Холт Виктория. Песня сирены

   - Я должен немедленно увидеться с воспитательницей Клариссы!
   - О, здесь произошло что-то странное - Мэри уехала.
   - Уехала?!
   Он непонимающе посмотрел на меня, и я быстро объяснила:
   - Вчера утром я пошла к ней в комнату. Кровать была убрана, и лежала записка. Она уехала к больной тетушке в Лион.
   - Больная тетушка из Лиона?! О, Боже, она скрылась, а ведь это была она. Утечка сведений.., это она выдавала наши планы.
   - Ты имеешь в виду, что... - это она была шпионкой?
   - Именно. Я ведь пообещал тебе, что выясню, как это случилось. Ее я взял на заметку одной из первых и, в конце концов, докопался до правды. Это должен был быть кто-то из наших домочадцев. Нигде больше о плане даже и не упоминалось. В тот день ко мне приехали, и я принял всех в моем кабинете, мы разрабатывали план высадки. Только тогда было упомянуто название того места. Я даже бумаге его не доверил - это должно было храниться в строгой тайне, и все сведения передавались из уст в уста. Таким образом я догадался, что шпионом был кто-то из нашей семьи, тот, кто подслушал и немедленно передал эти сведения в Англию. Все было не так уж сложно, потому что я начал сразу с нее, она была последней, кто переселился к нам. Ее родители в Англии, и она работала на правительство королевы. Они решили уничтожить нас. Им стало известно, что в страну переправляется оружие, что оно разбрасывается по тихим уголкам побережья и что оно будет храниться там до тех пор, пока не наступит время, когда мы сможем воспользоваться им. Слава Богу, она стояла первой в списке подозреваемых, и я сразу же раскусил ее.
   - Я не могу поверить, что Мэри могла поступить так.
   - Так всегда бывает с хорошими шпионами. А она была достаточно искушенной в этом деле, уверяю тебя, и мы упустили ее.., может, конечно, мы еще поймаем ее, но вряд ли. Во всяком случае, во Францию она не посмеет больше приехать: для нее это было бы слишком опасно.
   - Я должна была догадаться! - воскликнула я. - Я хорошо помню тот день, когда ты встречался с этими людьми. Я заметила тогда Мэри. Мне послышалось, как открылась и закрылась дверь. Я спустилась вниз, когда она выходила, но я ничего даже не заподозрила. Я подумала, что просто она тайком идет на свидание со своим любовником.
   - Каким любовником? - резко спросил Хессенфилд.
   - С Мэтью Пилкингтоном. Ну, ты же знаешь, мы думали, что между ними роман. Сначала я решила, что она уехала из-за того, что между ними что-то произошло, что он сказал ей, будто не любит ее. Так считают все слуги, они только и делают, что говорят об ее отъезде. Слуги обожают всякие сплетни о любовных романах.
   - Тогда пускай думают так и дальше, - задумчиво проговорил Хессенфилд.
   Этот случай очень опечалил меня, но Хессенфилд, как ни странно, быстро восстановил свой былой оптимизм:
   - Это дело случая. Иногда везет, иногда нет. Нам остается лишь надеяться.
   Он снова был весел и жизнерадостен, и жизнь в доме вновь потекла по-старому, но все-таки меня не оставляли воспоминания о тех днях. Я продолжала вспоминать Мэри. Мне следовало бы сразу заметить, что она необычная воспитательница. Мне надо было более внимательно отнестись к ее рассказу. То, что она бы шпионкой в нашем доме и что именно я ввела ее в нашу семью, подействовало на меня угнетающе. Более того, Кларисса то и дело спрашивала меня о ней. Я сказала ей, что Мэри уехала к своей больной тетушке в Лион - это было, на первый взгляд, наилучшим выходом из положения. И, как настоял Хессенфилд, та же история распространилась по всему дому. Слуги посчитали весьма странным то, что она уехала, не сказав никому, но она была англичанкой, а (как я случайно подслушала) по мнению Жанны, англичане часто совершают всякие странности.
