Холт Виктория. Шелковая вендетта

   – Ты хочешь сказать, что бабушка тоже переедет к нам?
   – Но ведь ты этого хочешь, разве нет?
   – О, Филипп, – вскричала я, – это просто чудо!
   – Я рад, что ты счастлива.
   Тогда я рассказала ему, как я переживала из-за грядущей разлуки с бабушкой.
   – Я хорошо тебя изучил, – ответил он, – поэтому прекрасно знал, о чем думает эта головка.
   – Ты так добр ко мне.
   – Просто практичен. Она сможет здесь работать. Для меня это гораздо удобнее, чем если бы она жила в Шелковом доме.
   – Я расскажу ей... О, Филипп, я хочу вернуться... мне не терпится поскорей рассказать ей новость.
   Каким счастливым было наше возвращение домой! Мне кажется, что после этих минут ослепительного счастья пережить последующие затем трагические события оказалось еще тяжелее.
   Первым делом я помчалась к бабушке. Она была у себя в мастерской и не слышала, как мы приехали.
   – Бабушка! – закричала я, и тут же оказалась в ее объятиях.
   Она внимательно вглядывалась в меня и улыбалась. – О, бабушка, – торопливо сообщила я, – мы искали себе дом и наконец нашли именно то, что нам нужно.
   Что удерживает нас временами от того, чтобы сразу сообщить хорошие новости? Почему я не выложила ей все сразу? Возможно, чтобы еще больше усилить впечатление, а может быть, для того, чтобы подготовить ее к радости. Она даже намеком не выдала своей печали, хотя понимала, что, купив дом в Лондоне, мы окончательно разлучимся с ней, так как наши визиты в Шелковый дом будут нечастыми.
   Но дольше я уже не могла сдерживаться.
   – Мы остановились на нем из-за комнаты на верхнем этаже. Она во многом напоминает эту. Стеклянная крыша, великолепное освещение с северной стороны. Она была спроектирована специально как студия художника. Как только Филипп увидел ее, он сразу сказал: «Это как раз то, что нужно для нашей бабушки».
   Она в замешательстве смотрела на меня.
   – Ты рада? – спросила я.
   Она, запинаясь, ответила:
   – Но... вы с Филиппом... не захотите...
   – Мы очень хотим. Я не смогу быть совершенно счастлива без тебя.
   – Дитя мое... mon amour...
   – Это правда, бабушка. Мы прожили вместе всю мою жизнь. Я не могу перемениться к тебе... только потому, что я вышла замуж.
   – Но ты не должна идти на такие жертвы.
   – Жертвы! Что ты хочешь этим сказать? Когда дело касается бизнеса, то Филипп становится самым практичным человеком на свете. Он только и говорит, что о делах. Он только и думает, что о своем бизнесе. И я чувствую, что становлюсь такой же. Он сказал, что ему будет удобнее, если ты будешь жить в Лондоне. Это всегда было неудобно – отсылать сюда все эти ткани. Ты по-прежнему будешь находиться в руках наших рабовладельцев... и тебе опять придется работать... только работать... в этой комнате, освещенной северным светом.
   – О, Ленор, – тихо сказала она и заплакала.
   Я с досадой смотрела на нее.
   – Нечего сказать, хорошенькое у нас получилось возвращение! Ты вся в слезах.
   – Это слезы радости, любовь моя, – сказала она, – это слезы радости.
 
   Мы пробыли дома три дня. То, что случилось затем, выпало из моей памяти, и надеюсь, что мне больше не придется такое пережить.
   Было утро, мы с Филиппом катались верхом. Майский лес был необыкновенно красив. В это время цветут пролески, и мы постоянно натыкались на их куртины под деревьями, издалека казавшиеся синеватым туманом.
   По дороге мы оживленно разговаривали о нашем будущем доме и о том, как мы его обставим. Филипп говорил, как ему хочется найти новый материал, который имел бы такой же успех, что и «Салонный».
