Страница:
Гул в корчме смолк, когда на пороге возникли отроки с поклажей, из-за спин которых робко выглядывал Нежелан. Лют вяло махнул рукой, и троица осторожно пошла, недоуменно оглядываясь.
– Как-то тут… грязно, – сказал Савка шепотом, опустившись на лавку.
Буслай пожал плечами, на его лице написано презрение к мелким неудобствам. Савка устыдился своей нежности и запунцовел щеками, затем и голову склонил под злорадным взором Ждана – тому-то на чистоту наплевать.
У стола объявился хозяин и растянул губы в подобие улыбки. Лют за прибывших распорядился, что подать.
– Пока готовится, займите комнаты, – сказал он отрокам. – Хозяин, покажи хоромы.
Корчмарь кликнул помощника. Вместе с отроками на второй поверх ушел и Нежелан.
Отроки еще размещались в покоях, а стол уже запаровал блюдами со снедью. Буслай шумно сглотнул слюну, пальцами разорвал жареного гуся и половину засунул в пасть. Затрещали кости.
Лют поспешно ухватился за бараний бок с кашей. От тягучих ароматов в голове помутилось, кишки буйно танцевали. Пожар в глотках тушили молодым кисловатым вином. Пили жадно – вороты рубах потяжелели темными пятнами – и набрасывались на говядину, приправленную острыми травами, разжигающими в крови огонь.
Когда отроки спустились к разоренному столу, гридни вяло доедали молочного поросенка, ковыряясь в зубах. Их ладони поглаживали раздутые животы.
– Кхе… – только и вымолвил Ждан.
Гридни ответили невинными взглядами. Хозяин будто пророс из немытого пола: согнут в почтительном поклоне, на воинов посматривает с уважением. Лют отсыпал в подставленную ладонь горсть монет и приказал подать еще еды и питья. Корчмарь исчез, звякнув полным карманом.
Савка схватил кувшин, потряс и посветлел лицом.
– Эй, и мне оставь! – спохватился Ждан, но вырвал посуду уже пустую.
Буслай лениво хмыкнул и нехотя поднялся:
– Пойду к оружейнику. Может, развеюсь. Что-то княжье поручение оказалось скучновато, дорога была куда интересней.
– Не забудь, завтра в обратный путь, – напутствовал Лют.
Буслай поморщился:
– Что ты со мной, как с маленьким? Расслабься! Вечно хмурый, шутки сроду не сказал.
Лют мог ответить, что с героем Пепельного вала так разговаривать не след и он не скоморох, чтобы зубоскалить, но промолчал.
Буслай забрал порванную кольчугу, вышел в залитый ярым солнцем двор и неспешно затопал по мостовой.
Лют остался присматривать за юнцами. Взгляд его упал на бедовика, в груди ворохнулось сочувствие.
– Вот и пришло время расставаться, Нежелан.
Бедовик вздрогнул; куриная лапка в руке застыла у губ; опухшее от побоев лицо потемнело. Савка глянул и прервал шумное чавканье невнятной речью:
– Что, непутевый, не хочется быть одному? То-то.
Лют посмотрел с укором. Ждан надолго прилепился к кувшину, потом отставил его нетвердой рукой и предложил добродушно:
– Может, с собой тебя взять? Стрыю будешь прислуживать.
В глазах Нежелана вспыхнула такая надежда, что воин даже смутился и хмуро поглядел на языкастого отрока.
– Не можем, – сказал Лют твердо.
Бедовик кивнул горестно:
– И правильно. Я приношу беды. Негоже худом отплачивать спасителю.
Лют поморщился, обозрел зал с постепенно хмелеющим народом, хозяина, с жадной улыбкой считающего деньги, и посмотрел в глаза нежданного попутчика:
– Перестань, такого быть не может.
– Но в деревне приносил несчастья, – возразил Нежелан.
– Да ты жил в других местах? Нет? То-то. Деревенские нашли на кого спихнуть вину, а ты и поверил.
Нежелан понурил голову. Он был не согласен, но покорно молчал. Отроки с ухмылками переглянулись, одновременно перемалывая зубами птичьи кости и выплевывая на стол огрызки с маковое зернышко.
Со двора донесся хохот дюжих мужей. Вскоре корчма загрохотала под сапогами ватаги закопченных солнцем молодцев. Лют мельком окинул пояса прибывших, украшенные широкой узорчатой бляхой – переверни такую и пей, как из ковша. В кожаных ножнах ютились ножи в две пяди длиной.
Мужик с разбойничьей рожей, что пялился на гридня неприязненно, встал со скамьи и замахал рукой прибывшим. Вошедшие приблизились к нему, и корчма наполнилась сочными шлепками по спинам и звуками рукопожатий. Смех грянул с удвоенной силой. От мужчин разило крепким потом – по залу поплыли незримые волны животной ярости.
Посетители разом заторопились, некоторые оставляли недоеденные блюда. Хозяин едва успевал подставлять ладонь под монеты. Остались, наверно, самые крепкие, чья мощь не уступала разбойничьей ватаге, да пьяные, которым бояться нечем.
Лют неспешно сместил взгляд, но успел заметить злорадство в глазах бородатого, тот аж грудь выпятил и вздул жилы на оголенных руках, но отвлекся от созерцания гридня, когда похожий на него дядя припечатал ладонью его спину так, что из бороды сор выпал.
К компании, занявшей два стола, подошла угрюмая подавальщица и молча выслушала пожелания. Лют понял, почему здесь не было красивых девушек, – с такими посетителями лучше общаться бородатым женщинам.
Гридень поторопил отроков, но те будто три месяца с голоду пухли – ели так, что за ушами трещало, давились. Морды красные, глаза выпучены. Подавальщица едва успевала приносить кувшины кваса взамен пустых. Нежелан ел мало, клевал, как мелкая птичка; на лице его застыло горестное выражение, от предстоящего одиночества в глазах поселился страх.
Лют старался пореже смотреть на бедовика – что-то царапало ему сердце, как будто он бросает беспомощного старика в лесу. Добро бы в голодную зиму, а не в сытое лето. Но не брать же с собой! Стрыю отрок без надобности, Савка со Жданом без подмоги управятся, на что лишний рот?
Думы развеял хриплый, пропитый голос:
– Гляди, какие бусы у девки, да еще мечом обзавелась.
Говорил тот самый бородач, успевший снова запачкать бороду недожеванным мясом. Пристальный взгляд, направленный на Люта, не оставлял сомнений, о ком шла речь.
Гридень машинально коснулся серебряной гривны – подвыпившие гуляки разразились лошадиным ржанием. Гулко попадали чарки с хмельным медом, по столу прошла пахучая волна, низринулась на пол бусинами.
