Холт Виктория. Песня сирены

   Она погладила перчатку и положила ее обратно на сиденье. Вскоре мы добрались до Парижа.
   Хессенфилд сказал, что сначала мы завезем мадам де Партьер на улицу Сен-Антуан, а потом уже отправимся домой. Когда мы подъехали к ее дому, Хессенфилд вышел из кареты, чтобы помочь ей спуститься, но когда она поднялась и собралась было выходить, то вдруг издала возглас разочарования. Она наклонилась и подняла что-то. Это была моя перчатка, которая лежала на сиденье. Она смахнула ее на пол, когда вставала, и случайно наступила на нее.
   Когда она подняла ее и осмотрела, мне показалось, что она вот-вот расплачется. На вышивке осталось грязное пятно, а несколько жемчужинок раскололось.
   - О, что я натворила! - воскликнула она.
   - Ничего, - сказала я. - Мадам Пантон починит ее, и она будет как новая.
   - Но я испортила ee! Вы были так добры ко мне, и вот как я вам отплатила за это.
   - Мадам, прошу вас, - вступил в разговор Хессенфилд. - Это такая мелочь.., пустяк.
   - Я никогда не прощу себе этого. После того, что вы сделали для меня...
   - Умоляю вас, - сказала я, - не надо так расстраиваться. Это была чудесная поездка, и мы наслаждались разговором с вами.
   - Да, конечно, - добавил Хессенфилд, - и мы не сделали ничего особенного. Мы все равно возвращались в Париж.
   - Как вы добры ко мне.
   Хессенфилд взял мадам де Партьер под руку и проводил до дома. Там она повернулась и печально улыбнулась мне.
   - До свидания, мадам де Партьер! - сказала я. - Было большим удовольствием познакомиться с вами.
   - До свидания! - сказала она. Так я побывала в Версале.
   Я скучала по Мэри Мартон. Может, она и шпионила за нами, но в то же самое время она была такой прекрасной воспитательницей: Кларисса расспрашивала меня о ней.
   От ребенка, обладающего пытливым умом, очень трудно отделаться неубедительными ответами, а сказать правду я ей не могла. Но я не раз думала о том, как бы она восприняла своим детским сознанием всю эту мешанину из шпионов и заговоров.
   Очень помогла мне Жанна, постепенно она взяла уход за девочкой на себя. Кларисса полюбила ее, и на Жанну обрушился град вопросов, на которые, однако, всегда давались удовлетворительные ответы.
   С Клариссой Жанна говорила только по-французски, и девочка теперь с великолепным акцентом говорила как по-английски, так и по-французски, и порой невозможно было сказать, какой стране она принадлежит.
   - Это очень ей пригодится, - заявил Хессенфилд. - Нормальному французскому языку можно научиться, только если говорить на нем с самой колыбели.
   С той поры как Жанна так естественно вошла в детскую, большую часть своего времени я начала проводить с ней, что шло на пользу и моему французскому, так как по-английски Жанна не могла сказать ни слова.
   Жанна была довольно симпатичной девушкой, ей только что минуло двадцать. Она поделилась со мной, что была вне себя от счастья, когда ей удалось поступить на службу в такой прекрасный дом. До этого она была очень бедна, продавала цветы, и наша служанка порой покупала у нее их, чтобы украсить стол.
   - Ах, мадам, - говорила она, - это был самый счастливый день в моей жизни, когда мадам Буланжер пришла ко мне впервые покупать цветы! Правда, она была суровой.., и платила очень мало: она любила поторговаться. Тогда я жила с моей семьей.., нас было так много. Это печальная сторона жизни в Париже, вы не знакомы с ней, мадам. Она не для вас. Это неподалеку от Нотр-Дама.., за "Отелем Дье" <"Отель Дье" - одна из старейших благотворительных больниц Парижа.>, сразу перед Дворцом правосудия. Улицы там опасны, мадам.., очень опасны! У нас комнатка на улице Мармузе... Хотя я любила те места.., я часто стояла у водосточных желобов и наблюдала за текущей водой. Неподалеку там красильни, и краски их попадают в сточные канавы. Там были такие цвета, мадам: зеленые, голубые, красные... Такими же были мои цветы, ; мы частенько выпрашивали их у знатных господ, но я никогда не воровала.., никогда, мадам! Моя мать сказала мне: "Не воруй, ибо эти деньги все равно не ; принесут тебе добра, и ты закончишь свою жизнь в Шатле или форте Эвек, и судьба твоя будет неописуемо ужасной".
