Страница:
— Настенька…
С трудом поднимаясь на ноги, она потянулась мне навстречу. Я бросилась к ней, разом позабыв все слова, что собиралась сказать.
— Господи, Настенька, — твердила бабка сквозь слезы, гладя меня по голове трясущейся рукой, — живая…
Слава богу, Настенька…
Глянув бабке в лицо, я поразилась произошедшей с ней перемене. От суровой Степаниды Михайловны не осталось и следа, побелевшие губы дрожали, и по ложбинкам морщин ручьем катились горькие слезы. Но вот бабка мельком глянула на дверь за моей спиной и почему-то спросила:
— Где Стас-то?
Я перестала хлюпать носом и в недоумении нахмурилась. Как это — где? Высвободившись из бабкиных рук, я кинулась к двери Стасовой комнаты.
— Стасик…
Но комната была пуста. Я оглянулась и поймала полный отчаяния и растерянности бабкин взгляд.
— А где он? — выдавши я, и меня почему-то затошнило.
— Рази ж он.., не с тобой?
Я покачала головой. Бабка беспомощно опустилась на лавку и перекрестилась.
Сжав ладонями мучительно пульсирующие виски, я не отрываясь смотрела на дрожащее в предсмертной агонии пламя венчальной свечи. Вот огненный язычок в последний раз рванулся вверх, выхватив из полумрака скорбный полумесяц бледных бабкиных губ, и пропал, прощально мигнув красным глазком почерневшего фитиля. Горница погрузилась в темноту.
— ..В ту ночь и он ушел, — нервно комкая в ледяных пальцах насквозь промокший носовой платок, продолжала бабка. — Я вскинулась, чую шум какой-то.., да пока поднялась, никого нет, ни тебя, ни Стаса… Спустилась во двор, сарай нараспашку, машины нет, ворота открыты…
— Как это машины нет? — недоверчиво переспросила я, отлично помня, что в ту ночь на Стасовой «девятке» попросту отсутствовало заднее колесо.
— Так, нет, и все… Я, грешным делом, осерчала, да что ж это делается, посреди ночи, молчком сорвались…
Опять легла… А к обеду ближе слышу — машина подъехала, вернулся Стас. Хотела я попенять, да как глянула на него, слова-то и застряли… Лицом белей белого, глаза поднял, так меня оторопь взяла. Стою да молчу. Он машину во двор загнал и молчком в дом. Вижу, машину-то опять побил, спереди у ней вмятины…
Я перебила:
— А до этого где он «девятку» помял? У него сбоку было расцарапано…
— Это раньше… Когда ты с подружками в ресторан ездила. Он тоже поздно вернулся, я вышла к нему, да и увидела. А Стас машину загнал и снова ушел…
Побарабанив пальцами по столу, я задумчиво протянула:
— Дела…
А бабка продолжала свой рассказ, и чем больше она говорила, тем хуже мне становилось. Чтобы не взвыть в голос, мне приходилось дышать часто-часто, словно заезженной лайке.
— И что с ним сделалось, Настя, я тебе передать не могу! Он, конечно, виду старался не подавать, да я же вижу, что с парнем творится… Спрашиваю: «Где Настя?»
Молчит… Потом время прошло, он подходит ко мне да говорит: «Сядь, Степанида Михайловна, да слушай. Кто будет про Настю спрашивать, всем говори, что на юг поехала. Отдохнуть, мол… И Петру Игнатичу, и соседям, и подружкам… И виду никакого не подавай. Попала, говорит, наша Настя в беду…»
Тут бабка Степанида не сдержалась и запричитала, уткнувшись лицом в платок. Я растерянно моргала, потому что то, о чем рассказывала бабка, никак не укладывалось в моей голове, которую до этой самой минуты я искренне считала весьма умной.
— С этого и началось… — наконец немного успокоилась бабка, — Потом опять пропал, а ночью слышу: в горнице кто-то шуршит. Я спустилась, глянула, а это наш Стас, бледный, левая рука плетью висит, и весь рукав, как есть, в крови… Кинулась я к нему, а он только шепчет: «Молчи, молчи, бабка, чтоб никто не знал…»
Я хотела врача, но он не дал. Нельзя, говорит. Подстрелили его, Настя… Слава богу, не застряла пуля, навылет прошла… Перевязала я его, он сначала мне помогал да все шутил, мол, до свадьбы заживет. А потом вижу — побледнел да в беспамятство впал. Ох, и натерпелась же я в ту ночь, Настя! И как быть — не знаю, и кого позвать боюсь, не велел же он! А дело-то уж больно серьезное…
Почти сутки он в беспамятстве метался и все тебя звал…
Слушать это у меня уже не было сил. Я металась из угла в угол, обхватив голову руками, думая только о том, как разыскать пропавшего Стаса.
— Уймись же, Настя, — мягко попросила бабка Степанида, и я послушно сползла на корточки возле стены, — не рви сердце, не надо…
— Зачем он снова ушел? Зачем вы его отпустили?
— Как не отпустить? — усмехнулась вдруг она. — Кто бы его удержал? Он ведь сестренку свою искать пошел, как тут удержишь?
— Да не брат он мне! — неожиданно закричала я, вскакивая и в отчаянии стискивая кулаки. — Он.., он…
— Знаю, — отозвалась бабка и, укоризненно глядя на меня, протянула:
— Рази ж на сестру так смотрят?
Щеки мои отчего-то вспыхнули, косясь на бабку исподлобья, я с трудом выдавила:
— Как «так»?
— Как так? — передразнила она. — Все думаете, что я, дура старая, ничего не понимаю? Может, и не понимаю, но глаза-то у меня есть? Он ведь как приезжал, глаз с тебя не сводил. Что уж, первый год, что ли? Только ты отвернешься, так он и смотрит, смотрит… У тебя вот точно глаз нет, а я-то все вижу… Ворона ты… Дурная да бестолковая… На что ты там, на стороне позарилась-то? Тьфу, глянуть не на что. А тут такой парень… Тебе как дурь-то в башку ударила, прямо заболел он. Глаза маетные, а виду не подал… Ох, как же мне хотелось дрын в руки взять да тебя, голубушку, этим дрыном перепоясать!
Закрыв глаза, я молчала. Мне никогда не приходило в голову, что бабка догадалась о том, что мы со Стасом не родня. А она знала, но промолчала. Хотя это вовсе не в духе Степаниды Михайловны. А про все остальное…
Я вздохнула. Про все остальное я, наверное, сама знала.
