Страница:
– А что за слова? – поинтересовался Нежелан.
Буслай почесал затылок, под ногтями раздался громкий скрип. Ослик недовольно дернул головой и фыркнул с укором.
– А хрен их знает, – пожал плечами Буслай.
Лют усмехнулся околесице и задумался: посторонние звуки ушли, запахи исчезли, перед глазами снова возникло дивное лицо. Можно попробовать средства, но как найти красавицу и дать питье, пряник или яблоко? Да и где в горах найти кошку – даже котелка нет, спасибо Нежелану. Не в горсти же варить. И потом это… нечестно. Даже гадко, ибо полюбит не по своей воле, а как раба, с волей, подавленной колдовством. Лют вздрогнул – в груди больно полыхнуло, сквозная дыра впервые ужалила огнем, да таким горячим, будто забрался в грудную клетку жиж и там шалил.
Нет, никто не смеет причинить Чаруне ущерб. Лучше он перебьет сотню змеев, добудет со дна моря затонувшие сокровища, истопчет дюжину пар железных сапог в поисках диковины, способной вызвать чарующую улыбку. Будет петь песни… хотя нет, с его-то голосом напугает до полусмерти. Лучше отбросит меч и будет наяривать на гуслях или дудке. Лишь бы изредка она бросала милостивый взгляд.
Звуки вернулись с резким хлопком, поморщился от жаркой речи Нежелана:
– …тоже поможет. Есть радужный цвет, перелет-трава, носится с места на место, непонятно почему. Перелет лучше ловить ночью, он кажется яркой звездочкой. Кто поймает, тому будет счастье. Ведь нужно счастье?
При этом оба выжидательно посмотрели на Люта. Витязь озлился: дурачье, ничего не видели, смутно догадались о случившемся – видать, на лбу четко написано, – и туда же, как старики, поучают, что делать надо. Заботятся, значит.
– Замолчите оба! – рявкнул Лют рассерженно. – Завтра попытаемся найти проход, а нет… – Дыра в груди люто заныла, по телу растекся мертвенный холод, но витязь закончил окаменевшими челюстями: – Нет – поскачем домой.
Лют сердито зашуршал под ворохом шкур, укрылся с головой. Буслай тихо хмыкнул – вот почему Лют решил повозиться в горах. Чем Перун не шутит, а вдруг?
Нежелан сочувственно засопел, сердце защемило от жалости к хоробру, что так неожиданно оказался сражен. Буслай глянул строго, сказал, как припечатал:
– Хватит сопеть, спать мешаешь.
Бедовик проснулся раньше гридней и кинулся к черной язве кострища. Пальцы нырнули в мягкое пепельное покрывало, кончики ожгло. С довольным ворчанием он выцарапал едва тлеющий уголек и развел небольшой костерок.
Кони и ослик радостно потянулись к доброму человеку, который всегда заботится, причесывает, кормит-поит, говорит ласковые слова. Нежелан похлопал по холкам, почесал меж ушей. Сладко потянулся, рот едва не порвал широкий зевок. Утреннее солнце слепило глаза. Нежелан прошелся взглядом по монолитной стене и выдохнул с криком.
Гридни мигом проснулись и вскочили с оружием наготове, когда крик бедовика еще отражался от каменных стен. Буслай торопливо обшарил глазами окрест, никого не увидел и буркнул злобно:
– Чего орешь? Не знаешь, что будить спящего – худшая из подлостей. Таких в Пекле в первую очередь мучают.
Лют тронул Буслая за плечо и сказал прерывисто:
– Погоди, лучше глянь туда.
Там, где вчера еще горы смыкались клином, зияла широкая – конь пролезет – трещина. Виднелся белый покров – чистый, не тронутый ногой человека. Если прищуриться, то можно было разглядеть узкую темную полоску противоположной горы.
Гридни переглянулись: в головах рой мыслей, одна другой чуднее. Буслай открыл рот, чтобы сделать предположение, но Лют отчего-то почувствовал неприязнь и сказал поспешно:
– А не все равно? Воин не должон думать о таких мелочах, – сказал он напыщенно и подозрительно взглянул на Буслая. – Если он, конечно, воин.
Буслай всхрапнул оскорбленно и засуетился с лежбищем, сворачивая одеяла и хриплым от сна голосом покрикивая на Нежелана. Лют оторвался от разрыва гор, скользнул взглядом по прозрачному шелку неба и украдкой смахнул слезу. Беззвучно поблагодарил.
В потайную долину они вошли осторожно. Животные немного поупирались, но затем со вздохом затопали по глубокому рыхлому снегу, увязая до колен. Ослик проваливался по грудь.
Буслай оглядел белоснежное поле, изредка порченное скелетами высохших деревьев, и вздохнул горестно:
– Вот мы и в пасти зверя. Лют, что нам, по полю рыскать?
Лют глянул недовольно: прикидывается, что ли?
– В той гряде гор поищем пещеру.
– Почему пещеру?
– А как иначе? – удивился Лют и посмотрел на соратника со странным выражением. Буслай устыдился, отвел глаза.
– Что ж снега так много? Лют, вроде на дворе лето? – обратился он погодя.
Витязь кивнул.
– А почему сугробы по колено? – возмутился Буслай.
– Такое хреновое лето, – пожал плечами Лют.
Буслай оторопел, не сразу нашелся что сказать. Затылок ожег злорадный взгляд Нежелана – повернуться бы да отчитать, но бедовая рожа наверняка прикинется тряпочкой. Буркнул ради сотрясения воздуха:
– Представляю, что тут зимой творится, в снегу, небось, можно плавать.
Даже неутомимые врыколаковы кони малость притомились, одолев поле рыхлой белой каши, а ослик вовсе рухнул на камни и застонал жалобно. Люди спешились и осмотрели черный зев, похожий на сморщенный, неровный рот каменного старца. Над пещерой находился широкий навес, площадка выглядела нахально голой: ни снега, ни травы, лишь кое-где лежали камни.
Лют заглянул в дыру: оттуда веяло холодом, а в ушах тихонько шептало, предупреждая об опасности. Витязь стиснул челюсти: там, в глубине, лежало нечто могучее, способное защитить его народ, так неужто он устрашится рискнуть шкурой? Рядом так же воинственно засопел Буслай. Гридни понимающе переглянулись, улыбнулись скупо.
Нежелан расседлал коней. Измученный ослик поблагодарил стоном за снятую поклажу. Мимоходом бедовик косился на снаряжающихся воинов.
Гридни захватили часть припасов и стояли в полном боевом облачении, разве что без щитов и Лют без шлема. Лица были серьезными, лбы перепахали глубокие складки.
Буслай глянул на бедовика и зло ухмыльнулся:
– Ну, веди себя хорошо, а мы пошли.
Нежелан охнул, будто в живот угодил валун, глаза ожгло, горячая запруда прорвалась, смочив щеки.
– А я? – пролепетал он жалобно, задыхаясь от обиды.