Отроки оторвались от еды и нарочито грозно повернулись к зубоскалам. Посмотрели немного и не спеша обернулись: уверенность сдуло с лиц, как пивную пену, косились на стены растерянно. Лют повел ладонью успокаивающе, лицо его было полно спокойствия.
Гуляки продолжали состязаться в остроумии. От насмешек у отроков вскипела кровь, и они готовы были броситься на обидчиков. Но Лют удерживал их на месте строгим взглядом. Скоро слова кончились, пиво и вино заплели языки, и под потолком забилась пьяная песня.
Савка бросил на Люта непонимающий взгляд: почему доблестный воин не заткнет хулителей? Буслай бы давно топором порубил! И в глазах Ждана появилось разочарование, он даже устыдился, что подражал манерам Люта.
Гридень глянул на отроков – без труда прочел их нехитрые мысли, – с виду не изменился, лишь веки чуть дрогнули.
– Поели? Ступайте.
Отроки молча встали, ладонями бережно поддерживая вздутые животы. Еле взобрались по лестнице на второй ярус. Нежелан остался в зале, демонстрируя неподдельный интерес к еде.
Лют встал – Нежелан кивнул на его просьбу присмотреть за мечом. Корчмарь, орудующий лапой в кармане передника, посмотрел выжидательно. Принял монеты с достоинством, поинтересовался: не желает ли воин чего-нибудь еще?
– Нет, благодарю. Пришли в комнаты пирогов да квасу.
– Щ-щас будет, – ответил корчмарь местной присказкой.
Лют прошел мимо столов, занятых гуляющей ватагой. Не понять, чем они занимаются и на какие пьют? Корчмарь поглядывал на них брезгливо, но без тревоги, и Лют решил, что такие люди в княжестве Вышатича не редкость.
Поднялась волна насмешек. Пьянчуги отмачивали смешные лишь им остроты. Пальцы, корявые и грязные, указывали на гридня, как на диковинного зверя.
Лют вздохнул – пусть их. Вон Савка не понимает, как можно смолчать, когда оскорбляют. А надо не оскорбляться – мало ли на свете дураков, что жить не могут без насмешек над людьми? На каждого злости не хватит. Не обращай внимания – чести урону не будет. Да и вообще отвечать негодяям на их языке…
Пространные рассуждения прервал жалкий всхлип, громкий плеск и грохот тяжелого тела. Лют поспешно выстрелил кулаком в следующую бородатую рожу. Костяшки уткнулись в твердое, но через миг увязли в теплом и горячем. Красные капли просочились сквозь пальцы, ладони коснулась противная сырость.
Гридень отпихнул пьянчугу и пальцами вцепился в грязные волосы рядом сидящего. Пропитое лицо встретилось с заляпанной столешницей. Хрустнуло. Детина слабо простонал и с грохотом опрокинулся на спину. Его лицо сочилось кровью, будто половинка сочной свеклы. Ошалелые собутыльники наконец осознали, что с ними делают, и, отяжелевшие от выпивки, грузно поднялись.
Лют пинком вышиб лавку. Не успевшие встать горохом раскатились по полу, один улетел под стол. На гридня бросились пятеро. Лют пригнул голову, выстреливая кулаками… зашатался под ударами… какой-то ловкий заехал по затылку, больно защемив клок волос…
Лют зарычал. Глаза застилала багровая пелена. Кулаки были облиты чужой кровью. Саднил порез, когда от удара в смрадный рот зубы супротивника разлетелись кусками застывшего меда.
Когда перестало потряхивать, гридень опустил кулаки и с удивлением заметил разбросанных по углам мужиков: уже щербатых, с лицами, похожими на отбивную. Они лежали вповалку, судорожно дергая конечностями, и стонали, как безусые мальцы.
Компания с испугом посмотрела на мужчину с окладистой бородой – лицо перекошено яростью, с кулаков на пол падают тягучие капли – и поспешно отвела взгляд. Лишь главный задира глядел с радостной ухмылкой – в руке его блестел длинный нож.
Пьянчуги загудели робко:
– Давай, Друль, покажи ему. А мы посмотрим.
Бугай криво усмехнулся и двинулся уверенным шагом, красиво играя тугими мускулами обнаженных рук.
– Нежелан, – сказал Лют чуть сдавленным голосом, – подай меч.
Пора приструнить задиру, не затевать же двобой по пустяку.
Бедовик сбросил оцепенение, крепко сжал в руке ножны и метнулся к воину. Друль замедлил шаг, с опаской прикинув длину меча, и дернул головой в замешательстве.
Лют отвел растопыренную десницу за спину, цепко держа взглядом растерянного мордоворота и оскорбляюще ухмыляясь. Глаза Друля расширились. Гридень дернулся, с трудом одолев желание обернуться: пусть пьянчуга дурит кого-нибудь другого.
В ноги ударило, разбойничья рожа канула вниз, перед глазами возникли закопченные балки потолка. Поскользнувшийся на пролитом пиве Нежелан глухо ойкнул, придавленный витязем.
– Айда, братцы!
Воодушевленный крик сбросил ступор с ватаги, и бородатые рожи ощерились злобными ухмылками. Гоня волну крепкого пота, разом бросились десяток мужиков. Приподнявшегося Люта накрыло лавиной немытых тел. Нежелана крепкая рука взяла за шиворот и отшвырнула. Беспомощность полета прервал жестокий удар столешницы в спину.
Хозяин опрометью выбежал на улицу звать стражу: чесание кулаков и битье посуды – еще куда ни шло, но резать постояльцев нельзя.
Лют задергался, но держали его крепко. С торжествующей ухмылкой над ним навис Друль, игриво перебрасывая нож из ладони в ладонь. Помощники погрузили в бока витязя мозолистые кулаки. Лют зашипел рассерженным котом.
– Ну, гад, не взыщи! – прохрипел Друль.
Нежелан ахнул, когда мордоворот занес оружную руку и острие ножа хищно нацелилось в горло распростертого гридня. Бедовик скатился со стола и широко размахнулся ножнами, будто прилипшими к ладони. Окованное медью дно ткнулось Друлю в висок. Тот поперхнулся и рухнул на пол рыхлым тюком.
Подельники удивленно глянули на щуплого мужчинку. Один тут же взвыл, вскинул ладони к глазу – меж пальцев просочилась мутная жижа. Пьянчуги отпрянули испуганно. Хват их пальцев ослаб.
Лют одним движением вырвался и перекатился через плечо, ударив ногой бородача. Того унесло, как пушинку, а через миг и остальные буяны распростерлись ниц.