Очень давно. Так давно, что об этом забыла…
— Прошлой ночью снова вернулся. Под глазами мешки, щетина черная, плечо кровит… Руку все к боку жмет… Я его перевязала, он поел малость да сказал, что поспит пару часов и чтоб я разбудила. Под утро ушел, машину оставил. Я уж думала, не будет этому конца. Спросила: «Когда вернешься?» Не было у меня больше сил ждать, Настя… А он смеется, говорит, скоро вместе вернемся… Вот я тебя увидела и подумала…
— Так он сказал, куда ушел?
Бабка покачала головой.
— Ну хоть что-нибудь он говорил? Имена или место?
— Ничего не сказал.
Она тяжело поднялась и прошла в кухню. По дому разлился пьянящий запах сердечных капель, я вскочила на ноги:
— Что случилось?
— Ничего, — устало мотнула головой бабка, — до утра бы дожить…
Я понимающе кивнула и посмотрела за окошко. Приближающееся утро неторопливо размывало фиолетовую тьму над верхушками деревьев, напоминая о том, как коротки бессонные летние ночи. Тут вдруг я охнула и сама себя удивила:
— Я знаю, где Стас…
Оставив причитающую, словно над покойником, бабку, спустилась во двор и решительно направилась в сарай. В предрассветной тишине тихонько скрипнул оконный ставень и раздался жалобный бабкин голос:
— Настя, не надо… Вернись…
Я оглянулась и махнула ей рукой. Никак я не могу остаться. Но я обязательно вернусь…
Войдя в сарай, я прикрыла за собой дверь и зажгла свет. Тут стояла «девятка», забрызганная грязью по самую крышу. Сейчас она выглядела так, словно ее пытались прокрутить через мясорубку, но потом передумали.
Да, на такой машине показываться на дороге небезопасно, первый же гаишник будет твой. Я с большим трудом открыла багажник, видно, от удара его перекосило. Еще большее затруднение вызвали поиски фонарика, обычно лежавшего у Стаса в дорожном ящике. Всегда содержавшийся в образцовом порядке багажник теперь представлял собой весьма живописное зрелище и был набит под завязку. Тут же на глаза попался прозрачный полиэтиленовый пакетик, и его содержимое на некоторое время заставило меня раскрыть рот, позабыв, зачем я сюда пришла. В пакетике была моя собственная зубная щетка, та самая, которую я потеряла в недостроенном коттедже.
— Господи, — прошептала я, теряясь, — я уже больше ничего не понимаю…
Однако время текло, наконец я выудила из багажника фонарик и вышла на улицу.
В считанные минуты я добралась до заветного зеленого забора, безмерно радуясь окутавшему деревню густому утреннему туману. Улицы пока еще были пусты, но рассвет приближался, и весьма скоро за ворота выйдут неугомонные коровьи владельцы. Отдышавшись, я огляделась и прошла в конец забора, туда, где начинался соседствующий с Савченко участок Валентины Петровны.
Забор Валентины Петровны был сделан из штакетника, поэтому я легко взобралась на самый верх и уже оттуда перемахнула во двор к Савченко.
Благополучно приземлившись между кустами смородины, осторожно отряхнула ладони и прислушалась. Во дворе по-прежнему было пусто, свет в доме не горел, и дверь сарая была все так же прикрыта.
Где-то далеко пропел вдруг петух, я вздрогнула и крепче стиснула фонарик. Пробравшись по кустам до торца сарая, я опустилась на четвереньки и медленно выглянула из-за угла. До дома оставалось метров десять, но разглядеть что-либо в окнах не удалось. Три из четырех окон были затянуты занавесками, крайнее, четвертое, окно загораживал цветочный горшок с огромным столетником. Решив сосчитать до трех, я задержала дыхание, но получилось только до двух, а я уже оказалось возле дома, распластавшись под крайним окном, словно морская звезда.
Этот героический бросок на некоторое время совершенно лишил меня сил, зато появилось время подумать, как же я буду отсюда выбираться, если моя гениальная догадка окажется-таки ошибочной. Потому что темный дом безмолвствовал, не подавая никаких признаков присутствия живых существ. Я аккуратно перевернулась и осторожно заглянула в окно. Несмотря на то что почти всю полезную площадь загораживал собой гигантский столетник, было видно, что это кухня, и она пуста. Я перетекла ко второму окну. Однако оно было плотно занавешено. Удача явно поджидала меня у следующего, там край занавески сбился в сторону, и я не стала терять времени. Приблизившись к щели, заглянула внутрь и мгновенно отпрянула… В комнате в паре метров от окна стоял стул. Дрожащее пламя свечи выхватило из полумрака бледное осунувшееся лицо. Левая скула рассечена, глаз заплыл, однако опухшие разбитые губы кривила насмешливая улыбка…
Я живо опустилась на корточки, вцепившись зубами в собственный кулак. Да что же это делается… Вдруг откуда-то снизу, по ногам, по животу, к горлу потянулась вязкая волна холодной колючей ненависти. Я закрыла глаза, расслабила плечи и глубоко вздохнула. Мне уже доводилось испытывать это необъяснимое, странное чувство.
Я знала, что это такое. Моя белая ворона объявила войну.
Дверь сарая едва слышно скрипнула, я легко скользнула внутрь и тут же прильнула одним глазом к щели.
Все тихо. Я подождала немного, чтобы убедиться, что меня никто не заметил.
Теперь здесь было гораздо светлее, но все же пришлось потратить время, чтобы снова найти люк. Что ни говори, а строители здорово постарались, чтобы спрятать его от посторонних глаз. Я быстро справилась с крышкой и, осторожно перегнувшись, посветила вниз.
Узкий луч выхватил из темноты белую кирпичную стену и недвижную темную фигуру, застывшую у последней ступеньки крутой лестницы. Оставив люк открытым, я начала спускаться. На середине лестницы глянула вниз, примеряясь, чтобы не наступить на распластанное тело.
Фонарик вдруг крутнулся в пальцах и со стуком упал на каменный пол подвала. Звякнуло разбитое стекло, и в каменном мешке стало темно. Я раздраженно выругалась и взглянула вверх. Свет был весьма слабым, но возвращаться некогда. Где-то рядом с Совой должен быть оставленный мной огарок свечки… Я судорожно ощупала задний карман джинсов, по счастью, зажигалка все еще была там. Подсвечивая, я спустилась вниз и огляделась, стараясь не смотреть на посиневшее лицо покойника. От свечки осталась самая малость, однако это лучше, чем кромешная тьма. Быстро пройдя по коридору, я добралась до комнаты, в которой обычно сидел Сова.
Здесь все было по-прежнему, я зажгла свечку и поставила ее на стол. Вытащив из-под стола автомат, досадливо поморщилась. Как привести эту конструкцию в рабочее состояние, я не знала, с сожалением вздохнув, пристроила автомат на место и подошла к стеллажу. Взяв с полки тяжелый сверток, осторожно размотала плотную чистую тряпку и оказавшуюся под ней промасленную бумагу. На темном стволе пистолета заплясал отсвет неровного дрожащего пламени. Я вытащила магазин. Он был пуст.