Буслай хохотнул глумливо. Лют поморщился. Бедовик почувствовал дружескую хватку на плече и услышал мягкое:
– Нежелан, кони в пещерах не нужны, а присмотр надобен. Верно?
Бедовик хлюпнул носом, кивнул.
– Мы доверяем тебе, – сказал Лют значительно. – Присматривай за животиной, жди нас, никуда не уходи.
Нежелан вскинулся оскорбленно: как Лют мог такое подумать? Витязь похлопал его по плечу, улыбнулся тепло:
– Еды оставили вдоволь, надолго хватит. Дров, правда, мало, но ты как-нибудь пересиди в пещерке, укутайся – все ж теплее.
Нежелан заговорил сдавленным голосом, через слово шмыгая носом:
– Я все сделаю, Лют, не подведу. Кони будут обихожены.
Ослик глянул укоризненно, вздохнул. Лют хлопнул бедовика по плечу прощально, повернулся и исчез в темном зеве. Буслай наградил Нежелана злорадным взглядом.
– Оставляю тебе топор, смотри не урони на ноги и коней не порубай, – сказал он резко.
Гридень повернулся. Нежелан проводил взглядом спину в железной рубашке. Долго стоял, пока кровь в пальцах не застыла. Животные потребовали еды рассерженным ревом. Бедовик спохватился и суетливо принялся за работу.
Глава восемнадцатая
Глава девятнадцатая
Буслай почесал затылок, под ногтями раздался громкий скрип. Ослик недовольно дернул головой и фыркнул с укором.
– А хрен их знает, – пожал плечами Буслай.
Лют усмехнулся околесице и задумался: посторонние звуки ушли, запахи исчезли, перед глазами снова возникло дивное лицо. Можно попробовать средства, но как найти красавицу и дать питье, пряник или яблоко? Да и где в горах найти кошку – даже котелка нет, спасибо Нежелану. Не в горсти же варить. И потом это… нечестно. Даже гадко, ибо полюбит не по своей воле, а как раба, с волей, подавленной колдовством. Лют вздрогнул – в груди больно полыхнуло, сквозная дыра впервые ужалила огнем, да таким горячим, будто забрался в грудную клетку жиж и там шалил.
Нет, никто не смеет причинить Чаруне ущерб. Лучше он перебьет сотню змеев, добудет со дна моря затонувшие сокровища, истопчет дюжину пар железных сапог в поисках диковины, способной вызвать чарующую улыбку. Будет петь песни… хотя нет, с его-то голосом напугает до полусмерти. Лучше отбросит меч и будет наяривать на гуслях или дудке. Лишь бы изредка она бросала милостивый взгляд.
Звуки вернулись с резким хлопком, поморщился от жаркой речи Нежелана:
– …тоже поможет. Есть радужный цвет, перелет-трава, носится с места на место, непонятно почему. Перелет лучше ловить ночью, он кажется яркой звездочкой. Кто поймает, тому будет счастье. Ведь нужно счастье?
При этом оба выжидательно посмотрели на Люта. Витязь озлился: дурачье, ничего не видели, смутно догадались о случившемся – видать, на лбу четко написано, – и туда же, как старики, поучают, что делать надо. Заботятся, значит.
– Замолчите оба! – рявкнул Лют рассерженно. – Завтра попытаемся найти проход, а нет… – Дыра в груди люто заныла, по телу растекся мертвенный холод, но витязь закончил окаменевшими челюстями: – Нет – поскачем домой.
Лют сердито зашуршал под ворохом шкур, укрылся с головой. Буслай тихо хмыкнул – вот почему Лют решил повозиться в горах. Чем Перун не шутит, а вдруг?
Нежелан сочувственно засопел, сердце защемило от жалости к хоробру, что так неожиданно оказался сражен. Буслай глянул строго, сказал, как припечатал:
– Хватит сопеть, спать мешаешь.
Бедовик проснулся раньше гридней и кинулся к черной язве кострища. Пальцы нырнули в мягкое пепельное покрывало, кончики ожгло. С довольным ворчанием он выцарапал едва тлеющий уголек и развел небольшой костерок.
Кони и ослик радостно потянулись к доброму человеку, который всегда заботится, причесывает, кормит-поит, говорит ласковые слова. Нежелан похлопал по холкам, почесал меж ушей. Сладко потянулся, рот едва не порвал широкий зевок. Утреннее солнце слепило глаза. Нежелан прошелся взглядом по монолитной стене и выдохнул с криком.
Гридни мигом проснулись и вскочили с оружием наготове, когда крик бедовика еще отражался от каменных стен. Буслай торопливо обшарил глазами окрест, никого не увидел и буркнул злобно:
– Чего орешь? Не знаешь, что будить спящего – худшая из подлостей. Таких в Пекле в первую очередь мучают.
Лют тронул Буслая за плечо и сказал прерывисто:
– Погоди, лучше глянь туда.
Там, где вчера еще горы смыкались клином, зияла широкая – конь пролезет – трещина. Виднелся белый покров – чистый, не тронутый ногой человека. Если прищуриться, то можно было разглядеть узкую темную полоску противоположной горы.
Гридни переглянулись: в головах рой мыслей, одна другой чуднее. Буслай открыл рот, чтобы сделать предположение, но Лют отчего-то почувствовал неприязнь и сказал поспешно:
– А не все равно? Воин не должон думать о таких мелочах, – сказал он напыщенно и подозрительно взглянул на Буслая. – Если он, конечно, воин.
Буслай всхрапнул оскорбленно и засуетился с лежбищем, сворачивая одеяла и хриплым от сна голосом покрикивая на Нежелана. Лют оторвался от разрыва гор, скользнул взглядом по прозрачному шелку неба и украдкой смахнул слезу. Беззвучно поблагодарил.
В потайную долину они вошли осторожно. Животные немного поупирались, но затем со вздохом затопали по глубокому рыхлому снегу, увязая до колен. Ослик проваливался по грудь.
Буслай оглядел белоснежное поле, изредка порченное скелетами высохших деревьев, и вздохнул горестно:
– Вот мы и в пасти зверя. Лют, что нам, по полю рыскать?
Лют глянул недовольно: прикидывается, что ли?
– В той гряде гор поищем пещеру.
– Почему пещеру?
– А как иначе? – удивился Лют и посмотрел на соратника со странным выражением. Буслай устыдился, отвел глаза.
– Что ж снега так много? Лют, вроде на дворе лето? – обратился он погодя.
Витязь кивнул.
– А почему сугробы по колено? – возмутился Буслай.
– Такое хреновое лето, – пожал плечами Лют.
Буслай оторопел, не сразу нашелся что сказать. Затылок ожег злорадный взгляд Нежелана – повернуться бы да отчитать, но бедовая рожа наверняка прикинется тряпочкой. Буркнул ради сотрясения воздуха:
– Представляю, что тут зимой творится, в снегу, небось, можно плавать.
