Игнатушин Алексей. Псы, стерегущие мир

   – По-по-почти, – пролепетал гридень.
   Двинулись молча. Факелы горели ровно, но слабовато: скоро поперхнутся дымом, затлеют красными искрами. Пол в пещере был неровный, весь в бороздах, словно распахан огненным плугом. Стены ширились, и вскоре гридни почувствовали себя муравьями в опрокинутом ведре.
   Далеко впереди синел расплывчатый кружок – свет нежный, как лепестки васильков. Лют вздохнул: сейчас бы греться на солнышке, бегать по полю, срывать цветы для той… для той… Говорить ей ласковые слова, защищать, заботиться. А вместо того бредешь в холодном подземелье с затхлым запахом, ломаешь ноги на колдобинах.
   Буслай глянул по сторонам, сказал чересчур живо:
   – Смотри, стены дырами истыканы.
   В стенах зияли не только дыры, откуда могли вывалиться полчища каменных крыс или чего похуже, но и настоящие проходы, ведущие неведомо куда.
   Пятнышко синеватого света стало светить ярче, что было на руку: факелы догорали, язычки один за одним гасли с горестным вздохом, оставались лишь самые упрямые. Впереди смутно виднелся завал: глыбы странно гладкие, рельефные.
   – Лют, а чего мы здесь забыли? – спросил Буслай неожиданно.
   Лют посмотрел удивленно: все-таки лучше леса и полей ничего нет, вон, как поганые пещеры действуют!
   – Будто не знаешь, – фыркнул он в ответ.
   – Да-да, найти чудо-оружие, – закивал Буслай. – Но где его отыщешь? Горы-то огромные.
   – У встречных спросим, – отшутился Лют.
   Буслай вздохнул, факел в его руке опустился, огоньки посинели от натуги, полыхнули, но быстро угасли. Гридень отшвырнул рдеющую булаву, в темноте глухо стукнуло.
   – Лучше погибать с пользой.
   – Кто спорит, – протянул Лют.
   Буслай вздохнул мечтательно:
   – Эх, сейчас бы драться со степняками, честной сталью защищать Кременчуг, а не подлым колдовством. Ну что хорошего в ползании по проклятущим горам? Разве не лучше сразиться с доблестным супротивником? Степняки ведь воины лютые.
   Лют хотел согласиться, но с удивлением почувствовал отвращение к словам Буслая да и к нему тоже. Чему радуется – что на дом напали умелые бойцы? А если были бы слабые, то плакал бы? Да и доблесть степняцкая странная: налететь, порубить, пожечь, в полон угнать. Это что, и воров чтить?
   На миг представил, что и на дом Чаруни нападут такие вот, – и из дыры в груди резануло болью. Лют тряхнул головой, в черепе жарко бурлило, мысли метались смятенно. Проклятые пещеры! Ведь до сих пор уважал степняков за храбрость, отвагу, с некоторыми даже братался на Пепельном валу. Отчего стало гадливо?
   – Странный завал, – проник сквозь гвалт в голове голос Буслая.
   Лют поднял глаза, похлопал ресницами, не понимая, почему так темно. Под ноги упал огрызок факела, на полу шевелились красные светлячки, тянуло гарью.
   Синеватый свет освещал преграду скудно, только и понять, что велика и неровна: в одном месте до потолка, а в другом – в два человечьих роста. Камни, если это камни, чересчур гладкие на вид, прижаты друг к другу плотно, разрывов не видать.
   Лют приложил ладонь, словно схватил стальную пластину… теплую, будто недавно сошедшую с наковальни. Буслай прислушался: привычный гул пещер разбавился новым тягучим звуком – потоньше и чуть резче.
   Гридни одновременно попятились, в сумраке переглянулись – зубы слабо блеснули. Буслай спросил отчего-то шепотом:
   – Может, новый факел запалим?
   – Нет. Осталось мало, а сколько в темноте мыкаться – неизвестно.
   – Тогда перелезем?
   Лют задумался, сказал тихо:
   – Отчего не пройти боковым ходом?