   Прошла неделя с тех пор, как Мэри покинула нас, и я с Клариссой и Жанной пошли прогуляться. Мы побывали на рынке и уже возвращались домой вдоль реки, когда заметили толпу и какую-то суматоху.
   Естественно, нам стало любопытно, и мы подошли поближе. Жанна повернулась ко мне и прошептала:
   - Это не для малышки, мадам. Малышка мигом навострила ушки.
   Что? Что они нашли? - воскликнула Кларисса.
   - Ну, они вытаскивают что-то из реки, - сказала Жанна.
   - Что? Что?
   - Думаю, они и сами не знают. Что ж, нас ждет обед.
   - Maman, - Кларисса уже переняла французский вариант и пользовалась им все время, - давай останемся.
   Жанна кидала на меня беспокойные взгляды.
   - Нет, мы должны идти домой, - твердо сказала я.
   - Кто-то поймал в реке ворох старого тряпья, - добавила Жанна.
   - А кто его туда бросил?
   - Ну, этого мы не знаем, - ответила Жанна.
   - А кто знает?
   - Тот, кто его туда бросил.
   - А кто бросил?
   - Кларисса, - воскликнула я, - мы ничего не знаем! И сейчас мы идем домой, потому что Жанна должна приготовить обед. Ты же будешь обедать, да?
   Кларисса заколебалась.
   - Сначала я хочу узнать, кто бросил в эту реку свою одежду, - ответила она.
   - Посмотрим, как ты заговоришь, когда мы будем обедать, а ты будешь дожидаться здесь новостей об одежде, плававшей в реке, - сказала я.
   Она снова задумалась. Это был шанс. Я крепко взяла ее за руку и потащила прочь. Чуть позже Жанна подошла ко мне.
   - Я подумала, что мадам это заинтересует: из реки сегодня утром вытащили мужчину.
   - О, Боже, какому-то бедняге не повезло! Он, наверно, был очень несчастен, раз решил расстаться с жизнью.
   - Говорят, что дело совсем не в этом, мадам. Говорят, что он был убит.
   - Это еще хуже. Слава Богу, что мы не разрешили девочке посмотреть. Не говорите ей, Жанна, и запретите всем остальным рассказывать ей об этом.
   - Да, мадам, я все сделаю.
   Еще до того, как мне рассказали, я начала подозревать, что что-то происходит. В доме постоянно шептались, хотя разговоры велись более скрытно, чем обычно, и при моем появлении всегда смолкали.
   Наконец, Жанна не выдержала.
   - Мадам, - сказала она мне, - узнали имя того человека, что обнаружили в Сене.. Теперь известно, кто он.
   - И кто же он?
   Жанна на пару секунд замялась, после чего быстро выпалила:
   - Это тот джентльмен, который часто приходил к нам.
   - Что?! - воскликнула я.
   - Монсеньор Пилкингтон.
   - Нет, - прошептала я. - Этого не может быть!
   - Может, мадам, и он был убит. Говорят, застрелен.
   Меня била дрожь. Запинаясь, я проговорила:
   - Я не верю этому. Зачем кому-то надо было убивать его?
   Жанна лукаво посмотрела на меня:
   - Причиной могла быть ревность, мадам;
   - Ревность?! Но кто мог ревновать его? Она пожала плечами:
   - Я думала, вы знаете, мадам.
   - Да.., да.., спасибо, что рассказала мне. Пожалуйста, проследи, чтобы это не достигло ушей моей дочки.
   - О да, мадам, конечно. Это не пойдет на пользу малышке.
   Я заперлась в своей комнате. Было невозможно поверить в это. Наверняка произошла какая-то ошибка. Мэтью мертв.., убит. Его тело брошено в Сену.
   Я вышла на улицу. Об этом уже говорили на улицах и в лавках, и знакомые люди провожали меня странными взглядами, будто размышляя о чем-то.
   "Боже мой! - подумала я. - Неужели они подозревают, что я к этому причастна?!"
   Я вернулась домой: те же самые "тс-с", тот же шепот. Когда я поднималась по лестнице, то услышала, как шепчутся две служанки:
   - Crime passionne! <Преступление из-за страсти (франц.).>, - услышала я. - Вот что это...