   - Бедная Жанна, у тебя была такая печальная , жизнь!
   - Но сейчас все изменилось, мадам. У меня хорошая работа, и мне нравится ухаживать за малышкой.
   И она ухаживала. Она рассказывала ей истории о Париже, и Кларисса зачарованно слушала ее. Каждый раз она буквально замирала от восторга, глаза ее возбужденно сверкали - ничего она так не любила, как гулять по этим улочкам и слушать рассказы Жанны.
   Жанна многое знала, я чувствовала, что могу положиться на нее, и была довольна этим.
   Иногда вечерами, когда Кларисса уже спала, мы сидели с Жанной и разговаривали. Родители в детстве ей рассказывали множество разных историй. Больше всего ей нравилось рассказывать о знаменитом скандале с отравителями, который потряс Париж лет тридцать назад и благодаря которому всем стали известны такие имена, как Лавуазье и мадам де Бринвильер. Особенная шумиха поднялась, когда обнаружилось, что в этом участвовало множество известных людей, и одно из подозрений пало на любовницу самого короля, мадам де Монтеспан.
   Бабушка Жанны хорошо помнила тот день, когда мадам де Бринвильер привезли из тюрьмы Консьержери, где ее подвергали жестоким пыткам, на Гревскую площадь, где и отрубили ей голову.
   - Это было ужасное время, мадам, и не было в Париже аптекаря, который бы тогда не дрожал в страхе за свою жизнь! В знатных домах царила смерть: мужья убивали жен, а жены - мужей; таинственной смертью гибли сыновья и дочери, отцы и матери, от смерти которых можно было получить выгоду. Париж был в смятении. Это все из-за итальянцев, мадам.., из-за их таинственных ядов. У нас уже были мышьяк и сурьма.., но лучшие яды всегда поставлялись итальянцами: яды без вкуса и без цвета; яды, которые попадали внутрь человека с его дыханием... Это было настоящее искусство. Люди говорили о Борджиа и, о королеве Франции, итальянке Екатерине Медичи. Они владели секретами лучших ядов.
   - Жанна, - заметила я, - у тебя какой-то нездоровый интерес к этим вещам!
   - Да, мадам, а еще говорят, у замка Шатле живет один итальянец, который содержит лавку, клиенты которой - знатные люди.., а в задних комнатах там происходят странные вещи. Он очень богат, этот итальянец.
   - Сплетни, Жанна!
   - Может быть, мадам, но каждый раз, когда я прохожу мимо лавки Антонио Манзини, я осеняю себя крестным знамением.
   "Когда Кларисса подрастет, надо будет нанять ей воспитательницу-англичанку", - подумала я.
   Но будем ли мы еще здесь, когда она подрастет? Может, мы все так же будем строить новые заговоры? Я не представляла себе этого, почему-то я не могла думать о будущем.
   Возможно, наше будущее будет полно опасностей, но как я вернусь в Англию? Слишком все сложно и запутанно там. В Эйот Аббасе оставался Бенджи, мой муж, которого я бросила, в Эверсли - Дамарис, жизнь которой я разрушила, из-за секундной прихоти переманив ее возлюбленного.
   "Ты не заслуживаешь счастья!", - подумала Я о себе.
   Однако своей судьбой я была довольна. Я любила Хессенфилда, и эта пылкая страсть, которой когда-то мы загорелись, теперь перерастала в глубокую, нежную любовь.. "Любовь на века", - сказала я себе. Поэтому я была счастлива в настоящем и о будущем думать не могла.
   Но разве это так плохо - жить сегодняшним днем? Не заглядывать в будущее, не оглядываться на прошлое? Этому мне предстояло еще научиться.