Гридень скользящим шагом приблизился к бедовику. Ножны перекочевали из рук в руки, потом с тихим шорохом обнажилась полоса стали. Уцелевших гуляк приморозил холодный взгляд, в зале воцарилась тишина, даже раненые стонать прекратили. Лют заметил, что остальные посетители испарились, никто не попытался заступиться. Да что там заступиться – никто не присоединился к ватаге, дабы намять бока чужаку! Мельчают…
На втором ярусе загрохотало, с лестницы кубарем скатились оружные дубинками отроки: лица бледные, в широко распахнутых глазах отражается картина драки.
– Лют свет Радимич, что ж ты?.. – У Савки кончились слова, и он с изумленным видом развел руками.
Ждан оглядел зал блестящими глазами и посмотрел восхищенно на Люта. Гридень дернул щекой досадливо: мальчишки – уважают тех, кто может одним ударом расквасить морду, и не понимают, что ловко морды бить может и плохой человек. А вдруг возьмут дурной пример, поскольку думать не умеют?
Со двора донеслись резкие голоса, топот ног, и в зал, бряцая доспехами, ввалился отряд городской стражи: рожи потные, из-под клепаных шлемов текут мутные струи, древки копий едва не выскальзывают из мокрых пальцев.
– Кого рубить? – спросил один запыхавшимся голосом.
Грузный дядька с побитыми серебром усами отмахнулся досадливо:
– Погоди.
Хозяин корчмы протиснулся через кольчужные спины и горячо зашептал что-то на ухо старшине. Лют от греха подальше упрятал меч и спокойно скрестил руки на груди.
Старшой выслушал корчмаря, кивнул с уважительным смешком. По его знаку стражи подлетели к пьянчугам. Те согнулись в поясе, пытаясь ослабить боль в заломленных руках, заскулили жалобно.
Глава отряда снял шлем – переплетенные сединой волосы упали на плечи слипшимися прядями. Немолодой воин поймал в прицел темно-синих глаз гридня. Отроки сгрудились за спиной витязя, ревниво отпихнув от него Нежелана. Лют коротко поклонился старшому.
– Неплохо кулаками машешь, молодец, да и голову держишь холодной, – сказал начальник сильным мужественным голосом. – Не знаю, куда держишь путь, но, если задержишься в нашем славном граде, приходи в городскую стражу, заработок хороший.
Лют ответил с легким кивком:
– Благодарю.
Старшой покивал, пальцами, крепкими, без единого старческого пятна, крутанул ус и в замешательстве принялся рассматривать гридня. Тот разрешил неловкую паузу – откланялся. Движение по ступенькам отдалось в помятых боках резкими уколами, но терпеть можно.
Нежелан шел тихо, как мышка. Его била крупная дрожь. В памяти его держался страшный вид обезображенной глазницы, что мелькнула на миг перед тем, как ее закрыли ладони.
Отроки воинственно поглядывали в зал, выгнув грудь колесом, но в их глазах затаилась горечь: как же им стать справными воинами, если даже драки проходят без них?
Забились в одну комнату. Лют сел на кровать, потянул через голову рубаху. Отроки захлопотали над гриднем, как заполошные наседки над цыпленком. Лют поморщился и отогнал их. Нежелан подошел на пригласительный мах руки ближе.
– Благодарю за помощь, – сказал гридень с легким поклоном.
Отроки ревниво пробуравили затылок бедовика, засопели обиженно: проклятый оборванец украл подвиг!
Нежелан сглотнул ком и, преодолев неожиданную сухость в горле, сказал хрипло:
– Но сначала едва не погубил. Я приношу беды.
Отроки кивнули. Лют потемнел лицом. От его жесткого взгляда Нежелан поежился.
– Отбрось глупые россказни о проклятии, укрепись духом. Если силен, то никакая порча не липнет. Каждый отвечает за поступки и делает их сам, никакая нечистая сила тут ни при чем.
Нежелан вставил робко:
– А если кара богов?
– Богам будто делать больше нечего, как по-мелкому человеку пакостить. Они не злобные соседи, что день и ночь думают, как навредить. Ладно, хватит трепаться насчет бедовости, – махнул рукой гридень. – Завтра сторгуем тебе лошадь – если захочешь, поедешь с нами.
Лицо Нежелана светилось, будто внутри черепа зажегся сигнальный костер. Савка и Ждан обменялись кислыми взглядами. Лют услал всех прочь: Савка бросился с поручением поторопить корчмаря с пирогами и квасом, а Нежелан робко отправился за Жданом в комнату отроков.
Закипевшая от схватки кровь нехотя остыла, время потянулось медленно, будто смазанное рыбьим клеем. Лют успел вздремнуть, а проснулся уже в мире с багровым солнцем.
«Буслая нет и вряд ли будет. Стрый тоже весело проводит время у старого князя, а тут сиди с тремя юнцами, словно старая нянька», – подумал Лют сердито.
Вяло повечеряли и вернулись в комнаты. Город в распахнутом окне укутался в темный плащ, далеко у кромки неба и земли были видны последние солнечные отсветы. Лют дождался, покуда светило не уйдет под землю окончательно, и мельком посочувствовал огненному шару – придется ползти в холодном подземном царстве. Кровать скрипнула под весом расслабленного тела. Сон подкрался мягко, незаметно.
Вырвал из временного небытия громкий стук. Лют распахнул во тьму глаза и ощутил в комнате присутствие другого человека.
Стрый отшатнулся от направленного в лицо клинка:
– Чего балуешь?
Лют молча убрал меч, босыми ногами прошлепал по половицам и кликнул от двери Савку. Заспанный отрок разжег огонь в масляных плошках и хотел было остаться, но воевода его вытолкал.
– А где обормот? – удивился Стрый.
– Пошел к броннику, – ответил витязь, пожимая плечами.
– Понятно.
Лют вгляделся в хмурое лицо воеводы, и сердце кольнуло в предчувствии беды. Могучан поднял голову – нервные языки пламени бросили на заросшее лицо загадочные отсветы, бледным пламенем загорелись глаза.
– Плохи дела, Лют, – сказал Стрый тяжело. – Князь вдогонку письмо прислал…
Лют напрягся и затаил дыхание.
Воевода сказал тяжело:
– Степняки идут войной.
Глава десятая
– Как-то тут… грязно, – сказал Савка шепотом, опустившись на лавку.
Буслай пожал плечами, на его лице написано презрение к мелким неудобствам. Савка устыдился своей нежности и запунцовел щеками, затем и голову склонил под злорадным взором Ждана – тому-то на чистоту наплевать.
У стола объявился хозяин и растянул губы в подобие улыбки. Лют за прибывших распорядился, что подать.
– Пока готовится, займите комнаты, – сказал он отрокам. – Хозяин, покажи хоромы.
Корчмарь кликнул помощника. Вместе с отроками на второй поверх ушел и Нежелан.
Отроки еще размещались в покоях, а стол уже запаровал блюдами со снедью. Буслай шумно сглотнул слюну, пальцами разорвал жареного гуся и половину засунул в пасть. Затрещали кости.