— Черт… — протянула я, теряясь, — ..не заряжен…
Тут взгляд упал на край стола, где стояла свеча. Как я могла забыть?! Схватив серую картонную коробочку, торопливо рванула крышку… До этого момента мне никогда не приходилось снаряжать магазин пистолета, однако руки сами делали свое дело, словно вспоминали что-то давно забытое… А может, мы слишком много смотрим телевизор? Сцапав левой рукой стремительно тающий огарок, я пнула ногой массивную войлочную дверь. Она послушно распахнулась, но в ту же секунду свечка прощально мигнула, и я оказалась в кромешной темноте…
Я чиркнула зажигалкой, щелкнула флажком предохранителя и прицелилась в набитую паклей бочку. Несмотря на тщательную изоляцию комнаты, уши заложило, но это было не самое худшее. При отдаче пистолет так вскинуло вверх, что я едва не ударила им по лбу. Значит, нужно держать двумя руками, иначе я пристрелю сама себя.
Но чем тогда держать зажигалку? Пожалуй, небольшой костер из старых пожелтевших газет даст мне выстрелить еще раз. Скрутив газетные листы в жгуты, я сложила их на цементном полу и оглянулась. Встав на цыпочки, стянула с верхней полки стеллажа чуть припорошенный пылью тяжелый альбом. Галерея Дрездена… Кому он понадобился? И зачем? Я горько усмехнулась. Прости меня, Ирка…
За спиной весело заплясали оранжевые языки пламени, и в подвале сделалось светло, словно днем.
Я обхватила рукоятку пистолета двумя руками и пропела:
— Раз.., два…
Грохнул выстрел, ствол пистолета дернулся, но я улыбнулась.
— Все ясно… Теперь пора…
— Оба-на… — изумленно выдавил любимый, оглянувшись. — Едрена мать…
— Точно, — коротко кивнула я, не спуская с него глаз и одновременно захлопывая ногой дверь, — это я…
Любимый моргнул, а я изобразила улыбку и приветливо дернула в сторону дулом пистолета:
— Отойди от него, сволочь…
Ефим задумчиво вытянул губы трубочкой, однако в сторону шагнул. Не переставая внимательно следить за каждым его движением, я мгновенно окинула взглядом всю комнату. В центре весьма живописного бардака стоял большой круглый стол. Под ним и рядом валялось несколько стульев, у стены — буфет и чуть дальше комод с догорающей свечой. Ефим сдвинулся еще немного, и я наконец увидела Стаса. Он сидел на стуле между буфетом и комодом, руки, вероятнее всего, привязаны к стулу С того момента, как я увидела его в окно, на лице у Стаса появилась еще пара новых ссадин, к тому же рот теперь был заклеен скотчем. Рукав серой рубашки побурел от запекшейся крови. А на левом плече на глазах расползлось кровавое пятно. Единственным, что меня смутило, был взгляд Стаса. В нем явно сквозила досада, и я решила при случае непременно узнать, что же его так расстроило.
— Здравствуй, малышка… — пропел Ефим, оправившись от первого потрясения, ласково улыбнулся и качнулся в мою сторону, — ..рад тебя видеть…
— Убью… — прошипела я, вскидывая пистолет. Ничего другого в голову не пришло, но и это сошло, потому что Ефим, несмотря на свой самоуверенный вид, притормозил.
— Что это на тебя нашло? Зачем ты взяла пистолет?
Я, конечно, не собиралась давать ему никаких пояснений. Теперь мы смотрели друг другу в глаза, и мне вдруг показалось, что где-то в глубине мерцающих голубых озер плещется обыкновенный человеческий страх.
— Настенька, я опасаюсь, что ты не умеешь обращаться с оружием… Хоть оно и не заряжено, ты можешь уронить его на ногу и отобьешь себе все пальцы…
— Не заряжено? — притворно удивилась я. — А откуда ты знаешь? А вдруг заряжено? Хочешь, проверим?
Ефим задумался, а Стас заерзал по сиденью и замычал, свирепо сверкая неподбитым глазом. «Конечно, — усмехнулась я про себя, — он считает, что сначала я перестреляю все округу, прежде чем попаду туда, куда надо…»
— Не думаю, что это необходимо… — отозвался наконец Ефим, а Стас облегченно выдохнул. — ..вот, видишь, и твой брат так же думает…
— Если только ради брата… А кстати, не объяснишь, для чего ты его привязал к стулу? Садистские игры?
— Настя, — протянул Ефим укоризненно, — в такой светлой головке такие грязные мысли…
— Поверь, — тут же призналась я, — это еще не самая грязная мысль, которая возникает, когда я тебя вижу..
— Брось, Настя… О чем ты говоришь… Неужели ты все забыла? — Тут я обнаружила, что Ефим медленно, но верно перемещается к большой полированной тумбе, стоящей по ту сторону стола.
— Эй, стой! — грозно сказала я, еще раз тряхнув дулом пистолета, но, похоже, ему уже надоела пустая болтовня, ответив мне милой улыбкой, он плавно двинул дальше. — Стой, кому говорю! Ах ты…
Я перехватила пистолет двумя руками и, почти не целясь, спустила курок. Стоявшая на тумбе деревянная резная шкатулка взорвалась праздничным салютом, во все стороны брызнули щепки, и лицо Ефима исказила вдруг весьма неприятная гримаса.
— Осатанела, что ли.., твою мать… — бросил он хрипло, и выражение его глаз неожиданно так изменилось, что мне мгновенно расхотелось упражняться в остроумии.
— Развяжи его, Ефим… И.., послушай.., я просто хочу предупредить… Я не дам тебе взять оружие и не дам подойти ко мне…Честно…
Поверил ли он мне, не знаю, однако к Стасу развернулся. И тут я различила в коридоре чьи-то торопливые шаги. Не опуская пистолета, я шагнула к стене за дверью и прижалась к ней спиной. Мы замерли. Ефим опустил глаза, но меня не обманул, я видела, как он напрягся.
Я посмотрела на Стаса. Он был неподвижен, но на шее вздулись темные вены, а по вискам, размывая кровавые подтеки, потекли ручейки пота. Напряженную тишину нарушил скрип открываемой двери, но того, кто вошел, мне видно не было. Ефим взглянул на вошедшего, я тут же демонстративно подняла пистолет выше, целясь Ефиму в голову.
— Какого дьявола ты палишь? — услышала я раздраженный голос и в следующую секунду увидела широкую мужскую спину.
Он успел сделать пару шагов, прежде чем заподозрил неладное, но я уже переместилась в сторону, так, чтобы и он, и Ефим оказались для меня почти на одной линии;
— Гражданин Гордей? — уточнила я.