Даже неутомимые врыколаковы кони малость притомились, одолев поле рыхлой белой каши, а ослик вовсе рухнул на камни и застонал жалобно. Люди спешились и осмотрели черный зев, похожий на сморщенный, неровный рот каменного старца. Над пещерой находился широкий навес, площадка выглядела нахально голой: ни снега, ни травы, лишь кое-где лежали камни.
Лют заглянул в дыру: оттуда веяло холодом, а в ушах тихонько шептало, предупреждая об опасности. Витязь стиснул челюсти: там, в глубине, лежало нечто могучее, способное защитить его народ, так неужто он устрашится рискнуть шкурой? Рядом так же воинственно засопел Буслай. Гридни понимающе переглянулись, улыбнулись скупо.
Нежелан расседлал коней. Измученный ослик поблагодарил стоном за снятую поклажу. Мимоходом бедовик косился на снаряжающихся воинов.
Гридни захватили часть припасов и стояли в полном боевом облачении, разве что без щитов и Лют без шлема. Лица были серьезными, лбы перепахали глубокие складки.
Буслай глянул на бедовика и зло ухмыльнулся:
– Ну, веди себя хорошо, а мы пошли.
Нежелан охнул, будто в живот угодил валун, глаза ожгло, горячая запруда прорвалась, смочив щеки.
– А я? – пролепетал он жалобно, задыхаясь от обиды.
Буслай хохотнул глумливо. Лют поморщился. Бедовик почувствовал дружескую хватку на плече и услышал мягкое:
– Нежелан, кони в пещерах не нужны, а присмотр надобен. Верно?
Бедовик хлюпнул носом, кивнул.
– Мы доверяем тебе, – сказал Лют значительно. – Присматривай за животиной, жди нас, никуда не уходи.
Нежелан вскинулся оскорбленно: как Лют мог такое подумать? Витязь похлопал его по плечу, улыбнулся тепло:
– Еды оставили вдоволь, надолго хватит. Дров, правда, мало, но ты как-нибудь пересиди в пещерке, укутайся – все ж теплее.
Нежелан заговорил сдавленным голосом, через слово шмыгая носом:
– Я все сделаю, Лют, не подведу. Кони будут обихожены.
Ослик глянул укоризненно, вздохнул. Лют хлопнул бедовика по плечу прощально, повернулся и исчез в темном зеве. Буслай наградил Нежелана злорадным взглядом.
– Оставляю тебе топор, смотри не урони на ноги и коней не порубай, – сказал он резко.
Гридень повернулся. Нежелан проводил взглядом спину в железной рубашке. Долго стоял, пока кровь в пальцах не застыла. Животные потребовали еды рассерженным ревом. Бедовик спохватился и суетливо принялся за работу.
Глава восемнадцатая
На головы будто давила тяжелая ладонь, пригибала к неровному полу, в глазах темнело с каждым шагом. Буслай часто оглядывался на светлый проем, словно прощался с миром навсегда и пытался запомнить. Когда за спиной осталась белая горошина, плюнул и перестал.
От сморщенных стен дыхание отражалось звонко, пар изо рта терял плотность, ноздри щекотали запахи затхлого.
Лют остановился, из мешка достал короткую палку с неестественно толстым концом и почиркал огнивом. Жирные искры падали роями, промасленные тряпки охотно возгорелись. На стенах, неровных, бороздчатых, как кора иссохшего древа, заплясали темные отсветы, проявились полусогнутые тени.
Буслай подергался, с удовольствием наблюдая за пляской темного уродца. Лют увидел, зашипел сердито и поглядел осуждающе: совсем умом тронулся, с тенью заигрывает. Кабы потом ночью не придушила непутевого.
– Ты бы еще по ней ударил, – буркнул Лют.
Буслай склонил голову от стыда, промямлил невнятное. В наказание Лют всучил ему мешок, и гридни двинулись в темное нутро. Огненное оголовье освещало слабо, на несколько шагов. Языки пламени коптили потолок, который с каждым шагом становился все ниже.
Буслай засопел сердито и нехотя, вслед Люту двинулся окарачь. Хорошо, никто не видит, а то бы удавился от позора.
Лют продирался вперед, облитые кольчугой плечи поскрипывали о сузившиеся стенки. Продвигаться стало совсем туго, мелькнуло горькое, что застрянет, как та лиса меж двух березок, а Буслай… кхе-кхе.
Руку с факелом он выставил вперед, пламя проламывало темень желтым тараном. Сзади тяжело дышал Буслай, вполголоса пыхтел под нос, от ругани воздух желтел. С боков сдавило, вдохи давались с трудом, вскипела злость, но быстро сменилась отчаянием.
Языки пламени дрогнули, лица коснулась прохладная струя. Витязь остановился, в подошвы уткнулось твердое. Буслай вскрикнул оскорбленно.
– Погоди ты, – огрызнулся Лют.
Прищурившись, он разглядел очертания дыры. Лют прикинул размеры: поднатужиться придется, но протиснутся. Знать бы, что за ходом. Пока это выглядело зеницей непроглядного мрака, слабый свет тонул в бархатных складках.
Двинулись, сцепив зубы. Слух царапнул противный скрежет. Буслай увидел искры от железных колец. Гридень приготовился ухватить соратника за ногу, если ползут прямо к обрыву, но Лют высунул голову, сказал облегченно:
– Другая пещера, и дно видно.
Со скрежетом вылез из узкой норы и скатился по пологому скату. Кольчуга захрустела на мелких камнях, в ребра больно ткнуло. Еле успел отодвинуться от катящегося Буслая, и темноту новой пещеры разбавило его сиплое дыхание.
– Тут холоднее, – сообщил Буслай.
Лют кивнул, запамятовав, что он не увидит, скупо улыбнулся. Буслай нашарил взглядом смутные очертания соратника: факел слабо рассеивал тьму, будто она жадно пожирала языки пламени.
– Куда теперь? – спросил он. Темнота внезапно дрогнула, искаженный голос раздался далеко отсюда, шмыгнул в противоположную сторону, растворился в зловещей тишине. Буслай сглотнул, сказал тихо: – Так куда, Лют? Стрый не сказал ничего: где лежит чудо-оружие, как добраться? Мы ничего не знаем.
«Вообще-то знаем», – подумал Лют угрюмо. Перед глазами, на миг заслонив прекрасный лик, возникла разорванная туша врыколака. Знаем, что охраняет сокровищницу очень могучий страж.
– Пойдем, осмотримся для начала, – сказал Лют шепотом. Отчего-то так и тянет понизить голос, не от испуга, а так… просто.
Под сапогами захрустели камушки, гридни пошли плечом к плечу. Пол пещеры оказался на диво ровным. Лют опустил факел, при слабом свете они с удивлением поглазели на странную плиту.
Уши ныли от давления, словно ощущали немыслимую тяжесть гигантской массы камня над головой. На грани слуха улавливался мерный, тяжелый гул. Люту показалось, что наверху гуляет ветер в дырявых стенах. Сквозило холодом, таким же стылым, как у него в груди.
