– Сына… Боже, пошли мне мальчика.
* * *
   В покоях раздались голоса:
   – Мальчик! Здоровый мальчик! Какой красавец!
   – Правда?!
   – Истинная правда! Никакой ошибки быть не может!
   – О, какой счастливый день!
   Изабелла, лежа на кровати, слышала пронзительные крики младенца. Она лежала, прислушиваясь к голосам, и была слишком измучена и не могла пошевелиться.
   Кто-то остановился возле ее кровати. Кто-то стоящий на коленях взял ее за руку и поцеловал. Оказалось, что у изголовья Эммануил, а на коленях – ее мать.
   – Эммануил, – шептала она. – Мама…
   – Дорогая мама!.. – начал Эммануил.
   Но тут мать громко, с торжеством в голосе воскликнула:
   – Все позади, дорогая! А теперь самое лучшее для тебя известие! Ты родила красивого здорового мальчика!
   – Теперь все счастливы, – улыбнулась Изабелла. Эммануил с взволнованным лицом наклонился над нею.
   – Ты тоже счастлива? – со слезами радости спросил он.
   – Ну конечно же, да!
   Его взгляд был несколько игрив, словно он поддразнивал жену.
   – И теперь больше не будет никаких разговоров о проклятии! Вот видишь, все твои суеверия и дурные предзнаменования оказались ошибочными. Роды завершились, и теперь у тебя есть красивый-красивый сынишка.
   – Ты слышишь, как звонят колокола? – спросила мать молодую королеву.
   – Я… я не знаю.
   – Колокола будут звонить по всей Испании! Все будут радоваться и ликовать! Все должны знать, что у их суверенов родился внук. Что наконец родился наследник мужского пола.
   – Тогда я счастлива, мама…
   – Давайте уйдем и дадим ей отдохнуть, – предложила королева.
   Эммануил кивнул.
   – Она так измучена… и не удивительно.
   – Но сначала… – прошептала Изабелла.
   – Понимаю! – засмеялась королева. Она поднялась с колен и позвала служанку, потом взяла из ее рук младенца и передала матери.
* * *
   – Его следует назвать Михаилом, в честь святого, в день которого он родился, – сказал Фердинанд.
   – Да благословит Господь нашего маленького Михаила, – проговорила королева. – Он такой живой, веселый младенец, но мне хотелось бы, чтобы его мать не выглядела такой измученной.
   Фердинанд торжествующе склонился над люлькой, потом нехотя оторвался от ребенка, который так много для него значил.
   – Как только Изабелла оправится после родов, мы предпримем триумфальную поездку по стране, – продолжал Фердинанд. – Люди захотят посмотреть на наследника. Мы должны это сделать безотлагательно.
   Королева согласилась, что было бы очень хорошо, а про себя подумала, что это вовсе нежелательно, пока мать Михаила не оправится после родов.
   Вдруг в комнату вбежала одна из женщин, находящихся у постели роженицы.
   – Ваше Величество, Ее Высочество королева Португалии…
   – Да? – резко спросила Изабелла.
   – Похоже, она с трудом дышит. Ее состояние переменилось…
   Изабелла не стала дольше слушать. Вместе с Фердинандом они устремились к постели дочери. Эммануил уже находился там.
   Увидев измученное лицо дочери, ее глаза, обведенные синими кругами, услышав ее затруднительное дыхание, королева испугалась.
   – Мое дорогое дитя! – закричала она, и в ее голосе звучали непереносимая мука и мольба о сострадании.
   – Мама…
   – Это я, дорогая. Это я! Твоя мама здесь!
   – Я чувствую себя так странно…
   – Ты просто устала, любовь моя. Ты только что родила самого красивого мальчика на свете! И не удивительно, что ты измучилась.
   Изабелла попыталась улыбнуться.
   – Я… не могу… дышать, – с трудом произнесла она.
   – Где доктора?! – взревел Фердинанд.
   Эммануил покачал головой, словно говоря, что те признали свою полную беспомощность. Они ничего не могли поделать.
   Фердинанд направился в дальний угол покоев, и доктора последовали за ним.
   – Что у нее не так? – требовательно спросил король.
   – Это недомогание, такое иной раз бывает после родов.
   – И что можно сделать?!
   – Ваше Величество, все должно идти своим чередом.
   – Но это же…
   Доктора молчали. Они не осмеливались сообщить королю свое мнение: королева Португалии находится на смертном одре.
