Холт Виктория. Шелковая вендетта

   Кэти была явно перевозбуждена. Действительно, самое время уходить, подумала я.
   Граф послал за экипажем. Они с Раулем собрались проводить нас до дома. Я села рядом с Кэти и обняла ее за плечи. Она положила голову ко мне на колени и вскоре задремала под мерное покачивание экипажа.
   Я чувствовала, что граф не сводит с меня глаз. Рауль вел себя довольно скованно рядом с отцом.
   Мы встали.
   – Ну вот мы и дома, – сказала я.
   Кэти открыла глаза и тут же вскочила, вспомнив, где она находится.
   – Рауль, – сказала она, – можно я приду к тебе посмотреть твоего сокола? Ты обещал показать мне его. Можно я приду в замок? Я не очень хорошо его рассмотрела.
   Вместо сына ответил сам граф:
   – Пожалуйста, приходите в любое время, когда пожелаете, мадемуазель Кэти. У нас вам всегда будут рады.
   Кэти восторженно улыбнулась.
   – Это была самая счастливая ночь в моей жизни, – заявила она.
   Граф победоносно улыбался.
   Отец испытал заметное облегчение, когда увидел, что мы приехали. Он сидел в холле, ожидая нашего прихода.
   – Дедушка, – закричала Кэти, не успев войти в дом, – там было так здорово! Видел бы ты, как они танцевали на винограде. Красный сок брызгал им на ноги и поднимался все выше и выше...
   – Я вознагражден этим отзывом, – сказал граф.
   Мы распрощались, и я прислушалась, как экипаж, погромыхивая, укатил в ночь.
   – Вы, наверное, устали, – сказал отец.
   – Очень.
   – Я – нет, – заявила Кэти.
   – Конечно, ты устала, – сказал ей отец, – тебе уже давно следовало быть в постели.
   – Сейчас полночь, – сказала Кэти, – первый раз в жизни я не сплю в полночь.
   – Отправляйся к себе, – скомандовала я, – ты уже наполовину спишь.
   Я помогла ей раздеться, и она уснула, едва коснувшись головой подушки. Сама же я спала беспокойно. Это была памятная ночь и в чем-то даже знаменательная. Этот искушенный в удовольствиях французский дворянин совершенно не походил на всех, кого я знала.
   Потом я подумала об Элоизе, которая, должно быть, также пережила несколько недель исступленной страсти... прежде, чем обнаружила, что доверила свое сердце ветреному донжуану.
   Я попыталась вспомнить его лицо, когда он говорил об Элоизе. Мог это быть он? Вполне возможно.
   Я знала, что должна быть очень осторожна.
 
   На следующий день за Кэти прибыл экипаж. Мадам ле Гранд, которая должна была сопровождать Кэти, заверила меня, что моя дочь будет находиться под ее личным присмотром. Господин граф уже проинструктировал ее, чтобы она не спускала с девочки глаз, поэтому я могу с легким сердцем отпустить ее в гости.
   – Не уверена, стоит ли мне отпускать ее, – засомневалась я.
   – О, мама, мне так хочется пойти туда, – взмолилась Кэти. – Я хочу увидеть Рауля. Он обещал показать мне замок, своего сокола и собак.
   – Я лично прослежу, чтобы с вашей дочерью не приключилось никакой беды, мадам, – снова заверила меня мадам ле Гранд.
   Я поблагодарила ее и, не представляя, какую причину могу придумать, чтобы не пустить Кэти, дала свое согласие.
   Когда они уехали, ко мне пришел отец.
   – Это так странно, – сказал он. – Наши семьи никогда не были в приятельских отношениях.
   – По-моему, довольно глупо поддерживать огонь старой вражды.
   – Моя дорогая Ленор, граф де Карсонн поддерживает этот огонь едва ли не старательнее нашего. И то, что он вдруг так переменился, меня очень настораживает. Это началось с тех пор, как ты прогулялась по его владениям.
   – Кэти подружилась с его сыном.