– И долго бродить будем? – шепнул Буслай раздраженно. – Ничего не видать.
Лют остановился, пригнул руку с факелом к полу и до рези в глазах всмотрелся в темноту. Глаза царапнуло, он насторожился. Буслай удивленно вскрикнул, когда соратник затоптал промасленные тряпки.
– Что творишь?
Лют промолчал. На полу расцвела красная россыпь, запахло паленым. Он всмотрелся в темноту, ставшую мягкой, нежной.
– Чего стоим? – пробубнил Буслай.
Лют сдержал раздражение – такого могила исправит, – промолчал. Зрение, замутненное жалким светом, постепенно привыкло к темноте пещеры. Буслай ахнул, когда на черном полотне, как разрез, появилась зеленая полоска.
Вскоре полос стало больше, вернее глаза, привыкшие ко тьме, стали больше различать. То тут, то там глаза выхватывали из мрака полосы зеленого света, на вид холодного, пустого.
Лют глянул наверх и застыл, как громом пораженный. Потолок оказался на немыслимой высоте, а полосы зеленоватого света располагались вверху кучками, как стайки светляков. Кучки собраны в цепь с широкими разрывами, таких цепей от низа до верха немерено, а расстояние меж ними с ярус княжьего терема.
Тьма разбавилась призрачным зеленоватым светом, и можно уже было рассмотреть не только очертания тела, но и кольца кольчуги, пусть и смутно. Двинулись осторожно, в груди зрело неясное чувство, похожее на боязливый восторг. Наткнулись на светящееся пятно на полу. Лют присмотрелся, невольно обменялся с Буслаем смятенным взглядом.
– А я не знал, что грибы светятся.
– Можно подумать, я знал, – хохотнул Буслай.
Бродили по пещере долго. Буслай зевать начал от скуки, изнылся, исстонался. Лют хотел его урезонить, но взглядом зацепился за крутой подъем и опустил кулаки. Среди неровных наплывов, выступов, уступов и трещин, полных светящихся грибов, тянулась вверх крутая дорожка. Узкая – ноги приходилось ставить одну за другой, щекоча носком пятку.
– Странная пещера, – пропыхтел Буслай сзади. – Не находишь, Лют?
Лют пожал плечами, оглянулся: лицо соратника красиво подсвечено зеленоватым светом, а по краям плотно облеплено тьмой.
– Не знаю, в пещерах ни разу не был. Ты откуда знаешь, что странная?
Буслай смутился. Пока искал ответ, Лют зашагал дальше, придерживаясь рукой за стену – влажную, покрытую чем-то мягким и скользким.
– Не знаю почему, но кажется.
– Может, тут все странное, – прошептал Лют. – Как-никак Железные горы, какой нечисти здесь только не заперто!
– И нам предстоит?.. – спросил Буслай кисло.
Лют хохотнул язвительно:
– Чего вдруг от драки отказываешься? Пусть путь будет труден, усеян злобными чудищами, но мы всех сразим и вернемся со славой. И будет тебе честь, да что честь – честища!
Буслай хрюкнул обиженно, тяжело вздохнул:
– Злой ты, Лют. И до драк жадный. О деле княжьем надо думать, а не об излишней славе.
Лют не нашелся что сказать: уел так уел.
В лицо неожиданно дохнуло мощным затхлым порывом, будто великан с гнилыми зубами дунул в нос. Лют сморщился, затылок пощекотало ощущение громадного открытого пространства. Зеленые грибницы пропали, взгляд бессильно заскользил по черному бархату.
Нога провалилась – качнулся, но вовремя отпрянул. Невидимая стена неохотно скрипнула под спиной.
– Погоди, Буслай, – предупредил Лют. – Разобраться надо, куда дальше.
Буслай хмыкнул в темноте:
– Да я чё, жду. Может, факел запалим?
Лют пожал плечами, забыв, что соратник не видит. Ощупью двинулся вбок. Подошва упиралась в твердое, что придавало уверенности. Жаль, гул ветра, гуляющего по пропасти, портил настроение.
– Двигайся осторожно, – сказал он Буслаю. – Тут карниз узкий.
– Понял, – засопел соратник.
Сапоги изредка задевали камушки, и тогда в темноте гулко щелкало, потом звуки падения стихали. Как гридни ни напрягали уши, щелчок о дно, а не об стену, услышать не смогли. В темноте чувство времени потерялось. Лют не мог сказать, сколько бредут они по этой узкой полоске, выдающейся на две ладони из шершавой стены.
Мелькнула мысль запалить масляные тряпки – сколько можно брести в темноте! – но поди зажги, если руки упираются в стену, а сам прижимаешься грудью так отчаянно, словно хочешь врасти в камень.
Впереди блеснуло знакомым призрачно-зеленоватым светом. После густой – черпай да пей – тьмы глаза резануло, как при свете дня, и Лют различил некрупную ладонь гладкого выступа.
– Сейчас отдохнем, запалим палочку, – пропыхтел он Буслаю.
– Добро, – ответил гридень безразличным усталым голосом.
Лют с наслаждением отлепился от стены, на миг ощутил стыд, что так рьяно прижимался, боясь упасть. Сапог невзначай задел шляпку гриба, тьма засветилась мелкими точками, вниз канул зеленый сгусток. Лют оглядел выступ: небольшой, но для двоих хватит. Отдохнут, а там полезут в дыру, вон зияет в стене, а выступ – как крыльцо.
Буслай изможденно простонал:
– Лют, держи мешок, скорее доставай…
– Факелы?
– Нет, поесть.
Лют протянул руку. Буслай отлепился от стены, стремясь избавиться от ноши. Нога провалилась, будто шагнул в темной комнате в открытый погреб, в животе неприятно похолодело. Руку рвануло, сустав полыхнул острой болью, ворот кольчуги впился в шею удавкой.
– Держись, дурень! – прохрипел Лют.
Буслай внезапно почувствовал истинную глубину пропасти. Кожа вздулась пузырями, словно окунулся в кипящее масло, тело скрутила страшная судорога. Над головой раздался сдавленный шепот:
– Не дергайся, сволочь!
– Ну зачем кольчуги надели, – простонал Буслай.
Уши подрагивали от страшного треска мышц соратника, да еще мешок тянул, как пудовый валун.
– Лют, ты не отпускай, а? – просипел он сдавленно.
– Дай подумать, тут бы не прогадать.
Буслая медленно потянуло вверх. Он устыдился своей беспомощности, пальцами попытался зацепиться за край выступа и подтянуться. Но шуйца соскальзывала, неудобно, а десница висела плетью под тяжестью мешка. Кожаная горловина стала скользкой и уползала из хвата со скоростью улитки.
– Лют! – прохрипел Буслай.
Витязь с чудовищным напряжением рванул недотепу. Буслай захрипел, ворот кольчуги смял горло, колено больно уткнулось в камень и жалобно хрустнуло. Лют, хрипя, как смертельно раненный, рванул еще раз, и спина Буслая ощутила восхитительную твердость выступа.
