Страница:
Тут моя дверца распахнулась. Не задавая вопросов, свободной рукой Ефим с силой вдавил меня в спинку сиденья и перехватил ножом плотную ленту ремня. Сухо чмокнув, лента мгновенно исчезла. Ефим швырнул нож на землю и, ухватив меня двумя руками за грудки, рывком выдернул из машины, словно репку из известной сказки. Не удержав равновесия, Ефим опрокинулся навзничь, я, естественно, снова упала сверху. Однако шуму в этот раз было гораздо больше, мало того, что Ефим беспрестанно выдавал ругательства одно виртуознее другого, за моей спиной раздавалось такое шлепанье и хлюпанье, словно там резвилась парочка бегемотов. Я живо вскочила на ноги и оглянулась туда, где десять секунд назад находился «Мерседес». Трудно было разобрать что-либо в такой темнотище да вдобавок при проливном дожде, но то, что я смогла разглядеть, меня просто потрясло. Перед глазами слабо блеснули отражатели задних фар, и багажник машины медленно скрылся в черной вязкой жиже.
Ефим потерянно стоял рядом со мной, я покосилась на него, вздохнув. Человек попросту был в шоке и пока не мог понять, что же все-таки случилось. Он не мог знать, что в этих местах вперемешку с лесополосой шли карьеры, их разработка была прекращена уже давным-давно, задолго до моего приезда сюда. Здесь планировалось строительство то ли завода, то ли фабрики, но вскоре все заглохло, выяснилось, что здесь совершенно неподходящая почва. Выкопанные котлованы неизменно заливало, не зря у дороги висел запретный знак, места считались гиблыми, и население привыкло просто обходить их. А вода в ямах постепенно затухала, превращалась в жижу, и, хотя края карьеров подмыло, думаю, они все еще оставались глубоки. Иначе с чего бы такая мощная машина скрылась в яме целиком. В начале дороги кустарник был обнесен заграждением из колючей проволоки, похоже, именно она разбила стекло в машине, а вырванный из земли кол ударил по крыше. И сейчас мы с Ефимом стояли рядышком и растерянно смотрели на слабо колышущуюся поверхность.
— Черт, сумка в багажнике! — едва не простонал любимый, стиснув зубы. — Все вещи в багажнике…
Он сделал попытку подойти к краю ямы, но его ноги тотчас ушли по колено в грязь. Неловко взмахнув руками, Ефим оступился. Почва под ногами поехала, я с воплем бросилась вперед и, упав на коленки, уцепилась за его ремень. Извозившись, словно две свиньи, мы все же выбрались и без сил рухнули на твердую почву. Мне очень хотелось зареветь, но, взглянув на свои руки, я сообразила, что вытереть слезы нечем, а без этого что за радость плакать? Прошло несколько минут, Ефим поднялся и протянул руку.
— Вставай, — хмуро бросил он, — на земле холодно…
На земле было не только холодно, но и чрезвычайно сыро, я поднялась и посмотрела ему в глаза. Что теперь делать? Мне, например, в голову ничего дельного не приходило. Но тут Ефим показал, что настоящий мужчина не теряется ни при каких обстоятельствах, даже если он только что самолично утопил свой собственный «Мерседес» в черной вонючей луже. Побегав каких-нибудь десять минут вдоль ямы, он остановился, посмотрел, как я старательно выбиваю зубами зажигательный мотив, и сказал:
— Бешеный!
Звучало это завораживающе и обнадеживающе, оставалось только надеяться, что он не себя имеет в виду.
Я поняла, что не ошиблась, с возрастающим интересом наблюдая, как Ефим извлек из кармана куртки нечто, что я приняла сначала за сотовый телефон, и стал в него орать:
— Бешеный, Бешеный, прием!
— Сотовый здесь не берет! — жалко пискнула я, но Ефим махнул рукой, чтобы я заткнулась, и снова стал пугать местных лягушек.
Сообразив, что это рация, я приуныла, в подобные глупости я не особенно верю. Да и кто, интересно, должен ему ответить? Через несколько минут Ефим выдохся, тряхнул напоследок рацией и убрал ее в карман.
— Не отвечает! — сообщил он. Я заметила, что особой грусти в его голосе нет. — Ну что, замерзла?
Кивнув, я шмыгнула для убедительности носом, Ефим понимающе покивал:
— Все вещи того.., тю-тю… Переодеваться не во что…
Это я и без него знала, еще я знала, что замерзла окончательно, и, если мы простоим под дождем еще полчаса, воспаление легких и смертельный исход мне обеспечены.
— Что делать будем? — поинтересовался он. Мне показалась несправедливой попытка переложить на меня часть ответственности за наше спасение, и я, хотя уже имела на этот предмет кое-какие мысли, пожала плечами.
— До города сколько? — спросил он. Я обрадовалась, поняв, что его мысли работают в нужном направлении.
— Отсюда километра три, — предположила я, — но точно не могу сказать, с линейкой я здесь не лазила. Слушай, а эти, которые на машине, как ты думаешь, где они?
— Вот бы узнать, — хрюкнул Ефим, — одно могу сказать: если бы они знали, где мы, точно были бы здесь.
Это порадовало, мысль о преследовавшей нас машине беспокоила меня с той самой минуты, как мозги встали на место после всех эффектных кульбитов. Значит, нас они не заметили. Это, конечно, не совсем по моему плану, но тоже ничего.
Бросив прощальный взгляд на столь подло подкараулившую нас яму, мы осторожно перебрались через сорванную проволоку и пошли через кусты к дороге. Время терять нельзя, ночь на исходе, скоро начнет светать, и в таком экстравагантном виде в населенном пункте лучше не показываться. Добравшись до шоссе и убедившись, что оно пустынно, мы быстро зашагали в сторону города.
Дорога давалась мне нелегко. Отшагав по шоссе около километра, мы свернули на грунтовку, ведущую через поля к городской окраине, так было намного ближе, но дождь превратил дорогу в месиво, и скоро я едва передвигала ноги от усталости. Ефим тоже устал, но старался выглядеть молодцом, подбадривал меня и даже пытался рассказывать анекдоты. Но то ли мое чувство юмора немного притупилось, то ли он был не мастак рассказывать, на все его попытки я даже ни разу не улыбнулась.
По мере приближения к городу я все больше мучилась вопросом: как мы откроем дверь? Ключи я с собой брала, но сейчас они вместе с деньгами и документами покоились на дне вонючей ямы, так что особенно рассчитывать на них не приходилось. Я озадачила этим вопросом Ефима. Однако моего спутника вопрос здорово развеселил. Я надулась:
— Чему ты так обрадовался? Или ты домушник?
— Да ладно тебе, Настя! — отмахнулся Ефим. — Нашла проблему! Замки — они только от честных людей…
— Ага! — обрадовалась я. — Ты, выходит, нечестный?