Человек оглянулся, я убедилась, что не ошиблась, да и грех было бы ошибиться, тот вальяжный голос на пляже до сих пор звучал у меня в ушах.
— Что такое? — довольно глупо спросил он.
— Это наша Настенька, — довел до сведения руководства Ефим, — палит в белый свет как в копеечку…
— Была ваша, да вся вышла, — не утерпела я, понимая, что долго эту игру мои нервы не сдюжат. — Хватит трепаться. Рада видеть вас в добром здравии, гражданин Гордей. Честно сказать, думала, что вы уже собой клумбы удобряете. А вы вон какой, здоровый и бодрый. Все вертитесь чего-то… Вы лучше не вертитесь, а ручки… это.., как это по-научному? Ручки в гору… Ага… И ты, Ефим, тоже… Вот спасибо… Приятно иметь дело с такими людьми… Просто полная любовь и доверие друг к дружке…
Теперь все они внимательно за, мной следили, причем в глазах всех троих сквозило явное неодобрение. Ну Стас-то понятное дело, его пистолет в моих руках пугает, а эти-то чего?
— Приятно было пообщаться, но, извините, времени мало… Спешу… Ничего, если я братика от стула отвяжу?
Я осторожно двинулась к Стасу, Гордей усмехнулся и тоже потянул, словно запел:
— Думаешь, сумеешь? Пистолетик-то положить придется… Или ты веревки зубами будешь рвать?
И этот туда же,… Прямо хор имени Пятницкого, не меньше…
— А почему нет? Я же учительница, забыли? Мы, учительницы, все умеем… Еще и вас можем научить…
— Чему, например?
— Да чему угодно! Например, как не быть дураком…
Вы денежки стараетесь, разыскиваете, с которыми Жук сбежал? Он вам помогает, да? — Я ткнула пистолетом в Ефима. — Я вас до смерти огорчу, но он их сам и спер…
Не верите? Спросите…
Видно, Гордей не поверил, потому что поморгал на меня, потом оглянулся на Ефима.
— О чем это она?
— Бредит, как всегда… — равнодушно отозвался тот, но глаза вспыхнули, и я решила, что как раз вот тут-то на нашей горячей африканской любви и поставлена окончательная жирная точка…
До Стаса мне оставалось метра четыре, когда я вдруг поняла, что правая рука гражданина Гордея незаметно скользнула вниз. Я едва не проворонила это весьма неприметное движение, но Стас неожиданно замычал и дернулся вперед, словно решил пободаться. Все остальное заняло едва ли больше трех секунд: Гордей выдернул из-за пояса пистолет, я завизжала и, отпрыгнув куда-то в сторону, с перепугу пальнула. Одновременно с этим стул, на котором сидел Стас, вдруг затрещал, а сам Стас рванул вперед, навстречу бросившемуся Ефиму. Руки Стаса почему-то оказались свободными, правда, повыше запястий все еще болтались примотанные скотчем деревяшки от спинки стула…
Столь бурное окончание милой беседы здорово меня перепугало, очутившись где-то между стеной и буфетом, я моментально сжалась в комок, категорически отказываясь от продолжения банкета. Однако по комнате шел такой треск и грохот, что через пару мгновений я не выдержала и приоткрыла один глаз. В самом центре, возле стола, клубком сцепились двое, это были Ефим и Стас, третьего мне обнаружить не удалось до тех пор, пока я не взглянула под стол. Там, разбросав руки в стороны, мирно лежал гражданин Гордей, потихоньку заливая давно не мытый пол собственной кровью.
Честно говоря, это меня ошеломило, некоторое время, не отрываясь, я смотрела на расползающуюся багровую лужу. Но вдруг краем глаза увидела, как Ефим вскочил, Стас моментально крутанулся, подсечкой снова сбив того с ног. Ефим рухнул на спину, но тут у него под пальцами оказался пистолет Гордея… Он живо перекатился в сторону и вскочил, разворачивая пистолет на Стаса. Я заорала:
— Стас!
Тот на мгновение оглянулся, я с силой толкнула к нему пистолет по полу. Стас выбросил вперед руку, и через несколько секунд в комнате одновременно грохнули два выстрела. Я оглохла и, зажмурившись, зажала уши руками. По комнате потянуло ядовитым запахом гари. Когда я открыла глаза, увидела на полу три неподвижных тела.
Ефима пуля отбросила почти к двери. Стас остался на месте, но, скрючившись, завалился вперед, поджав под себя обе руки. Я попыталась вскочить, но ноги вдруг сверху донизу прокололо ледяными иглами, не удержавшись, я упала на руки. Так и добралась до Стаса на четвереньках. На нем было столько крови, что в первый момент я растерялась, не в силах сообразить, за что же можно взяться. Встав возле него на коленки, я с подвыванием затрясла над ним дрожащими руками, потом осторожно потянула к себе за плечо. Стас тяжело шевельнулся и с трудом откинулся на спину. Глаза были закрыты, но он дышал, я с величайшей осторожностью отлепила от его губ пластырь и, не найдя нужных слов, заревела.
— Хватит выть, — неожиданно четко произнес Стас, я сначала остолбенела, а потом завопила в голос:
— Стасик!
Стас досадливо поморщился и тяжко вздохнул.
— Стасик, Стасик, — запричитала я, — ты живой?
Стасик…
Наконец он открыл глаза и буркнул:
— Нет…
Я сразу обрадовалась:
— Я так перепугалась! Думала, он тебе в живот попал…
— Где он? — перебил Стас, не слушая. — Посмотри, где он?
— Возле двери…
— Артерию на шее.., проверь…
— Я не могу… Честное слово! Да я и не знаю, где она, эта артерия…
— Господи, — застонал Стас, предпринимая слабую попытку подняться, — ничего сама сделать не может…
Согласно закивав, я собралась было открыть рот, но подняла вдруг голову и увидела, что на комоде синим пламенем весело полыхает соломенная салфетка. Когда я вошла в комнату, там стояла горящая свечка, по всей видимости, во время драки ее уронили, и теперь вслед за салфеткой шустро занялись обои возле комода.
— Мама… — сказала я, тыча указательным пальцем на горящую стену, — Стас…
— Папу забыла… — отозвался тот ядовитым голосом, но тут же оглянулся, потому что не увидеть теперь огонь было просто невозможно. — Вот черт…
С трудом поднимаясь на ноги, она потянулась мне навстречу. Я бросилась к ней, разом позабыв все слова, что собиралась сказать.