   Через несколько дней одна из наших служанок принесла мне два пакета один был адресован мне, а другой - Хессенфилду. Я открыла свой и обнаружила внутри пару прелестных перчаток. Они были прекрасны - из серой кожи, настолько мягкой, что казались шелковыми, их покрывала вышивка их жемчугов, и похожи они были на те, которые мне пришлось выбросить, потому что мадам де Партьер наступила на одну из них Я сразу догадалась, кто послал их, и была права: к пакету прилагалось письмо
   "Моя дорогая леди Хессенфилд!
   Я немного задержалась со своей благодарностью вам. Простите, но это произошло не по моей вине. Много времени ушло на то, чтобы достать кожу, которая мне требовалась. Думаю, эти перчатки вам понравятся. Похожую пару я послала вашему мужу.
   Я хочу поблагодарить вас за то, что вы были так добры ко мне и довезли до Парижа, когда с моей каретой случилась эта неприятность. Я была так благодарна вам тогда, а потом мне было так стыдно, что отплатила вам тем, что испортила ваши чудесные перчатки.
   Надеюсь, мы возобновим наше знакомство, когда я вернусь в Париж. Сейчас я еду в деревню и задержусь, может быть, на месяц.
   Дорогая леди Хессенфилд, прошу вас, примите эти перчатки и надевайте их время от времени, чтобы я чувствовала удовлетворение, что все-таки сделала для вас что-то в ответ на вашу любезность.
   По возвращении из деревни я надеюсь повидаться с вами. Еще раз большое спасибо.
   Элиза де Портьера.
   "Какой очаровательный жест!" - подумала я. Перчатки были просто прелестными. Я примерила их, а потом бережно убрала, чтобы надеть при подходящем случае.
   ***
   Двор при Сен-Жермене бурлил.
   Никто не отрицал, что потеря оружия и амуниции, которая случилась из-за Мэтью Пилкингтона и Мэри Мартон, была сильным ударом по сторонникам Якова. Хессенфилд сказал мне, что французы становятся нетерпеливыми и обвиняют нас в том, что мы были слишком небрежными, позволив шпионам проникнуть в наш стан.
   - Я принял весь удар на себя, - хмуро усмехнувшись, проговорил Хессенфилд, - а теперь я хочу доказать, что больше такого никогда не случится.
   День летел за днем, - и каждую секунду тех дней я буквально смаковала. Как выяснилось позднее, я, наверное, уже тогда предчувствовала приближение беды.
   Я думаю, всегда где-то в моей голове сидела мысль... страх.., что это счастье не может продолжаться вечно.
   Мы жили со страстью, ненасытно; думаю, Хессенфилд ощущал то же самое. Я помню, как однажды он сказал, что смерть всегда караулит за углом. Он вел опасную жизнь, и рядом с ним жила я, всеми силами цепляясь за настоящее.
   Хессенфилд побывал в Версале, чтобы переговорить с одним из министров Людовика, который более благосклонно относился к проблемам Англии, нежели его коллеги, а оттуда он направился прямиком в Сен-Жермен.
   Когда он вернулся, я не узнала его. Он был очень бледен, я никогда раньше не видела его таким. Более того, в его глазах, казалось, потух свет жизни. Я с беспокойством посмотрела на него.
   - Неудача, да? - спросила я. - Тебя что-то беспокоит?
   Хессенфилд покачал головой:
   - Французы всем сердцем желают помочь нам. Они хорошо относятся к Якову.
   Я взяла его за руку. Она была холодной и влажной наощупь.
   - Ты болен! - в страхе воскликнула я. Хессенфилд относился к тем людям, которые обладали идеальным здоровьем, а слова "болезнь" даже не понимают. Мне всегда казалось, что, по его мнению, заболевший человек просто немного не в себе, что тот просто вообразил себе слабость, боли и прочее.., если, конечно, дело не касалось ноги, руки или еще какого-то видимого глазу недостатка.
   И я прекрасно его понимала, потому что и сама была такая, поэтому я очень встревожилась, когда он сказал:
   - Думаю, мне надо прилечь.
