– Смею заверить Ваше Величество, что все обстоит далеко не так уж скверно.
   – Филипп, я должна просить вас вести себя не столь легкомысленно, когда я разговариваю вполне серьезно. Моя дочь… беспокойная натура.
   – Ха! – рассмеялся Филипп. – Это не совсем точное определение.
   – А как бы вы определили ее? – тоном, не предвещающим ничего хорошего, проговорила Изабелла.
   – Она неуравновешенна, мадам, опасна, и находится на грани сумасшествия.
   – О нет… нет, это не так. Вы жестоки!
   – Если вам угодна приятная беседа, вы ее получите, Однако я подумал, что вам хотелось бы услышать от меня правду.
   – А как… как вы ее находите?
   – Именно так, как сказал.
   – Она так нежно привязана к вам, так влюблена в вас.
   – Даже слишком нежно.
   – И вы можете говорить такое о своей жене?
   – Ее привязанность и любовь ко мне граничат с безумием, мадам.
   Изабелле страстно захотелось прогнать этого человека; она чувствовала к нему ненависть и презрение. Какое-то мгновение ей неудержимо захотелось вернуть все на свои места; если б она могла сделать так, чтобы этот брак никогда не состоялся!
   – Если бы вы относились к ней с мягкостью и нежностью, – начала она, – как всегда старалась делать я…
   – Я – не ее мать. Я ее муж. Она требует от меня большего, чем просто нежность и любовь.
   – Больше того, что вы готовы ей дать? Он сардонически улыбнулся.
   – Я дал ей детей. Что еще, кроме этого, вы хотите? Бесполезно было о чем-либо просить и умолять его. Он все равно будет продолжать свои любовные интрижки. Хуана ничего для него не значила, просто она была наследницей Испании. И для Хуаны было бы лучше, если б он стал для нее ничем, только наследником Максимилиана. А он так много значил для всей ее жизни.
   И королева промолвила:
   – Я беспокоюсь за церемонию. Ее безумие не должно быть замечено. Я не знаю, как на то отреагируют люди. Она должна вести себя спокойно не только здесь, в Кастилии. Следующая церемония состоится в Сарагосе. Вы ведь знаете, что народ Арагона был не слишком добр к ее сестре Изабелле.
   – Но они признали наследником ее сына Михаила. А у нас для них есть Карл.
   – Знаю. Но Карл еще совсем дитя. Мне надо, чтобы они признали наследниками вас и Хуану. Если на их глазах все свершится достойно, я уверена, что они вас признают. Если же нет, я не ручаюсь за последствия.
   Глаза Филиппа сузились, и он сказал:
   – Вашему Величеству незачем беспокоиться. Со мной Хуана будет вести себя перед кортесами чрезвычайно достойно.
   – Почему вы так уверены?
   – Я могу быть уверен, – ответил он надменно. – Я сумею с ней сладить.
   Когда он удалился, Изабелла подумала: «А ведь он так много может для нее сделать. Но не делает. Он жесток по отношению к ней, моей бедной безумной Хуане».
   Изабелла почувствовала ненависть к своему зятю; какая печальная перемена заметна в ее дочери, и виной тому его жестокое отношение к ней.
* * *
   Филипп вошел в покои жены в толедском Алькасаре. Хуана, возлежавшая на постели, вскочила на ноги, и ее глаза засверкали от радости.
   – Оставьте нас! Оставьте нас! – закричала она служанкам, размахивая руками.
   Филипп отошел в сторону, чтобы пропустить девушек, а сам похотливо улыбался одной из них, самой хорошенькой, и оценивающе взирал на нее. Он ее запомнит.
   Хуана подбежала к нему и заключила в объятия.
   – Не смотри на нее! Не смотри на нее! – закричала она. Он оттолкнул Хуану от себя.
   – А почему бы и нет? Она являет собой прелестное зрелище.
   – Прелестнее, чем я?
   От ее игривого лукавства его чуть не стошнило. А с языка едва не сорвалось, что ее внешность становится все более отталкивающей.