Лют поспешно ухватился за бараний бок с кашей. От тягучих ароматов в голове помутилось, кишки буйно танцевали. Пожар в глотках тушили молодым кисловатым вином. Пили жадно – вороты рубах потяжелели темными пятнами – и набрасывались на говядину, приправленную острыми травами, разжигающими в крови огонь.
Когда отроки спустились к разоренному столу, гридни вяло доедали молочного поросенка, ковыряясь в зубах. Их ладони поглаживали раздутые животы.
– Кхе… – только и вымолвил Ждан.
Гридни ответили невинными взглядами. Хозяин будто пророс из немытого пола: согнут в почтительном поклоне, на воинов посматривает с уважением. Лют отсыпал в подставленную ладонь горсть монет и приказал подать еще еды и питья. Корчмарь исчез, звякнув полным карманом.
Савка схватил кувшин, потряс и посветлел лицом.
– Эй, и мне оставь! – спохватился Ждан, но вырвал посуду уже пустую.
Буслай лениво хмыкнул и нехотя поднялся:
– Пойду к оружейнику. Может, развеюсь. Что-то княжье поручение оказалось скучновато, дорога была куда интересней.
– Не забудь, завтра в обратный путь, – напутствовал Лют.
Буслай поморщился:
– Что ты со мной, как с маленьким? Расслабься! Вечно хмурый, шутки сроду не сказал.
Лют мог ответить, что с героем Пепельного вала так разговаривать не след и он не скоморох, чтобы зубоскалить, но промолчал.
Буслай забрал порванную кольчугу, вышел в залитый ярым солнцем двор и неспешно затопал по мостовой.
Лют остался присматривать за юнцами. Взгляд его упал на бедовика, в груди ворохнулось сочувствие.
– Вот и пришло время расставаться, Нежелан.
Бедовик вздрогнул; куриная лапка в руке застыла у губ; опухшее от побоев лицо потемнело. Савка глянул и прервал шумное чавканье невнятной речью:
– Что, непутевый, не хочется быть одному? То-то.
Лют посмотрел с укором. Ждан надолго прилепился к кувшину, потом отставил его нетвердой рукой и предложил добродушно:
– Может, с собой тебя взять? Стрыю будешь прислуживать.
В глазах Нежелана вспыхнула такая надежда, что воин даже смутился и хмуро поглядел на языкастого отрока.
– Не можем, – сказал Лют твердо.
Бедовик кивнул горестно:
– И правильно. Я приношу беды. Негоже худом отплачивать спасителю.
Лют поморщился, обозрел зал с постепенно хмелеющим народом, хозяина, с жадной улыбкой считающего деньги, и посмотрел в глаза нежданного попутчика:
– Перестань, такого быть не может.
– Но в деревне приносил несчастья, – возразил Нежелан.
– Да ты жил в других местах? Нет? То-то. Деревенские нашли на кого спихнуть вину, а ты и поверил.
Нежелан понурил голову. Он был не согласен, но покорно молчал. Отроки с ухмылками переглянулись, одновременно перемалывая зубами птичьи кости и выплевывая на стол огрызки с маковое зернышко.
Со двора донесся хохот дюжих мужей. Вскоре корчма загрохотала под сапогами ватаги закопченных солнцем молодцев. Лют мельком окинул пояса прибывших, украшенные широкой узорчатой бляхой – переверни такую и пей, как из ковша. В кожаных ножнах ютились ножи в две пяди длиной.
Мужик с разбойничьей рожей, что пялился на гридня неприязненно, встал со скамьи и замахал рукой прибывшим. Вошедшие приблизились к нему, и корчма наполнилась сочными шлепками по спинам и звуками рукопожатий. Смех грянул с удвоенной силой. От мужчин разило крепким потом – по залу поплыли незримые волны животной ярости.
Посетители разом заторопились, некоторые оставляли недоеденные блюда. Хозяин едва успевал подставлять ладонь под монеты. Остались, наверно, самые крепкие, чья мощь не уступала разбойничьей ватаге, да пьяные, которым бояться нечем.
Лют неспешно сместил взгляд, но успел заметить злорадство в глазах бородатого, тот аж грудь выпятил и вздул жилы на оголенных руках, но отвлекся от созерцания гридня, когда похожий на него дядя припечатал ладонью его спину так, что из бороды сор выпал.
К компании, занявшей два стола, подошла угрюмая подавальщица и молча выслушала пожелания. Лют понял, почему здесь не было красивых девушек, – с такими посетителями лучше общаться бородатым женщинам.
Гридень поторопил отроков, но те будто три месяца с голоду пухли – ели так, что за ушами трещало, давились. Морды красные, глаза выпучены. Подавальщица едва успевала приносить кувшины кваса взамен пустых. Нежелан ел мало, клевал, как мелкая птичка; на лице его застыло горестное выражение, от предстоящего одиночества в глазах поселился страх.
Лют старался пореже смотреть на бедовика – что-то царапало ему сердце, как будто он бросает беспомощного старика в лесу. Добро бы в голодную зиму, а не в сытое лето. Но не брать же с собой! Стрыю отрок без надобности, Савка со Жданом без подмоги управятся, на что лишний рот?
Думы развеял хриплый, пропитый голос:
– Гляди, какие бусы у девки, да еще мечом обзавелась.
Говорил тот самый бородач, успевший снова запачкать бороду недожеванным мясом. Пристальный взгляд, направленный на Люта, не оставлял сомнений, о ком шла речь.
Гридень машинально коснулся серебряной гривны – подвыпившие гуляки разразились лошадиным ржанием. Гулко попадали чарки с хмельным медом, по столу прошла пахучая волна, низринулась на пол бусинами.
Отроки оторвались от еды и нарочито грозно повернулись к зубоскалам. Посмотрели немного и не спеша обернулись: уверенность сдуло с лиц, как пивную пену, косились на стены растерянно. Лют повел ладонью успокаивающе, лицо его было полно спокойствия.
Гуляки продолжали состязаться в остроумии. От насмешек у отроков вскипела кровь, и они готовы были броситься на обидчиков. Но Лют удерживал их на месте строгим взглядом. Скоро слова кончились, пиво и вино заплели языки, и под потолком забилась пьяная песня.
Савка бросил на Люта непонимающий взгляд: почему доблестный воин не заткнет хулителей? Буслай бы давно топором порубил! И в глазах Ждана появилось разочарование, он даже устыдился, что подражал манерам Люта.
Гридень глянул на отроков – без труда прочел их нехитрые мысли, – с виду не изменился, лишь веки чуть дрогнули.
– Поели? Ступайте.
Отроки молча встали, ладонями бережно поддерживая вздутые животы. Еле взобрались по лестнице на второй ярус. Нежелан остался в зале, демонстрируя неподдельный интерес к еде.