   Я помогла ему раздеться и лечь в постель. Потом я опустилась на стул рядом с кроватью и сказала, что скоро принесу ему вкусный обед. Он покачал головой: меньше всего он хотел есть.
   - Ничего особенного, - уверял он меня. - Это быстро пройдет.
   Он почти не говорил, просто лежал - по его словам, ему нужен был только покой.
   Я очень волновалась и провела беспокойную ночь. Утром у него начался жар. Я послала за врачом, который пришел, осмотрел Хессенфилда, после чего глубоко вздохнул и пробормотал что-то насчет опасной лихорадки.
   - Приложите двух мертвых голубей к пяткам, - посоветовал он, - может поможет. Я вышлю вам специальный бальзам, который тоже может пригодиться.
   Я схватила доктора за руку.
   - Что с ним? - спросила я.
   - Лихорадка. Он поправится, - ответил тот. Но к полудню Хессенфилду стало еще хуже. Я ходила по дому, ничего не замечая: о подобном я никогда даже не думала. Я убрала его одежду, ту, в которой он ездил во дворец: камзол, бриджи, чулки и прекрасные перчатки - те, что прислала ему в подарок мадам де Партьер.
   Я не покидала его ни на минуту, просто сидела у его постели. Он так отличался от человека, которого я знала: он побледнел, глаза постоянно были закрыты, щеки ввалились.
   Жанна сказала мне:
   - Мадам, я знаю аптекаря, у которого есть средства от всех болезней. Это тот итальянец, Антонио Манзини. Говорят, Он излечил многих.
   - Я пойду к нему, но ты должна идти со мной, - ответила я.
   - Оденьтесь потеплее, мадам. На улице прохладно.
   Я открыла ящик, вытащила перчатки, которые подарила мне мадам де Партьер, надела их, и мы вышли на улицу.
   Жанна повела меня сквозь путаницу улочек к аптеке, что находилась неподалеку от замка Шатле. Мы вместе вошли в лавку.
   - Мадам очень беспокоится, - сказала Жанна аптекарю. - Ее муж болен.
   - Болен? - переспросил мужчина. У него были темные кустистые брови и черные, пронзительные глаза. - Что с ним?
   - Его свалила какая-то лихорадка, он стал непохож на себя, - объяснила я. - А до этого он был очень здоровым мужчиной.
   Я положила свою ладонь ему на руку. Он странно посмотрел на меня и отодвинулся.
   - У меня есть одно лекарство, которое излечивает лихорадку, но оно дорого стоит - Я заплачу, - уверила его я. - Если оно вылечит моего мужа, я дам вам все.., все, что попросите. Жанна нежно обняла меня, а Антонио Манзини удалился внутрь своей лавки.
   - Да простит меня мадам! - сказала Жанна. - Но обещать многое вовсе не обязательно. Заплатите цену, и хватит.
   Я заплатила, что попросил Манзини, и он дал мне бутылочку. Мы поспешили обратно, и я прошла прямо в спальню Хессенфилда. Я сразу заметила, что ему стало еще хуже.
   Торопливо я вылила на ложку несколько капель жидкости и заставила принять, после чего села у кровати Хессенфилда ждать чуда. Ничего не произошло.
   К наступлению ночи состояние Хессенфилда ничуть не улучшилось.
   Я просидела рядом с ним всю ночь. Перед рассветом я поднялась, и тут на меня нахлынула ужасная слабость. Я коснулась своей кожи. Она была холодной и влажной, несмотря на жар, что охватил меня. Тогда я поняла, что и я подхватила эту лихорадку или что бы там ни было и скоро тоже слягу.
   "Нет, этого не должно случиться! - сказала я себе. - Я должна выдержать. Я должна ухаживать за Хессенфилдом. Я не могу доверить уход за ним постороннему человеку".
   Я попыталась бороться с усталостью, но болезнь все больше и больше беспокоила меня. Я ощутила огромное желание лечь в постель, но не могла этого сделать. Я должна была перебороть эту ужасную слабость, охватившую меня.