Руку с мешком дернуло, короткая судорога расцепила пальцы, в уши ворвался сдавленный крик, потом стук железа о скалу.
– Что такое, Лют? – спросил Буслай изможденно. Под одеждой скользили широкие струи, тело сковала слабость, в ушах гудело.
Гридень приподнялся, оглядел освещенный зеленоватым светом выступ.
– Лют?
В сердце вонзилась ледяная игла, он вскочил на ноги и уставился за край. Кромка камня виднелась смутно, сквозь темноту чуть пробивалась узкая зеленоватая полоска. Кольчуга проскрежетала по полу, Буслай свесился до половины и жадно задвигал в темноте руками.
– Лют, чё молчишь? Хватит шутить.
Горло закупорил ком, в глазах стало горячо и мокро. Гридня затрясло, как юродивого, темнота равнодушно поглощала отчаянные крики. Буслай бил кулаками, обдирая кожу о холодный камень. Ноги молотили по выступу, он едва не падал, кольчуга брызгала искрами.
– Лю-ут!
Сбоку зашумело, что-то тяжелое грохнулось на выступ, камень содрогнулся. Буслай испуганно повернул голову: перед глазами мутно, словно смотрит на листья клена через воду. Сердце подпрыгнуло от раздраженного скрипа:
– Чего орешь? Деньги потерял?
– Лют! – крикнул Буслай счастливо.
Подскочил к лежащему соратнику, едва не запнувшись о мешок. Ободранными ладонями наспех протер глаза и жадно вгляделся в усталое лицо Люта, бледное в свете грибов.
– Лют, ты как? – спросил он неверяще.
Витязь глянул злобно, прохрипел:
– Зело.
Буслай всплеснул руками, залопотал:
– А чего не отзывался? Я голос сорвал. Ты вообще как обратно залез?
– Лучше спроси, как я упал, – огрызнулся Лют: в груди булькало, ноздри расширились – кулак пролезет – и гоняли воздух с громким свистом. – Говорил же, не дергайся.
Буслай понурил голову, уши вспыхнули от стыда, вот-вот задымятся.
– А почто молчал?
Лют вызверился на нерадивого:
– Тяжко болтать с мешком в зубах! Идиот! Трудно было посмотреть в сторону? Куда кинулся? Еле выполз по карнизу.
Буслай молчал – раздавленный, уничтоженный. Голова раскалилась так, что можно жарить мясо. Доблестный Лют спас нерадивого да еще успел подхватить поклажу, без которой было бы трудновато. А он отблагодарил: спихнул спасителя в пропасть.
Буслай замычал от нестерпимой боли: грудь разламывалась на части, в голове кружили и нещадно кололи острые ржавые иглы. Лют со стоном сел, пихнул понурого гридня:
– Чего сидишь? Достань поесть.
– Сейчас-сейчас, – сказал Буслай торопливо, негнущимися пальцами терзая завязки мешка.
Съели по ломтю хлеба с луковицей. Лют отдышался, пошарил в мешке, о выступ звонко стукнулись деревяшки. В зеленоватой мгле расцвел сноп искр, еще и еще, и вот промасленные тряпки мощно вспыхнули. Гридни прикрыли глаза – выступ из темноты проглянул четко, как при свете дня.
Лют посмотрел на зев хода в стене: он был каким-то неопрятным, болезненно желтый и бурый камень бугрился, как застарелые мозоли. В глубине угадывался красный блеск, сверху проема спускались белесые нити, похожие на мороженых червей.
Буслай спросил осторожно:
– Ну что, двинулись?
– Пойдем, – кивнул Лют.
У входа в лаз они согнулись пополам, но белых отростков все же коснулись. Лют приготовился ощутить противную мягкость червяка, но неподвижные «палки» пригладили кольчугу с противным скрипом. Буслай не утерпел, ухватил, от удивленного выдоха затрепетало пламя факелов.
– Камень! Гля, Лют, здесь камень растет сверху вниз. И тонкий такой.
– Чего раскричался? – буркнул Лют.
Буслай поспешно умолк и двинулся, стараясь не подпалить Люта факелом.
Люту не почудилось еле видимое с выступа красное пятно. В свете факелов ярко проглянул красный камень, втиснутый в общую сероватую массу. Глядя на тонкие прожилки, думалось: с размаху шмякнули свежей печенью, а кровь растеклась, впиталась.
В лицо повеяло холодком, языки пламени радостно затанцевали. Потолок резко снизился, камень сверху был похож на ломоть мяса: красный, украшенный мраморными прожилками; каменные сосульки свисали обильно – пробирались будто через инистую траву.
Продрались с жутким скрежетом. Лют, обливаясь потом и думая о возможных обитателях пещер, что с радостью полакомятся двумя дурнями, двигался еще осторожнее. Буслай тихо сопел позади, ему ничего не было видно, кроме подошв соратника, но случь чего – успеет уползти.
От сморщенных стен дыхание отражалось звонко, пар изо рта терял плотность, ноздри щекотали запахи затхлого.
Лют остановился, из мешка достал короткую палку с неестественно толстым концом и почиркал огнивом. Жирные искры падали роями, промасленные тряпки охотно возгорелись. На стенах, неровных, бороздчатых, как кора иссохшего древа, заплясали темные отсветы, проявились полусогнутые тени.
Буслай подергался, с удовольствием наблюдая за пляской темного уродца. Лют увидел, зашипел сердито и поглядел осуждающе: совсем умом тронулся, с тенью заигрывает. Кабы потом ночью не придушила непутевого.
– Ты бы еще по ней ударил, – буркнул Лют.
Буслай склонил голову от стыда, промямлил невнятное. В наказание Лют всучил ему мешок, и гридни двинулись в темное нутро. Огненное оголовье освещало слабо, на несколько шагов. Языки пламени коптили потолок, который с каждым шагом становился все ниже.
Буслай засопел сердито и нехотя, вслед Люту двинулся окарачь. Хорошо, никто не видит, а то бы удавился от позора.
Лют продирался вперед, облитые кольчугой плечи поскрипывали о сузившиеся стенки. Продвигаться стало совсем туго, мелькнуло горькое, что застрянет, как та лиса меж двух березок, а Буслай… кхе-кхе.
Руку с факелом он выставил вперед, пламя проламывало темень желтым тараном. Сзади тяжело дышал Буслай, вполголоса пыхтел под нос, от ругани воздух желтел. С боков сдавило, вдохи давались с трудом, вскипела злость, но быстро сменилась отчаянием.
Языки пламени дрогнули, лица коснулась прохладная струя. Витязь остановился, в подошвы уткнулось твердое. Буслай вскрикнул оскорбленно.
– Погоди ты, – огрызнулся Лют.
Прищурившись, он разглядел очертания дыры. Лют прикинул размеры: поднатужиться придется, но протиснутся. Знать бы, что за ходом. Пока это выглядело зеницей непроглядного мрака, слабый свет тонул в бархатных складках.