   Фердинанд стоял в углу и с жалким видом смотрел на группу людей, окружавших кровать. Он боялся присоединиться к ним. «Это не может случиться!» – говорил он себе. Изабелла, его жена, еще никогда не получала столько жестоких ударов, а ведь ей уже немало пришлось вынести. Но это было уже слишком.
   Казалось, взгляд королевы остановился на лице дочери.
   – Мы тебя беспокоим, дорогая? – спросила старшая Изабелла.
   – Нет, мама. Ты… ты никогда меня не беспокоишь. Мне очень трудно говорить, я так устала… но… но я хочу, чтобы ты была здесь, со мной. И ты тоже, Эммануил!
   – Ты останешься со мной на много месяцев… и ты, и Эммануил, и маленький Михаил. Мы собираемся показать младенца людям. Они очень полюбят маленького наследника. Это счастливый день, доченька моя!
   – Да… счастливый день…
   Эммануил умоляюще посмотрел на свекровь, словно ожидая от нее заверений, что его жена поправится.
   – Мама, – прошептала больная, – Эммануил… подойдите ко мне поближе.
   Они уселись по обе стороны кровати и взяли Изабеллу за руки.
   – А теперь, – сказала она, – теперь… я счастлива! По-моему… я умираю.
   – Нет! – вскричал Эммануил.
   Но молодая Изабелла уловила в глазах матери страдание и поняла: они обе знали о неизбежном.
   Все молчали, но мать с дочерью смотрели друг на друга, и взгляды их выражали огромную любовь.
   – Я… я родила тебе мальчика… – прошептала Изабелла.
   – И ты обязательно поправишься! – упрямо произнес Эммануил.
   Но обе Изабеллы ничего ему не ответили, потому что обе знали – ложь не сможет их утешить.
   – Я так устала, – прошептала королева Португалии. – Сейчас… сейчас я умру. Прощайте…
   Королева Испании сделала знак священникам, чтобы те подошли к постели дочери. Она понимала, что наступила пора последнего обряда.
   Она видела глаза священника и видела попытки дочери повторить необходимые молитвы… и при этом думала: «Это неправда! Это сон. Это не может быть правдой. Это неправда – то, что произошло с Хуаном и Изабеллой. Это было бы слишком жестоко».
   Однако она знала, что это – правда.
   С каждой секундой Изабелла слабела все больше и больше, и всего через полчаса после того, как родила маленького Михаила, она скончалась.

КОРОЛЕВСКИЙ ДВОР В ГРАНАДЕ

   Колокольный звон извещал о смерти королевы Португалии. Всю Испанию волновал один вопрос:
   – Что происходит в королевском доме?
   Королева лежала совсем больная от горя в темной опочивальне. Народ понял, что она впервые не выдержала постигшего ее горя.
   По дворцу ходили люди во власяницах, которые заменили им одежду – так было и во время траура в связи со смертью Хуана. Что всех ожидает в будущем? – спрашивали они себя. Маленький Михаил, как и предполагали, оказался болезненным ребенком. Он был капризен и раздражителен, может быть, плакал по матери, которая умерла ради того, чтобы он появился на свет.
   Катарина сидела с Марией и Маргаритой, они шили рубахи для бедняков. Маргарита думала, что, может быть, этим добрым делом им удастся предотвратить следующее несчастье, хоть как-нибудь задобрить Провидение, которое, казалось, твердо решило покарать их.
   От грубой ткани у Маргариты чесались руки. Она вспоминала жизнерадостную Фландрию и понимала, что в Испании никогда не будет счастлива.
   Она взглянула на маленькую Катарину, склонившуюся над работой. Та переживала очень сильно, гораздо сильнее, чем Мария. Теперь девочка думала о горе матери и страстно хотела находиться рядом с ней и утешать.
   – Все пройдет, милая, – успокаивала ее Маргарита. – Люди не могут вечно пребывать в горе и скорби.
   – Ты так думаешь? – с надеждой в голосе спросила Катарина.
   – Я знаю и сама убедилась в том.
   – Ты хочешь сказать, что больше не горюешь о смерти Хуана и малыша?
   – Я буду горевать о них всю оставшуюся жизнь, но в первые дни я ни на миг не расставалась со скорбью. Теперь же иногда бывают минуты, когда я на какое-то время забываю о своем горе. Это неизбежно, дорогая. Такова жизнь. То же будет и с твоей матерью. Она снова начнет улыбаться.
   – Так много горя и несчастья обрушилось на нас, – тихо произнесла Катарина.