   – Дай-ка я на тебя взгляну, – произнес он. – Это поможет мне ответить на твой вопрос.
   Она подняла лицо – страстное, жаждущее, – прижалась к мужу, ее губы приоткрылись, в глазах стояла мольба. Филипп снова оттолкнул ее.
   – Я только что разговаривал с твоей матерью, – сказал он. – И выяснил, что ты очень много порассказала ей обо мне.
   На ее лице отразился ужас.
   – О нет, Филипп. О нет… нет! Кто-то ей насплетничал! Я никогда не говорила ей о тебе ничего, кроме хорошего.
   – В глазах твоей праведной матери я выгляжу волокитой и ловеласом.
   – О… она просто напускает на себя важность, она ничего не понимает…
   Филипп сжал ее запястье с такой силой, что она закричала, но не от боли, а от удовольствия. Несмотря на причиненную ей нестерпимую боль, она была счастлива, что он коснулся ее.
   – Но ты-то понимаешь, жена моя, не так ли? Ты не винишь меня?
   – Нет-нет, я тебя не виню, Филипп, но я надеюсь…
   – Разве ты не хочешь еще одного ребенка, а?
   – Хочу, хочу, да, хочу! У нас должны быть дети… много детей.
   Он рассмеялся.
   – Послушай, – продолжая смеяться, произнес он, – нам придется пройти церемонию перед кортесами. Тебе понятно?
   – Да-да, чтобы нас провозгласили наследниками. Ты будешь доволен мною, Филипп. Ведь тебе этого хочется. Никто не сможет дать тебе больше, чем я. Я – наследница Кастилии, а ты как мой муж делишь мое наследство.
   – Совершенно верно. Вот почему я нахожу тебя такой привлекательной. И желаю, чтобы во время церемонии ты вела себя идеально. Веди себя спокойно и достойно. Не смейся, не улыбайся. Будь серьезной. Причем все время. Если ты этого не сделаешь, я больше никогда до тебя не дотронусь.
   – О, Филипп! Я сделаю все, что ты скажешь! А если я… сделаю…
   – Если ты меня порадуешь, я останусь с тобой на всю ночь.
   – Филипп, я сделаю все… все…
   Он небрежно коснулся губами ее щеки.
   – Делай, как я говорю, и я останусь с тобой.
   Она кинулась к нему, смеялась, дотрагивалась до его лица.
   – Филипп, о мой красавец Филипп… – стонала она от счастья.
   Он оттолкнул ее.
   – Пока еще рано! Не надо никому сообщать, что ты делаешь то, что я тебе говорю. А после церемонии встретимся. Но одна твоя улыбка, одно неуместное слово – и между нами все кончено!
   – О, Филипп!
   Он резко освободился от нее. Затем вышел из ее покоев и направился на поиски симпатичной служанки.
* * *
   Церемонии и в Толедо, и в Сарагосе прошли гладко. Народ признал Хуану не протестуя. У нее уже был сын Карл, и казалось маловероятным, что он не достигнет того возраста, когда Фердинанд с готовностью передаст ему корону.
   Изабелла была очень рада, что все прошло гладко. Она боялась каких-нибудь приступов Хуаны.
   С другой стороны, ей было известно, что вести себя подобающим образом Хуану заставил Филипп. Наверное, никто, кроме Изабеллы, не обратил внимания, какие восторженно-победоносные взгляды бросала на своего мужа Хуана во время церемонии. Дочь напомнила королеве поведение маленького ребенка, когда он говорит старшим: «Ну, смотрите, как хорошо я себя веду!»
   Как много Хуана могла бы сделать для Филиппа! И что он мог бы сделать с ней, если б захотел! Она любила его с такой страстной непринужденностью; если бы только он был добр и ласков с ней, он мог бы спасти ее от ее несчастья.