Двинулись, сцепив зубы. Слух царапнул противный скрежет. Буслай увидел искры от железных колец. Гридень приготовился ухватить соратника за ногу, если ползут прямо к обрыву, но Лют высунул голову, сказал облегченно:
– Другая пещера, и дно видно.
Со скрежетом вылез из узкой норы и скатился по пологому скату. Кольчуга захрустела на мелких камнях, в ребра больно ткнуло. Еле успел отодвинуться от катящегося Буслая, и темноту новой пещеры разбавило его сиплое дыхание.
– Тут холоднее, – сообщил Буслай.
Лют кивнул, запамятовав, что он не увидит, скупо улыбнулся. Буслай нашарил взглядом смутные очертания соратника: факел слабо рассеивал тьму, будто она жадно пожирала языки пламени.
– Куда теперь? – спросил он. Темнота внезапно дрогнула, искаженный голос раздался далеко отсюда, шмыгнул в противоположную сторону, растворился в зловещей тишине. Буслай сглотнул, сказал тихо: – Так куда, Лют? Стрый не сказал ничего: где лежит чудо-оружие, как добраться? Мы ничего не знаем.
«Вообще-то знаем», – подумал Лют угрюмо. Перед глазами, на миг заслонив прекрасный лик, возникла разорванная туша врыколака. Знаем, что охраняет сокровищницу очень могучий страж.
– Пойдем, осмотримся для начала, – сказал Лют шепотом. Отчего-то так и тянет понизить голос, не от испуга, а так… просто.
Под сапогами захрустели камушки, гридни пошли плечом к плечу. Пол пещеры оказался на диво ровным. Лют опустил факел, при слабом свете они с удивлением поглазели на странную плиту.
Уши ныли от давления, словно ощущали немыслимую тяжесть гигантской массы камня над головой. На грани слуха улавливался мерный, тяжелый гул. Люту показалось, что наверху гуляет ветер в дырявых стенах. Сквозило холодом, таким же стылым, как у него в груди.
– И долго бродить будем? – шепнул Буслай раздраженно. – Ничего не видать.
Лют остановился, пригнул руку с факелом к полу и до рези в глазах всмотрелся в темноту. Глаза царапнуло, он насторожился. Буслай удивленно вскрикнул, когда соратник затоптал промасленные тряпки.
– Что творишь?
Лют промолчал. На полу расцвела красная россыпь, запахло паленым. Он всмотрелся в темноту, ставшую мягкой, нежной.
– Чего стоим? – пробубнил Буслай.
Лют сдержал раздражение – такого могила исправит, – промолчал. Зрение, замутненное жалким светом, постепенно привыкло к темноте пещеры. Буслай ахнул, когда на черном полотне, как разрез, появилась зеленая полоска.
Вскоре полос стало больше, вернее глаза, привыкшие ко тьме, стали больше различать. То тут, то там глаза выхватывали из мрака полосы зеленого света, на вид холодного, пустого.
Лют глянул наверх и застыл, как громом пораженный. Потолок оказался на немыслимой высоте, а полосы зеленоватого света располагались вверху кучками, как стайки светляков. Кучки собраны в цепь с широкими разрывами, таких цепей от низа до верха немерено, а расстояние меж ними с ярус княжьего терема.
Тьма разбавилась призрачным зеленоватым светом, и можно уже было рассмотреть не только очертания тела, но и кольца кольчуги, пусть и смутно. Двинулись осторожно, в груди зрело неясное чувство, похожее на боязливый восторг. Наткнулись на светящееся пятно на полу. Лют присмотрелся, невольно обменялся с Буслаем смятенным взглядом.
– А я не знал, что грибы светятся.
– Можно подумать, я знал, – хохотнул Буслай.
Бродили по пещере долго. Буслай зевать начал от скуки, изнылся, исстонался. Лют хотел его урезонить, но взглядом зацепился за крутой подъем и опустил кулаки. Среди неровных наплывов, выступов, уступов и трещин, полных светящихся грибов, тянулась вверх крутая дорожка. Узкая – ноги приходилось ставить одну за другой, щекоча носком пятку.
– Странная пещера, – пропыхтел Буслай сзади. – Не находишь, Лют?
Лют пожал плечами, оглянулся: лицо соратника красиво подсвечено зеленоватым светом, а по краям плотно облеплено тьмой.
– Не знаю, в пещерах ни разу не был. Ты откуда знаешь, что странная?
Буслай смутился. Пока искал ответ, Лют зашагал дальше, придерживаясь рукой за стену – влажную, покрытую чем-то мягким и скользким.
– Не знаю почему, но кажется.
– Может, тут все странное, – прошептал Лют. – Как-никак Железные горы, какой нечисти здесь только не заперто!
– И нам предстоит?.. – спросил Буслай кисло.
Лют хохотнул язвительно:
– Чего вдруг от драки отказываешься? Пусть путь будет труден, усеян злобными чудищами, но мы всех сразим и вернемся со славой. И будет тебе честь, да что честь – честища!
Буслай хрюкнул обиженно, тяжело вздохнул:
– Злой ты, Лют. И до драк жадный. О деле княжьем надо думать, а не об излишней славе.
Лют не нашелся что сказать: уел так уел.
В лицо неожиданно дохнуло мощным затхлым порывом, будто великан с гнилыми зубами дунул в нос. Лют сморщился, затылок пощекотало ощущение громадного открытого пространства. Зеленые грибницы пропали, взгляд бессильно заскользил по черному бархату.
Нога провалилась – качнулся, но вовремя отпрянул. Невидимая стена неохотно скрипнула под спиной.
– Погоди, Буслай, – предупредил Лют. – Разобраться надо, куда дальше.
Буслай хмыкнул в темноте:
– Да я чё, жду. Может, факел запалим?
Лют пожал плечами, забыв, что соратник не видит. Ощупью двинулся вбок. Подошва упиралась в твердое, что придавало уверенности. Жаль, гул ветра, гуляющего по пропасти, портил настроение.
– Двигайся осторожно, – сказал он Буслаю. – Тут карниз узкий.
– Понял, – засопел соратник.
Сапоги изредка задевали камушки, и тогда в темноте гулко щелкало, потом звуки падения стихали. Как гридни ни напрягали уши, щелчок о дно, а не об стену, услышать не смогли. В темноте чувство времени потерялось. Лют не мог сказать, сколько бредут они по этой узкой полоске, выдающейся на две ладони из шершавой стены.
Мелькнула мысль запалить масляные тряпки – сколько можно брести в темноте! – но поди зажги, если руки упираются в стену, а сам прижимаешься грудью так отчаянно, словно хочешь врасти в камень.
Впереди блеснуло знакомым призрачно-зеленоватым светом. После густой – черпай да пей – тьмы глаза резануло, как при свете дня, и Лют различил некрупную ладонь гладкого выступа.
– Сейчас отдохнем, запалим палочку, – пропыхтел он Буслаю.
– Добро, – ответил гридень безразличным усталым голосом.