   – Он сам же это устроил.
   – Но они всего лишь дети. Что же плохого, если они подружатся. Они сразу понравились друг другу. Вряд ли у бедного мальчика много друзей среди сверстников.
   – Я уверен, что его воспитают таким же, как все они. Они укрепят в нем мысль, будто он ниспослан свыше, дабы вершить судьбы других людей.
   – Мне показалось, он думает то же самое о Сент-Аланжерах. О, правда, папа, по-моему, эти семейные распри давно ушли в прошлое вместе с Ромео и Джульеттой.
   – Думаю, нам лучше вернуться с Париж. Здесь теперь справятся и без нас. По-моему, несправедливо, что графиня одна тянет на себе весь салон. Когда вино разольют по бочкам и заставят ими первый погреб, здесь уже не будет такой необходимости в моем присутствии.
   – И когда это произойдет?
   – Видимо, в конце этой недели. И тогда мы сразу уедем отсюда.
   Я согласилась, что, действительно, пора возвращаться.
 
   Уже вечерело, когда из замка вернулась Кэти, переполненная впечатлениями.
   – У них там есть сторожевая башня, мама. Ты знаешь, что это такое?
   Я кивнула.
   – Мы обошли весь замок с месье Гренье. Он рассказал нам много исторических фактов... но это было очень интересно. А потом он повез нас кататься. У них есть oubliette. Ты знаешь, что такое oubliette? – Она не стала дожидаться, когда я отвечу, ей не терпелось поделиться своими знаниями. – Это значит – забытый. Туда сбрасывали людей... это такая темная-темная яма с отверстием наверху. Люди оставались там, пока не умирали... Забытые, понимаешь.
   – Должно быть, это мрачное место.
   – О, да, – радостно сказала Кэти. – А у Рауля есть сокол. Он собирается научить меня с ним обращаться. Мы поднимались на парапет. Оттуда видны шелковичные рощи и дома у реки. Там живут Сент-Аланжеры. Эта фамилия немножко похожа на нашу.
   Собравшись с духом, я сказала:
   – Кэти, в конце недели мы уезжаем.
   – О, нет, мама... как раз, когда здесь стало так интересно.
   – Все хорошее когда-нибудь кончается, Кэти.
   – Ничего бы не кончилось, если бы не ты.
   – Нам надо ехать, Кэти.
   – В конце недели, – упавшим голосом сказала она и в течение целых пяти минут ходила с несчастным видом.
   На следующий день за ней снова прислали экипаж из замка.
 
   В этот день я поехала кататься одна. Через два дня меня уже здесь не будет. Вряд ли я смогу забыть время, проведенное здесь. Я так часто думала о тех местах, где жила и умерла моя мать, где я сама появилась на свет. Но с тех пор, как я встретила графа, к моей радости пребывания здесь добавился элемент приключения.
   Я не сильно удивилась, когда увидела, что ко мне приближается граф верхом на своем черном коне. Скорее всего, он поджидал меня здесь давно, зная, что рано или поздно я выеду на прогулку.
   – Добрый день, мадам Сэланжер, – сказал он. – Как приятно видеть вас снова.
   – Спасибо.
   – Я слышал, вы скоро уезжаете.
   – Наверное, моя дочь упоминала вам об этом.
   – Рауль безутешен.
   – Он найдет себе других товарищей.
   – Как можно найти другую Кэти? Я опечален не меньше.
   – Скоро вы забудете, что мы вообще здесь были.
   – Это утверждение насквозь фальшиво, и вы сами прекрасно это понимаете.
   – Думаю, вы льстите нам обоим.
   – Говорю от чистого сердца. – Я улыбнулась, а он продолжил с самым серьезным видом. – Я чувствую, мы могли бы стать хорошими друзьями... если бы вы позволили. С тех пор, как мы встретились, я много думал о вас.
   – Это большая честь для меня, но мне странно, что я дала такую богатую пищу для размышлений.