   Мария подняла голову от работы.
   – Вот увидишь, будет еще очень много хорошего. Так устроена жизнь, – твердо сказала она.
   – Мария права, – подтвердила Маргарита.
   Катарина вернулась к шитью, однако она не видела грубого материала – все расплывалось у нее перед глазами. Сейчас она думала о себе как о жене и матери. В конце концов, радости материнства стоят того, что приходится ради них претерпевать. Может быть, у нее будет ребенок – дочь… которая полюбит ее так же сильно, как она свою мать.
   Так они сидели и шили в молчании, пока наконец Маргарита не встала и не вышла.
   В своих покоях Маргарита увидела двух фламандских служанок, которые с мрачным видом смотрели в окно.
   Когда она вошла, женщины тут же вопросительно посмотрели на нее, но выражение их лиц не стало веселее.
   – Я все знаю, вам надоела Испания, – проговорила Маргарита.
   – Ах! – воскликнула младшая. – Все эти скучные, печальные горы, гнетущие, бесконечные равнины… и что еще хуже – унылый народ!
   – С этим народом случилось очень много такого, от чего он стал унылым и невеселым.
   – Они рождены безрадостными, Ваше Высочество. Кажется, что они боятся смеяться или танцевать, как это делают все люди. Они излишне цепляются за свое чувство собственного достоинства.
   – Если мы поедем домой… – начала Маргарита.
   Лица обеих женщин озарились радостью. Маргарита поймала их на этом. И тогда она подумала: «Я начну забывать о всех несчастьях в том случае, если уеду из Испании».
   – Если мы поедем домой, – повторила она, – это, по-видимому, будет самым лучшим из всего, что мы можем сделать.
* * *
   Фердинанд стоял возле постели жены и глядел на нее сверху вниз.
   – Ты должна взять себя в руки, Изабелла, – говорил он. – Народ проявляет беспокойство и тревогу.
   Изабелла взглянула на мужа; ее глаза были совершенно пустыми от горя.
   – По стране распространяется нелепая легенда. Я слышал всякие разговоры о том, что мы прокляты и Господь отвратил от нас свой лик.
   – Я начинаю задавать себе вопрос – может, это правда, – прошептала королева.
   Она приподнялась на кровати, и Фердинанд был потрясен ее видом. Изабелла постарела по меньшей мере лет на десять. Как она изменилась! В эту минуту Фердинанду подумалось – а не ожидает ли их семью еще один удар – смерть самой королевы.
   – Сначала сын, – пробормотала королева, – а теперь дочь… О, Всемогущий Господь, как мог ты совсем позабыть обо мне?!
   – Замолчи! Ты не в себе! Прежде я никогда не видел тебя в таком состоянии.
   – Прежде ты никогда не видела меня пораженной таким несчастьем.
   Фердинанд с силой ударил правым кулаком о левую ладонь.
   – Мы не можем допустить, чтобы распространялись подобные глупые слухи! Если это произойдет, мы навлечем на себя еще какое-нибудь несчастье. Изабелла, нам нельзя сидеть и горевать, мы не можем предаваться размышлениям о постигших нас потерях. Я не доверяю новому королю Франции. Я бы предпочел этому Людовику XII Карла VIII. Людовик коварен и уже заключает соглашения с итальянцами, и нам отлично известно, с какой целью он это делает. Что касается Папы, – это хитрец. Я не доверяю Родриго Борджа. Александр VI скорее государственный деятель, нежели церковник, и кто может предсказать, на какие уловки пойдет этот человек? Изабелла, прежде всего мы – суверены, и только потом – родители.
   – Ты говоришь истинную правду, – печально промолвила Изабелла. – Но мне необходимо какое-то время, чтобы я смогла похоронить своих мертвых.
   Фердинанд раздраженно махнул рукой.
   – Максимилиан, который мог бы помочь сдержать французов с их амбициями, занят войной против швейцарцев, а Людовик обеспечивает наш нейтралитет с помощью нового соглашения. Однако я не доверяю Людовику. Мы должны быть крайне осмотрительными.
   – Ты, конечно, прав.
   – Нам надо постоянно и неустанно следить за Людовиком, Александром, Максимилианом, а также за нашим зятем Филиппом и нашей дочерью Хуаной, которые, судя по всему, объединились против нас. Да, мы должны быть осторожными! Но самое важное – это чтобы все шло хорошо в наших собственных владениях. Мы не можем позволить, чтобы наши подданные рассказывали друг другу грязные сплетни о том, что наш королевский дом проклят. К тому же до меня постоянно доходят слухи о том, что Михаил слаб здоровьем, не проживет и нескольких месяцев, что просто чудо, что он вообще не родился мертвым, как наш второй внук, сын бедного Хуана. Эти слухи были немедленно прекращены.