   Наверное, останься Хуана в Испании, за ней можно было бы ухаживать, чтобы вернуть ей здоровье. Ведь Изабелла неустанно заботилась о своей матери. Она часто посещала Аревало, желая удостовериться, что для бедной женщины делается все возможное. Если бы Хуана осталась с ней, она заботилась бы о ней даже больше, чем о своей матери.
   Ранее она была готова предложить это, но сейчас ни на секунду не сомневалась, что Филипп в Испании не останется; а как ей уговорить остаться здесь Хуану, если он уедет?
   Она старалась думать о более приятных вещах. Вскоре домой приедет маленькая Катарина. Сейчас намечались договоры с Англией. Половина приданого Катарины выплачено, однако Фердинанд отказался платить вторую. Зачем это делать, если Катарина – вдова и скоро вернется домой к своей семье?
   О, вернись же поскорей! Какая это будет радость! Хоть какое-то возмещение за все невзгоды, связанные с Хуаной.
   «Может, счастье наконец и улыбнется мне, – думала королева. – Если мне удастся оставить Хуану у себя, если вернется домой Катарина, я снова воссоединюсь с моими двумя дочерями».
* * *
   Прибыли известия из Англии. Изабелла с Фердинандом получили их одновременно.
   Когда Изабелла читала письмо, огромная тяжесть легла ей на сердце; однако выражение лица Фердинанда было лукавым и оценивающим. Новости, погрузившие Изабеллу в печаль, оказались для Фердинанда добрым известием.
   – А почему бы и нет? – восклицал он. – Почему бы и нет? Что вообще может быть лучше?
   – Я надеялась, что она будет дома, со мною, – вздохнула Изабелла.
   – Вот это-то будет совсем некстати и полностью выбьет ее из колеи! Просто великое счастье, что у Генриха есть второй сын. Мы должны немедля согласиться на этот брак с молодым Генрихом.
   – Он на несколько лет моложе Катарины. Артур все-таки был моложе всего на год.
   – Да какая разница?! Катарина может родить Генриху много детей. Это просто великолепно!
   – Ну разреши ей приехать домой хоть ненадолго. Я вижу во всем этом нечто непристойное – говорить с ней о браке с братом ее мужа, которого только-только опустили в холодную могилу.
   – Генрих очень хочет этого брака. Он намекает, что если мы не согласимся на союз Катарины с молодым Генрихом, за мальчика выйдет замуж французская принцесса. А уж этого-то мы стерпеть не можем! Да ты только вообрази себе! Прямо сейчас! Ожидается война за раздел Неаполя, а кто может знать, что припрятал в рукаве этот коварный Людовик! Англичане должны быть с нами, а не против нас… а они, безусловно, выступят против нас, если мы откажемся от их предложения, и молодой Генрих женится на французской принцессе.
   – Соглашайся, но пусть будет хоть крошечный перерыв.
   – Вообще-то ты права. Да, интервал необходим. Ведь нужно еще получить разрешение от Папы. Он, разумеется, даст его довольно быстро, но все равно это займет какое-то время.
   – Интересно, что думает обо всем этом наша Катарина? Фердинанд озорно взглянул на жену. Потом вытащил из кармана еще одно письмо.
   – Она написала мне, – проговорил он.
   Изабелла нетерпеливо выхватила из рук Фердинанда письмо, ощутив при этом минутную боль: в столь важный момент Катарина написала не ей, а отцу. Но Изабелла тут же поняла, что дочь поступила, как и подобает в подобных случаях. Ведь всеми вопросами – куда и кому отдать дочь, занимался Фердинанд, отец, и только он имел право на окончательное решение.
   «Я не склонна к дальнейшему браку в Англии, – писала Катарина, – но умоляю вас не считаться с моими склонностями или желаниями при принятии вами решения. Действуйте, пожалуйста, так, как считаете лучше…»
   Изабелла покачала головой. Она читала между строк. Моя маленькая дочь тоскует по дому… тоскует по мне и по Испании.
   Нет смысла думать о ее возвращении. Изабелла понимала, что Катарина не покинет Англию.