   – Это совершенно естественно, если учесть, что вы абсолютно не похожи на всех женщин, которых я знал.
   – Ну, абсолютно похожих людей вообще не бывает.
   – Большинство из них не возбуждают во мне интереса.
   – Это оттого, что вы слишком заняты собой.
   – Вы действительно так думаете?
   – Возможно, я сужу опрометчиво. Мы так мало знакомы.
   – Полагаю, вам будет интересно открыть во мне что-то новое.
   – Какая жалость, что ввиду скорого отъезда мне не удастся совершить эти открытия.
   – Думаю, при желании вы могли бы остаться.
   – У меня есть дела, которые настоятельно требуют моего внимания.
   – И вас никто не может заменить?
   – Я не могу оставить дела на неопределенный срок.
   – Мне кажется, вы избегаете меня.
   – С какой стати мне это делать?
   – Возможно, потому, что вы немного боитесь.
   – Вы такой страшный?
   – Очень.
   – Для тех, кто зависит от вашего расположения – возможно; но я, господин граф, не принадлежу к этой категории.
   – Вы боитесь меня по другой причине. Вам уже нашептали о моей репутации. Кроме того, всем известно, что я – враг вашей семьи.
   – Я знаю, что вы недруг моего отца, но почему враги моего отца должны быть моими врагами?
   – Так значит... я ваш друг?
   – Скорее, приятный знакомый.
   – Так вот какую роль вы мне отвели.
   – Если не ошибаюсь, это наша четвертая встреча. Какую же роль я могу вам отвести после столь краткого знакомства?
   – Но каждая наша встреча была неординарной.
   – О да. В первый раз вы натравили на меня своих собак, во второй – были гостеприимным хозяином, и вот сегодня мы случайно встретились... Ах, да, была ещё одна, когда вы без приглашения явились в дом моего отца.
   – Я затоскую, когда вы уедете.
   – Приятно это слышать, – беспечно ответила я.
   – Это правда. Пожалуйста, уговорите своего отца задержаться еще на неделю... и мы с вами будем встречаться каждый день.
   – Боюсь, это будет неразумным посягательством на ваше время... и мое тоже.
   – Прекратите смеяться. Вы знаете, как сильно я пленен вами. Вы для меня – загадка. Такая холодная... уверенная в себе... и все равно я чувствую, что под этим ледяным спокойствием скрывается пылкая натура.
   – По вашим словам выходит, что я – тлеющий костер, который разгорится от первого дуновения ветра.
   – Мне кажется, я влюблен в вас.
   – Господин граф изволит шутить.
   – Я никогда не шучу такими вещами. Вы собираетесь вечно носить траур по своему мужу?
   Я ничего не ответила. Мне было так приятно встретиться с ним. Он стимулировал во мне жизненные силы. С ним я чувствовала себя такой же юной, как в счастливые дни своего замужества. Мне нравилась эта словесная перепалка. Элемент опасности только добавлял ей остроты. Я знала, что все, что он говорит мне, он говорил уже тысячу раз, и все равно мне было интересно его слушать. Этот человек притягивал меня. Вряд ли перед ним могла устоять хоть одна женщина. Он в совершенстве овладел искусством обольщения, но, возможно, главным, что привлекало в нем женщин, было ощущение силы, исходившей от него. Он производил впечатление человека, привыкшего во всем следовать своим убеждениям и всегда добиваться своего. Я подумала о несчастной Иветге и других женщинах, которые на беду себе сумели внушить ему недолгую страсть. С некоторых пор мне стало ясно, что он собирается включить меня в этот список. Но как раз этого я не собиралась допустить. И все же... я не могла устоять против некоторого кокетства. Это был легкий флирт, который, с одной стороны, волновал, с другой – не влек за собой никаких последствий.
   Безусловно, все наши встречи доставляли мне наслаждение.
   Неожиданно перед глазами у меня всплыла картина, как река выносит на берег тело несчастной Элоизы. Интересно, у нее с ним так же все начиналось?