   Это все любовь!
   - Это здорово, когда кто-то ради тебя идет на убийство!
   - Глупышка, это-то и есть crime passionne!
   Я вбежала к себе в комнату. О чем они говорили?
   Что имели в виду?
   Хессенфилд приехал поздно ночью. Я ждала его.
   Он выглядел абсолютно спокойным. Слышал ли он о теле, что вытащили из Сены, и то, что это Мэтью Пилкингтон?
   - Что случилось? - спросил он.
   - Мэтью Пилкингтон! - воскликнула я. - Убит!
   Это, наверное, какая-то ошибка.
   - Нет, это не ошибка, - проговорил он.
   - Ты.., ты сделал это? - задохнулась я.
   - Не совсем, - ответил он. - Ему был вынесен приговор. Этот человек тоже был шпионом.
   - Я не верю в это.
   - Моя дорогая Карлотта, ты еще так неопытна в этих делах! Это моя вина, я должен был раскусить его раньше.
   Я в изумлении уставилась на него: Мэтью - шпион? А что мне о нем известно? Он долгое время был в Грассленде, когда ухаживал за Дамарис, говорил о поместье в Дорсете и о чине в армии. И он, действительно, служил в армии, и, когда становился нужен, его вызывали. Он, должно быть, долго не появлялся в своем полку, пока жил в Грассленде. И тут я вспомнила... В ту ночь, когда я покинула Англию, он был неподалеку, в Эйот Аббасе. Все части головоломки встали на свои места. Ему было известно о том, что Хессенфилд там, и, когда он приезжал в Эйот Аббас, он искал его, а я наивно думала, будто он приехал ко мне! Я явилась предлогом.., и каким! И именно из-за него нас тогда чуть не поймали. К нам подобрались на расстояние ружейного выстрела, пока мы гребли к кораблю. Мэтью был шпионом.
   - Скорее всего, он и Мэри Мартон работали вместе, - сказала я. Хессенфилд кивнул:
   - Получала информацию она: пряталась в соседней комнате, когда мы обсуждали наши планы.
   - И, - продолжила я, - передавала ее Мэтью Пилкингтону. Вот почему она так спешила на встречу с ним.
   - Я тоже так думаю. Хорошо, что ты заметила, как они встретились: это привело меня к нему. Его схватили.., как говорится, прямо на месте преступления. У него в кармане лежали письма, которые полностью выдавали его.
   - И вы убили его?
   - Мы не могли позволить, чтобы он остался жив. Он был расстрелян, а тело его выкинули в реку.
   - А теперь его нашли...
   - И все указывают на меня, - добавил Хессенфилд. - И знаешь почему? Подозревают, что Пилкингтон либо был, либо навязывался тебе в любовники, и все думают, что я убил его из ревности.
   - Надо положить конец этим грязным сплетням.
   - Напротив, пускай говорят. Я бы хотел, чтобы так думали.
   - Но тебя обвинят в убийстве.
   - Это меня не волнует.
   - А закон?
   - Здесь принято закрывать глаза на подобные преступления. Кроме того, я могу доказать, что он был шпионом, а такая судьба ждет всех шпионов.
   - Но все твердят...
   - Да пускай твердят дальше! Все знают о моей любви к тебе, знают, что Пилкингтон часто навещал наш дом, ведь ты изумительно красивая женщина. Пусть наши враги считают, что его убили из-за ревности, а вовсе не потому, что раскусили его. Я содрогнулась. Хессенфилд обнял меня.
   - Милая Карлотта, это не такая уж веселая игра: это дело жизни и смерти. Каждый из нас все время сталкивается с ней лицом к лицу. Пилкингтон знал об этом, Мэри Мартон тоже это было известно. Мы живем опасной жизнью, Карлотта, и теперь ты одна из нас. Мы умрем за наше дело, ибо согласны на все, если это делается ради него! Смерть всегда рядом.., крадется за углом, выслеживает, чтобы напасть, когда этого меньше всего ожидаешь... Смерть ходит за нами по пятам. Если ты боишься, я отвезу тебя назад, домой. Это будет нетрудно устроить.