   – А каким именно? – возразил Буслай чуть громче. – Я насчитал с полдюжины. И куда они ведут?
   Лют огрызнулся:
   – А этот куда?
   – Ну… Лучше идти прямо, начнем метаться – заблудимся или что похуже.
   Лют молча признал правоту. Подошел туда, где преграда ниже, поправил броню и меч, мешок с поклажей туго привязал к спине. Взгляд проник в темноту, едва подсвеченную синим светом, в поисках выступов, углублений, но бессильно соскользнул. Буслай пошарил ладонями по завалу, крякнул озадаченно:
   – До чего гладкие камни, уцепиться не за что. Ну ничего, на хитрый зад есть деревянный кол.
   – Чего? – не понял Лют.
   Буслай поплевал на ладони, сказал довольно:
   – Давно пора испытать бабкин молот в деле.
   Лют оглядел темную гряду с синеватой каймой, хмыкнул:
   – А то на псоглавах не испытал?
   Еле различил в темноте движение рук Буслая.
   – То не то.
   Лют смолчал. Буслай отцепил молот, болванка покружила в воздухе пробными взмахами. Лют с неясной тревогой следил за движениями. Не нравился ему этот странный завал – будто целиком из одного причудливого камня. Вдобавок теплого.
   Буслай крякнул, молот жадно обрушился на преграду. Гридни ожидали услышать треск камня, но раздался влажный хруст, и по лицам воинов ударили густые капли. Под сводами тоннеля заметался страшный рев. Стены испуганно задрожали, сверху посыпалась каменная крошка, пол взлягивал, как бешеный конь.
   От крика неведомого чудовища дрожали мышцы, кровь пенилась, глаза лезли на лоб и слезились. Загрохотало пуще, завал задергался, отсветы синего света исчезли, заслоненные гигантской тушей.
   – Бежим! – крикнул Буслай.
   Бугристый пол пакостно цеплялся за носы сапог, отбивал пятки. К лицам прильнула хладная волна, в ушах свистел ветер. В полной темноте они часто спотыкались. Буслай загрохотал железом и костями. Лют выделил его по жирным искрам кольчуги, схватил за что-то, рывком поднял, не обращая внимания на его протестующий возглас.
   Сзади усилился грохот, камни заскрипели и звонко посыпались с потолка. Зашумело, будто огромная глотка с жадностью втягивала воздух, пещера наполнилась трескучим ревом.
   В спину ударил свет. Лют увидел бугристый пол и на нем – две испуганные тени. В затылок дохнуло жаром. На бегу Лют обернулся и едва не распластался, как раздавленная жаба. Буслай дернул, потащил с руганью.
   Огненная река, клубясь оранжевыми складками, как поток, прорвавший плотину, быстро настигала. Кольчуги на спинах раскалились, волосы трещали от жара: вот-вот займутся пламенем. Мешок на спине Люта потемнел, пахнуло горелой кожей.
   Буслай едва расслышал за бешеным стуком сердца обреченную мысль: не уйти, не скрыться. Огонь настигал с ревом, от страшного жара трещала и лопалась кожа.
   За руку дернуло, плечевой сустав ответил хрустом, послышалось раздраженное:
   – Сюда, дурень!
   Черная ниша в стене бросилась навстречу, юркнули, как мышки в норку, в спины ударило кулаком раскаленного воздуха. Пламя с ревом мчалось дальше по тоннелю, плавя крепчайший гранит. Со стен текла горячая каша, в отнорок заглянул широкий оранжевый язык и злобно дернул Люта за волосы.
   Витязь хлопнул ладонью по затылку, как думающий дурак. Противно пахло паленым, воздух обжигал легкие, в груди было невыносимо горячо, холодная дыра будто исчезла. Рукой Лют подталкивал Буслая – дураку бы остановиться да поглазеть, невдомек, что кольчуга жжет ему пальцы: ряд колец загустел вишневым цветом, сквозь разрыв видна тлеющая рубаха.