   Когда они прощались в Коруне, у Изабеллы было предчувствие, что они видятся в последний раз на этой земле.
   Она постаралась выбросить поскорее печальные мысли из головы.
   «Я старею, – подумала она, – а события последних лет нанесли мне жестокие удары. Но у меня еще много дел, и я буду держать при себе ее письма для утешения».
   – Итак, никакой отсрочки, – проговорил Фердинанд. – Я немедленно напишу в Англию.
* * *
   Поездки по Испании вместе с королевским двором, во время которых их провозглашали наследниками Кастилии, очень быстро стали надоедать Филиппу, а поскольку он не скрывал своего раздражения и усталости, это повлияло и на Хуану.
   – Как мне надоели все эти церемонии, – недовольно говорил Филипп. – Эти ваши испанцы не знают, что такое веселая жизнь!
   Хуана плакала от разочарования, что ее страна не нравилась мужу. И в свою очередь выразила желание возвратиться во Фландрию.
   – Вот что, – произнес Филипп, – как только все эти необходимые формальности закончатся, мы тут же отправимся обратно.
   – Да, Филипп, – отозвалась она.
   Ее служанки, некоторые из которых были ее верными подружками, печально качали головами при виде Хуаны. «Если б только она не показывала всей глубины своего вожделения к нему, – переговаривались они. – Он совершенно не заботится о ней, она ничуть его не волнует, равно как и то, что все это понимают. Позор и стыд».
   Никто не ощущал это сильнее королевы. Она часто запиралась в своих покоях, объявляя, что занята государственными делами. Но, оставшись одна, ложилась в постель, потому что чувствовала себя слишком усталой, чтобы чем-либо заниматься. В такие моменты она с величайшим трудом дышала, а все тело сковывала боль. Изабелла не рассказывала об этом докторам, убеждая себя, что она просто устала и нуждается в небольшом отдыхе.
   В тишине своих покоев она очень много молилась, и ее молитвы были обращены к детям – к маленькой Катарине, которая с присущим ей спокойствием соглашалась на помолвку с мальчиком на пять лет младше, чем она, к тому же ее двоюродным братом. Изабеллу радовало, что еще несколько лет молодой Генрих не будет готов к женитьбе.
   Она чувствовала, что Катарина сумеет о себе позаботиться. Дисциплинированная с детства, она научилась спокойно принимать все, что преподносит жизнь, и это ей поможет. Кто пугал королеву, так это Хуана.
   Однажды Хуана ворвалась к ней, когда она молилась. Изабелла решительно поднялась с колен и посмотрела на дочь, глаза которой были безумны.
   – Моя дорогая дочь, – проговорила королева. – Умоляю тебя, сядь. Что-нибудь случилось?
   – Да, мама. Это снова случилось. У меня будет еще один ребенок.
   – Но ведь это прекрасная новость, дорогая.
   – Не так ли? Филипп обрадуется!
   – Мы все этому обрадуемся. Теперь тебе надо больше отдыхать.
   Губы Хуаны задрожали.
   – Если я буду отдыхать, он пойдет к другой женщине. Изабелла пропустила это замечание мимо ушей, словно посчитала глупостью.
   – Нам нужно почаще бывать вместе, – сказала она. – Сейчас я чувствую, что мне необходимо больше покоя, как и тебе, вот и станем отдыхать вместе.
   – Я не чувствую необходимости в отдыхе, мама. Я не боюсь рожать. Я привыкаю к тому, что мои дети рождаются легко.
   «Да, – подумала Изабелла, – те, кто поврежден рассудком, достаточно крепки телом. Ведь твой ребенок родился здоровый, а дитя моего любимого Хуана и ребенок моей дорогой Изабеллы умерли».
   Она подошла к дочери и обняла ее. Тело Хуаны извивалось от возбуждения, и Изабелла поняла, что дочь думает не о ребенке, которого должна родить, а о женщинах, что составят компанию Филиппу, когда она будет неспособна это сделать.