— Выходит, что волк овцу в загон заводит…
Ладно, что я в самом деле… Подумаешь, замок! На моей памяти на счету любимого были гораздо более значимые подвиги, так что я напрасно беспокоюсь… Интересно, а кого он овцой назвал? Меня? А он у нас, значит, волк? Тоже мне… В этот момент я поскользнулась на пригорке и со всего маху шлепнулась лицом в грязь, успев лишь жалко вякнуть.
— О господи! — всплеснул руками Ефим и кинулся на помощь.
Эта небольшая неприятность отняла у нас много сил и времени. Оказавшись на ногах, я с великим трудом смогла разлепить глаза, а вымыть лицо было нечем, несмотря на то, что воды кругом хоть отбавляй. Пришлось подставить лицо под дождь и вытираться Ефимовой рубашкой, чище после этого она не стала. А небо неумолимо светлело, бросив тревожный взгляд на восток, Ефим покачал головой. Собрав остатки сил, мы припустили по чавкающей дороге, я проклинала весь белый свет, дожди и мерзкие вонючие котлованы. Теперь Ефим трогательно придерживал меня под локоток, чувство единения было налицо, и остаток пути мы преодолели довольно быстро.
Ступив наконец на асфальт окружной дороги, я обрадовалась до полусмерти. Катя в темноте по размякшей глине, я уж думала, что это никогда не кончится.
Очутившись в городе, Ефим проявил максимум осторожности и предусмотрительности, хорошо понимая, что два таких глиняных чучела останутся на свободе до первого попавшегося милиционера. А там поди докажи, что ты не верблюд, а твои документики плавают в весьма неподходящем месте.
Пока мы обходили мой дом, я твердила, как заклинание: «Последнее усилие, последнее усилие…» Только мысль о том, что через несколько минут я окажусь в своей теплой и сухой квартире, придавала силы, и я передвигала ноги. Двор, к моему безмерному счастью, был пуст, что не удивляло. В это время и в такую погоду на улице не встретишь даже местных сумасшедших. Мы вошли в подъезд, и я стала тревожно оглядываться, мне казалось, что за нами должен тянуться мокрый глиняный след.
— Вот, — ткнула я пальцем в дверь с незамысловатой цифрой «пять», — сюда…
Ефим подошел, нагнулся, разглядывая фронт работ, потом почесал затылок и повернулся ко мне. Лицо его выражало явную растерянность, которую, впрочем, он попытался скрыть.
— Ты уверена, что это квартира, — я вытаращила глаза, — а не банковский сейф, к примеру?
Я смущенно кашлянула. Я же не виновата, что мама так серьезно относится ко всяким глупостям… Но доказать, что такая дверь мне ни к чему, я не смогла, чтобы не расстраивать маму, которая будет в Москве с ума сходить, не украли ли еще ее малышика. Теперь-то я понимала, что мамина забота выходит мне боком.
— Может, через балкон? — робко спросила я минут через десять. К этому моменту я уже сидела на холодном полу лестничной клетки, практически потеряв всякий интерес к жизни.
Ефим прекратил возиться с замком и заинтересовался:
— А как окна расположены?
Я прошелестела:
— Маленькое с торца — это холл, угловое — балкон, потом кухня. Ее окно рядом с козырьком, думаю, дотянуться можно…
Ругая в душе миг слабости, в который согласилась на эту мерзкую бронированную дверь, я снова потащилась под дождь. «Вот помру от воспаления легких, — злобно думала я, — пускай меня этой дверью сверху прикроют…»
Пару минут Ефим внимательно разглядывал окна, я ежилась и готовилась к скорой кончине.
— А форточка на кухне заперта? — поинтересовался он, я пожала плечами. — Тогда бы не было проблем. Слушай, чего-то я не пойму, на окнах — это стеклопакеты, что ли?
Заскорбев без меры, я кивнула. Я не виновата…
Ефим оглядел меня с большим интересом, качнул головой и буркнул:
— А все говорят, что учителям зарплату не выплачивают… Ладно, пошли… — Пока мы поднимались по лестнице, он спросил:
— Как твой сейф изнутри-то открыть?
Я торопливо объяснила, Ефим кивнул, подошел к окошку, расположенному над козырьком подъезда, и скомандовал:
— Иди к двери, жди…
Через секунду я уже топталась возле двери, жалобно поскуливая и боясь одного — Ефима кто-нибудь увидит, и его заметут как домушника. А я умру под дверью.
Время тянулось беспощадно медленно, дрожа от волнения и холода, я неотрывно смотрела, ожидая, когда же ручка двери дрогнет и поползет вниз. Терпение мое иссякло, вероятно, вместе с последними жизненными силами, я припала к двери всем телом и почти сразу же загремела в родимый коридор. К счастью, Ефим сориентировался и исхитрился меня поймать.
— Ты открыл!.. — только и смогла счастливо пробормотать я, уткнувшись носом в его живот.
— Открыл, открыл… — закряхтел любимый, пытаясь перебросить мои ноги через порог и захлопнуть дверь, — только не шуми… Всему дому необязательно знать, что мы здесь… Вставай, Настя, хватит дурака валять…
Хотела я обидеться, но потом передумала. Если разобраться, он прав. Он тоже устал, а проблемы у него — не чета моим. Конечно, переживает человек. Ни машины, ни документов, ни денег. Ладно, утром ему сюрприз сделаю, схожу в нашу кассу взаимопомощи.
Поэтому я поднялась, оглядела свою грязную одежду и улыбнулась:
— Молодец, ты через кухню? — Ефим кивнул. — Форточка была открыта? Вечно ее закрыть забываю…
— Не думаю, что это ты… — сообщил вдруг он, я растерялась:
— А кто же?
— Интересный вопрос. Автографов нет…
Прикинув, не шутит ли он, я проследовала на кухню, Ефим за мной. На карнизе и подоконнике грязные следы, однако это вовсе не удивительно: мы оба в глине с головы до ног.
— Видишь ли.., открыта была не форточка, а окно.
Просто прикрыто, но не заперто. И следы. Видишь? Это не мои, и это не глина, просто грязь с улицы. Скорее всего, кто-то через форточку открыл окно. И не так давно, дождь уже шел… — Тут он задумался, потом повернулся ко мне:
— Посмотри, вещи все целы? Господи, Настя, что с тобой?
Ефим кинулся к крану, налил воды и сунул мне стакан:
— Выпей!