   Утром состояние Хессенфилда еще ухудшилось. Теперь он бредил в горячке. Он говорил о генерале Лангдоне.., о шпионах.., обо мне.., о Клариссе, но фразы его мешались и были бессмысленными.
   Тем временем я чувствовала, что болезнь побеждает и меня.
   В комнату вошла Жанна. При виде меня глаза ее расширились от ужаса.
   - Там внизу какая-то леди срочно хочет увидеться с вами, - сказала она. - Она говорит, что это очень важно, и хочет переговорить с вами с глазу на глаз.
   Я прошла в маленькую комнатку и приказала провести ее сюда.
   Она вошла. Это была мадам де Партьер, но выглядела она теперь совсем по-другому, нежели в тот раз. Я коснулась глаз, так как меня терзала ужасная головная боль, и я подумала, что меня подводит зрение.
   - Мадам де Партьер.., - едва промолвила я. Она кивнула.
   А, вижу, вы не совсем хорошо себя чувствуете, Карлотта?
   Я в удивлении посмотрела на нее Ее французский акцент исчез без следа, и она говорила по-английски, как истинная англичанка. Ее лицо, как я заметила, было мертвенно бледным.
   - Лорд Хессенфилд очень болен? - спросила она. - Он умрет. Ничто ему не поможет Вы пришли сюда, чтобы сказать мне это? - сердито перебила ее я.
   - Сколько раз вы надевали перчатки? - спросила она. - Как я вижу, вы носили их Я нетерпеливо покачала головой - Это важно! - воскликнула она. Они несут смерть.
   Я подняла на нее глаза, решив, что она сошла с ума. Я должна поскорее избавиться от нее, у меня не было сил говорить с ней сейчас. Я поднялась и направилась к дверям Вы носили их, - продолжала она. - Это видно, но скоро все кончится. Мы обречены - ваш муж, вы, и я тоже. Вот почему я пришла сюда. Я хочу, чтобы вы поняли, как. и почему до того, как мы умрем.
   Мадам, вы выбрали очень неудачное время для визита! Мой муж серьезно болен.
   Я знаю И вы тоже очень больны, вы пока что себе этого даже не представляете. Они несут смерть. И я не избегла той же участи. Я слишком долго держала их в руках Я схватилась за стул, иначе бы я не удержалась и упала.
   Мадам, прошу вас, уходите, я позову слуг! У меня слишком много хлопот Скоро их будет еще больше, это касается непосредственно вас. Вы должны уже сейчас начать замаливать грехи.
   - Грехи?
   - У вас их немало.., как и у милорда Хессенфилда... Много зла вы причинили и моей семье.., и я решила отомстить.
   - Пожалуйста, объяснитесь.
   - Сначала в Версале мне показалось, что вы узнали меня, ведь мы уже встречались.
   - В той приемной?
   - Нет, в Эндерби-холле. Вы помните Элизабет Пилкингтон?
   - Элизабет Пилкингтон?! Вы...
   И я все вспомнила. Ее настоящее лицо совместилось с образом из прошлого. Тогда у нее были потрясающие рыжие волосы. Сменить их цвет не составляло особого труда. Она была хорошей актрисой, и роль знатной француженки она сыграла идеально.
   - Я приехала посмотреть Эндерби-холл, и вы водили меня по нему. Я хотела узнать, что произошло с Бомонтом Гранвилем, и я действительно все выяснила.
   - Бо? Но что у вас общего с ним?
   - Он был моим любовником.., долгие годы. Он очень любил меня, говорил, что женился бы на мне, если б я смогла родить ему сына. Он хотел детей.., ему нужен был сын.
   Я недоверчиво глядела на нее.
   - Да, - продолжала она. - А вы положили конец нашим отношениям. О, не думайте, что я виню вас. Это была не ваша вина, вы просто попались под руку. У вас было все, в чем он нуждался: приятная внешность, очарование юности.., и состояние. Это было главным. Если бы не деньги, Бо женился бы на мне, тогда у меня уже был красавец-сын.., сын от него.
   - Вы имеете в виду Мэтью?
   - Да, Мэтью!