   - И ты бы действительно отослал меня? Значит, ты устал от меня?
   - Ты настоящая дурочка, если так думаешь! Разве ты не знаешь, что я люблю тебя? Только поэтому я и хотел бы, чтобы ты уехала.., прочь от этих заговоров, от этой опасности.
   Я кинулась в его объятия и крепко прижалась к нему.
   - Я никогда не брошу тебя! Хессенфилд взъерошил мои волосы.
   - Я знал, что ты скажешь это, - рассмеялся он. - Иначе бы не предлагал.
   Той ночью дикая, необузданная страсть овладела нами, но на сердце у меня было все так же тяжело. Слишком многое лежало на моей совести: Дамарис, Бенджи.., а теперь не покидала мысль, что там, на берегах Сены, лежит безжизненное тело Мэтью...
   ДВЕ ПАРЫ ПЕРЧАТОК
   Как жаль, что мне не пришлось встретиться с Людовиком XIV, "Королем-Солнце", до того, как он вошел в последнее десятилетие своей жизни. Теперь он был уже совсем стариком, уже почти двадцать лет был он женат на набожной мадам Мантенон, и заботили его теперь скорей блага небесные, нежели земные. Ему было лет шестьдесят семь, и, значит, на троне он восседал почти шестьдесят два года. Несомненно, он был великим монархом.
   Он воплощал в себе все, что мог пожелать от короля простой человек, и поэтому он был королем Франции. Свод правил при французском дворе был гораздо более суров, чем в Англии. Малейшая ошибка - и человек никогда больше не мог добиться фавора. Жизнь дворянина в этой стране была весьма и весьма рискованной.
   Хессенфилд снова и снова инструктировал меня насчет того, что я должна буду делать. Он был на хорошем счету и, подобно всем остальным друзьям Якова, был благосклонно принят королем Франции, тем более, что в то время Людовика все больше беспокоили постоянные победы герцога Мальборо.
   Я должна была быть представлена в самом роскошном дворце Европы, в детище Людовика, почти сравнившемся с ним по великолепию, - в Версале.
   По этому поводу было сшито новое платье, и мадам Пантон была вне себя от волнения. Она суетилась, болтала без умолку, размахивала руками, впадала в отчаяние, радовалась и пару раз чуть не упала в обморок, когда ей показалось, что покрой моей юбки не совсем идеален.
   Наконец, я была готова - я была в прекрасном прозрачно-голубом платье, весьма скромно украшенном бриллиантами, ибо, по словам Хессенфилда, ни в коем случае нельзя было задевать обилием драгоценностей чувства Людовика, которые, после того как в течение двадцати лет подвергались воздействию мадам Мантенон, разительно изменились.
   - Но, с другой стороны, - сказал Хессенфилд, - мне больше следовало бы опасаться того, что я представляю ему тебя. Он будет восхищен твоей красотой! Это известный знаток красоты, правда, сейчас мадам Мантенон убедила его, что истинная красота на небесах, а отнюдь не на грешной земле. Да и он уже слишком стар. Интересно, стану ли и я таким же благочестивым, когда постарею?
   - Такое происходило со многими, - напомнила я ему. - И чем больше они грешили, тем больше их желание отмыть свои грехи. Тебе надо стать очень набожным, чтобы у тебя это получилось.
   - А тебе? - спросил он.
   - Боюсь, со мной будет так же история.
   - Будем послушничать вместе, дорогая! - сказал Хессенфилд. - А пока давай вернемся к твоему представлению этому "Заходящему Солнцу".
   ***
   Версаль! Как он был прекрасен! Как впечатляющ! Я никогда ничего подобного не видела и не увижу. Мы отправились туда в карете, поскольку Версаль находился примерно в одиннадцати милях от Парижа. Сам городок был довольно невзрачным, наверное, поэтому Людовик и решил выстроить здесь один из самых прекрасных дворцов мира - чтобы контраст был более разителен. Мы проехали мимо соборов Сен-Луи и Нотр-Дам в квартале Сатори и свернули на запад, туда, где железные ворота и каменные баллюстрады отделяли дворец от площади д'Арм.
