Страница:
Повелитель, оттолкнувшись от седла, пластается в воздухе. Защитник тычет копьем в синее небо, словно хочет острогой проткнуть рыбу. Степняк небрежно отмахивается мечом и приземляется в гуще воинов, под его коленями противно хрустит грудь словенина. Алтын снова рычит, и мечи в его руках превращаются в размазанные полосы.
Сзади опасливо кричат, ржут кони, яростно бранятся, звенит железо: на помощь Повелителю скачут два десятка степняков. Закипает сеча. Поливая каждый шаг кровью, захватчики медленно продвигаются.
Сомчей выполняет обходной маневр: лицо хмурое, по щекам катятся слезы – он потерял больше половины воинов. Выходка Повелителя не остается без его внимания. Сомчей, вскинув руку, призывает уцелевших следовать за ним и натягивает поводья.
– Нет, Сомчей, – раздается в голове повелительный голос. – Скачи ко рву, вырывай проклятые колья и вгрызайся в войско!
Полководец крутит головой и мнет висок. Голос Повелителя звучит так ясно, будто он находится в шаге.
Тело переполняет ярая сила, кровь, пенясь, струится по жилам раскаленным металлом. Оглядывается: у воинов глаза горят неистово, бесстрашно.
– Вперед!
Отряд грохочет по окровавленному полю. Над головами свистит железноклювая стая, кто-то, вскрикнув, растягивается на земле.
Арканы заполняют воздух густой сетью. Колья выворачивает из земли, в деревянном оскале зияет широкая щербина. В отместку бьют сулицы – разъяренные упорством степняков, защитники швыряют их сильно и точно.
Кочевники кричат в голос. Земля вздрагивает от тяжких ударов и быстро разбухает от крови. Конь Сомчея, визжа, заваливается набок: широкий наконечник срубил ему ногу в суставе.
Полководец ловко спрыгивает и чавкает сапогами по вязкой жиже. Тут же хватает повод лошади и взлетает в пустое седло.
– Вперед! – рявкает он уцелевшим.
На последнем издыхании кочевники припускают по дну рва: в этом месте, менее глубоком, с пологим обрывом, защитники проглядели недочет, да и трудно это заметить, разве что с воздуха.
Конная лава налетает на защитников. Выставленные в спешке копья отбрасывает в сторону. Скрежет ударов сливается с предсмертными криками.
На стенах ахают. Яромир мигом оценивает опасность и ругается. Стрый грохочет напряженным басом:
– Изволишь идти на подмогу, князь?
Яромира колют пристальные взгляды князей, и он дергает плечом:
– Рано. Сейчас увязнут, перебьем. А тех помощничков, что уже скачут, забросать стрелами!
На поле вбегает резерв степняков, равный по количеству войску, ринувшемуся в атаку первым. Как по команде они устремляются к бреши, пробитой Сомчеем.
Вид павших соратников ярит до крайности, воздух стонет от воинственных кличей, темнеет от ненависти к презренным трусам, огородившимся зубастым рвом.
Али-Шер скачет вдоль укреплений, прижимаясь к краю рва, чтобы не достал залп стрелков. Отряд медленно, но неумолимо прореживают сулицы. Замысел Повелителя понятен: героической вылазкой отвлечь внимание на себя, а Сомчея пустить в уязвимое место укрепления – пробить брешь, куда устремится резерв. Обидно, что на долю Али-Шера остается роль приманки: ловить вражьи дроты, держать в напряжении.
А он справился бы не хуже Сомчея, которому давно пора на покой – освободить дорогу молодым и ярым!
– Прикрой резерв стрелами, Али-Шер, – раздается в голове могучий голос.
Полководец едва не падает с седла. Мимо свистит сулица. Степняк, спохватившись, отдает команду. Скрипят короткие луки кочевников, головки стрел упираются в небо.
До того конники выцеливали жертву в рядах мечников и пускали скупые стрелы, радуясь удачному попаданию, но чаще деревянные цветки распускались в подставленных щитах.
Рой стрел перелетает пеших воинов и падает на вражьих стрелков.
Защитники вскрикивают, сыплется брань. Погибшие валятся под ноги соратникам. Впервые стрелкам нанесен урон. Мощный залп, готовый смести степняцкий резерв, задерживается.
Десятники обрушиваются на стрелковые ряды с криками. Тетивы скрипят, спешно уходя за ухо. Правщик залпа, обслюнявив палец, орет:
– Бей на три пальца левее!
Над стрелками мелькает крылатая тень и хищно клекочет. С безоблачного неба падает темный валун. Камень обрушивается на стрелков, вбивает несчастного в землю. Коротко полыхает, страшно свистит. Острые осколки валуна кромсают бронированную плоть, словно куски теста. Остальные стрелки вздрагивают, пуская стрелы в никуда.
Степняцкий резерв вламывается в брешь, стаптывая передние ряды и тесня защитников к стенам.
Яромир смотрит на Вольгу с бешенством, но волхву не до того: лицо страшно напряжено, на лбу и висках вздуты жилы, пахнет опасной чародейной мощью. Глаза кудесника закрыты, сам кудесник полностью сосредоточен: скажешь чего-то – и неизвестно, что случится.
Ратьгой, досадливо крякнув, топорщит пальцами бороду и гневно сверкает глазами. Стрый, поймав взгляд князя, молча поворачивается и топает сапожищами по ступеням.
Ратьгой кидается следом, но князь его удерживает, спокойно встретив гневный взор, и качает головой как маленькому. Воевода сникает.
– На диво сильны, – заключает князь Годун. – Яромир, неужто не устоим?
На страхополоха фыркают, шикают. Князь Силослав, могучий, статный муж, бурчит брезгливо:
– Ну, если в войске хоть с десяток таких трусов – нет.
Годун багровеет:
– Я не…
– И мы тоже, – спешно вмешивается Яромир. – Спокойно, разве не продумали такой случай? Да, случилось раньше, чем думали, но ведь война.
Князья кивают, на сечу они смотрят с пасмурными лицами, их глаза горят гневом.
Стрый спускается со стены. Гором нетерпеливо ржет, под копытом хрустит лага мостовой. Воевода с высоты седла оглядывает конный отряд, запрудивший улицу перед воротами. Из ножен с хищным шипением вылезает железное стропило.
– Наш черед, – гремит могучан мужественным голосом. Конники с восторгом смотрят на несокрушимого воеводу, в предчувствии битвы кровь кипит. – Пойдем, вразумим неразумных!
Смех великана заглушает скрип открываемых ворот. Конное войско, небольшое, в сотню воинов, неспешно выезжает за стену. Шагом минуют защитный ров по узкому деревянному мосту. Галопом мчатся сквозь яблоневый сад, с холма скатываются блестящей рекой. Теснимые защитники, радостно крича, поджимают, отбрасывая степняков.