Глава двадцатая

   За спинами потемнело, рев пламени стих, глуша шипение растаявшего камня, в отнорок ворвался яростный рык. Буслай против воли обернулся, сощурился в темноту, брови полезли на лоб: пол большой пещеры светился красным цветом, с желтой сердцевиной, будто раскаленный металл на наковальне.
   Лют пихнул, досадливо подул на пальцы.
   – Вперед! – сказал он шепотом.
   Узкие стены отнорка порскнули в стороны, гридни вывалились в округлую пещеру, через пару шагов подсветка расплавленного камня перестала разгонять тьму. Слух царапнул новый яростный вопль.
   В полной темноте только и видно красное пятно на спине Буслая. Лют поспешно шепнул, чтобы дурень снимал железную рубаху. Обливаясь по2том, сбросил свою, и горестный вопль вырвался у него при взгляде на мешок. Ладони захлопали по истлевшей коже, как по щекам впечатлительной девки, половина мешка осталась на пальцах жирными хлопьями.
   Достал из ошметков баклажку, плеснул чуток на кольчугу Буслая. Противно зашипело, и вишневый блеск растворился в темноте. Буслай принял баклажку, жадно хлебнул теплой воды, вернул. Лют тоже отпил, но немного. Дыхание у обоих сиплое, натужное, будто у простуженных стариков.
   – Что это такое было? – спросила темнота голосом Буслая.
   – Не знаю, – ответил Лют хрипло и присел на корточки, пальцами нашарив гладкое дерево. – Сейчас факел запалим, оглядимся.
   Ощупью из поясного кошеля он вытащил трут, и в темноте брызнули веселые искры.
   Мрак разбавился красным светом. Гридни отшатнулись и сжали оружие, уставившись с изумлением на высоченного витязя, облаченного в вороненый панцирь. Плащ, несмотря на безветрие, красиво колыхался, облик самого витязя был виден неясно. Тьму разгонял свет меча, будто выломанного из закатного неба. Шлем у воина был с причудливой личиной, а дышал он сипло – еще сильнее изможденных гридней.
   Воин прошел мимо, оскорбительно не обращая на них внимания. В красноватом свете Лют различил множество проемов в стенах. В одном таком черный воин и исчез.
   Стемнело.
   – Лют, это кто? – спросил Буслай свистящим шепотом.
   – Человек перехожий, – буркнул витязь, нашаривая упавший факел.
   – Но как он тут?..
   – Он тебе помешал? Сделал что? Тогда чего беспокоишься?
   Лют разжег промасленные тряпки, вручил Буслаю и в трепетном свете перебрал пожитки. Баклажки с водой можно привесить на пояс, оставшиеся факелы понести в руках, колдовские пожитки тоже упрятать в поясные кошели. Но куда деть еду?
   Пришлось наскоро закусить, остатки оставив в лохмотьях мешка. Буслай бодрился:
   – Ничего, с голоду не пропадем. На худой конец в пещерных озерах рыбки половим.
   Лют кивнул, перехватил факел и двинулся к проемам. Создалось впечатление, что они оказались на перепутье всех пещерных дорог – стены дырявые, как рубаха, ношенная сотню лет.
   Лют прошелся вдоль стен – у двух ходов пламя дрогнуло. Он застыл в нерешительности, кликнул Буслая:
   – Куда хочешь?
   Гридень без раздумий ткнул пальцем в левый ход. Лют кивнул довольно и пошел в правый. Буслай двинулся следом, обиженно сопя. Сознание посетила догадка, что Лют его оскорбил, но непонятно как.
 
   С каждым шагом все сильнее тянуло свежим воздухом, потом блеснуло знакомым синеватым светом. Лют осторожно высунулся из хода и оглядел пещеру, слабо освещенную дневным светом, бьющим в отверстие в потолке. Лют прикинул высоту и мысленно охнул. Это отсюда отверстие казалось кружком, размером с дно ведра, а на деле – два табуна в ряд пролезут.
   Буслай сзади шепнул:
   – Кажись, та пещера, которую… завал преграждал. Интересно, где этот завал сейчас?
   Лют всмотрелся, убрав факел за спину, и услышал рассерженное шипение:
   – Лют, я сапоги случайно-то, чё ты такой мстительный?