Я послушно хлебнула, моргнула, всхлипнула, и по щекам крупным горохом покатились слезы. Никогда не приходило в голову, что в моей квартире с такой бронированной дверью будет разгуливать какой-то паразит без всякого на то приглашения. А вдруг…
— Настенька, глупенькая, ну чего ты испугалась? Я же с тобой… А здесь никого нет… Вот видишь? — Ефим демонстративно открыл все имеющиеся в квартире двери. — Наверно, пацаны хулиганили… В окно сунулись, а потом трухнули… Видишь, в квартире полный порядок…
Да не плачь же, ради бога! Ну смотри!
Он потащил меня в комнату. Проморгавшись, я и в самом деле увидела, что в комнате порядок, все на своих местах. Вечно у меня голова не тем занята, люди в магазин уходят, все окна проверят, а я уехала почти на месяц… Так, а когда я последний раз здесь была? Я усмехнулась. Как раз в тот самый день, когда на пляже с Ефимом.., как бы это назвать? Познакомились, пожалуй, не подходит. Я ездила в школу и зашла, чтобы полить кактус… Точно… Открывала я форточку или нет? Ей-богу, под пытками и то не вспомню…
— Ты уж в следующий раз проверяй окна, когда уезжаешь! — услышала я продолжение своих мыслей и улыбнулась.
— Рассвело уже, — глянула я в окошко, — в самый раз успели… Ладно, я в душ, чур, первая! Ты пока одежду сними, — тут Ефим глянул на меня лукаво и приподнял бровь. Я смутилась и торопливо добавила:
— Я тебе халат дам, а вещи потом постираем…
После чего живо удалилась из комнаты. И не надо на меня так смотреть. Пока я разыскивала свой любимый махровый халат, Ефим неторопливо прогуливался, внимательно разглядывая квартиру, потом протянул:
— Неплохо училки живут…
Я не виновата…
— На, — я протянула ему ярко-красный халат в желтых цветочках, — больше на тебя ничего не налезет…
— Может, тогда ничего не надо надевать? — скорчил он невинную рожу, я хрюкнула, подхватила свои чистые вещи и рванула в ванную.
Несколько секунд я стояла, напряженно разглядывая задвижку на двери, потом решительно протянула руку и защелкнула замок. Через мгновение дверь слабо дернулась — Ефим испытывал удачу. За дверью послышался вздох разочарования, я беззвучно рассмеялась, прикрыв рот ладонью. В течение следующих двадцати минут я позабыла обо всем на свете. Я и не подозревала, какое это блаженство — стоять под горячим душем после того, как ты битых три часа валялась в холодной мокрой глине.
Может, и есть что-нибудь лучше, но мне об этом ничего не известно.
— Иди, — объявила я, появляясь в дверях кухни, — твоя очередь…
После чего я заткнулась и стала застенчиво косить в сторону. Ефим сидел на табуретке в позе роденовского мыслителя, а из одежды я в первый момент разглядела только сигарету. Грязные вещи кучей лежали возле двери, я напрягла зрение, но нижнего белья там вроде не обнаружила. Это меня ободрило, и я громко повторила:
— Можешь идти мыться, ванная свободна!
Ефим встрепенулся:
— Что?
Тут я разглядела, что трусы его находятся там, где и положено, и совсем успокоилась.
— Ты уже все? Хорошо… Только не шуми, пожалуйста, не надо внимание привлекать…
Он поднялся и шагнул к двери, перед моими глазами мелькнуло воспоминание о неповторимом проходе Ефима по пляжу, и щеки вспыхнули. Он дрогнул краешком губ и протянул ко мне руки, чтобы обнять. Но я попятилась, опуская глаза, вместе со сладким волнением воспоминание о пляже всколыхнуло в сердце странную неприязнь. Ефим усмехнулся и, поймав мое лицо в ладони, поцеловал в нос:
— Не грусти, малышка…
После чего проследовал в ванную. Оглянувшись вслед, я заметила на его икрах глубокие царапины. Склонив голову, я задумалась и прошептала:
— Где же ты так?
Пока любимый плескался под душем, я собирала на стол, благо бакалейных запасов у меня хватало. Обнаружив в недрах почти пустого холодильника давно потерянную банку тушенки, я без колебаний водрузила на плиту кастрюлю для варки макарон, так что к тому моменту, когда Ефим вымылся, кухня распространяла просто волшебные запахи. Они заставляли меня беспрестанно сглатывать голодную слюну и в ожидании окончания процесса доводить сервировку стола до совершенства.
— Ого, малышка, да ты у нас еще и прекрасная хозяйка! — воскликнул этот милый парень, направляясь прямым ходом к столу. — А запах!
Я собралась застенчиво улыбнуться в ответ на похвалу, но, увидев Ефима в своем красненьком халатике, который едва спускался ниже бедер, а на груди не сошелся вовсе, охнула и покатилась со смеху.
— Тихо ты! — шепотом рявкнул Ефим, шустро подскакивая и затыкая мне рот. — Сказал же, никакого шума!
Конечно, я замерла, прошло несколько мгновений, мы молча смотрели друг другу в глаза. Он медленно убрал от моего рта руку, потом легонько потянул к себе.
Глаза его переливались, словно застывшие звездные брызги, ни у кого я не видела таких красивых глаз, сердце дрогнуло, и все вокруг закружилось в бешеном вальсе вокруг неземных мерцающих озер…
Не знаю, сколько времени прошло, но я вдруг обнаружила, что сижу на кухонном столе и на рубашке моей расстегнуто совершенно неприличное количество пуговиц. Ефим навис надо мной глыбой, красненького халатика на нем не видно вовсе, а я поняла, что мне просто необходимо о чем-нибудь поговорить.
— Ой, — пискнула я, задыхаясь, — макароны совсем остыли!
— Угу… — отозвался Ефим, вплотную занявшись пуговицей на моих джинсах.
— Ой, совсем остыли… — Я судорожно забарахталась на столе, хорошо понимая, что под таким напором никакая пуговица долго не продержится.
Ответом было согласное на все «ага!», и я почти ударилась в панику, однако тут меня что-то отвлекло, я насторожилась. Потянув воздух носом, извернулась и оглянулась на плиту.
— Мамочки! — заорала я. — Горим!
Из кастрюли с макаронами валил веселенький дымок, отшвырнув Ефима, словно котенка, я рванула к плите.
Выключив газ, схватилась, обжигая пальцы, за крышку.
Я взвыла от боли, крышка полетела в одну сторону, а во все другие веером брызнули макароны. Правда, внешним видом они теперь больше напоминали поп-корн. Когда я перестала выть и трясти рукой, Ефим ядовито поинтересовался:
— Что, макароны совсем остыли? — Но его трудно было винить, ясное дело, расстроился парень. — Как ты думаешь, теперь хоть один человек в доме не в курсе, что ты здесь?
— Тушенка осталась, — буркнула я, игнорируя его сарказм, — и печенье. Ты есть будешь?