Ряды мечников и копейщиков расступаются широкой просекой. Стрый врывается первым: в руке солнечный столб брызжет оранжевыми искрами. Сердца защитников исполняются благоговения: воевода будто Перун, спустившийся с небес.
Конница схлестывается с кочевниками. Стрый ревет голодным медведем, громадный меч описывает круги. Вокруг воеводы хлещут кровавые буруны.
Степняки дрогнули, боевая ярость, подогреваемая примером Повелителя, испаряется. В считанные мгновения их сминают, размазав по земле, уцелевшие откатываются к краю рва.
Стрелки выдают последний залп, сноровисто хватают пуки стрел и пристраивают луки в чехлах. Неспешно поднимают павших и раненых.
– Двинули в город! – командуют воеводы.
Воины передних рядов, успевшие обагрить оружие, отступают. Вперед выходят свежие, а первые не спеша, с достоинством отходят за стрелками в город.
Алтын рвет и мечет, поняв подлый замысел Яромира: рано или поздно степняки расширят бреши, завладеют полем, пешим все же тяжко против конных. И подлец поспешно отступает, пока воины не завязли в рубке, ведь сражаться за стенами куда легче.
Повелитель бросается на отступающих. Резкими прыжками он оказывается у шеренги – рубит выставленные копья, его мечи свершают кровавую жатву. Строй давит живой силой, и бесстрашный степняк отлетает.
– Ко мне! – слышит каждый степняк приказ Повелителя.
Али-Шер направлялся на подмогу неумехе Сомчею, но, резко развернувшись, устремляется на выручку Повелителя, что совершил невозможное: с десятком всадников не только выстоял, но и потеснил лесных дикарей!
Стрый подмечает большой отряд, грозящий смять отступающих, а там и ворваться в открытые ворота. Гикает. Гором мчится быстрее ветра, за спиной запоздало топают кони соратников.
Воздух крутится мутной воронкой, взлетают комья земли. На ров налетает смерч, колья брызгают мелкой щепой. Воздуховорот расширяется и догоняет отступающих. Воины прикрывают лица от секущей глаза пыли, их тела начинает затягивать в воздушный жгут.
Гридень заполошно вскрикивает, ноги отрываются от земли… Воздушные жернова перемалывают в кашу.
Вольга хрипит, на лбу лопается жила. Кровь течет темным ручьем, отяжеляя бровь, глаз скрыт под красной пленкой. Воздуховорот исчезает, осыпаясь пылью, воины злорадно кричат. Князь украдкой утирает кудеснику кровь краем драгоценного корзно.
Волхв сжимает кулаки – посох, скрипя, бьет по площадке. Очевидцам чудятся золотистые змейки, охватившие на миг верх палки.
А на поле, в мутных лужах, что сухая земля впитывает неохотно, бурчат, бурлят пузыри. Земля проседает, став жидкой, как овсяная каша. В глубине клокочет и выстреливает комьями.
Из грязевой ямы с глухим ревом вылетают огромные человекоподобные фигуры. Тела трех великанов покрыты рябью, потоки грязи стекают на землю, при каждом шаге брызжа жидкими комочками.
Степняк замечает чудищ и дергает поводья. Глиняша с утробным ревом пластается в воздухе жидкой струей, обмазывая всадника от макушки до копыт. Степняк под покровом грязи судорожно дергается. Сквозь глину глухо пробиваются крики. Затем глиняша неуловимо стекает на землю в облике великана, а сзади рушатся скелеты человека и коня.
Глиняши азартно кидаются на степняков. В поле, вздымая клубы пыли, падают обглоданные костяки. Кочевники кричат в ужасе, порская от глиняш, как стайка мошек от взмаха ладони.
Глиняши недовольно рыкают, на смазанных непрестанными потеками грязи головах проглядывают темные провалы. Грязевые великаны кидаются друг к другу. На миг получается большая куча грязи. И вот на траву падает громадная тень: чудище, утробно урча, гигантским прыжком настигает убегающих. Всадники застывают выточенными фигурками.
Грязевая волна опадает с гладких скелетов, вновь оборачиваясь тремя человекоподобными фигурами. Глиняши устремляются к новым жертвам.
Степняк в ужасе вбивает пятки в конские бока, животное стремительно скачет. В спину кочевника дышит жаром и чудовищно взревывает. Из земли вылетают столбы огня, в оранжевых складках мелькают нечеловечьи лица. Огненные клинки вонзаются в грудь глиняшам. С хрустом грязевые потоки застывают сухой коркой. Порыв ветра опрокидывает глиняные столбы, и в траве теряется туча черепков.
Отряд Стрыя схватывается грудь в грудь со степняками. Сила сталкивается с лютой ненавистью и невероятной яростью. Кочевники орут безумно, глаза горят опасным светом. Сабли скрещиваются с мечами, выпуская сизые искры. Воевода молниеносно бьет мечом, будто траву косит, воздух полон кровоточащими обрубками, железными обломками…
Алтын холодно глядит на башнеподобного воина, с удивлением чувствуя беспокойство. Внутри что-то шепчет осторожно: держись подальше, пока.
Повелитель направляет коня на прорыв. Рубит неумелого всадника, встречается взглядом с отступающими защитниками. В брешь прорывается десяток степняков, устремляясь за вождем. Ветер срывает с сабель тягучие капли.
Повелитель довольно хохочет: ротозеи, вот она, дорога в город! Сейчас стопчет отступающих, прорвется к открытым воротам по мосту и устроит резню в городе. Продержится один, сколько надо, пока не подоспеет подкрепление.
От брошенного в сторону взгляда улыбка исчезает. Резко натягивает поводья. Конь жалобно хрипит, оседая крупом, покорно разворачивается. Безжалостный рывок поднимает на ноги, в оскаленное лицо Алтына бьет ветер, перед глазами страшная картина окруженного, израненного Сомчея.
– За мной! – рычит он прорвавшемуся десятку. – Держись, брат!!!
Замешкавшиеся защитники слышат за спиной грозный топот. Многие продолжают рубить степняков, особо стремясь достать израненного статного воина. Другие с любопытством оборачиваются, их лица искажает ужас.
Алтын топчет воинов и, грозно рыча, прорубает кровавую просеку. Глаза в страхе расширяются, заляпанный черен вылетает из ладони. Кольчуга на спине гридня, готового добить Сомчея, брызжет кольцами.
Отряд защитников порублен. Ярость переполняет степняков – они не останавливаются, пока поле не усеивается дрожащими кусками. Алтын подхватывает падающего полководца и переносит в седло.
– Держись, брат!
Сомчей через силу улыбается и обмякает.