— Господи, Настенька, — твердила бабка сквозь слезы, гладя меня по голове трясущейся рукой, — живая…
Слава богу, Настенька…
Глянув бабке в лицо, я поразилась произошедшей с ней перемене. От суровой Степаниды Михайловны не осталось и следа, побелевшие губы дрожали, и по ложбинкам морщин ручьем катились горькие слезы. Но вот бабка мельком глянула на дверь за моей спиной и почему-то спросила:
— Где Стас-то?
Я перестала хлюпать носом и в недоумении нахмурилась. Как это — где? Высвободившись из бабкиных рук, я кинулась к двери Стасовой комнаты.
— Стасик…
Но комната была пуста. Я оглянулась и поймала полный отчаяния и растерянности бабкин взгляд.
— А где он? — выдавши я, и меня почему-то затошнило.
— Рази ж он.., не с тобой?
Я покачала головой. Бабка беспомощно опустилась на лавку и перекрестилась.
Сжав ладонями мучительно пульсирующие виски, я не отрываясь смотрела на дрожащее в предсмертной агонии пламя венчальной свечи. Вот огненный язычок в последний раз рванулся вверх, выхватив из полумрака скорбный полумесяц бледных бабкиных губ, и пропал, прощально мигнув красным глазком почерневшего фитиля. Горница погрузилась в темноту.
— ..В ту ночь и он ушел, — нервно комкая в ледяных пальцах насквозь промокший носовой платок, продолжала бабка. — Я вскинулась, чую шум какой-то.., да пока поднялась, никого нет, ни тебя, ни Стаса… Спустилась во двор, сарай нараспашку, машины нет, ворота открыты…
— Как это машины нет? — недоверчиво переспросила я, отлично помня, что в ту ночь на Стасовой «девятке» попросту отсутствовало заднее колесо.
— Так, нет, и все… Я, грешным делом, осерчала, да что ж это делается, посреди ночи, молчком сорвались…
Опять легла… А к обеду ближе слышу — машина подъехала, вернулся Стас. Хотела я попенять, да как глянула на него, слова-то и застряли… Лицом белей белого, глаза поднял, так меня оторопь взяла. Стою да молчу. Он машину во двор загнал и молчком в дом. Вижу, машину-то опять побил, спереди у ней вмятины…
Я перебила:
— А до этого где он «девятку» помял? У него сбоку было расцарапано…
— Это раньше… Когда ты с подружками в ресторан ездила. Он тоже поздно вернулся, я вышла к нему, да и увидела. А Стас машину загнал и снова ушел…
Побарабанив пальцами по столу, я задумчиво протянула:
— Дела…
А бабка продолжала свой рассказ, и чем больше она говорила, тем хуже мне становилось. Чтобы не взвыть в голос, мне приходилось дышать часто-часто, словно заезженной лайке.
— И что с ним сделалось, Настя, я тебе передать не могу! Он, конечно, виду старался не подавать, да я же вижу, что с парнем творится… Спрашиваю: «Где Настя?»
Молчит… Потом время прошло, он подходит ко мне да говорит: «Сядь, Степанида Михайловна, да слушай. Кто будет про Настю спрашивать, всем говори, что на юг поехала. Отдохнуть, мол… И Петру Игнатичу, и соседям, и подружкам… И виду никакого не подавай. Попала, говорит, наша Настя в беду…»
Тут бабка Степанида не сдержалась и запричитала, уткнувшись лицом в платок. Я растерянно моргала, потому что то, о чем рассказывала бабка, никак не укладывалось в моей голове, которую до этой самой минуты я искренне считала весьма умной.
— С этого и началось… — наконец немного успокоилась бабка, — Потом опять пропал, а ночью слышу: в горнице кто-то шуршит. Я спустилась, глянула, а это наш Стас, бледный, левая рука плетью висит, и весь рукав, как есть, в крови… Кинулась я к нему, а он только шепчет: «Молчи, молчи, бабка, чтоб никто не знал…»
Я хотела врача, но он не дал. Нельзя, говорит. Подстрелили его, Настя… Слава богу, не застряла пуля, навылет прошла… Перевязала я его, он сначала мне помогал да все шутил, мол, до свадьбы заживет. А потом вижу — побледнел да в беспамятство впал. Ох, и натерпелась же я в ту ночь, Настя! И как быть — не знаю, и кого позвать боюсь, не велел же он! А дело-то уж больно серьезное…
Почти сутки он в беспамятстве метался и все тебя звал…
Слушать это у меня уже не было сил. Я металась из угла в угол, обхватив голову руками, думая только о том, как разыскать пропавшего Стаса.
— Уймись же, Настя, — мягко попросила бабка Степанида, и я послушно сползла на корточки возле стены, — не рви сердце, не надо…
— Зачем он снова ушел? Зачем вы его отпустили?
— Как не отпустить? — усмехнулась вдруг она. — Кто бы его удержал? Он ведь сестренку свою искать пошел, как тут удержишь?
— Да не брат он мне! — неожиданно закричала я, вскакивая и в отчаянии стискивая кулаки. — Он.., он…
— Знаю, — отозвалась бабка и, укоризненно глядя на меня, протянула:
— Рази ж на сестру так смотрят?
Щеки мои отчего-то вспыхнули, косясь на бабку исподлобья, я с трудом выдавила:
— Как «так»?
— Как так? — передразнила она. — Все думаете, что я, дура старая, ничего не понимаю? Может, и не понимаю, но глаза-то у меня есть? Он ведь как приезжал, глаз с тебя не сводил. Что уж, первый год, что ли? Только ты отвернешься, так он и смотрит, смотрит… У тебя вот точно глаз нет, а я-то все вижу… Ворона ты… Дурная да бестолковая… На что ты там, на стороне позарилась-то? Тьфу, глянуть не на что. А тут такой парень… Тебе как дурь-то в башку ударила, прямо заболел он. Глаза маетные, а виду не подал… Ох, как же мне хотелось дрын в руки взять да тебя, голубушку, этим дрыном перепоясать!
Закрыв глаза, я молчала. Мне никогда не приходило в голову, что бабка догадалась о том, что мы со Стасом не родня. А она знала, но промолчала. Хотя это вовсе не в духе Степаниды Михайловны. А про все остальное…
Я вздохнула. Про все остальное я, наверное, сама знала.
Очень давно. Так давно, что об этом забыла…
— Прошлой ночью снова вернулся. Под глазами мешки, щетина черная, плечо кровит… Руку все к боку жмет… Я его перевязала, он поел малость да сказал, что поспит пару часов и чтоб я разбудила. Под утро ушел, машину оставил. Я уж думала, не будет этому конца. Спросила: «Когда вернешься?» Не было у меня больше сил ждать, Настя… А он смеется, говорит, скоро вместе вернемся… Вот я тебя увидела и подумала…
— Так он сказал, куда ушел?
Бабка покачала головой.
— Ну хоть что-нибудь он говорил? Имена или место?
— Ничего не сказал.