   – Я могу показать вам другую жизнь, – услышала я его голос. – Вырвитесь из плена своего прошлого. Я даю вам шанс оставить все это позади.
   «Может, он прав? – подумала я. – Может быть, я действительно слишком долго жила прошлым? Сейчас я могла бы быть женой Дрэйка. И, наверное, считала бы себя счастливой. Дрэйк очень галантный и добрый, такому мужчине можно довериться. Он был бы нежным мужем и хорошим отцом для Кэти. Конечно, граф тоже очень галантен с Кэти, но это лишь поверхностное внимание. Он использовал Кэти как средство приблизиться ко мне. Как сильно он отличался от Дрэйка!»
   – О чем вы сейчас думаете? – спросил он.
   – О возвращении, – ответила я.
   – Вы думаете, от меня так легко сбежать?
   – Сбежать? Почему вы употребили это слово? Я не пленница.
   – Нет, – сказал он. – Это я ваш пленник.
   Я засмеялась.
   – Вы жестокая женщина.
   – Вы же сами просили меня быть откровенной. Я понимаю, чего вы хотите, и мне известны ваши мотивы. Но я не деревенская девица, которую можно увлечь дворянским гербом... и, в отличие от ваших знакомых дам, не претендую на древний замок и графский титул. Все эти вещи не имеют для меня ровно никакого значения.
   – А как насчет их владельца?
   – Как я уже сказала, я мало знаю его. Он для меня... забавный знакомый.
   – Так я вас забавляю?
   – Вы сами знаете это.
   – Я очарован вами. И вы тоже знаете это.
   – Вы уже взрослый человек, месье, и я тоже. Для меня миновала пора цветения юности. То же можно сказать и про вас. Я только хочу, чтоб вы поняли, что напрасно теряете время и силы, надеясь на легкую добычу в моем лице. Не сомневаюсь, что, если вы обратите взор на любую другую женщину, вам повезет больше.
   – Вы меня неправильно поняли.
   – Я поняла вас очень хорошо и скажу вам правду. Мне были бесконечно приятны наши встречи, но я не придавала им ни малейшего значения.
   Он вздохнул.
   – Я вижу, как трудно убедить вас в моих чувствах.
   – Вовсе не трудно. Я прекрасно их понимаю. А теперь мне действительно пора. Нужно готовиться к отъезду.
   – А что вы скажете, если я приглашу вас и вашего отца на музыкальный вечер в замок? Ради такого случая я могу раздобыть несколько очень известных музыкантов. Вы любите музыку?
   – Люблю. Но мы не сможем принять вашего приглашения. Мы уезжаем в конце этой недели.
   – Мне очень хочется узнать, что же все-таки произошло с вашим мужем. Никак не могу отделаться от этой мысли. Мы могли бы попытаться вместе разгадать эту тайну. Если вы узнаете истинную причину его смерти, то перестанете постоянно думать о нем. Вы забудете об этой трагедии и поймете, что живые должны жить, а не тяготиться прошлым и думать о том, как все могло бы быть.
   – Я не вижу связи между своим прошлым и нашими с вами отношениями.
   – О, ну разумеется.
   – Я, пожалуй, сверну здесь с дороги. Отсюда ближе к дому.
   Мы подъехали к развилке, откуда начинались виноградники моего отца и был виден дом. Я натянула поводья.
   – На случай, если мы больше не увидимся, говорю вам до свидания.
   – Это звучит как отставка.
   – Ну что вы. Просто... до свидания.
   Он поцеловал мне руку.
   – Но знайте, это еще не конец, – предупредил он.
   Мне стало легко на сердце, потому что мысль об окончательном расставании мне и самой была ненавистна.
   Я убрала руку.
   – Аи revoir, – сказал он.
   Я отвернулась и поехала прочь.
 
   В Париже я окунусь в работу и забуду о нем, говорила я себе по дороге. Что у нас может быть, если я уступлю его просьбам? Короткая связь. И уж никак не брак. Мысль о браке вывела меня из душевного равновесия. Жизнь рядом с таким человеком наверняка была бы яркой и незаурядной. Но он ни словом не упомянул о возможности брака. Это было еще одной причиной, по которой мне следовало уехать.