   – Необходимо положить им конец как можно скорее, – подтвердила Изабелла.
   – Вот, моя королева, ты и согласна. Как только ты будешь готова покинуть свое ложе, Михаила следует представить кортесам Сарагосы в качестве наследника Испании. И эту церемонию нельзя откладывать надолго.
   – Она не будет отложена надолго, – уверила его королева, и Фердинанд обрадовался при виде решимости на ее лице. Он знал, что может доверять Изабелле. И неважно, в радости она или в горе – она никогда не забудет о том, что она королева.
* * *
   Известие о смерти королевы Португалии дошло до Томаса Торквемады в монастыре Авилы.
   Он лежал на твердом тюфяке, страшно страдая от подагры.
   – Подобные испытания ниспосланы нам для нашего же блага, – прошептал он помощнику настоятеля монастыря. – И я надеюсь, что суверены не забывают о том.
   – Сообщается, монсеньор, что королева сильно больна и почти не встает с постели.
   – Мне очень жаль, что она слаба. Это меня удивляет, – произнес Торквемада. – Главный грех королевы в ее уязвимости, когда дело касается семьи. Самое время отправить ее младшую дочь в Англию. И она уже уехала бы туда, если б не постоянные предлоги и отговорки со стороны королевы. Учитесь на своих ошибках, друг мой. Вы видите, как даже благочестивая женщина пренебрегает своим долгом, если позволяет своим чувствам по отношению к детям встать между нею и Господом.
   – Вы правы, монсеньор. Но не все обладают вашей силой духа.
   Торквемада отпустил помощника настоятеля, и тот удалился.
   Да, это правда. Только немногие на земле обладают такой силой, чтобы уметь дисциплинировать себя, как это делает он. Однако у него огромные надежды на Хименеса де Сиснероса. Похоже, он единственный, кто достоин пойти по стопам Торквемады.
   – Если бы я был помоложе, – вздохнул Торквемада, – и мой разум ясен как всегда, если бы я мог избавиться от этой проклятой болезни, от этой немощи, поразившей мое тело! Тогда я по-прежнему управлял бы Испанией.
   Но когда тело не слушается человека, каким бы великим он ни был, это значит, что его конец близок. Даже сам Торквемада не может подчинить себе свою плоть до такой степени, чтобы не обращать на нее внимания.
   Он с самодовольным видом возлежал на спине. Возможно, на очереди его смерть, о которой будут говорить в городах и селениях Испании. Смерть носилась в воздухе.
   Но ведь люди постоянно умирают. Он сам сжег их тысячи на кострах. И сделал правильно, уверял он себя. Единственное, чего он боялся, – это своей беспомощности.
   – Нет! – произнес он вслух. – Боль и смерть мне терпеть не страшно, ибо чего я должен бояться перед лицом своего Создателя? А будет ли моя смерть потерей для мира? Вот чего мне следует опасаться! О, пресвятая Богородица, – молился он, – дай Хименесу силу сменить меня. Дай Хименесу такую силу, чтобы он мог руководить суверенами так, как это делал я. Вот тогда я умру счастливым.
   По всей стране ярко пылали костры, сжигающие еретиков. В подземных тюрьмах инквизиции тысячи мужчин, женщин и детей ожидали «божьего суда». В мрачных казематах неустанно трудились палачи.
   – О Боже, я верю, – шептал Торквемада, – что хорошо справился со своей работой и снискал твое расположение. Верю, что ты принял во внимание, сколько душ обращено к Тебе, в истинную веру, сколько спасено мною, а также сколько упрямцев я отправил из этого мира к дьяволу путем мучительной смерти. Помни, о Господи, об усердии твоего слуги, Томаса Торквемады. Помни о его любви к вере.
   Когда он размышлял о своей прошлой жизни, то не испытывал боязни смерти. Он был уверен, что будет принят на небесах с превеликими почестями и славой.
   К нему зашел помощник настоятеля и принес известия из Рима.
   Он прочел послание, и гнев вспыхнул с такой силой, что его распухшие от подагры руки задрожали.