Она тяжело поднялась и прошла в кухню. По дому разлился пьянящий запах сердечных капель, я вскочила на ноги:
— Что случилось?
— Ничего, — устало мотнула головой бабка, — до утра бы дожить…
Я понимающе кивнула и посмотрела за окошко. Приближающееся утро неторопливо размывало фиолетовую тьму над верхушками деревьев, напоминая о том, как коротки бессонные летние ночи. Тут вдруг я охнула и сама себя удивила:
— Я знаю, где Стас…
Оставив причитающую, словно над покойником, бабку, спустилась во двор и решительно направилась в сарай. В предрассветной тишине тихонько скрипнул оконный ставень и раздался жалобный бабкин голос:
— Настя, не надо… Вернись…
Я оглянулась и махнула ей рукой. Никак я не могу остаться. Но я обязательно вернусь…
Войдя в сарай, я прикрыла за собой дверь и зажгла свет. Тут стояла «девятка», забрызганная грязью по самую крышу. Сейчас она выглядела так, словно ее пытались прокрутить через мясорубку, но потом передумали.
Да, на такой машине показываться на дороге небезопасно, первый же гаишник будет твой. Я с большим трудом открыла багажник, видно, от удара его перекосило. Еще большее затруднение вызвали поиски фонарика, обычно лежавшего у Стаса в дорожном ящике. Всегда содержавшийся в образцовом порядке багажник теперь представлял собой весьма живописное зрелище и был набит под завязку. Тут же на глаза попался прозрачный полиэтиленовый пакетик, и его содержимое на некоторое время заставило меня раскрыть рот, позабыв, зачем я сюда пришла. В пакетике была моя собственная зубная щетка, та самая, которую я потеряла в недостроенном коттедже.
— Господи, — прошептала я, теряясь, — я уже больше ничего не понимаю…
Однако время текло, наконец я выудила из багажника фонарик и вышла на улицу.
В считанные минуты я добралась до заветного зеленого забора, безмерно радуясь окутавшему деревню густому утреннему туману. Улицы пока еще были пусты, но рассвет приближался, и весьма скоро за ворота выйдут неугомонные коровьи владельцы. Отдышавшись, я огляделась и прошла в конец забора, туда, где начинался соседствующий с Савченко участок Валентины Петровны.
Забор Валентины Петровны был сделан из штакетника, поэтому я легко взобралась на самый верх и уже оттуда перемахнула во двор к Савченко.
Благополучно приземлившись между кустами смородины, осторожно отряхнула ладони и прислушалась. Во дворе по-прежнему было пусто, свет в доме не горел, и дверь сарая была все так же прикрыта.
Где-то далеко пропел вдруг петух, я вздрогнула и крепче стиснула фонарик. Пробравшись по кустам до торца сарая, я опустилась на четвереньки и медленно выглянула из-за угла. До дома оставалось метров десять, но разглядеть что-либо в окнах не удалось. Три из четырех окон были затянуты занавесками, крайнее, четвертое, окно загораживал цветочный горшок с огромным столетником. Решив сосчитать до трех, я задержала дыхание, но получилось только до двух, а я уже оказалось возле дома, распластавшись под крайним окном, словно морская звезда.
Этот героический бросок на некоторое время совершенно лишил меня сил, зато появилось время подумать, как же я буду отсюда выбираться, если моя гениальная догадка окажется-таки ошибочной. Потому что темный дом безмолвствовал, не подавая никаких признаков присутствия живых существ. Я аккуратно перевернулась и осторожно заглянула в окно. Несмотря на то что почти всю полезную площадь загораживал собой гигантский столетник, было видно, что это кухня, и она пуста. Я перетекла ко второму окну. Однако оно было плотно занавешено. Удача явно поджидала меня у следующего, там край занавески сбился в сторону, и я не стала терять времени. Приблизившись к щели, заглянула внутрь и мгновенно отпрянула… В комнате в паре метров от окна стоял стул. Дрожащее пламя свечи выхватило из полумрака бледное осунувшееся лицо. Левая скула рассечена, глаз заплыл, однако опухшие разбитые губы кривила насмешливая улыбка…
Я живо опустилась на корточки, вцепившись зубами в собственный кулак. Да что же это делается… Вдруг откуда-то снизу, по ногам, по животу, к горлу потянулась вязкая волна холодной колючей ненависти. Я закрыла глаза, расслабила плечи и глубоко вздохнула. Мне уже доводилось испытывать это необъяснимое, странное чувство.
Я знала, что это такое. Моя белая ворона объявила войну.
Дверь сарая едва слышно скрипнула, я легко скользнула внутрь и тут же прильнула одним глазом к щели.
Все тихо. Я подождала немного, чтобы убедиться, что меня никто не заметил.
Теперь здесь было гораздо светлее, но все же пришлось потратить время, чтобы снова найти люк. Что ни говори, а строители здорово постарались, чтобы спрятать его от посторонних глаз. Я быстро справилась с крышкой и, осторожно перегнувшись, посветила вниз.
Узкий луч выхватил из темноты белую кирпичную стену и недвижную темную фигуру, застывшую у последней ступеньки крутой лестницы. Оставив люк открытым, я начала спускаться. На середине лестницы глянула вниз, примеряясь, чтобы не наступить на распластанное тело.
Фонарик вдруг крутнулся в пальцах и со стуком упал на каменный пол подвала. Звякнуло разбитое стекло, и в каменном мешке стало темно. Я раздраженно выругалась и взглянула вверх. Свет был весьма слабым, но возвращаться некогда. Где-то рядом с Совой должен быть оставленный мной огарок свечки… Я судорожно ощупала задний карман джинсов, по счастью, зажигалка все еще была там. Подсвечивая, я спустилась вниз и огляделась, стараясь не смотреть на посиневшее лицо покойника. От свечки осталась самая малость, однако это лучше, чем кромешная тьма. Быстро пройдя по коридору, я добралась до комнаты, в которой обычно сидел Сова.
Здесь все было по-прежнему, я зажгла свечку и поставила ее на стол. Вытащив из-под стола автомат, досадливо поморщилась. Как привести эту конструкцию в рабочее состояние, я не знала, с сожалением вздохнув, пристроила автомат на место и подошла к стеллажу. Взяв с полки тяжелый сверток, осторожно размотала плотную чистую тряпку и оказавшуюся под ней промасленную бумагу. На темном стволе пистолета заплясал отсвет неровного дрожащего пламени. Я вытащила магазин. Он был пуст.