   – Отрыщь! – отмахнулся витязь.
   Освещалась пещера слабо. Хорошо был виден голубоватый камень – ближе к своду, а низ утопал в первородной мгле. Лют прислушался: тьма молчала – не было ни привычного гула, что давил на уши, ни звона подземных ручейков, – тишина звенящая.
   В стороне громыхнуло, донесся гулкий отзвук, будто великан топнул, под сводами раскатисто рыкнуло, но слабо, издалека.
   – Лют, долго стоять будем?
   – А куда идти? – огрызнулся витязь. – Ничего не видно.
   Буслай вздохнул, сказал с надеждой:
   – Может, что из бабкиного барахла приспособишь? Стрый говорил, там есть камушек светящий.
   Лют, к своему стыду, давно позабыл, что пояснял воевода, в памяти осталось немного. Значение разноцветных камушков начисто стерлось. Но он смутно припомнил, что есть светящий камешек… или слепящий…
   – Уверен, что мы не испаримся?
   – Нет, – ответил Буслай честно. – Но можно рискнуть.
   – Разве воин не должон уповать на сталь? – поддел его Лют с усмешкой.
   Буслай засопел, сказал тихонько:
   – Сталь – вещь добротная, но иногда можно воспользоваться поганым колдовством. Конечно, как вернемся, жертвы Перуну сделаю, чтоб не серчал.
   Лют подавил смешок. Вернуться, конечно, неплохо…
   Он осторожно порылся в кошеле. При свете факела на ладони блеснула разноцветная россыпь. Пальцами выудил светлый камешек, похожий на кусок застывшего солнечного света.
   – Этот?
   – Вроде.
   – И что с ним делать?
   Буслай замялся, скользнул смятенным взглядом на стены отнорка.
   – Ну, пошепчи.
   Лют ссыпал камни в кошель, на светлый камень глянул подозрительно и, краснея от стыда, буркнул:
   – Свети, что ли.
   Буслай выдохнул разочарованно: грани камушка весело сверкали отраженным светом факела, но сам светить он не желал.
   – Может, бросить, ну, как наш дурак в ущелье?
   Лют наморщил лоб, прицельно посмотрел в темноту пещеры, потом озлился и тряхнул головой. Буслай глянул удивленно.
   – Пойдем, – буркнул Лют. – Хватить корчить из себя баранов.
   Буслай шагнул за соратником, с тоской посмотрел на проем в потолке. Носок запнулся о твердое, пальцы ожгло болью.
   – Потише ты, – сказал Лют недовольно.
   Буслай притих, даже дыхание задержал, шел тише тени. Лют без толку пялился по сторонам, но в свете факела стен не было видно. А пол пещеры разглядишь, только если уронишь палку с промасленными тряпками.
   Вдалеке громыхнуло, треск камня слился с животным ревом. Мерно забухало, словно долбили скалу большущим молотом. Пол дрожал, ноги гридней ходили ходуном.
   – Что за?.. – крикнул Буслай.
   – Бежим в укрытие, – ответил Лют хрипло. – Переждем.
   Слова заглушил страшный рев, за спиной разлилось море огня – далековато от них, но пахнуло жаром, глаза вмиг высохли и заныли, будто их засыпал песок. Грохот участился, от каждого шага подземного чудища гридней подбрасывало. Пятки отшибло тупой болью. Факел упал и быстро потух, в темноте запрыгали красные пятнышки. Во мраке пещеры сверкнули шесть звезд, горевших лютой злобой и ненавистью. Уши заложил довольный вопль.
   Сердце обмерло от знакомого звука всасываемого воздуха. Лют застонал от бессилия и с ненавистью уставился в сверкающие три пары глаз. В голову бросилась горячая волна, в жилах закипело, тело затрясло, словно осину в ураган, рот распахнулся в яростном крике.
   Камушек вылетел из ладони и зарылся в черных бархатных складках.
   – Давай! – заорал Лют неистово. – Гори все огнем!