   Он и Александр VI родились, чтобы стать врагами. Родриго Борджа тайно замыслил сделаться Папой не благодаря вере, а благодаря занимаемому очень высокому посту в церкви. Его основным желанием было осыпать своих сыновей и дочь почестями, которых, будучи служителем церкви, он не имел права иметь. Казалось, Борджа насмехался над обычаями. Ходили злые слухи о его кровосмесительной связи с собственной дочерью Лукрецией, хорошо было известно, что он практиковал непотизм, и его сыновья Чезаре и Джованни, с важным видом расхаживали по городам Италии, похваляясь своими родственными узами с Его Святейшеством.
   И что общего могло быть у такого человека, как Торквемада, чья жизнь ныне проходила в попытках обуздать свое тело, с таким, как Родриго Борджа, Папа Александр VI? Почти ничего.
   Александр понимал это, поскольку был коварен и постоянно препятствовал энергичным усилиям Торквемады.
   Торквемада вспоминал их ранние ссоры.
   Не далее, как четыре года назад он получил от Папы письмо и до сих пор отчетливо помнил каждое написанное в нем слово.
   Александр понял, что хранит в памяти и лелеет «чувство глубокого расположения к Торквемаде за его неустанный труд по приумножению прославления веры». Однако Александр озабочен, поскольку обсуждал и рассматривал в Риме многочисленные задачи, возложенные Торквемадой на себя лично. И, не забывая о весьма преклонном возрасте Торквемады, он не может позволить ему излишне перетруждаться. Так что он, Александр, отнюдь не в силу любви к Торквемаде собирался назначить четырех помощников, должных помогать ему в огромной и сложной работе по становлению и укреплению инквизиции во всей Испании.
   Это не могло не нанести сильнейший удар по мощи Торквемады. Новые инквизиторы, назначенные Папой, делили с ним власть, и титул Великого инквизитора терял свое значение.
   Вне всяких сомнений, Александр VI в Ватикане был врагом Торквемады из монастыря Авилы. Конечно, могло статься так: Папа решил, что Великий инквизитор обладает слишком большой властью. Однако Торквемада догадывался, что вражда между ними возникла вследствие их разногласий – из-за желания человека с огромными плотскими запросами, которые тот даже не старался побороть, очернить и оклеветать другого человека, максимально воздерживающегося от всего мирского.
   И вот теперь, когда Торквемада был близок к смерти, Александр VI наносит ему еще одно оскорбление.
   На площади перед собором святого Петра, где Папа обычно устраивал аутодафе, собрались многие из тех евреев, которых изгнали из Испании. Если бы Папа пожелал выказать Торквемаде хоть немного уважения, он послал бы этих евреев на костры или подверг какому-нибудь иному суровому наказанию.
   Но Александр издевался над монахом из Авилы. Иногда Торквемада думал, а не смеется ли он над самою церковью, которую так умело использует к своей выгоде.
   Александр приказал провести на площади службу, и сто восемь последователей иудаизма и беженцев от гнева Торквемады были отпущены. Без каких бы то ни было наказаний. На них не надели санбенито. Их не заключили в тюрьму. У них не конфисковывали имущество!
   Александр отпустил их всех до единого, словно благочестивых и добропорядочных граждан Рима.
   Когда Торквемада представил себе это, он крепко сжал кулаки. Это уже было прямым оскорблением, и не только ему, но испанской инквизиции; и он был уверен, что Папа все понимал, и именно это и явилось главной причиной подобных действий с его стороны.
   «И вот я лежу здесь, – размышлял старик. – Мне семьдесят восемь лет, мое тело все искалечено и неспособно воспротивиться подобному бесчинству!»
   Сердце его бешено забилось, сотрясая изможденное тело. Стены кельи, казалось, смыкались вокруг него.
   – Мой жизненный путь завершен, – прошептал он и послал за помощником настоятеля.
   – Чувствую, конец мой близок, – обратился к нему Торквемада. – Нет, не надо смотреть на меня так взволнованно. Я прожил долгую жизнь, в течение которой достойно служил Господу. Я не желаю, чтобы меня хоронили с почестями. Положите меня на общем кладбище среди братьев моего монастыря. Там я буду счастлив.
   Помощник настоятеля быстро проговорил:
   – Вы стары годами, монсеньор, но духом крепки. У вас еще много лет жизни впереди.
   – Оставь меня, – приказал Торквемада. – Я должен примириться с Господом.
   Он махнул рукой, чтобы тот ушел, но на самом деле он не думал, что ему следует примириться с Господом. Он верил, что на небесах для него найдется место, как и на земле.