Лют встал – Нежелан кивнул на его просьбу присмотреть за мечом. Корчмарь, орудующий лапой в кармане передника, посмотрел выжидательно. Принял монеты с достоинством, поинтересовался: не желает ли воин чего-нибудь еще?
– Нет, благодарю. Пришли в комнаты пирогов да квасу.
– Щ-щас будет, – ответил корчмарь местной присказкой.
Лют прошел мимо столов, занятых гуляющей ватагой. Не понять, чем они занимаются и на какие пьют? Корчмарь поглядывал на них брезгливо, но без тревоги, и Лют решил, что такие люди в княжестве Вышатича не редкость.
Поднялась волна насмешек. Пьянчуги отмачивали смешные лишь им остроты. Пальцы, корявые и грязные, указывали на гридня, как на диковинного зверя.
Лют вздохнул – пусть их. Вон Савка не понимает, как можно смолчать, когда оскорбляют. А надо не оскорбляться – мало ли на свете дураков, что жить не могут без насмешек над людьми? На каждого злости не хватит. Не обращай внимания – чести урону не будет. Да и вообще отвечать негодяям на их языке…
Пространные рассуждения прервал жалкий всхлип, громкий плеск и грохот тяжелого тела. Лют поспешно выстрелил кулаком в следующую бородатую рожу. Костяшки уткнулись в твердое, но через миг увязли в теплом и горячем. Красные капли просочились сквозь пальцы, ладони коснулась противная сырость.
Гридень отпихнул пьянчугу и пальцами вцепился в грязные волосы рядом сидящего. Пропитое лицо встретилось с заляпанной столешницей. Хрустнуло. Детина слабо простонал и с грохотом опрокинулся на спину. Его лицо сочилось кровью, будто половинка сочной свеклы. Ошалелые собутыльники наконец осознали, что с ними делают, и, отяжелевшие от выпивки, грузно поднялись.
Лют пинком вышиб лавку. Не успевшие встать горохом раскатились по полу, один улетел под стол. На гридня бросились пятеро. Лют пригнул голову, выстреливая кулаками… зашатался под ударами… какой-то ловкий заехал по затылку, больно защемив клок волос…
Лют зарычал. Глаза застилала багровая пелена. Кулаки были облиты чужой кровью. Саднил порез, когда от удара в смрадный рот зубы супротивника разлетелись кусками застывшего меда.
Когда перестало потряхивать, гридень опустил кулаки и с удивлением заметил разбросанных по углам мужиков: уже щербатых, с лицами, похожими на отбивную. Они лежали вповалку, судорожно дергая конечностями, и стонали, как безусые мальцы.
Компания с испугом посмотрела на мужчину с окладистой бородой – лицо перекошено яростью, с кулаков на пол падают тягучие капли – и поспешно отвела взгляд. Лишь главный задира глядел с радостной ухмылкой – в руке его блестел длинный нож.
Пьянчуги загудели робко:
– Давай, Друль, покажи ему. А мы посмотрим.
Бугай криво усмехнулся и двинулся уверенным шагом, красиво играя тугими мускулами обнаженных рук.
– Нежелан, – сказал Лют чуть сдавленным голосом, – подай меч.
Пора приструнить задиру, не затевать же двобой по пустяку.
Бедовик сбросил оцепенение, крепко сжал в руке ножны и метнулся к воину. Друль замедлил шаг, с опаской прикинув длину меча, и дернул головой в замешательстве.
Лют отвел растопыренную десницу за спину, цепко держа взглядом растерянного мордоворота и оскорбляюще ухмыляясь. Глаза Друля расширились. Гридень дернулся, с трудом одолев желание обернуться: пусть пьянчуга дурит кого-нибудь другого.
В ноги ударило, разбойничья рожа канула вниз, перед глазами возникли закопченные балки потолка. Поскользнувшийся на пролитом пиве Нежелан глухо ойкнул, придавленный витязем.
– Айда, братцы!
Воодушевленный крик сбросил ступор с ватаги, и бородатые рожи ощерились злобными ухмылками. Гоня волну крепкого пота, разом бросились десяток мужиков. Приподнявшегося Люта накрыло лавиной немытых тел. Нежелана крепкая рука взяла за шиворот и отшвырнула. Беспомощность полета прервал жестокий удар столешницы в спину.
Хозяин опрометью выбежал на улицу звать стражу: чесание кулаков и битье посуды – еще куда ни шло, но резать постояльцев нельзя.
Лют задергался, но держали его крепко. С торжествующей ухмылкой над ним навис Друль, игриво перебрасывая нож из ладони в ладонь. Помощники погрузили в бока витязя мозолистые кулаки. Лют зашипел рассерженным котом.
– Ну, гад, не взыщи! – прохрипел Друль.
Нежелан ахнул, когда мордоворот занес оружную руку и острие ножа хищно нацелилось в горло распростертого гридня. Бедовик скатился со стола и широко размахнулся ножнами, будто прилипшими к ладони. Окованное медью дно ткнулось Друлю в висок. Тот поперхнулся и рухнул на пол рыхлым тюком.
Подельники удивленно глянули на щуплого мужчинку. Один тут же взвыл, вскинул ладони к глазу – меж пальцев просочилась мутная жижа. Пьянчуги отпрянули испуганно. Хват их пальцев ослаб.
Лют одним движением вырвался и перекатился через плечо, ударив ногой бородача. Того унесло, как пушинку, а через миг и остальные буяны распростерлись ниц.
Гридень скользящим шагом приблизился к бедовику. Ножны перекочевали из рук в руки, потом с тихим шорохом обнажилась полоса стали. Уцелевших гуляк приморозил холодный взгляд, в зале воцарилась тишина, даже раненые стонать прекратили. Лют заметил, что остальные посетители испарились, никто не попытался заступиться. Да что там заступиться – никто не присоединился к ватаге, дабы намять бока чужаку! Мельчают…
На втором ярусе загрохотало, с лестницы кубарем скатились оружные дубинками отроки: лица бледные, в широко распахнутых глазах отражается картина драки.
– Лют свет Радимич, что ж ты?.. – У Савки кончились слова, и он с изумленным видом развел руками.
Ждан оглядел зал блестящими глазами и посмотрел восхищенно на Люта. Гридень дернул щекой досадливо: мальчишки – уважают тех, кто может одним ударом расквасить морду, и не понимают, что ловко морды бить может и плохой человек. А вдруг возьмут дурной пример, поскольку думать не умеют?
Со двора донеслись резкие голоса, топот ног, и в зал, бряцая доспехами, ввалился отряд городской стражи: рожи потные, из-под клепаных шлемов текут мутные струи, древки копий едва не выскальзывают из мокрых пальцев.
– Кого рубить? – спросил один запыхавшимся голосом.