Повелитель направляет коня прочь от стен. Оглядывается, и его лицо перекашивает злоба. Конный отряд защитников отбросил доблестных сынов степи. Какой позор!
Пешие воины неспешно исчезают в распахнутых воротах, конники, замыкаемые великаном на угольной горе, бросаются под защиту стен. Кочевники с улюлюканьем кидаются следом.
Гором, простучав копытами по мосту, скрывается в воротах. Створки скрипят, сближаясь. В мост впивается стая горящих стрел, дерево мигом окутывается пламенем – необычайно жарким, прожорливым. Мост сгорает, как сухой лист. На дно рва сыплются жирные черные хлопья.
Степняки суются в яблоневый сад. Из центральных вежей летит туча стрел, и часть всадников превращается в громадных ежей. Остальные бессильно откатываются.
Земля раскрывает черные губы – с жуткими криками и хряском кони мигом исчезают в бездонных ямах. В глубине земли довольно ворчит, и края ямы смыкаются.
Стены Кременчуга содрогаются от ликующих криков: пусть степняки захватили поле и теперь смогут вести осаду, но их полегло столько, что и самые стойкие устрашатся и побегут с позором. А если нет – что ж, городские стены неприступны, пусть потыкаются.
Алтын зло поджимает губы. Степняки, повинуясь воле вождя, отходят от подступов к городу. Поле от ровного стука копыт дрожит.
Всюду лежат располосованные, раздавленные воины. Некоторые жутко стонут, судорожно дергаются. К раненым подъезжают, соскакивают с седел. Безнадежным деловито режут глотки, остальных перекидывают через седла и осторожно везут в стан.
Повелитель глядит на павших безразлично. Сильнее жжет досада, что не прорвался в город. Но ничего, он долго ждал, подождет еще чуть.
Сомчей от резкого толчка приходит в себя и сдавленно стонет. Алтын замедляет бег коня, смотрит с участием. Полководец бледно улыбается.
Сзади вопят:
– Повелитель, позволь нагнать тебя.
Али-Шер, пришпорив коня, догоняет Повелителя и едет рядом, косясь с презрением на бледного Сомчея.
– Повелитель, мы преодолели первый рубеж обороны земляных червей, но не слишком ли дорогой ценой? – спрашивает робко.
Алтын, осмотрев залитого кровью военачальника, говорит холодно:
– Нет. Я предупреждал: легкой прогулки не будет. Слабые легли, но лучшие остались. Теперь запрем их в клетке, где ухитряются жить. Пусть задохнутся нечистотами!
Глава третья
Сзади опасливо кричат, ржут кони, яростно бранятся, звенит железо: на помощь Повелителю скачут два десятка степняков. Закипает сеча. Поливая каждый шаг кровью, захватчики медленно продвигаются.
Сомчей выполняет обходной маневр: лицо хмурое, по щекам катятся слезы – он потерял больше половины воинов. Выходка Повелителя не остается без его внимания. Сомчей, вскинув руку, призывает уцелевших следовать за ним и натягивает поводья.
– Нет, Сомчей, – раздается в голове повелительный голос. – Скачи ко рву, вырывай проклятые колья и вгрызайся в войско!
Полководец крутит головой и мнет висок. Голос Повелителя звучит так ясно, будто он находится в шаге.
Тело переполняет ярая сила, кровь, пенясь, струится по жилам раскаленным металлом. Оглядывается: у воинов глаза горят неистово, бесстрашно.
– Вперед!
Отряд грохочет по окровавленному полю. Над головами свистит железноклювая стая, кто-то, вскрикнув, растягивается на земле.
Арканы заполняют воздух густой сетью. Колья выворачивает из земли, в деревянном оскале зияет широкая щербина. В отместку бьют сулицы – разъяренные упорством степняков, защитники швыряют их сильно и точно.
Кочевники кричат в голос. Земля вздрагивает от тяжких ударов и быстро разбухает от крови. Конь Сомчея, визжа, заваливается набок: широкий наконечник срубил ему ногу в суставе.
Полководец ловко спрыгивает и чавкает сапогами по вязкой жиже. Тут же хватает повод лошади и взлетает в пустое седло.
– Вперед! – рявкает он уцелевшим.
На последнем издыхании кочевники припускают по дну рва: в этом месте, менее глубоком, с пологим обрывом, защитники проглядели недочет, да и трудно это заметить, разве что с воздуха.
Конная лава налетает на защитников. Выставленные в спешке копья отбрасывает в сторону. Скрежет ударов сливается с предсмертными криками.
На стенах ахают. Яромир мигом оценивает опасность и ругается. Стрый грохочет напряженным басом:
– Изволишь идти на подмогу, князь?
Яромира колют пристальные взгляды князей, и он дергает плечом:
– Рано. Сейчас увязнут, перебьем. А тех помощничков, что уже скачут, забросать стрелами!
На поле вбегает резерв степняков, равный по количеству войску, ринувшемуся в атаку первым. Как по команде они устремляются к бреши, пробитой Сомчеем.
Вид павших соратников ярит до крайности, воздух стонет от воинственных кличей, темнеет от ненависти к презренным трусам, огородившимся зубастым рвом.
Али-Шер скачет вдоль укреплений, прижимаясь к краю рва, чтобы не достал залп стрелков. Отряд медленно, но неумолимо прореживают сулицы. Замысел Повелителя понятен: героической вылазкой отвлечь внимание на себя, а Сомчея пустить в уязвимое место укрепления – пробить брешь, куда устремится резерв. Обидно, что на долю Али-Шера остается роль приманки: ловить вражьи дроты, держать в напряжении.
А он справился бы не хуже Сомчея, которому давно пора на покой – освободить дорогу молодым и ярым!
– Прикрой резерв стрелами, Али-Шер, – раздается в голове могучий голос.
Полководец едва не падает с седла. Мимо свистит сулица. Степняк, спохватившись, отдает команду. Скрипят короткие луки кочевников, головки стрел упираются в небо.
До того конники выцеливали жертву в рядах мечников и пускали скупые стрелы, радуясь удачному попаданию, но чаще деревянные цветки распускались в подставленных щитах.
Рой стрел перелетает пеших воинов и падает на вражьих стрелков.
Защитники вскрикивают, сыплется брань. Погибшие валятся под ноги соратникам. Впервые стрелкам нанесен урон. Мощный залп, готовый смести степняцкий резерв, задерживается.
Десятники обрушиваются на стрелковые ряды с криками. Тетивы скрипят, спешно уходя за ухо. Правщик залпа, обслюнявив палец, орет:
– Бей на три пальца левее!
Над стрелками мелькает крылатая тень и хищно клекочет. С безоблачного неба падает темный валун. Камень обрушивается на стрелков, вбивает несчастного в землю. Коротко полыхает, страшно свистит. Острые осколки валуна кромсают бронированную плоть, словно куски теста. Остальные стрелки вздрагивают, пуская стрелы в никуда.
