, но Николь в этот момент выкрикнула:
   — Брайан! А где твои костыли?
   Кулак Брайана замер в воздухе. Глядя на свою руку, он пробормотал:
   — Я… н-не знаю. Может, я оставил их в Лондоне в конюшне? Мы так спешили сюда…
   — А как ты в таком случае поднялся по лестнице?
   Брайан подумал:
   — Не могу вспомнить. Должно быть, мне помог твой брат.
   — Только не я, — возразил Томми. — Я следовал за тобой.
   — А как ты сейчас стоишь на обеих ногах?
   Брайан в изумлении перевел взгляд на свои сапоги. Правое колено его слегка оттопыривалось, и он снова схватился за спинку кровати.
   — Так иногда бывает в бою, — предположил Томми. — Люди могут воевать день и ночь без передышки, как сумасшедшие.
   — Но если твое колено выдержало подъем по лестнице один раз, — медленно проговорила Николь, — оно способно выдержать это снова.
   — Весьма справедливое допущение, — вставил Уоллингфорд. — Затем вдруг хлопнул себе ладонью по лбу: — Боже мой! Совсем забыл!
   Все уставились на него, кроме Брайана, который вдруг почувствовал, что у него ноет колено, и опустился на кровать.
   — Что такое? — с тревогой спросила Николь.
   — Наверное, ты будешь очень сердиться на меня. — В темных глазах Уоллингфорда можно было прочесть раскаяние и сожаление. — Я написал объявление для утреннего выпуска и отправил его в газету.
   — Объявление о чем?
   — О нашем побеге, разумеется.
   — Ах, Энтони!
   — Я поеду и заберу его, — предложил он. — Отправлюсь сейчас же!
   — Слишком поздно! — Томми посмотрел на свои карманные часы. — Сейчас почти четыре часа утра. Ты не доберешься туда раньше пяти, даже если будешь лететь на крыльях.
   Николь покусала губу.
   — Разразится страшный скандал. И как отреагирует мама?
   Послышался робкий стук по косяку — сама дверь лежала на полу. На пороге появился круглолицый парень в пасторском облачении, с молитвенником в руках. Он откашлялся.
   — Это друзья лорда Уоллингфорда? Я отец Дуган. Приношу свои извинения за то, что не смог прийти быстрее. Я отдавал последний долг прихожанину.
   Уоллингфорд полез в кошелек:
   — Это я должен принести извинения, отец Дуган, и сообщить, что надобность в ваших услугах отпала. Излишне говорить, что я заплачу за причиненное беспокойство…
   — Газеты допускают ошибки, — сказал Брайан, как бы между прочим, сидя на кровати.
   На эту нелогичную реплику обратил внимание лишь отец Дуган. Перешагнув через упавшую дверь, он подошел к Брайану:
   — О, вы совершенно правы, сэр. По моему мнению, они только и делают, что ошибаются. Они перевирают факты, имена…
   — Именно так, — подтвердил Брайан.
   — Правда, — с негодованием продолжил отец Дуган, — они затем печатают опровержение. — Но много ли толку от него, если невинного человека уже всего изваляли в грязи?
   — Но это все же лучше, чем ничего, — сказал Брайан. Он перевел взгляд на Николь. — Правда, это не совсем то, чего мне хотелось бы. Однако…
   Он с шумом сполз с кровати и опустился на колени.
   — Брайан, ты повредишь колено! — испуганно крикнула Николь.
   — Если я смог опуститься на колени перед болваном принцем, то смогу это сделать и перед тобой. Ты выйдешь за меня замуж, Николь?
   — Вот это да! — развеселился отец Дуган. — Я присутствовал на многих бракосочетаниях, что вполне естественно, но никогда не видел, как делают предложение!
   — Замолчите! — зашипел на него Томми. — То есть прошу вас, помолчите! — Он в ужасе смотрел на сестру, которая качала головой.
   — Это очень любезно с твоей стороны, Брайан, — прошептала Николь, — попытаться спасти мою репутацию. Но…
   — К черту репутацию! — закричал Брайан. — Я люблю тебя и хочу остаток жизни провести с тобой! Так скажи, ты выйдешь за меня или нет?
   — Ах Брайан! — Лицо у. Николь просветлело, в глазах блеснули слезы. — Наконец-то ты сказал это…
   — Сказал, потому что так оно и есть, — грубо подтвердил он. — Должен был сказать давным-давно. Сожалею, что не сделал этого раньше. Наверное, говорил это многим девушкам, не придавая особого значения. Я бы хотел, чтобы существовало другое слово, которое я адресовал бы только тебе… Так каков твой ответ?
   — Я скажу «да», разумеется! — Николь бросилась к Брайану, чуть не уронив его — спасла кровать. — Да, да, да, да, да!
   Радостно улыбаясь, Брайан заключил Николь в объятия и стал целовать так неистово, что отец Дуган деликатно отвернулся. Уоллингфорд, наблюдая за этой сценой, пробормотал, адресуясь к Томми:
   — Гм… Вот она, страсть.
   Брайан оторвался от Николь лишь для того, чтобы обратиться к священнику:
   — Погодите, святой отец, похоже, ваши услуги все-таки понадобятся.
   — Очень хорошо, сэр. — Священник выступил вперед, оживившись оттого, что ему предстоит исполнить хорошо знакомый ритуал. — Нужны кольцо и разрешение.