   – Как здорово, Ленор, что я могу обо всем этом с тобой разговаривать, – сказал он, – большинство женщин не поняли бы из нашего разговора ни слова.
   – О, но я же внучка Андре Клермонт.
   – Когда я думаю о том, как мне повезло...
   – Мне тоже повезло.
   – Мы с тобой, наверное, самые счастливые люди на земле.
   Какое это было радостное утро! Поэтому воспоминания о том, что произошло в дальнейшем, становятся еще более невыносимыми.
   Леди Сэланжер разделила с нами ланч. Мы договорились не рассказывать ей пока о новом доме. Она не захочет меня отпускать. Казалось, теперь, когда я стала ее невесткой, она считала, что имеет дополнительное право на мои услуги.
   У нее с утра болела голова, поэтому она была несколько капризна. Я положила ей на лоб смоченную одеколоном вату, и ей заметно полегчало; после чего я отвезла ее в спальню.
   Мне пришлось провести с ней довольно много времени, так как обычно при сильных головных болях она не отпускала меня до тех пор, пока не засыпала, поэтому прошел почти час, когда я на цыпочках вышла из ее комнаты.
   В доме было очень тихо. Я направилась в наши комнаты, предполагая, что Филипп уже заждался меня. Но его там не было. Меня это удивило, потому что буквально перед этим он говорил о том, чтобы пойти прогуляться вместе по лесу, когда я освобожусь.
   В дйеръ постучали. Это была Касси.
   – Ты одна, – сказала она, – хорошо. Я хотела поговорить. Мы ведь теперь с тобой почти не видимся. А скоро ты совсем уедешь в Лондон и будешь жить там. Теперь твой дом будет там... а не здесь.
   – Касси, ты сможешь приезжать к нам и жить столько, сколько захочешь.
   – Мама будет против. Когда тебя здесь нет, она становится особенно требовательной.
   – Она требовательна и тогда, когда я здесь.
   – Я так рада, что ты вышла за Филиппа, потому что мы стали сестрами. Но теперь ты отдалишься от меня.
   – Ты же знаешь, женщина должна быть рядом со своим мужем.
   – Я знаю. Не представляю, как это будет, когда ты все время будешь жить в Лондоне. Что я буду делать? Для меня даже не пытаются найти мужа. Они и для Джулии-то найти его не сумели. Так что говорить обо мне?
   – Никогда нельзя знать, что ждет тебя завтра.
   – Я знаю, что ждет меня. Присутствовать на приемах, которые устраивает мама, до тех пор, пока я не состарюсь и не стану такой же, как она.
   – Этого никогда не случится, потому что ты никогда не станешь такой, как она.
   – Помнишь то время, когда мы все собирались у твоей бабушки и говорили о том, чтобы открыть собственный магазин... шить хорошую одежду и продавать ее? Разве не здорово было бы, если бы мы взяли Эммелину, леди Инглбай и герцогиню и вместе открыли свое дело? Я мечтала об этом раньше, но теперь ты вышла замуж за Филлиппа, и этим мечтам пришел конец.
   – Касси, когда я уеду в Лондон, бабушка тоже переедет к нам.
   Она с досадой посмотрела на меня. Я продолжила:
   – Я уже сказала, что, когда бы ты ни пожелала, ты можешь приехать и оставаться у нас.
   – Я приеду, – воскликнула она, – и неважно, что скажет мама.
   Потом я рассказала ей о доме и о большой комнате наверху, которую обустраивали специально для художника. Она жадно слушала, и поскольку я сумела внушить ей, что она всегда будет для нас желанной гостьей, немного повеселела и уже легче воспринимала мысль о нашем отъезде.
   На протяжении нашего разговора я все время ждала, что сейчас войдет Филипп, но его все не было. Я не имела ни малейшего представления, где он. Если бы он куда-нибудь собрался, то обязательно сказал бы мне.
   Он не пришел к обеду, который задержали из-за его отсутствия на полчаса; но и через полчаса его все еще не было.