Степняцкий резерв вламывается в брешь, стаптывая передние ряды и тесня защитников к стенам.
Яромир смотрит на Вольгу с бешенством, но волхву не до того: лицо страшно напряжено, на лбу и висках вздуты жилы, пахнет опасной чародейной мощью. Глаза кудесника закрыты, сам кудесник полностью сосредоточен: скажешь чего-то – и неизвестно, что случится.
Ратьгой, досадливо крякнув, топорщит пальцами бороду и гневно сверкает глазами. Стрый, поймав взгляд князя, молча поворачивается и топает сапожищами по ступеням.
Ратьгой кидается следом, но князь его удерживает, спокойно встретив гневный взор, и качает головой как маленькому. Воевода сникает.
– На диво сильны, – заключает князь Годун. – Яромир, неужто не устоим?
На страхополоха фыркают, шикают. Князь Силослав, могучий, статный муж, бурчит брезгливо:
– Ну, если в войске хоть с десяток таких трусов – нет.
Годун багровеет:
– Я не…
– И мы тоже, – спешно вмешивается Яромир. – Спокойно, разве не продумали такой случай? Да, случилось раньше, чем думали, но ведь война.
Князья кивают, на сечу они смотрят с пасмурными лицами, их глаза горят гневом.
Стрый спускается со стены. Гором нетерпеливо ржет, под копытом хрустит лага мостовой. Воевода с высоты седла оглядывает конный отряд, запрудивший улицу перед воротами. Из ножен с хищным шипением вылезает железное стропило.
– Наш черед, – гремит могучан мужественным голосом. Конники с восторгом смотрят на несокрушимого воеводу, в предчувствии битвы кровь кипит. – Пойдем, вразумим неразумных!
Смех великана заглушает скрип открываемых ворот. Конное войско, небольшое, в сотню воинов, неспешно выезжает за стену. Шагом минуют защитный ров по узкому деревянному мосту. Галопом мчатся сквозь яблоневый сад, с холма скатываются блестящей рекой. Теснимые защитники, радостно крича, поджимают, отбрасывая степняков.
Ряды мечников и копейщиков расступаются широкой просекой. Стрый врывается первым: в руке солнечный столб брызжет оранжевыми искрами. Сердца защитников исполняются благоговения: воевода будто Перун, спустившийся с небес.
Конница схлестывается с кочевниками. Стрый ревет голодным медведем, громадный меч описывает круги. Вокруг воеводы хлещут кровавые буруны.
Степняки дрогнули, боевая ярость, подогреваемая примером Повелителя, испаряется. В считанные мгновения их сминают, размазав по земле, уцелевшие откатываются к краю рва.
Стрелки выдают последний залп, сноровисто хватают пуки стрел и пристраивают луки в чехлах. Неспешно поднимают павших и раненых.
– Двинули в город! – командуют воеводы.
Воины передних рядов, успевшие обагрить оружие, отступают. Вперед выходят свежие, а первые не спеша, с достоинством отходят за стрелками в город.
Алтын рвет и мечет, поняв подлый замысел Яромира: рано или поздно степняки расширят бреши, завладеют полем, пешим все же тяжко против конных. И подлец поспешно отступает, пока воины не завязли в рубке, ведь сражаться за стенами куда легче.
Повелитель бросается на отступающих. Резкими прыжками он оказывается у шеренги – рубит выставленные копья, его мечи свершают кровавую жатву. Строй давит живой силой, и бесстрашный степняк отлетает.
– Ко мне! – слышит каждый степняк приказ Повелителя.
Али-Шер направлялся на подмогу неумехе Сомчею, но, резко развернувшись, устремляется на выручку Повелителя, что совершил невозможное: с десятком всадников не только выстоял, но и потеснил лесных дикарей!
Стрый подмечает большой отряд, грозящий смять отступающих, а там и ворваться в открытые ворота. Гикает. Гором мчится быстрее ветра, за спиной запоздало топают кони соратников.
Воздух крутится мутной воронкой, взлетают комья земли. На ров налетает смерч, колья брызгают мелкой щепой. Воздуховорот расширяется и догоняет отступающих. Воины прикрывают лица от секущей глаза пыли, их тела начинает затягивать в воздушный жгут.
Гридень заполошно вскрикивает, ноги отрываются от земли… Воздушные жернова перемалывают в кашу.
Вольга хрипит, на лбу лопается жила. Кровь течет темным ручьем, отяжеляя бровь, глаз скрыт под красной пленкой. Воздуховорот исчезает, осыпаясь пылью, воины злорадно кричат. Князь украдкой утирает кудеснику кровь краем драгоценного корзно.
Волхв сжимает кулаки – посох, скрипя, бьет по площадке. Очевидцам чудятся золотистые змейки, охватившие на миг верх палки.
А на поле, в мутных лужах, что сухая земля впитывает неохотно, бурчат, бурлят пузыри. Земля проседает, став жидкой, как овсяная каша. В глубине клокочет и выстреливает комьями.
Из грязевой ямы с глухим ревом вылетают огромные человекоподобные фигуры. Тела трех великанов покрыты рябью, потоки грязи стекают на землю, при каждом шаге брызжа жидкими комочками.
Степняк замечает чудищ и дергает поводья. Глиняша с утробным ревом пластается в воздухе жидкой струей, обмазывая всадника от макушки до копыт. Степняк под покровом грязи судорожно дергается. Сквозь глину глухо пробиваются крики. Затем глиняша неуловимо стекает на землю в облике великана, а сзади рушатся скелеты человека и коня.
Глиняши азартно кидаются на степняков. В поле, вздымая клубы пыли, падают обглоданные костяки. Кочевники кричат в ужасе, порская от глиняш, как стайка мошек от взмаха ладони.
Глиняши недовольно рыкают, на смазанных непрестанными потеками грязи головах проглядывают темные провалы. Грязевые великаны кидаются друг к другу. На миг получается большая куча грязи. И вот на траву падает громадная тень: чудище, утробно урча, гигантским прыжком настигает убегающих. Всадники застывают выточенными фигурками.
Грязевая волна опадает с гладких скелетов, вновь оборачиваясь тремя человекоподобными фигурами. Глиняши устремляются к новым жертвам.
Степняк в ужасе вбивает пятки в конские бока, животное стремительно скачет. В спину кочевника дышит жаром и чудовищно взревывает. Из земли вылетают столбы огня, в оранжевых складках мелькают нечеловечьи лица. Огненные клинки вонзаются в грудь глиняшам. С хрустом грязевые потоки застывают сухой коркой. Порыв ветра опрокидывает глиняные столбы, и в траве теряется туча черепков.