   Только тогда я поняла, что меня привлекало в нем. Я и раньше часто думала, что он напоминает мне Бо, но считала, что это просто оттого, что все щеголи чем-то похожи друг на друга. Я подумала о пуговице, что нашла в Эндерби-холле, о том аромате мускуса... Конечно же, он - сын Бо, и вполне вероятно, что тот камзол с золотыми пуговицами раньше принадлежал его отцу.
   - Я приехала в тот дом, чтобы выяснить, что произошло с Бомонтом, продолжала она, - Я была уверена, что, если б он бежал за границу, - что вполне могло произойти - как-нибудь он дал бы мне об этом знать. Наша близость продолжалась со дня нашей первой встречи, и, какие бы женщины ни присутствовали в его жизни, всегда рядом с ним была я. Он смотрел на меня, как на жену, но вы... Но теперь это неважно. Я хочу, чтобы вы знали, как все произошло. Я приехала, чтобы узнать, куда делся Бо.., и сразу мне все стало понятно. Та собака раньше принадлежала ему, потом, когда Бо уехал, ее взял себе Мэтью. Собака нашла башмак Бо, поэтому она и умерла.
   - Где?.. - прошептала я.
   - Под землей, в том саду, куда не разрешалось заходить. Он был похоронен там мужем вашей матери.
   - Я не верю в это! - задохнулась я.
   - Он убил собаку, но Бо он не убивал. Это сделала Кристабель Уиллерби: Бо шантажировал ее, и она застрелила его, а ваш отчим похоронил тело, подумав, что это сделала твоя мать. Все встает на свои места, но "вовсе не потому я здесь: вы не виновны в смерти Бо.
   - Мне кажется, миссис Пилкингтон, вы просто выдумали все это. У вас галлюцинации, вы больны. Она пожала плечами.
   - Это конец всем нам - вам да и мне тоже. Я хочу, чтобы вы не только узнали все, но чтобы еще и поняли. Мне хотелось, чтобы мой сын был счастлив. Он бы жил с вашей сестрой, она хорошая девушка. Сердце мое наполнялось счастьем, когда я видела, как они постепенно влюбляются друг в друга. Я хотела, чтобы он женился на ней: она очень отличалась от тех девиц, с которыми он встречался в Лондоне. Он понимал ее добродетель, она стала бы ему хорошей поддержкой.., поддержкой, которую я так и не смогла предоставить ему. Я желала ему этого.
   Она злобно взглянула на меня и схватилась рукой за сердце. Она задыхалась.
   - Но вы все испортили, - продолжала она. - Он последовал вслед за вами сюда и был убит. Если б не вы, он сейчас был бы жив. Мой единственный сын! Он был для меня всем, вся моя жизнь замыкалась на нем, но вы заманили его сюда, а потом лорд Хессенфилд убил его.., приказал, чтобы его убили, а тело выбросили в Сену.
   - Вы ошибаетесь! - воскликнула я. - Все было совсем не так. Он был шпионом. Он приехал сюда вовсе не ради меня, он приехал шпионить за якобитами.
   - Он приехал из-за вас: все остальное было предлогом. Он приехал только ради вас.
   - Это не правда! Он был связан здесь с воспитательницей, работавшей в нашей семье. Его схватили.., при нем оказались бумаги, которые доказывали, что он работает на Англию.
   Она покачала головой:
   - Я знаю моего сына. Он был очень похож на отца: он не отступал от своего. Ему нужны были вы, и он приехал сюда, чтобы забрать вас, а Хессенфилд приревновал. Он жестокий и безжалостный человек, и он убил его. Я слышала об этом. Мне сообщили, что это было crime passionne!.
   - Вы ошибаетесь.., ошибаетесь... Она снова пожала плечами.
   - Это конец. Уже скоро - и для меня, и для вас. Вы должны умереть! Как только я встретила вас в том доме, я сразу поняла, что в вас есть нечто роковое. В такой красоте, как ваша, таится зло. Это не дар Господень, он исходит от самого дьявола.
   Она окинула меня странным взором. Ее глаза блестели. "Она сошла с ума, - подумала я. - Смерть Мэтью повредила ее разум".