   Мы пообедали в молчании, которое с каждой минутой становилось все более тревожным.
   Наступил вечер. Мы сидели в гостиной, тщетно пытаясь уловить его шаги. К нам присоединилась бабушка. Все были встревожены.
   Мы расспросили слуг, не видел ли кто-нибудь, как он уходил. Никто ничего не знал. Где же он? Что с ним могло случиться?
   Время шло, и наша тревога все возрастала.
   От дурного предчувствия меня охватил озноб. Бабушка обняла меня за плечи.
   – Мы должны что-то делать, – сказала я.
   Она кивнула.
   Кларксон предположил, что с ним мог произойти в лесу несчастный случай... может, он сломал ногу или с ним случилось еще что-нибудь в этом роде. Возможно, он лежит где-то... беспомощный. Он сказал, что соберет людей и организует поиски.
   Я почувствовала слабость в ногах. Сердцем я уже знала, что случилось что-то ужасное.
   Было уже почти двенадцать часов ночи, когда его нашли. Он был в лесу, совсем рядом с домом.
   И он лежал там... с простреленной головой. Рядом валялось ружье, взятое из оружейной комнаты Шелкового дома.
   Даже по прошествии стольких лет я не могу подробно описать, что было дальше. Я окаменела от горя. Трагедия, произошедшая со мной, не укладывалась в сознании. «Почему? « – не переставала я себя спрашивать.
   Так, не успев насладиться своим счастьем, я стала вдовой.
   Дни и ночи слились для меня в одно целое. Бабушка не отпускала меня от себя ни на минуту. Я почти не вставала с постели. Она готовила мне питье из трав, от которого я все время спала, а когда просыпалась, то вновь вспоминала весь этот кошмар, и мне хотелось поскорее снова спрятаться в сон.
   Потом было дознание, и я должна была на нем присутствовать. Я поехала на него вместе с бабушкой и Чарльзом. Он поспешно приехал из Лондона, как только ему сообщили страшное известие. Я плохо помню, о чем они спрашивали. Мои мысли были далеко... в лесу, где цвели пролески... он был таким счастливым; он говорил, что мы самые счастливые люди на земле, а теперь... что случилось? Было так много вопросов, на которые не находилось ответа; но заключение коронера гласило, что Филипп взял ружье из оружейной комнаты, пошел в лес и застрелился, так как эксперты показали, что рана была подобна тем, какие бывают при самоубийстве.
   Это невозможно... невозможно, твердила я себе. Мы были так счастливы. Будущее казалось таким ясным. Мы собирались купить дом. Как он мог это сделать? Если бы у него были неприятности, он сказал бы мне о них. Но он ничего не говорил. Он был счастлив... он был счастливейшим человеком на земле.
   Вердикт гласил: «Самоубийство на почве внезапного помешательства».
   Я не поверила этому. Это не могло быть правдой. На суде я хотела встать и крикнуть им всем об этом. Бабушка удержала меня.
   Я позволила увезти себя домой. Она сказала, что позаботится обо мне, уложила меня в постель, раздела и легла рядом.
   – Это неправда, – твердила я снова и снова.
   Она ничего не говорила, просто крепко обнимала меня.
 
   Шли дни... серые и тоскливые. Леди Сэланжер плакала настоящими слезами и спрашивала, что она сделала такого, за что Господь так ее наказывает. Чарльз во многом помог нам. Он взял на себя все формальности, которые неизбежны при подобных обстоятельствах. Касси пыталась меня утешить, говоря, что нам следует быть благодарными за то, что остался Чарльз. Бедная девочка, ее сердце было разбито. Филипп был ее любимым братом.
   – Почему он сделал это? – спрашивала я. Никто не мог ответить мне на вопрос.
   – Он был так счастлив, – говорила я.
   – Чарльз считает, что это умопомрачение. Иногда оно находит на людей, и тогда они совершают дикие поступки.
   – Филипп был самым уравновешенным человеком, которого я знала.
   – Иногда это случается и с уравновешенными людьми.