   Шесть звезд померкли в свете ярого пламени. Гридни потрясенно увидели огромную тушу, напоминавшую замшелую скалу с тремя кривыми деревьями – змеиными головами. Из оскаленных пастей густым потоком вырывалось пламя.
   Чудище выплевывало огненную реку. Передние лапы его прижимались к чешуйчатой груди, сверкали когтями. Кожистые крылья, размером с крышу амбара, воинственно развернулись.
   Тцар-Змей уставился на гридней тремя парами глаз, полными лютой злобы: бурная огненная река вскоре поглотит букашек и пепла не оставит.
   Камушек, брошенный Лютом, упал, суетливо подпрыгнул, воины с криком прикрыли ослепленные глаза. Стена чистейшего огня двинулась навстречу огненной реке, сшиблась с ревом, и оранжевые клубы бессильно отскочили.
   Горыныч рявкнул изумленно, головы на длинных гибких шеях переглянулись. Белоснежная волна ударила в чешуйчатую грудь, впиталась в могучее тело и исчезла. Тцар-Змей заорал дико, в его нутре вспыхнула чудовищная боль. Ошеломленные гридни увидели слабый свет, шедший изнутри чудовища, – будто огонь прикрыли пергаментом.
   Раздался грохот, в лица гридней плеснула кипящая кровь. Они заорали вслед Горынычу, катаясь по полу. Пещера ярко осветилась – тугая плоть Тцар-Змея горела ровно, как погребальный костер светлого князя.
   Рядом с воинами что-то гулко шлепнулось и зашипело. Лют, морщась, глянул и поспешно вскочил на ноги. Толстая, как бревно, шея судорожно дергалась, из рваной раны толчками выплескивалась парующая кровь. Зубастая пасть страшно щелкала.
   Лют заглянул в глаза, искаженные бешенством, – даже сейчас до чудища не дошел предсмертный испуг. Витязь отшатнулся от зубов длиной с локоть и крепко сжал костяной гребень. Это была явно главная голова – вон какая массивная, нарядная.
   Обрубок шеи метался по полу, брызги горячей крови расплескивались в стороны. Лют с трудом вытащил меч. Острие с хрустом пробило нежную кожу под треугольным подбородком. В пасти заблестел новый зуб. Голова зарычала. Лют схватил костяной гребень двумя руками и с силой дернул вниз.
   Рукоять меча звонко стукнулась о пол. Лезвие с отвратительным хрустом пробило череп. Голова ощерилась влажной трещиной, ровно сочная тыква лопнула. Обрубок дернулся и наконец затих.
   Буслай с трудом встал, в его глазах отражался громадный костер: Тцар-Змей горел охотно, будто его мясо и кровь были пропитаны горючим маслом. Лют уперся ногой в покореженную шею и потянул меч. Лезвие неохотно выползло. С клинка падали тягучие капли, лезвие дымилось.
   Лют забеспокоился об оружии – как-никак узорчатая сталь была вручена ему за подвиг, – вытер поспешно рукавом. Глянул на горящий остов, скривился.
   Буслай отвел взгляд.
   – Проклятое колдовство, – пробормотал он.
   Лют устало кивнул: верно, колдовство виновато, что из памяти стерлись слова Стрыя. Подумал, что было бы, если б сказал тогда «гори» вместо «свети», и ему стало дурно: челюсти противно заныли, в животе смерзлась градина.
   Буслай пошарил взглядом по освещенной пещере: обшарпанные стены из различных пород камня, темные пятна, словно брызгали густые потоки крови, обломки костей, выбелившие дальний угол, как покосное сено, у стены с красноватыми прожилками искрился огненными блестками водоем. Сказал торопливо:
   – Вон там лаз и, похоже… ступеньки.
   Лют вздохнул: может, он рано огорчается, и существа, сделавшие грубую лестницу в стене пещеры, окажутся миролюбивыми, но рука невольно стиснула черен. Гридни молча двинулись, слыша за спинами ровный треск горящей плоти, откуда несло жаром и мясной гарью.
   Буслай обернулся, успел увидеть, как соскользнул пласт плоти, обнажив толстенные ребра, занятые огнем, и улыбнулся злорадно. Лют с удивлением взглянул на смеющегося гридня.