* * *
   К декабрю этого года Хуана, будучи на шестом месяце беременности, становилась все толще и толще. Филиппа передергивало от отвращения при виде нее, и он ничуть не скрывал своих чувств.
   Однажды он небрежно бросил ей:
   – На следующей неделе я отправлюсь во Фландрию.
   – Во Фландрию! – Хуана попыталась представить себе долгое зимнее путешествие в ее состоянии. – Но… как я могу поехать?
   – Я этого не говорил. Я сказал, что я поеду.
   – Филипп! Ты меня оставишь?!
   – О, прекрати. Ты же в хороших руках. Здесь о тебе позаботятся как надо. Твоя святоша-мать мечтает ухаживать за тобой, когда родится ребенок. Ты же знаешь, нам, во Фландрии, она не доверяет.
   – Филипп, ну подожди, пока родится ребенок, а потом уедем вместе.
   – Он должен родиться в марте. Боже, ты что, надеешься, я останусь здесь еще на три месяца?! А потом пройдет еще месяц, за ним еще… прежде чем ты будешь готова к отъезду. Четыре месяца в Испании! Ты не можешь приговорить меня к подобному наказанию! А я-то думал, что ты меня любишь, – укоризненно добавил он.
   – Я люблю тебя всей душой и сердцем!
   – Тогда не создавай мне трудностей.
   – Я дам тебе все, что ты пожелаешь.
   – Не надо расставаться таким образом, дорогая. Все, что от тебя требуется, – пожелать мне доброго пути на следующей неделе. Вот единственное, что я от тебя хочу.
   – О Филипп! Филипп! – Она рухнула на колени и обняла его ноги.
   Он отталкивал ее, и наконец она повалилась на пол. В ее состоянии это выглядело весьма нелепо.
   Филипп закрыл глаза, не желая видеть ее, и поспешно выбежал вон.
* * *
   Ничто не могло изменить его решения. Изабелла, что было с ней крайне редко, униженно умоляла его остаться, но он был непреклонен. Его долг находиться во Фландрии, заявил он.
   Затем он повернулся к Фердинанду.
   – Я буду возвращаться через Францию, – сообщил он.
   – Разве это разумно? – осведомился Фердинанд.
   – Весьма разумно. Ведь французский король мой друг.
   В то время как Изабелла считала его высокомерие и дерзость предосудительными, Фердинанд так не думал, поскольку без конца размышлял о выгодах, которые могут возникнуть во время путешествия его зятя по территории Франции.
   – Может, вы устроите переговоры с французским королем от моего имени? – спросил Фердинанд.
   – Ничто не доставило бы мне большего удовольствия, – ответствовал Филипп, втайне думая, что любые переговоры с Людовиком скорее пойдут на пользу лично ему, нежели Фердинанду.
   – Мы могли бы попросить о некоторых уступках, – продолжал Фердинанд, – поскольку Карл обручен с Клод. Почему бы им не присвоить титулы короля и королевы Неаполя?
   – Великолепная идея! – воскликнул Филипп. – А мы тем временем позволим французскому королю назначить своего правителя на принадлежащей ему части территории, я же буду подобным правителем от вашего имени. Разве возможен лучший выбор, чем отец Карла?
   – Это нужно обдумать, – сказал Фердинанд. Филипп улыбнулся в ответ:
   – У вас на обдумывание есть целая неделя.
   Хуана пребывала в состоянии глубочайшей меланхолии. Ее безумия как не бывало. Подобного поведения королева раньше за ней не замечала. Ее дочь почти ничего не ела, и Изабелла считала, что та очень мало спит. Хуана ни о чем другом не думала, кроме как о том, что Филипп уедет во Фландрию, оставив ее в Испании.
* * *
   Пролетели январь и февраль, а Хуана по-прежнему пребывала в удрученном состоянии. Она могла часами сидеть и смотреть в окно, словно надеясь на возвращение Филиппа.