— Нет, не стоит рисковать… Надо отдохнуть, всю ночь на ногах… Где мне лечь?
Язык безумно чесался сказать, что на коврике за дверью, но я себя пересилила:
— Сейчас постелю…
Пока я таскала из шкафа постельные принадлежности, Ефим устроился в кресле и хмуро уставился в одну точку.
— Что потом делать будем? — поинтересовалась я, чтобы немного разрядить обстановку.
— Надо подумать… — не сразу отозвался он. — Деньги нужны. Главное — в Москву попасть, остальное будет делом техники…
— Бронетанковой? — решила я пошутить, но любимый так сверкнул белками глаз, что я торопливо добавила:
— У меня на книжке есть деньги… Когда Сбербанк откроют, можно снять…
Это сообщение явно его обрадовало, он оживился, в глазах появился блеск:
— Это хорошо… Но это самый крайний случай. Я не привык одалживать, тем более у женщин… Бешеного надо разыскать…
«Опять про бешеного! — отметила я. — Кого это, интересно, он так величает?»
— А кто у нас бешеный? И как мы его будем искать?
И зачем нам бешеный?
— Да это кличка Бешеный, — засмеялся Ефим. Так я ж не дура, я это уже поняла. — Кольку так прозвали, бог его знает почему…
— Колю? Который со шрамом?
— Ну да. Если его найти, то и машина будет, и деньги.
Проблема в том, что я точно не знаю, где он сейчас. Пока есть время, подождем, он должен на связь выйти, если рядом…
— Где рядом, в городе? У этой пиликалки какой радиус действия?
— Нормальный радиус, — он бросил на меня снисходительный взгляд, — у него дом в этих местах, от бабки достался, но точно где — не знаю.
«Верно, Надька говорила про какую-то дачу…»
Видя, что Ефим малость отошел, я принялась приставать к нему с вопросами, но он отвечал неохотно, скорее, чтобы отвязаться. Застелив свою кровать чистым бельем, я любезно предложила Ефиму устраиваться, видя, что с его языка готов сорваться вопрос о том, где лягу я, торопливо сообщила:
— Вставай, это кресло-кровать, я себе здесь постелю…
Ефим поднялся, сохраняя на лице полнейшее равнодушие, и даже джентльменски помог мне раздвинуть эту на редкость громоздкую конструкцию. Через пятнадцать минут мы молча лежали, каждый в своем углу, я поморгала немного на потолок, потом в глазах все задвоилось, и я уснула…
Я проснулась, но открывать глаза не торопилась.
Ощущая кожей две горячие точки, упорно буравящие мне лоб, я знала, что это смотрит Ефим. И что у него на уме, одному богу известно… Он подошел и сел на край моей кровати.
— Ладно, не прикидывайся… Ведь проснулась уже…
После этого, конечно, делать было нечего, я разлепила веки и глянула на Ефима сквозь ресницы. Судя по солнцу, время далеко за полдень, неплохо мы поспали.
— Я не прикидываюсь, — отозвалась я недовольно.
Терпеть не могу, когда меня разоблачают. — Просто я всегда долго просыпаюсь…
— Ага, — кивнул он и склонил голову набок, — я заметил.
— Ну что, Бешеный не объявился? — сменила я тему, решив настроить Ефима на деловой лад. Что-то не очень мне его взгляд нравится, да и руку мне на коленку он зря положил. Все же кажется, что для более интимных отношений я еще не вполне готова. — Так мы его будем дожидаться, или, может, мне пойти деньги снять?
Ефим насмешливо сморщил нос, весело глядя мне в лицо, словно угадал мои мысли:
— И хочется, и колется, и мамка не велит?
Я помедлила с ответом. Его слова, а особенно тон меня здорово покоробили, однако я не была уверена, что правильно поняла, поэтому уточнила;
— Это ты о чем?
Он рассмеялся, легко и задорно, глядя на это, я неуверенно улыбнулась, а Ефим наклонился и быстро меня поцеловал:
— Все в порядке, малышка! Ты у меня умница!
Удовлетворившись тем, что попала в разряд умниц, я направилась умываться. Наткнувшись на грязные вещи Ефима, принялась заталкивать их в стиральную машину, но тут он появился на пороге и поинтересовался:
— У кого из соседей есть стиральная машина?
Прикинув, я качнула головой:
— Ни у кого…
— Значит, все поймут, что это ты стираешь?
Поняв намек, я задумалась. Это что же, руками стирать? Джинсы? Ужас какой… Я сурово сощурилась и объявила:
— Я руками не могу…
Джентльмен искренне озадачился:
— Почему?
— Когда мы на твоем «Мерседесе» летели, я так сильно руку ударила, болит, прямо терпенья нет… — не моргнув глазом, соврала я. И чтобы до него лучше дошло, намекнула:
— Вообще-то мне есть во что переодеться…
Пришлось Ефиму, образно говоря, засучить рукава и вплотную заняться своей одеждой. Нежно прижимая к себе «больную» руку, я вертелась рядом и давала ценные указания. Под моим чутким руководством с задачей Ефим справился прекрасно.
Следующие два часа я провалялась на кровати, изредка заглядывая в раскрытую книгу и маясь от скуки. Ефим все это время усердно орал в рацию, ну не орал, конечно, а, сдвинув брови, сурово вопрошал:
— Бешеный, прием… Бешеный, ты меня слышишь?
Ответь…
Однако Бешеный словно оглох. Наконец я начала психовать, сверля Ефима нервным взглядом.
— А если он уже давно уехал? Или рацию потерял? Чего мы дожидаемся? Нельзя же месяц сидеть на одном месте и разговаривать с рацией! Поговорил бы лучше со мной, может, толку больше было бы…
Такая постановка вопроса Ефима заинтересовала:
— Что ты предлагаешь?
— Я же говорила, у меня есть деньги…
Он глубоко вздохнул:
— Боюсь, ты просто недопонимаешь ситуацию… Мы не можем просто так разгуливать по городу. Нас ищут.
Вернее, меня. Или встреча с двумя мужиками, которые приложили твою подружку об забор, тебя не впечатлила?
Ты не задумывалась о том, как они вас нашли? А тот, кого зарезали на крыльце у Иры? По моему разумению, твоя подружка все прочувствовала в полной мере. Иначе не слиняла бы в один момент. Думаю, Юрка ей объяснил, что к чему.
— Не понимаю, — нахмурилась я, — Ирке-то что грозило? Чего ей бояться?
— Как чего? — Ефим искренне изумился. — На крыльце ее дома труп, и ты сама говорила, в каком виде…
Или тебе этого недостаточно?