— Черт… — протянула я, теряясь, — ..не заряжен…
Тут взгляд упал на край стола, где стояла свеча. Как я могла забыть?! Схватив серую картонную коробочку, торопливо рванула крышку… До этого момента мне никогда не приходилось снаряжать магазин пистолета, однако руки сами делали свое дело, словно вспоминали что-то давно забытое… А может, мы слишком много смотрим телевизор? Сцапав левой рукой стремительно тающий огарок, я пнула ногой массивную войлочную дверь. Она послушно распахнулась, но в ту же секунду свечка прощально мигнула, и я оказалась в кромешной темноте…
Я чиркнула зажигалкой, щелкнула флажком предохранителя и прицелилась в набитую паклей бочку. Несмотря на тщательную изоляцию комнаты, уши заложило, но это было не самое худшее. При отдаче пистолет так вскинуло вверх, что я едва не ударила им по лбу. Значит, нужно держать двумя руками, иначе я пристрелю сама себя.
Но чем тогда держать зажигалку? Пожалуй, небольшой костер из старых пожелтевших газет даст мне выстрелить еще раз. Скрутив газетные листы в жгуты, я сложила их на цементном полу и оглянулась. Встав на цыпочки, стянула с верхней полки стеллажа чуть припорошенный пылью тяжелый альбом. Галерея Дрездена… Кому он понадобился? И зачем? Я горько усмехнулась. Прости меня, Ирка…
За спиной весело заплясали оранжевые языки пламени, и в подвале сделалось светло, словно днем.
Я обхватила рукоятку пистолета двумя руками и пропела:
— Раз.., два…
Грохнул выстрел, ствол пистолета дернулся, но я улыбнулась.
— Все ясно… Теперь пора…
* * *
Еще раз проверив предохранитель, я опустила руку вниз, слегка надавила плечом на обитую желтоватым дерматином дверь и нажала на ручку. К моему удивлению, она подалась, и я оказалась в узких захламленных сенях. Здесь не было света, поэтому я мягко прикрыла за собой дверь и опустилась на корточки, привыкая к полумраку. В сенях было три двери, правая, вероятно, вела на кухню, средняя — на второй этаж, значит, мне нужна левая… Я прислушалась. Определенно, из-за левой двери слышались голоса, вернее, один голос. Вот голос зазвучал громче, интонация изменилась, я услышала звук удара, и кто-то охнул так, словно в глухой железной бочке хлопнули в ладоши. Я вскочила на ноги, распахнула дверь и влетела в комнату…— Оба-на… — изумленно выдавил любимый, оглянувшись. — Едрена мать…
— Точно, — коротко кивнула я, не спуская с него глаз и одновременно захлопывая ногой дверь, — это я…
Любимый моргнул, а я изобразила улыбку и приветливо дернула в сторону дулом пистолета:
— Отойди от него, сволочь…
Ефим задумчиво вытянул губы трубочкой, однако в сторону шагнул. Не переставая внимательно следить за каждым его движением, я мгновенно окинула взглядом всю комнату. В центре весьма живописного бардака стоял большой круглый стол. Под ним и рядом валялось несколько стульев, у стены — буфет и чуть дальше комод с догорающей свечой. Ефим сдвинулся еще немного, и я наконец увидела Стаса. Он сидел на стуле между буфетом и комодом, руки, вероятнее всего, привязаны к стулу С того момента, как я увидела его в окно, на лице у Стаса появилась еще пара новых ссадин, к тому же рот теперь был заклеен скотчем. Рукав серой рубашки побурел от запекшейся крови. А на левом плече на глазах расползлось кровавое пятно. Единственным, что меня смутило, был взгляд Стаса. В нем явно сквозила досада, и я решила при случае непременно узнать, что же его так расстроило.
— Здравствуй, малышка… — пропел Ефим, оправившись от первого потрясения, ласково улыбнулся и качнулся в мою сторону, — ..рад тебя видеть…
— Убью… — прошипела я, вскидывая пистолет. Ничего другого в голову не пришло, но и это сошло, потому что Ефим, несмотря на свой самоуверенный вид, притормозил.
— Что это на тебя нашло? Зачем ты взяла пистолет?
Я, конечно, не собиралась давать ему никаких пояснений. Теперь мы смотрели друг другу в глаза, и мне вдруг показалось, что где-то в глубине мерцающих голубых озер плещется обыкновенный человеческий страх.
— Настенька, я опасаюсь, что ты не умеешь обращаться с оружием… Хоть оно и не заряжено, ты можешь уронить его на ногу и отобьешь себе все пальцы…
— Не заряжено? — притворно удивилась я. — А откуда ты знаешь? А вдруг заряжено? Хочешь, проверим?
Ефим задумался, а Стас заерзал по сиденью и замычал, свирепо сверкая неподбитым глазом. «Конечно, — усмехнулась я про себя, — он считает, что сначала я перестреляю все округу, прежде чем попаду туда, куда надо…»
— Не думаю, что это необходимо… — отозвался наконец Ефим, а Стас облегченно выдохнул. — ..вот, видишь, и твой брат так же думает…
— Если только ради брата… А кстати, не объяснишь, для чего ты его привязал к стулу? Садистские игры?
— Настя, — протянул Ефим укоризненно, — в такой светлой головке такие грязные мысли…
— Поверь, — тут же призналась я, — это еще не самая грязная мысль, которая возникает, когда я тебя вижу..
— Брось, Настя… О чем ты говоришь… Неужели ты все забыла? — Тут я обнаружила, что Ефим медленно, но верно перемещается к большой полированной тумбе, стоящей по ту сторону стола.
— Эй, стой! — грозно сказала я, еще раз тряхнув дулом пистолета, но, похоже, ему уже надоела пустая болтовня, ответив мне милой улыбкой, он плавно двинул дальше. — Стой, кому говорю! Ах ты…
Я перехватила пистолет двумя руками и, почти не целясь, спустила курок. Стоявшая на тумбе деревянная резная шкатулка взорвалась праздничным салютом, во все стороны брызнули щепки, и лицо Ефима исказила вдруг весьма неприятная гримаса.
— Осатанела, что ли.., твою мать… — бросил он хрипло, и выражение его глаз неожиданно так изменилось, что мне мгновенно расхотелось упражняться в остроумии.
— Развяжи его, Ефим… И.., послушай.., я просто хочу предупредить… Я не дам тебе взять оружие и не дам подойти ко мне…Честно…
Поверил ли он мне, не знаю, однако к Стасу развернулся. И тут я различила в коридоре чьи-то торопливые шаги. Не опуская пистолета, я шагнула к стене за дверью и прижалась к ней спиной. Мы замерли. Ефим опустил глаза, но меня не обманул, я видела, как он напрягся.
Я посмотрела на Стаса. Он был неподвижен, но на шее вздулись темные вены, а по вискам, размывая кровавые подтеки, потекли ручейки пота. Напряженную тишину нарушил скрип открываемой двери, но того, кто вошел, мне видно не было. Ефим взглянул на вошедшего, я тут же демонстративно подняла пистолет выше, целясь Ефиму в голову.