Лют с наслаждением отлепился от стены, на миг ощутил стыд, что так рьяно прижимался, боясь упасть. Сапог невзначай задел шляпку гриба, тьма засветилась мелкими точками, вниз канул зеленый сгусток. Лют оглядел выступ: небольшой, но для двоих хватит. Отдохнут, а там полезут в дыру, вон зияет в стене, а выступ – как крыльцо.
Буслай изможденно простонал:
– Лют, держи мешок, скорее доставай…
– Факелы?
– Нет, поесть.
Лют протянул руку. Буслай отлепился от стены, стремясь избавиться от ноши. Нога провалилась, будто шагнул в темной комнате в открытый погреб, в животе неприятно похолодело. Руку рвануло, сустав полыхнул острой болью, ворот кольчуги впился в шею удавкой.
– Держись, дурень! – прохрипел Лют.
Буслай внезапно почувствовал истинную глубину пропасти. Кожа вздулась пузырями, словно окунулся в кипящее масло, тело скрутила страшная судорога. Над головой раздался сдавленный шепот:
– Не дергайся, сволочь!
– Ну зачем кольчуги надели, – простонал Буслай.
Уши подрагивали от страшного треска мышц соратника, да еще мешок тянул, как пудовый валун.
– Лют, ты не отпускай, а? – просипел он сдавленно.
– Дай подумать, тут бы не прогадать.
Буслая медленно потянуло вверх. Он устыдился своей беспомощности, пальцами попытался зацепиться за край выступа и подтянуться. Но шуйца соскальзывала, неудобно, а десница висела плетью под тяжестью мешка. Кожаная горловина стала скользкой и уползала из хвата со скоростью улитки.
– Лют! – прохрипел Буслай.
Витязь с чудовищным напряжением рванул недотепу. Буслай захрипел, ворот кольчуги смял горло, колено больно уткнулось в камень и жалобно хрустнуло. Лют, хрипя, как смертельно раненный, рванул еще раз, и спина Буслая ощутила восхитительную твердость выступа.
Руку с мешком дернуло, короткая судорога расцепила пальцы, в уши ворвался сдавленный крик, потом стук железа о скалу.
– Что такое, Лют? – спросил Буслай изможденно. Под одеждой скользили широкие струи, тело сковала слабость, в ушах гудело.
Гридень приподнялся, оглядел освещенный зеленоватым светом выступ.
– Лют?
В сердце вонзилась ледяная игла, он вскочил на ноги и уставился за край. Кромка камня виднелась смутно, сквозь темноту чуть пробивалась узкая зеленоватая полоска. Кольчуга проскрежетала по полу, Буслай свесился до половины и жадно задвигал в темноте руками.
– Лют, чё молчишь? Хватит шутить.
Горло закупорил ком, в глазах стало горячо и мокро. Гридня затрясло, как юродивого, темнота равнодушно поглощала отчаянные крики. Буслай бил кулаками, обдирая кожу о холодный камень. Ноги молотили по выступу, он едва не падал, кольчуга брызгала искрами.
– Лю-ут!
Сбоку зашумело, что-то тяжелое грохнулось на выступ, камень содрогнулся. Буслай испуганно повернул голову: перед глазами мутно, словно смотрит на листья клена через воду. Сердце подпрыгнуло от раздраженного скрипа:
– Чего орешь? Деньги потерял?
– Лют! – крикнул Буслай счастливо.
Подскочил к лежащему соратнику, едва не запнувшись о мешок. Ободранными ладонями наспех протер глаза и жадно вгляделся в усталое лицо Люта, бледное в свете грибов.
– Лют, ты как? – спросил он неверяще.
Витязь глянул злобно, прохрипел:
– Зело.
Буслай всплеснул руками, залопотал:
– А чего не отзывался? Я голос сорвал. Ты вообще как обратно залез?
– Лучше спроси, как я упал, – огрызнулся Лют: в груди булькало, ноздри расширились – кулак пролезет – и гоняли воздух с громким свистом. – Говорил же, не дергайся.
Буслай понурил голову, уши вспыхнули от стыда, вот-вот задымятся.
– А почто молчал?
Лют вызверился на нерадивого:
– Тяжко болтать с мешком в зубах! Идиот! Трудно было посмотреть в сторону? Куда кинулся? Еле выполз по карнизу.
Буслай молчал – раздавленный, уничтоженный. Голова раскалилась так, что можно жарить мясо. Доблестный Лют спас нерадивого да еще успел подхватить поклажу, без которой было бы трудновато. А он отблагодарил: спихнул спасителя в пропасть.
Буслай замычал от нестерпимой боли: грудь разламывалась на части, в голове кружили и нещадно кололи острые ржавые иглы. Лют со стоном сел, пихнул понурого гридня:
– Чего сидишь? Достань поесть.
– Сейчас-сейчас, – сказал Буслай торопливо, негнущимися пальцами терзая завязки мешка.
Съели по ломтю хлеба с луковицей. Лют отдышался, пошарил в мешке, о выступ звонко стукнулись деревяшки. В зеленоватой мгле расцвел сноп искр, еще и еще, и вот промасленные тряпки мощно вспыхнули. Гридни прикрыли глаза – выступ из темноты проглянул четко, как при свете дня.
Лют посмотрел на зев хода в стене: он был каким-то неопрятным, болезненно желтый и бурый камень бугрился, как застарелые мозоли. В глубине угадывался красный блеск, сверху проема спускались белесые нити, похожие на мороженых червей.
Буслай спросил осторожно:
– Ну что, двинулись?
– Пойдем, – кивнул Лют.
У входа в лаз они согнулись пополам, но белых отростков все же коснулись. Лют приготовился ощутить противную мягкость червяка, но неподвижные «палки» пригладили кольчугу с противным скрипом. Буслай не утерпел, ухватил, от удивленного выдоха затрепетало пламя факелов.
– Камень! Гля, Лют, здесь камень растет сверху вниз. И тонкий такой.
– Чего раскричался? – буркнул Лют.
Буслай поспешно умолк и двинулся, стараясь не подпалить Люта факелом.
Люту не почудилось еле видимое с выступа красное пятно. В свете факелов ярко проглянул красный камень, втиснутый в общую сероватую массу. Глядя на тонкие прожилки, думалось: с размаху шмякнули свежей печенью, а кровь растеклась, впиталась.
В лицо повеяло холодком, языки пламени радостно затанцевали. Потолок резко снизился, камень сверху был похож на ломоть мяса: красный, украшенный мраморными прожилками; каменные сосульки свисали обильно – пробирались будто через инистую траву.
Продрались с жутким скрежетом. Лют, обливаясь потом и думая о возможных обитателях пещер, что с радостью полакомятся двумя дурнями, двигался еще осторожнее. Буслай тихо сопел позади, ему ничего не было видно, кроме подошв соратника, но случь чего – успеет уползти.
Глава девятнадцатая
Лют остановился, ткнул воздух факелом и принюхался.