Я закинула книжку за спину и села, поджав ноги. Такое объяснение мне не нравилось, но, как ни крути, это первое, что пришло в голову следователю, участковому, мне и даже Надьке. Ей, правда, мерещилась ревность, а выходит, может быть, кое-что покруче. Возможно, этот Простырь пришел за камнями… Или, вероятнее, за Юрой. Или хотел у него что-то узнать… О камнях? Или о том, у кого они? А они у Ефима… И Юра Простыря.., за друга… А почему он его зарезал? Ирка видела у него пистолет. Не хотел шуметь… Ерунда, пистолет был с глушителем, в этом можно быть уверенной, Ирка разбирается не только в импрессионистах. Так, что тогда остается?
Ефим потерянно стоял рядом со мной, я покосилась на него, вздохнув. Человек попросту был в шоке и пока не мог понять, что же все-таки случилось. Он не мог знать, что в этих местах вперемешку с лесополосой шли карьеры, их разработка была прекращена уже давным-давно, задолго до моего приезда сюда. Здесь планировалось строительство то ли завода, то ли фабрики, но вскоре все заглохло, выяснилось, что здесь совершенно неподходящая почва. Выкопанные котлованы неизменно заливало, не зря у дороги висел запретный знак, места считались гиблыми, и население привыкло просто обходить их. А вода в ямах постепенно затухала, превращалась в жижу, и, хотя края карьеров подмыло, думаю, они все еще оставались глубоки. Иначе с чего бы такая мощная машина скрылась в яме целиком. В начале дороги кустарник был обнесен заграждением из колючей проволоки, похоже, именно она разбила стекло в машине, а вырванный из земли кол ударил по крыше. И сейчас мы с Ефимом стояли рядышком и растерянно смотрели на слабо колышущуюся поверхность.
— Черт, сумка в багажнике! — едва не простонал любимый, стиснув зубы. — Все вещи в багажнике…
Он сделал попытку подойти к краю ямы, но его ноги тотчас ушли по колено в грязь. Неловко взмахнув руками, Ефим оступился. Почва под ногами поехала, я с воплем бросилась вперед и, упав на коленки, уцепилась за его ремень. Извозившись, словно две свиньи, мы все же выбрались и без сил рухнули на твердую почву. Мне очень хотелось зареветь, но, взглянув на свои руки, я сообразила, что вытереть слезы нечем, а без этого что за радость плакать? Прошло несколько минут, Ефим поднялся и протянул руку.
— Вставай, — хмуро бросил он, — на земле холодно…
На земле было не только холодно, но и чрезвычайно сыро, я поднялась и посмотрела ему в глаза. Что теперь делать? Мне, например, в голову ничего дельного не приходило. Но тут Ефим показал, что настоящий мужчина не теряется ни при каких обстоятельствах, даже если он только что самолично утопил свой собственный «Мерседес» в черной вонючей луже. Побегав каких-нибудь десять минут вдоль ямы, он остановился, посмотрел, как я старательно выбиваю зубами зажигательный мотив, и сказал:
— Бешеный!
Звучало это завораживающе и обнадеживающе, оставалось только надеяться, что он не себя имеет в виду.
Я поняла, что не ошиблась, с возрастающим интересом наблюдая, как Ефим извлек из кармана куртки нечто, что я приняла сначала за сотовый телефон, и стал в него орать:
— Бешеный, Бешеный, прием!
— Сотовый здесь не берет! — жалко пискнула я, но Ефим махнул рукой, чтобы я заткнулась, и снова стал пугать местных лягушек.
Сообразив, что это рация, я приуныла, в подобные глупости я не особенно верю. Да и кто, интересно, должен ему ответить? Через несколько минут Ефим выдохся, тряхнул напоследок рацией и убрал ее в карман.
— Не отвечает! — сообщил он. Я заметила, что особой грусти в его голосе нет. — Ну что, замерзла?
Кивнув, я шмыгнула для убедительности носом, Ефим понимающе покивал:
— Все вещи того.., тю-тю… Переодеваться не во что…
Это я и без него знала, еще я знала, что замерзла окончательно, и, если мы простоим под дождем еще полчаса, воспаление легких и смертельный исход мне обеспечены.
— Что делать будем? — поинтересовался он. Мне показалась несправедливой попытка переложить на меня часть ответственности за наше спасение, и я, хотя уже имела на этот предмет кое-какие мысли, пожала плечами.
— До города сколько? — спросил он. Я обрадовалась, поняв, что его мысли работают в нужном направлении.
— Отсюда километра три, — предположила я, — но точно не могу сказать, с линейкой я здесь не лазила. Слушай, а эти, которые на машине, как ты думаешь, где они?
— Вот бы узнать, — хрюкнул Ефим, — одно могу сказать: если бы они знали, где мы, точно были бы здесь.
Это порадовало, мысль о преследовавшей нас машине беспокоила меня с той самой минуты, как мозги встали на место после всех эффектных кульбитов. Значит, нас они не заметили. Это, конечно, не совсем по моему плану, но тоже ничего.
Бросив прощальный взгляд на столь подло подкараулившую нас яму, мы осторожно перебрались через сорванную проволоку и пошли через кусты к дороге. Время терять нельзя, ночь на исходе, скоро начнет светать, и в таком экстравагантном виде в населенном пункте лучше не показываться. Добравшись до шоссе и убедившись, что оно пустынно, мы быстро зашагали в сторону города.
Дорога давалась мне нелегко. Отшагав по шоссе около километра, мы свернули на грунтовку, ведущую через поля к городской окраине, так было намного ближе, но дождь превратил дорогу в месиво, и скоро я едва передвигала ноги от усталости. Ефим тоже устал, но старался выглядеть молодцом, подбадривал меня и даже пытался рассказывать анекдоты. Но то ли мое чувство юмора немного притупилось, то ли он был не мастак рассказывать, на все его попытки я даже ни разу не улыбнулась.
По мере приближения к городу я все больше мучилась вопросом: как мы откроем дверь? Ключи я с собой брала, но сейчас они вместе с деньгами и документами покоились на дне вонючей ямы, так что особенно рассчитывать на них не приходилось. Я озадачила этим вопросом Ефима. Однако моего спутника вопрос здорово развеселил. Я надулась:
— Чему ты так обрадовался? Или ты домушник?
— Да ладно тебе, Настя! — отмахнулся Ефим. — Нашла проблему! Замки — они только от честных людей…
— Ага! — обрадовалась я. — Ты, выходит, нечестный?
— Выходит, что волк овцу в загон заводит…
Ладно, что я в самом деле… Подумаешь, замок! На моей памяти на счету любимого были гораздо более значимые подвиги, так что я напрасно беспокоюсь… Интересно, а кого он овцой назвал? Меня? А он у нас, значит, волк? Тоже мне… В этот момент я поскользнулась на пригорке и со всего маху шлепнулась лицом в грязь, успев лишь жалко вякнуть.