   – Должна же быть какая-то причина, – не соглашалась я. – Но какая?.. Какая? Неужели он мог быть настолько несчастен, чтобы решить расстаться с жизнью?
   Я не верила в случившееся. Это было совершенной нелепостью. Насколько нужно устать от жизни, чтобы пойти на такой шаг?
   Люди много говорили об этом... шептались. Испытующе смотрели на, меня. Что-то должно было быть.
   Люди терялись в догадках, и, как всегда в таких случаях, сами придумывали объяснение случившемуся. Я была ближе всех к нему. Мы только поженились. Конечно, я должна знать. Не связано ли это со мной? Он был страстно влюблен в меня. Почему же вдруг захотел оставить меня, если...
   Я начала думать, что в глубине души они считают меня виноватой. Леди Сэланжер... Кларксон, миссис Диллон... я могла себе представить, какие разговоры ведутся среди слуг.
   – Должно быть, ему стало что-то известно про нее... Кто она такая в самом деле? Она не имела права входить в семью, на которую работает ее бабушка.
   Временами мне было безразлично, что про меня говорят. Они всегда были склонны к сплетням. Единственное, что имело значение, это то, что Филиппа больше нет, и я потеряла его навсегда.
   Я жила в состоянии, близком к летаргии. Так больше не могло продолжаться. Что-то нужно было делать.
   Однажды ночью я вдруг проснулась. Тело мое покрылось испариной, я вся дрожала. Это был сон. Мне снилась Флоренция, и я шагала по улице. Впереди я увидела человека в оперной шляпе и в плаще. Я видела, как к нему подкрадывается злодей, как он заносит над ним нож. А потом я поняла, что это Лоренцо... и когда он упал, то превратился в Филиппа.
   Только через несколько секунд я осознала, что это был сон. Он казался таким реальным.
   Я полежала какое-то время. Потом надела халат и тапочки и пошла к бабушке.
   Она вскочила.
   – Ленор, что такое?
   – Мне приснился сон.
   Она выскользнула из-под одеяла и взяла мои руки в свои.
   – Ты дрожишь, – сказала она.
   – Я не хотела тебя беспокоить, но мне нужно поговорить. Я должна рассказать тебе об этом.
   – Конечно. Давай, забирайся ко мне.
   Я легла рядом с ней, и она крепко обняла меня.
   – Я рассказывала тебе об этом человеке в Италии – Лоренцо. Он надел плащ и шляпу Филиппа, и его убили..
   Мне вдруг все стало ясно. Он был такого же роста, как и Филипп, и сзади их вполне можно было перепутать. Это не было ограблением... потому что ничего не взяли. Кто-то подкрался к нему сзади и ударил... возможно, он только потом узнал, что убил не того человека...
   – Не того человека. Что ты хочешь сказать?
   – Филипп не мог совершить самоубийство. Я уверена, что кто-то убил его.
   – Но ружье...
   – Не так уж трудно было представить это как самоубийство. Теперь я думаю, что Лоренцо убили по ошибке вместо Филиппа. Я знаю, что это было убийство. Теперь я уверена в этом. Я слишком хорошо его знала.
   – Никто из нас не знает, какие тайны хранят чужие сердца.
   – Ты по-прежнему считаешь, что я чего-то не знала о Филиппе?
   – Возможно, и так. Но теперь это уже позади. Не стоит ворошить все снова. Тебе лучше заснуть.
   – Этот сон... этот кошмар... Бабушка, то была разгадка тайны. Я уверена. Кто-то собирался убить Филиппа еще во Флоренции. Но вместо него убил Лоренцо. И теперь... теперь ему это удалось, он убил его в лесу.
   – У кого могло возникнуть желание убить такого человека, как Филипп?
   – Не знаю. Но кому-то это было нужно.
   Она погладила меня по голове.
   – Я приготовлю травяной настой. Он успокоит тебя. Тебе нужно поспать.
   Я не отвечала. Невозможно было убедить ее в том, в чем я была теперь совершенно уверена.