   Казалось, она все ненавидела в Испании, и когда она о чем-то заговаривала, что бывало крайне редко, то жаловалась на свою комнату, на окружающие ее предметы, на служанок.
   Изабелла часто заходила к ней, но Хуана ничего не говорила даже матери. И что странно – она оставалась здоровой, несмотря на отказ от пищи и крайне редкие прогулки.
   Схватки начались холодным мартовским днем, и Изабелла, которая потребовала, чтобы ей сообщили, как только они начнутся, находилась рядом с дочерью, когда родился ребенок.
   Еще один мальчик, здоровый, цветущий мальчик.
   Какая все-таки странная штука жизнь! Еще один совершенно здоровый ребенок, рожденный этой полубезумной женщиной.
   Хуана быстро оправилась от родов, и теперь казалась немного счастливее.
   Когда ее родители пришли к ней, она держала ребенка на руках и заявила, что тот очень похож на своего отца.
   – Однако, я вижу в нем и сходство с моим отцом, – добавила она. – Назовем его Фердинанд!
   Фердинанд был страшно доволен мальчиком. Казалось, он не ведал о странностях своей дочери. Она была способна рожать здоровых сыновей – и этого ему было достаточно.

БЕЗУМНАЯ ХУАНА

   Изабелла очень надеялась, что когда родится ребенок, Хуана перестанет беспокоиться о Филиппе и обратит свое внимание на малыша. Но все оказалось совсем не так. Хуана не изменилась. Она почти не интересовалась ребенком. Ее единственным желанием было воссоединиться с Филиппом.
   – Ты еще недостаточно здорова, – говорила ей мать. – Мы никогда не позволим тебе пуститься в столь далекую поездку в твоем нынешнем состоянии.
   – Что он делает, чем занимается, когда меня там нет? – требовательно вопрошала Хуана.
   – То же самое, что делал бы, если бы ты была там, – мрачно отвечала Изабелла.
   – Я должна ехать! – кричала Хуана.
   – Мы с отцом тебе не позволим, пока ты окончательно не окрепнешь.
   Тогда Хуана снова погрузилась в глубокую меланхолию. Иногда она по целым дням молчала. А иногда из ее покоев доносились крики негодования.
   Изабелла приказала денно и нощно наблюдать за дочерью.
   – Ей так хочется воссоединиться с мужем, – объясняла она, – что она может попытаться уехать. А мы с королем твердо решили, что прежде она должна полностью оправиться после родов.
   Спустя месяц после рождения маленького Фердинанда Филипп подписал в Лионе договор между королем Испании и королем Франции, хотя было совершенно ясно, что этот договор мало что значил, поскольку войска продвигались вперед, дабы завладеть землями поделенного Неаполитанского королевства. Стало очевидно, что назревает конфликт.
   Он разразился в том же году, но позднее, и мысли суверенов сосредоточились на новой войне.
   Тем не менее Изабелла умудрялась по возможности больше времени проводить с Хуаной. Страхи в связи с ее отъездом из Испании росли у королевы все больше и больше, ибо с момента отбытия Филиппа недуг Хуаны стал очевиден. Теперь уже было абсолютно бессмысленно делать вид, будто она нормальная. Королевский двор отдавал себе отчет в ее умственном расстройстве, и в скором времени слухи о том распространились по всей стране.
   Хуана отправляла мужу множество умоляющих писем.
   «Они не разрешают мне поехать к тебе, – писала она. – Вот если бы ты попросил меня приехать, тогда они не смогли бы помешать мне сделать это».
   Только в ноябре она получила от мужа письмо. Он был нелюбезен, но тем не менее, это все же было приглашением вернуться во Фландрию. Если она считает нужным, то может совершить это путешествие по морю. Или, если она готова проехать через Францию, страну, враждебную Испании, то почему бы ей не попробовать?
   Хуана прочитала письмо и расцеловала его. Ведь этой бумаги касалась рука Филиппа! И поэтому письмо становилось для нее священным.