— О господи! — всплеснул руками Ефим и кинулся на помощь.
Эта небольшая неприятность отняла у нас много сил и времени. Оказавшись на ногах, я с великим трудом смогла разлепить глаза, а вымыть лицо было нечем, несмотря на то, что воды кругом хоть отбавляй. Пришлось подставить лицо под дождь и вытираться Ефимовой рубашкой, чище после этого она не стала. А небо неумолимо светлело, бросив тревожный взгляд на восток, Ефим покачал головой. Собрав остатки сил, мы припустили по чавкающей дороге, я проклинала весь белый свет, дожди и мерзкие вонючие котлованы. Теперь Ефим трогательно придерживал меня под локоток, чувство единения было налицо, и остаток пути мы преодолели довольно быстро.
Ступив наконец на асфальт окружной дороги, я обрадовалась до полусмерти. Катя в темноте по размякшей глине, я уж думала, что это никогда не кончится.
Очутившись в городе, Ефим проявил максимум осторожности и предусмотрительности, хорошо понимая, что два таких глиняных чучела останутся на свободе до первого попавшегося милиционера. А там поди докажи, что ты не верблюд, а твои документики плавают в весьма неподходящем месте.
Пока мы обходили мой дом, я твердила, как заклинание: «Последнее усилие, последнее усилие…» Только мысль о том, что через несколько минут я окажусь в своей теплой и сухой квартире, придавала силы, и я передвигала ноги. Двор, к моему безмерному счастью, был пуст, что не удивляло. В это время и в такую погоду на улице не встретишь даже местных сумасшедших. Мы вошли в подъезд, и я стала тревожно оглядываться, мне казалось, что за нами должен тянуться мокрый глиняный след.
— Вот, — ткнула я пальцем в дверь с незамысловатой цифрой «пять», — сюда…
Ефим подошел, нагнулся, разглядывая фронт работ, потом почесал затылок и повернулся ко мне. Лицо его выражало явную растерянность, которую, впрочем, он попытался скрыть.
— Ты уверена, что это квартира, — я вытаращила глаза, — а не банковский сейф, к примеру?
Я смущенно кашлянула. Я же не виновата, что мама так серьезно относится ко всяким глупостям… Но доказать, что такая дверь мне ни к чему, я не смогла, чтобы не расстраивать маму, которая будет в Москве с ума сходить, не украли ли еще ее малышика. Теперь-то я понимала, что мамина забота выходит мне боком.
— Может, через балкон? — робко спросила я минут через десять. К этому моменту я уже сидела на холодном полу лестничной клетки, практически потеряв всякий интерес к жизни.
Ефим прекратил возиться с замком и заинтересовался:
— А как окна расположены?
Я прошелестела:
— Маленькое с торца — это холл, угловое — балкон, потом кухня. Ее окно рядом с козырьком, думаю, дотянуться можно…
Ругая в душе миг слабости, в который согласилась на эту мерзкую бронированную дверь, я снова потащилась под дождь. «Вот помру от воспаления легких, — злобно думала я, — пускай меня этой дверью сверху прикроют…»
Пару минут Ефим внимательно разглядывал окна, я ежилась и готовилась к скорой кончине.
— А форточка на кухне заперта? — поинтересовался он, я пожала плечами. — Тогда бы не было проблем. Слушай, чего-то я не пойму, на окнах — это стеклопакеты, что ли?
Заскорбев без меры, я кивнула. Я не виновата…
Ефим оглядел меня с большим интересом, качнул головой и буркнул:
— А все говорят, что учителям зарплату не выплачивают… Ладно, пошли… — Пока мы поднимались по лестнице, он спросил:
— Как твой сейф изнутри-то открыть?
Я торопливо объяснила, Ефим кивнул, подошел к окошку, расположенному над козырьком подъезда, и скомандовал:
— Иди к двери, жди…
Через секунду я уже топталась возле двери, жалобно поскуливая и боясь одного — Ефима кто-нибудь увидит, и его заметут как домушника. А я умру под дверью.
Время тянулось беспощадно медленно, дрожа от волнения и холода, я неотрывно смотрела, ожидая, когда же ручка двери дрогнет и поползет вниз. Терпение мое иссякло, вероятно, вместе с последними жизненными силами, я припала к двери всем телом и почти сразу же загремела в родимый коридор. К счастью, Ефим сориентировался и исхитрился меня поймать.
— Ты открыл!.. — только и смогла счастливо пробормотать я, уткнувшись носом в его живот.
— Открыл, открыл… — закряхтел любимый, пытаясь перебросить мои ноги через порог и захлопнуть дверь, — только не шуми… Всему дому необязательно знать, что мы здесь… Вставай, Настя, хватит дурака валять…
Хотела я обидеться, но потом передумала. Если разобраться, он прав. Он тоже устал, а проблемы у него — не чета моим. Конечно, переживает человек. Ни машины, ни документов, ни денег. Ладно, утром ему сюрприз сделаю, схожу в нашу кассу взаимопомощи.
Поэтому я поднялась, оглядела свою грязную одежду и улыбнулась:
— Молодец, ты через кухню? — Ефим кивнул. — Форточка была открыта? Вечно ее закрыть забываю…
— Не думаю, что это ты… — сообщил вдруг он, я растерялась:
— А кто же?
— Интересный вопрос. Автографов нет…
Прикинув, не шутит ли он, я проследовала на кухню, Ефим за мной. На карнизе и подоконнике грязные следы, однако это вовсе не удивительно: мы оба в глине с головы до ног.
— Видишь ли.., открыта была не форточка, а окно.
Просто прикрыто, но не заперто. И следы. Видишь? Это не мои, и это не глина, просто грязь с улицы. Скорее всего, кто-то через форточку открыл окно. И не так давно, дождь уже шел… — Тут он задумался, потом повернулся ко мне:
— Посмотри, вещи все целы? Господи, Настя, что с тобой?
Ефим кинулся к крану, налил воды и сунул мне стакан:
— Выпей!
Я послушно хлебнула, моргнула, всхлипнула, и по щекам крупным горохом покатились слезы. Никогда не приходило в голову, что в моей квартире с такой бронированной дверью будет разгуливать какой-то паразит без всякого на то приглашения. А вдруг…
— Настенька, глупенькая, ну чего ты испугалась? Я же с тобой… А здесь никого нет… Вот видишь? — Ефим демонстративно открыл все имеющиеся в квартире двери. — Наверно, пацаны хулиганили… В окно сунулись, а потом трухнули… Видишь, в квартире полный порядок…
Да не плачь же, ради бога! Ну смотри!