   Я покорно приняла из ее рук чашку с питьем.
   – А теперь я отведу тебя в твою комнату. Там тебе будет удобнее. И не вставай утром до тех пор, пока я к тебе на зайду.
   Я вернулась в свою постель.
   Питье оказало свое действие, и я вскоре уснула, но утром проснулась с твердым убеждением, что гибель Лоренцо каким-то загадочным образом связана со смертью Филиппа.
   Как ни странно, эта мысль помогла мне прийти в себя.
   Я больше не верила, что Филипп совершил самоубийство, потому что жизнь со мной была для него невыносимой.
   Я отчаянно хотела узнать, почему. Но как? Я прокрутила в голове все события. Ту ночь во Флоренции. Как мы там жили. Воспоминания о том счастливом времени разрывали мне сердце. Лоренцо воспользовался представившейся ему возможностью и выскользнул из гостиницы, облачившись в шляпу и плащ Филиппа. Кто-то притаился возле гостиницы и выжидал... потом пошел за ним по улицам и потом... набросился на него с ножом. Должно быть, он слишком поздно понял, что ошибся в выборе жертвы. И продолжил преследование? И потому Филипп погиб в чаще... от своего собственного ружья? Как такое могло произойти?
   Если принять эту версию, то у убийства могло быть несколько причин. Но какую бы из них я ни начинала обдумывать, сразу наталкивалась на препятствие. Мне не с кем было обсудить свои подозрения. С бабушкой? С Касси? Обе они говорили одно и то же. Филипп взял ружье из оружейной комнаты в Шелковом доме; а как мог сделать то же самое неизвестный злодей? Он определенно пошел в лес и застрелился.
   Это было единственным объяснением, но я упорно отказывалась принять его.
   Я размышляла над этим. Иногда просыпалась среди ночи, думая, что нашла разгадку; но потом при свете дня она казалась мне совершеннейшей чепухой.
   Я чувствовала, что плыву по течению. Дальше так не могло продолжаться. Бабушка очень тревожилась за меня.
   – Пришла пора что-то менять, – сказала я.
   И перемены наступили.
   У меня зародилось подозрение. Я не смела поверить в это. Но вскоре оно превратилось в уверенность.
   У меня должен был родиться ребенок.
   Поначалу это был лишь слабый проблеск в моей мрачной жизни. Я чувствовала, что потеряла Филиппа не насовсем. Его жизнь могла продолжиться в его ребенке.
   Бабушка, узнав об этом, была вне себя от радости, потом забеспокоилась.
   – Теперь мы должны особенно следить за тобой, – сказала она.
   Касси тоже была очень рада.
   – Ребенок, – воскликнула она, – милое маленькое дитя. О, это самое лучшее, что только может быть!
   И я была с ней полностью согласна. Ребенок поможет мне забыть мое горе. Теперь все мои дни были заняты планированием того, что нужно сделать для ребенка. Бабушка вспоминала, как у нее родилась моя мать. Отношение слуг ко мне тоже изменилось. Все с нетерпением ждали появления в доме малыша.
   Вместе с беременностью на меня снизошла безмятежность. Теперь я в основном размышляла, какое приданое приготовить моему малышу и какую для него выбрать колыбель. Я была полностью поглощена мыслями о ребенке.
   Леди Сэланжер ворчала. Она не любила, когда в доме происходили какие-нибудь перемены, но в данном случае ей представилась возможность вспомнить о тех ужасных временах, когда у нее родилась Касси, что по большому счету было не очень-то тактично, если учесть, что в доме находилась женщина, которая готовилась стать матерью.
 
   Лето пролетело незаметно, наступила осень.
   Джулия нашла себе мужа. Он был на тридцать лет старше ее и сильно пил, но при этом обладал одним очень ценным качеством – был богат. Графиня, довольная, что ее миссия наконец завершилась, приняла под свое покровительство следующую клиентку.