Глава двадцать первая

   Гридни осторожно поднялись по ступенькам: мышцы ныли от напряжения, натянутые канаты нервов едва не лопались. К запаху гари и затхлости подземелья добавилась новая струя: нечистая, подпорченная дымом. Воины переглянулись и двинулись вверх так медленно, что улитка бы изнылась, ожидая их на последней ступеньке.
   Треск горящей плоти и сиплое дыхание гридней постепенно заглушили звуки ударов, обрывки слов, мерный шум – спутники… города. Осторожно высунулись из проема и разом распахнули рты.
   Пещера Тцар-Змея в сравнении с этой казалась мышиной норкой. Из невообразимо высоких сводов росли светящиеся голубоватым светом сосульки. Дома расположились ярусами и были укреплены на стенах, как огромные грибницы. Форма домов казалась странно приплюснутой, словно на ящик положили блин. На дне пещеры жилища стояли гуще и богаче: видать, у пещерников своя знать. Город ярко освещался диковинными светильниками, схожими с теми, что были в Кряже. Но гораздо, гораздо большими по размеру.
   Пещера разрезалась зеленоватым клинком реки, каменные мосты через реку были перекинуты часто – широкие, два воза пройдут. И при беглом осмотре было заметно, что по одну сторону стоят дома большей частью жилые, а на другой половине жилья не видно под густым покрывалом сизого дыма. Оттуда лился нескончаемый грохот, лязг, треск, посвист.
   – Что за диво? – вскрикнул Буслай.
   Лют шикнул и подобрал челюсть, которую тут же пришлось придерживать рукой – когда он вгляделся в мельтешащих обитателей. Буслай зажал рот ладонью и забубнил ругательства.
   Пещерники на вид были нескладные, неказистые, головы грубой формы, сплошь лысые, от вида серой кожи пробрал холодок. Некоторые пещерники отливали чернотой. С расстояния лиц было не разглядеть, но гридней посетило чувство какой-то неправильности. Одежа выглядела странной, похожей на кольчуги мелкого плетения, длинной – до колен. Лют ахнул от скорости, с какой пещерники двигаются, вгляделся и ахнул громче.
   – Что такое? – спросил Буслай обеспокоенно.
   – Ты видел одежу, где рубаха и штаны едины? – сказал Лют севшим голосом. – Да еще штанины до колен. Срамота! И девки так ходят?
   Буслай сказал недоуменно:
   – Отсюда наверняка не скажешь, но, по-моему, девок у них нет.
   Лют посмотрел как на юрода, Буслай поспешно поправился:
   – Значит, по домам сидят, как и надлежит. Во народ, крепки устои!
   Лют осмотрелся: к лазу в пещеру Горыныча вела широкая лестница, ступеньки были вытесаны грубо, низ терялся далеко на дне, в дымной поземке. Рядом стояла караульная будка, хотя, кто разберет нелюдей, могут и княжий терем устроить. Вдоль стены были укреплены светильники, в широких плошках горело темное масло, и лестница ярко освещалась.
   – Интересно, – протянул Буслай задумчиво, – врыколак на Горыныче застрял или в городе?
   Лют пожал плечами:
   – Тцар-Змей любил огоньком побаловаться, вот уж сумел благую стихию испоганить! Но и мельничный одноглаз встретил смерть не в пещере.
   – С чего решил?
   Лют молча ткнул пальцем в дальний конец города, где дома почтительно расступались перед гладкой плитой. Широкие ступени вели вверх, на каждой – по светильнику. Лестница упиралась в ворота, даже отсюда казавшиеся массивными и несокрушимыми. Они блестели полосками металла. И маленькими точками на ступенях виднелись стражи.
   – Думается, за теми вратами сокровищница? – сказал Лют рассудительно. – Или…
   Буслай вскинул брови:
   – Что – или?!
   Лют глянул в изможденное, опухшее от ударов лицо и грустно улыбнулся:
   – Пожуем – увидим.