   - Вы подобны той русалке из легенд, которая сидит на скале и поет, завлекая моряков к себе, в попасть в ее объятия означает смерть. Это.., песня сирены: "Приди ко мне, и я дам тебе все, что ни пожелаешь". Такая песня, но на самом деле все по-другому. Вы несете с собой смерть!
   - Что вы говорите, миссис Пилкингтон?! Она покачала головой.
   - Из-за вас умер Бо. Если бы не вы, он бы никогда в жизни не попал в Эверсли, не стал бы шантажировать ту женщину и сейчас был бы жив. А я, может быть, вышла бы за него замуж, и Мэтью был бы с нами... Но появились вы, с вашей странной, безумной красотой, поэтому он начал преследовать вас, но вместо прекрасной невесты и состояния на его долю выпала смерть. А потом Мэтью тоже услышал вашу песню, и его выкинуло на скалы судьбы. Куда она его привела? К смерти в Сене. Мой сын.., мой любимый сын... А ваш муж - сколько горя вы принесли ему? И даже ваш настоящий любовник, Хессенфилд, не избег той же участи. Он считал себя умным, мнил себя кормчим.., но теперь смерть ждет его..
   - Я должна просить вас уйти. У меня много дел...
   - Да, готовить саван своему возлюбленному. Приготовьте заодно для себя.., и для меня.
   Меня охватил ужас, ибо я поняла, что она говорит правду, а она продолжала:
   - Я составила план, как уничтожить вас. Теперь никто больше не пострадает от вашей руки. Трое человек погибли.., и все из-за вас, хотя в смерти Бо я вас не виню. Вы сами смерти подобны, вы - сирена. Даже не желая того, одним своим присутствием вы несете гибель, и вы должны уйти. Я подстроила ту встречу, изменив внешность из опасения, что вы можете вспомнить меня. Но мы встречались лишь однажды, а я была одной из лучших актрис на лондонской сцене. Я разузнала все, что можно, про те давние процессы по делам отравителей; я говорила с людьми, которые помнили их.., и я поняла, что мне надо сделать. Раньше я даже не представляла себе, что существуют такие яды, которые могут попасть в тело человека сквозь кожу. Но яды такие были.., и есть... И если вы знаете, куда за ними пойти, и если вы готовы платить... В общем, я пошла, заплатила и получила две пары перчаток. Лорд Хессенфилд принял наибольшую дозу: он, должно быть, много носил свои перчатки. С вами дело обстоит иначе, я же мало дотрагивалась до них, но все мы обречены, хотя моя смерть будет не такой быстрой, как ваша. Противоядия не существует, а я все же держала перчатки в своих руках, в мою кровь попал яд так же, как и в вашу... Я уничтожила сирену и убийцу моего сына, но при этом уничтожила и себя...
   Я неуверенно поднялась: это был бред сошедшей с ума женщины.
   Я должна избавиться от нее, вернуться к Хессенфилду, вызвать докторов и рассказать им, что случилось.
   Я вышла из комнаты. Она шла вслед за мной. Я поднялась в спальню.
   Хессенфилд с побелевшим лицом неподвижно лежал на кровати... Он был мертв...
   ***
   До этого момента я не верила ей. Я убеждала себя, что она лжет про яд: такое могло произойти тридцать лет назад, но никак не сейчас. Но мне довелось слышать подобные истории о ядах замедленного действия и об искусстве итальянцев в производстве смертельных веществ такого рода. В Париже еще оставались люди, творящие свои темные дела в потайных каморках и богатеющие на этом.
   Я была в смятении: слишком многое свалилось на меня. Значит, все это время Бо покоился под землей неподалеку от Эндерби. И Ли, на которого я смотрела как на своего отца, похоронил его там, и в дело это была вовлечена моя мать. А Мэтью был сыном Бо.
   Я не могла поверить этому, но то, что произошло, доказывало, что все настоящая правда.
   Бо.., все эти годы был мертв. Мэтью и я вместе! Неудивительно, что меня тянуло к нему. В конце концов, это был не просто порыв необузданной страсти.