Он потащил меня в комнату. Проморгавшись, я и в самом деле увидела, что в комнате порядок, все на своих местах. Вечно у меня голова не тем занята, люди в магазин уходят, все окна проверят, а я уехала почти на месяц… Так, а когда я последний раз здесь была? Я усмехнулась. Как раз в тот самый день, когда на пляже с Ефимом.., как бы это назвать? Познакомились, пожалуй, не подходит. Я ездила в школу и зашла, чтобы полить кактус… Точно… Открывала я форточку или нет? Ей-богу, под пытками и то не вспомню…
— Ты уж в следующий раз проверяй окна, когда уезжаешь! — услышала я продолжение своих мыслей и улыбнулась.
— Рассвело уже, — глянула я в окошко, — в самый раз успели… Ладно, я в душ, чур, первая! Ты пока одежду сними, — тут Ефим глянул на меня лукаво и приподнял бровь. Я смутилась и торопливо добавила:
— Я тебе халат дам, а вещи потом постираем…
После чего живо удалилась из комнаты. И не надо на меня так смотреть. Пока я разыскивала свой любимый махровый халат, Ефим неторопливо прогуливался, внимательно разглядывая квартиру, потом протянул:
— Неплохо училки живут…
Я не виновата…
— На, — я протянула ему ярко-красный халат в желтых цветочках, — больше на тебя ничего не налезет…
— Может, тогда ничего не надо надевать? — скорчил он невинную рожу, я хрюкнула, подхватила свои чистые вещи и рванула в ванную.
Несколько секунд я стояла, напряженно разглядывая задвижку на двери, потом решительно протянула руку и защелкнула замок. Через мгновение дверь слабо дернулась — Ефим испытывал удачу. За дверью послышался вздох разочарования, я беззвучно рассмеялась, прикрыв рот ладонью. В течение следующих двадцати минут я позабыла обо всем на свете. Я и не подозревала, какое это блаженство — стоять под горячим душем после того, как ты битых три часа валялась в холодной мокрой глине.
Может, и есть что-нибудь лучше, но мне об этом ничего не известно.
— Иди, — объявила я, появляясь в дверях кухни, — твоя очередь…
После чего я заткнулась и стала застенчиво косить в сторону. Ефим сидел на табуретке в позе роденовского мыслителя, а из одежды я в первый момент разглядела только сигарету. Грязные вещи кучей лежали возле двери, я напрягла зрение, но нижнего белья там вроде не обнаружила. Это меня ободрило, и я громко повторила:
— Можешь идти мыться, ванная свободна!
Ефим встрепенулся:
— Что?
Тут я разглядела, что трусы его находятся там, где и положено, и совсем успокоилась.
— Ты уже все? Хорошо… Только не шуми, пожалуйста, не надо внимание привлекать…
Он поднялся и шагнул к двери, перед моими глазами мелькнуло воспоминание о неповторимом проходе Ефима по пляжу, и щеки вспыхнули. Он дрогнул краешком губ и протянул ко мне руки, чтобы обнять. Но я попятилась, опуская глаза, вместе со сладким волнением воспоминание о пляже всколыхнуло в сердце странную неприязнь. Ефим усмехнулся и, поймав мое лицо в ладони, поцеловал в нос:
— Не грусти, малышка…
После чего проследовал в ванную. Оглянувшись вслед, я заметила на его икрах глубокие царапины. Склонив голову, я задумалась и прошептала:
— Где же ты так?
Пока любимый плескался под душем, я собирала на стол, благо бакалейных запасов у меня хватало. Обнаружив в недрах почти пустого холодильника давно потерянную банку тушенки, я без колебаний водрузила на плиту кастрюлю для варки макарон, так что к тому моменту, когда Ефим вымылся, кухня распространяла просто волшебные запахи. Они заставляли меня беспрестанно сглатывать голодную слюну и в ожидании окончания процесса доводить сервировку стола до совершенства.
— Ого, малышка, да ты у нас еще и прекрасная хозяйка! — воскликнул этот милый парень, направляясь прямым ходом к столу. — А запах!
Я собралась застенчиво улыбнуться в ответ на похвалу, но, увидев Ефима в своем красненьком халатике, который едва спускался ниже бедер, а на груди не сошелся вовсе, охнула и покатилась со смеху.
— Тихо ты! — шепотом рявкнул Ефим, шустро подскакивая и затыкая мне рот. — Сказал же, никакого шума!
Конечно, я замерла, прошло несколько мгновений, мы молча смотрели друг другу в глаза. Он медленно убрал от моего рта руку, потом легонько потянул к себе.
Глаза его переливались, словно застывшие звездные брызги, ни у кого я не видела таких красивых глаз, сердце дрогнуло, и все вокруг закружилось в бешеном вальсе вокруг неземных мерцающих озер…
Не знаю, сколько времени прошло, но я вдруг обнаружила, что сижу на кухонном столе и на рубашке моей расстегнуто совершенно неприличное количество пуговиц. Ефим навис надо мной глыбой, красненького халатика на нем не видно вовсе, а я поняла, что мне просто необходимо о чем-нибудь поговорить.
— Ой, — пискнула я, задыхаясь, — макароны совсем остыли!
— Угу… — отозвался Ефим, вплотную занявшись пуговицей на моих джинсах.
— Ой, совсем остыли… — Я судорожно забарахталась на столе, хорошо понимая, что под таким напором никакая пуговица долго не продержится.
Ответом было согласное на все «ага!», и я почти ударилась в панику, однако тут меня что-то отвлекло, я насторожилась. Потянув воздух носом, извернулась и оглянулась на плиту.
— Мамочки! — заорала я. — Горим!
Из кастрюли с макаронами валил веселенький дымок, отшвырнув Ефима, словно котенка, я рванула к плите.
Выключив газ, схватилась, обжигая пальцы, за крышку.
Я взвыла от боли, крышка полетела в одну сторону, а во все другие веером брызнули макароны. Правда, внешним видом они теперь больше напоминали поп-корн. Когда я перестала выть и трясти рукой, Ефим ядовито поинтересовался:
— Что, макароны совсем остыли? — Но его трудно было винить, ясное дело, расстроился парень. — Как ты думаешь, теперь хоть один человек в доме не в курсе, что ты здесь?
— Тушенка осталась, — буркнула я, игнорируя его сарказм, — и печенье. Ты есть будешь?
— Нет, не стоит рисковать… Надо отдохнуть, всю ночь на ногах… Где мне лечь?
Язык безумно чесался сказать, что на коврике за дверью, но я себя пересилила:
— Сейчас постелю…
Пока я таскала из шкафа постельные принадлежности, Ефим устроился в кресле и хмуро уставился в одну точку.
— Что потом делать будем? — поинтересовалась я, чтобы немного разрядить обстановку.