Отряд Стрыя схватывается грудь в грудь со степняками. Сила сталкивается с лютой ненавистью и невероятной яростью. Кочевники орут безумно, глаза горят опасным светом. Сабли скрещиваются с мечами, выпуская сизые искры. Воевода молниеносно бьет мечом, будто траву косит, воздух полон кровоточащими обрубками, железными обломками…
Алтын холодно глядит на башнеподобного воина, с удивлением чувствуя беспокойство. Внутри что-то шепчет осторожно: держись подальше, пока.
Повелитель направляет коня на прорыв. Рубит неумелого всадника, встречается взглядом с отступающими защитниками. В брешь прорывается десяток степняков, устремляясь за вождем. Ветер срывает с сабель тягучие капли.
Повелитель довольно хохочет: ротозеи, вот она, дорога в город! Сейчас стопчет отступающих, прорвется к открытым воротам по мосту и устроит резню в городе. Продержится один, сколько надо, пока не подоспеет подкрепление.
От брошенного в сторону взгляда улыбка исчезает. Резко натягивает поводья. Конь жалобно хрипит, оседая крупом, покорно разворачивается. Безжалостный рывок поднимает на ноги, в оскаленное лицо Алтына бьет ветер, перед глазами страшная картина окруженного, израненного Сомчея.
– За мной! – рычит он прорвавшемуся десятку. – Держись, брат!!!
Замешкавшиеся защитники слышат за спиной грозный топот. Многие продолжают рубить степняков, особо стремясь достать израненного статного воина. Другие с любопытством оборачиваются, их лица искажает ужас.
Алтын топчет воинов и, грозно рыча, прорубает кровавую просеку. Глаза в страхе расширяются, заляпанный черен вылетает из ладони. Кольчуга на спине гридня, готового добить Сомчея, брызжет кольцами.
Отряд защитников порублен. Ярость переполняет степняков – они не останавливаются, пока поле не усеивается дрожащими кусками. Алтын подхватывает падающего полководца и переносит в седло.
– Держись, брат!
Сомчей через силу улыбается и обмякает.
Повелитель направляет коня прочь от стен. Оглядывается, и его лицо перекашивает злоба. Конный отряд защитников отбросил доблестных сынов степи. Какой позор!
Пешие воины неспешно исчезают в распахнутых воротах, конники, замыкаемые великаном на угольной горе, бросаются под защиту стен. Кочевники с улюлюканьем кидаются следом.
Гором, простучав копытами по мосту, скрывается в воротах. Створки скрипят, сближаясь. В мост впивается стая горящих стрел, дерево мигом окутывается пламенем – необычайно жарким, прожорливым. Мост сгорает, как сухой лист. На дно рва сыплются жирные черные хлопья.
Степняки суются в яблоневый сад. Из центральных вежей летит туча стрел, и часть всадников превращается в громадных ежей. Остальные бессильно откатываются.
Земля раскрывает черные губы – с жуткими криками и хряском кони мигом исчезают в бездонных ямах. В глубине земли довольно ворчит, и края ямы смыкаются.
Стены Кременчуга содрогаются от ликующих криков: пусть степняки захватили поле и теперь смогут вести осаду, но их полегло столько, что и самые стойкие устрашатся и побегут с позором. А если нет – что ж, городские стены неприступны, пусть потыкаются.
Алтын зло поджимает губы. Степняки, повинуясь воле вождя, отходят от подступов к городу. Поле от ровного стука копыт дрожит.
Всюду лежат располосованные, раздавленные воины. Некоторые жутко стонут, судорожно дергаются. К раненым подъезжают, соскакивают с седел. Безнадежным деловито режут глотки, остальных перекидывают через седла и осторожно везут в стан.
Повелитель глядит на павших безразлично. Сильнее жжет досада, что не прорвался в город. Но ничего, он долго ждал, подождет еще чуть.
Сомчей от резкого толчка приходит в себя и сдавленно стонет. Алтын замедляет бег коня, смотрит с участием. Полководец бледно улыбается.
Сзади вопят:
– Повелитель, позволь нагнать тебя.
Али-Шер, пришпорив коня, догоняет Повелителя и едет рядом, косясь с презрением на бледного Сомчея.
– Повелитель, мы преодолели первый рубеж обороны земляных червей, но не слишком ли дорогой ценой? – спрашивает робко.
Алтын, осмотрев залитого кровью военачальника, говорит холодно:
– Нет. Я предупреждал: легкой прогулки не будет. Слабые легли, но лучшие остались. Теперь запрем их в клетке, где ухитряются жить. Пусть задохнутся нечистотами!
Глава третья
Лют застыл, неосторожное движение отозвалось резким уколом, по спине потек горячий ручеек. Буслай рядом шумно сопел: в глазах застыло бешенство, молот шаркал по полу. Стоило его поднять, как спину прокалывали острые ножи, над ухом сердито шипело, шею щекотал мягкий мех.
Лют вывернул шею до хруста и скосил глаза до рези. Взору предстала крупная кошачья лапа, грудь с белым пятном, усища свисали, как ветви ивы. Животное шевельнулось, и перед глазами витязя возникла полосатая морда с умными зелеными глазами.
Лют думал, что придавлен горным пардусом, но морда у зверя была как у обычного деревенского кота, но неслыханных размеров. Выражение морды казалось хитрым, разбойничьим, и Лют против воли умилился.
Свет огромных шаров озорно играл на гранях драгоценных камней, пещера была залита веселым светом, все вокруг выглядело красочным, радужным, можно было спеть радостную песню, лишь бы пушистый убийца слез со спины.
Сухой бесцветный голос заставил вздрогнуть.
– Что за дрянь ты притащил?
Буслай обиженно хрюкнул, засопел, вздымая золотые пылинки. Сухой голос продолжил:
– Ушкуй, избавься от этих зверюшек, только здесь не жри, скотина!
Кот недовольно зашипел, потоптал лапами по спинам так, что гридни охнули в голос. Лют уперся подбородком в пол. Шейные позвонки протестующе хрустнули, но он сумел разглядеть хозяина сокровищницы.
Высокий, очень худой, лысый череп был туго обтянут кожей восковой бледности, от светящих под потолком шаров на макушке играли мертвенные блики. Глаза были близко посажены и темные, как лунки во льду, во впалые щеки можно было налить по стакану воды, подбородок выступал острым клином. А одет был вовсе непонятно! Вернее, рубаха и штаны покроя обычного, но цвет – черный! А вокруг шеи – белая лента спящей змеи.
В голове Люта заскрипело, загрохотало мельничными жерновами, потрескавшиеся губы с трудом разлепились:
– Здрав будь, Кащей.
Хозяин глянул остро, брезгливость в его глазах сменилась тенью любопытства.
– Интересные зверьки, – пробормотал он. – Ушкуй, слезь с них, потом убьешь.