   Я с изумлением рассматривала аллегорические статуи по сторонам дороги, статуи великих французских деятелей и огромную статую самого Людовика на лошади. Это было поразительное зрелище! Справа и слева раскинулись широкие крылья дворца, и не менее завораживающими, чем сам дворец, были волшебные сады, что окружали его, - цветы, чаши с орнаментом, статуи, широкие аллеи, мощные деревья и зеленая трава.
   - Хватит глазеть, как селянка, - сказал Хессенфилд. - Самый лучший вид открывается из окон Зеркальной галереи.
   Было невозможно запомнить все те чудеса, что я увидела там. Когда я уехала из Версаля, в моей голове кружились образы широких лестниц, прекрасных залов, картин, скульптур, гобеленов - настоящая сокровищница, обиталище, очень подходящее королю, который вознесся выше всех обыкновенных монархов и стал почти Богом.
   Естественно, принимали нас здесь не совсем так, как в Сен-Жермене. Этот двор был отличен от двора короля Якова, которого, скорее всего, терпели здесь только потому, что королева, которую тот желал сместить с престола, была заклятым врагом самого "Короля-Солнце". Дело было и в герцоге Мальборо, который доставил Людовику много причин для беспокойства, чего не удавалось прежде никому. Даже представить себе было невозможно, что его можно заставить просить мира, но герцог Мальборо, казалось, имел все шансы на это. Таким образом, каждый, кто мог доставить хоть малейшие неприятности их врагу, радушно приветствовался здесь и обеспечивался необходимой поддержкой. Поэтому якобитов довольно любезно принимали в Версале.
   Но, конечно, сам великой король Франции не слишком беспокоил себя теми, кто желал быть представленным ему. Все просители должны были представлять себя сами, ожидая в небольшой приемной, примыкающей к королевским покоям, - сквозь эту комнату король проходил, направляясь в другие залы дворца. Там каждый день терпеливо собирались все, кто надеялся предстать перед королем. Впрочем, он мог не выйти совсем, и тогда приходилось являться сюда и на следующий день. Но даже попасть в эту приемную считалось большой честью.
   - Это первый шаг, - сказал Хессенфилд. - Но пока король не признает тебя, ко двору тебя не допустят Итак, мы проследовали к апартаментам Людовика, располагавшимся сразу за Зеркальной галереей, и вскоре очутились в небольшой приемной - "Бычий глаз", прозванной так из-за формы своих окон.
   Там уже находилась группа людей, как и мы, изысканно одетых, которые ожидали появления короля, - если он появится этим утром.
   Это было долгое ожидание. Я оглядела комнату и людей - все были крайне серьезны и сосредоточены, и ту во мне взыграл бес противоречия, и мне захотелось громко рассмеяться. Мне захотелось сказать им: "Почему мы должны толпиться здесь, раболепствовать и ждать милости одного человека? Мне наплевать, что он "Король-Солнце". Мне наплевать на то, что его богатство выстроило подобный дворец! Почему я должна стоять здесь? Ради чего?" Я решила поговорить об этом с Хессенфилдом сегодня же ночью.
   Но я знала, какой последует ответ: "Мы должны чтить расположение Людовика. Без его помощи нам вообще ничего бы не удалось сделать. Ведь это он желает посадить Якова на престол".
   Да, это достаточно веская причина. А тем, другим, что нужно им? Продвижения по службе и остальные блага. Именно эти амбиции заставляли стоять их здесь, и они были готовы пресмыкаться в благоговении, когда сверкающее высочество предстанет перед ними.
   Я заметила, что какая-то женщина наблюдает за мной. Она была поразительно красива, темные волосы ее были уложены в изысканной прическе. На ней было серое платье с серебряным отливом, в ушах качались жемчужные серьги, и ожерелье из жемчуга украшало шею. Она была очень элегантна. Ее лицо показалось мне знакомым, и я подумала: а не могла ли я встречаться с ней где-нибудь раньше?