   Конечно, он не собирается жениться. Он заговорил об этом только однажды, в связи с Иветтой, на которой он женился по указанию родителей. Теперь у него есть наследник, и он больше никогда не навесит на себя брачные цепи. Хотя мне было непонятно, почему он испытывает к браку такую антипатию: ведь он не считал нужным хранить верность своей жене. Из него получился бы типичный французский муж – галантный, внимательный к жене и свято исполняющий свой так называемый долг по отношению к ней, а в остальное время разъезжающий от любовницы к любовнице.
   Это был так называемый manage a la mode^[26], весьма распространенный среди французской знати.
   Но такая жизнь была не для меня.
   До отъезда я хотела успеть сходить на могилу своей матери. Я знала, что она похоронена на церковном кладбище в Виллер-Мюре. Отец не желал, чтобы я приближалась к дому моего деда. Думаю, он опасался этого, так как не знал, какова будет реакция его отца в случае, если он узнает об этом. Поэтому я решила сходить туда, не посвящая его в свои планы.
   За день до отъезда я отправилась туда. Я поднялась на холм, с которого были видны владения Сент-Аланжеров. Деревня находилась почти вплотную с фабрикой; маленькая речушка обегала каменные здания и спускалась под мост. Прелестный пейзаж для картины.
   Разглядев шпиль церкви, я направилась к ней. Здесь было безлюдно. По-видимому, в это время все находились на работе. Около церкви я спешилась и привязала лошадь. Мои шаги гулким эхом разнеслись по каменным плитам. Я с благоговением рассматривала церковь, зная, что много раз здесь стояли на службе мои бабушка и мать. Взгляд мой задержался на великолепных витражных окнах. Вот витраж с изображением Иессея, подаренный Жаном Паскалем Сент-Аланжером в шестнадцатом веке; а это – сцена из притчи о земных благах, – дар, преподнесенный Жаном Кристофом Сент-Аланжером сто лет назад. А вот Сент-Джон, баптист. «Подарок Альфонса Сент-Аланжера». Я замерла, глядя на это имя. Мой дед! Я вспомнила, что говорил о нем граф, и не смогла сдержать улыбки.
   Имя Сент-Аланжер встретилось мне несколько раз. Они поддерживали церковь уже несколько столетий. Я знала, что нарушила границы частных владений и не должна здесь находиться. Отец был бы недоволен. Интересно, что сказал бы мой дед, если бы узнал, что я посмела зайти на его территорию.
   Мне вдруг стало жарко, и я сняла шарф. Я рассмотрела резной алтарь, аналой... – еще один подарок моего благочестивого деда. Повсюду были свидетельства его щедрости.
   Это была его церковь. Должно быть, в замке есть своя часовня, поэтому граф здесь никогда не бывает. А если в том легкомысленном разговоре он высказал свои настоящие убеждения, то, скорее всего, он вообще неверующий.
   Я вышла из церкви и направилась к кладбищу.
   Многие могилы украшали резные ограды. Повсюду были изображения ангелов и фигуры святых. Некоторые из них были такими большими и так искусно выполнены, что, казалось, вот-вот заговорят.
   Я не думала, что найду могилу своей матери среди этих многочисленных захоронений, среди которых самыми великолепными были те, что принадлежали моим предкам. На многих надгробиях встречалась фамилия Сент-Аланжер. Я подошла рассмотреть поближе особенно красивую могилу. Марта Сент-Аланжер, жена Альфонса, 1842-1870. Моя бабушка. Она умерла молодой. Видимо, рождение детей и жизнь с Альфонсом сделали свое дело. Я пошла дальше и уперлась в могилу Элоизы. Здесь не было ни статуй, ни надгробия с орнаментальной резьбой. Это была небольшая, ничем не примечательная могила, но за ней, очевидно, кто-то ухаживал. В белом горшке росли бледно-розовые розы. Бедная Элоиза! Как же она должна была страдать. Я подумала о графе. Конечно, это мог быть и не он. Несправедливо обвинять именно его в трагедии. У меня не было никакого повода так думать, кроме его легкомысленного характера. Элоиза была красивой девушкой, и его самолюбию наверняка бы польстило соблазнить красавицу из вражеского клана.