— Какого дьявола ты палишь? — услышала я раздраженный голос и в следующую секунду увидела широкую мужскую спину.
Он успел сделать пару шагов, прежде чем заподозрил неладное, но я уже переместилась в сторону, так, чтобы и он, и Ефим оказались для меня почти на одной линии;
— Гражданин Гордей? — уточнила я.
Человек оглянулся, я убедилась, что не ошиблась, да и грех было бы ошибиться, тот вальяжный голос на пляже до сих пор звучал у меня в ушах.
— Что такое? — довольно глупо спросил он.
— Это наша Настенька, — довел до сведения руководства Ефим, — палит в белый свет как в копеечку…
— Была ваша, да вся вышла, — не утерпела я, понимая, что долго эту игру мои нервы не сдюжат. — Хватит трепаться. Рада видеть вас в добром здравии, гражданин Гордей. Честно сказать, думала, что вы уже собой клумбы удобряете. А вы вон какой, здоровый и бодрый. Все вертитесь чего-то… Вы лучше не вертитесь, а ручки… это.., как это по-научному? Ручки в гору… Ага… И ты, Ефим, тоже… Вот спасибо… Приятно иметь дело с такими людьми… Просто полная любовь и доверие друг к дружке…
Теперь все они внимательно за, мной следили, причем в глазах всех троих сквозило явное неодобрение. Ну Стас-то понятное дело, его пистолет в моих руках пугает, а эти-то чего?
— Приятно было пообщаться, но, извините, времени мало… Спешу… Ничего, если я братика от стула отвяжу?
Я осторожно двинулась к Стасу, Гордей усмехнулся и тоже потянул, словно запел:
— Думаешь, сумеешь? Пистолетик-то положить придется… Или ты веревки зубами будешь рвать?
И этот туда же,… Прямо хор имени Пятницкого, не меньше…
— А почему нет? Я же учительница, забыли? Мы, учительницы, все умеем… Еще и вас можем научить…
— Чему, например?
— Да чему угодно! Например, как не быть дураком…
Вы денежки стараетесь, разыскиваете, с которыми Жук сбежал? Он вам помогает, да? — Я ткнула пистолетом в Ефима. — Я вас до смерти огорчу, но он их сам и спер…
Не верите? Спросите…
Видно, Гордей не поверил, потому что поморгал на меня, потом оглянулся на Ефима.
— О чем это она?
— Бредит, как всегда… — равнодушно отозвался тот, но глаза вспыхнули, и я решила, что как раз вот тут-то на нашей горячей африканской любви и поставлена окончательная жирная точка…
До Стаса мне оставалось метра четыре, когда я вдруг поняла, что правая рука гражданина Гордея незаметно скользнула вниз. Я едва не проворонила это весьма неприметное движение, но Стас неожиданно замычал и дернулся вперед, словно решил пободаться. Все остальное заняло едва ли больше трех секунд: Гордей выдернул из-за пояса пистолет, я завизжала и, отпрыгнув куда-то в сторону, с перепугу пальнула. Одновременно с этим стул, на котором сидел Стас, вдруг затрещал, а сам Стас рванул вперед, навстречу бросившемуся Ефиму. Руки Стаса почему-то оказались свободными, правда, повыше запястий все еще болтались примотанные скотчем деревяшки от спинки стула…
Столь бурное окончание милой беседы здорово меня перепугало, очутившись где-то между стеной и буфетом, я моментально сжалась в комок, категорически отказываясь от продолжения банкета. Однако по комнате шел такой треск и грохот, что через пару мгновений я не выдержала и приоткрыла один глаз. В самом центре, возле стола, клубком сцепились двое, это были Ефим и Стас, третьего мне обнаружить не удалось до тех пор, пока я не взглянула под стол. Там, разбросав руки в стороны, мирно лежал гражданин Гордей, потихоньку заливая давно не мытый пол собственной кровью.
Честно говоря, это меня ошеломило, некоторое время, не отрываясь, я смотрела на расползающуюся багровую лужу. Но вдруг краем глаза увидела, как Ефим вскочил, Стас моментально крутанулся, подсечкой снова сбив того с ног. Ефим рухнул на спину, но тут у него под пальцами оказался пистолет Гордея… Он живо перекатился в сторону и вскочил, разворачивая пистолет на Стаса. Я заорала:
— Стас!
Тот на мгновение оглянулся, я с силой толкнула к нему пистолет по полу. Стас выбросил вперед руку, и через несколько секунд в комнате одновременно грохнули два выстрела. Я оглохла и, зажмурившись, зажала уши руками. По комнате потянуло ядовитым запахом гари. Когда я открыла глаза, увидела на полу три неподвижных тела.
Ефима пуля отбросила почти к двери. Стас остался на месте, но, скрючившись, завалился вперед, поджав под себя обе руки. Я попыталась вскочить, но ноги вдруг сверху донизу прокололо ледяными иглами, не удержавшись, я упала на руки. Так и добралась до Стаса на четвереньках. На нем было столько крови, что в первый момент я растерялась, не в силах сообразить, за что же можно взяться. Встав возле него на коленки, я с подвыванием затрясла над ним дрожащими руками, потом осторожно потянула к себе за плечо. Стас тяжело шевельнулся и с трудом откинулся на спину. Глаза были закрыты, но он дышал, я с величайшей осторожностью отлепила от его губ пластырь и, не найдя нужных слов, заревела.
— Хватит выть, — неожиданно четко произнес Стас, я сначала остолбенела, а потом завопила в голос:
— Стасик!
Стас досадливо поморщился и тяжко вздохнул.
— Стасик, Стасик, — запричитала я, — ты живой?
Стасик…
Наконец он открыл глаза и буркнул:
— Нет…
Я сразу обрадовалась:
— Я так перепугалась! Думала, он тебе в живот попал…
— Где он? — перебил Стас, не слушая. — Посмотри, где он?
— Возле двери…
— Артерию на шее.., проверь…
— Я не могу… Честное слово! Да я и не знаю, где она, эта артерия…
— Господи, — застонал Стас, предпринимая слабую попытку подняться, — ничего сама сделать не может…
Согласно закивав, я собралась было открыть рот, но подняла вдруг голову и увидела, что на комоде синим пламенем весело полыхает соломенная салфетка. Когда я вошла в комнату, там стояла горящая свечка, по всей видимости, во время драки ее уронили, и теперь вслед за салфеткой шустро занялись обои возле комода.
— Мама… — сказала я, тыча указательным пальцем на горящую стену, — Стас…
— Папу забыла… — отозвался тот ядовитым голосом, но тут же оглянулся, потому что не увидеть теперь огонь было просто невозможно. — Вот черт…