Грузный дядька с побитыми серебром усами отмахнулся досадливо:
– Погоди.
Хозяин корчмы протиснулся через кольчужные спины и горячо зашептал что-то на ухо старшине. Лют от греха подальше упрятал меч и спокойно скрестил руки на груди.
Старшой выслушал корчмаря, кивнул с уважительным смешком. По его знаку стражи подлетели к пьянчугам. Те согнулись в поясе, пытаясь ослабить боль в заломленных руках, заскулили жалобно.
Глава отряда снял шлем – переплетенные сединой волосы упали на плечи слипшимися прядями. Немолодой воин поймал в прицел темно-синих глаз гридня. Отроки сгрудились за спиной витязя, ревниво отпихнув от него Нежелана. Лют коротко поклонился старшому.
– Неплохо кулаками машешь, молодец, да и голову держишь холодной, – сказал начальник сильным мужественным голосом. – Не знаю, куда держишь путь, но, если задержишься в нашем славном граде, приходи в городскую стражу, заработок хороший.
Лют ответил с легким кивком:
– Благодарю.
Старшой покивал, пальцами, крепкими, без единого старческого пятна, крутанул ус и в замешательстве принялся рассматривать гридня. Тот разрешил неловкую паузу – откланялся. Движение по ступенькам отдалось в помятых боках резкими уколами, но терпеть можно.
Нежелан шел тихо, как мышка. Его била крупная дрожь. В памяти его держался страшный вид обезображенной глазницы, что мелькнула на миг перед тем, как ее закрыли ладони.
Отроки воинственно поглядывали в зал, выгнув грудь колесом, но в их глазах затаилась горечь: как же им стать справными воинами, если даже драки проходят без них?
Забились в одну комнату. Лют сел на кровать, потянул через голову рубаху. Отроки захлопотали над гриднем, как заполошные наседки над цыпленком. Лют поморщился и отогнал их. Нежелан подошел на пригласительный мах руки ближе.
– Благодарю за помощь, – сказал гридень с легким поклоном.
Отроки ревниво пробуравили затылок бедовика, засопели обиженно: проклятый оборванец украл подвиг!
Нежелан сглотнул ком и, преодолев неожиданную сухость в горле, сказал хрипло:
– Но сначала едва не погубил. Я приношу беды.
Отроки кивнули. Лют потемнел лицом. От его жесткого взгляда Нежелан поежился.
– Отбрось глупые россказни о проклятии, укрепись духом. Если силен, то никакая порча не липнет. Каждый отвечает за поступки и делает их сам, никакая нечистая сила тут ни при чем.
Нежелан вставил робко:
– А если кара богов?
– Богам будто делать больше нечего, как по-мелкому человеку пакостить. Они не злобные соседи, что день и ночь думают, как навредить. Ладно, хватит трепаться насчет бедовости, – махнул рукой гридень. – Завтра сторгуем тебе лошадь – если захочешь, поедешь с нами.
Лицо Нежелана светилось, будто внутри черепа зажегся сигнальный костер. Савка и Ждан обменялись кислыми взглядами. Лют услал всех прочь: Савка бросился с поручением поторопить корчмаря с пирогами и квасом, а Нежелан робко отправился за Жданом в комнату отроков.
Закипевшая от схватки кровь нехотя остыла, время потянулось медленно, будто смазанное рыбьим клеем. Лют успел вздремнуть, а проснулся уже в мире с багровым солнцем.
«Буслая нет и вряд ли будет. Стрый тоже весело проводит время у старого князя, а тут сиди с тремя юнцами, словно старая нянька», – подумал Лют сердито.
Вяло повечеряли и вернулись в комнаты. Город в распахнутом окне укутался в темный плащ, далеко у кромки неба и земли были видны последние солнечные отсветы. Лют дождался, покуда светило не уйдет под землю окончательно, и мельком посочувствовал огненному шару – придется ползти в холодном подземном царстве. Кровать скрипнула под весом расслабленного тела. Сон подкрался мягко, незаметно.
Вырвал из временного небытия громкий стук. Лют распахнул во тьму глаза и ощутил в комнате присутствие другого человека.
Стрый отшатнулся от направленного в лицо клинка:
– Чего балуешь?
Лют молча убрал меч, босыми ногами прошлепал по половицам и кликнул от двери Савку. Заспанный отрок разжег огонь в масляных плошках и хотел было остаться, но воевода его вытолкал.
– А где обормот? – удивился Стрый.
– Пошел к броннику, – ответил витязь, пожимая плечами.
– Понятно.
Лют вгляделся в хмурое лицо воеводы, и сердце кольнуло в предчувствии беды. Могучан поднял голову – нервные языки пламени бросили на заросшее лицо загадочные отсветы, бледным пламенем загорелись глаза.
– Плохи дела, Лют, – сказал Стрый тяжело. – Князь вдогонку письмо прислал…
Лют напрягся и затаил дыхание.
Воевода сказал тяжело:
– Степняки идут войной.
Глава десятая
В маленькой палате царило напряженное молчание. Искусно отлитые медвежьи головы на бревенчатых стенах щерились языками пламени, комната была залита светом, дорогое масло горело с душистым ароматом.
Стол был уставлен кувшинами, чарами, ковшами, от жареной дичи шел теплый и сытный дух, но дюжине мужчин было не до еды. Лица потемнели, брови переплелись волосками на переносице, сквозь бороды отчетливо виднелись желваки.
Яромир окинул взглядом приглашенных князей, заскрежетал в руке серебряной чарой. Князья встрепенулись на звук, нарушивший тягостное молчание. Яромир поднялся, заговорил голосом холоднее льда:
– Ужасно стыдно, други мои, что затеянное празднество кончилось худо. Тяжко, что омрачил вас, мои дорогие и желанные гости.
Князь Годун, седой, кряжистый муж, брякнул досадливо:
– Кончай виниться, не девка красная, дело говори.
Яромир медленно склонил голову:
– Ты прав, старый друг. Волхв прочитал ужасное знамение…
Князья разом хмыкнули: что там читать, младенцу ясно.
– Движется на наши земли ворог несметными полчищами, хочет разорить цветущие земли, мужчин порубить на корм волкам и воронам, а женщин увести в рабство и использовать для утех.
Князья потемнели лицами и сжали кулаки: у рожденных защищать слабых при мысли, что чужаки отберут самое святое, что есть у народа, – женщин, сердце колет.
– Нелегко говорить, – продолжил Яромир, – но надо собирать объединенную рать. Скоро враг достигнет окраины нашего союза, земли Путяты подпадают под удар первыми.
Князья хмуро покивали.
– Завтра выступлю с дружиной на подмогу. Заставить вас не могу, но прошу присоединиться.