   Мне стало трудно передвигаться. Теперь, когда позволяла погода, я, как правило, сидела в саду с бабушкой и Касси, и мы вели разговоры о будущем ребенке.
   Доктор находил меня вполне здоровой и сильной. «Все будет хорошо», – говорил он.
   Бабушка пригласила акушерку, которая должна была оставаться в доме до рождения ребенка. Я уже считала дни, предчувствуя, как изменится моя жизнь, когда родится ребенок.
   В пасмурный февральский день Кэтрин появилась на свет. Едва ли ее можно было назвать красивой – вся в морщинках, со сморщенным личиком, с колючими светлыми волосиками и крохотным носиком; но мне она показалась совершенством. Потом с каждым днем она все больше менялась и уже через неделю была настоящей красавицей.
   Я редко видела бабушку такой счастливой. Касси почитала за большую честь, когда ей давали подержать малышку. Леди Сэланжер сказала, что необходимо взять няню, чтобы у меня оставалось больше свободного времени для себя, что в действительности означало – для нее; но я хотела растить свою девочку сама.
   – Это нонсенс, – заявила леди Сэланжер, – только слуги и люди подобного им сорта поступают таким образом.
   Но я была непреклонна. Кэтрин стала моим утешением и принадлежала только мне.
   У меня теперь было столько дел, что весь мой день был расписан по минутам. И я была этому рада. Мы назвали малышку Кэти – Кэтрин звучало слишком солидно для такого крошечного существа. Когда я держала Кэти на руках и наблюдала за изменениями, происходившими в ней, когда я увидела ее первую улыбку, поняла, что она узнает меня, что чувствует себя в счастливой безопасности рядом со мной... тогда я ощутила, что утешена.
   С Кэти моя печаль начала утихать. Она была для меня не просто любимым ребенком – она была смыслом моей жизни.

САЛОН

   Когда Кэти исполнился год, я решила уйти из Шелкового дома. Этот дом был связан для меня со страданиями. Леди Сэланжер никак не могла забыть, что я всего лишь внучка женщины, которая работала на их семью. Бабушкина машинка стучала теперь не переставая, потому что она постоянно шила что-нибудь для Кэти. От меня ожидалось, что я буду выполнять свои обязанности по отношению к ее милости. Я по-прежнему читала ей, подносила и уносила и следила за тем, чтобы ей было удобно. С Касси она обращалась точно так же. И несмотря на то, что теперь я была ее невесткой, я продолжала чувствовать себя бедной родственницей.
   У нее вызывало негодование то, что я столько времени уделяю своей дочери. Если мне требовалось отлучиться к Кэти в то время, когда я читала ей, мое место занимала Касси, что отнюдь не доставляло удовольствия леди Сэланжер. Я начинала понимать, что эти капризы тяготят меня не меньше, чем взаимоотношения с Чарльзом.
   Я всегда знала, что он относится ко мне как-то по-особенному. Когда-то он попытался меня склонить к любовной связи, а потом, после моего отказа ему, запер меня в мавзолее. Вся эта история закончилась для него страшным унижением. Я догадывалась, что Чарльз принадлежит к тому типу мужчин, которые не забывают обид. В таком случае, он должен помнить, что своим купанием в озере он обязан мне. Я часто замечала, что он наблюдает за мной, и от этого мне было не по себе.
   Несмотря на полную занятость с Кэти, я продолжала думать о смерти Филиппа, и чем больше я думала о ней, тем чаще связывала ее со смертью Лоренцо; и постепенно я абсолютно уверилась в том, что Филипп лишь случайно не стал жертвой еще тогда.
   У меня вошло в привычку приходить к тому месту в лесу, где нашли тело Филиппа. Здесь густо росли деревья. Я спрашивала себя, действительно ли он умер здесь или злодей перетащил его сюда позже.
   Все указывало на самоубийство. Положение ружья... и то, что оно было взято из оружейной комнаты в доме... Но даже перед лицом этих фактов я по-прежнему отказывалась верить, что он сам убил себя.