   Двинулись по ступеням осторожно, словно бесплотные духи, напряженно глядя на конец лестницы: не выйдет ли кто из караулки?
   От грохота рабочего посада заложило уши. Голова отзывалась на каждый удар сполохом боли, будто забивали в череп гвозди. Воздух погустел и обдирал ноздри, в горле першило, тело окуталось дурной легкостью.
   Буслай закашлялся в кулак, рожу перекосило, будто ел мокрую золу.
   – Что за пакость?
   Лют осторожно втянул воздух, в груди мучительно горело, лишь слева по-прежнему ныла холодом рваная дыра. Глаза слезились, нос забился жгучей массой, нутро начало бунтовать.
   – Похоже, здесь живут волоты, – сказал он гнусаво.
   Буслай вскинул брови, сказал таким же гнусавым голосом:
   – Я думал, волоты с крылами.
   Лют отмахнулся:
   – То велеты. Волхвы баяли, что волоты живут не только в пещерах, но всюду отравляют воздух дымом кузниц. Бывало, целые села вымирали от мора и лихорадок.
   Буслай задержал дыхание, глаза стали круглыми, как у обманутого совенка, лицо покраснело. Лют посмотрел осуждающе и зашагал вниз, уткнувшись в рукав. Буслай догнал – морда смущенная, также прикрывается рукавом.
   – Лют, а чего ты волхвов слушал? Было желание колдовать?
   Лют всхрапнул оскорбленно, слезящиеся глаза налились кровью.
   – Что несешь? – спросил он обидчиво. – Полежи с мое изрубленным, когда за день несколько раз попеременно тянет то в Навь, то в Явь. Что мне делать было, как не слушать россказни лекарей и волхвов?
   Буслай устыдился и покраснел гуще раскаленной в горне болванки.
   Под конец спускались медленно, глаза бегали, как белки в колесе, – высматривали опасность.
   Грохот стоял оглушающий, в черепе постоянно дергалось и брызгало кровью, пару раз сплюнули солоноватые сгустки. Неудивительно, что не слышали рева Горыныча – тут мыслей не слышно!
   Невысокое округлое здание, накрытое плоским ломтем камня, стояло в зыбкой пелене сизого дыма, густого, как сметана. Окон в видимой стене не было, но на тропу, идущую сбоку, падал желтоватый отсвет – явно окно открыто.
   Осторожно шмыгнули под защиту стены, переглянулись, улыбнулись невесело. В таком грохоте можно песни петь, а они крадутся, как лисы в курятник. Приложили ухо к стене: камень противно дрожит, пропуская внутреннюю силу металлического грохота. Зубы разом заныли. Не понять: есть кто внутри?
   Лют рассерженно тряхнул звенящей головой, похлопал Буслая по крупу. Гридень глянул недовольно, прижался к стене боком, переломился в поясе. Лют ловко взобрался на крышу. Буслай вцепился в протянутую руку и вскоре развалился на плоской крыше. Вот строят, чудаки!
   – Что будем делать, Лют?
   Сказал негромко – орать было опасно. Витязь прочитал по губам и нахмурился.
   – Не знаю. Глянь – их туча, мельтешат со скоростью стрелы, уродцы. Если они засыпают, то проберемся через город. Попробуем ворота открыть.
   – А если сокровища в городе, а за вратами выход на поверхность?
   Лют замялся, в грудь проник холодок неуверенности, подкатила тоска: в горах можно ползать до конца времен. Но если о сокровищнице складывают байки, то вряд ли она в совершенно недоступном месте. Кто-то ж вызнал про нее. Или наврал…
   Витязь тряхнул головой, как ужаленный конь гривой, челюсть нагло выпятилась до хруста связок, глаза загорелись бараньим упрямством.
   – Сокровища там, – заявил он твердо.
   Буслай кивнул и отвел взгляд. В конце концов, нужно меньше размышлять, не мудрецы ведь, да и вредное это дело. Едва задумались о месте клада, как решимость испарилась. Необъятность границ поиска вгоняла в ступор. Лучше напролом, ни о чем не задумываясь, может, что и выйдет.