Кот нехотя втянул когти и неслышно подошел к креслу. Уселся на задние лапы возле подлокотника, украшенного золотой кошачьей мордой.
Воины с трудом встали плечом к плечу. Кащей сел в кресло, на лице стыла брезгливая мина, ладонь с длинными, тонкими, как молодые веточки, пальцами опустилась на кошачий лоб. Ушкуй громко мурлыкнул, в зеленых глазах появилось злое веселье.
– Сказывайте, каким отнорком здесь оказались? – потребовал Кащей хлестко.
Гридни вздрогнули, словно слова хлестнули плетью по лицам, в их глазах разгорелся недобрый огонек. Хозяин глянул насмешливо: губы, тонкие, как лист, растянулись с жутковатым треском.
Лют начал осторожно:
– Прошли через пещеры.
Кащей хмыкнул гнусно. Лицо Люта пошло злой рябью.
– Как же прошли мимо Тцар-Змея, мимо волотов? Ну? – потребовал он гадким голосом.
Буслай всхрапнул, сказал нагло:
– Змеюшку твоего мы прихлопнули, а железных болванов – сразу видно, кто их хозяин, – какие-то рылороги растоптали.
Кащей испепелил гридня взглядом, его бесстрастное лицо впервые дрогнуло.
– Выходит, индрики прорвались, – сказал он протяжно. – Опять город отстраивать.
Буслай сказал ехидно:
– И ворота не забудь поправить, а то короеды совсем изгрызли. Стукнул разок – рассыпались.
Кащей припечатал гридня взглядом. Буслая охватил смертельный холод, ноги отнялись. Хотел отвести взгляд, но застыл в страхе, как жаба, околдованная ужом.
Белое кольцо на шее нелюди зашевелилось, из приплюснутой головы выстрелил раздвоенный язык, две темные бусины сверкнули угрозой. Кащей пригладил змеиную голову и перевел взгляд с остолбеневшего Буслая на соратника.
– Вижу, твой младший товарищ. Силы много, вон какой молот, непростой, но ума, понятно, нет, – проскрипел нелюдь. Голос его напоминал рваный треск жести. – Говори, чего пришли, а потом – убью!
Темные глаза полыхнули неистово. У Люта задрожали поджилки, от ног поднялся мертвецкий холод. Натянуто улыбнулся, сказал без дрожи:
– Так-то гостей встречаешь? Видать, одичал без женской ласки, а мы тебе еще гостинец припасли.
Глаза Кащея полыхнули яростью, смешанной с болью. Люта будто ржавое лезвие перерубило пополам: плоть распалась под жестоким ударом и вновь срослась.
Хозяин сокровищницы топнул по пьедесталу, и плита с хрипом ощерилась трещинами. Кот подпрыгнул. Белая змея на шее нелюди обеспокоенно зашипела.
Тьма в глазах растаяла, и ошеломленный Лют услышал скрипучий голос, полный насмешки:
– И этот такой же дурак. Но хитрый. Что за гостинец? – спросил Кащей с вялым интересом.
Лют развязал горловину денежного кошеля и под презрительным взглядом Кащея стал рыскать в горсти монет.
«Может, не зря зовут их дивьями, то есть дикими? Знают и умеют больше, но живут как звери, даром что речью обладают. Вон Яга как приветила сердечно, не подумаешь, что способна на пакость, а поди ж ты. Долгое время не понимал: как можно? Ведь вкусившие одного хлеба – родня. Ладно, не совсем родня, так было, когда людев было мало, но вероломно нападать…
А Яга не совершила ничего вероломного, она и слова такого не знает, для нее все естественно, как для зверя. Одно слово – дичь лесная. Раньше люди жили в лесу, от зверей не отличались. Одному Роду известно, как появились на свет землепашцы. Что толкнуло их выйти из леса, заняться тяжкой битвой с матерью-землей?
Свободные от звериного существования в лесу, землепашцы людскую породу улучшили. Ведь прекрасные обычаи гостеприимства пошли от них, им первым пришло в голову, что не стоит кидаться на каждого встречного, – земля большая, места хватит. Самые светлые праздники, обычаи, песни – ведь у лесного зверья нет песен, кроме волчьих! – созданы трудолюбивыми пахарями, не пожелавшими из века в век грызть глотки себе подобным.
А потом появились воины – лучшие из людей, милостиво слабых защищающие. Но их бы не было, не выйди пахари из леса, в лесу невозможны воинская честь, отвага, верность слову. Нет там ничего, кроме дикости».
– Заснул, что ли? – проскрипел Кащей гнусно.
Лют спохватился, мельком подивился странным мыслям, ну прям как у волхва, и выудил из горсти монету. Оттаявший Буслай глянул внимательно: сморщив лоб, туго вспоминал, где такую видел. Лют откашлялся, но голос прозвучал сипло:
– Недавно в твою сокровищницу наведался… гм… гость. Многого не удалось, но монету покрал. Возвращаем ее с почтением, без нее твоя сокровищница не полна.
Кащей обменялся с котом кислым взглядом, по лицу пробежала судорога.
– Брось в кучу, – сказал он небрежно. – Невелик подарок, но что с вас, паршивых, взять.
Монетка звякнула в горе, улеглась со звоном. Буслай кинул неприязненный взгляд на костистую рожу, буркнул тихо:
– Знали б, кто тут сидит, захватили б девок красных.
Кащей поморщился, смерил злобным взглядом. Буслаю показалось, что кожу с лица содрало шлифовальным камнем, к тому же густо наперченным. Но известное женолюбие дивий не оспорил.
Кащей сдвинул брови, щеку Люта царапнуло, потекла горячая капля. Воин неверяще прикоснулся к щеке, и кончик пальца окрасился красным.
– Итак, воришки, – продолжил нелюдь сухо, – ваш подсыл не справился, решили лично явиться. Молодцы, не каждый Горыныча пройдет, хотя вы мне за него еще ответите – кожу сдеру!
Буслай зябко передернул плечами и сказал невольно:
– Мы ишшо пещерников прошли.
Ушкуй гортанно мяукнул, усы весело встопорщились, в хищных глазах вспыхнули искорки.
– Не смеши сапог, – усмехнулся Кащей жестко. – Если б не индрики, не прошли бы, сдохли бы либо от дыма ядовитого, либо в плавильной печи. Итак, чего надо?
Лют помялся, но глумливая ухмылка дивия ожгла кнутом, и он заговорил, зло ерничая:
– Нет ли у тебя чудо-оружия, чтоб войско махом уничтожить? Нам очень надо.
Кащей призадумался, в тишине только и было слышно, что хриплое дыхание изможденных воинов и злобное шипение белой змеи: смотрит, гадина, будто хочет сожрать.