— Надо подумать… — не сразу отозвался он. — Деньги нужны. Главное — в Москву попасть, остальное будет делом техники…
— Бронетанковой? — решила я пошутить, но любимый так сверкнул белками глаз, что я торопливо добавила:
— У меня на книжке есть деньги… Когда Сбербанк откроют, можно снять…
Это сообщение явно его обрадовало, он оживился, в глазах появился блеск:
— Это хорошо… Но это самый крайний случай. Я не привык одалживать, тем более у женщин… Бешеного надо разыскать…
«Опять про бешеного! — отметила я. — Кого это, интересно, он так величает?»
— А кто у нас бешеный? И как мы его будем искать?
И зачем нам бешеный?
— Да это кличка Бешеный, — засмеялся Ефим. Так я ж не дура, я это уже поняла. — Кольку так прозвали, бог его знает почему…
— Колю? Который со шрамом?
— Ну да. Если его найти, то и машина будет, и деньги.
Проблема в том, что я точно не знаю, где он сейчас. Пока есть время, подождем, он должен на связь выйти, если рядом…
— Где рядом, в городе? У этой пиликалки какой радиус действия?
— Нормальный радиус, — он бросил на меня снисходительный взгляд, — у него дом в этих местах, от бабки достался, но точно где — не знаю.
«Верно, Надька говорила про какую-то дачу…»
Видя, что Ефим малость отошел, я принялась приставать к нему с вопросами, но он отвечал неохотно, скорее, чтобы отвязаться. Застелив свою кровать чистым бельем, я любезно предложила Ефиму устраиваться, видя, что с его языка готов сорваться вопрос о том, где лягу я, торопливо сообщила:
— Вставай, это кресло-кровать, я себе здесь постелю…
Ефим поднялся, сохраняя на лице полнейшее равнодушие, и даже джентльменски помог мне раздвинуть эту на редкость громоздкую конструкцию. Через пятнадцать минут мы молча лежали, каждый в своем углу, я поморгала немного на потолок, потом в глазах все задвоилось, и я уснула…
Я проснулась, но открывать глаза не торопилась.
Ощущая кожей две горячие точки, упорно буравящие мне лоб, я знала, что это смотрит Ефим. И что у него на уме, одному богу известно… Он подошел и сел на край моей кровати.
— Ладно, не прикидывайся… Ведь проснулась уже…
После этого, конечно, делать было нечего, я разлепила веки и глянула на Ефима сквозь ресницы. Судя по солнцу, время далеко за полдень, неплохо мы поспали.
— Я не прикидываюсь, — отозвалась я недовольно.
Терпеть не могу, когда меня разоблачают. — Просто я всегда долго просыпаюсь…
— Ага, — кивнул он и склонил голову набок, — я заметил.
— Ну что, Бешеный не объявился? — сменила я тему, решив настроить Ефима на деловой лад. Что-то не очень мне его взгляд нравится, да и руку мне на коленку он зря положил. Все же кажется, что для более интимных отношений я еще не вполне готова. — Так мы его будем дожидаться, или, может, мне пойти деньги снять?
Ефим насмешливо сморщил нос, весело глядя мне в лицо, словно угадал мои мысли:
— И хочется, и колется, и мамка не велит?
Я помедлила с ответом. Его слова, а особенно тон меня здорово покоробили, однако я не была уверена, что правильно поняла, поэтому уточнила;
— Это ты о чем?
Он рассмеялся, легко и задорно, глядя на это, я неуверенно улыбнулась, а Ефим наклонился и быстро меня поцеловал:
— Все в порядке, малышка! Ты у меня умница!
Удовлетворившись тем, что попала в разряд умниц, я направилась умываться. Наткнувшись на грязные вещи Ефима, принялась заталкивать их в стиральную машину, но тут он появился на пороге и поинтересовался:
— У кого из соседей есть стиральная машина?
Прикинув, я качнула головой:
— Ни у кого…
— Значит, все поймут, что это ты стираешь?
Поняв намек, я задумалась. Это что же, руками стирать? Джинсы? Ужас какой… Я сурово сощурилась и объявила:
— Я руками не могу…
Джентльмен искренне озадачился:
— Почему?
— Когда мы на твоем «Мерседесе» летели, я так сильно руку ударила, болит, прямо терпенья нет… — не моргнув глазом, соврала я. И чтобы до него лучше дошло, намекнула:
— Вообще-то мне есть во что переодеться…
Пришлось Ефиму, образно говоря, засучить рукава и вплотную заняться своей одеждой. Нежно прижимая к себе «больную» руку, я вертелась рядом и давала ценные указания. Под моим чутким руководством с задачей Ефим справился прекрасно.
Следующие два часа я провалялась на кровати, изредка заглядывая в раскрытую книгу и маясь от скуки. Ефим все это время усердно орал в рацию, ну не орал, конечно, а, сдвинув брови, сурово вопрошал:
— Бешеный, прием… Бешеный, ты меня слышишь?
Ответь…
Однако Бешеный словно оглох. Наконец я начала психовать, сверля Ефима нервным взглядом.
— А если он уже давно уехал? Или рацию потерял? Чего мы дожидаемся? Нельзя же месяц сидеть на одном месте и разговаривать с рацией! Поговорил бы лучше со мной, может, толку больше было бы…
Такая постановка вопроса Ефима заинтересовала:
— Что ты предлагаешь?
— Я же говорила, у меня есть деньги…
Он глубоко вздохнул:
— Боюсь, ты просто недопонимаешь ситуацию… Мы не можем просто так разгуливать по городу. Нас ищут.
Вернее, меня. Или встреча с двумя мужиками, которые приложили твою подружку об забор, тебя не впечатлила?
Ты не задумывалась о том, как они вас нашли? А тот, кого зарезали на крыльце у Иры? По моему разумению, твоя подружка все прочувствовала в полной мере. Иначе не слиняла бы в один момент. Думаю, Юрка ей объяснил, что к чему.
— Не понимаю, — нахмурилась я, — Ирке-то что грозило? Чего ей бояться?
— Как чего? — Ефим искренне изумился. — На крыльце ее дома труп, и ты сама говорила, в каком виде…
Или тебе этого недостаточно?
Я закинула книжку за спину и села, поджав ноги. Такое объяснение мне не нравилось, но, как ни крути, это первое, что пришло в голову следователю, участковому, мне и даже Надьке. Ей, правда, мерещилась ревность, а выходит, может быть, кое-что покруче. Возможно, этот Простырь пришел за камнями… Или, вероятнее, за Юрой. Или хотел у него что-то узнать… О камнях? Или о том, у кого они? А они у Ефима… И Юра Простыря.., за друга… А почему он его зарезал? Ирка видела у него пистолет. Не хотел шуметь… Ерунда, пистолет был с глушителем, в этом можно быть уверенной, Ирка разбирается не только в импрессионистах. Так, что тогда остается?