– Вода? – подивился он.
– Добро, – пробухтел Буслай. – Ужас как пить хочется, не надо было есть луковицу.
Лют угрюмо промолчал и заскрипел железным ужом по дну пещеры, едва не стукаясь о потолок. Рука внезапно канула вниз, пальцы обдало влагой и холодом. Поспешно отдернув руку, услышал насмешливый всплеск.
Отсюда было не понять: озерцо или подземная река? Лют заколебался: есть ли у водоема дно? Нет, дно, конечно, есть, но как глубоко? В боевом облачении утонешь быстрее камня.
В пятках стало горячо, ноздри защекотало запахом паленого. Буслай вскрикнул:
– Лют, у тебя сапоги отчего-то загорелись!
«Дать бы по роже», – со злостью подумал Лют, рванувшись вперед. Потолок приподнялся, факел уткнулся в каменные складки, растопыренная ладонь пробила мокрый покров. Холод поднялся до локтя, ладонь уперлась в твердое, потревоженные камушки недовольно расползлись в стороны, впились острыми гранями. Под пятерней расползлось облачко мутной взвеси.
Лют протиснулся, шумно заплюхал по воде, замочил колени. Его сапоги довольно зашипели. Вода была зеленоватая, прозрачная. Лют заозирался по сторонам, тыча факелом. Чуть посветлело. Буслай, натужно кряхтя, свалился в воду, но чудом факел спас.
– Тьфу! Какая-то она противная, – пожаловался он Люту.
Лют нашарил взглядом расширяющийся тоннель и сказал мстительно:
– Это мертвая вода.
Буслай поднял тучу брызг, оскальзываясь, выбежал из водоема, уселся на пол и по-песьи отряхнулся.
– И ч-что теперь? – спросил Буслай со страхом.
Лют осторожно выбрался из зеленоватой речушки, проложившей узкое русло в толще камня, и сказал с подвыванием:
– Не боись, всем расскажу, что ты погиб геройски.
Буслай икнул от ужаса, его глаза остекленели. Лют не выдержал и громко расхохотался. Потом, глядя на обиженное лицо Буслая, захохотал пуще. Тот махнул рукой и присоединился.
Смех истаял гулким эхом. Лют осторожно поводил по воздуху догорающим факелом. В слабеющем свете виднелись бугристые стены, которые вроде бы расширялись. Лют оглянулся на водоем, и его лоб пошел складками.
– Что такое? – насторожился Буслай.
– Как возвращаться будем? Метки бы оставить.
– А чем?
Лют глянул укоризненно: вот именно, чем?
– Ладно, авось не пропадем. Ты обсох? Нет? Ничего, на ходу высохнешь.
Буслай неохотно поднялся, оперся на стену, стянул сапог с густым чмоком и выплеснул воду. Вылив воду из второго сапога, Буслай обулся, прищелкнул каблуком и скривился от тихого хлюпанья.
Взгляд его упал на стену. Гридень невольно отшатнулся, потом вгляделся пристальнее. Показалось, что в стене появилось злобное лицо, – аж холодок по хребту. Воин усмехнулся, легонько щелкнул ногтем по выступу, похожему на нос.
Бугристые складки ожили, ярко вспыхнули два камушка-глаза, и каменные челюсти громко сомкнулись рядом с пальцем. Буслай с воплем отшатнулся и догнал неспешно бредущего Люта. Лют посмотрел брезгливо на трясущегося, как ощипанная кура в мороз, гридня, спросил ехидно:
– Что кричал – пальчик прищемил?
– Вода? – подивился он.
– Добро, – пробухтел Буслай. – Ужас как пить хочется, не надо было есть луковицу.
Лют угрюмо промолчал и заскрипел железным ужом по дну пещеры, едва не стукаясь о потолок. Рука внезапно канула вниз, пальцы обдало влагой и холодом. Поспешно отдернув руку, услышал насмешливый всплеск.
Отсюда было не понять: озерцо или подземная река? Лют заколебался: есть ли у водоема дно? Нет, дно, конечно, есть, но как глубоко? В боевом облачении утонешь быстрее камня.
В пятках стало горячо, ноздри защекотало запахом паленого. Буслай вскрикнул:
– Лют, у тебя сапоги отчего-то загорелись!
«Дать бы по роже», – со злостью подумал Лют, рванувшись вперед. Потолок приподнялся, факел уткнулся в каменные складки, растопыренная ладонь пробила мокрый покров. Холод поднялся до локтя, ладонь уперлась в твердое, потревоженные камушки недовольно расползлись в стороны, впились острыми гранями. Под пятерней расползлось облачко мутной взвеси.
Лют протиснулся, шумно заплюхал по воде, замочил колени. Его сапоги довольно зашипели. Вода была зеленоватая, прозрачная. Лют заозирался по сторонам, тыча факелом. Чуть посветлело. Буслай, натужно кряхтя, свалился в воду, но чудом факел спас.
– Тьфу! Какая-то она противная, – пожаловался он Люту.
Лют нашарил взглядом расширяющийся тоннель и сказал мстительно:
– Это мертвая вода.
Буслай поднял тучу брызг, оскальзываясь, выбежал из водоема, уселся на пол и по-песьи отряхнулся.
– И ч-что теперь? – спросил Буслай со страхом.
Лют осторожно выбрался из зеленоватой речушки, проложившей узкое русло в толще камня, и сказал с подвыванием:
– Не боись, всем расскажу, что ты погиб геройски.
Буслай икнул от ужаса, его глаза остекленели. Лют не выдержал и громко расхохотался. Потом, глядя на обиженное лицо Буслая, захохотал пуще. Тот махнул рукой и присоединился.
Смех истаял гулким эхом. Лют осторожно поводил по воздуху догорающим факелом. В слабеющем свете виднелись бугристые стены, которые вроде бы расширялись. Лют оглянулся на водоем, и его лоб пошел складками.
– Что такое? – насторожился Буслай.
– Как возвращаться будем? Метки бы оставить.
– А чем?
Лют глянул укоризненно: вот именно, чем?
– Ладно, авось не пропадем. Ты обсох? Нет? Ничего, на ходу высохнешь.
Буслай неохотно поднялся, оперся на стену, стянул сапог с густым чмоком и выплеснул воду. Вылив воду из второго сапога, Буслай обулся, прищелкнул каблуком и скривился от тихого хлюпанья.
Взгляд его упал на стену. Гридень невольно отшатнулся, потом вгляделся пристальнее. Показалось, что в стене появилось злобное лицо, – аж холодок по хребту. Воин усмехнулся, легонько щелкнул ногтем по выступу, похожему на нос.
Бугристые складки ожили, ярко вспыхнули два камушка-глаза, и каменные челюсти громко сомкнулись рядом с пальцем. Буслай с воплем отшатнулся и догнал неспешно бредущего Люта. Лют посмотрел брезгливо на трясущегося, как ощипанная кура в мороз, гридня, спросил ехидно:
– Что кричал – пальчик прищемил?