   Она забыла о своей меланхолии.
   – Я уезжаю! – закричала она. – Я немедленно отправляюсь во Фландрию!
   Служанки, в ужасе от ее поведения, сообщили королеве о новом настроении дочери.
   Королевский двор находился в то время в Медина-дель-Кампо, и Изабелла, желая быть поближе к дочери, настояла, чтобы Хуана сопровождала двор. Вскоре Изабелла должна была выехать в Сеговию, а узнав о послании Филиппа, возблагодарила небо, что еще не уехала туда.
   Она сразу же отправилась в покои Хуаны и обнаружила там дочь с распущенными по плечам волосами и с безумным взором.
   – Что случилось, дитя мое? – нежно спросила королева.
   – Филипп послал за мной. Он приказывает мне приехать.
   «Пресвятая Богородица, – молилась королева, – он что, желает избавиться от нее? Предложить ей выехать в такое время года морем, при такой ужасной погоде! И как она сможет проехать через Францию, когда там идет война».
   – Дорогая, – сказала Изабелла. – Написав тебе, он не имел в виду, чтобы ты выехала тотчас. Он хотел сказать, что когда наступит весна, ты должна к нему приехать.
   – Он пишет сейчас.
   – Но ты не можешь отправиться в такое ненастье! Корабль утонет.
   – Я могла бы поехать через Францию.
   – Кто знает, что может там с тобой случиться. Мы находимся в состоянии войны с Францией.
   – Король Франции – друг Филиппа. Он не причинит зла жене Филиппа.
   – Он может вспомнить, что ты также дочь своего отца.
   Хуана закручивала свои длинные волосы в пряди и с силой сжимала их.
   – Я поеду! Поеду! – приговаривала она.
   – Нет, дорогая. Успокойся. Позволь все решить твоей матери.
   – Ты против меня! – закричала Хуана. – Вы все против меня! Это все потому, что вы ревнуете и завидуете, поскольку я вышла замуж за самого красивого мужчину в мире!
   – Дорогая, умоляю, успокойся. Не надо так говорить. Ты же не думаешь так, правда, Хуана? О моя Хуана, я знаю, о чем ты думаешь. Ты слишком переутомилась. Давай-ка я помогу тебе лечь в постель.
   – Не в постель. Хочу во Фландрию!
   – Ты поедешь туда весной, дорогая.
   – Нет, сейчас! – пронзительно завопила Хуана, вытаращив глаза. – Сейчас же!
   – Тогда подожди немножко здесь.
   – Ты мне поможешь?
   – Я всегда буду помогать тебе. И ты это знаешь. Внезапно Хуана бросилась в объятия матери.
   – О мама, мама, я так сильно люблю его! И ты, такая правильная, хладнокровная… разве ты можешь понять, что он для меня значит?!
   – Я понимаю, – сказала королева. Она довела дочь до постели. – Ты должна поспать сегодня ночью. Ведь не можешь же ты отправиться в путешествие ночью, правда?
   – Завтра.
   – Посмотрим. А сегодня ночью тебе надо отдохнуть. Хуана разрешила матери уложить ее. Она тихо бормотала себе под нос:
   – Завтра я поеду к нему… Завтра… Изабелла накрыла дочь одеялом.
   – Куда ты уходишь? – вдруг недовольно спросила Хуана.
   – За успокаивающим питьем для тебя.
   – Завтра, – прошептала Хуана.
   Изабелла подошла к дверям покоев и приказала, чтобы к ней привели доктора.
   Когда тот явился, она распорядилась:
   – Снотворного для моей дочери.
   Доктор принес снотворное, и Хуана с жадностью проглотила его.
   Ей сильно захотелось спать. Она была утомлена от своего желания, а сон скорее приблизит завтрашний день. Изабелла сидела подле нее, пока дочь не заснула. «Вот это и пришло, – думала она. – Я не смогу дольше скрывать правду. Все узнают. Мне придется установить у нее охрану. Это – первый шаг в Аревало».