Яромир обвел пытливым взглядом князей, ни один не отвел глаза, смотрят прямо, лица чуть посветлели.
– Разумеется, присоединимся.
– А то как же!
– За кого нас имеешь, князь?
– Поперед твоей дружины будем.
Губы Яромира чуть искривились, в глазах мелькнул задорный огонек. Князь простер длань с чашей, и от сильного голоса затрепетало пламя светильников:
– Добро! Двинемся по заре, разошлем гонцов, чтобы воины, оставшиеся дома, спешно присоединились. Вместе растопчем супостатов! Пью за вас, смелые други!
Князья поддержали Яромира дружным ревом: грудные клетки раздуты, в глазах плещется ярость, голыми руками готовы разорвать посмевших посягнуть на союз северных княжеств.
Гости едва успели стукнуть дном пустых чар о стол и протянуть руки к мясу, как с грохотом распахнулась дверь. Князья удивленно уставились на растрепанного старца в волчьей шкуре.
Волхв тяжело дышал, от выдохов трепетал огонь, белоснежная борода растрепалась, волосы пятнали полосы сажи.
Яромир грозно сдвинул брови:
– В чем дело, Вольга? Почто врываешься, как в кабак?
Волхв подскочил к князю и склонился в почтительном поклоне. Мужчины с любопытством прислушались к частому бормотанию:
– Княже, приносил я жертвы богам светлым, спрашивал о судьбе дальнейшей: как быть и что делать?
Яромир спросил упавшим голосом:
– Что узнал?
Вольга перевел дух. Князья затаили дыхание, а волхв дождался, когда напряжение достигло пика, и затараторил:
– Перун всеблагой снизошел до ничтожного служителя, дал видение. Раскрылись пред мной небеса, красота ирия едва не ослепила: дивные птицы поют на сказочных деревьях, животные красы невиданной и благородной стати, наши мужественные предки, пирующие за золотым столом. Ты бы видел, что жрут… ээ… едят, а чем запивают, запахи дивные.
Князья слушали завороженно, едва рты не раскрывали, но Яромир нахмурился и строго спросил:
– Что еще видел?
Вольга спохватился:
– И предстал передо мной Перун, а одесную и ошуюю доблестные герои, среди них видел и твоих славных предков. Сказали они, что темную силу, идущую войной, одолеть можно лишь у стен Кременчуга, великим союзом соседних племен. Иначе никак.
Яромир воскликнул:
– Но как же Путята?! А земли Твердяты, что перед моим княжеством?
Волхв сурово покачал головой, ответил твердо, непреклонно:
– Если помчишься на выручку, то погибнешь и их земли погибнут. Перун ясно сказал, что лишь у нашего города враг будет разбит. Пока они будут двигаться к нам, успеем собрать великую рать.
Князья загомонили, как напуганные гуси. Волхв склонился в глубоком поклоне. Яромир вскинул длань – правители, как по команде, умолкли.
– Не могу я спокойно жить, зная, что купил жизнь гибелью соседей, – сказал он с мрачным торжеством. – Лучше погибну, но плечом к плечу с Путятой, громя ворогов.
Князья загомонили одобрительно. Волхв потемнел лицом, слова вырвались с тяжким вздохом:
– Не хотел говорить, но ты вынудил. Княже, Перун сказал, если падет Яромир, то падет Северный союз.
Яромир качнулся и прижал ладони к сердцу. Князья озадаченно смолкли. Силослав после недолгого молчания сказал с мрачной убежденностью:
– Князь, в детстве мужчину учат защищать семью, в юности – слабых, а в зрелости – жертвовать собой для спасения рода. Нелегко говорить, но… что толку, если кинуться на помощь, не успев собрать большие силы. Конечно, на миру смерть красна, и о славной гибели будут петь века, но ты правитель и Путята правитель, а князьям надлежит поступать так, как надо, не слушая голос ретивого сердца. Наши предки заключили союз, скрепив дружбу племен, и каждый князь должон понимать, что для сохранения нашего братства надо пожертвовать собой и своей землей, коли припрет нужда.
Годун напыщенно кивнул и продолжил за умолкшего Силослава:
– Будь здесь Путята с Твердятой, первыми бы предложили такой расклад. Да, города будут разорены, веси, но сожженное можно восстановить, а если наши земли падут, кто это сделает? От нас даже памяти не останется. Ты как хошь, князь, но к Путяте не пойдем. Я срочно отправлю нарочных в княжество, пусть большая дружина идет в Кременчуг.
Князья закивали:
– И я!
– Я тоже!
Яромир тяжело опустился в кресло и уткнул подбородок в кулак – будто в голову залили свинец и требуется опора. Лицо князя отражало тяжелую внутреннюю борьбу.
– Мне выпал выбор, которого и врагу не пожелаешь, – сказал он медленно. – Великое испытание предстоит нам, други. Я должен подумать.
Силослав поморщился досадливо:
– Да что думать? Или мы будем жить, или дружно помрем. Князь, я сам буду таскать бревна в землях Путяты после разгрома врага, быстро восстановим, да и люди в большинстве уйдут в леса, не будут же враги их прочесывать. Отсидятся, земля наполнится народом.
Его поддержал гул князей. Яромир покивал задумчиво, сказал с явной неохотой, через силу, будто каждое слово цеплялось за горло острыми шипами:
– Пусть будет так, как мы решили. А теперь мне надо побыть одному, да и вам разослать гонцов – медлить нельзя.
Князья разом встали и так же – гурьбой – вышли из палаты, даже малость потолкавшись в дверях. В проем заглянул Ратьгой. Любопытство на лице воеводы при виде волхва сменилось брезгливой гримасой, и дверь захлопнулась с громким стуком.
Яромир с Вольгой долго молчали, прислушиваясь к шуму за стенами: со двора через сомкнутые на ночь ставни раздавались резкие команды и отголоски переполоха. Потихоньку шум стих.
Вольга крякнул, расправил плечи, схватил жареное крылышко, и тонкие косточки слабо хрустнули под крепкими зубами.
Стол был уставлен кувшинами, чарами, ковшами, от жареной дичи шел теплый и сытный дух, но дюжине мужчин было не до еды. Лица потемнели, брови переплелись волосками на переносице, сквозь бороды отчетливо виднелись желваки.
Яромир окинул взглядом приглашенных князей, заскрежетал в руке серебряной чарой. Князья встрепенулись на звук, нарушивший тягостное молчание. Яромир поднялся, заговорил голосом холоднее льда:
– Ужасно стыдно, други мои, что затеянное празднество кончилось худо. Тяжко, что омрачил вас, мои дорогие и желанные гости.
Князь Годун, седой, кряжистый муж, брякнул досадливо:
– Кончай виниться, не девка красная, дело говори.