   Он тихо лежал на жестком тюфяке, и силы медленно уходили из него.
   Он постоянно размышлял о прошлой жизни, и о тех днях, когда его состояние стало ухудшаться все больше и больше.
   По монастырю давно ходили слухи, что Торквемада при смерти.
   Шестнадцатого сентября, спустя месяц после кончины королевы Португалии, Торквемада открыл глаза и уже не понимал, где он находится.
   Ему грезилось, что он поднимается на небеса, где звучит музыка… которая складывалась из отчаянных воплей еретиков, когда огненные языки охватывали их тела, и из бормотания изгнанников, с трудом бредущих неведомо куда из земли, которая веками была их домом. Они шли навстречу новым ужасам и не чувствовали ничего, кроме страха.
   – Все во имя твое… – прошептал Торквемада, и так как он уже устал владеть своими чувствами, уверенная и довольная улыбка едва тронула его губы.
   Чуть позже к нему заглянул помощник настоятеля и понял, что настало время последнего обряда.
* * *
   Изабелла сама встала с постели: надо исполнять свой долг.
   Маленького принца Михаила необходимо показать горожанам, и, кроме того, кортесы должны признать его наследником трона. Так что начались церемонии.
   Жители Сарагосы, которые отказывались признавать его мать, собрались теперь, чтобы приветствовать маленького Михаила как своего будущего короля.
   Фердинанд и Изабелла поклялись, что будут его верными опекунами и что прежде, чем ему дозволят получить какие-либо права в качестве суверена, он поклянется уважать те свободы, которых придерживался гордый народ Арагона.
   – Долгих лет жизни законному наследнику и преемнику короны Арагона! – объявили кортесы Сарагосы.
   Эта церемония повторилась не только по всему Арагону и Кастилии, но и в Португалии, ибо этот хрупкий ребенок, если он взойдет на трон, объединит три страны.
   Изабелла прощалась с грустным Эммануилом.
   – Оставьте дитя со мной, – попросила она. – Вы знаете, как глубоко я скорблю о моей дочери. Я вырастила многих детей. Отдайте мне малыша, который станет нашим наследником – он поможет мне утешиться.
   Эммануил был потрясен от жалости к своей стоической теще. И знал, что осталось не так уж много времени, прежде чем у нее отнимут остальных дочерей. Кроме того, испанское наследие будет для маленького Михаила более важным, чем то, которое достанется ему от отца.
   – Возьмите ребенка, – согласился он. – Растите его, как подсказывает вам сердце. Я верю, что он никогда не доставит вам беспокойств.
   Изабелла прижала к себе малыша и, ощутив его хрупкое тельце на своей груди, почувствовала прилив такой радости, какую могла ей дать только ее собственная любимая семья.
   Воистину, Господь забирает, но он и воздает.
   – Я отвезу его в мой город – Гранаду, – промолвила она. – Там за ним будет самый тщательный уход и забота, какую только может получить ребенок. Спасибо вам, Эммануил.
   Фердинанд был несказанно рад тому, что Эммануил оставил сына у них – они смогут наблюдать за воспитанием Михаила.
   Изабелла нежно целовала ребенка, а Фердинанд подошел и остановился рядом с ней.
   «Если бы только я могла быть такой, как он, – думала Изабелла, – и не видеть в смерти нашей Изабеллы большой трагедии, потому что ее ребенок жив».
   – Эммануилу будет нужна новая жена, – сказал Фердинанд.
   – До этого далеко. Он очень любил нашу Изабеллу.
   – У королей мало времени на траур, – произнес Фердинанд. – Он ничего не говорил тебе по этому поводу?
   – Обзавестись новой женой! Он этого не сделает. Я уверена, что подобная мысль ему даже не приходила в голову.
   – Тем не менее подобная мысль пришла в голову мне, – возразил Фердинанд. – Королю нужна жена. Ты что, забыла, что у нас есть дочь, о которой пока еще речь не шла?
   Изабелла испуганно посмотрела на него.
   – Почему бы нашей Марии не стать королевой Португалии? – настойчиво вопрошал Фердинанд. – Таким образом мы возвратим себе обратно то, что утратили со смертью Изабеллы.
* * *
   – Прощайте! – проговорила Маргарита. – Мне горько покидать вас, но я знаю, что должна уехать.
   Катарина заключила невестку в объятия.
   – Как мне хочется, чтобы ты осталась с нами!