   Она еле заметно улыбнулась мне. Я ответила ей тем же.
   Спустя несколько минут она тихо подошла ко мне.
   - Это ожидание очень выматывает, - понизив голос, сказала она на английском с чуть заметным французским акцентом.
   - Да, - ответила я.
   - Я ждала здесь вчера: король не появился Будем надеяться, что сегодня он выйдет.
   - Вы хорошо говорите по-английски, - заметила я Она пожала плечами:
   - Мой дед родом из Англии.
   Разговоры здесь не поощрялись, поэтому, пока одна из нас шептала, другая искоса следила за дверью, из которой в любой момент мог появиться король.
   - Вы леди Хессенфилд? - спросила она.
   Я кивнула.
   - Вы делаете такое доброе дело.., такое замечательное дело!
   - Благодарю вас, но боюсь, моего участия здесь мало.
   - Вы поддерживаете своего мужа, это уже похвально.
   - Могу я спросить ваше имя?
   - Элиза де Партьер Мой муж был убит под Бленхеймом.
   - О., такое несчастье..
   Вокруг нас воцарилась полная тишина Все взгляды были устремлены на дверь, ибо оттуда донеслись какие-то звуки.
   Великой момент настал. Его Величество вот-вот должен было озарить нас своим светом.
   С каким достоинством он шествовал! Да, он был уже старик, но великолепие его одежд так слепило глаза, что никто не замечал морщин на его лице, отчасти скрываемых кудрями роскошного парика. В темных глазах его сквозили ум и прозорливость. Было в нем что-то такое, что выделяло его. Была ли это уверенность в себе? Он был так уверен, что стоит выше всех остальных людей, что и вправду убедил всех в этом.
   То тут, то там он останавливался, чтобы обменяться парой слов с избранными, озаряя их своим сиянием. Хессенфилд, крепко сжав мою руку, выступил вперед:
   - Сир, позвольте представить мою жену. Темные глаза, живо блеснувшие меж морщин, медленно изучали меня. Я слегка вспыхнула и склонилась в реверансе. Взгляд короля прояснился, он слабо улыбнулся. Глаза его скользнули с моего лица на шею, а потом на грудь.
   - Очень миленькая! - проговорил он. - Мои поздравления, милорд!
   И он прошел дальше. Это был настоящий триумф. Король ушел. Утро в королевской приемной близилось к концу.
   - Какая честь! - воскликнул Хессенфилд. - Я так и знал, что тебя непременно заметят: не часто он встречал таких красивых женщин, как ты.
   - А любовницы, что у него когда-то были?
   - Тс-с, он предпочитает не говорить об этом, но ни одна из них и вполовину не так красива, как ты. Слава всем богам, что он уже старик и больше заботится о своем месте на небесах.
   - Осторожнее, ты рискуешь своим положением!
   - Ты права, - прошептал он, пожимая мою руку. - Теперь ты вхожа во дворец. Король признал тебя.
   По садам гуляли небольшие группы придворных, но Хессенфилд сказал мне:
   - Давай уедем отсюда. Наша миссия завершилась полным успехом, а сейчас мне надо как можно быстрее попасть обратно, в Париж.
   Когда мы уже садились в карету, к нам подошла какая-то женщина. Я сразу узнала элегантную мадам де Партьер, которая заговорила со мной в приемной. Она выглядела очень расстроенной.
   - Мадам.., не могли бы вы помочь мне? Я срочно должна возвращаться в Париж. Вы ведь сейчас туда направляетесь?
   - Да, - ответила я.
   - Какое невезение! - продолжала она. - Колесо моей кареты сломано... Она пожала плечами. - Я ничего не понимаю.., но мой кучер говорит, что на починку его уйдет несколько часов.., если вообще не весь день. А я непременно должна быть в Париже, - На ее лице появилось извиняющееся выражение. - Я подумала.., подумала, может быть, вы возьмете меня с собой?