Яромир медленно склонил голову:
– Ты прав, старый друг. Волхв прочитал ужасное знамение…
Князья разом хмыкнули: что там читать, младенцу ясно.
– Движется на наши земли ворог несметными полчищами, хочет разорить цветущие земли, мужчин порубить на корм волкам и воронам, а женщин увести в рабство и использовать для утех.
Князья потемнели лицами и сжали кулаки: у рожденных защищать слабых при мысли, что чужаки отберут самое святое, что есть у народа, – женщин, сердце колет.
– Нелегко говорить, – продолжил Яромир, – но надо собирать объединенную рать. Скоро враг достигнет окраины нашего союза, земли Путяты подпадают под удар первыми.
Князья хмуро покивали.
– Завтра выступлю с дружиной на подмогу. Заставить вас не могу, но прошу присоединиться.
Яромир обвел пытливым взглядом князей, ни один не отвел глаза, смотрят прямо, лица чуть посветлели.
– Разумеется, присоединимся.
– А то как же!
– За кого нас имеешь, князь?
– Поперед твоей дружины будем.
Губы Яромира чуть искривились, в глазах мелькнул задорный огонек. Князь простер длань с чашей, и от сильного голоса затрепетало пламя светильников:
– Добро! Двинемся по заре, разошлем гонцов, чтобы воины, оставшиеся дома, спешно присоединились. Вместе растопчем супостатов! Пью за вас, смелые други!
Князья поддержали Яромира дружным ревом: грудные клетки раздуты, в глазах плещется ярость, голыми руками готовы разорвать посмевших посягнуть на союз северных княжеств.
Гости едва успели стукнуть дном пустых чар о стол и протянуть руки к мясу, как с грохотом распахнулась дверь. Князья удивленно уставились на растрепанного старца в волчьей шкуре.
Волхв тяжело дышал, от выдохов трепетал огонь, белоснежная борода растрепалась, волосы пятнали полосы сажи.
Яромир грозно сдвинул брови:
– В чем дело, Вольга? Почто врываешься, как в кабак?
Волхв подскочил к князю и склонился в почтительном поклоне. Мужчины с любопытством прислушались к частому бормотанию:
– Княже, приносил я жертвы богам светлым, спрашивал о судьбе дальнейшей: как быть и что делать?
Яромир спросил упавшим голосом:
– Что узнал?
Вольга перевел дух. Князья затаили дыхание, а волхв дождался, когда напряжение достигло пика, и затараторил:
– Перун всеблагой снизошел до ничтожного служителя, дал видение. Раскрылись пред мной небеса, красота ирия едва не ослепила: дивные птицы поют на сказочных деревьях, животные красы невиданной и благородной стати, наши мужественные предки, пирующие за золотым столом. Ты бы видел, что жрут… ээ… едят, а чем запивают, запахи дивные.
Князья слушали завороженно, едва рты не раскрывали, но Яромир нахмурился и строго спросил:
– Что еще видел?
Вольга спохватился:
– И предстал передо мной Перун, а одесную и ошуюю доблестные герои, среди них видел и твоих славных предков. Сказали они, что темную силу, идущую войной, одолеть можно лишь у стен Кременчуга, великим союзом соседних племен. Иначе никак.
Яромир воскликнул:
– Но как же Путята?! А земли Твердяты, что перед моим княжеством?
Волхв сурово покачал головой, ответил твердо, непреклонно:
– Если помчишься на выручку, то погибнешь и их земли погибнут. Перун ясно сказал, что лишь у нашего города враг будет разбит. Пока они будут двигаться к нам, успеем собрать великую рать.
Князья загомонили, как напуганные гуси. Волхв склонился в глубоком поклоне. Яромир вскинул длань – правители, как по команде, умолкли.
– Не могу я спокойно жить, зная, что купил жизнь гибелью соседей, – сказал он с мрачным торжеством. – Лучше погибну, но плечом к плечу с Путятой, громя ворогов.
Князья загомонили одобрительно. Волхв потемнел лицом, слова вырвались с тяжким вздохом:
– Не хотел говорить, но ты вынудил. Княже, Перун сказал, если падет Яромир, то падет Северный союз.
Яромир качнулся и прижал ладони к сердцу. Князья озадаченно смолкли. Силослав после недолгого молчания сказал с мрачной убежденностью:
– Князь, в детстве мужчину учат защищать семью, в юности – слабых, а в зрелости – жертвовать собой для спасения рода. Нелегко говорить, но… что толку, если кинуться на помощь, не успев собрать большие силы. Конечно, на миру смерть красна, и о славной гибели будут петь века, но ты правитель и Путята правитель, а князьям надлежит поступать так, как надо, не слушая голос ретивого сердца. Наши предки заключили союз, скрепив дружбу племен, и каждый князь должон понимать, что для сохранения нашего братства надо пожертвовать собой и своей землей, коли припрет нужда.
Годун напыщенно кивнул и продолжил за умолкшего Силослава:
– Будь здесь Путята с Твердятой, первыми бы предложили такой расклад. Да, города будут разорены, веси, но сожженное можно восстановить, а если наши земли падут, кто это сделает? От нас даже памяти не останется. Ты как хошь, князь, но к Путяте не пойдем. Я срочно отправлю нарочных в княжество, пусть большая дружина идет в Кременчуг.
Князья закивали:
– И я!
– Я тоже!
Яромир тяжело опустился в кресло и уткнул подбородок в кулак – будто в голову залили свинец и требуется опора. Лицо князя отражало тяжелую внутреннюю борьбу.
– Мне выпал выбор, которого и врагу не пожелаешь, – сказал он медленно. – Великое испытание предстоит нам, други. Я должен подумать.
Силослав поморщился досадливо:
– Да что думать? Или мы будем жить, или дружно помрем. Князь, я сам буду таскать бревна в землях Путяты после разгрома врага, быстро восстановим, да и люди в большинстве уйдут в леса, не будут же враги их прочесывать. Отсидятся, земля наполнится народом.
Его поддержал гул князей. Яромир покивал задумчиво, сказал с явной неохотой, через силу, будто каждое слово цеплялось за горло острыми шипами:
– Пусть будет так, как мы решили. А теперь мне надо побыть одному, да и вам разослать гонцов – медлить нельзя.
Князья разом встали и так же – гурьбой – вышли из палаты, даже малость потолкавшись в дверях. В проем заглянул Ратьгой. Любопытство на лице воеводы при виде волхва сменилось брезгливой гримасой, и дверь захлопнулась с громким стуком.
Яромир с Вольгой долго молчали, прислушиваясь к шуму за стенами: со двора через сомкнутые на ночь ставни раздавались резкие команды и отголоски переполоха. Потихоньку шум стих.
Вольга крякнул, расправил плечи, схватил жареное крылышко, и тонкие косточки слабо хрустнули под крепкими зубами.