   Я прошла дальше. Наконец я нашла могилу матери – она находилась в той части кладбища, что победнее. Простой могильный камень с надписью: «Мари-Луиза Клермонт. Умерла в возрасте 17-ти лет». От внезапно нахлынувших чувств у меня подкосились ноги. Сквозь пелену слез я увидела рядом с камнем цветущий розовый куст.
   Ее история не так уж отличалась от истории Элоизы. Но, по крайней мере, моя мать умерла естественной смертью. Я была рада, что она не покончила жизнь самоубийством. Это я украла у нее жизнь. Будь она жива, мы были бы все вместе – она, бабушка и я. Бедная Элоиза не нашла в себе сил жить дальше. Она находилась в другом положении, хотя начало ее истории было таким же, как у моей матери, и ее тоже бросил возлюбленный. Это должно быть уроком всем нам, слабым доверчивым женщинам.
   Постояв еще немного, я пошла назад к церкви, где оставила Маррон. Проходя мимо участка Сент-Аланже-ров, я вдруг увидела у могилы Элоизы мужчину и испуганно отпрянула назад.
   Он поздоровался, и я с некоторой задержкой ответила на приветствие.
   – Хороший день, – сказал он. – Вы заблудились?
   – Нет, решила заглянуть в церковь. Я оставила лошадь у входа.
   – Хорошая старинная церквушка, правда?
   Я согласилась.
   – Вы не живете здесь. – Он вгляделся в меня внимательнее. – Кажется, я знаю, кто вы. Вы, случайно, не гостите на виноградниках?
   – Да, – ответила я.
   – Тогда вы дочь Анри.
   Я кивнула, заметив, что он немного волнуется.
   – Я слышал, что вы приехали, – сказал он.
   – А вы, должно быть... мой дядя.
   Он кивнул.
   – Вы такая же, как ваша мать... вы настолько похожи, что в первый момент мне показалось, что это она.
   – Мой отец тоже находит, что между нами есть сходство.
   Он опустил взгляд на могилу, у которой стоял.
   – Вам нравится здесь?
   – Да, очень.
   – Жаль, что все так случилось. А что мадам Клермонт, здорова?
   – Да, она сейчас в Лондоне.
   – Я слышал, у вас – салон. Наверное, процветает.
   – Мы открыли филиал в Париже. Завтра я туда возвращаюсь.
   – Вас зовут мадам Сэланжер?
   – Да.
   – Конечно, я знаю вашу историю. Вы воспитывались у них в семье, а потом вышли замуж за одного из сыновей. За Филиппа, надо полагать.
   – Вы очень хорошо осведомлены. Да, вы правы. Я вышла замуж за Филиппа.
   – И теперь вы – вдова.
   – Да, уже двенадцать лет.
   Шарф зацепился за куст ежевики и выпал у меня из рук. Он поднял его. Шарф был шелковый, бледно-лиловый, из тех, что мы продавали в салоне. Он пощупал фактуру ткани и пристально посмотрел мне в лицо.
   – Красивая ткань. – Он все еще не выпускал его из рук. – Простите. Не могу равнодушно видеть шелк. Ведь мы здесь живем им.
   – Да, конечно.
   – Этот шелк очень высокого качества. Полагаю, это – тот самый «Салонный»?
   – Да, это он.
   – Замечательная выработка. На рынок еще не попадало ничего подобного. Наверное, это было изобретение вашего мужа. Мы знаем, что впоследствии он запатентовал его как собственность Сэланжеров.