   Я знала, что моя версия прозвучит для других неубедительно. Даже бабушка думала, что у Филиппа была какая-то тайна и он боялся предания ее гласности больше смерти, а смерть Лоренцо она считала чистой случайностью.
   – Ты должна посмотреть правде в лицо, – говорила она, – ты должна видеть жизнь такой, какая она есть, а не такой, какой ты хочешь ее видеть. Это единственный способ собраться с силами и продолжать жить.
   Поэтому я держала свои мысли при себе. Когда-нибудь я найду новые подтверждения своему открытию. Как? Когда? Во мне просыпался скепсис. Но я отказывалась слушать его. Когда-нибудь я получу ответы на свои вопросы.
   Не знаю, почему я считала, что смогу найти их на месте его гибели. Филипп теперь лежал в мавзолее вместе со своими предками. Но если бы он мог вернуться и рассказать мне обо всем, то сделал бы это именно здесь.
   Я думала: если бы деревья могли говорить, они рассказали бы мне правду. Я часто смотрела на их высокие кроны. «Как это произошло? – шепотом спрашивала я. – Вы должны были видеть».
   И надо же было так случиться, что именно там я наткнулась на Чарльза.
   – Привет, Ленор, – сказал он, – ты, кажется, часто приходишь сюда?
   – Да, – ответила я.
   – Почему? Своего рода паломничество?
   Я покачала головой и отвернулась, как всегда, чувствуя себя неловко в его присутствии. Он поймал меня за руку.
   – Не уходи, – сказал он, – я хочу поговорить с тобой.
   – Да?
   – Тебе, наверно, очень одиноко.
   – У меня есть дочь... и бабушка.
   – Но ты скучаешь по Филиппу?
   – Конечно.
   – Я всегда завидовал ему.
   – Завидовал ему? Почему?
   – Потому что у него была ты.
   – Думаю, мне лучше уйти.
   – Пока нет. Ленор, почему ты так упряма? – Он притянул меня к себе и крепко держал.
   – Я хочу вернуться в дом, – сказала я.
   – Еще не время. – Он улыбнулся и поцеловал меня. – Ты по-прежнему несколько вспыльчива, а?
   Я пыталась освободиться.
   – Чарльз, я не потерплю...
   – Тебе должно быть очень одиноко. Я могу изменить это.
   – Я уже давно сказала тебе. Ты знаешь, что за этим последовало.
   Он нахмурился, вспомнил Дрэйка Олдрингэма, своего знаменитого друга, которым он так гордился, и обстоятельства, при которых тот покинул его дом.
   – Ты опять задаешься, – сказал он, – кто ты такая, в конце концов?
   – Я Ленор Сэланжер, вдова твоего брата.
   – Тебе удалось заманить его в свои сети. Он оказался легкой добычей, не так ли?
   – Как ты смеешь говорить мне такие вещи!
   – О?! – сказал он, оглядываясь вокруг. – Ты думаешь, я боюсь призраков? Здесь нашли его тело. Почему он сделал это, Ленор? Что он такого узнал про тебя? Почему? Если кто-то и знает это, то только ты.
   Я повернулась, чтобы уйти, но он снова перехватил меня.
   – Я никогда не мог устоять перед тобой, – сказал он. – В тебе есть что-то непостижимое. Я хочу разгадать, что это такое. Я хочу знать, чем ты взяла Филиппа и почему он ушел из жизни. Я знаю, что он сделал это из-за тебя.
   – Это неправда, неправда, – закричала я.
   Потом мы боролись. Он потянул меня за блузку. Неожиданно проснувшаяся во мне ярость пересилила страх. Зная его извращенный ум, я поняла, чего он хочет. Он собирался заняться со мной любовью прямо здесь... на том месте, где было найдено тело Филиппа. Ненормальность этой ситуации только подстегивала его дикую натуру. Я яростно сопротивлялась, но он был сильнее меня. «Господи, спаси меня, – мысленно взмолилась я, – помоги мне освободиться от этого ужасного человека».