– Оружие такое есть, – сказал нелюдь серьезно. – Но с чего бы отдать? Есть что взамен?
Буслай нехотя протянул молот. Кащей мазнул равнодушным взглядом, проскрипел:
– Ты дурак?
Буслай вспыхнул, смерил злым взглядом ехидно чихающего кота.
– Чего скалишься, разбойничья рожа, – прошипел гридень с ненавистью. – У-у, уссатый-полосатый!
– На себя посмотри! – оскорбился кот.
Кащей пригладил возмущенную животину, щелкнул пальцами, и раскрытый рот Буслая с жутким стуком захлопнулся. Лют сочувственно поморщился и невольно прижал ладонь к челюсти.
Хозяин сокровищ так же равнодушно отверг остатки бабкиного барахла.
– У меня волшебных камней в каждой кучке горсть. А шишку засунь себе…
– Не продолжай, – прервал Лют поспешно и переглянулся с Буслаем.
Соратник сопел зло, движениями бровей предложив расплескать бледную гниду по стенкам.
– Я тебя расплещу, чумазый, – сказал Кащей сухо.
Гридни вздрогнули, плечи опустились пристыженно. Кащей оглядел пришлых, гладкость лба испортила морщина.
– Итак, вы бесполезны, – сказал после паузы. – Придется прихлопнуть. Дайте подумать как. Давно ко мне такие птицы не залетали.
Воины окаменели, мышцы сковал мертвецкий холод, горла сжались ледяными пальцами. Лют с треском повел плечами, прохрипел:
– Может, услугу какую или поручение?
– Давно бы так, – вздохнул Кащей. – Что ж, заритесь на могучую штуку, надо и взамен чё-нить эдакое. Ну, готовы отправиться к Прадубу?
Лют сглотнул: Прадуб – вещь интересная, в другой раз бы охотно глянул, полазал по ветвям, если сумел бы забраться, но…
– Нет ли чего поблизости? – возразил он негромко, но твердо.
Буслай кивнул и буркнул:
– Да, мы спешим.
В темных провалах заплясали язвительные огоньки, щель рта растянулась, и гридни с отвращением узрели ряд заточенных зубов. Кащей переглянулся с земляным котом. Люта обдало холодом: решают, кто кого убьет.
– Погоди, хозяин, – сказал он поспешно. – Понимаю, не нравится, что ворвались наглецы да еще торгуются, но нам нужно шибче обернуться. Ты уж подбери задачу поближе, а мы исполним.
Лют вывернул шею до хруста и скосил глаза до рези. Взору предстала крупная кошачья лапа, грудь с белым пятном, усища свисали, как ветви ивы. Животное шевельнулось, и перед глазами витязя возникла полосатая морда с умными зелеными глазами.
Лют думал, что придавлен горным пардусом, но морда у зверя была как у обычного деревенского кота, но неслыханных размеров. Выражение морды казалось хитрым, разбойничьим, и Лют против воли умилился.
Свет огромных шаров озорно играл на гранях драгоценных камней, пещера была залита веселым светом, все вокруг выглядело красочным, радужным, можно было спеть радостную песню, лишь бы пушистый убийца слез со спины.
Сухой бесцветный голос заставил вздрогнуть.
– Что за дрянь ты притащил?
Буслай обиженно хрюкнул, засопел, вздымая золотые пылинки. Сухой голос продолжил:
– Ушкуй, избавься от этих зверюшек, только здесь не жри, скотина!
Кот недовольно зашипел, потоптал лапами по спинам так, что гридни охнули в голос. Лют уперся подбородком в пол. Шейные позвонки протестующе хрустнули, но он сумел разглядеть хозяина сокровищницы.
Высокий, очень худой, лысый череп был туго обтянут кожей восковой бледности, от светящих под потолком шаров на макушке играли мертвенные блики. Глаза были близко посажены и темные, как лунки во льду, во впалые щеки можно было налить по стакану воды, подбородок выступал острым клином. А одет был вовсе непонятно! Вернее, рубаха и штаны покроя обычного, но цвет – черный! А вокруг шеи – белая лента спящей змеи.
В голове Люта заскрипело, загрохотало мельничными жерновами, потрескавшиеся губы с трудом разлепились:
– Здрав будь, Кащей.
Хозяин глянул остро, брезгливость в его глазах сменилась тенью любопытства.
– Интересные зверьки, – пробормотал он. – Ушкуй, слезь с них, потом убьешь.
Кот нехотя втянул когти и неслышно подошел к креслу. Уселся на задние лапы возле подлокотника, украшенного золотой кошачьей мордой.
Воины с трудом встали плечом к плечу. Кащей сел в кресло, на лице стыла брезгливая мина, ладонь с длинными, тонкими, как молодые веточки, пальцами опустилась на кошачий лоб. Ушкуй громко мурлыкнул, в зеленых глазах появилось злое веселье.
– Сказывайте, каким отнорком здесь оказались? – потребовал Кащей хлестко.
Гридни вздрогнули, словно слова хлестнули плетью по лицам, в их глазах разгорелся недобрый огонек. Хозяин глянул насмешливо: губы, тонкие, как лист, растянулись с жутковатым треском.
Лют начал осторожно:
– Прошли через пещеры.
Кащей хмыкнул гнусно. Лицо Люта пошло злой рябью.
– Как же прошли мимо Тцар-Змея, мимо волотов? Ну? – потребовал он гадким голосом.
Буслай всхрапнул, сказал нагло:
– Змеюшку твоего мы прихлопнули, а железных болванов – сразу видно, кто их хозяин, – какие-то рылороги растоптали.
Кащей испепелил гридня взглядом, его бесстрастное лицо впервые дрогнуло.
– Выходит, индрики прорвались, – сказал он протяжно. – Опять город отстраивать.
Буслай сказал ехидно:
– И ворота не забудь поправить, а то короеды совсем изгрызли. Стукнул разок – рассыпались.
Кащей припечатал гридня взглядом. Буслая охватил смертельный холод, ноги отнялись. Хотел отвести взгляд, но застыл в страхе, как жаба, околдованная ужом.
Белое кольцо на шее нелюди зашевелилось, из приплюснутой головы выстрелил раздвоенный язык, две темные бусины сверкнули угрозой. Кащей пригладил змеиную голову и перевел взгляд с остолбеневшего Буслая на соратника.
– Вижу, твой младший товарищ. Силы много, вон какой молот, непростой, но ума, понятно, нет, – проскрипел нелюдь. Голос его напоминал рваный треск жести. – Говори, чего пришли, а потом – убью!
Темные глаза полыхнули неистово. У Люта задрожали поджилки, от ног поднялся мертвецкий холод. Натянуто улыбнулся, сказал без дрожи:
– Так-то гостей встречаешь? Видать, одичал без женской ласки, а мы тебе еще гостинец припасли.