   – Изобретение действительно сделано Сэланжером, только не моим мужем. «Салонный» – исключительная заслуга Чарльза.
   Дядя поднял на меня удивленный взгляд.
   – Я всегда считал, что это сделал ваш муж. Вы уверены, что здесь нет ошибки?
   – Конечно, уверена. Я прекрасно помню, как это было. Мы все удивились тогда, потому что Чарльз никогда особенно не интересовался шелком и уделял мало внимания семейному бизнесу. А для моего мужа это было делом всей его жизни. И если кто-то и мог сделать открытие, то это должен был быть Филипп. Однако этим блестящим изобретением мы обязаны Чарльзу.
   – Чарльзу, – повторил он. – Он сейчас является главой производства?
   – Да, оно должно было перейти к ним обоим, а когда мой муж... умер... Чарльз стал единоличным владельцем.
   Он молчал. Я заметила, что он страшно побледнел и руки его дрожали, когда он отдавал мне шарф.
   – Это могила моей дочери, – сказал он, глядя мне в лицо.
   Я соболезнующе склонила голову.
   – Это было для нас большим горем. Она была красивая, нежная девушка... и умерла.
   Мне захотелось как-то утешить его; у него был совершенно расстроенный вид. Неожиданно он улыбнулся:
   – Было интересно побеседовать с вами. Жаль... что я не могу пригласить вас к себе.
   – Я понимаю. Мне тоже было приятно встретиться с вами.
   – Значит, завтра вы уезжаете?
   – Да. Возвращаюсь в Париж.
   – До свидания, – сказал он. – Я многое... узнал для себя.
   Он медленно пошел к дому, а я вернулась к Маррон.
 
   Последний вечер мы провели в гостях у Урсулы и Луи в их небольшом домике.
   Это был приятный вечер. Урсула сказала, что она всегда радуется приезду Анри, и надеется, что теперь, побывав здесь, я тоже буду приезжать сюда вместе с ним.
   Я заверила их, что мне здесь было очень интересно, а потом призналась, что ходила на могилу матери и встретила там Рене. Отец начал было меня укорять, но тут же спохватился.
   – Бедняга Рене, – сказал он. – Иногда мне кажется, он жалеет, что ему не хватило мужества порвать с отцом.
   – Он марионетка в его руках, – отрезала Урсула. – Он сделал все, что от него требовалось, и за это получит в награду всю собственность Сент-Аланжеров.
   – Если только сумеет ничем не прогневить старика прежде, чем тот умрет.
   – Как я рада, что выбрала свободу, – сказала Урсула. Чуть позже разговор коснулся графа.
   – Он хороший хозяин, – сказал Луи. – Граф предоставил мне полную свободу рисовать, лишь бы его коллекция картин была в отличном состоянии. Иногда он устраивает мои выставки. Не знаю, как бы мы жили, если бы не его отец, а теперь – и он сам.
   – Он делает это назло Альфонсу Сент-Аланжеру – заметила я.
   – Не думаю. Граф – большой ценитель искусства, – сказал Луи. – Он уважает художников, и, мне кажется, мои работы тоже не оставили его равнодушным. Я ему очень многим обязан.
   – Мы оба, – добавила Урсула. – Так что, Анри, не говори о нем плохо в нашем доме.
   – Я признаю, что он был вам полезен, – согласился отец. – Но его репутация в округе...
   – Что поделаешь, у них это – семейная традиция, – сказала Урсула. – Все графы Карсонны были большие охотники до женщин. По крайней мере, он не такой ханжа, как наш собственный папа... который своим благочестием принес куда больше несчастья.
   – Осмелюсь предположить, что де ла Тур тоже причинил немало беспокойства в некоторых домах.
   – Слушай, Анри, если ты говоришь об Элоизе, то ведь никто в точности не знает, имел ли он к ней какое-нибудь отношение.
   – Это и так ясно, – сказал отец. – А теперь он подбирается к Ленор.
   – В таком случае, – сказала мне Урсула, – тебе, наверное, следует поостеречься.