   — Разрешение? — в один голос вскричали Брайан и Николь.
   — Да, разрешение на венчание без церковного оглашения.
   — У меня есть разрешение! — объявил Уоллингфорд, роясь в своих карманах. — Точнее, у меня есть бланк. Мне его дал Терлингтон. Он говорит, что всегда держит его при себе. Утверждает, что это помогает во время собла… — ну да не важно.
   — Твои друзья, Энтони, все больше меня изумляют, — заметила Николь.
   — Меня тоже — после сегодняшней ночи.
   — Бланк разрешения. — Священник нахмурился. — Я не уверен…
   Томми потянул его за локоть:
   — Послушайте, святой отец. Тут есть нечто такое, чего вы можете не знать. Если вы не обвенчаете мою сестру с этим джентльменом, они окажутся в кровати сразу же после того, как за вами закроется дверь. Как служитель Господа Бога, вы вряд ли это одобрите.
   — Конечно же, нет! Блуд есть тяжкий грех! — Священник повернулся к чете: — Ну, хорошо. Давайте заполним бланк. Вероятно, у владельца гостиницы найдутся перо и чернила?
   Уоллингфорд бросился вниз по лестнице и очень скоро вернулся с письменными принадлежностями. Томми начертал на бланке имя: Николь Джейн Мари Хейнесуорт и Брайан…
   — У тебя есть втрое имя, Бору?
   — Брайан Брюс О'Нейл Уоллес Джеймс Макдоналд Чарльз Бору, — рассеянно ответил его светлость, осторожно дотрагиваясь до синяка на лбу Николь.
   — Кого-нибудь из шотландских героев твоя мама упустила? — спросила она, смеясь.
   — Не хватит места, — заметил с улыбкой Томми, заполняя разрешение.
   — Два свидетеля есть, — бормотал под нос отец Дуган, затем погромче спросил: — А кольцо?
   — Тоже имеется. — Уоллингфорд извлек кольцо из нагрудного кармана. — Хотя, может быть, ты не захочешь его надеть… При сложившихся обстоятельствах.
   — На нем выгравированы ваши имена? — спросил Брайан нахмурившись.
   — Нет-нет! Для этого не было времени.
   — Тогда мы возьмем его. Разумеется, я за него заплачу.
   — Не нужно! Считайте это свадебным подарком. — Уоллингфорд вложил кольцо в ладонь Брайана. Николь наклонилась взглянуть — обычный золотой ободок.
   — Очень симпатичное, Энтони! — сказал она благодарно.
   — И побольше размером, чем то, которое я подарил тебе раньше. — Он улыбнулся, когда она сняла со своего пальца обручальное кольцо с сапфиром и бриллиантом и сунула ему в руку.
   — Тогда приступим, — заявил отец Дуган и прочистил горло. — Вы готовы?
   — Давно готовы! — отозвался Брайан, сжимая руку Николь.
   — В начале вы должны стоять во весь рост, — проинформировал священник брачующихся, — а на колени опуститесь для молитвы.
   Брайан вздохнул и начал было подниматься, однако Николь одернула его.
   — Разве это лишит брак юридической силы, святой отец, если мы останемся в таком же положении, в каком находимся?
   — Полагаю, что нет. Дорогие возлюбленные…
   — Ой, Брайан, погоди! — воскликнула Николь.
   — Что такое? Уже передумала?
   — Ну конечно же нет, глупый! Только вот твоя мама… может, нам подождать ее приезда?
   — Николь, поверь мне. Моя мама будет в восторге, когда услышит эту новость!
   — Ты так думаешь?
   — Я знаю. Продолжайте, святой отец, прошу вас.
   Отец Дуган повиновался.
   — Дорогие возлюбленные, — начал он, — мы собрались здесь…
   Первый луч солнца заглянул в окно в тот момент, когда Брайан надел кольцо на палец Николь. «Должно быть, это добрый знак», — подумал Томми, глядя на коленопреклоненную пару, освещенную светом раннего утра.

Глава 30

   — Весьма вам благодарен, святой отец. — Все еще стоя на коленях, Брайан вручил священнику две пятифунтовые купюры.
   — Всегда рад помочь, сэр. Я зарегистрирую ваш брак в приходской книге. — Он назвал свой приход. — Чтобы вы знали.
   Томми вышел вперед и заключил сестру в объятия.
   — Я так счастлив, Ник!
   — В самом деле? — спросила она, вглядываясь в его лицо.
   — Без сомнения! Ты была во всем права, а я заблуждался.
   — Поздравляю, старина! — Уоллингфорд похлопал Брайана по спине. — Никаких неприятных чувств?
   — Вообще-то говоря, — пробормотал Брайан, глядя на Николь, — я испытываю некоторые очень даже мучительные чувства. Ты не разделяешь их?
   Николь покраснела. Томми, подслушавший слова Брайана, подмигнул сестре и проводил отца Дугана и Уоллингфорда к двери, а точнее — к дверному проему, поскольку дверь все еще лежала на полу.
   — Я поеду и сообщу матери, — сказал он Николь и поморщился. — Хочу лишь надеяться, что газета не попадет ей в руки до моего прихода. Не так-то просто спуститься с высот, где парит лорд Уоллингфорд в качестве ее зятя, до Брайана Бору по прозванию… Как бы с ней удар не случился.