Глаза Кащея полыхнули яростью, смешанной с болью. Люта будто ржавое лезвие перерубило пополам: плоть распалась под жестоким ударом и вновь срослась.
Хозяин сокровищницы топнул по пьедесталу, и плита с хрипом ощерилась трещинами. Кот подпрыгнул. Белая змея на шее нелюди обеспокоенно зашипела.
Тьма в глазах растаяла, и ошеломленный Лют услышал скрипучий голос, полный насмешки:
– И этот такой же дурак. Но хитрый. Что за гостинец? – спросил Кащей с вялым интересом.
Лют развязал горловину денежного кошеля и под презрительным взглядом Кащея стал рыскать в горсти монет.
«Может, не зря зовут их дивьями, то есть дикими? Знают и умеют больше, но живут как звери, даром что речью обладают. Вон Яга как приветила сердечно, не подумаешь, что способна на пакость, а поди ж ты. Долгое время не понимал: как можно? Ведь вкусившие одного хлеба – родня. Ладно, не совсем родня, так было, когда людев было мало, но вероломно нападать…
А Яга не совершила ничего вероломного, она и слова такого не знает, для нее все естественно, как для зверя. Одно слово – дичь лесная. Раньше люди жили в лесу, от зверей не отличались. Одному Роду известно, как появились на свет землепашцы. Что толкнуло их выйти из леса, заняться тяжкой битвой с матерью-землей?
Свободные от звериного существования в лесу, землепашцы людскую породу улучшили. Ведь прекрасные обычаи гостеприимства пошли от них, им первым пришло в голову, что не стоит кидаться на каждого встречного, – земля большая, места хватит. Самые светлые праздники, обычаи, песни – ведь у лесного зверья нет песен, кроме волчьих! – созданы трудолюбивыми пахарями, не пожелавшими из века в век грызть глотки себе подобным.
А потом появились воины – лучшие из людей, милостиво слабых защищающие. Но их бы не было, не выйди пахари из леса, в лесу невозможны воинская честь, отвага, верность слову. Нет там ничего, кроме дикости».
– Заснул, что ли? – проскрипел Кащей гнусно.
Лют спохватился, мельком подивился странным мыслям, ну прям как у волхва, и выудил из горсти монету. Оттаявший Буслай глянул внимательно: сморщив лоб, туго вспоминал, где такую видел. Лют откашлялся, но голос прозвучал сипло:
– Недавно в твою сокровищницу наведался… гм… гость. Многого не удалось, но монету покрал. Возвращаем ее с почтением, без нее твоя сокровищница не полна.
Кащей обменялся с котом кислым взглядом, по лицу пробежала судорога.
– Брось в кучу, – сказал он небрежно. – Невелик подарок, но что с вас, паршивых, взять.
Монетка звякнула в горе, улеглась со звоном. Буслай кинул неприязненный взгляд на костистую рожу, буркнул тихо:
– Знали б, кто тут сидит, захватили б девок красных.
Кащей поморщился, смерил злобным взглядом. Буслаю показалось, что кожу с лица содрало шлифовальным камнем, к тому же густо наперченным. Но известное женолюбие дивий не оспорил.
Кащей сдвинул брови, щеку Люта царапнуло, потекла горячая капля. Воин неверяще прикоснулся к щеке, и кончик пальца окрасился красным.
– Итак, воришки, – продолжил нелюдь сухо, – ваш подсыл не справился, решили лично явиться. Молодцы, не каждый Горыныча пройдет, хотя вы мне за него еще ответите – кожу сдеру!
Буслай зябко передернул плечами и сказал невольно:
– Мы ишшо пещерников прошли.
Ушкуй гортанно мяукнул, усы весело встопорщились, в хищных глазах вспыхнули искорки.
– Не смеши сапог, – усмехнулся Кащей жестко. – Если б не индрики, не прошли бы, сдохли бы либо от дыма ядовитого, либо в плавильной печи. Итак, чего надо?
Лют помялся, но глумливая ухмылка дивия ожгла кнутом, и он заговорил, зло ерничая:
– Нет ли у тебя чудо-оружия, чтоб войско махом уничтожить? Нам очень надо.
Кащей призадумался, в тишине только и было слышно, что хриплое дыхание изможденных воинов и злобное шипение белой змеи: смотрит, гадина, будто хочет сожрать.
– Оружие такое есть, – сказал нелюдь серьезно. – Но с чего бы отдать? Есть что взамен?
Буслай нехотя протянул молот. Кащей мазнул равнодушным взглядом, проскрипел:
– Ты дурак?
Буслай вспыхнул, смерил злым взглядом ехидно чихающего кота.
– Чего скалишься, разбойничья рожа, – прошипел гридень с ненавистью. – У-у, уссатый-полосатый!
– На себя посмотри! – оскорбился кот.
Кащей пригладил возмущенную животину, щелкнул пальцами, и раскрытый рот Буслая с жутким стуком захлопнулся. Лют сочувственно поморщился и невольно прижал ладонь к челюсти.
Хозяин сокровищ так же равнодушно отверг остатки бабкиного барахла.
– У меня волшебных камней в каждой кучке горсть. А шишку засунь себе…
– Не продолжай, – прервал Лют поспешно и переглянулся с Буслаем.
Соратник сопел зло, движениями бровей предложив расплескать бледную гниду по стенкам.
– Я тебя расплещу, чумазый, – сказал Кащей сухо.
Гридни вздрогнули, плечи опустились пристыженно. Кащей оглядел пришлых, гладкость лба испортила морщина.
– Итак, вы бесполезны, – сказал после паузы. – Придется прихлопнуть. Дайте подумать как. Давно ко мне такие птицы не залетали.
Воины окаменели, мышцы сковал мертвецкий холод, горла сжались ледяными пальцами. Лют с треском повел плечами, прохрипел:
– Может, услугу какую или поручение?
– Давно бы так, – вздохнул Кащей. – Что ж, заритесь на могучую штуку, надо и взамен чё-нить эдакое. Ну, готовы отправиться к Прадубу?
Лют сглотнул: Прадуб – вещь интересная, в другой раз бы охотно глянул, полазал по ветвям, если сумел бы забраться, но…
– Нет ли чего поблизости? – возразил он негромко, но твердо.
Буслай кивнул и буркнул:
– Да, мы спешим.
В темных провалах заплясали язвительные огоньки, щель рта растянулась, и гридни с отвращением узрели ряд заточенных зубов. Кащей переглянулся с земляным котом. Люта обдало холодом: решают, кто кого убьет.
– Погоди, хозяин, – сказал он поспешно. – Понимаю, не нравится, что ворвались наглецы да еще торгуются, но нам нужно шибче обернуться. Ты уж подбери задачу поближе, а мы исполним.