   Подошел Хессенфилд. Она обернулась к нему:
   - Я видела вас в приемной у короля. Я заметила мадам.., да и кто ее не заметил? Я заговорила с ней.., не смогла сдержаться. А сейчас.., я прошу вас о небольшой услуге. Умоляю, позвольте мне доехать с вами до Парижа.
   - Конечно, - ответил Хессенфилд. - Мы с удовольствием окажем вам подобную услугу!
   Глаза мадам де Партьер наполнились слезами:
   - Вы мне так помогли!
   Итак, взяв с собой нашу новую знакомую, которая выглядела очень несчастной, мы возвращались в Париж. Там у нее было дом на улице Сен-Антуан.
   - Ее муж погиб под Бленхеймом, - поведала я Хессенфилду.
   - Мои соболезнования, мадам, - обратился к ней Хессенфилд.
   - Вы так добры!
   Она отвернулась и вытерла глаза. Немного погодя она продолжила:
   - Так добры.., так отважны! Я знаю, вы приехали сюда.., став добровольными изгнанниками в вашей стране, чтобы бороться за свое дело. Это благородно!
   - Мадам, - промолвил Хессенфилд, - вы прекрасно говорите по-английски.
   - О, но акцент все-таки остается.., и интонация... Забавно, но французы так никогда, наверно, и не смогут научиться правильному английскому языку.
   - Как, впрочем, и англичане - французскому, - добавила я.
   - Моя бабушка родом из Англии. Ее родители переехали сюда еще во времена Кромвеля. Тогда она была совсем маленькой девочкой, но ее семья познакомилась с семьей моего дедушки. Молодые влюбились друг в друга и поженились, и после Реставрации она решила остаться во Франции. Их дочь моя мать - учила английский.., со своей матерью, а потом также моя мать научила меня... Вот почему я знаю ваш язык. Но, боюсь, он не всегда на должном уровне.
   - Вы живете во Франции?
   - Сейчас - да. Смерть моего мужа.., как это сказать.., поразила меня до глубины души. И сейчас я колеблюсь, оставаться мне здесь или нет.
   - У вас есть дети? Она отвернулась.
   - У меня сын, - сказала она, помолчав.
   - Вы переедете к нему?
   - Он мертв, - ответила она.
   Я сказала, что мне очень жаль, и тут поняла, что мы задаем слишком много вопросов.
   Потом мы заговорили о Версале, о чудесах дворца и садов, о рощах, водопадах и бронзовых статуях.
   - Вы уже видели купальню Аполлона, - поинтересовалась она, - где Бог изображен на своей колеснице, запряженной четырьмя лошадьми?
   Мы кивнули.
   - Как бы мне хотелось побывать на одном из этих представлений на воде! - сказала она. - Я слышала, что это неземное зрелище.
   - Я бывал на одном из таких, - отозвался Хессенфилд. - По воде плавали венецианские гондолы, украшенные цветами. Это было действительно прекрасно, особенно ночью, при свете фейерверков.
   Потом Хессенфилд описал нам оранжерею и водопады. Он гораздо лучше был знаком с Версалем, нежели мы.
   - Вы не только помогли мне добраться до дома, но еще и "показали" дворец! - воскликнула мадам де Партьер.
   Она повернулась ко мне и взяла в руку одну из перчаток, которые лежали на сиденье.
   - Это просто восхитительно! - заметила она. - Какая чудесная, вышивка, и эта нежная отделка жемчугами... Они прекрасны. Скажите, где вы приобрели такие перчатки?
   - У меня замечательная портниха, - ответила я. - Она не позволяет мне ничего выбирать самой. Это она привезла эти перчатки и сказала, что они очень подойдут к сегодняшнему наряду.
   - И была права. Я поинтересовалась, потому что думала, что на меня работают лучшие мастера Парижа по пошиву перчаток. Неподалеку от замка Шатле есть крошечная лавка, но владелец ее - настоящий гений. В его распоряжении пять девушек, которые шьют, но оформление полностью его, а это главное, и он настоящий мастер своего дела. Но ваши ничем не отличаются от тех перчаток, что я покупаю у него.